Текст книги "Правила качка (ЛП)"
Автор книги: Сара Ней
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
Я хмурюсь, задумавшись.
– Что случилось?
– Ничего, – я выплевываю это так, как это делают девушки, когда они злятся, но не хотят признаваться в этом.
Фырканье.
– Действительно ничего? Или ты делаешь то, что делают девушки, когда они говорят, что ничего, когда на самом деле это что-то, и глубоко внутри ты злишься и хочешь взорваться?
Я ничего не могу с собой поделать – смеюсь, потому что он прав. Это уже кое-что, и я немного смягчаюсь.
– Моя соседка по комнате ушла час назад, пошла к какому-то парню домой и ничего мне не сказала.
Я даю ему сокращенную версию. Ему не нужно знать, что меньше чем через час в моей комнате будет чувак, занимающийся сексом с моей соседкой по комнате.
– Тогда давай отвезем тебя домой.
Я со вздохом отмахиваюсь от него.
– Я не могу вернуться домой. Она привезет парня к нам домой.
Он бросает взгляд в сторону дома регби и несколько раз поглаживает бороду.
– Ну и что?
– Она и я... делим одну спальню.
– Ну и дерьмо. – Он растягивает слова, и на этот раз он действительно говорит как деревенщина. – Это совсем не круто.
Нет, это действительно не круто. Марайя знает, что я не хочу находиться в квартире с незнакомым парнем. Она знает это, но все равно делает, вместо того, чтобы остаться у него дома. Или сначала спросить меня.
– Все в порядке. Я буду спать на полу в коридоре перед нашей квартирой.
Флуоресцентные лампы. Жесткая кушетка, на которой сидели тысячи людей. Возможно, какой-нибудь студент, а может быть и два или пятьдесят увидят, что я сплю там, и подумают, что я неудачница.
Потрясающе.
Парень издает смешок, вибрирующий глубоко в его широкой груди. Похоже, его это очень забавляет.
– Ты не будешь спать в коридоре, ЧВ.
– Что за ЧВ?
– Черт возьми!
Насмешливое выражение на его заросшем кустами лице сменяется неожиданным раздражением, заставляя меня рассмеяться вопреки себе и обстоятельствам. Пожимаю одним плечом. Затем тяну мокрое платье, прилипшее к моей груди. Мурашки пробегают по телу. Я обхватываю себя руками, потирая предплечья. Дрожу.
– Не то чтобы я никогда не делала этого раньше. Это всего лишь одна ночь, и я смогу вздремнуть завтра.
– Нет. К черту все это. – Он проводит рукой по волосам, теребя резинку, удерживающую их на затылке. Выдергивает её, распускает и встряхивает волосами.
Это львиная грива, спадающая чуть ниже плеч, дикая, спутанная и красивая. Прекрасный беспорядок.
Двумя руками он поднимает их обратно, скручивая в узел, черная резинка обвивает пряди, и он бормочет:
– Твои друзья-придурки, клянусь богом. Почему ты терпишь их дерьмо?
Я позволяю своему рту раскрыться, потому что честно? Эта ночь превратилась в полное дерьмо.
– Пожалуйста, не начинай снова. Ты их не знаешь – и меня тоже.
– Я знаю достаточно. Они бросили тебя три уик-энда подряд. Если бы это были мои друзья, я бы уже послал их к черту.
– Вот так просто?
– Да. – Он коротко кивнул. – Вот так просто.
– Я не ты... я не дикарь, я не могу просто... – Начинаю бесцельно махать рукой в воздухе, подыскивая слова. – Я так не могу.
Он поворачивается ко мне широкой спиной и направляется к лестнице, ведущей вниз, во двор, большими шагами спускаясь по ней. Затем оглядывается на меня.
– Ты идешь со мной или нет? – Я колеблюсь, одна нога медленно продвигается вперед. – Да или нет?
Проходят секунды, и я прикусываю нижнюю губу. Куда он направляется?
Снаружи, очевидно, темно, и во дворе только он, какой-то мусор и несколько машин, припаркованных вдоль обочины.
Тем не менее, я не получила от него никаких более угрожающих вибраций; если уж на то пошло, он был странно... защищающим? Учитывая, что мы совсем не знаем друг друга, странно, что то, как мои друзья обращаются со мной в последнее время, кажется, раздражает его до бесконечности.
Настолько странно.
Так... интригующе.
Я торопливо спускаюсь по ступенькам вслед за ним, стараясь не споткнуться и не убить себя, но как только спускаюсь на землю, мой ботинок все равно цепляется за край бетонной плиты. К счастью, я сохраняю равновесие.
Смотрю вверх, наблюдая, как он рассекает траву, как его руки тянутся к подолу черной футболки, тянут ткань вверх по его длинному торсу, представляя мне прекрасный вид на его голую спину.
Его загорелую спину.
Мускулы четко очерчены, его мышцы спины – это…
Это…
Хм.
Я стараюсь не смотреть на него, хотя он и не видит меня, боясь, что когда он наконец обернется, то увидит, что мои глаза приклеены к его спине, как они отслеживают его ромбовидные и трапециевидные мышцы, и, черт возьми, я не могу поверить, что знаю, как на самом деле называются эти мышцы.
Я также не могу поверить, насколько невероятно его тело.
Оно сгибается, когда он стягивает футболку и идет к блестящему черному роскошному внедорожнику, припаркованному у обочины. Его фары ярко вспыхивают, когда он нажимает на пульт, чтобы разблокировать, свет в кабине загорается.
– Садись, – произносит он.
Ух ты, какой он властный.
И все же, прежде чем успеваю опомниться, я уже внутри роскошного автомобиля, пристегиваю ремень безопасности поверх моего промокшего платья, пристально глядя прямо перед собой в окно, старательно избегая обнаженного торса, который он пристегнул со стороны водителя.
Двигатель с ревом оживает, урча.
– И куда мы едем? – быстро спрашиваю я.
После долгого молчания он нажимает на поворотник и выезжает на улицу.
– Ко мне.
Что? Нет!
– Зачем?
– Спать?
– Нет! Нет, все в порядке, правда. Просто отвези меня в общежитие – я живу в квартирах старшекурсников на Мак-Клинток.
– У меня хорошее жилье. Ты можешь переночевать у меня. Я не против.
– Я... я не могу. Я подумала, что мы едем за чизбургерами или еще чем-нибудь.
Господи, какая же я идиотка!
– Но почему? – Он хмурится в недоумении. – Все, что мы будем делать, это просто спать.
В темноте я поднимаю брови. Да, верно, они всегда так говорят.
Меня почти оскорбляет его сдержанный смех. Его хихиканье.
Я скрещиваю руки на груди, словно защищаясь.
– И что тут смешного?
– Ты думаешь, что я хочу переспать с тобой.
– Я так не думаю!
Мы оба знаем, что я лгу.
Еще один смешок.
– Нет, думаешь. – Пауза. – Послушай, все в порядке. Я не собираюсь нападать на тебя или использовать тебя в своих интересах, поверь мне. У меня нет никакого интереса к женщинам, так что твоя добродетель со мной в безопасности.
– Ох, – бормочу я. Затем: – Ооооох!!!
Он бросает на меня косой взгляд и закатывает свои карие глаза, ярко освещенные уличными фонарями.
– Я вовсе не гей.
– О.
– Не говори так разочарованно.
Теперь моя очередь смеяться.
– Ну, тогда не объявляй об этом так. Быть геем – это не так уж и важно, мне все равно, и я бы не удивилась, если бы это было так.
– Я знаю, что это не имеет большого значения, но я не гей, – цедит он сквозь безупречные зубы. – Но я знал, что ты именно об этом и думаешь.
– Ладно. Именно об этом я и подумала.
Его ворчание доносится из темноты, мигалка для правого поворота тикает на фоне внезапной тишины кабины.
– И как ты мог догадаться?
– Ну, судя по твоему впечатлительному «Ооооох!!!» – Он так хорошо имитирует высокий женский голос, что я усмехаюсь. – Такое облегчение и прочее дерьмо, как будто ты только что разгадала долбаную теорему Пифагора.
Я бросаю на него взволнованный взгляд.
– Это математическая теория…
– Спасибо, я знаю, что такое теорема Пифагора.
Вы не можете получить стипендию на инженерное образование без умения складывать числа и не зная некоторых основ геометрии. Я могу ненавидеть математику, но у меня это хорошо получается, хотя я все еще иногда использую пальцы для сложения. А кто этого не делает? Я не стыжусь, если только не сижу перед своим профессором геометрии.
– Просто чтобы ты знал, с чем имеешь дело. Никогда не жди, что я найду выход из опасной ситуации без научного калькулятора. Мы оба крупно проиграем.
– Серьезно? Математика настолько проста, что я могу рассчитать все в своей голове. И все, что делает теорема Пифагора, это утверждает, что квадрат гипотенузы равен сумме квадратов двух других сторон и…
– Я все это знаю, качок. – Я вскидываю руку вверх. – Пожалуйста, просто остановись.
Я уже выпила несколько кружек пива и не хочу сейчас говорить о занятиях, особенно о математике. Быстро, сколько будет четырнадцать плюс тридцать семь? Ответ: понятия не имею, оставьте меня в покое.
– Ты не хочешь по-быстрому заскочить к себе домой и переодеться?
Я быстро прикидываю шансы столкнуться с Марайей и тем, кого она приведет домой, прикидываю, что если я сделаю это быстро, то буду в безопасности, и киваю головой.
– Да, пожалуйста. Я живу в Даутри.
– Понял.
– Спасибо.
Мне требуется меньше пяти минут, чтобы пробежать по коридору до нашей квартиры (мы живем на первом этаже), схватить майку, шорты и нижнее белье из моего комода и выбежать обратно к ожидающему внедорожнику.
Одинокая фигура терпеливо маячит в кабине, его профиль волосат и бородат, очертания его пучка волос вырисовываются в темноте.
Я прячу улыбку.
– Спасибо, – повторяю я, как только забираюсь обратно, и в ответ получаю наклон подбородка.
Уважая то, что он не в настроении болтать, мы больше не разговариваем, пока не оказываемся на окраине кампуса и за городом, въезжая в жилой район, где живут семьи и профессора, а не студенты и тусовщики.
В конце подъездной дорожки, на которую он заезжает, гараж красного кирпичного дома эпохи Тюдоров, который выглядит так, словно сошел со страниц сборника сказок.
– Э-э-э... – я растягиваю это слово, потому что просто не могу удержаться. – Это и есть твой дом? Ты живешь с родителями?
Я дергаю себя за подол платья, натягивая его на колени. Черт, неужели я собираюсь встретиться с его мамой? Что она подумает, когда увидит меня? Я выгляжу как мокрый лабрадор, и я не могу себе представить, как выглядит мой макияж.
Супер. Просто супер.
– Нет. – Он вытаскивает ключи из замка зажигания и нажимает на кнопку, чтобы закрыть дверь гаража, закрывая нас изнутри. – Я живу здесь один.
– Ты живешь здесь. Один.
В этом доме, который в тысячу раз лучше того, в котором я выросла.
Он не смотрит на меня, вместо этого толкает дверь со стороны водителя и выпрыгивает наружу.
– Ты идешь или задашь мне еще тридцать вопросов?
Я закатываю глаза и хватаю свою сумку.
– Было всего лишь три вопроса. – Выпрыгиваю из машины. – Почему ты ведешь себя так странно?
Но он уже открывает дверь, и из маленькой комнатки сбоку от гаража льется свет.
Это прачечная – у него есть настоящая прачечная! – обувь выстроилась у двери, несколько комплектов рубашек и брюк аккуратно сложены и разложены аккуратными стопками на стиральной машине.
Я в замешательстве.
Наклонившись, чтобы расстегнуть ботинки, я снимаю их и ставлю у двери. Рядом с его гигантскими. Приглаживая ладонями перед платья, съеживаюсь, когда натыкаюсь на мокрое пятно, и осторожно иду за ним по кафельному полу в хорошо освещенную кухню.
На полированный деревянный пол. Кухня выглядит современной и обновленной, почти как в демонстрационном зале, и я кладу руки на холодную стойку, сжимая пальцы, чтобы дать им хоть какое-то занятие.
Я совсем не в своей стихии. Я не росла в таком месте, как это, не говоря уже о том, чтобы жить в нем в возрасте двадцати одного года.
Кто этот парень и откуда он взялся?
Уж точно не из глухомани Арканзаса.
Я прикусываю язык, чтобы остановить непрерывный поток вопросов в моем мозгу и от извержения их изо рта.
Почему он живет здесь? Кто за это платит? Он что, продает наркотики на стороне, чтобы заплатить за все это? Он что, ребенок трастового фонда? Кому это принадлежит? Почему у него нет соседей по комнате? Есть ли у него работа?
– Хочешь чего-нибудь выпить? – спрашивает он, стоя у раковины и открывая кран. Наполнив стакан, подносит его к губам.
– Ммм, конечно.
Он протягивает свою длинную руку и достает из шкафчика, сделанного из дорогого дерева, еще один стакан. Наполняет его и медленно скользит им по центральному острову.
Я держу его в руках, поглаживая большими пальцами прохладное гладкое стекло. Ерзаю, не в силах стоять на месте.
Все это так странно.
Кип
Я: По шкале от одного до чертовски ужасной, насколько плоха была идея привезти девушку ко мне домой?
Ронни: Все зависит от девушки.
Я: Эй, старшая сестра, я в шоке, что ты проснулась! Какого черта ты тут делаешь?
Ронни: Текстовое уведомление разбудило меня, придурок!
Я: Лгунья.
Ронни: Ты прав – твой шурин только что закончил делать со мной отвратительные, невыразимые вещи. О, простите, слишком много информации?
Я: Господи Иисусе, Вероника, мне не нужно было знать, что ты только что занималась сексом
Ронни: А кто вообще говорил о сексе?
Я: Как бы там ни было, об этой девушке…
Ронни: Хорошо, но если она уже у тебя, то ты ничего не можешь с этим поделать, да?
Я: Ну спасибо.
Ронни: Это правда. Кроме того, если ты привез ее домой, она должна быть не настолько ужасной – мы все знаем, какой ты.
Я: А какой я?
Ронни: Полный урод?? Я имею в виду, посмотри, что ты сделал со своим красивым лицом, чтобы девушки оставили тебя в покое. А теперь ты везешь их домой? У тебя спермотоксикоз?
– Хм... значит, ты живешь здесь один? – Милый, но недоверчивый голос девушки разносится по моей кухне, ее палец скользит по краю холодной, твердой гранитной столешницы.
– Да.
Я не могу смотреть на нее, когда бросаю ключи и телефон на встроенный стол рядом с двойной печью, где я храню все свое барахло, сообщения от моей старшей сестры Вероники уже забыты. Все блестит и сверкает, потому что уборщица была здесь вчера утром, собирая мое дерьмо, стирая мою одежду, складывая ее и вытирая пыль с тех маленьких нелепых вещиц, расставленных по дому.
Это был не мой выбор, ее наняла моя мать, и, господи, если бы кто-нибудь узнал, что у меня есть уборщица, я бы никогда этого не пережил.
– Где ты нашел это место? Боже, здесь так мило.
– Домовладелец очень заботится о доме, – шучу я, потому что я и есть домовладелец, но ей это знать не обязательно.
Она усмехается.
– У кого, черт возьми, ты арендуешь квартиру? Ни у кого из тех, кто владеет чем-то в окрестностях кампуса, это точно. Всем этим парням наплевать, эти дома – сплошные помойки.
Она права: большинство домов – сплошное дерьмо, поэтому я их и не снимаю. Я владею этим домом – ну, мои родители тоже, но это всегда было их делом: покупать любой дом, в котором мы с сестрой живем в то время, чтобы нам не приходилось иметь дело с арендой и арендодателями.
– Так у кого ты снимаешь квартиру? Это не может быть Дюран – его дома может быть и хороши, но они не так хороши, и не в этом районе. Что ты сделал, ограбил банк?
– Да, это не Дюран.
Я чувствую, как она смотрит мне в спину – на мою голую спину, потому что я все еще не надел чистую рубашку, – пока крутятся колесики в ее мозгу.
– Ты ведь не владелец этого места, да? – Она делает паузу, и ее глаза немного сужаются. – Если и так, то это не преступление, незнакомец, мне просто любопытно. Я не осуждаю тебя за то, что ты живешь в хорошем месте.
Незнакомец? Она говорит обо мне?
Наконец я поворачиваюсь и смотрю на нее.
– Незнакомец?
Она выдергивает виноградину из вазы, стоящей на моем гладком центральном островке.
– Я понятия не имею, как тебя зовут.
– Сасквотч.
– Да брось, – она фыркает. – Я не буду тебя так называть – это самое глупое имя на свете. А как тебя зовут на самом деле?
Боже, как я ненавижу, когда люди спрашивают об этом.
Она закатывает свои красивые глаза.
– Просто скажи. Перестань вести себя как ребенок.
– Кип, – неохотно выдавливаю я имя, выталкивая его через сжатую линию своих губ.
– Серьезно?
– Да.
– Кип?
– Да, – выдыхаю я, раздувая ноздри.
– Прекрати, – повторяет она, широко раскрыв глаза. – Ты все это выдумываешь. Это не твое имя.
– Если бы я собирался дать тебе фальшивое имя, поверь мне, я бы выбрал другое.
– Вау. Кип. Совсем не то, что я себе представляла. Я мысленно называла тебя Полом Баньяном, иногда Роем, ну, знаешь, супер-деревенскими именами.
Какого хрена?
– Я вовсе не похож на деревенщину.
– Еще как похож. – Она звонко рассмеялась.
– Нет, не похож. – Или похож? – У Пола Баньяна черные волосы, и волосы и борода короткие.
– А ты откуда знаешь?
– А ты никогда не бывала в Поле Баньяне? В ресторане? На вывеске перед домом висит его гигантская фотография. В два этажа высотой.
И ежу понятно.
Она приподнимает свою коричневую бровь.
– Не могу сказать, что видела.
– У него короткие волосы.
Какого черта я повторяюсь? Защищаю себя?
Боже.
Она оглядывает меня с головы до ног. Сегодня вечером она делала это несколько раз, всегда тайком, думая, что я ничего не замечаю.
Но я заметил.
– Никакого мужского пучка.
Я качаю головой и дергаю себя за волосы.
– Нет.
– Тогда ладно. Кип. – Она растягивает свой дерзкий маленький ротик в ухмылке. – Как это мило.
– Заткнись.
– Да ладно, звучит как у богатея. Признайся. – Она опять задумалась. – И что это за сокращение?
– Ты готова? Потому что ты снова будешь смеяться. – Я вздыхаю, долго и громко. Затем срываю пластырь и морщусь: – Это сокращение от Киплинга.
Она сдерживает улыбку, прикусывая нижнюю губу – так чертовски мило, – скрестив руки на своем пропитанном пивом платье, пока мой взгляд блуждает по передней части. По ее высокой округлой грудью и тонкой талии.
– Киплинг. Это довольно причудливое имя, знаешь ли.
– Знаю.
– Я не была уверена в этом, Киплинг.
– Остановись.
– А еще это имя поэта Киплинга, – сообщает она мне, как будто я не в курсе. – Редьярд Киплинг... тьфу ты, и не выговоришь!
– Ты можешь не использовать его в предложениях?
Она оживленно поднимает брови вверх.
– Но это так забавно.
– На самом деле нет.
– Если бы ты сейчас был одет в рубашку поло и брюки хаки, это имело бы гораздо больше смысла для меня, и, возможно, я бы остановилась, но ты не такой. Сегодня вечером ты был в строительных ботинках, и на тебе была порванная футболка. – Ее глаза блуждают по моей груди. – И коричневые шорты карго.
Когда она отводит взгляд, я на удивление разочарован.
– Мне так удобно.
– О, в этом я нисколько не сомневаюсь. – Она хихикает, оглядывая меня с ног до головы, кладет в рот очередную виноградину и жует. Глотает. – Ты ведь не возражаешь, что я их краду?
Я широко жестикулирую.
– Да ради бога, угощайся... – Она берет еще одну, и я прислоняюсь бедром к стойке, изучая ее. – Раз уж мы делимся, как тебя зовут?
– Тэдди.
– Как... медведь? – Я не могу не поддразнивать её.
Тэдди издает мягкий, мелодичный смешок.
– Да, наверное. Это сокращение от Теодоры, так звали мою бабушку.
Теодора.
Романтичное и красивое – как и она сама.
Сегодня вечером на ней платье, на этот раз чуть более дерзкое, чем на прошлой неделе – жизнерадостно-чопорное желтое. Оно нежно-голубое, тонкая ткань теперь прилипла к ее коже, с одним из тех вырезов, которые идут по плечам и завязываются вокруг шеи. Я даже не знаю, как это называется – петля или еще как-то.
Без разницы. Оно голубое и короткое, и у него соответствующие ленты сзади, завязанные в тонкий бант, что делает весь наряд слишком женственным, если бы не коричневые сапоги. Я заметил их еще до того, как она сняла их в прачечной. Она выглядит очень мило.
Слишком мило для дома регби.
Слишком мило, чтобы купаться в дешевом пиве.
Черт возьми!
Я провожу рукой по лицу – по бороде, – чтобы не смотреть на нее так пристально. Или слишком долго и пристально не смотреть на ее сиськи.
– Ты не хочешь принять душ, раз уж ты здесь, Теодора?
– Тэдди, – добродушно поправляет она.
– Ну да, как будто я не собираюсь цепляться за это. – Я смеюсь. – Хорошая попытка.
– На самом деле зови меня Тэдди.
– Только если ты никогда больше не будешь называть меня Киплингом. С Кипом я справлюсь, но с Киплингом? К черту все это. Нет. Или просто зови меня Сасквотчем, как все остальные.
– Я не буду называть тебя этим отвратительным прозвищем, как бы оно тебе ни шло, но я буду звать тебя Кип, если ты будешь звать меня Тэдди.
Из моего горла вырывается стон.
– Ладно.
– Хорошо. – Мой взгляд летит к ее макушке, когда она коротко кивает. – Значит договорились.
– По рукам? – Когда я протягиваю ей свою мозолистую руку, она отводит свою назад.
Заправляет непослушную прядь волос за ухо и смотрит себе под ноги.
– Все в порядке.
Она ведь не боится меня, правда? Я засовываю руки в карманы своих шорт-карго.
– Примешь душ?
– Я... да. Хотела бы я отказаться, потому что все это так неловко для меня, но так как я начинаю вонять, как винокурня, мне, вероятно, нужно это сделать.
– От тебя воняло уже в машине. – Мои губы дергаются от ее потрясенного выражения лица.
Она морщит нос.
– Ну спасибо.
– Я просто прикалываюсь над тобой.
– Хорошо, ладно... – Она поднимает в воздух свою чистую одежду. – Давай, показывай дорогу.
Вместо этого я указываю на лестницу и показываю пальцем в том же направлении.
– Вверх по лестнице, первая дверь направо. Покопайся вокруг в поисках полотенец – я думаю, что они там есть.
По крайней мере, должны быть, потому что моя мама и сестра приехали на один уик-энд и не уехали, пока дом не был заполнен и безупречно чист. У меня было все необходимое, когда я переехал сюда, как у избалованного сына миллиардера.
Боже, надеюсь, что Тэдди не будет вести себя странно со мной после того, как проведет здесь эту ночь.
Я слушаю, как она тихонько удаляется, как ее босые ноги поднимаются на второй этаж, а затем дверь в гостевую ванную со щелчком закрывается.
Звук поворачиваемого замка.
Я ухмыляюсь этому – ее осторожности. Прислонившись спиной к стойке, почесываю живот. Встаю во весь рост и потягиваюсь. Поднимаюсь по лестнице в хозяйскую спальню, намереваясь смыть с себя грязь.
Я уже привык к этому – я никогда не покидал домашнюю вечеринку, не будучи покрытым чем-то отвратительным, точно так же, как я никогда не покидал поле для регби, не будучи покрытым по́том, пятнами травы и грязью.
Горячая вода стекает с моего тела, и я мысленно возвращаюсь к девушке, стоящей в душе дальше по коридору. Она не откровенно сексуальна, но в моем доме никогда не было девушки, поэтому, естественно, моя рука блуждает на юг.
Я не нарочно представляю себе ее пышные бедра или форму грудей, прижатых к бледной тонкой ткани дешевого платья.
Это просто... случилось.
А еще так случилось, что я не занимался сексом уже... Боже, я даже не знаю, как долго. Начиная со второго курса, если бы мне пришлось угадать. В тот год, когда я решил, что не хочу, чтобы меня трахали просто из-за моего лица или моей фамилии. В тот год, когда я отрастил бороду и позволил своим волосам стать длинными, и развил предвзятое отношение к слабому полу.
Это не их вина – это моя вера в то, что некоторым из них в действительности было на меня насрать.
Эрекция растет между моих ног, когда я медленно поглаживаю её, стоя под теплыми струями. Глаза закрываются, пальцы сжимают основание моего члена.
Для высокого парня у меня средний размер, когда дело доходит до члена, но он толстый и всегда готов встать по стойке смирно.
Одна рука упирается в кафельную стену, другая обхватывает и поглаживает. Скользит вверх-вниз, вверх-вниз.
Я стону, представляя себе Тэдди в моем душе, голую кожу, сиськи и задницу. Интересно, какая у нее киска – бритая, проэпилированная воском или натуральная. Я мысленно представляю себе ее соски, цвет их ареол. Их размер. Будет ли она получать удовольствие от того, что их сосут…
Я стону.
Рот приоткрывается, очевидно потому, что мастурбация собственного члена чертовски хорошо чувствуется. Да, я чувствую себя каким-то извращенцем, но это не моя вина, что у меня вдруг появились фантазии о ней. Я теплокровный, наполненный гормонами мужчина, и в моем доме голая женщина, которую я не могу и никогда не буду трахать.
Плюс я возбужден.
Рука – это одно, а киска – совсем другое, и я так давно ни с кем не трахался. Слишком долго. Я почти не помню, каково это – погрузиться в одну из них, так что нет никаких причин, почему я стал жестким из-за Тэдди...
Она симпатичная, но не красавица. Благодетельная, как соседская девчонка. Прилежная. Трудолюбивая, если я правильно ее определил – вероятно, здесь на стипендии.
Я знаю ее типаж.
Дешевая одежда. Дешевые украшения. Нет машины.
Беспокоится о том, что подумают ее друзья, и слишком боится сказать им, чтобы они отвалили.
Честно говоря, я удивляюсь, что у нее нет твердости характера. Ее тип обычно решительнее – те, кто должен сам о себе позаботиться и должен пробивать себе дорогу в этом мире без помощи родителей.
Я опускаю голову, мои плечи сгорблены, пока я поглаживаю свой скользкий член, провожу языком по нижней губе. Прикусываю губу между зубами. Глаза все еще крепко зажмурены.
Образы Тэдди заполняют пустоту за моими веками.
Мой член заполняет пустоту в моей сложенной ладони.
Этого недостаточно, и я начинаю гладить сильнее. Жестче. Из моего горла вырывается низкий стон, эхом отражающийся от кафельной плитки в ду́ше, и я отказываюсь произносить имя, срывающееся с кончика моего языка.
Не произноси это.
Не смей, бл*дь, этого говорить.
Я не произношу имя – но был очень близко, – и когда кончаю, это горячее, чем вода, которая смывает семя в канализацию.
Не знаю, как долго стою под душем, прежде чем ополоснуть все остальное тело, но этого времени вполне достаточно, чтобы Тэдди оделась и спустилась вниз. Когда я заканчиваю и спускаюсь вниз, нахожу ее свернувшеюся калачиком на диване в гостиной.
Ничего не включено: ни телевизор, ни радио, и она не играет в своем телефоне. Только свет из кухни струится в комнату, отбрасывая сияние. Колени прижаты к груди, на коленях у Тэдди лежит одеяло, натянутое до подбородка, плечи обнажены, если не считать лямок того, что должно быть белой майкой.
– Эй. – Она поднимает глаза, когда я вхожу в комнату, и еще глубже закутывается в одеяло.
– Эй. – Я плюхаюсь в кожаное кресло напротив нее, положив ноги на деревянный кофейный столик. Расставив ноги, переплетаю пальцы за шеей – так удобнее наблюдать за ней.
Она смотрит на меня в темноте, но не расчетливо. Больше похоже на то, что она пытается решить, собираюсь ли я наброситься на нее или что-то еще. Должна ли она убраться к чертовой матери из комнаты или остаться на месте.
Я хочу посмеяться над ее отвращением ко мне и в то же время хочу нажать на ее кнопки.
Уже поздно и темно, и я чертовски устал, но не могу просто оставить ее здесь одну.
Сегодняшний день закончился отвратительно, и похоже, что именно так все и закончится. В моем доме странная девушка – в доме, который является моим убежищем, – и я молюсь богу, чтобы она не помнила, как сюда добраться. Последнее, что мне, бл*дь, нужно, это чтобы она неожиданно заявилась, ожидая чего-то…
Тогда я должен буду быть полным мудаком, что заставило бы меня чувствовать себя мудаком. А я ненавижу, когда мне приходится быть мудаком.
Вообще-то, это ложь – я чертовски люблю это.
Но глядя на нее? Я бы не хотел быть мудаком для Тэдди. Она выглядит такой милой, свернувшись калачиком на моем диване, свернувшись калачиком в моих одеялах и…
Господи Иисусе, какого хрена я об этом вообще думаю?
– Устал?– тихо спрашивает она.
– Да.
– Тебе лучше пойти спать.
– Ты пытаешься избавиться от меня?
– Нет. – Она смеется. – Кроме того, это твой дом. Ты, наверное, хочешь от меня избавиться. Это я вторгаюсь в твое пространство.
Это правда.
– Нет. Все круто. – Я бросаю взгляд на лестницу, темно-вишневую балюстраду, отполированную до блеска вместе со стойками, шкафами и всем прочим, что Барб чистит, когда она здесь. Она ведет на второй этаж, к двум гостевым спальням. – Бери любую комнату, какую захочешь. Они обе находятся на той же стороне коридора, что и ванная.
– Спасибо. – Она делает паузу, и я слышу, как она думает. – Я уеду первым делом утром, обещаю.
– Как бы то ни было, это не имеет большого значения. – Я скрещиваю ноги в лодыжках. – Я, наверное, все равно буду отсутствовать – бегаю каждое утро.
– О? В котором часу?
– Обычно я выхожу около шести.
– Ого, даже по выходным?
– Да. У нас обычно бывают матчи по выходным, так что надо быть готовым.
– Матчи? По какому спорту?
– Регби.
– Так ты игрок?
То, как она говорит «игрок», заставляет меня задуматься, и я ищу скрытый смысл в выражении ее лица. Когда не нахожу ничего, коротко киваю головой.
– Да.
– Погоди, а регби – это что, внутривузовская вещь, или это реально санкционированный вид спорта?
– Это спорт.
– Так вы путешествуете?
– Да.
– Ну, например... куда?
– Туда же, куда ездят футбольные и бейсбольные команды, если у них есть матчи.
Тэдди морщит нос.
– Я не знаю, где находятся эти места.
– Ты не любительница спорта?
– Нет. Я имею в виду, что я не хожу на футбольные матчи или что-то в этом роде.
– Но почему?
Могу поспорить на милую маленькую задницу, что ее друзья, охотницы за джерси, так и делают.
– Просто не хожу.
– Даже с твоими друзьями?
– Нет. Спортивные абонементы очень дорогие.
Хмм.
– Может, регби тебе понравится больше, чем другие виды спорта.
– И почему же это?
– Остальные виды спорта? Все эти парни – просто кучка кисок.
Это вызывает у неё смех, глубокий, гортанный и сексуальный. Тэдди прикрывает рот рукой, подавляя хрюканье.
Я удивленно вздергиваю брови вверх.
– Ты что, только что хрюкнула?
Она со стоном опускает руку.
– Уф, ты слышал?
– В смысле? Это было громкое «хрюк».
И это было так чертовски восхитительно.
– Ненавижу, когда я так делаю.
– Значит, ты хрюшка?
– Ты не мог это так называть?
– Хрюшка? У тебя есть для этого более подходящее слово?
– Не давать этому название, лучшее название. И не вспоминать об этом снова было бы просто фантастично.
– Но это довольно мило.
– Остановись.
Я хрюкаю, как свинья.
– О, боже мой!
Я снова хрюкаю.
– Киплинг.
Нет, она не могла меня так назвать.
– Эй, мы же договорились насчет имен.
– Тогда перестань хрюкать!
Меня так и подмывает сделать это снова.
– Не путай с пердежом. Два противоположных конца.
Тэдди садится, возмущенная, одеяло падает и обнажает ее белоснежную майку. Тень ее сосков внизу, грудь поднимается и опускается.
– Когда я хрюкаю, то совсем не похожа на свинью!
Я слегка пожимаю плечами.
– Как угодно, хрю-хрю.
– Заткнись! – она хихикает, когда говорит это.
– Ладно, я больше не буду над тобой насмехаться.
– Хорошо, потому что я это ненавижу.
– Над тобой часто смеются? – шучу я, но последовавшего молчания достаточно, чтобы ответить на мой вопрос, и хмурю брови. – Кто над тобой смеется?– Тэдди – самая милая девчонка, которую я встречал. Я имею в виду, что знаю ее всего три секунды, но сомневаюсь, что она намеренно заденет чьи-то чувства. – Дай угадаю. Твоя соседка по комнате и другие твои подружки?
Снова наступает тишина.
– Нет. Не другие.
– Значит, только твоя стервозная соседка по комнате.
– Ты не мог бы не называть ее так? Слушай, она не стерва. Она просто... – Тэдди слегка пожимает своими хрупкими плечиками.
