Текст книги "Маленький секрет"
Автор книги: Сара Харрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)
Мирна считала, что в эпоху телевидения она вполне может прожить и без секса. Грегори с его трагической любовью к ней (он написал ее имя – Мирна Ломонд – на пролете моста) пришлось убедиться в этом на собственном опыте. Они познакомились на вечерних курсах. Грегори сказал, что Мирнины рисунки с натуры очень оригинальны.
– Ты единственная женщина из всех, с кем я когда-либо был знаком, которая действительно умеет рисовать пенис, – признался ей Грегори.
Но даже Грегори, ценившего в женщинах в первую очередь интеллект, обескураживал Мирнин беспросветный пессимизм. Он был из тех, кто любит жизнь. А Мирна была уверена, что если она с утра не встанет с кровати, то жизнь покинет ее бренное тело. И потом, даже Грегори признался, что ему хоть изредка, но все-таки нужен секс.
– Господи, на душе просто кошки скребут! – Голос Мирны звучал, словно пластинка, проигранная на неправильной скорости.
– Что стряслось? – спросила Анна, все еще размешивая тональный крем.
– Ну, я о той банде, которая изнасиловала женщину в пещере.
– А-а.
– Да и Косово, опять же.
У Анны не было никакого желания спрашивать, что там произошло в Косово. Мирна всегда была рада поделиться подробностями о любой войне, ее любимой темой были всякие ужасы – снятые скальпы; женщины, изнасилованные бейсбольными битами; дети, растерзанные собаками; расчлененные и выпотрошенные тела, найденные в черных мешках; подвешенные за ноги люди, умершие от потери крови.
– А как ты собираешься туда добираться? – Мирна до смерти боялась всех современных изобретений. Всех автомобилистов она считала самоубийцами.
– На машине.
Если оставить стиральную машину включенной на ночь, то их затопит. Или ударит током. Пока они спят, с ними может случиться все что угодно. Все электроприборы провоцируют развитие рака, не говоря уже о моющих средствах и мобильных телефонах. Во фруктах полно пестицидов. Пусть редко, но молния тоже может попасть в человека. Как Анна вообще может ходить по вечеринкам, после того как евреев тысячами отправляли в газовые камеры? Она вообще знает, что творится на Ближнем Востоке? Понимает ли, какой арсенал химического оружия у Саддама?
– Будь осторожней, – сказала Мирна Анне на прощание.
– Господи, а на улице-то холод собачий.
– То-то и оно. Помни, если у тебя заглохнет мотор, не выходи из машины Просто закрой окна и кричи как можно громче.
Анна села в машину и поехала к Тафнел-Парк, где жили Гастингсы, заранее готовясь к перепалкам между Ру и Уорреном, к непосредственно-детской жестокости Дэйзи, к вони похожих на мешки-пылесборники подгузников Оскара, сваленных кучей в коридоре и давно ожидающих своей очереди на вынос.
Ру качала Оскара в детской коляске.
– Ты любишь свою мамочку? Очень любишь мамочку?
Уоррен сидел за столом перед раскрытым «Профессиональным атласом Великобритании». Ру прикрикнула на Дэйзи, чьи вопли доносились из спальни:
– Дэйзи, замолчи! Уоррен, Анне нужно попасть всего лишь в Шепердс-Буш, а не в Шотландию.
Уоррену вдруг надоело возиться с атласом, и он захлопнул его.
– Не ходи к Дэйзи. Она должна понять, что мир вертится не только вокруг нее, – предупредила подругу Анну.
– Конечно, дорогая. Мы все знаем, что весь мир вертится вокруг Ру! – Уоррен подхватил на руки удивленного малыша и закружил его в воздухе.
Ру почему-то разозлилась, натянула на руку кукольного крокодила и начала щелкать челюстями игрушки перед личиком Оскара.
– Оставь его в покое. Ему нравится, как я его кружу, – сказал Уоррен и начал раскачивать малыша туда-сюда.
Ру бегала вокруг них с игрушечным крокодилом. Уоррен положил Оскара себе на живот, и тот залился смехом.
– Он просто капризничает. Он обожает своего Тотошу, – сказала Ру.
Теперь, когда у Ру с Уорреном были дети, у них появился постоянный повод для перебранок. До этого поводом служило все что угодно. Ру обычно брюзжала на Уоррена за то, что тот отрастил брюшко. Уоррен, в свою очередь, упрекал Ру в том, что из-за нее у него расстройство кишечника, или ворчал, что Ру выпила все его соевое молоко.
Они соревновались друг с дружкой в том, кто сделает более блестящую карьеру. Уоррен, работающий в Сити [11]11
Деловая часть Лондона.
[Закрыть], считал, что все в результате сводится к одному – кто больше зарабатывает. Ру, которая писала в журнале «Мз» обзорные статьи по искусству и вела рубрику «Мнение простой женщины обо всем», считала такой подход типичным проявлением мужского шовинизма.
Ее муж придавал этим вещам слишком большое значение. Она даже написала на эту тему в своем журнале. Впрочем, она доверяла страницам «Мз» и многие другие личные эмоции и переживания. Альбом с вырезками собственных статей всегда лежал у нее на самом видном месте. Она начинала зевать, как только Уоррен заговаривал о том, как у него прошел рабочий день. Уоррен считал, что семья его жены – Лонгворты – принадлежит к самым низам среднего класса. Ру очень повезло, что она не родилась при феодальном строе. Она бы там не выжила. Во всяком случае, она не смогла бы выжить без фамилии рода Гастингсов. «Стоит только посмотреть на этих Лонгвортов», – говаривал Уоррен в манере героя викторианского романа. Он вел себя так, словно Ру не получила эту фамилию при замужестве, а самовольно присвоила ее себе, и все повторял: «Как тебе повезло, что теперь мы живем в бесклассовом обществе». «Да здравствует революция», – бормотала в ответ жена.
По мнению Уоррена, Дэйзи была «папиной дочкой». Когда он возвращался из командировок, она бросалась ему на шею с криками: «Папа, папочка, что ты мне привез? А мы будем, есть пирожные в честь твоего приезда?» Он водил Дэйзи в «Макдоналдс» и сам собрал для маленького Оскара игрушечную ферму, следуя ужасно сложным инструкциям из справочника. Уоррен был уверен, что между отцом и первым сыном складываются особые отношения.
Ру полагала, что в семье главенствует мать. Оскар и Дэйзи – плоть от ее плоти, они вышли из ее тела, они – как бы часть ее пищеварительной системы («Вот ты и относишься к ним, как к отходам этой самой пищеварительной системы»). Что бы Уоррен ни делал, как бы ни старался, она и Дэйзи всегда будут связаны единой пуповиной. Когда ее муж обижает Дэйзи, он обижает и ее. Например, их дочь заплакала, когда отец отказался купить ей новое платьице, и Ру расплакалась вместе с ней. Именно она протирала всю еду для Оскара.
– Ты сюсюкаешься с нашими детьми, как девочка со своими куклами, – говорил Уоррен. – Кормежка, мытье, переодевания. А им требуются подвижные игры.
Кроме того, он научил Дэйзи читать. Уоррен оплачивал все счета. Зато Ру ухаживала за Оскаром, когда он болел ветрянкой. И это она научила Дэйзи ходить на горшок.
– Пусть Анна просто едет за нами, – предложила Ру.
– Так не пойдет, – ответил Уоррен, – так она нас может потерять.
– Но нам надо дождаться няню. А что, если Том за это время уйдет?
– Знаешь, что я тебе скажу… Почему бы Анне самой не решать, с кем ей спать, а с кем нет?
– С какой стати? Если даже я не могу выбирать, с кем мне спать?
– Послушай, ты что, опять хочешь поссориться? Не забывай, победа все равно будет за мной.
– Дело не в том, за кем победа.
– Только не говори мне, что главное не победа, а участие.
– Ну почему ты вечно начинаешь!..
Уоррен всего лишь хотел сказать, что Анна сама должна устраивать свою личную жизнь, может, тогда у нее что-нибудь и получится. Разве Ру не проходила этого в своем университете, и что вообще можно выучить в «Университете на перекрестке автотрассы A4 рядом с помойкой»? Ой, пардон, в Политехническом институте Арндейла. В то время как он, Уоррен, окончил «престижный» университет и не упускал случая напомнить об этом. Единственное, что у Ру хорошо получалось, так это рожать Уоррену чудных детей.
– Вот и хорошо, – сказала Ру. – Потому что я как раз на восьмой неделе беременности.
– Ты что?! – переспросил Уоррен.
– Мои поздравления, – сказала Анна.
– Как? Как ты могла забеременеть?! – вскричал Уоррен.
– Значит, об этом ты и хотела мне сообщить? – спросила Анна.
– Просто ушам своим не верю, – сокрушенно проговорил Уоррен.
– Э-э-э, я, пожалуй, пойду, – сказала Анна.
– О чем, черт возьми, ты думала?!
– О чем, черт возьми, ты думал?!
И началась очередная битва Гастингсов.
Глава третья
Если Анна у светофора повернет налево, то выедет на Питербороу-роуд, а там и вечеринка.
– Я был уверен, что ты предохраняешься диафрагмой! – прокричал Уоррен Ру.
Вечеринка проходила по адресу Персиваль-роуд, 13. Это как раз за Питербороу-Армз в Шепердс-Буш. Ру утверждала, что это место очень легко найти. Она свирепо посмотрела на Уоррена и начала объяснять, что Анна должна ехать по Спенсер-стрит, затем пересечь Трейси-стрит. На Питербороу-роуд ей нужно повернуть налево. Там везде есть дорожные указатели.
– Значит, по-твоему, это только моя святая обязанность – предохраняться?
Уоррен же настаивал, что Анне вообще не следует выезжать на Спенсер-стрит. Наоборот, она должна повернуть направо около знака «мост» на Трейси-стрит. Так она сразу попадет на Питербороу-роуд. Уоррен напомнил жене, что в субботу вечером на Спенсер-стрит просто не проехать.
– И что ты мне предлагаешь? Избавиться от него?.. – продолжала выяснение отношений Ру.
– Я этого не говорил.
– Уоррен, это уже живой человек. Даже на этой стадии у него уже есть зачатки мозга.
– Жалко, что твой мозг до сих пор не вышел из этой стадии.
У светофора не было поворота налево, и Анна остановилась напротив родильного дома. В нос бил тяжелый, дымный запах выхлопных газов других машин. В машине было темно, и Анна на ощупь искала на полу дорожную карту Лондона. Но тут она вспомнила, что отец отремонтировал ей свет в машине. Ее отец, инженер-строитель по профессии, мог починить что угодно. Включив свет, Анна сразу же нашла свою «Карту всех дорог Лондона». Она полистала ее без особого энтузиазма. Как бы ей хотелось, чтобы отец был сейчас рядом с ней. Папа обязательно подсказал бы ей, что делать. Карта рассыпалась на листы, западная часть Лондона держалась практически на одной нитке.
Наконец у нее в руках оказалась карта нужного ей района.
А не повернуть ли ей обратно домой, подумала Анна. А что, если Том и правда окажется тем самым мужчиной, который поможет ей крепко спать по ночам? И все-таки с каждым годом Анна становилась менее требовательной к своему воображаемому «идеальному мужчине», убавляя его шевелюру и прибавляя ему морщин. Даже когда Анна лежала в постели, в темноте, этот очаровательный молодой принц уже казался ей слишком нереальным.
Анна узнала его по тем приметам, по которым всегда отличала англичан за границей. Она испытала радость привычного узнавания – еще один бледнокожий вежливый британец, с другой стороны, все это «истинно британское» вызывало у нее какое-то отторжение, напоминая ей о доме. Он оказался полной противоположностью ее «идеального мужчины». Этакий мистер Никакой. Они случайно встретились взглядами в комнате, заполненной симпатичными, оживленными мужчинами в обтягивающих футболках и угрюмыми, саркастичными женщинами со сложными прическами. Он улыбнулся ей. И Анна улыбнулась в ответ, но только для того, чтобы создать иллюзию, что ей хорошо. Он оказался даже еще некрасивее, чем она ожидала. Волосы, например, неопределенного цвета – темнее, чем белокурые, но в, то, же время светлее, чем русые.
Все остальные гости были совсем молоденькими. За последние десять лет, пока Анна сидела дома и смотрела телевизор, давно уже выросло новое поколение. Похоже, все они были довольны собой. Они казались какими-то нереальными. У Анны было такое чувство, будто она попала за кулисы студенческой постановки «Сон в летнюю ночь». Она опять встретилась взглядом с мистером Никаким, который держался в этой обстановке так же принужденно и неловко, как сама Анна. Она переходила из комнаты в комнату в поисках Ру, и ее вдруг озарило, что до сегодняшнего вечера она тоже считала себя слишком молодой. Ей, например, всегда было намного уютнее в конце вагона – там, где обычно хихикали и шушукались школьницы, а не среди подруг Ру – замужних, обремененных детьми и кредитами. А сейчас Анна почувствовала, что на глазах превращается в свою мать. Увидев девушку в крошечном топе и шортах, она про себя подумала, как сделала бы ее мать: «Чудесно, дорогая. Но почему ты пришла в нижнем белье?» В другой комнате, обвешанной колонками и усилителями: «Чудесно, дорогой. А тебе свои собственные мысли слышно?» Добравшись до гостиной и увидев на столе щепотки кокаина, а рядом нюхающих его людей, Анна поразилась: «О боже. В мое время…»
Когда ее мать была молода, женщины сами шли навстречу мужчинам. Они не покладая рук и в поте лица искали себе мужей. Замужество давало им гарантию обеспеченной жизни до конца дней. Мать спрашивала Анну: «Ты что, не можешь себе найти кого-нибудь? Не слишком ли ты разборчива?» Во времена маминой молодости замуж выходили просто, за кого угодно, и всё тут. «Но ведь ты, же любила отца, когда выходила за него?» – недоумевала Анна. «Нет». В ее молодости замуж выходили без любви. И вообще она была влюблена в друга отца – Энтони Хаверстока. Анна должна помнить Энтони – лысого, кривоногого коротышку. В ее молодости никто не обращал внимания на внешность мужчины. Замуж выходили за любого. Она не вышла замуж за Энтони только потому, что Энтони предпочел Одри. Барбара произнесла это таким тоном, как если бы сказала «Энтони предпочел маргарин».
Теперь Анна осознала, что раз уж она подумала про себя: «В мое время…»– это значит, что, по-видимому, ее время уже прошло. Во времена Анны, само собой, тоже была «травка», но с тех пор наркотики шагнули далеко вперед. Хотя Джастин Квили, которая была студенткой Лондонского колледжа искусств, конечно, поспорила бы с этим. Даже тогда, в 1986 году, все зависело от того, где искать наркоту. Анна просто проводила время не с теми людьми.
Анна всегда плелась в хвосте за своей подружкой Джастин. Когда им исполнилось по тринадцать лет, у Анны под маечкой только-только начала округляться грудь, а Джастин уже прикупила себе бюстгальтер первого размера.
– Не волнуйся, – успокаивала тогда Анну мама, – всему свое время, против природы не пойдешь.
Она тогда мечтала лечь спать однажды вечером и проснуться такой, как Джастин, или, по крайней мере, стать такой девушкой, которая спокойно произносит слово «трахаться» и умеет пользоваться им в нужном месте и в нужное время. Такой, как Джастин, которая сделала себе татуировку и рискнула уже опробовать на себе тампоны. Но у Анны все было выдуманное, даже ее парни существовали лишь у нее в воображении. И разговаривала она языком романтических журналов для подростков.
Какие парни тебе нравятся?
Если большинство твоих ответов – «О, то тебе абсолютно все равно, какой у тебя парень. Ты – неисправимая кокетка. Нахальные или застенчивые – тебе все равно. Ты будешь болтаться со всеми парнями вокруг, излучая радость лета!
Пока Анна потихоньку излучала радость лета на своих первых вечеринках с парнями, Джастин потеряла невинность. Раскуривая вместе с хозяином вечеринки Расселом Кокером свою первую сигарету с гашишем, Джастин смеялась над Анной, которая боялась притронуться даже к фруктовому пуншу, ведь он такой крепкий!
– Да попробуй ты этот чертов пунш! – глумилась Джастин.
– Я не могу, – простонала Анна, в то время как ее подруга пила из горлышка сидр и курила гашиш, любезно предоставленный Расселом Кокером.
Анне представлялись смутные образы ее взрослого будущего: взрослые мужчины чокаются хрустальными бокалами, а взрослые женщины сидят вокруг кастрюльки для приготовления фондю и макают кусочки сырого мяса в кипящее оливковое масло.
– Извините, – проговорила Анна, когда какой-то мужчина задел ее локтем.
Она пыталась найти кухню и Ру с Уорреном. Но в длинном, узком коридоре толпилось слишком много народу.
– Ру! – крикнула Анна.
В такие моменты Анне очень хотелось, чтоб ее подругу звали как-нибудь иначе, или, по крайней мере, называли ее настоящим, полным именем – Розмари. Выкрикнув имя подруги, она почувствовала себя телеведущей детской передачи, которая обращается к своему партнеру – игрушечному персонажу. А иногда Анне очень хотелось сократить и свое собственное имя. Она бы чувствовала себя более счастливой, если бы незнакомые люди называли ее, скажем, Анни… Ру не слышала, что Анна зовет ее: она была увлечена разговором с молодым человеком в замшевом пиджаке и рубашке а-ля семидесятые.
– Я компьютерщик.
Анна уже стояла рядом с ними, но Ру ее не замечала.
– Правда? – захихикала Ру.
Ру флиртовала потому только, что Уоррен находился в пределах слышимости. Ее реплики предназначались скорее для Уоррена, чем для компьютерщика. Это было ясно как белый день – по крайней мере, для Анны.
– Вы меня разыгрываете, не может такого быть, чтобы вам было тридцать! Выглядите на восемнадцать.
– Скажите это моему мужу. – Она посмотрела на скучающего Уоррена, который пил пиво, облокотившись на кухонную плиту. – Я уже старуха. Из всех мужчин на меня еще обращают внимание только акушеры.
– Да ну, – рассмеялся Компьютерщик, брызжа слюной. – Скажите еще, что у вас и дети есть.
– Есть. Я теперь мать-героиня.
– Что-то слабо верится, – упорствовал он, а сам ощупывал глазами фигуру Ру.
– Можете мне поверить, у меня два с половиной ребенка…
– С половиной?
– Я беременна.
Ру светилась от счастья. Казалось, до нее только что дошло, что она вот-вот превысит средний показатель деторождения по стране. Уоррен рыгнул.
– Невероятно! – воскликнул компьютерщик и замотал головой. – Беременна?.. Вот это да! А выглядите слишком молодо для матери семейства.
Тот факт, что она ждет ребенка, не отпугнул его. Во всяком случае, не сейчас, когда он был на пути к успеху.
– Что делать! Мы, мамочки, выглядим все моложе и моложе, – сказала Ру, изучая обручальное кольцо с таким видом, будто видит его впервые. – Прямо как полицейские.
– Привет, – вмешалась Анна, чувствуя себя обязанной, хотя бы ради блага Дэйзи и Оскара, прервать эту легкомысленную, опасную игру. Игра развивалась следующим образом:
Ру откинула волосы и захихикала, слегка опустив подбородок.
Компьютерщик выгнул спину, расправил плечи, громко засмеялся и ослабил воротничок.
Ру пошутила по поводу акушеров и кокетливо склонила голову набок.
Компьютерщик как бы случайно дотронулся до нее правой рукой.
Ру обозвала себя «толстенной», хотя на самом деле была такой худенькой, будто из нее выкачали весь жир специальным аппаратом.
Компьютерщик уставился на нее так, будто был не в силах поверить, что можно войти в тело Ру и выйти из него, не говоря уже о том, что этим пользуются муж и дети.
Анна не собиралась ждать, чем все это закончится.
– А, это ты, – с упреком в голосе сказала Ру.
В который раз Анна поняла, что сделала что-то не так, – нутром почувствовала. Она все время сознавала собственные недостатки в глазах Ру, и понимала, что от нее ожидают большего. Ру – более преданная подруга, чем Анна. В трудную минуту Ру всегда будет рядом с бутылкой белого вина и плиткой бельгийского шоколада. К тому же она добрее и, в общем, податливее Анны, которая терпеть не может, когда ее обнимают, если только это не часть секса и предвестник полового акта. Да, Анна – зажатая, но разве это не вина ее матери? Барбара Поттер никогда не показывала свою любовь – пусть, мол, «всей этой чепухой» занимается молодое поколение.
– Так ты познакомилась с Томом?
– Как? Я же его не знаю. Между прочим, ты мне так запутанно объяснила дорогу…
– Я так и знала, что буду у тебя виновата.
– А Том здесь? Кстати, мои поздравления по поводу ребенка.
– Ага.
Ру отвернулась от компьютерщика и спросила уже намного тише:
– Анна, ты правда считаешь, что это хорошие новости?
– Конечно.
– Жаль, что Уоррен другого мнения.
– Подожди немного, и он переменит свое мнение, – сказала Анна и с бодрой улыбкой глянула в сторону Уоррена. – Насколько я знаю Уоррена.
– Ладно, пойдем скорей. Я познакомлю тебя с Томом.
– Дай я сначала выпью.
– Как, вы уже уходите? – огорчился компьютерщик, когда Ру взяла свой пластиковый стаканчик с вином. Вино было теплое, как моча.
– Приятно было познакомиться, – сказала Ру самым обыденным тоном, как будто компьютерщик должен был с самого начала обо всем догадаться: она флиртовала с единственной целью – доказать себе, что она все еще в форме. Намек был более чем очевидным. Разве он не видит, что она беременна, она демонстрировала ему это всем своим видом, стоя так, как обычно стоят женщины уже на последних месяцах беременности: руки на пояснице, живот выставлен вперед.
– Ладно, Анна, пойдем.
– Сначала я хочу выпить пива.
– Анна, ради бога! Мы же не застанем Тома. Откровенно говоря, Анна воображала, что от ее смущения и неловкости знакомство с Томом станет лишь романтичнее. Слишком долгое ожидание придаст встрече волнующую значительность и драматизм. Том будет, конечно же, красивым, утонченным, необычным человеком, творческой натурой. Короче, таким же, как ОН. Разница только в том, что с Томом их отношения дойдут до логического конца – она выйдет за него замуж, и они вместе будут ходить в парки, магазины. У них будет четверо детей, и все они будут похожи на нее, и в конце концов они умрут в один день, и их похоронят рядом, под одной надгробной плитой. И вот тогда мать оставит Анну в покое.
– Ладно, ладно. Давай сначала ты познакомишь меня с Томом.
Ру провела Анну через коридор в гостиную. Она остановилась, огляделась вокруг и наконец сказала:
– Ага, он все еще здесь.
Точно, Анна была абсолютно права, потому что Ру вела ее к мужчине, очень похожему на НЕГО. Даже в этой толпе выделялся его профиль с высокими скулами. По пути она сказала «извините» мистеру Никакому, который вдруг вырос перед ними.
– Том, – сказала вдруг Ру, схватив Антипода за руку.
Какое разочарование! Анне пришлось признать, что ее очень даже привлекала перспектива познакомиться с тем скуластым молодым человеком. А Том оказался таким обыкновенным! И совсем даже не высоким. Его лицо вылетало из памяти уже через минуту, а его светлые волосы были какого-то грязного оттенка. Да, Том – скромный герой второго плана, который удачно оттеняет красоту других, таких, как тот скуластый, который сейчас улыбается то ли Анне, то ли Ру. Интересно все-таки, кому именно.
– Том, помнишь, я рассказывала тебе про Анну? – начала было Ру, но остановилась на полуслове, как будто внезапно потеряла всякий интерес к подруге. – Ой, там моя кузина, – сказала она и ушла, оставив смущенную Анну одну. Анна принялась рассматривать стыки обоев на стене, жалея о том, что приехала сюда. Лучше бы она осталась дома с Мирной! Скуластый незнакомец тоже куда-то исчез.
– Черт! Извини, – произнес Том. Его кто-то толкнул, проходя мимо, и вино из его бокала выплеснулось Анне на рукав.
– Ничего, я сама виновата, – она промокнула пятно на рукаве салфеткой и подумала: ну почему она все время чувствует себя виноватой? Даже если бы перед ней стоял Сталин, умоляя ее простить его за все преступления против человечества, Анна перебила бы его и сказала: «Нет-нет. Я уверена, это моя вина».
– Значит, ты и есть подруга Ру?
– Да, по Политеху.
Стоит ли объяснять ему, почему она не пошла учиться в университет? Как правило, стоило ей упомянуть слово «политехнический», и она пускалась в пространные объяснения: какое плохонькое образование дала ей средняя государственная викторианская школа, а комиссия на экзаменах слишком строго судила, а директор был пьяницей. Но сегодня она даже не заикнулась о том, что с тех пор, как она закончила политехнический институт в Арндейле, он получил университетский статус.
Казалось, ему все это не очень интересно. Анна размышляла: а не уйти ли ей отсюда под каким-нибудь предлогом, например, пробормотав, что ей нужно в уборную, но тут к ним подошел незнакомец с сигаретой в руке и прервал ход ее мыслей.
– Подпалите? – спросил он с немецким акцентом.
– Нет, не курю. Бросил с сегодняшнего дня, – ответил Том.
Такое совпадение убедило Анну остаться.
– Я тоже сегодня бросила курить, – сказала она.
– Подпалите? – передразнил Том, глядя вслед удаляющемуся немцу. – Должно быть, это новомодное молодежное словечко.
– Похоже на то, – откликнулась Анна.
– Да, на вечеринку надо приходить со словарем молодежного сленга.
– Точно. – Ей однозначно нравилась его улыбка.
– Не переживай, я буду твоим переводчиком.
– Спасибо. – Впрочем, любая улыбка, наверное, вызывает симпатию, подумала Анна.
– Предлагаю тест, – сказал Том. – Если на вечеринке к вам подходит молодой человек и спрашивает «Подпалите?», то вы: а) даете ему прикурить; б) поджигаете его; в) вызываете полицию.
Теперь и Анна заулыбалась.
Из-за громкой музыки они практически не слышали друг друга. Анна размышляла: а не оставить ли ей Тома и пойти поискать Ру? Но туг Том спросил, не хочет ли она подышать свежим воздухом. Она согласилась, и теперь Том повел ее за руку к выходу. Они прошли через кухню, где Анна увидела Ру и Уоррена, которые все еще спорили о том, кто виноват в том, что Ру беременна.
– Конечно, это я виноват. Должно быть, я очень плодовит.
– Ну что ты. Я уверена, что это всецело моя вина. В моем роду все многодетные.
Том вытащил из упаковки две банки пива и на ходу стал открывать их. Дверь, ведущая из кухни на задний дворик, с трудом поддалась, и они вышли наружу. Им в нос ударил запах осенней травы, который напомнил Анне о дне рождения Рассела Кокера, когда ему исполнилось тринадцать в далеком 1980 году. Запах сырой, все еще зеленой травы. Чарли тогда втолкнул Анне в рот свой мокрый язык. У нее были надеты металлические пластинки для исправления прикуса, и все звали ее «железные зубы». Теперь ей даже показалось, что она вот-вот увидит мальчишек, орошающих мочой кусты роз в саду, и Пола Моубри, блюющего на рододендроны. Она почти что чувствовала знакомый, приятный запах маминого дезодоранта. Но рядом был только Том.
– Как ты? – спросил он. – Лично я просто помираю – так хочется закурить.
– Мне тоже. Кстати говоря, мне еще несколько лет можно наслаждаться сигаретами. Если ты бросаешь курить в тридцать пять, то к сорока твой организм успевает полностью очиститься, как если бы ты никогда и не курил. В сорок твои легкие абсолютно чистые.
– Где ты это вычитала?
– В журнале «Ланцет».
Мирна выписывала медицинские журналы, чтобы всегда быть в курсе относительно новейших болезней.
– То есть мне можно пока курить вволю, ведь мне сейчас тридцать один.
– А мне тогда осталось всего два года – мне тридцать три.
– Но у нас же с тобой нет…
– Точно, то есть мы можем только рассуждать.
Но Том не собирался так легко сдаваться, он знал, что хозяин вечеринки курит и отправился на поиски кузины Ру. На этом совместное времяпровождение Анны и Тома могло бы и закончиться, так как его отлучка предоставляла Анне прекрасную возможность улизнуть. Ей и в самом деле пришла в голову мысль убежать и спрятаться в туалете, как когда-то, в тринадцать лет. Но в тридцать один у нее уже не было той энергии. В тринадцать она убежала от Чарли, чья дрожащая рука блуждала под складками ее короткой юбки. «Нет, не надо», – умоляла его Анна, памятуя о советах Кэти и Клэр, отвечающих на письма читателей в газетной рубрике «Личное»: «Не позволяй парням заходить слишком далеко. Никогда не доходи до конца. Помни, главное в человеке – не внешность, а личность, что бы там парни тебе ни говорили…»Анна тогда убежала и закрылась в туалете на втором этаже. Сидела там и придумывала план побега: как она разобьет стекло, протиснется сквозь узкое окошко и сбежит через внутренний дворик с розовыми кустами. Отхлебнув глоток сидра, она услышала под окнами голоса, дружно скандировавшие: «Анна Поттер – девственница! Железные зубы – девственница!»
Том вернулся с распечатанной наполовину пустой пачкой сигарет «Силк Кат». Он протянул их Анне и победоносно произнес:
– Целых полпачки!
Она затянулась, и легкие у нее расширились.
– Я только одну, – произнесла Анна, разглядывая сохнущее на веревке белоснежное нижнее белье, раскачивающееся по другую сторону забора. – Я действительно завтра брошу.
– Хорошо. Тогда я оставлю их себе. Мне пришлось здорово потрудиться, чтобы раздобыть их. Понятно, они вредят моему здоровью. Ну, и здоровью окружающих тоже, если верить всем этим умникам, нюхающим кокаин в доме.
– В наши дни курить – это все равно, что раньше было нюхать табак, – сказала Анна.
– И не говори. Привычка наших предков… Господи, я даже и не знаю, зачем я здесь, – вздохнул Том.
– Ну, так и почему же ты здесь?
– Почему я здесь? Ну, эту вечеринку устроила моя лаборантка, и мне хотелось вновь почувствовать себя молодым. Меня так долго приглашали исключительно на званые ужины, и… Я почувствовал себя глубоким стариком.
Наступила очередь Анны что-нибудь сказать. Прошло каких-то восемнадцать лет с той самой вечеринки у Рассела Кокера, и наконец-то личность возобладала над внешностью.
– Чем ты занимаешься? – в итоге спросила Анна. Но она бы предпочла, чтобы сейчас о ней судили не по ее характеру, а по женственным округлостям, заполняющим бюстгальтер фирмы «Вандербра». Потому что в свои тринадцать она потеряла юность, затем рассталась со своей невинностью, а ее неиссякаемое веселье, наверное, так и осталось в гостиной дома Рассела Кокера.
– Я учитель, – сообщил Том, и это положило начало разговору о карьерах.
Вскоре Том повел речь о «хреновой государственной политике в сфере образования», что подтолкнуло их к обсуждению политических вопросов. Основная проблема британцев, сказал он, в том, что они всегда выбирают консерваторов. Анна согласилась с этим, но добавила, что виновата во всем выборная система в Великобритании, работающая по принципу простого большинства, именно это и превращает страну в однопартийное государство.
Он удивленно посмотрел на нее.
Конечно, обычно Анна притворялась, что она абсолютно не разбирается в политике, специально путала названия партий и старалась, чтобы никто не узнал о том, чем ее отец занимается в свободное время. В Политехе в основном придерживались левых взглядов, и Анна стала бы изгоем, если бы обнаружилось, что Дон Поттер – член консервативной партии. А сейчас Анна в этом призналась. Она выросла в семье, где за результатами местных выборов следили так же внимательно, как, возможно, в семье Тома следили за результатами футбольных матчей. Том рассмеялся и признался, что он воспитывался в такой же семье, с той лишь разницей, что его отец был активистом местной ячейки партии лейбористов. Анна ответила, что она бы предпочла быть на его месте, потому что тогда на студенческих демонстрациях она чувствовала бы себя намного увереннее. А так ей все время приходилось делать вид, что она никогда в жизни не встречалась с этой «воровкой Маргарет Тэтчер», и не испытывать неловкость за отца, выступающего на съездах консервативной партии. Как ни странно, откровения Анны произвели на Тома сильное впечатление. Он поневоле заинтересовался личностью отца Анны, который (если проводить аналогию) был для него, ярого болельщика «Арсенала» [12]12
«Арсенал» и «Челси» – лондонские футбольные клубы.
[Закрыть], чем-то вроде центрального нападающего «Челси».
