Текст книги "Маленький секрет"
Автор книги: Сара Харрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)
После этого газетчики начали бы преследовать Ренату. В газете «Миррор» напечатали бы номер специальной телефонной линии: «Для тех, кто знает местонахождение ужасной Ренаты». Ее разыскали бы и заставили публично признаться в том, что она намеренно пыталась разрушить карьеру восходящей звезды, британской обладательницы премии «Оскар» – Анны Поттер.
Анна мечтала встретиться с Ренатой лицом к лицу. Она мечтала о том, как повыдергает у нее все волосы, один волосок за другим. И Рената Сорента умрет в муках. Но сначала она публично признает, что Анна – хорошая актриса. И что она написала весь этот вздор только потому, что завидовала Анне, ее уму, симпатичной внешности и ее затянувшимся отношениям с Роджером.
Или Анна могла бы засыпать редактора газеты «Сцена» письмами. «Известно ли вам, – написала бы она, – что так называемые рецензии несостоявшейся актрисы мисс Сорента есть не что иное, как месть? Между прочим, она спит с вашей женой».
В конце концов, «Сцене» пришлось бы распрощаться с Ренатой. Не в состоянии оплачивать свои счета, Рената превратилась бы в бездомную, голодную, одетую в грязное одеяло побирушку на улицах Лондона. Однажды Анна прошла бы мимо нее и ни за что бы не купила у нее «Биг Ишьюз» [35]35
«Большие проблемы» – журнал наподобие нашей газеты «На дне», который распространяется бездомными.
[Закрыть].
Газета с той рецензией уже давным-давно пожелтела от старости, а Анна все еще вспоминала жестокие слова Ренаты: «Особенно невыносимой была Анна Поттер в роли Зависти». Она знала эту рецензию наизусть, каждое ее злобное слово. «Она произносит свои реплики, как девушка в “Макдоналдс”».
Анна стала вглядываться в четырех женщин, играющих в спектакле. До случая с Ренатой у нее никогда не возникало желания убить человека. И вот представился удобный случай. По крайней мере, причинить ей боль.
Она покосилась на Ру, которая выглядела действительно неважно. Поверит ли Ру в то, что Анна сможет написать такую рецензию? Спектакль «Четыре беднячки» испорчен игрой одной женщины – Ренаты Сорента. Ру всегда подталкивала Анну к карьере журналистки. «Когда я писала эту рецензию, то дала себе обещание не открывать название спектакля. Но мне кажется, это название вполне уместно, по крайней мере, в отношении бедняжки Ренаты Сорента. На сцене Уэст-Энда никак не ожидаешь увидеть такую плохую игру. В конце концов, билеты в Уэст-Энде недешевы…»Нужно лишь убедить Ру в том, как важен для нее этот шанс. «Кем бы ни был человек, надоумивший ее попробовать себя на сцене, он обошелся с ней очень жестоко или просто над нею подшутил».В конце концов, Ру слишком больна, чтобы сама рецензировать эту пьесу. «Она произносит свои реплики, как девушка в “Макдоналдс”».Кроме того, Ру могла бы потом и отредактировать рецензию Анны. Она держала бы все под своим контролем. Как и всегда.
Анна представила, как Рената читает эту рецензию. И как она пытается смотреть в глаза своим коллегам по актерскому составу, которые говорят: «Так неожиданно… будто внезапное нападение». Рената бросила бы театр, как когда-то Анна. «Я чувствую себя так, как будто на меня напали», – говорила она.
– Я сделала это ненарочно, – сказала со сцены беднячка Рената. – Я очень сожалею.
«Ты еще у меня пожалеешь», – подумала Анна, и ее сердце забилось сильнее.
– Вот мы и дома, – сказала Ру, открывая входную дверь, и, увидев мужа, удивилась: – Почему ты еще не спишь? Уже поздно.
– Дэйзи отказывалась ложиться спать, пока ты не вернешься, – сказал Уоррен, выйдя им навстречу в передничке. – Пришлось дать ей этот «Киндер сюрприз».
– Вот мамочка и вернулась, – сказала Анна, наклоняясь к Дэйзи. – Она просто хотела немножко покутить.
– Несмотря на то, что ее мутило при одном виде спиртного, – тяжело вздыхая, сказала Ру, удаляясь в туалет. Лицо у нее было зеленоватым.
– Ты такая инфантильная, – с отвращением сказала Дэйзи.
Анна посмотрела на Дэйзи:
– Где ты научилась этому слову? Такая умненькая девочка!
Но Дэйзи ничего не ответила: она знала, что это лишь очередная попытка завоевать ее расположение.
– Мамочка, я была на острове Содор…
– Где находится этот остров?
– Там, где живет Томас Танковый Мотор. Я была снизу, а сбежавшие машины шли на меня, – ответила Дэйзи, указывая на обеденный стол.
– Примерно так? – спросила Анна, залезая под стол, в самый центр мира фантазий Дэйзи, и выглядывая сквозь бахрому скатерти – лучшая в мире крестная мать.
– Да, – с сомнением произнесла Дэйзи.
– Дэйзи, иди сюда! Быстро, на нас наступают сбежавшие машины! – выкрикнула Анна, почувствовав себя ребенком, хотя в этом она винила алкоголь.
– Нет, это же папа, – сердито сказала Дэйзи, в то время как в комнату вошел Уоррен.
– Что за… – Он запнулся и засмеялся. – Что ты делаешь под столом?
– Я на острове. Это наш остров, правда?
Она посмотрела на Дэйзи, ища в ней поддержку. Но Анне уже следовало усвоить, что любовь ребенка нельзя купить таким образом. Детям надо дарить подарки.
– Нет, – безучастно ответила Дэйзи. – Это стол.
В комнату вошла Ру. Она села на диван, и Дэйзи забралась ей на колени. Анна выползла на четвереньках из-под стола, не сводя взгляда с Дэйзи, которая, снова войдя в роль ребенка, приняла позу эмбриона.
– Ну, как они себя вели? – спросила Ру у мужа.
– Ну, во-первых: я трижды сменил подгузники Оскару, один из которых был темно-коричневого цвета и заполненный изюмом. Во-вторых: я накормил Оскара его смесью и дал ему один из этих натуральных безглютеновых сухариков. Правильно?
– Конечно, – довольно сказала Ру.
– В третьих, – я уложил его в кроватку, а он стал орать, ну, пришлось его снова достать из кроватки. Вообще-то, мне пришлось ему дать шоколад. Это был единственный способ успокоить его. Шоколад и эту штуку с парацетамолом – кал-пол. В-четвертых: я спел колыбельную Дэйзи, пока шли новости. В-пятых: Оскар проснулся и заплакал. В-шестых…
– Подожди секундочку, почему он плакал?
– Разве я знаю? Может быть, у него как раз случился экзистенциальный кризис, и он осознал, что жизнь пуста и бессмысленна. Что в жизни нет радости и что все мы умрем, и, как правило, при страшных обстоятельствах.
– А может быть, он просто переел шоколада?
– Все может быть. Кто его знает? В любом случае, в-шестых, я…
Таков был обычный ритуал Уоррена. Когда бы он ни оставался «Один Дома» с детьми, он всегда перечислял по пунктам все, что сделал для своих детей. Тот Уоррен, который был хозяином своей империи в Сити, исчезал. Уоррен, который расхаживал с важным видом. Уоррен, который отдавал распоряжения другим людям. Уоррен, который никогда не ездил по крайней левой полосе из страха, что кто-то может его обогнать.
На его месте появлялся маленький мальчик, но с большими запросами. Его веснушки становились более отчетливыми, и Уоррен становился похож на Просто Вильяма [36]36
Одиннадцатилетний герой серии детских рассказов про Вильяма Брауиа, написанных детской писательницей Ричмал Кромптон.
[Закрыть]. На выпячивающего губы, гордого, пьяного Просто Вильяма.
Конечно, сейчас Уоррен был под мухой. И он был пьян в апреле, когда Анна случайно с ним встретилась.
Ру тогда вручила Анне ключи от своего дома, чтобы та смогла открыть дверь.
Анна обнаружила Уоррена лежащим на полу в пьяном виде. Он признался, что, возможно, ему и тридцать один год, но на самом деле он чувствует себя на шестнадцать и сходит с ума от женских грудей. Он часто себе представляет, как выглядели бы женщины – его коллеги, если бы они снимались в порнографических фильмах.
– Я серьезно говорю, – сказал он заплетающимся языком.
Чиновники строительного кооперативного товарищества заставили его почувствовать себя мошенником. Маленьким мальчишкой, утонувшим в мужском костюме. Секс уже не тот для Уоррена, с тех самых пор как он стал заниматься им регулярно. Да, он водит большую взрослую машину. Но почему женщины в деловых костюмах такие пугающие? За исключением маленькойАнны.
И все мужчины, которых знает Уоррен, сейчас похожи на него – приклеены к своим женам и меняют мокрые подгузники. Или они превратились в женщин, которые обсуждают свою карьеру и маточные сокращения. Что случилось со всеми теми женщинами из рекламы стирального порошка? Осталась только милаяАнна. Не хочет ли она с ним переспать?
Уоррен все еще перечислял все то, что он сделал за сегодняшний вечер для своих детей. Ру должна была быть благодарна ему за пункты 1, 2,3… Анна обернулась и посмотрела на книжные полки Ру. Они снова начали скупать все подряд о воспитании детей.
Она с завистью взглянула на сосновый стол и на коврик из искусственного меха и подумала, что когда-нибудь тоже сможет купить себе мебель.
Анна унаследовала всю свою мебель от родителей. Развалюха стол, который родители еще десять лет назад собирались выбросить. А потом Анна нашла его у них в гараже. И ковер с пятнами всех форм и оттенков, вызывший у Анны множество воспоминаний о детстве.
Когда Уоррен попросил Анну переспать с ним, она извинилась и ушла. Переспать с Уорреном – это было бы ужасно.Потом ни он, ни она больше не вспоминали этот случай. Для Анны он был неким мужским воплощением Ру. Но в последнее время случались такие моменты, когда Анна ловила на себе его взгляд. Это был бы ужасный поступок!При соответствующих обстоятельствах Уоррен даже не был несимпатичным. О чем она думает?Анна думала о том, какой Уоррен во время секса. Она думала, что сможет составить Ру конкуренцию в постели. Это разрушило бы жизнь Ру. Если бы она пришла домой и застала их вдвоем. Она бы никогда не простила Анну. Пусть Ру хотя бы раз в жизни растеряется.
– Это все? – спросила Ру учительским тоном. Она спрятала за диванную подушку пустую бутылку из-под виски, допитую Уорреном.
– Подожди-ка. Еще не все. В-тридцатых: я помыл окна. Они были грязными.
– Ну, спасибо тебе за все, – сказала она устало, поглаживая волосы спящей Дэйзи.
– Пожалуйста, – сказал Уоррен.
Он откинулся назад, сцепив руки за головой, уставший от жалости к самому себе. «И от виски», – подумала про себя Анна.
– Я не знаю, почему ты говоришь, что так трудно смотреть одной за двумя детьми. Они настоящие помощники.
– Ну, я рада, что это так. Я бы не хотела, чтобы они думали, что ничего не вкладывают в наше хозяйство, в финансовом плане.
– Я не говорил, что они большие помощники в финансовом плане. Это вряд ли. В любом случае, как прошел спектакль? Какова будет рецензия в журнале «Мз»?
У Анны екнуло сердце.
– Вообще-то я не буду писать рецензию, – с гордостью заявила Ру, поглядывая на Анну, которая, казалось, съежилась до размера Оскара или Дэйзи.
– Почему? – удивился Уоррен.
– Анна напишет.
– А это почему?
– А почему бы и нет? У Анны хороший слог. В любом случае, мне нужно передохнуть. Я совсем расклеилась.
– Я думаю, у тебя будет девочка, – сказала Анна с той же наигранной уверенностью, с какой она рассуждала о гороскопах. – Потому что с Оскаром у тебя не было никаких проблем, а вот с Дэйзи ты чувствовала себя так же плохо.
– Это и в самом деле будет девочка. Из-за своей болезни мне уже пришлось сделать снимок.
– Боже, они могут определить пол уже на этом сроке беременности?
– Врачи видели клитор.
– Невероятно! Как они смогли разглядеть клитор на девятой неделе? – сказал Уоррен. – Я до сих пор не могу найти его у Ру, а я искал целых тринадцать лет!
– Спасибо, Уоррен. Боже, как мне дурно! Такое ощущение, что плод вообще запрещает мне что-либо есть…
– Я удивлен, что у него есть право голоса.
Ру посмотрела на Уоррена, у которого слегка заплетался язык.
– Чего ты добиваешься? – спросила она.
– Это была шутка, – робко сказал Уоррен и покосился на Анну.
– Только я не вижу, чтобы кто-то смеялся. И на Анну твоя шутка тоже не произвела впечатления.
Анна чувствовала себя так, словно она снова была ребенком, а ее пятилетнего друга отчитывала его мать. Она посмотрела на спящую Дэйзи, и ей захотелось оказаться дома в своей постели. Гостиная комната Ру нагоняла на нее усталость. Этот ковер, заваленный игрушками, походил на поле боя.
– Это была всего-навсего шутка. У тебя совсем отсутствует чувство юмора.
– Просто я поражаюсь тому, что Оскар и Дэйзи до сих пор живы, учитывая то, что ты сегодня вытворял над ними. Они выжили только благодаря чуду, а не твоим действиям. Дать Оскару шоколад! Черт тебя побери, ему же всего одиннадцать месяцев! И сдаться сразу, как только он начал плакать.
– Я не сразу дал ему…
– Конечно, две секунды спустя.
– А как ты думаешь? Ты думаешь, что у меня ангельское терпение?
Удивительно, но Дэйзи не просыпалась.
– Тебе чертовски повезло, что у тебя есть я. Там, на улице полно женщин, которые просто мечтают, чтобы я сделал им ребенка, – сказал Уоррен и при этом взглянул на Анну. – Женщин, у которых в трусиках становится мокро при одной только мысли, что я могу с ними переспать.
– Да, страдающих недержанием, – пошутила Ру.
Анна извинилась за свой смех.
Уоррен посмотрела на Анну так, как будто его одурачили не только эти две женщины, но и вся женская половина человечества. Он как будто не знал до этого момента, что Анна встанет на сторону его жены, а не на его сторону. Он как будто не догадывался, что в случае развода Анна автоматически захочет, чтобы его дети остались с его женой.
– Шперемезис беременных. Во всем виноваты гормоны, – усмехнулся он, как будто только что нашел ключ к разгадке тайны женской природы. Но затем он вздохнул так, словно ему было лень открывать что бы то ни было этим ключом.
«Нет, – подумала про себя Анна, – Ру и Уоррен никогда не разведутся. Ру и Уоррен всегда будут вместе». Если только между Уорреном и Анной ничего не произойдет.В 2043 году домашние роботы все еще будут пытаться разлучить Ру и Уоррена, живущих в своем старом доме. Они будут продолжать свою войну, сидя в своих обтянутых гобеленом креслах. Разумеется, между Анной и Уорреном так ничего и не произойдет.Гастингсы всегда будут вместе, потому что они росли по соседству многие годы, да и свадебные кольца по прошествии времени уже приняли форму их пальцев.
– Если бы кто-нибудь на улице ни с того ни с сего врезал мне, то он сказал бы, что моя реакция вызвана гормонами, – сказала Ру.
– Я иду спать, – сказал Уоррен, вставая и слегка пошатываясь.
– Я к тому, что не мог бы ты проявить ко мне капельку сострадания? Боже милостивый, через что только женщинам не приходится проходить? Беременность, роды… А через какую боль проходят мужчины? Что тебе пришлось вытерпеть, а, Уоррен?
– Всего лишь зачатие, чтоб его…
Анна снова извинилась за свой смех, когда Уоррен вышел, громко хлопнув дверью, а Ру принялась худеть. И почему только она согласилась оставить детей с ним? Почему Уоррен дал Оскару шоколад? А почему, если на то пошло, она сама не дает ему шоколад? Зачем она пичкает Дэйзи кашей? Ведь дети, которых правильно воспитывают, должны сиять, как зрелые апельсинчики.
– Зачем я хлопочу? Они все равно не сияют.
– Это не так, – успокаивала ее Анна. – Когда-нибудь это все скажется. У плохой матери дети превращаются в наркоманов. Или в политиков, как мой отец.
Она извинилась за то, что шутит над такими серьезными вещами.
В любом случае пока что у Ру ничего не получалось. Она лишь надеялась, что когда-нибудь все образуется. Иногда ей казалось, что она слишкомхорошая мать. Они так близки с сыном. Однажды она увидела, как Оскар играет с куклой Барби, и ужаснулась про себя: «О боже!» В этом виновата она. Вся эта суматоха вокруг его эдипова комплекса. Может быть, она слишком сильно его любит?
Ру была виновата во всем. Она уделяла мало времени Дэйзи. На прошлой неделе она наорала на дочку за то, что та посадила Оскара в холодильник. Дэйзи пригрозила ей, что позвонит в «Телефон экстренной помощи детям». Может ли Анна поверить в это? Пятилетний ребенок! Когда Ру была в ее возрасте, она не осмелилась бы и рта раскрыть. Во всяком случае, пока она не стала подростком.
Ру проводила слишком много времени на работе. И даже когда она была дома, Оскар наверняка ощущал эту пуповинную связь между ней и телефоном. Ру не заботило то, насколько хорошую подготовку прошла их няня в Швеции. То, как эта женщина относилась к Оскару. Она относилась к нему так, словно он был собакой, которая постоянно приносит домой грязь. Ада, няня из Стокгольма, была точно исчадием ада.
Ада не верила в работающих матерей. На прошлой неделе Ру нашла ее дневник Няня по своей глупости оставила его на виду. Разумеется, Ру прочитала его. Правда, ей пришлось просидеть целый день со шведско-английским словарем в отчаянных попытках перевести написанное.
Но ей так и не удалось найти доказательств того, что Ада была самим дьяволом. Поэтому пока у Ру не было причины, чтобы уволить ее.
Ада следила за тем, чтобы дети были чистыми и невредимыми, черт ее возьми. В отличие от Уоррена, который просто предъявлял права на все лучшие качества их детей. Капризность Дэйзи унаследовала от мамочки. А то, что она экстраверт? Ну, естественно, это досталось ей от Уоррена. Тот факт, что Оскар начал ходить так рано, Уоррен приписывал генам Гастингсов. Ну-ну.
А на самом-то деле во всем заслуга Ру. Оскар начал рано ходить благодаря этим чертовым занятиям по координации движений. Она записала его на эти занятия. Уоррен сказал, что они ни к чему. Может ли Анна представить?
И в довершение ко всему Ру беременна. Уоррен вел себя сейчас так, как будто раз уж Ру забеременела, то пусть рожает. Да, она согласна с тем, что плод наполовину принадлежит и ему тоже. Нет, теперь Уоррен вполне счастлив мыслью, что у них появится третий ребенок. Еще одна причина для того, чтобы жить дальше. Чтобы, когда сам он умрет, его род продолжился. Чтобы имя Гастингсов жило в веках. Хотя интересно, что скажет Уоррен, когда она скажет ему про машину? Что им, наконец-то, придется обменять ее на один из этих загородных домов? Ох, Ру так устала. Не могла бы Анна пойти на свидание с Томом? Тогда у Ру было бы одной проблемой меньше.
В тот вечер, сразу же, как пришла домой, Анна позвонила Тому.
– Так чем ты там занимаешься? – спросила она.
«Ходил на свидание со своей лаборанткой?»
– Обычный пятничный вечер, сижу дома.
– Да? А как он обычно проходит?
«Сидит дома вместе с лаборанткой?»
– Ну, знаешь, пиво, друзья…
– Хорошо, – рассмеялась она. – Извини, что звоню так поздно. Я просто только что вернулась из театра.
«Я культурная женщина, не то что некоторые лаборантки».
– А, – сказал он без особого интереса.
– Я писала рецензию на спектакль для журнала «Мз».
«Я еще и преуспевающая женщина, не то что некоторые лаборантки».
– Понятно. Ну, пока ты гуляла и очаровывала всех, я сидел дома наедине с двумя порциями бифштекса…
– Ого… Так ты еще и готовишь?
«Или и в этом тебе помогает лаборантка?»
– Нет, это не я готовил…
– А я люблю готовить.
«Где-то у меня валялась дорогущая кулинарная книга».
– Правда?
– Тебе надо зайти. Я должна тебе один ужин, помнишь?
«Куплю орегана [37]37
Орсган– растение из семейства мяты, приправа.
[Закрыть] и тому подобное».
– Ну, я вообще-то звонил. Вчера вечером. Забыл, что у тебя встреча с Джастин. Я хотел узнать, не хочешь ли ты завтра сходить куда-нибудь вместе. В субботу.
– Ну, почему бы тогда тебе не прийти ко мне домой? А я приготовлю ужин. Около восьми? – настаивала она.
– Ладно, договорились.
– У тебя есть ручка?
– Да, под рукой.
– Ну, тогда записывай: 113 «Б», Финчли-роуд.
– Финчли-роуд?
– Да, но в том конце, где Свисс-Коттедж.
– Прекрасно.
Глава девятая
Мать Анны, со своими седыми, сухими волосами, всегда выглядела старой. На школьных родительских вечерах Анне всегда было стыдно за мать, которая, словно маленькая старушка, в туфлях с ортопедическими стельками, одиноко стояла в стороне. Другие молодые матери поддерживали друг с другом отношения и по очереди забирали детей из школы. Барбара же каждый день стояла одна у школьных ворот, чтобы самой забрать Анну из школы.
– Куда я дела эту коробку? У меня же были специи… Ах, вот они, – сказала она, осматривая оклеенные обоями кухонные шкафы в поисках контейнера с приправами и специями.
Другие матери были полны энергии, у Барбары же вечно был измученный вид. Во время показательных школьных выступлений по гимнастике, когда другие матери восхищались своими дочерьми, Барбара нашептывала Илейн:
– Я уверена, что это вредно для тела. Все эти странные выгибания… Лучше бы уж Анна сидела дома перед телевизором.
Илейн и Барбара, соседки, дружили уже многие годы, втихомолку сплетничая друг о друге.
– Ну-ка посмотрим, что у нас тут есть для званого ужина. – Барбара вытащила ржавую жестяную коробку, наполненную баночками со всевозможными специями, и стала их перебирать. – Смеси пряностей, перец, молотый чеснок, ванильная эссенция…
– Это не званый ужин. Просто один парень зайдет на чашку чая, – сказала Анна, взяв в руки одно из фарфоровых яиц, которые Барбара коллекционировала и хранила в большой вазе на кухонном столе. – Хотя в любом случае мне придется готовить и для Мирны, если она дома, – сказала она и впервые почувствовала раздражение оттого, что мать обращается с ней как с подростком.
Раньше Анна никогда не возражала против того, чтобы Барбара обращалась с ней как с маленькой. Напротив, она даже находила успокоение и поддержку в уютной, знакомой обстановке родительского дома. Каждый раз она будто снова превращалась в девочку-подростка и начинала разговаривать как капризный ребенок.
Но хочет ли она этого и сейчас? Хочет ли она оставаться ребенком всю жизнь?
– Так ты все еще живешь вместе с Мирной? – спросила Барбара, с опаской поглядывая на фарфоровые яйца, будто Анна в любой момент могла их разбить.
– Ну конечно! – Почему каждый раз, когда она разговаривает с матерью, у нее появляется этот раздраженный тон. – Если бы я переехала, то сообщила бы тебе.
Барбара взяла вазу с яйцами и убрала ее от греха подальше.
Она никак не хотела смириться с тем, что ее дочь оставила родной дом.
– Беда с вами, с молодыми… – приговаривала она, с беспокойством глядя на Анну. Приходя к Анне в гости, Барбара не могла не заметить, что в ее спальне полный развал и квартире срочно требуется генеральная уборка. Несколько лет назад она уже спрашивала у дочери, почему та так редко бывает «дома».
– Это уже не мой дом. Я уехала от тебя много лет назад, – отвечала Анна в замешательстве.
– Ах, ну да, чтобы поступить в свой Политехнический.
– Что ты хочешь этим сказать? Что я хотела освободиться от тебя? Что поступление в Политех было лишь предлогом, а на самом делена самом деле поступление Анны в Политех и вправду было лишь предлогом, и Барбара догадывалась, что дочери просто хотелось уехать от нее подальше. А иначе, зачем было ехать в такую даль – в Арндейл? Ни одна из девушек, которых знала Барбара, не уезжала от своего родительского дома так далеко. Джастин, например, уехала и поступила в колледж в Лондоне.
Если уж начистоту, то Барбара вообще не видела необходимости в дальнейшем образовании. Образование – это не для девушек. Да, да, спасибо, она уж вдоволь наслушалась про «феминизм» от Анны. Если «феминизм» не противоречил собственным взглядам Барбары, то она была за него, если же ее взгляды расходились с феминистскими воззрениями дочери – она просто давала ей пощечину. Анна могла бы неплохо зарабатывать, устроившись секретаршей в какой-нибудь приличный офис.
Конечно, Барбара все понимала. Когда-то у нее тоже были мечты. Когда-то давным-давно она мечтала стать стюардессой или няней в детском саду. О, да. Но в отличие от Анны, Барбара знала, когда сказать себе: «Стоп! Хватит мечтать. Довольно душевных переживаний». И она устроилась на работу.
Без сомнения, все было бы иначе, будь ее дочь замужем. А так Анна развлекалась в своей лондонской квартирке и наведывалась к родителям, по словам Барбары, только когда была голодна.
Каждый раз, когда Анна возвращалась домой, ее мать прерывала свои дела, чем бы она ни занималась, чтобы на скорую руку приготовить что-нибудь вкусненькое: «ангельское удовольствие», или меренги с начинкой из взбитых сливок, или глазированный торт.
Она прекращала любые свои дела в саду и возвращалась в дом. Барбара любила копаться в саду и проводила там немало времени, вооружившись большой ржавой вилкой. Однако, несмотря на все ее усилия и старания, сад все равно казался запущенным. Ей постоянно приходилось подрезать то одно, то другое.
– Мирна очень умна, правда? – спросила Барбара так, как будто ум был каким-то пороком. Анна заметила грязь под ее ногтями.
– Правда. Боже, что же мне сегодня приготовить? Мирна же вегетарианка.
– Ну, это не проблема. Приготовь курицу, – уверенно сказала Барбара.
– Она же не ест мясо.
– Ну, это уж слишком.
У Барбары были весьма определенные взгляды. Ее познания были невелики, но она точно знала, что думает по тому или иному поводу. Например, она терпимо относилась к гомосексуализму в умеренной форме. Недавно она прочитала, что нынче вся молодежь становится гомосексуальной, и это напугало ее не меньше, чем наркотики и Артур Скаргилл [38]38
Председатель Национального союза шахтеров Великобритании. Был сталинистом, а его партия СЛП состоит главным образом из покинувших ряды Коммунистической партии Великобритании (КПВ).
[Закрыть].
– Ну, хорошо, – сказала она, осматриваясь по сторонам. – Нам нужна кулинарная книга.
В ее времена все ели мясо. Тогда не беспокоились по таким пустякам. Сейчас же все помешались на «здоровье». Можно подумать, что мир от этого как-то изменится. Тьфу! Люди повсюду изнуряют себя тренажерами. Барбару пугал вид одетых в купальники женщин ее возраста, которые занимаются аэробикой или кикбоксингом.
– Я не понимаю, какой смысл в вегетарианских сосисках, – недоумевала Барбара.
Она больше не могла доверять своему лечащему врачу, так как читала слишком много историй про хирургов-мошенников. Сейчас каждый занимается сексом или принимает виагру. Почему бы Анне попросту не выйти замуж? Или не удовлетвориться такой же карьерой, как у Барбары, – какой-нибудь скромной должностью в местной библиотеке? Почему в супермаркете продают тридцать два наименования йогурта? Сама она всегда предпочитала самый обыкновенный, без всяких добавок. Даже телевизор смотреть стало неинтересно: куда подевались все эстрадные концерты?
Разговоры о «технической революции» очень беспокоили Барбару. Если бы только все оставалось таким, как раньше, когда Анна еще заплетала косички, а убийц не выпускали на свободу, чтобы они снова убивали. Она винила во всем правительство. И детское телевидение.
– Я так рада, что ты сама начала готовить, – сказала она, принеся из комнаты большую подшивку с рецептами. Она села и начала пролистывать одну вырезку за другой, пока не остановилась на четвертой, на которой засох когда-то растаявший шоколад. – Как он сюда попал?.. Я всегда думала, что тебя вполне устраивает холодная еда прямо из консервной банки.
Барбара воображала себе самое худшее о своей дочери. Анна врала о своей жизни в Лондоне, но Барбара точно знала, что дочь ест когда попало. А в глубине души ей смутно мерещились еще более страшные вещи, о которых она боялась даже подумать… Естественно, у Барбары вызывали опасение такие грязные места, как унитазы. Она даже не была уверена, имеется ли мягкий стульчак на унитазе ее дочери. Ей было достаточно уже того, что она собственными глазами видела плиту Анны, покрытую слоем грязи.
– Мне пора идти, – сказала Анна. – Мне еще надо приготовить ужин и прибраться в квартире. Надо успеть пропылесосить до прихода Тома.
– Том… – задумчиво повторила Барбара, как бы смакуя его имя, словно новый для нее вкус. – Я и не знала, что ты умеешь пылесосить, – снисходительно рассмеялась она, как будто Анна только что рассказала ей о своем необычном хобби.
Анна знала, о чем сейчас думает ее мать: «Спасибо тебе, Господи, за то, что моя дочь не похожа на большинство современных женщин, которые приглашают в свой дом мужчин, чтобы заняться с ними сексом». Анна уже слышала это не раз.
Мать перевернула еще одну страничку своей кулинарной подшивки.
Барбара знала, что значит «современный», хотя и старалась оградить себя от всего, что связано с этим словом. В отличие от шестидесятых, сейчас слово «современный» означало заниматься сексом постоянно и со всеми подряд. Нередко за деньги. Или танцевать стриптиз.
Барбара была совсем не глупа – она достаточно насмотрелась по телевизору ток-шоу. Мам, я кое-что скрывала от тебя. Мам, я решила стать мужчиной. Мам, не учи меня жить.Она знала, что есть такие дочки, которые решают стать лесбиянками. Или дочки с пищевыми расстройствами.
Во времена Барбары для подобного рода «отклонений», конечно же, имелись специальные слова. Жадность. Плохое поведение. Сумасшествие. А сейчас все это называлось – «нейрогенная булимия», «гиперактивность», «шизофрения». Барбаре предстояло освоить этот новый для нее язык, а Дон мало чем мог ей в этом помочь. Да и виделись они теперь мало. Но Барбара не любила размышлять на эту тему. Поскольку они все-таки состояли в браке. Поскольку она – миссис Дон Поттер. У них не было необходимости делить одну постель. Разумеется, ее муж увлекался Интернетом и посылал Анне сообщения с разными советами касательно ее работы. Он всю жизнь жил только своей дочерью и только ради нее. Дон всегда должен был все предвидеть и опережать все события на один шаг. Как называла его Илейн: «политик во всем».
Ах да, еще и политика! Конечно, политика – это все равно, что проституция. Политики перестали быть серьезными людьми. В давние времена они, бывало, делали свои дела без лишней шумихи. Сейчас же премьер-министры либо улыбались, глядя с экранов телевизоров, либо говорили людям, чтобы они сами решали свои проблемы. Барбаре хотелось сказать правительству, что забота о людях – это их работа. Если бы она только осмелилась произнести это.
– Мама, женщины до сих пор продолжают пылесосить, – сообщила Анна, и Барбара была счастлива услышать такой ответ. Улыбаясь, она продолжала просматривать содержимое своей кулинарной папки.
А в это время Анна изучала лицо матери и думала о том, что Барбара живет во лжи, притворяясь, как будто ничего вокруг не изменилось с пятидесятых годов.
Анна втайне подыгрывала этой лжи, притворяясь, что у нее нет никаких современных проблем современной женщины, таких, как, например, карьера и секс. Она притворялась до сегодняшнего дня. Как правильно сказал Шон, она больше не могла ограждать свою мать от реальности Она не несла ответственности за этот мир и не могла больше жертвовать своей личностью в угоду отжившим представлениям Барбары. От этого страдали они обе.
– Знаешь, я мечтала об этом, – сказала Барбара, рассматривая картинку с миской ярких разноцветных овощей. – Ты и я. Мать и дочь. Сидим вот так, бок о бок. – Она произнесла выражение «мать и дочь» так, словно Анна могла уже позабыть о том, кем они приходятся друг другу. – И обмениваемся рецептами супов.
Анна редко видела свою мать такой оживленной. Но так дальше не могло продолжаться: они обе делали вид, что на дворе – семидесятые года, а мир вокруг них напоминает рекламу жидкости для мытья посуды.
Анне необходимо было выбрать правильный момент, чтобы сказать матери, что она чувствует на самом деле. Но почему это так тяжело было сделать? Вероятно, потому, что ее мать ненавидела разговоры о таких вещах, которые она называла «прозой жизни». По ее словам, все эти разговоры лишь смущали ее и затрагивали «неприличные темы».
