Текст книги "Не тронь гориллу"

Автор книги: Сандроне Дациери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Как ты думаешь, что они от тебя хотят?

– Понятия не имею. Но окажи мне любезность: если я не позвоню тебе в течение трех часов, предупреди Вале. У тебя ведь есть номер ее телефона?

Она утвердительно кивнула:

– Не беспокойся и будь осторожен, прошу тебя.

– Ну разумеется!

Я побежал вниз по лестнице, обогнал Каццулати, который от ужаса вжался в стену. Невозмутимо улыбнулся ему и с тем же невозмутимым видом предстал пред очами двух агентов в штатском, которые ждали меня в дверях подъезда. С этими ребятами я был знаком. Их звали Пенса и Пассантини – когда-то приходилось общаться. Так что не составило труда узнать, чему я обязан счастьем лицезреть их и почему они желают, чтобы я пошел с ними «перекинуться парой слов»: Алиса Гардони была мертва.

В Милане дождь действует на автомобильное движение магическим образом – оно просто прекращается: светофоры мигают всеми огнями сразу, подземные переходы тонут в воде, канализация выплескивается наружу, у троллейбусов слетают дуги, и они застывают посреди проезжей части, автомобилисты забывают правила дорожного движения и пытаются пробиться к цели любой ценой. Водитель серого «фиата-пунта», один из двух полицейских, оказавших мне честь приехать за мной, чередовал грязные ругательства с ударами по клаксону и время от времени включал подвывающую сирену, но это нисколько не приближало нас к пункту назначения – полицейскому участку на улице Фатебенефрателли.

Мы почти не разговаривали все это время: оба моих ангела-хранителя явно не знали, как им со мной себя вести, а я хранил упорное молчание, огорченный тем, что совсем не так намеревался провести этот вечер.

Мы въехали во двор участка, меня провели длинным и извилистым подземным коридором, откуда подняли на этаж и оставили в одиночестве в убогой комнате, больше походящей на приемную второразрядного дантиста. Только журналы были другие: почти полный комплект выходящего раз в две недели журнала Независимого профсоюза полицейских и пара нераспакованных бандеролей с городской газетой за прошлый месяц.

Не было никого, с кем бы я мог поговорить хотя бы о погоде, поэтому я уселся на один из жутко твердых стульев и погрузился в чтение прессы. В результате через пару часов получил полную информацию о достоинствах полицейских агентов этого участка, о самых суровых законах, касающихся высылки иммигрантов и подобной дребедени, но никто так и не появился спасти меня от всего этого, не говоря уже об аббате Фариа. Правда, и я ведь совсем непохож на Эдмона Дантеса.

С журналами было покончено, и я перешел к изучению стен, подсчету плиток на полу и трещин на стенах, затем, прикрыв глаза, принялся за дыхательную гимнастику. Мне уже приходилось торчать в этом предбаннике, но впервые меня притащили сюда в связи с убийством, и я чувствовал, что мое положение более чем деликатное.

Намного деликатнее, чем десять лет назад, когда меня хватали за активное участие в шумных, но безрезультатных демонстрациях. Я был не самым примерным студентом факультета политических наук: сначала подписывал какие-то письма против идиотских реформ, потом начал серьезно заниматься политикой, примкнув к независимым молодежным группам. Это не значило, что я затевал что-то противозаконное или в рядах радикалов захватывал пустующие здания, однако конфликтовать с полицией приходилось почти каждый день, и мы нередко лупцевали друг друга палками.

Частенько меня поколачивали в «воронке», доставлявшем меня в полицейскую казарму или в ближайший полицейский участок. А пару лет назад я был даже одним из активистов «Леонкавалло», самого известного в Италии негосударственного социального центра, где занимался в основном организацией манифестаций против ядерной войны и антинаркотических патрулей.

Это был мир, который меня очаровывал. Впервые в жизни, преодолев свой закостенелый индивидуализм, я получал удовольствие от коллективного общения. А в результате постоянного, плечом к плечу, участия во всех наших остросюжетных действиях с одним из руководителей центра, Даниэле Дзуккеро, у меня установились не просто дружеские, а почти братские отношения.

Конец такой жизни был положен в 1989 году в связи с попыткой коммунального управления, возглавляемого зятем Кракси, выселить «Леонкавалло» из занимаемого центром здания брошенной фабрики.

Заметив активную возню полицейских патрулей на автомобилях и вертолетах около здания, мы сразу же сообразили, что-то затевается, и, вооружившись, чем могли, расположились на плоской крыше. Нас было около сотни рябят и девушек разного возраста и по-разному воспринимающих происходящее. В шесть утра здание было окружено полицейскими и карабинерами, и я целый час бросал в них камни и бутылки с «коктейлем Молотова». Это наполняло меня восторгом, я чувствовал себя маленьким святым Георгием, вступившим в схватку с драконом, или бородачом, штурмующим казармы Монкадо, но в конце концов и я был вынужден убегать по крышам квартала, задыхаясь от нехватки воздуха, преследуемый летящим над самой головой вертолетом, из которого нас поливали слезоточивым газом.

Мой Компаньон уже начал набирать форму, я подыграл ему: подпрыгнув, залез в слуховое окно какого-то дома и слетел вниз в подвал, где и отсиделся, пока все не закончилось. Я так и не узнал, кому принадлежал этот подвал, но среди автомобильных аккумуляторов, о которые едва не сломал себе спину, нашел бутылку вина и выпил ее до дна за благополучный исход дела для тех, кого властям удалось схватить. И за свое собственное благополучие, уже сознавая, что это была лебединая песнь Сандроне-Революционера.

Ведь если бы я продолжил в том же духе, то наверняка оказался бы в тюрьме, а этого я не мог себе позволить. Хотя бы потому, что мой ни в чем не виноватый Компаньон, до сих пор терпеливо сносивший все мои поползновения изменить мир, соглашавшийся иногда почитать кое-какие политические тексты, которые я для него подбирал, тоже оказался бы в камере вместе со мной. К тому же я боялся, что, живя в клетке бок о бок с другими людьми, не смогу долго скрывать, что я никогда не сплю, что у меня неожиданно меняется настроение, а память выкидывает странные коленца. Не мог, потому что очень скоро оказался бы в тюремном дурдоме.

Восемь часов спустя, абсолютно пьяный, в соплях и слезах, я выбрался из подвала. Вернувшись домой, привел себя в порядок и отправился на поиски типа, который предлагал мне работу вышибалы на дискотеке, навсегда сменив вязаную шапочку на галстук.

Позднее я не раз приходил в полицейский участок для дачи показаний по поводу тех, кого с моей помощью засадили за решетку. Меня утешало только то, что речь шла не о моих бывших товарищах, а всего лишь о костоломах и провокаторах, и все же здесь что-то всегда напоминало мне, каким образом я поставил точку на своем прошлом, посчитав его большой ошибкой.

Наконец-то обо мне вспомнили и пришли, чтобы проводить в кабинет шефа отдела, Луиджи Феролли, крупного мужчины лет пятидесяти, с морщинистым загорелым лицом, на котором красовались густые, желтые от никотина усы. Я уже встречался с ним прежде по работе и надеялся, что у него на меня нет большого зуба. Хотя полицейские не особенно доверяют тем, кто занимается вопросами безопасности в частном порядке, если только это не их бывшие коллеги.

Он сидел за массивным письменным столом на фоне разноцветных вымпелов, собственных фотографий в форме при исполнении обязанностей и плаката с надписью: «Поступай и ты на службу в полицию, стоящую на страже общества». Не поднимаясь со стула, он соблаговолил протянуть мне руку, которую я крепко пожал, и предложил сесть.

Некоторое время Феролли молча разглядывал меня, и в его глазах читалось безграничное презрение к таким типам, как я. Это, как я понял, была попытка запугать меня, которая, впрочем, не возымела ожидаемого эффекта.

– Ну что, Даци, все охотишься на маньяков? – наконец произнес он.

– Только когда они на меня не охотятся. – Я начал чувствовать себя слегка уставшим от потраченного впустую вечера. – Запомни, в следующий раз, когда ты меня пригласишь, принеси что-нибудь почитать, детективчик какой, например. С хорошей книжкой время бежит быстрее.

Феролли с удивлением посмотрел на меня и закурил сигарету без фильтра.

– Мы к твоим услугам, Дациери, но у нас было чем заняться, и мы не могли все бросить и сразу же принять тебя. – Он потыкал сигаретой в мою сторону, словно прокурор пальцем. – Знай, я велел привести тебя сюда, потому что мы нигде не могли найти номера твоего телефона. Обычно я не посылаю своих людей работать таксистами.

Ну разве что в случае, когда тебе не терпится прочистить кому-нибудь мозги, подумал я. Хотя он был прав: чтобы избежать малоприятных визитов, я не писал своей фамилии на домофоне и вместо своего давал телефоны друзей и родственников. Сейчас же я был вынужден сообщить Феролли свой номер, предполагая скоро его заменить.

– Как, наверное, тебе уже сказали мои ребята, – вновь заговорил он, – ты здесь из-за убийства Алисы Гардони. Мы обнаружили ее труп несколько часов назад, после того как родители заявили о ее исчезновении. Они уже опознали тело, у них нет никаких сомнений, что это она. По их словам, ты был одним из последних, кто встречался с ней, прежде чем она исчезла. Они не ошибаются?

– Нет, и знаешь, я бы не сказал, что эта встреча доставила мне большое удовольствие.

В течение немногих часов, прошедших с того момента, я уже вторично пересказывал события вечеринки на вилле, с сожалением вспоминая о предыдущем моем собеседнике, который решительно был мне намного приятнее. Я постарался избегать в своем рассказе откровений Гардони о собственной дочери – немного недосказанности никогда не повредит, – но все равно, это была довольно длинная история. Не столько из-за вопросов Феролли, который, прикуривая одну сигарету от другой, казалось, не услышал ничего нового, сколько из-за медлительности пожилого полицейского, который двумя пальцами, неспешно выстукивал текст моего сообщения на допотопной электрической машинке.

– Тебе не повезло, Даци, – прокомментировал Феролли, когда мои воспоминания иссякли. – Если бы тебе удалось поймать ее, эта несчастная была бы еще жива, а так…

Меня разозлила эта фраза, может быть, потому что эта мысль свербела и в моем мозгу и я тщетно пытался прогнать ее прочь.

– Одну секундочку, плиз. Даже если б я ее догнал, больше чем уверен, это ее не остановило бы. Она хотя и была несовершеннолетней, но молоко на ее губах уже давно обсохло, и, если она решила сбежать из дома, ее ничего бы не удержало. И потом, девочка могла бы сбежать на следующее утро и также быть убитой. Во всяком случае, у меня была задача не дать нашпиговать ее свинцом этому кретину водителю минутой раньше.

– Брось, личный водитель синьоры Карапелли, Николо Гварньери, – бывший полицейский, опытный человек с незапятнанным прошлым, – холодно среагировал Феролли.

– Поздравляю. Прежде чем отпускать его в отставку, вам не мешало бы устроить ему тест на умственную полноценность.

Сморщившись от раздражения, Феролли откинулся на жалобно скрипнувшую спинку кресла из искусственной кожи.

– Не тот случай, чтобы юморить, Даци. Когда Гварньери услышал звон разбиваемых стекол, он посчитал, что произошла кража со взломом, и повел себя абсолютно логично, погнавшись за человеком, показавшимся ему подозрительным.

– Вор в ночной рубашке? Что-то уж больно эксцентричные воры пошли, вам не кажется?

– Я вижу, вся эта история тебя забавляет… – Телефон на письменном столе звякнул, и губы Феролли скривились в свирепой ухмылке. Не донеся трубку до уха, он некоторое время бросал в нее: – Да, нет, хорошо.

Положив трубку на место, он вновь с раздражением уставился на меня, не произнося ни слова.

– Слушайте, мне все уже надоело до чертиков, а не отпустить ли вам меня домой прямо сейчас, а? Или желаете, чтобы я повторил все с начала? Не исключено, что будут расхождения…

– Нет уж, спасибо, у меня нет никакого желания слушать тебя. – Он протянул мне на подпись листы бумаги, которые двупалая улитка наконец-то закончила печатать. – Когда спустишься вниз, постарайся утихомирить свою адвокатшу, а то она закатила моим ребятам дикий скандал. Ты что, не предупредил ее, что тебя привезли сюда для дружеской беседы?

– Только без обид, Феролли, но она в курсе, что частенько дружеские беседы с вами заканчиваются дыбой и испанским сапогом. Да и мне гораздо спокойнее, когда за стенами участка кто-то обо мне думает. Благодарю за все.

Когда я уже был у самой двери, Феролли вновь подал голос:

– Дациери, у меня еще нет четкой картины произошедшего, и это меня беспокоит. Не стану скрывать, мне известно, ты сделал немало, чтобы очистить город от кучи преступников, по крайней мере, с тех пор как бросил заниматься политикой. Но я знаю также и другое: ты считаешь нормальным делом побег девушки из дома, тебя не возмущает существование целых коммун малолетних отморозков, промышляющих мелкой преступностью, и не удивляет, что эти бездельники захватывают дома и накачиваются там наркотиками. Я обо всем этом думаю иначе. Я уверен, если бы эту девочку не воспитывали так, что у нее развилось ощущение вседозволенности, с ней бы не случилось того, что случилось. Твоя проблема, Дациери, в том, что ты никак не можешь сделать выбор, на чью сторону баррикады тебе встать, но имей в виду, нельзя долго держать равновесие на проволоке: рано или поздно свалишься.

– Спасибо за предупреждение. Я вышью эту фразу на своей пижаме, чтобы никогда не забывать.

Я вышел, на этот раз не пожав ему руки, вскочил в подошедший лифт, направляющийся на первый этаж. В коридоре, который я прошел тремя часами раньше, я столкнулся с несколькими зверопанками в наручниках. Их сопровождали полицейские с брезгливыми физиономиями. Я узнал одного из панков, его звали Фриккио. Он был немного моложе меня и давно уже побирался у метро «Порта Дженова», где его можно было видеть в любое время дня.

– Сандроне, смотри, что они творят! Мы же ничего не сделали! – успел он пожаловаться мне, прежде чем его затолкали в дверь.

В конце коридора меня ждала Вале, насквозь промокшая, несмотря на зонтик, которым она размахивала, словно бейсбольной битой. Я поспешил обнять ее.

6

Сцена с арестованными панками не давала мне покоя все оставшееся время бодрствования, которое я провел дома в одиночестве, после того как отпустил Вале к ее делам, оставленным ради меня. Мне не надо было напрягать мозги, чтобы понять ход рассуждений полиции: Алиса Гардони была убита, Алиса Гардони водила дружбу с нехорошими людьми, следовательно, есть причина капитально зачистить город. И если мне позволили уйти из полицейского участка, то лишь потому, что у них в руках оказался кто-то получше меня.

Вечером, после восьми, очнувшись от беспокойного сна, я нашел подтверждение моим подозрениям в обзоре прессы, которую Компаньон приготовил для меня, оставив на самом виду на кухонном столе.

Почти все газеты поместили на первой странице информацию об убийстве Алисы. Ее труп был найден утром в зарослях кустарника в нескольких километрах от родительского дома. Девочка была убита выстрелом из пистолета в грудь, пуля попала ей прямо в сердце. Пистолет нашли неподалеку. Шоковая информация: пистолет принадлежал Гардони-отцу, девушка прихватила его с собой перед побегом, после чего он оказался в руках ее убийцы.

Я расстроился. Мне должно было прийти в голову проверить, действительно ли пистолет лежит в книжном шкафу, как сказал мой клиент. Следователи, как бы невзначай, указывали пальцами на того, кто «помог девочке сбежать из дома», как на возможного соучастника преступления, а продажные писаки разошлись вовсю, чуя, что наткнулись на убойную сенсацию: зверопанки, совратители девочек из хороших семей, гнусные убийцы! Таинственный мотоциклист считался главным подозреваемым еще и потому, что мотоцикл тоже был обнаружен недалеко от трупа и оказался украденным. Я не разглядел его, видел только обращенный в мою сторону неприличный жест и потому не мог с уверенностью сказать, был ли мотоциклист панком или нет. Но это уже не моя проблема.

«Коррьере делла сера», наиболее посвященная в дела полицейского управления газета, упоминала и мое имя, называя «частным детективом, нанятым для охраны виллы». Очень романтично.

Я попытался представить себя в шляпе, как у Хемфри Богарта в момент совершения очередного подвига, но героический образ сразу же вступил в конфликт с явью: я в одних трусах сижу на кухне, где все пошло вразнос. Холодильник издал последний вздох еще вчера вечером, а денег Гардони на покупку нового явно не хватало. Надо было что-то предпринимать. В сущности, речь шла всего-навсего о каком-то металлическом ящике с несколькими трубками, заполненными ядовитым газом. Да элементарно, Ватсон.

– Перед вами детектив, принимающийся за очередное тяжелейшее задание. – Поклонившись гипотетической публике и опустошив холодильник от нищего содержимого, я с усилием опрокинул эту груду металлолома дверцей на пол и пришел в ужас от количества грязи, скопившейся под ним. Махнув на нее рукой, я вытащил провод из розетки и уселся на спину испустившего дух динозавра, чтобы покопаться в его потрохах. Неизвестно почему, но, как обычно, трижды проклятый последний болт никак не отворачивался.

Я попытался приподнять его, засунув лезвие ножа между его головкой и отверстием. Стонк– звякнуло, переломившись, лезвие ножа.

– Твою мать! – прорычал я, едва сдержавшись, чтобы не запустить ножом в стену.

С годами я научился секрету обуздывать вспышки гнева – дыхательные упражнения плюс алкоголь. Распрямив занывшую спину, я поплелся к мини-бару, чтобы пропустить пару стаканчиков красного вина, прежде чем вернуться к работе, которая оказалась более сложной, чем я предполагал. Вино мне еще никогда не вредило.

Газовый компрессор, представший, наконец, перед моими глазами, являл жалкое зрелище. Этот маленький, основательно расплавленный негодяй и был причиной моих несчастий. Однако я понятия не имел, как его извлечь, не дав вытечь газу из трубок: у этой хреновины не было предохранительного клапана. Ясно было одно: если я не хочу отравиться газом, нужно снять змеевик целиком.

Проблема показалась мне неразрешимой, и я вновь потопал к бару, чтобы налить себе еще один стакан вина и выпить его под джазовые мелодии, льющиеся из радиоприемника. Я обожаю джаз, прежде всего би-боп, я даже сделал несколько танцевальных па, когда корнет зашелся в синкопическом крещендо. Мне очень хотелось бы научиться играть на каком-нибудь духовом инструменте, но, увы! – невозможно сделать все, даже имея в своем распоряжении две жизни.

Вдруг мне показалось, что где-то кричат, и я уменьшил звук, чтобы лучше слышать. Действительно, то ли во дворе, то ли на лестничной клетке кто-то разговаривал на повышенных тонах.

Довольный тем, что нарисовалось развлечение, я натянул брюки и майку и вышел на балкон. До всего тебе есть дело, сказал я себе.

– …Вы должны немедленно убрать это, понятно вам? – кричал некто, в ком я признал соседа, живущего на первом этаже. Я посмотрел на часы: почти полночь. Он наверняка перебудил весь дом.

– И чего ты так разорался? Всего делов-то: собака нассала на коврик. Она же не нарочно, это же собака! Да и всего-то пару капель, – молодыми голосами отвечали неизвестные мне оппоненты. – Нам надо найти одного человека, который живет здесь, мы тебе это уже сказали. Не хочешь помочь, вали отсюда. Спросим у кого-нибудь другого.

Жуткая догадка заставила меня стремглав сбежать по лестнице. Перескакивая через три ступени, я летел мимо полуоткрытых дверей и торчащих из них заспанных физиономий, раскланиваясь с ними с дипломатичной улыбкой. Мгновение спустя я был уже в самом центре назревающего скандала.

Мой сосед в пижаме и тапках стоял перед группкой панков, окруженных собаками. Панков было четверо: две девушки и два парня, среди которых я узнал Фриккио. Увидев меня, он засмеялся и приветственно замахал рукой, нанося сильный удар по моей репутации в этом квартале.

– Сандроне! Ну что, гандоны, я был прав, он живет здесь!

Четверка обменялась улыбками и похлопываниями по плечу. Смотри, какая радость!

Сосед обратил ко мне разъяренный взгляд:

– И таких типов ты приводишь в наш дом, Дациери? От полицейских и бомжей уже покоя нет, и все они по твою душу.

– Я пользуюсь спросом – есть чем гордиться.

– Мы поговорим об этом на собрании жильцов дома. Увидишь, тебе такое не сойдет с рук. – Он захлопнул дверь, оставив меня один на один с живописным квартетом.

– Чего вы приперлись? Вам не кажется, что слишком поздно для сбора подаяний? – спросил я, опасаясь худшего.

– Ты чё, какие, на хрен, подаяния! – рыкнул Фриккио. – Мы только что из участка, и нам надо срочно поговорить с тобой. Пять минут.

Учитывая поздний час, лестничная клетка не показалась мне подходящим местом для беседы, и я покорился судьбе.

– Ладно, поднимайтесь, – разрешил я, – но, если вы начнете чудить, выкину коленом под зад. А собаки пусть вернутся на улицу. И никаких «но»! Бросайте жребий, кому быть собачьей нянькой, остальные пойдут со мной.

Они пошушукались между собой, затем одна девушка, у которой от уха к ноздре тянулась тонкая цепочка, обреченно кивнула. Оставшиеся поплелись за мной.

Мы расселись вокруг кухонного стола, и я внимательно оглядел своих гостей. С двоими я не был знаком. Они представились как Патти и Фанго. Всем им было лет по двадцать, у всех обычный жалкий вид – живописная коллекция черных глаз, распухших носов и растрескавшихся губ. Я видел их в наручниках и, зная нравы наших полицейских, не счел необходимым спрашивать, каково им пришлось в участке. И я почувствовал бы себя бессердечным, если б не предложил им по стаканчику.

Под новый всплеск радости я открыл бутылку. Они принялись со счастливыми физиономиями тянуть вино, и при этом с их разноцветными банданами и драной одеждой казались совсем детьми. Я даже почти умилился. Почти.

– Итак, чему обязан?

– Тебе известно, что случилось с Алике, ведь так? – заговорил первым Фриккио. Видимо, потому, что он был знаком со мной, его избрали голосом группы.

– Если Алике – это Алиса Гардони, да, известно. Сегодня все только и делают, что напоминают мне об этом. И что дальше?

– Они посадили Скиццо в клетку за ее убийство.

– А кто такой Скиццо?

– Один из наших, он живет с нами в общаге на улице Монтеверди. – Это был дом в северной части города, где обитали панки. – Он и Алиса были вместе.

– А с чего взяли, что убийца – именно он?

– Адвокат сказал, что полиция нашла отпечатки его пальцев на пистолете и мотоцикле. Скиццо занесен в полицейское досье, и они знали, что он живет с нами. Они заявились вчера после обеда и устроили облаву.

– О'кей, вас они отпустили, а его оставили. А вы что хотите? Убивать людей пока считается преступлением.

– Мы уверены, что Скиццо невиновен.

– Я очень рад за него. Но вам нужно убедить в этом судью и полицию, а не меня.

– Судья не хочет выслушать нас, – вмешалась Патти, с укоризной глядя на меня. В ее голосе слышались слезы.

– Поговорите об этом с адвокатом, – вздохнул я. – Ребята, а что вы от меня ожидали услышать? Это же ясно, для судейских вы не самые надежные свидетели.

– Скиццо не мог убить Алике. Он очень ее любил. И Алике хотела уйти жить с нами в наше логово, – горячо возразила Патти.

– Может, они собирались расстаться и… Послушай, девочка, я видел столько гадостей, которые сотворили нормальные люди, что ты себе и представить не сможешь.

– Скиццо не делал этого. Он, конечно, горячий парень, но не из тех, которые любят играться со стволами, – вновь взял слово Фриккио. – И потом, он не умеет ездить на мотоцикле. Он его как огня боится. Все время с него падает, не может держать равновесие.

Хороший аргумент, но в суде продержится минут пять, не больше.

– Послушайте, я допускаю, что это правда и это доказуемо, но у Скиццо мог быть сообщник, который вел мотоцикл и привез к нему девушку.

– Но для этого нужно было сговориться. А они не виделись почти две недели, он и Алике. Скиццо прямо с ума сходил, из-за того что ему не удается поговорить с ней даже по телефону. Когда он звонил, ее старики бросали трубку.

– Ладно, это тоже интересно. Но судьи обращают мало внимания на мелочи, и нет аргументированных доводов, объясняющих, что кто-то другой мог убить Алике. Она была еще девчонкой, к тому же домашней, понимаете? – объяснил я терпеливым тоном.

– Здесь ты ошибаешься. До того как два года назад сойтись со Скиццо, она встречалась с одним типом, который заставлял ее заниматься проституцией. И когда она его бросила, он пообещал, что она ему за это заплатит. Однажды он даже попытался сбить ее машиной.

– Алиса занималась проституцией?! Да она была дочерью одного из самых богатых людей в Милане. Что могло заставить ее?

– Ее достали предки, – вступила Патти. – Она не хотела брать у них ни одной лиры. К тому же она была влюблена в Раффаэле и была готова сделать для него все, что угодно. Речь, разумеется, не шла о панели, ей было всего пятнадцать лет. Он просто знакомил ее с друзьями.

– Хорошенькие друзья. Вы рассказали об этом в полиции?

– Конечно, и они велели нам заткнуться и не лезть не в свои дела, если мы не желаем, чтоб нас обвинили в клевете.

Неудивительно: в руках у полицейских уже был кандидат в убийцы – не имело смысла пачкать грязью почтенную семью.

– Согласен, может, эта история более сложная, чем кажется. Но остались отпечатки пальцев Скиццо на оружии, и эту улику очень трудно опровергнуть. Сам-то он как это объясняет?

– Он ничего не помнит. Он исчез пару дней назад, и мы были уверены, что он решил нас покинуть. Когда же он вновь появился, он был чем-то расстроен. И на голове у него была глубокая рана. Он сказал об этом судье.

– Представляю, какое глубокое доверие вызвали его слова. В общем, поговорите об этом с адвокатом и постарайтесь быть рядом с вашим другом. Может быть, что-нибудь прояснится. В любом случае, я не понимаю, какое отношение вся эта история имеет ко мне. Я – второстепенный свидетель и вряд ли смогу помочь вам чем-то существенным.

– Неправда. – Голос Патти набирал уверенность. – Напротив, ты можешь очень помочь.

– Ну и чем же, интересно?

– Мы прочли в газете, что ты частный детектив. Мы хотим нанять тебя, чтобы ты нашел доказательства, которые помогли бы Скиццо.

Я на мгновение остолбенел. Затем вскочил на ноги:

– Ребятишки, во-первых, прекратите верить тому, что пишут газеты. Я работаю гориллой, а не полицейским. Во-вторых, смотрите поменьше телевизор, потому что мы – в Италии, где частными детективами могут быть только полицейские на пенсии, и занимаются они тем, что фотографируют граждан, наставляющих рога другим гражданам. И никогда не встревают в дела, связанные с убийствами.

– Ты единственный, кто может нам помочь. Ты знаешь, с кем говорить, какие доказательства нужно принести адвокату. В этих делах ты разбираешься, а мы нет.

Я взбесился. Меня затрясло. Я плюхнулся на стул.

– А с какой стати я вам должен помогать? И из каких доходов вы собираетесь мне заплатить? – спросил я мерзким тоном.

Минуту они сидели молча, затем впервые открыл рот Фанго. У него был красивый голос, а дикция – ни к черту по причине почти полного отсутствия зубов и металлического колечка в языке.

– У нас нет ни лиры. Но нам сказали, что ты из наших, что ты тоже жил в захваченных домах. Что ты – брат.

– Брат? – возмутился я. – Когда я иду за покупками, брат булочник хочет братьев денег, ему недостаточно приветствия сжатым кулаком. Не все живут, побираясь, даже будучи бедными!

Я смотрел на них не дыша.

– Ты не можешь оставаться в стороне. И не можешь позволить измазать нас дерьмом.

– Это еще почему?

– Потому что сам будешь чувствовать себя дерьмом. Потому что Скиццо будет осужден, а это несправедливо. Ему только двадцать два года, а его приговорят к пожизненному заключению.

Вердикт «пожизненное заключение» означал пытку «высшей мерой» – навсегда. На всю жизнь в каменную дыру! Я подумал, какой же длинной жизнь может стать для Скиццо, и внезапно ощутил острое чувство вины. Я не смог бы объяснить почему, может, всего лишь из-за сломанного холодильника. Но спустя минуту напряженной тишины мои губы, к моему величайшему ужасу, задвигались сами по себе.

– Послушайте, мне очень жаль, что парень пойдет в тюрьму, особенно если есть хоть малейшее доказательство его невиновности. Первое, что вы должны сделать, это найти ему хорошего адвоката. Не знаете, семья Скиццо в состоянии оплатить его?

Они дружно покачали головами.

– Он сбежал из дома четыре года назад, а мать очень бедная, – добавила Патти.

– Н-да… – Я длинно вздохнул. – Дайте-ка я сделаю один звонок.

Я взял телефон и пошел с ним в спальню, сел на кровать, не спуская с них глаз сквозь щель в двери. Затем улегся.

Хотя я и не сплю ночами, кровать у меня есть. Для секса – в те редкие разы, когда он случается, – и для отдыха. И я, и мой Компаньон провели на этой кровати немало времени, давая роздых уставшим, как у всех нормальных людей, мышцам.

Вале ответила после третьего звонка.

– Тебя опять арестовали? – спросила она сонным голосом.

– Нет, мне просто нужен твой совет.

– Совсем сдурел! В час ночи? В девять утра мне надо быть в судебном зале. – И в таком духе еще несколько минут, прежде чем она оказалась готова выслушать меня.

– Дорогая, разве не ты порекомендовала мне свою контору в случае убийства?

– Да я же не себя имела в виду, у меня мало опыта в этой области. – Вдруг ее осенило. – Подожди, уж не об истории с Гардони ты говоришь? – Вале всегда отличалась сообразительностью, не зря я ее люблю.

– О ней самой.

– Проникся жалостью к арестованному панку?

– Угадала, проницательная ты моя.

– Мне кажется, это отличная возможность найти приключения на свою задницу. Если тебе так не терпится, попробуй поговорить с Мирко. Может, он возьмется, он же когда-то бесплатно защищал твоих дружков из «Леонкавалло». Хотя здесь, по-моему, политикой не пахнет.

– А мне, напротив, начинает все больше казаться иначе. Послушай, когда я здесь закончу, не возражаешь, если я подскочу к тебе и свернусь калачиком в каком-нибудь теплом уголке? – вильнул я хвостом.

– Даже и думать не смей! – И она положила трубку.

Мирко не очень торопился снимать трубку. Автоответчик дважды сбрасывал связь, я был вынужден класть трубку и вновь набирать номер в надежде застать его дома. Мирко – один из партнеров юридического бюро Вале, и иногда я выполняю кое-какие его поручения, разыскивая свидетелей и все такое. Хотя мы с ним не друзья, но отношения у нас достаточно теплые, хотя я и завидую его неотразимой для противоположного пола юношеской физиономии, которую ему удается сохранять в свои тридцать восемь лет.