Текст книги "Теория страсти"
Автор книги: Сандра Мэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Сандра Мэй
Теория страсти
Пролог
Профессор Конрад Малколм сдвинул очки на самый кончик носа и с изумлением воззрился на свою лучшую студентку.
– Простите, мисс Шелтон… Я немножечко отвлекся, возможно, недослышал… Так вы говорите, это точное определение любви?
– Разумеется.
– Очень хорошо. Просто превосходно. Если не ошибаюсь, в вашей интерпретации это сочетание ферментно-индикаторной…
– Ингибиторной.
– Пардон?
– Я говорю, это сочетание ферментно-ингибиторной функции организма с психологической зависимостью, построенной на элементах аттракции особей противоположного пола. Разумеется, это самое общее определение.
Профессор уронил очки и неистово закивал.
– Очень хочется верить, что это действительно так.
– Не поняла?
– Ну в том смысле, что… Видите ли, мисс Шелтон, сей предмет все-таки очень тесно связан с духовной и культурной жизнью человеческой цивилизации… Было бы неловко списать все заслуги Петрарки на ингибиторную активность.
Мисс Шелтон посмотрела на профессора Малколма таким взглядом, что у него немедленно зачесалось под лопаткой. Впрочем, субординацию девица блюла свято. Научный руководитель должен быть умнее студента. По определению.
– Профессор, в своей работе я всего лишь пытаюсь доказать, что так называемая любовь есть одно из направлений теоретической психологии. Петрарку, если мне не изменяет память, изучают филологи. У вас есть какие-то конкретные возражения?
– Нет! Что вы…
– В таком случае мне пора. Еще надо успеть в библиотеку. Через пару дней я представлю вам полностью законченный реферат.
Прощаясь, профессор Малколм встал не только потому, что мисс Шелтон была женщиной. Его всегда тянуло встать перед ней навытяжку. Такова уж была эта девица.
Когда дверь закрылась, профессор обессилено опустился в кресло и придвинул к себе оставленный мисс Шелтон экземпляр. Под лопаткой все еще чесалось, но уже не так сильно.
Профессор Конрад Малколм преподавал психологию и социологию в университете Торонто уже тридцать пять лет. Одновременно он вел частную психотерапевтическую практику, консультировал уголовную полицию, писал научные работы – в общем, был человеком вполне состоявшимся и успешным в своей области. В принципе, можно было бы подумать и о приближающейся пенсии, но четыре года назад жизнь профессора Малколма пошла под откос. То есть он сейчас это понимал, а четыре года назад старый олух даже и не подозревал об этом.
Четыре года назад в его семинар записалась мисс Констанция Шелтон. Тогда она была высокой тощей девицей с голубыми, холодными, как лед глазами, грозно взиравшими на мир из-под очков в зловещей роговой оправе. Прямые волосы неопределенно-русого цвета были забраны в идеальный конский хвост, носила она шерстяные свитера грубой вязки (зимой) и хлопчатобумажные пуловеры с растянутыми рукавами (летом). На ногах у нее были либо тяжелые ботинки, либо кроссовки, джинсы иногда сменялись твидовыми брюками, а на случай официальных мероприятий у мисс Шелтон имелся серый шерстяной костюм.
Что характерно: за прошедшие четыре года внешний облик мисс Шелтон не претерпел ни малейших изменений.
Профессор Малколм открыл папку с видом христианского мученика, входящего в клетку со львом, водрузил очки на приличествующее им место и углубился в чтение, одновременно продолжая размышлять о том, чему была, в принципе, посвящена вся его жизнь. О глубинах психологии человека.
Констанция Шелтон была идеальной студенткой. За четыре года она не пропустила ни одной лекции, исправно посещала все семинары, писала статью за статьей, смело вызвалась добровольцем на необязательную для первокурсников практику в психиатрической больнице – одним словом, профессор сразу разглядел в ней родственную душу, будущего ученого.
Он приезжал из университета домой и со снисходительной улыбкой слушал щебет своих дочерей, Лори и Шелли, очаровательных, но, увы, страшно далеких от, скажем так, умственной деятельности девушек семнадцати и девятнадцати лет от роду. Потом Лори и Шелли убегали на свидания, а профессор с тихой отцовской гордостью рассказывал жене о милой, усидчивой умнице Констанции Шелтон, о том, как ей нравится учиться и как отрадно наблюдать это ему, профессору университета, особенно на фоне всеобщей деградации молодого поколения… Жена, которая вообще всегда внимательно выслушивала мистера Малколма, о Констанции знала все, с самых первых дней. Кивала, ахала в нужных местах, молчаливо умилялась и восхищалась – так казалось профессору. А потом, совсем недавно, меньше года назад, вдруг неожиданно перебила мужа, с искренним сочувствием воскликнув:
– Какой ужас, Конрад! Бедная, бедная девочка!
Столь неожиданная оценка лучшей студентки факультета обескуражила мистера Малколма, а потом заставила задуматься. И вот он, результат! Уже полгода профессор Малколм вздрагивал при одном появлении Констанции Шелтон в дверях своего кабинета, стал задумчив и все чаще вспоминал о пенсии.
Профессор перечитал последний абзац, сердито захлопнул папку и откинулся на спинку кресла. Черт знает, что такое! Девчонке двадцать два года, в этом возрасте кровь горяча, а в голове гуляет ветер, хочется любви и острых ощущений – но какие могут быть ощущения, ежели Констанция Шелтон точно знает, что все это всего лишь результат… как же его там… а, вот! «ферментно-ингибиторной активности организма в сочетании» с еще какой-то там дрянью! Самое противное, что это вовсе не околонаучная болтовня. Феромоны, химическая реакция одного организма на другой, запахи, тепло – ученые давно и успешно пытаются разложить на простейшие составляющие процессы человеческого общения. Ученым вообще только дай все объяснить, обозвать и расставить по полочкам!
Поймав себя на этой совершенно не научной, можно сказать, обывательской сентенции, профессор Конрад Малколм вконец расстроился, поспешно собрал бумаги и отбыл домой, к своим бесконечно легкомысленным и столь же бесконечно милым дочерям.
1
Констанция Шелтон вышла из профессорского корпуса, блаженно потянулась и огляделась по сторонам. Ужасно болела спина, щипало глаза: еще бы, она просидела за книгами и микрофильмами семь часов кряду! И все-таки день был определенно хорош. Она много сделала, значит, сегодняшний вечер можно посвятить отдыху. Тем более, что болтушка Роксана, ее соседка по кампусу, собралась на весь уик-энд к своему парню.
С соседкой Констанция делила комнату уже два года и ко многому успела привыкнуть. К громкой музыке, резким ароматам духов, к разбросанным по комнате элементам туалета, к вечно незакрученному тюбику с зубной пастой. К звонкам по телефону глубокой ночью. К многочисленным и разнообразным кавалерам. Более того, именно с Рокси они, в конце концов, и ужились вместе, хотя до этого соседки Констанции менялись со скоростью света.
Рокси обладала массой недостатков и всего лишь одним достоинством, но последнее перевешивало первые. Она была добродушна и жизнерадостна. Никакие жизненные трудности не могли заставить ее впасть в отчаяние. Да, она любила болтать, постоянно надоедала и мешала Констанции заниматься – но делала это всегда с такой милой и обаятельной улыбкой, что сердиться на нее не было никакой возможности.
Констанции Шелтон очень нравилась научная работа. Психология привлекала ее с самого детства (когда Конни было восемь лет, она чуть не лишилась родной бабушки, ибо та застала внучку за чтением Фрейда). Поступила в университет девушка легко, училась с удовольствием, однокурсников в лицо не знала, потому что они посещали лекции гораздо реже, чем сама Констанция.
Она была вполне довольна собой и своей судьбой, тем более что научный руководитель у нее был одним из лучших специалистов в своей области. К третьему курсу Констанция подумывала о специализации на психологии преступников, но тут в ее жизнь вмешался Случай.
Орудием Рока, как всегда, стала самая неподходящая для этой роли фигура. Все та же Рокси. Именно Рокси (специальность: этнография и фольклористика) однажды взбеленилась и сообщила, что если Констанция немедленно не закроет книгу, не сядет с Рокси в машину и не поедет с ней вместе на празднование древнего языческого праздника Белтайн, то Рокси применит силу. Видимо, языческие духи приложили ко всему этому безобразию руку, потому что Констанция неожиданно для себя согласилась. Впрочем, чисто практическим объяснением могло служить и то, что у Констанции именно в тот день разбились очки, а без них она читать и писать все равно не могла. Одним словом, год назад Роксана Жилье и Констанция Шелтон выехали на вечеринку.
Языческий праздник обернулся обычной студенческой тусовкой с шампанским, ликерами, фруктами и мороженым, с барбекю на открытом воздухе и задушевными беседами у костра глубокой ночью. Единственным психологом в компании оказалась Констанция, Рокси представляла гуманитарные дисциплины, а остальные были математиками и химиками. Сначала обсуждали музыку (в которой Констанция разбиралась слабо), потом хоккей (в котором она вообще не разбиралась), потом свадьбу неведомой Констанции девицы из Абитиби (тут Констанция решила размяться и отправилась бродить вокруг лужайки, где проходил пикник). Со свадьбы плавно перешли на тему любви, вот тут-то все и началось.
Высокий худощавый парень, весь вечер по-хозяйски обнимавший Рокси за плечи, обратился к задумчивой и умиротворенной надежде мировой психологии:
– Рассудите нас, немногословная подруга моей подруги! Вы ведь психолог? Вам должны быть ведомы все тайны человеческой натуры.
Констанция несколько растерялась. Во-первых, она понятия не имела, о чем шла речь, во-вторых, уйдя в себя лет в четырнадцать, она довольно редко возвращалась в мир людей и привыкла беседовать в основном сама с собой. В-третьих, вызывал удивление сам факт того, что на нее обратил внимание представитель противоположного пола.
Нет, у нее никогда не было комплексов. Мальчики не вызывали у нее ни ужаса, ни недоверия, ни особой симпатии. Она прекрасно знала об отношениях между мужчинами и женщинами, но никогда в жизни не переносила их на себя. Это был некий параллельный мир, никак не мешавший и не помогавший ее собственному существованию, а стало быть, внимания не заслуживавший.
Констанция не покраснела, не споткнулась на ровном месте, она просто подошла поближе и серьезно и обстоятельно начала отвечать молодому человеку.
– Во-первых, разумеется, не все тайны. Во-вторых, честно говоря, особых тайн у человеческой натуры нет. Все более или менее объяснимо. В-третьих… если вы уточните вопрос, я попробую дать на него максимально развернутый ответ.
Она стояла и терпеливо ждала, когда они все перестанут смеяться. К ровесникам – а у костра сидели в основном ее ровесники – Констанция привыкла относиться со снисходительным терпением. Примерно, как к трехлетним детям.
Худощавый парень покачал головой.
– Блеск. Вы всегда так разговариваете? Впрочем, извините. Я сам нарвался. Мы говорим о любви. О том, как неисповедимы бывают ее пути. О происхождении народных мудростей типа «любовь зла…». С точки зрения прикладной психологии – почему возникает любовь?
Констанция наклонила голову, собираясь с мыслями, потом посмотрела прямо в глаза парню. Без очков весь мир казался немного размытым и мерцающим, Констанция просто пыталась сфокусировать собственный взгляд, но остальным казалось, что она смотрит строго и неприязненно.
– Видите ли, не думаю, что с точки зрения прикладной психологии любовь так уж интересна. Во всяком случае, этим никто не занимался. Простая эмоция…
– Не-ет! Простая эмоция – это «нравится – не нравится». Это любовь к мороженому. К чипсам. К хоккею. Я говорю о любви, как о движущей силе. О великом чувстве, ради которого захватывают страны и без сожаления расстаются с жизнью. Пишут стихи, создают прекрасные полотна и статуи. Отрекаются от Бога, Творят, созидают и разрушают…
– Извините меня, но это ерунда.
– Ерунда?!
– Все, что вы перечислили, в основе своей имеет совершенно другие мотивы и причины. Большая часть из них относится к сфере экономики. Меньшая, возможно, и к психологии, но очень опосредованно.
– Вы ведь говорите, что этим никто не занимался?
– А зачем этим заниматься, если это не имеет значения?
– А как можно знать, что это не имеет значения, если этим не заниматься?
– Логично. В таком случае – я не в материале.
– Дарю вам тему для вашей диссертации, суровая подруга моей подруги! Станьте первооткрывателем. Разложите любовь на импульсы, препарируйте ее, разделите на фазы. Выведите алгоритм, наконец!
– Вы говорите это так, словно любовь есть нечто сверхъестественное…
– А вы уверены, что можете объяснить любое движение человеческой души?
Неожиданно Констанция разозлилась. Дурацкий спор, дурацкий лес, дурацкие комары…
– Послушайте, то, что вы так громогласно провозглашаете, с точки зрения психологии тоже вполне объяснимо. Можно было бы препарировать и ваши импульсы, проследить историю возникновения ваших комплексов, застарелых обид…
– Нет уж, многомудрая подруга моей подруги! Это под силу любому заурядному психотерапевту, а о вас слава идет по всему университету. Вы же будущее фундаментальной науки! Рискните! Ученый, не умеющий рисковать, – не ученый. Предлагаю вам тему для диплома: любовь как психологический феномен. У вас в запасе целый год.
Конечно, это было ужасно глупо. Конечно, он просто трепался, чтобы произвести впечатление на Рокси. Конечно, с точки зрения прикладной психологии она просто поддалась на приманку.
Но… через сутки с небольшим Констанция Шелтон положила перед профессором Малколмом листок с темой своего диплома.
«Любовь как психологический феномен. Иллюзии и реальность».
Дальше все было проще. Констанция не зря считалась лучшей студенткой. Четкий план был готов через три дня, потом пара месяцев подбора литературы, составление каталога карточек, цитатника, библиографии, словом, обычная подготовительная работа. Она полностью погрузилась в собранные материалы, разделяя и классифицируя, тщательно отбирая сходные примеры. В январе она начала писать собственно работу, к тому времени проштудировав даже начальный курс химии и физиологии человека. Сегодня, в этот на редкость теплый апрельский день, она могла с гордостью сказать: все получилось! А что не получилось – подправит профессор Малколм.
Прошла еще неделя. Профессор Малколм сидел у себя в кабинете и уныло читал реферат Констанции Шелтон. Это было нелегко сразу по нескольким причинам. Во-первых, читать эту ахинею было как-то… неуютно, что ли. Во-вторых, эта ахинея была абсолютно научна и доказательна, а от этого болели зубы (все сразу) и хотелось на пенсию. В-третьих, из головы не шел утренний разговор с женой и старшей дочкой, Шелли. Точнее, не разговор. Скандал. Интеллигентный, сдержанный, очень профессорский скандал в благородном семействе.
Он сам был виноват. Не стоило показывать работу мисс Шелтон жене. И уж тем более не стоило обсуждать ее потом при Шелли.
Миссис Малколм была очень расстроена.
– Дорогой, это ужасно. Я не понимаю, как ты можешь спокойно с этим мириться.
– С чем?
– Как это – с чем? Ты не только профессор! Ты практикующий психотерапевт. Твоя студентка – готовый пациент, разве сам не видишь?
В разговор вклинилась Шелли, хорошенькая, румяная, нарядная девушка.
– А, по-моему, она просто дура, твоя мисс Шелтон.
– Шелли, прекрати, тебе уже стыдно.
– Ничего подобного. Мне не может быть стыдно, потому что я права. Нет ничего глупее подобной темы, нет ничего глупее желания теоретизировать человеческие чувства, в особенности же глупо с умным видом писать о том, о чем сам не имеешь ни малейшего понятия.
Профессор нахмурился.
– Шелли, дорогая, в твоем возрасте принято дерзить и ниспровергать авторитеты, но, насколько я знаю, вы с мисс Шелтон незнакомы…
– Па, ты совершенно зря ее защищаешь. Ты же только делаешь ей хуже. Зануду Конни знает весь университет, весь университет над ней смеется. Очкастая моль!
– Шелли, можно подумать, она лично тебя чем-то обидела…
– Па, ты привык ею гордиться, ставишь ее нам с Лори в пример, взахлеб рассказываешь о ней маме – но признайся честно, неужели ты хотел бы, чтобы мы с Лори были на нее похожи? Хочешь нам такой же судьбы?
– Нет!
Профессор выпалил это столь яростно и пылко, что немедленно устыдился и робко покосился на жену, надеясь, что она не осудит его невольный порыв. Миссис Малколм скорбно поджала губы и покачала головой.
– Я не одобряю твоих слов, Шелли, они довольно злы и не вполне справедливы. В желании учиться нет ничего плохого и зазорного, и в этом отношении вам с Лори не мешало бы взять пример с мисс Шелтон, но… Конрад, дорогой, я считаю, ты должен помочь этой девочке. У нее серьезные проблемы, которые впоследствии могут сыграть роковую роль…
Профессор выпрямился и осторожно стукнул кулаком по столу.
– Не желаю больше слушать! И больше никогда в жизни не стану рассказывать дома о своей работе. Надо же, из меня сделали какого-то бесчувственного монстра! Мисс Шелтон достаточно взрослая и весьма умная девушка, она знает, о чем пишет…
– А вот и не знает! Понятия не имеет! И не будет иметь никогда в жизни, потому что ни один из парней на нее и не взглянет…
– Шелли!
– Мама, я знаю, что говорю! Как можно писать о любви «функция»?
Профессор постыдно бежал с поля брани.
Теперь он сидел в кабинете и чувствовал себя глубоко несчастным. Как писать рецензию? Каким может быть отзыв научного руководителя? А самое главное – его супруга совершенно права. У Констанции Шелтон серьезные психологические проблемы. Говоря научно, она неадекватно воспринимает чувственно-эмоциональную сферу жизни, а если по-человечески…
Она защитит диплом, потом диссертацию, потом останется работать на кафедре, потом состарится и умрет. Страшно одинокая, сухая, не умеющая общаться, не умеющая смеяться, плакать, сострадать. Знающая все о других людях, но только теоретически. Столкнувшись с жизнью, она либо погибнет, либо замкнется в себе, а там и до аутизма рукой подать…
– Мистер Ма-а-алколм!!!
Он вздрогнул и уронил очки на стол. В дверях стояло видение. Видению было тридцать пять, у видения были натуральные золотистые локоны Мерилин Монро, бедра Джины Лоллобриджиды, бюст Софи Лорен, глаза восточной гурии, улыбка Мессалины, мозг Эйнштейна и чувство юмора Чарли Чаплина. Как ни странно, при таком убийственном сочетании данных видение носило заурядное имя Джейн Смит и являлось секретаршей мистера Малколма. Кроме того, Джейн была матерью троих детей и женой университетского электрика Пола, невысокого и невзрачного мужичка с пузом и лысиной. В свое время профессор Малколм испытал легкий шок, узнав, что мистер Смит до женитьбы слыл отчаянным байкером и играл в панк-группе на ударных. Кроме того, неизменное удивление и уважение вызывал у всех окружающих тот факт, что мистера и миссис Смит связывала искренняя и пылкая взаимная любовь…
– Джейн! Вы меня испугали.
– Вы меня тоже, док. Я битый час надрываюсь в дверях, а вы смотрите в одну точку и не реагируете. Конечно, я уже старовата, но до ТАКОЙ СТЕПЕНИ меня мужчины пока не игнорировали.
– Простите меня, Джейн. Я задумался.
– Прощаю. Кофе выпьем?
– Да. И с коньяком.
– Ого! Док, дело нешуточное?
– Более чем. Джейн… а можно, я с вами проконсультируюсь?
Джейн Смит одарила профессора чарующей улыбкой, унеслась в приемную за кофе, а через десять минут профессор Малколм уже рассказывал ей про Конни Шелтон. Сама Джейн при этом перелистывала работу означенной Конни Шелтон, изредка кивая профессору. Сторонний наблюдатель мог бы предположить, что Джейн Смит просто проглядывает листки от скуки, да и профессора слушает из чистой вежливости – и ошибся бы в обоих случаях.
Джейн Смит работала с профессором Конрадом Малколмом уже десять лет, умела одновременно печатать на машинке, говорить по телефону и слушать своего босса, стенографировала все его отчеты, практически профессионально разбиралась в судебной и прикладной психологии, обладала фотографической памятью и знала подноготную всех студентов и аспирантов мистера Малколма. Включая Конни Шелтон.
Кроме того, Джейн была истинной Женщиной и могла дать совет в любой, самой щекотливой области.
Через полчаса профессор выдохся и робко взглянул на красавицу-секретаршу.
– Что вы об этом думаете, Джейн? Вы знаете, я не просто так спрашиваю.
– Знаю, док. Вот что… миссис Малколм абсолютно права: бедная девка!
– И вы туда же!
– Док, вы же сами так думаете. Вы умный старый лис, вы перебрали по извилинке столько тонн чужих свихнувшихся мозгов, что вам надо памятник ставить, и уж конечно вы видите, что девчонку несет совсем не в те дали. С такими мыслями ей прямая дорога в дурку, а жаль, девочка хорошая. Симпатичная, умница, улыбка у нее блеск…
Профессор Малколм впервые в жизни усомнился в памяти своей секретарши. Не о разных ли девушках они говорят?
– Джейн, вы уверены…
– Конни Шелтон, двадцать два года, свитер грубой вязки, джинсы, кроссовки, сутулость, конский хвост и роговые очки. Если оставить первые два пункта и решительно поменять все остальное, то получится супер. Суперский супер, да еще и умненький. Живет в одной комнате с Рокси Жилье, филологиней с третьего курса. Родителей нет, дом покойной бабки в Сент-Бонифейс сдается. На эти деньги она и учится. Ну что, склероз у меня, или пока держусь?
Профессор смотрел на Джейн с благоговейным восторгом. Какой там склероз! Это белокурое сокровище стоит любой ЭВМ!
– Вы правы… как всегда! И как всегда, знаете гораздо больше меня. Я не знал про дом.
– Конни Шелтон не из тех, кто любит откровенничать. Ее родители погибли, когда ей было тринадцать. Ее растила бабушка, она умерла два года назад. Конни брала у вас академический отпуск, помните?
– Да, и я еще удивился, что только на две недели. Подумал, она просто переутомилась…
– Не расстраивайтесь, док. Чужая душа потемки. Я знаю про нее так много, потому что у меня работа такая – знать все. Теперь дальше. Какой совет я могу дать…
– Джейн, не воспринимайте всерьез. Это просто вопль отчаяния малодушного профессора…
– И, тем не менее, совет я дать могу. Даже не совет. Настоятельную рекомендацию. Мы с вами должны помочь девочке, так?
– Т-так…
– Не мямлите, док! Вы же профи! Конечно, должны.
– Джейн, я с собственными-то дочерьми…
– Отлично справляетесь. У Конни Шелтон нет папы с мамой, поэтому мы тем более должны ей помочь.
– Ей двадцать два, и если она пошлет нас вместе с нашей помощью куда подальше, то формально будет права…
– Док, откуда эти пораженческие взгляды? Еще раз говорю, вы профи! Кому, как не мне, знать, насколько вы крутейший профи! Я рисую вам ситуацию, а вы обставляете ее так, чтобы Конни Шелтон в жизни не догадалась, что мы ей помогаем. Ясно?
– Нет.
– Сейчас все объясню.
Через полчаса Джейн Смит выплыла из кабинета босса, напевая и улыбаясь собственным мыслям. Профессор Малколм (если бы кто-нибудь заглянул сейчас в кабинет – заподозрил бы неладное) сидел за столом с блаженной улыбкой на устах, глядя в пространство и благоговейно шепча:
– Нет, ну какой ум! Какая женщина! Ах, если б все такие… то и матриархат не страшен…
С этого момента колесо судьбы Констанции Шелтон начало раскручиваться с ужасающей скоростью.
