Текст книги "Первое свидание"
Автор книги: Сандра Мэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
5
Дом потрясал воображение, хотя за последний месяц Кэти уже немного привыкла к роскоши. В Сиднее ее окружала современная обстановка в стиле хай-тек, в Сингапуре – восточная роскошь, но сейчас она шла по настоящему европейскому особняку, и здесь было на что посмотреть.
Собственно, во всем чувствовались большие деньги. Нет, вкус и стиль у леди Пилбем – а скорее у ее дизайнеров – безусловно, были, но прежде всего бросалась в глаза именно роскошь. Комнаты и общие залы были оформлены в разных стилях, и Кэти больше понравились те, где стены были обиты шелковой тканью, на мраморных постаментах стояли небольшие скульптуры и бюсты, а в сверкающих стеклянных горках переливались всеми цветами радуги изящные хрустальные безделушки и посуда. Она успела заметить две неплохих картины Фрагонара, отличные экземпляры Дюрера, Ватто и Делакруа.
Другие же комнаты больше напоминали больничные палаты – белые стены, белый пол, абстрактные яркие картины и вычурные напольные вазы. Кэти не очень любила модернизм, а от белого цвета ей становилось тоскливо.
Джемма показала ей комнату Брюса – просторную, с огромной кроватью, застеленной темно-бордовым шелковым бельем. Окно было во всю стену, за ним открывался прекрасный вид, а балкон был увит диким виноградом. Кэти постаралась запомнить, где находится комната босса, – работу ведь никто не отменял, и, проходя через анфиладу комнат, она уже приняла несколько важных звонков.
Чем дальше вела ее Джемма, тем более скромной становилась обстановка, и Кэти довольно скоро поняла, что левое крыло дома предназначено для прислуги, а не для гостей.
Коридоры были узкие, на беленых известковых стенах не висело ни одной картины. Наконец Джемма распахнула перед ней дверь и немного извиняющимся тоном произнесла:
– Вот ваша комната, синьорина. Немного тесновато... да и вид так себе...
Комната была не просто маленькой, а очень маленькой. Скорее ее можно было назвать каютой. По-монастырски целомудренная узкая постель, простая белая тумбочка возле нее, стенной шкаф, забранный деревянной решеткой, маленький камин и кресло возле него. Кэти заглянула в ванную и выяснила, что там поместились только унитаз и душевая кабинка, а для того, чтобы посмотреться в зеркало, висевшее на стене, нужно было выйти из ванной в комнату.
Вид за окнами тоже не впечатлял – они выходили на хозяйственный двор и конюшни. Лошадей Кэти любила, но архитектура конюшен ни в коем случае не могла считаться интересной и незабываемой, а легкий запах конского навоза... что ж, говорят, полезно для легких.
Заметив разочарование девушки, Джемма вдруг дружески пихнула ее в бок.
– Синьорина...
– Зови меня просто Кэти, ладно? Синьорины живут... в другом крыле.
– Да и бог с ними. Зато я тебе покажу... пошли.
Джемма схватила Кэти за руку и вытащила в коридор. Пройдя его до конца, они очутились перед небольшой деревянной дверью, за которой оказалась винтовая лестница, ведущая к черному ходу из особняка. Джемма толкнула дубовую дверь – и Кэти восхищенно ахнула. Торец дома выходил прямо в сад, и буквально от порога начинались бесконечные цветущие клумбы. Кэти зажмурилась от удовольствия и засмеялась.
– Как красиво, Джемма!
– Ну! И зачем тебе все эти синьорины и шикарные апартаменты? Смотри, видишь? Эта тропинка идет через оливковую рощу и спускается к морю. Там не самый лучший пляж – многовато камней, но зато отличная бухточка и волн почти не бывает, даже в шторм. А на склоне растут дикие маки всех цветов – сейчас как раз пора цветения. Я хожу купаться на рассвете, хочешь – буду и тебя будить.
– Конечно, хочу! Джемма... а много гостей на вилле?
Девушка задумалась.
– Значит, так: семейная пара из Германии, пожилая, синьор Бюхнер и его жена. Синьор Джонсон, банкир, это три. Зельма Паттерсон – вот отвратная баба... ой! Так нельзя говорить...
– Я никому не скажу. А почему отвратная?
– Потому, что всех презирает, а саму синьору Пилбем ненавидит.
– Как?
– Ну она же ее лучшая подруга. Они вместе учились в колледже. Эта Зельма ко всем придирается, а сама грязнуля, после нее в ванной прямо болото. Так, четыре... ну вы с синьором Блэквудом – это шесть, и еще художник из Неаполя, Чезаре Бартоломео. Он ничего, все по полям бродит и бабочек рисует. Восходы, закаты, все такое... Я его видела однажды, когда купалась. Сам высокий, а спрятался за во-от таким камушком и подсматривает.
– Фу!
– Да он безобидный. Художники, они такие. Выходит, семь гостей.
– Ну не думаю, что меня к ним причислят. Скорее всего, меня будут кормить отдельно.
– Тогда приходи к нам на кухню. Синьора Марионелла – это кухарка – готовит так, что смерть талии! Настоящая итальянская еда – в ресторанах ты ее не попробуешь.
– Приду. Джемма, а ты первый год здесь работаешь?
– Нет, уже третье лето. И два раза на рождественских каникулах. Синьора любит этот дом, чаще бывает здесь, чем в Англии.
– А мистер Блэквуд... он здесь часто бывал?
– На моей памяти – раза три. В последний раз, зимой, вышел скандал с его секретаршей, такой блондинкой в стиле вамп. Представляешь, она заявила синьоре, что в ее возрасте – синьоры, не блондинки – короткие юбки надо уже постепенно удлинять.
– Ого!
– Не то слово. Правда, между нами, блондинка была абсолютно права. Синьора надела такое платьишко... Видимо, блондинку расстреляли?
– Нет. Но она... больше не работает.
– Понятно. Ладно, я побегу, а то зануда будет ругаться. Если что-то понадобится – звони, не стесняйся. Чао!
Кэти вернулась в свою комнату и уселась на кровать. Что ж, может, это и к лучшему. Хоть отдохнет по-человечески.
Волосы на голове сбились в колтун, и Кэти решила принять душ и вымыть голову. Свой фен она забыла, а здесь его, разумеется, не оказалось, так что девушка завернулась в полотенце и отправилась сушить волосы на балкон. Теплый вечерний ветерок, пусть даже и с легким ароматом конюшни, вполне справился с работой фена, и Кэти как раз собиралась снять полотенце и переодеться в ночную сорочку, когда дверь распахнулась и на пороге возник белокурый демон по имени Брюс.
– Спэрроу! Опять я не вовремя! А ведь шел бы помедленнее – успел бы на стриптиз. Давай одевайся, идем пить шампанское.
– С какой это стати? Я же обслуживающий персонал.
– Да уж, если судить по комнате – то что-то на уровне дворника. Хочешь, я поговорю с Пру? У нее аллергия на моих секретарш, но если...
– Не надо. Я вполне обжилась, к тому же у меня масса планов. Мы с Джеммой идем купаться на рассвете.
– Голыми?
– Босс, ты еще о чем-нибудь думаешь? Кроме работы, разумеется, и голых женщин?
– С некоторых пор – нет, Спэрроу. Видишь ли, из-за твоей несговорчивости я уже целый месяц соблюдаю целибат, если ты знаешь, что это такое...
– Я-то знаю, а вот ты, видимо, нет, потому что целибат соблюдают исключительно духовные лица.
– Хочешь сказать, что я бездуховен? Неправда! Под этой броской оболочкой скрывается тонкая, ранимая, трепетная натура...
– Брюс! Дай мне одеться. Прости, но придется подождать за дверью. В этой ванной я одеться не смогу, там очень тесно.
– А может, я отвернусь?
– В коридор! И я запру дверь.
– А я шел, хотел ее развлечь, позвать на вечерний коктейль...
– Кормить не будут?
– Так, по мелочи. Канапе, жюльены, птифуры и соленые орешки.
– Эх... ладно, потом наведаюсь на кухню. Брюс, тебе звонили из Гонконга, Лондона и Берна. Перезвонишь?
– Давай телефон. Так уж и быть, на время пребывания на Сицилии оставлю тебе только компьютер, на звонки буду отвечать сам.
– Смотри не надорвись.
– Спэрроу, ты потрясающая нахалка. Так с боссами никто в целом мире не разговаривает.
Кэти склонила голову на плечо, в зеленых глазах мелькнул веселый огонек.
– Так ни у кого в мире и нет таких боссов, мистер Блэквуд. Таких потрясающих, немыслимых, невозможных – и обаятельных.
Брюс Блэквуд открыл рот, потом закрыл его и без звука убрался в коридор. Кэти рассмеялась. Почему-то сейчас она была абсолютно счастлива. По дороге в Большую Флорентийскую гостиную – насчет названия ее просветил Брюс – Кэти вновь оробела и нахмурилась.
– Босс, ты уверен, что мне стоит туда идти? Твоя леди считает меня прислугой и в принципе...
– А меня очень мало колышет, что считают другие. Ты – мой помощник, Спэрроу. Ты знаешь в десять раз больше моих коммерческих тайн, чем любой из собравшихся сейчас в гостиной.
– Я не сомневаюсь, что тебя это не колышет. Но меня...
– Ни секунды не могу без работы, ты же знаешь. Ты верхом ездишь?
– Нет. Я люблю лошадей, но немного боюсь их. А показушничать не хочу.
– Это ты о Пруденс? Да нет, она хорошая наездница.
– Не сомневаюсь. В седле она сидит изящно. Но ее эффектное появление верхом на громадном жеребце – перебор.
– Почему, если она на нем ездила...
– Брюс, жара не спала до сих пор, хотя уже стемнело. Здешние дороги либо каменистые, либо пыльные. По каменистым ездить трудно, по пыльным – грязно. Как ты думаешь, можно ли вернуться с долгой верховой прогулки, даже не вспотев, а к тому же сохранить белоснежные рейтузы в их первозданной чистоте? Я думаю, твоя леди Пилбем прекрасно осведомлена, когда приходит паром, и потому просто выехала тебе навстречу. Ведь она действительно хорошо смотрится верхом.
– Ты злая, Спэрроу. Но очень глазастая. Значит, ты думаешь, все для того, чтобы произвести на меня впечатление?
– Ну не на меня же.
– М-да... Информация к размышлению... Ну-с, мы пришли. Прошу!
Великолепно убранная гостиная освещалась свечами в многочисленных канделябрах, но вся компания сидела на террасе и наслаждалась ночным ветерком, дующим с моря. Кэти удалось вполне светски поздороваться с присутствующими, после чего она вцепилась в бокал мартини с апельсиновым соком и села в плетеное кресло рядом с невысоким толстеньким итальянцем в цветастой рубахе и светлых брюках. Кэти практически не сомневалась, что это – Чезаре Бартоломео, поскольку все остальные были светлокожими блондинами, однако толстяк ее удивил. Он привстал с кресла и сообщил на хорошем английском:
– Рад познакомиться, мисс Спэрроу. Я – Гордон Джонсон. Вы не против, если я буду звать вас по имени? Мне очень нравится имя Кэтрин. А вы тоже зовите меня просто Гордон, договорились?
– С удовольствием. Очень приятно.
Брюс Блэквуд приобнял за плечи леди Пилбем и другую женщину, светловолосую и полногрудую особу, чрезмерно накрашенную и визгливую. Он рассказывал анекдот про шотландца – леди Пилбем сдержанно улыбалась, Зельма Паттерсон громко хихикала. Очень похожие друг на друга мистер и миссис Бюхнер слушали с напряженным вниманием, улыбались не размыкая губ, но по окончании анекдота разразились аплодисментами. Мистер Бюхнер поднял палец и провозгласил:
– Вы есть хороший актер, мой друг! Я слушайт с большой интерес. Тильда, ты согласен со мной?
– О да! Большой удовольствие есть эта история.
Чезаре Бартоломео – высокий, худой блондин с печальным и чуточку капризным лицом, громко заявил:
– Посмотрите, как прекрасна эта восходящая луна! Я бы душу заложил за возможность стереть этот отвратительный город с лица земли! Кому нужна цивилизация перед лицом столь дивной красоты?
Брюс хмыкнул:
– Синьор Бартоломео, как и всегда, ратует за возвращение человечества в пещеры? Вы же художник, как вам не стыдно? Мессина – гордость Италии.
Художник сердито отмахнулся.
– У Италии и без того много поводов для гордости. Потом, я же не призываю разрушать Старый город. Но этот омерзительный порт, эти бесконечные корабли, катера, яхты... А дороги? Асфальт – это преступление против природы. На протяжении веков Европа ездила по каменным мощеным дорогам. И Земля дышала, между камней пробивалась травка, а что теперь? Закупоренная асфальтом и битумом, земля умирает...
Кэти честно старалась прислушиваться, но Гордон Джонсон сердито буркнул возле нее:
– Завел шарманку! Но ведь не поселился же он в палатке на лугу со своими бабочками? Нет, сидит на комфортабельной вилле, ест и пьет, сладко спит... Вы случаем не сторонник Гринписа, Кэтрин?
Кэти засмеялась.
– А что, похожа? Нет, я не фанатична в принципе. Природу я очень люблю и иногда жалею, что в городах все больше зданий и все меньше деревьев, однако жить в пещере пока не готова. А вы... гостите у леди Пилбем?
– Увы! В этом случае она не бросала бы меня так безжалостно на произвол судьбы. Я – всего лишь сосед. Моя вилла на соседнем холме. Правда, отсюда ее не видно – Пруденс скупила почти всю береговую линию, я поселился здесь позже.
– Вы живете здесь круглый год?
– Стараюсь. Бизнес у меня в Лондоне, но я совершенно разучился выносить туманы и дожди Альбиона. Бываю там лишь наездами. Здесь мой настоящий дом.
– Завидую вам. Тут очень красиво.
– Моя вилла не столь шикарна, но я к этому и не стремился. Мне больше нравится простота и скромность обстановки. Так приятно ходить босыми ногами по нагретым на солнце доскам...
– Да вы поэт, мистер Джонсон!
– Не забывайте – Гордон. Увы, стихов не пишу. Хотите еще мартини?
– Хочу. Очень вкусный сок.
– Еще бы! Здешние апельсины великолепны.
Кэти задумчиво провела рукой по каменной кладке стены.– Надо же, какие ровные камни...
– О, вы бы видели, как Пруденс изводила каменщика. Осматривала каждый камешек и без всякой жалости заставляла выковыривать все некондиционные из уже возведенной стены. Она очень решительная, наша Пруденс. Вот, скажем, в прошлом году захотела купить вертолет – и получила лицензию пилота. Божественно смотрелась, кстати, в комбинезоне со всеми этими крючочками и «молниями».
– Неужели лучше, чем в костюме для верховой езды?
Мистер Джонсон сарказма в голосе Кэти не распознал.
– Не хуже – это уж точно. Знаете, Кэтрин, а я ведь влюблен в нее, уже давно. Делал ей предложение несколько раз – с тех пор как старик Пилбем умер. Все время отказывает. Как вы думаете, я могу еще надеяться?
Кэти посмотрела на Пруденс Пилбем. Стройная, затянутая в сине-зеленое парчовое платье, леди Пилбем как никогда напоминала змею, скорее всего – ядовитую... Глаза светились желтым кошачьим блеском. Узкая и смуглая рука, увитая экстравагантным браслетом из белого золота, вцепилась в локоть Брюса, словно лапа хищной птицы. Кэти со вздохом повернулась к Гордону Джонсону.
– Знаете, вы не оставляйте своих попыток. В конце концов, у вас есть преимущество – вы же сосед. С соседями надо как минимум дружить. Ну а от дружбы до любви...
Мистер Джонсон рассмеялся и игриво дернул Кэти за темный локон.
– Вы вселили в меня бодрость, Кэтрин. За это вам полагается еще один мартини.
Однако в этот момент Пруденс Пилбем громко хлопнула в ладоши и провозгласила:
– К столу, господа! Ужин готов. Брюси, ты сядешь со мной. Зельма, дорогая, возьми под крыло синьора Бартоломео. Мадам Бюхнер... Гордон, оставь в покое секретаршу Брюса и иди за стол. Милочка, вы сядете с вашим новым кавалером? Отлично.
Ужин был великолепен, а мистер Джонсон оказался весьма тактичным и галантным кавалером. Виноградные улитки в чесночном масле казались Кэти непреодолимым препятствием, но толстяк заговорщически склонился к ее плечу:
– Я знаю, в свете так не принято, но... вкуснее всего накрошить в подливку немного здешнего домашнего хлеба и есть ложкой. Мы с вами на отшибе, никто не увидит.
– Я боюсь... они же склизкие!
– На вкус – как гусиная печенка, поверьте. Тают на языке. Здешняя кухарка – женщина весомых достоинств, во всех отношениях. Смелее!
За улитками пришла очередь даров моря, затем – оленины с черносливом и спаржи в сырном соусе, а потом Кэти почувствовала, что вряд ли сможет сдвинуться с места – так она объелась. Машинально откусывая от хрустящей корочки домашнего хлебца, она начала прислушиваться к разговорам на другом конце стола. Пруденс Пилбем прижалась безупречным бюстом к плечу Брюса и с притворной суровостью грозила ему пальцем:
– Малыш, ты совершенно отбился от рук. Какой еще перерабатывающий завод? Нам самое время озаботиться приобретением пары-другой хорошеньких нефтяных вышечек. Разве ты не видишь, что творится в мире?
Брюс снисходительно улыбнулся ей.
– Дорогая, я слежу за событиями очень внимательно, и именно поэтому не хочу никаких вышечек. Они слишком часто падают и взрываются, а мне вовсе не улыбается в один прекрасный день проснуться у себя на острове и нырнуть в жидкую нефть. В конце концов, простите мне мой пафос, этот мир будет существовать и после нас, не хотелось бы оставлять после себя помойку.
Зельма Паттерсон хихикнула.
– Ты стал совершенно зеленым, Брюс. Как яблочко... нет, как огурчик.
Пруденс Пилбем зло посмотрела на Зельму и неожиданно резко прикрикнула:
– Прекрати, Зельма! Брюс говорит о серьезных вещах, по крайней мере, о том, что его действительно волнует.
Зельма откинулась на спинку стула, и Кэти вдруг поняла, что блондинка довольно сильно пьяна.
– А вот меня лично волнует только то, сколько нулей у меня в счете стоит после первой цифры. И всех за этим столом – тоже, держу пари. Тебя, Пру, в первую очередь. Ты своего никогда не упустишь. Или ради красавчика Брюси ты готова перейти на экологическое топливо для своего вертолета?
Брюс наклонился вперед, заслоняя от разъяренной Пруденс разошедшуюся Зельму.
– Дамы, дамы, поспокойнее. Ничего трагичного не происходит, я просто хочу перепрофилировать пару своих собственных заводов...
– Наших заводов, милый. Наших. Не забывай о том, что я – твой основной партнер. И хотя я уважаю и ценю твою заботу о природе, однако считаю идею перепрофилирования совершенно неуместной в настоящее время. Слава богу, никто из нас пока еще не ныряет в сырую нефть, и бухта Дель Фьори все так же прелестна, как и...
– Невидимая смерть, леди Пилбем. Вы слыхали такое выражение?
Кэти очень хотелось стукнуть саму себя по голове, но было уже поздно. Подчиняясь первому импульсу, она кинулась на помощь Брюсу, даже не будучи уверена, что ему эта помощь нужна.
Пруденс Пилбем развернулась к Кэти медленно и грациозно, словно кобра, готовящаяся к броску.
– Простите, не расслышала. Что вы сказали, милочка?
– Меня зовут Кэтрин, леди Пилбем, с вашего позволения. И меня удивляет, что зрелая и без сомнения умная женщина может рассуждать о будущем так легкомысленно... и бессердечно.
Зельма Паттерсон разразилась визгливым смехом и захлопала в ладоши.
– Браво, мисс Спэрроу! Пру, тебя побили на собственном поле. Надо же! Восстание Спартака...
Брюс делал Кэти страшные глаза, супруги Бюхнер прилежно вертели головами из стороны в сторону, пытаясь уследить за беседой. Мистер Джонсон дергал Кэти за подол – возможно, именно это и стало последней каплей. Девушка решительно поднялась из-за стола, словно отвечая урок.
– Ваша бухта Дель Фьори только выглядит чистой и прозрачной, на самом деле Тирренское море уже практически мертво. Тяжелые металлы и углеводород, образующиеся благодаря оживленному судоходству, убивают его. Вот эти чудесные дары моря... они очень вкусны, но если бы вы знали, сколько в них свинца и ртути, вы бы не стали подавать их на стол.
– Мисс Спэрроу!
– Кэти, детка, я вспомнил: надо отослать пару писем...
– Погодите, мистер Блэквуд! Я совершенно никакого отношения не имею к Гринпису, я уже говорила мистеру Джонсону, фанатизм мне не близок, но... мы не можем не думать о мире, в котором живем. Вы, леди Пилбем, вряд ли позволите вашим гостям прийти в эту гостиную в грязных сапогах, порвать и исцарапать картины, висящие на стенах, и стряхивать пепел на ковры. И это при том, что ковры, пол и картины можно отмыть, починить или купить новые. А природу починить гораздо труднее.
Пруденс Пилбем неожиданно склонила голову на плечо Брюса. При этом в ее желто-зеленых глазах полыхала такая ненависть, что Кэти мельком удивилась, чего это она...
– Брюси, ты решил сменить стиль при выборе персонала? На смену неуравновешенным красавицам приходят пламенные революционерки? Мисс Спэрроу, вы успокойтесь, успокойтесь. Будем считать, вы меня пристыдили.
Кэти смешалась, покраснела.
– Я... прошу меня простить. Я была несколько несдержанна...
Художник Бартоломео неожиданно вскочил и страстно возопил:
– А я полностью на стороне синьорины Спэрроу! Пруденция! Опомнитесь! Вы, богиня, с вашим умом и чутким сердцем должны как никто понимать – мы едим отравленные плоды земли! Мы пьем яд! Мы дышим воздухом, которым впору травить тараканов!..
Мистер Бюхнер благодушно помахал толстенькими ручками.
– Майне дамен, вы есть абсолютно правы две. Просто фройляйн Катарина есть еще очень молодой и страстный, а вы, дорогая Пруденц, есть опытный в спорах боец. Да-да, плутовка, вы есть большой провокатер! Сознайтесь, ви есть нарочно вызывайт фройляйн на откровенность? А ведь сами хотейт помогайт нашему дорогому Брюс. Тильда, у тебя упадайт салфетка.
Леди Пилбем поднялась из-за стола и, глядя сквозь Кэти, произнесла:
– Что ж, если дебаты закончены, предлагаю насладиться ароматом кофе на террасе. Брюси, накинь мне на плечи шарф... благодарю. Зельма... Зельма! Тебе не пора отдохнуть?
– Вот еще! Я собиралась под кофе выпить коньячку.
– Как знаешь. Прошу, господа.
Кэти наскоро пробормотала какие-то извинения и покинула столовую. С пылающими щеками она шла по темному коридору и думала, что сегодня она ближе всего подошла к черте, за которой остался лишь один шаг – увольнение.
Она лежала в своей монастырской узенькой койке и жалела себя. Одновременно она злилась на леди Пилбем, поэтому жалеть получалось не очень... жалостно. Тролль Сигурд презрительно смотрел с тумбочки, а Хотей и Мартышка вообще не обращали на Кэти Спэрроу никакого внимания.
Внезапно распахнулась дверь, и голос Брюса Блэквуда прорычал:
– Готовься к смерти, Спэрроу! Сейчас я тебя четвертую!
Кэти села и подтянула одеяло к груди и заканючила:
– Босс, прости меня, прости, пожалуйста! Я сама не знаю, как это вышло. Может, мартини в голову ударил?
Брюс вошел в комнату и бесцеремонно уселся на край постели. Взъерошил светлые волосы, расстегнул пуговицы на рубашке... И сказал совершенно спокойным голосом:
– Устал я сегодня, Котенок. Даже приставать к тебе нет сил. А насчет вечера – не бери в голову. Я же не идиот. Ты кинулась защищать меня, мой маленький храбрый Котенок. Верный Котенок. Героический камышовый кот!
– Брюс, я...
– Язык у тебя, конечно, немыслимо длинный, мозги за ним просто не поспевают, но Пру и сама виновата – нечего было звать тебя «милочкой» и селить со слугами. Все, Кэт, забыли. С завтрашнего дня ты немножко работаешь, больше отдыхаешь, а я обхаживаю Пру. Утром зайди за инструкциями, я тебе продиктую список тех, кому надо позвонить. Да, и проверь почту! Я жду ответа от нескольких своих партнеров из Азии.
– Значит... я не уволена?
Брюс задумчиво посмотрел на нее. В темноте его глаза казались прозрачными, словно озера.
– Знаешь, а ведь это был бы выход... Пру бы сразу подобрела – а ты бы с чистой совестью мне отдалась!
– Уходи!
– Ушел. Но над этим вопросом я еще поразмыслю. Чао, беллиссима. Буона нотте, кара миа!
Кэти лежала и смотрела в окно, на зеленоватую звезду, прицепившуюся к верхушке кипариса. Кэти улыбалась, а ее губы беззвучно шептали:
«Спокойной ночи, Брюс. Спокойной ночи, любимый...»
Ей показалось, что она едва успела сомкнуть глаза – а неугомонная Джемма уже трясла ее за плечо.
– Кэти, вставай! Скорее, а то пропустим восход!
Кэти торопливо вскочила, пометалась по комнате, натыкаясь по очереди на кровать, стул и Джемму, потом с легким ужасом уставилась на свежую и бодрую итальянку.
– У меня нет купальника...
– Подумаешь! У меня тоже нет. Скорее бери полотенце и пошли.
Девушки выбрались из дома и быстро зашагали по тропинке, которая в абсолютно сказочном стиле вилась между олив. Постепенно уклон становился все сильнее, и последние несколько десятков метров девушки преодолели едва ли не бегом.
Пляжа, собственно, здесь не было – просто небольшая бухточка с каменистым и неприветливым на вид берегом. Однако вода и впрямь была спокойная и гладкая, как зеркало, а самое главное – впереди, над морем, разгорался потрясающий восход солнца. Кэти села на камень и прошептала:
– Господи, как же хорошо...
Джемма тем временем скинула легкий сарафан и смело пошла в воду. В голубоватом утреннем свете смуглое тело отливало перламутром, и Кэти, никогда не страдавшая нездоровым вожделением к женскому телу, подумала, что Джемма похожа на нимфу этого острова – дикую, смелую и вольную.
Она тоже разделась, пугливо глянула по сторонам – ни звука и ни души. Кэти вступила в теплую аметистовую воду и медленно пошла навстречу поднимающемуся солнцу.
Они вдоволь наплескались и наплавались, но потом Джемма виновато улыбнулась.
– Мне пора идти. Завтраки здесь ранние, синьора будет сердиться. Если хочешь, смело оставайся, чужих здесь нет.
– Да нет, я тоже пойду. Поброжу по саду...
– Лучше пойдем со мной завтракать. Мама Марионелла готовит блинчики с мясом по-сицилийски – можно душу продать! И кофе у нас настоящий, не то что у господ.
– А... можно?
– Конечно! Гостям у нас всегда рады.
Джемма бодро скакала по крутому склону, а Кэти изо всех сил старалась не пыхтеть, пробираясь следом за ней. Уже в оливковой роще она дала себе мысленное, но пылкое обещание почаще заниматься спортом.
Кухня, как и положено, располагалась в полуподвальном этаже и совершенно очаровала Кэти. Громадный очаг был сложен из камней. Старинная чугунная плита гигантских размеров стояла посреди кухни. Несмотря на ранний час, на плите уже булькали и благоухали несколько кастрюль, а на более современной электрической плите в углу кухни скворчали и стреляли маслом маленькие румяные блинчики.
Еще в кухне имелся деревянный стол, за которым Кэти, к своему изумлению, увидела дворецкого Бринсдейла. Сейчас он был вовсе не такой чопорный и неприступный, как вчера. Прихлебывая ароматный кофе из глиняной кружки, он читал газету, но при виде Кэти учтиво поднялся с места и приветствовал ее элегантным поклоном.
– Доброе утро, мисс Спэрроу. Надеюсь, вы хорошо спали. Садитесь за стол, если наша компания вас не смущает.
Из глубины кухни выплыла черноглазая и черноволосая женщина необъятных размеров. На ней было цветастое платье с игривыми оборочками, белоснежный передник и весьма кокетливая наколка на волосах. При виде Кэти толстуха разулыбалась и всплеснула руками:
– Ой, какая хорошенькая синьорина! Здравствуйте, здравствуйте, моя милая, и садитесь поскорее за стол – как раз готова новая порция блинчиков. Ручаюсь, таких вы не ели никогда в жизни. Кофе или чай? Я слыхала, вы англичанка.
– Американка. Чай я люблю, но сейчас хочется кофе. Джемма мне столько рассказывала о ваших кулинарных талантах, да и вчерашний ужин...
– Пфэ! Миленькая моя, хотите попробовать настоящую еду – приходите кушать к нам. Наверх я шлю пищу для господ. Такую в любом ресторане можно попробовать. А здесь у меня еда для людей. Кушайте!
Блинчики таяли во рту, масло так и брызгало из них, а кофе был огненный, ароматный, с легким привкусом корицы и еще какой-то пряности. Потом Марионелла поставила на середину стола глиняное блюдо с толстыми розовыми ломтями ветчины и корзинку с ржаным хлебом, еще горячим и упоительно пахнущим. Кэти казалось, что после блинчиков она не сможет съесть ни грамма, но Джемма замахала на нее руками.
– Ты обязательно должна съесть! Вот так, смотри: ломоть хлеба, немного горчицы, листик базилика и ветчина. Это домашняя, из деревни. Такой нет нигде в мире!
Через полчаса благостно улыбающаяся и слегка осоловевшая от завтрака по-сицилийски Кэти Спэрроу рассталась с новыми друзьями и поднялась к себе в комнату. Только чувство долга и могучее усилие воли заставили ее все же включить компьютер и начать разбираться с корреспонденцией, пришедшей Брюсу по электронной почте.
Без пяти девять Кэти взяла ноутбук под мышку и направилась к комнате Брюса Блэквуда, искренне надеясь, что не заблудится.
Комнату Брюсу отвели большую и обставленную в современном стиле, это Кэти помнила, но на картины в первый раз внимания не обратила, краем глаза заметив лишь какие-то яркие пятна на кремовых стенах. Теперь же эти картины ее страшно заинтересовали.
Кэти облизнула внезапно пересохшие губы и заставила себя уставиться на абстрактную картину, висевшую на стене. Куда более конкретное произведение искусства в виде совершенно голого Брюса Блэквуда лениво потянулось и мягко поинтересовалось бархатным баритоном:
– Ну и чем же мы займемся сегодня? Надеюсь, Спэрроу, корреспонденцию ты уже разобрала?
Кэти открыла рот, потом закрыла, потом сглотнула и тихо произнесла, не сводя глаз с картины:
– Значит, так: судя по всему, сейчас мы займемся бурным и необузданным сексом. Потом я уволюсь. Корреспонденцию я разобрала. Скажи, босс, а тебе действительно доставляет удовольствие издеваться надо мной?
Брюс крайне неторопливо завернулся в махровый халат и вздохнул.
– Спэрроу, ты мне слишком дорога, а зная твой упрямый, как у ослицы, характер, я не сомневаюсь, что ты и впрямь уволишься, если мы... ну, одним словом, учти, что ты толкаешь меня в пучину разврата.
– Я помню. Ты пойдешь к продажным женщинам.
– Хуже! Я буду вынужден жениться на нелюбимой.
– А что, уже есть кандидатки?
– Ох и язва же ты, Спэрроу!
– Разрешите идти, босс?
– Иди. Кстати, тебя просила зайти к ней Зельма. После завтрака сходи...
– Я уже позавтракала.
Брюс стремительно развернулся от окна и посерьезнел.
– Эт-то что еще такое, а? Демонстрация? Марш протеста? Позорное бегство с поля боя?
Кэти Спэрроу смело посмотрела ему в глаза.
– Я могла бы сказать, что мое человеческое достоинство унижает обращение «милочка», что я никому не позволю вытирать об меня ноги, что Средние века давно миновали и мы живем при демократии... но я всего этого говорить не буду. Скажем так: я нашла себе хорошую компанию. Там рады гостям, там смотрят прямо в глаза, там смеются и сочувствуют искренне, а не напоказ... и еще там готовят потрясающие блинчики по-сицилийски, которые никогда не попадут на... господский стол!
Брюс шагнул к ней, схватил за плечи, слегка встряхнул.
– Кэтрин Спэрроу! Ты все еще работаешь на меня, не забывай...
– О, я помню. Мне не дают об этом забыть. Меня поселили в комнату для прислуги, меня сравнили с предыдущей секретаршей, которая, между прочим, умерла, находясь у тебя на службе, Брюс! Знаешь поговорку – о покойниках или хорошо, или ничего. Мог бы и предупредить свою конноспортивную леди!
– Все. Иди к Зельме.
– Слушаюсь, ваше величество! Будет исполнено, ваше величество! Не извольте...
Он обнял ее так крепко, что у Кэти перехватило дыхание. Приподнял над полом и стал целовать яростно и жадно, словно наказывая ее за что-то.
Будь она хоть немного к этому готова, она бы сопротивлялась или, по крайней мере, не реагировала бы, но... проклятое тело-предатель подвело ее. Кэти с глухим стоном обхватила Брюса за шею и ответила на поцелуй со страстью, испугавшей ее саму.
