Текст книги "Королевский судья"

Автор книги: Сандра Лессманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Глава девятнадцатая

– А, доктор Фоконе, проходите. Лорд просит вас секунду подождать в его кабинете, пока он проводит посетителя, – сказала горничная, открывшая Иеремии входную дверь. Указывая ему дорогу, она с готовностью прибавила: – Я принесу вам графин рейнского вина, или вы предпочитаете настойку из бузины, сэр?

Иеремия выбрал вино. В ожидании он с интересом осматривал кабинет сэра Орландо. Панели темного дуба в осеннее время года, когда солнце садилось рано, казались особенно мрачными. Под потолком, тоже деревянным, шел резной фриз. На стенах висели фамильные портреты в роскошных витых золотых рамах и несколько простых гравюр, в том числе с изображением короля-мученика Карла I. В камине весело горел огонь, и языки пламени, танцуя, отражались на темных стенах. Горящие поленья лежали на латунном колоснике, увенчанном массивными шарами, которые, отражая огонь, вспыхивали золотом. Над дымоходом, также украшенным резьбой, висел портрет судьи в красной мантии.

Вернувшись, горничная зажгла восковые свечи в настенных латунных подсвечниках, отражавших и усиливавших свет. На лестнице раздались шаги. Трелоней лично проводил своего гостя до двери.

– Так я жду вас завтра к обеду, мистер Холланд. И мы поговорим о приданом, – сказал сэр Орландо на прощание.

Довольно потирая руки и улыбаясь, судья вошел в кабинет и поздоровался с Иеремией.

– Кажется, вам наконец-то удастся повести вашу племянницу под венец, милорд, – улыбнулся и Иеремия.

Трелоней многозначительно посмотрел на него:

– По счастью, мистер Холланд, будучи пуританином, не настаивает ни на пылкой любви, ни на смиренности будущей супруги. Я уверен, он вправит ей мозги.

– А что думает по поводу предстоящей помолвки ваша племянница?

– Я не спрашивал ее мнения, так как она ни разу не поблагодарила меня за мои усилия в прошлом. Но на сей раз хочет не хочет – она выйдет замуж.

– Она сказала вам, где была в день процессии?

Тень неудовольствия пробежала по лицу Трелонея.

– Нет, даже палкой не удалось заставить ее заговорить. Я не знаю, в кого она родилась такой упрямой. Точно не в свою мать. Она все еще под домашним арестом, но этим ее не сломишь. Не могу вам передать, как я счастлив, что мне больше не придется с ней мучиться.

– А кто будет вести ваше хозяйство?

– Недавно овдовела моя дальняя родственница. Я просил ее переехать ко мне. Она согласилась.

– А вы не думали о женитьбе? Вам бы это не повредило!

– Вы, разумеется, правы. Тем более у меня есть тайное желание иметь детей. Но возможно, Господу оно неугодно.

– Не попытавшись, вы не можете знать наверняка. Не теряйте мужества!

Трелоней тепло улыбнулся Иеремии:

– Мне кажется, я начинаю понимать, почему вы стали священником. Вы, как никто, умеете утешать. – Он взял со стола графин и налил два стакана вина. – К сожалению, мы должны вернуться к более серьезному предмету. Вы просили меня составить список юристов, умерших за последние два года. Я так понимаю, вы хотите проверить, были ли случаи насильственной смерти.

– Именно так. Наш убийца до сих пор действовал очень хитро. Вполне возможно, он нанес уже не один удар, не возбуждая подозрений. Пройдемся по списку, милорд, и сперва исключим тех, кто умер в преклонном возрасте в своей постели. Подозрительны в первую очередь несчастные случаи и внезапные болезни.

Сэр Орландо вычеркнул из списка имена тех, кто, по его убеждению, умер своей смертью. Остались три адвоката, один королевский адвокат и один судья.

– Вот этих придется проверить, – подытожил Трелоней. – Все случаи разные и довольно странные.

Иеремия посмотрел на список:

– Сэр Роберт Фостер. Это ведь предшественник нынешнего лорда верховного судьи Хайда?

– Да, он умер в прошлом году во время выездной сессии в западных графствах.

– Вы можете туда послать кого-нибудь навести справки об обстоятельствах его смерти?

– Да, я немедленно займусь этим. Но даже выявив признаки насильственной смерти, как мы это докажем?

– Вероятно, мы не сможем этого доказать, но добытые факты помогут нам понять мотив преступления. А это, в свою очередь, приведет нас к убийце.

– Вашими бы устами да мед пить!

– Разделим эти четыре случая, – предложил Иеремия. – Тогда у меня появится повод воспользоваться услугами юного Джеффриса.

– Я думал, вы включаете его в число подозреваемых.

– Включаю, но, дав ему поручение, я смогу наблюдать за ним и кое-что у него выведывать.

– Тогда позвольте мне дать вам аванс на покрытие расходов, которые у вас возникнут при расследовании, – предложил сэр Орландо и открыл створки шкафа эбенового дерева, не дожидаясь ответа Иеремии.

– Разве судья Королевской скамьи может оказывать материальную помощь проклятому Богом иезуиту? – лукаво спросил Иеремия.

– Сомневаюсь, что папа с помощью незначительной суммы, какой бы щедрой она ни была, сможет снарядить армию для вторжения в Англию, – засмеялся Трелоней, – даже если ему будут помогать все демоны ада. Нет, мой друг, я доверяю вам безгранично. А вы можете доверять мне. Я никому не выдам вашей тайны. С одной стороны, я считаю, что вы легкомысленны и играете с огнем, и предпочел бы, чтобы вы покинули Англию, с другой – благодарен вам за то, что вы здесь и пытаетесь защитить меня от врага.

Раздался стук в дверь. Трелоней откликнулся, и вошел Мэлори, сообщив, что пришел некий человек со срочным поручением для доктора Фоконе:

– Он говорит, это очень срочно.

– Тогда пригласи его сюда, Мэлори, – решил судья. Когда камердинер ушел, сэр Орландо вынул из шкатулки кожаный кошелек и протянул его священнику. – Скажите мне, когда вам понадобится еще.

Благодарно кивнув, Иеремия убрал кошелек. Скоро Мэлори привел посыльного. Им оказался Бреандан, весьма неохотно переступивший порог. Не глядя на судью, он односложно поздоровался и тут же обратился к Иеремии, выжидательно смотревшему на него:

– Мастер Риджуэй отправился к мистрис Бленкинсоп и просит вас прийти туда как можно скорее. Его позвала акушерка. Ребенок, кажется, здоров, но с матерью что-то не в порядке.

– Тогда не будем терять времени, – сказал Иеремия и попрощался с Трелонеем.

По дороге Бреандан удивленно и с любопытством спросил у иезуита:

– Вы не боитесь так тесно общаться с королевским судьей? Он может узнать, что вы священник.

– Он это уже знает.

– И вы считаете, это не опасно?

– Нет. Этот человек ответственно относится к своему долгу, но вместе с тем он искренний друг. Вы ведь знаете, законы в первую очередь созданы для устрашения, а не для того, чтобы следовать каждой их букве, по крайней мере, пока позволяют обстоятельства.

– А если обстоятельства изменятся?

– Тогда мы поймем, сколько стоит его дружба.

Возле дома сапожника Бленкинсопа Иеремия отправил ирландца обратно на Патерностер-роу. В доме царила мрачная тишина, прерываемая лишь сдавленными мужскими рыданиями. Иеремия увидел на табурете сапожника, закрывшего лицо мокрыми от слез руками. Маленькая девочка лет восьми молча стояла возле него и, утешая, гладила по плечу. Иезуит мрачно осмотрелся и, поскольку никто не обращал на него внимания, поднялся по лестнице на верхний этаж. У двери в спальню он увидел Алена.

– Я пришел слишком поздно, – вздохнул Иеремия. – Мне очень жаль.

Но цирюльник убежденно покачал головой:

– Нет-нет, не упрекайте себя! Вы не могли помочь.

По обе стороны кровати сидели женщины – подруги и родственницы матери, присутствовавшие при родах. Стояла нестерпимая духота: все окна были закрыты, а в камине горел жаркий огонь – так было принято. Спертый воздух, сильный запах пота и крови почти не давали дышать. В углу комнаты находилось кресло для родов с подлокотниками и вырезанным сиденьем. Оно принадлежало акушерке, которая как раз укладывала ребенка в деревянную колыбель, обмыв его губкой, смоченной в вине.

Мать лежала под тяжелым одеялом, лицо ее запало и побелело как снег, словно в теле не осталось ни капли крови. Так оно и было. Откинув одеяло, Иеремия увидел, что под телом расплылась широкая лужа крови. Иезуит то бледнел, то краснел от боровшихся в нем чувств – гнева и ужаса.

– Отошлите женщин! – приказал он Алену.

Присутствующие молча повиновались. Осталась только акушерка, собиравшая свои инструменты.

В миске возле кровати лежал послед. Не обращая внимания на кровь, текущую по рукам, Иеремия сначала осмотрел плаценту, затем тело женщины. Наконец он выпрямился с глубоким вздохом, слишком потрясенный, чтобы говорить. Только когда подошла акушерка взять амулеты и тигель, он пришел в себя. Резким движением он схватил ее за руку и поднес ее к свету.

– Глупая женщина! Ты не знаешь меры! – набросился он на нее. – Вместо того чтобы предоставить все природе, ты решила помочь и своими грязными ногтями вырвала плаценту! Из-за твоей безбожной горячки бедная женщина истекла кровью!

– Но так всегда делают, сэр, – оправдывалась акушерка. – Если бы я не достала плаценту, она бы отравила тело матери. А мне нужно еще к одной роженице.

– Которую ты тоже замучишь, если ребенок не появится, когда тебе хочется. Да сохранит ее Господь!

Ален похлопал друга по плечу, пытаясь ободрить его:

– Пойдемте! Мы ничего больше не можем сделать.

Выходя из дома, они видели, как соседи сапожника окружили заботой совершенно беспомощного вдовца и его детей. Он потерял жену, но по крайней мере не остался один в своем горе.

Глава двадцатая

Дверь операционной распахнулась, и вошли двое. Ален сначала заметил кровь на голове мужчины и лишь потом узнал его спутницу, поддерживавшую его с видимыми усилиями. В ошеломлении Ален поспешил им навстречу.

– Миледи, что случилось? – воскликнул он, принимая раненого.

– Мы не успели далеко отойти от дома, как на моего слугу упал кирпич, – сказала Аморе. – Вероятно, его расшатал сильный ветер.

– Да, ураганный ветер не просто неприятен, он может быть и опасен. Но вы, надеюсь, не пострадали? – Ален пристально посмотрел на нее, посадив слугу на стул.

– Нет, со мной все в порядке.

Она наблюдала, как Ален готовит все необходимое, чтобы промыть рану на голове вином. Это оказалось нелегко, так как слуга, точно пьяный, шатался на стуле. Вдруг он выпучил глаза и рухнул.

– Потерял сознание. Только бы ему не проломило череп! – заметил Ален с явным беспокойством.

В это время в кабинет вошли Иеремия и подмастерье. Вместе они перенесли слугу на операционный стол.

– Ну что? – спросила Аморе.

– Пока не могу сказать, – осторожно ответил Ален. – Кажется, кость не повреждена. Нужно подождать, пока он придет в себя.

– Вы можете оставить его мастеру Риджуэю, мадам, – заверил ее Иеремия.

Аморе прошла за ним на третий этаж. Как обычно, в комнате священника за столом занимался Бреандан Мак-Матуна. Увидев их, ирландец молча встал и вышел. Аморе проводила его ласковым взглядом:

– Он делает успехи, не так ли, патер?

– О да, и поразительно прилежен. Скоро он бегло будет читать и писать по-английски и по-французски.

Аморе с интересом посмотрела на странные буквы, которые Бреандан написал на бумаге:

– Это ирландский?

– Да, я попросил одного из моих братьев по ордену научить меня ирландскому алфавиту. Но составлять слова трудно.

Выслушав ее исповедь и прочитав разрешительную молитву, Иеремия какое-то время молча смотрел на нее. Аморе показалось, что она прочитала в его глазах беспокойство.

– Как ваши дела, мадам?

Она поняла, что он имеет в виду ее беременность, и равнодушно пожала плечами:

– По утрам иногда накатывает дурнота, но быстро проходит. А в остальном я чувствую себя хорошо.

– Я бы хотел осмотреть вас, если вы не возражаете.

Она с удивлением посмотрела на него. Мужчины обычно не занимались женскими болезнями. Только акушеркам было позволено словом и делом помогать беременным до и после родов. Но она не сомневалась, что у патера Блэкшо были на то веские причины.

– Как вам угодно. Вы ведь знаете, я доверяю вам.

Она начала развязывать шнуровку лифа. Иеремия попросил ее раздеться до рубашки и внимательно осмотрел. Следя за точными движениями его пальцев, она спрашивала себя, откуда эта неожиданная забота о ее здоровье. Что-то его угнетало. Закончив, он помог ей одеться, но так слабо затянул шнур, что она запротестовала.

– Тугая шнуровка повредит ребенку! – строго сказал он.

– Что с вами, патер? Такое ощущение, будто случилось нечто ужасное.

Он помедлил, опасаясь, что снова взорвется, если начнет об этом рассказывать. Но потом все-таки решился:

– Несколько дней назад я стал свидетелем того, как невежество акушерки стоило жизни женщине. Миледи, пожалуйста, пообещайте мне, что, когда придет срок, вы позовете меня или мастера Риджуэя. Даже если все будут в ужасе от того, что вам при родах будет помогать мужчина.

Его заботливость тронула ее.

– Обещаю.

В операционной Ален как раз поил вином пришедшего в себя слугу.

– Боюсь, ему придется остаться здесь на ночь, – сказал он. – У него сильно болит голова, и ему трудно стоять.

– Но ведь можно позвать извозчика.

– Не стоит. От тряски ему станет хуже.

– Не волнуйтесь, мадам, – вмешался Иеремия. – Мы позаботимся о нем, и если ему станет лучше, отправим завтра к вам. Но без сопровождения вы не можете вернуться в Уайтхолл.

Он повернулся к лестнице и кликнул Бреандана. Когда тот появился, иезуит вручил ему оба кремневых пистолета, который слуга леди носил за поясом:

– Проводите даму до дома. Смотрите, чтобы по пути к ней никто не приближался.

Бреандан молча взял роскошные, с латунным покрытием, пистолеты и несколькими привычными движениями проверил их на исправность.

– Как я вижу, вы умеете обращаться со смертоносным оружием. – Иеремия остался доволен.

Аморе натянула на голову капюшон длинного плаща и зубами взяла маску за специальную пуговицу. На Патерностер-роу она повернула на запад. Бреандан шел рядом с ней, загораживая от грязи, брызгавшей из-под колес. Дождь, который лил целый день, почти кончился, но небо по-прежнему было затянуто облаками, а плохо мощеные улицы совершенно размокли. Пешеходы по щиколотку увязали в грязи.

Аморе боялась поскользнуться и в конце концов оперлась на руку спутника. Бреандан сделал вид, что не заметил этого, однако подстроился к ее шагу. Мостовая Ладгейт-стрит была лучше, но Аморе не убрала руки. Рядом с ирландцем ей было очень хорошо, она никогда прежде не испытывала ничего подобного. После первой встречи ее с каждым днем все больше тянуло к нему. Ей доставляло удовольствие быть рядом с ним, изучать его строгое правильное лицо, смотреть в темно-голубые глаза, избегавшие ее взгляда. Но из-за его замкнутости она в конце концов решила, что неприятна ему. Это причиняло ей боль, но она не сдавалась. Она искала и искала к нему подходы.

На Блэкфрайарской переправе лодочник как раз высаживал пассажиров. Бреандан махнул ему рукой.

– Куда нужно? – спросил лодочник.

– К Уайтхоллу.

Бреандан протянул руку подобравшей юбки Аморе, помогая ей войти. Когда они уселись на заднюю скамью, лодка отчалила. Тучи все еще плыли по небу, так что сумерки опустились почти незаметно. Повсюду на водной глади медленной Темзы плясали пятнышки фонарей. Аморе сняла маску, так ей было удобнее, а сумерки и без того скрывали лицо. Воздух был сырым и холодным, и скоро одежда стала неприятно липкой. Хотя Аморе не отличалась особой чувствительностью, она ближе прижалась к мужчине, от которого исходило здоровое тепло. Тесная лодка не позволяла Бреандану отодвинуться от нее. Он внутренне сжался, напрягая каждый мускул, как будто ему предстояло выдержать атаку. Аморе склонила голову ему на плечо и провела рукой по груди, словно хотела обнять. Это прикосновение прошло через ткань жилета как раскаленное железо и обожгло кожу. Тупая боль прошила все тело Бреандана и повергла его в тяжелое оцепенение. Он грубо схватил ее за запястье и крепко сжал его.

– Что это значит, мадам? – зашипел он. – Зачем вы это делаете? Почему вы меня все время испытываете? Так играют при дворе? Раздразнить человека, пока он, заскулив, не рухнет перед вами на колени, а затем…

– Что затем? – спросила Аморе.

Она не хотела, чтобы он заметил, что сделал ей больно, и сидела не двигаясь.

– Я не доставлю вам этого удовольствия и не позволю водить меня, как медведя с кольцом в носу.

Это сравнение вызвало у нее улыбку.

– Смейтесь, смейтесь, – рычал Бреандан. – Вы полагаете, будто на свои деньги можете купить все. Я не нуждаюсь в вас и не собираюсь дожидаться, пока благородной даме наскучит бездомный щенок и она даст ему пинка под зад.

Аморе расстроилась:

– Вы думаете, мои намерения таковы? Кто внушил вам это?

– Не важно. Я знаю, это так. Лучше подохнуть на грязной улице, чем стать придворным шутом для скучающей дамочки.

– Вы ошибаетесь. Вы значите для меня больше.

Он смерил ее ледяным взглядом, за которым угадывалась неуверенность.

– Зачем вы лжете, мадам? Что я, бедолага, могу для вас значить? Только игрушка, когда вам взбредет в голову поиграть.

Он уже не контролировал выражения своего лица. Аморе показалось, что оно стало печально. Она почувствовала укол в сердце, а затем ее окатила теплая волна. Может быть, он отталкивал ее, так как не хотел, чтобы она стала ему нужна? Опасаясь почувствовать к ней то, что внушало ему страх?

– Бреандан, – мягко сказала она, – посмотрите на меня. Я не использую вас. Вы действительно важны мне.

Он продолжал смотреть в темноту, и она рукой повернула его лицо к себе. Он уступил, и взгляд уже не был таким твердым. Аморе поняла, что его сопротивление дало трещину. Медленно она приблизила к нему свое лицо и тихо сказала:

– Поцелуйте меня!

Она ощутила его неуверенность, как будто в нем боролись желание и недоверие, решительно приблизилась к нему и губами провела по уголкам его рта. От нежного, едва ощутимого прикосновения Бреандан содрогнулся. Его дыхание участилось, и рассудок, призывавший к благоразумию, умолк. Он прижался к ней губами. Аморе испытала восхитительное чувство торжества. Так он все-таки желал ее!

Когда он неохотно отстранился от нее, его тело сотрясала дрожь, и она поняла, что только присутствие лодочника, с любопытством следившего за возней пассажиров, мешало Бреандану взять ее тут же. И Аморе стало ясно, что ее поведение пробудило в нем самое страшное. Она добилась того, что он утратил и без того непрочное самообладание. Желание бросило его к ее ногам… и как он ненавидел себя за это! Страх охватил ее, когда она увидела его сладострастный и гневный взгляд. Аморе пыталась вернуть себе уверенность. К счастью, лодка вскоре причалила к Уайтхоллской переправе. Бреандан вспомнил о своих обязанностях и держал лодку, давая Аморе возможность сойти на берег. Снова почувствовав землю под ногами, она требовательно посмотрела на ирландца. Бреандан безмолвно последовал за ней. Идя впереди, она чувствовала на себе его горящие взгляды. Перед входом на кухню Аморе опять спрятала лицо под маской. В мрачных коридорах старого дворца слуги как раз зажигали канделябры на консолях.

– Возьмите подсвечник! – сказала Аморе ирландцу.

Со свечами его и без ливреи примут за слугу и не обратят никакого внимания. При дворе слухи распространялись быстрее, чем можно было успеть сосчитать до двух. А любовница короля должна была быть вдвойне осторожна. Но ради этого ирландца стоило рискнуть. Ничего она сейчас не хотела так, как быть вместе с этим пылким юношей. Он восхищал ее. Она хотела его, хотела сейчас, пусть даже всего лишь раз.

Зайдя в покои Аморе, Бреандан поставил свечи на маленький столик и смущенно огляделся. Никогда еще он не видел подобной роскоши – пышная кровать с балдахином, обитые шелком стены, огромные зеркала венецианского стекла, инкрустированная мебель. Настенные светильники излучали теплый золотистый свет. В камине горел огонь.

Почти беззвучно отворилась дверь, и вошла камеристка Аморе.

– Добрый вечер, миледи, – присев, сказала она.

– Сегодня ты мне больше не нужна, Элен. До завтрашнего утра можешь быть свободна.

– Хорошо, миледи.

Девушка мельком взглянула на молодого человека и, еще раз присев, исчезла в боковой двери.

Аморе положила маску и плащ на стул. Затем распустила волосы, бросила булавку на туалетный столик и отбросила тяжелые черные локоны за спину. Отстегнула белый льняной воротничок, прикрывавший декольте ее серого платья.

Бреандан как волк смотрел на нее из полумрака. И снова Аморе, глядя в его непроницаемое лицо, почувствовала какой-то страх. Этот человек оставался непонятен ей. Когда она развязывала ленты корсажа, сердце ее застучало быстрее, кровь прилила к щекам. Бреандан быстро подошел к ней, схватил лиф за вырез и рывком снял его через голову. Несмотря на тугую шнуровку, обнажилась грудь. Он положил на нее руку и прижался лицом к мягкой нежной коже. Его ласки были неистовыми, почти грубыми. Будучи наемником, он сразу переходил к делу. И вот уже задирал ей юбки. Не справляясь с тяжелой тканью, он выругался на языке, который она не поняла. Вероятно, это был ирландский.

В нетерпении он подтолкнул ее к краю кровати, грубо швырнул и всем телом навалился на нее, так что она едва могла дышать. Возмущенная его грубостью, Аморе начала сопротивляться, но мужчина привык к этому и в который раз воспользовался приемами наемника, не впервые насилующего женщину. Она рвалась из-под него, но ничего не могла сделать и в конце концов закусила губы, чтобы не закричать от боли. Лучше умереть, чем позвать на помощь. Она вляпалась по собственной глупости и выпутываться должна была сама. Аморе затихла и перестала бороться. Тогда ослабла и его хватка, движения стали более спокойными, не такими грубыми. И вот он уже оторвался от нее, скатился на другую сторону кровати и молча закрыл лицо руками.

Несколько секунд Аморе лежала не открывая глаз, пока не прошел пронизывавший ее страх. Затем повернулась и посмотрела на согнутую спину Бреандана, который сидел молча, не двигаясь, только судорожно ерошил темные волосы.

Возмущение пережитым унижением ушло. Ей следовало знать, что нельзя легкомысленно играть с мужчиной, у которого, вероятно, давно не было женщины. Он не раз предупреждал ее, но она не слышала. Она была виновата не меньше его. Нельзя было так его волновать. Но желание сломить его отчужденность затмило все. И за это он ей отомстил.

Аморе смотрела на нервные движения его рук, и ей захотелось обнять его, прижать к себе. Она села, пододвинулась к нему и мягко положила ему руку на плечо.

Бреандан вздрогнул, как будто его пронзили кинжалом. С изумлением на лице он вскочил с кровати и отошел на несколько шагов.

– Мадам, вы играете с огнем! Я не могу дать вам нежности, которую вы ищете.

Аморе спокойно посмотрела на него:

– Почему же, можете. Вы научитесь, как научились водить пером.

– Вы ненормальная. Вы что, не понимаете? Я причиню вам только боль. Я ничего не смыслю в придворных любовных играх.

– Я научу вас, – не сдавалась Аморе.

Какое-то время Бреандан боролся с собой, но затем резко повернулся к двери:

– Прощайте, мадам.

Аморе соскользнула с постели и кинулась к нему, загородив собою дверь.

– Ворота дворца уже заперты на ночь, Вы не выйдете отсюда. Останьтесь! Прошу вас.

И снова он гневно посмотрел на нее:

– Вы специально все так подстроили, разве нет? Интересно только, что за удовольствие доставляет вам эта игра?

– Всего лишь удовольствие от вашего общества.

– Изнасилование вряд ли можно назвать удовольствием.

– Я уверена, вы можете иначе. Что мне сделать, чтобы вы перестали на меня сердиться? Вам так унизительно спать с любовницей короля?

Бреандан вздрогнул, как будто она сделала ему больно.

– Вы не боитесь оказаться застигнутой вашим царственным возлюбленным в постели с другим? Или вам нравится обманывать его?

– Вы хотите сказать, вас волнуют чувства короля? – растерявшись, спросила она.

– Вы принадлежите ему. Но обманываете его.

Ей показалось, он говорит не о Карле, а о себе. Не дождавшись ответа, он грубо спросил:

– Почему вы стали его любовницей? Любите власть?

– Нет, я не так тщеславна, как леди Каслмейн или Франс Стюарт, которые надеются, что королева скоро умрет.

– Вы его любите?

– Да, я люблю его, потому что он очень хороший, но моя привязанность носит скорее дружеский характер. Я не испытываю никакой ревности к другим женщинам, просто хочу, чтобы он был счастлив. Он часто приходит ко мне только поболтать и отвлечься. Так что не судите меня слишком строго, мистер Мак-Матуна, я веду не такую безнравственную жизнь, как большинство других придворных.

Пораженный ее откровенностью, Бреандан долго молчал. Аморе постаралась привести свою одежду в порядок. Она заметила, как его взгляд снова загорелся. Она стояла так близко, что стоило ему лишь протянуть руку, и он дотронулся бы до нее. Он тяжело сглотнул и отвернулся, но его возбуждение было заметно.

Аморе осторожно взяла его руки и потянула за собой на кровать.

– Перестаньте мучить себя, Бреандан. Забудьте, кто вы и кто я. Нам никто не помешает. У нас целая ночь…

Он уже не сопротивлялся. Ее нежные пальцы опьяняли его. С удивлением он понял, что это приятнее, чем короткое пылкое удовлетворение.

Зачарованно он смотрел, как Аморе ловко расшнуровала корсаж и сняла его через голову. Затем распустила ленты юбки и предстала перед ним в одной льняной рубашке и чулках. Кожа Бреандана стала влажной. Огонь в камине и пламя свечей показались ему нестерпимыми. Плавно Аморе перешагнула через распластанные по полу юбки и доверчиво прижалась к нему. Она больше не боялась. Конечно, он был пылким и необузданным, но теперь она точно знала, что небезразлична ему. За его гневом скрывалась не неприязнь, а ревность, ведь она была любовницей короля. Кроме того, он не знал, чего она действительно хочет. Он бросил ей уже немало упреков. Неужели она лишь играла им? Неужели она хотела победы над ним, только чтобы отпихнуть? Боясь этого унижения, он силой взял то, что, как ему казалось, он не получит по доброй воле. Ей всего лишь нужно убедить его в том, что она не играет, и он откроется, доверится ей.

Руки Бреандана тяжело опустились на ее плечи и потянули рубашку вниз. Он пожирал глазами ее тело, боясь до него дотронуться. Без шнурованного корсажа и тугих юбок она показалась ему слабой и беззащитной, и он остро ощутил, что физически сильнее ее. При виде этой хрупкости его недоверие полностью исчезло. Он больше не чувствовал себя ниже ее, не испытывал потребности отстаивать свою честь. Он только хотел прильнуть к этому нежному телу своим, которое тяготы жизни сделали почти бесчувственным. Бреандан притянул Аморе к себе и, взяв на руки, отнес за занавеси балдахина. Медленно развязал ленты и снял шелковые чулки. Ничто не должно было им мешать. Бреандан изо всех сил пытался сдерживаться, чтобы опять не сделать ей больно, но ему это не вполне удалось. Только позже, когда возбуждение улеглось и мысли прояснились, он сокрушенно посмотрел на нее. Если в первый раз он хотел наказать ее, то сейчас искренне сожалел, что был так груб.

Аморе поняла его чувства. Нежно она погладила жесткие щеки, давая понять, что простила его. Она твердо была убеждена – со временем он станет мягче. Когда потеряют остроту воспоминания о том ужасе, который ему пришлось пережить, пройдет и его необузданная вспыльчивость.

Неуверенно заглянув ей в глаза, Бреандан вытянулся рядом с ней, обнял и ревниво прижал к себе.