Текст книги "Розы от киллера"

Автор книги: Сандра Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

– Ничего удивительного, что Лозадо выбрал привлекательную женщину и пялился на нее, – продолжил Вик. – Он подонок.

– Этот подонок выглядит, как кинозвезда.

– Разве что из «Крестного отца».

– Некоторым женщинам нравятся именно опасные мужчины.

– По опыту знаешь, Орен? Обещаю, Грейс не скажу. Давай детали. Люблю сочные детали. – Чтобы еще больше разозлить приятеля, он многозначительно подмигнул ему.

– Прекрати.

Именно в этот момент к ним подошла Грейс. Она спросила, над чем Вик смеется, и, когда он ничего не ответил, напомнила, что девочки отказываются ложиться спать и ждут, когда он расскажет им свою историю. Вик сочинил им сказку про красавицу рок-певицу и ее храброго телохранителя, чья внешность, по его описанию, напоминала его самого. Больше о деле они с Ореном в тот вечер не разговаривали.

Перемотав пленку, Вик решил съесть и бутерброд с тунцом. Он показался ему несвежим, но он все равно его съел, зная, что до утра ему больше ничего не обломится. Когда он стряхивал крошки с рук, к дому напротив подъехал джип Ренни Ньютон.

Он схватил бинокль, но успел лишь бегло разглядеть ее – дверь гаража опустилась. Меньше чем через тридцать секунд зажегся свет на кухне. Первое, что она сделала, – водрузила на стол свою сумку. Затем сняла жакет и вытащила блузку из брюк.

Повернувшись к холодильнику, достала бутылку воды и попила. Затем завинтила крышку и остановилась у раковины, опустив голову. Вик поправил фокус бинокля. Окно кухни было так близко, что, казалось, можно дотронуться до женщины, стоящей за ним. Выбившаяся прядь волос спускалась по щеке на грудь.

Доктор Ньютон приложила холодную бутылку с водой ко лбу. Выражение лица, движения, поза – все говорило о безумной усталости. «Разумеется, она устала», – подумал Вик. День был таким длинным. Уж он-то знал.

5

Ренни прислонилась к столешнице и прижала ко лбу бутылку с холодной водой. Прошло уже много лет с тех пор, как она перестала нуждаться в дыхательных упражнениях для обретения спокойствия. Но она все еще помнила, какой это кошмар – сознавать, что не можешь отвечать за свои действия.

В последние три недели ее жизнь совершенно разладилась. Развал начался с получения повестки, приглашающей ее поработать в жюри. На следующий день в комнате отдыха для врачей она рассказала о вызове. Все дружно застонали и посочувствовали ее невезенью. Кто-то предложил ей сказать, что у нее маленькие дети, нуждающиеся в присмотре.

– Но у меня нет детей.

– Тогда ты – единственная дочь престарелых родителей.

– И это не так.

– Ты учишься на дневном отделении.

Это предложение она даже не удостоила вниманием.

– Выкини проклятую бумажку и забудь, – посоветовал еще один коллега. – Я так и поступил. Решил, что лучше заплатить любой штраф за неявку.

– И что произошло?

– А ничего. Они не отслеживают такие вещи, Ренни. Там каждую неделю сотни людей проходят. Ты думаешь, они станут тратить время на розыск тех, кто не явился?

– Я буду исключением. Они бросят меня в тюрьму. На моем примере покажут, что бывает с теми, кто пытается увильнуть от своих обязанностей гражданина. – Она задумчиво поболтала соломинкой в своем стакане. – Ведь это и в самом деле моя гражданская обязанность.

– Да будет тебе, – простонал Ли Хоуэлл, набив рот чипсами из автомата.

– Это гражданский долг людей, у которых нет занятия получше. Сошлись на работу, чтобы отделаться.

– Работа – недостаточное основание. Так написано крупным шрифтом в повестке. Боюсь, я влипла.

– Да не волнуйся, – сказал он. – Они тебя не выберут.

– А я не удивлюсь, если выберут, – вмешался еще один коллега. – Мой брат – адвокат, постоянно участвует в судебных процессах и говорит, что всегда пытается сделать так, чтобы в жюри была хотя бы одна симпатичная женщина.

Ренни бросила на него сердитый взгляд.

– Что если адвокат – женщина? Он перестал улыбаться.

– Об этом я как-то не подумал.

– Куда тебе.

Ли стряхнул соль с ладоней.

– Они тебя не выберут.

– Ладно, Ли, а почему? Тебе ведь не терпится сказать, почему я не гожусь в члены жюри?

Он начал перечислять причины по пальцам.

– Ты слишком аналитична. Имеешь собственное мнение. Резко высказываешься. И любишь командовать. Ни одной стороне не нужен член жюри, способный подмять всех под себя.

Это был единственный спор, в котором Ренни с удовольствием бы уступила Ли. Увы. Она оказалась второй, выбранной из сорока восьми кандидатов, и, что еще хуже, все проголосовали за нее, как за старосту. На следующие десять дней, несмотря на накапливающиеся бумаги и назначенные операции, ее время принадлежало штату Техас. Все дела пришлось отложить.

Когда все закончилось, ей недолго пришлось радоваться. Приговор осудили в прессе, даже окружной прокурор выступил. Простые люди тоже остались недовольны, включая доктора Ли Хоуэлла.

Он высказался на вечеринке в своем доме в пятницу:

– Поверить не могу, что ты отпустила этого урода, Ренни. Он же рецидивист.

– Его ни разу не посадили, – возразила Ренни. – Кроме того, в этот раз его судили не за предыдущие преступления, которые к тому же не были доказаны.

– Нет, его судили за жестокое убийство известного банкира, одного из выдающихся граждан нашего тихого городка. Прокурор требовал смертного приговора.

– Я знаю, Ли. Я была там.

– Ну все, завелись, – огорчился один из гостей, собравшихся вокруг них послушать их спор. – Упрямый консерватор против жалостливого либерала.

– Нам, членам жюри, сообщили заранее, что прокурор требует смертного приговора. Разумеется, мы не по этой причине оправдали обвиняемого.

– Тогда как вышло, что двенадцать человек отпустили этого мерзавца, вместо того чтобы приговорить его к уколу? Неужели даже на долю секунды можно было подумать, что он невинная жертва?

– Мы проголосовали: «Не виновен». Улавливаешь разницу?

Он пожал костлявыми плечами.

– Признаться, нет.

– Разница в обоснованных сомнениях.

– То есть, если не все сходится, надо оправдывать? Какая чушь!

– Эта чушь лежит в основе нашей системы правосудия.

– Все, понеслась, – заметил кто-то из стоящих сзади.

– Все так называемые улики против мистера Лоза-до были косвенными, – заявила она. – Никто не мог доказать, что он находился на месте убийства. И у него было алиби.

– Заплатил парню, чтобы он солгал, вот и все.

– Не было свидетелей, там также…

– Слушай, Ренни, скажи мне, неужели все члены жюри так тщательно раздумывали над своим решением?

– Что ты имеешь в виду?

– То, что ты великий организатор. Ты ставишь все факты и фактики в одну ровную линию, и избави боже, чтобы ты учла и человеческий фактор.

– Разумеется, я учитывала.

– Да? Тогда скажи мне следующее: когда ты в первый раз поставила вопрос на голосование, сколько человек проголосовало за «Виновен» и сколько за «Не виновен».

– Я не собираюсь обсуждать с тобой работу нашего жюри.

Хоуэлл посмотрел на окружающие их любопытные лица, будто хотел сказать: «Я так и знал».

– Давай я догадаюсь, Ренни. Ты…

– Я уже обсуждала это дело и не собираюсь делать это во второй раз.

– Ты ведь была единственной совестливой, которая противостояла всей группе, верно? И именно ты добилась оправдательного вердикта. – Он прижал руки к сердцу. – Наша дорогая доктор Ренни Ньютон, ярая защитница рецидивистов.

Все рассмеялись, и спор закончился. Он оказался последним. Как всегда, расстались они друзьями. Когда она прощалась с ним и Мирной, он ее слегка обнял и шепнул на ухо:

– Ты ведь знаешь, я просто дразнюсь. Из всех членов жюри во все времена ты бы больше всех боролась за справедливость.

Да, она хотела, чтобы все было по справедливости. Она даже не подозревала, какое влияние этот судебный процесс и приговор окажут на ее собственную жизнь. Она сочла это просто досадным неудобством. Эффект оказался катастрофическим.

Неужели детектив Уэсли в самом деле подозревает ее?

Адвокат отмахнулся от ее тревог. Он объяснил, что, поскольку у полиции нет абсолютно никаких улик, они раскидывают сеть пошире, допрашивая всех, с кем хоть как-то был связан убитый доктор, – от санитаров в больнице до его партнеров по гольфу. На этом этапе подозревались все. Адвокат уверил ее, что полиция всегда старается унизить и напугать. Пусть она не думает, что ее как-то выделили.

Ренни пыталась уговорить себя, что он прав и что она слишком болезненно реагирует. Но адвокат не знал, что, когда речь шла о полицейских допросах, она имела право немного нервничать.

Когда ее пригласили на еженедельное заседание совета директоров и предложили занять пост, который так трагически освободил Ли Хоуэлл, она как раз раздумывала об этом допросе.

– Я ценю ваше предложение, но вынуждена отказаться. Большое спасибо. Вы несколько месяцев обсуждали мою кандидатуру и выбрали другого человека. Если я соглашусь сейчас, у меня навсегда останется впечатление, что вы выбрали меня только в силу сложившихся обстоятельств.

Они принялись уверять ее, что доктор Хоуэлл получил всего на один голос больше и что никто из них не считал ее менее достойным кандидатом.

– Я не только по этой причине отказываюсь, – добавила она. – Я с огромным уважением относилась к профессиональным качествам доктора Хоуэлла и считала его и его жену своими друзьями. Для меня… постыдно получить этот пост только потому, что он умер. Спасибо за предложение, но я отказываюсь.

К ее удивлению, они отказались принять ее ответ как окончательный и попросили подумать пару дней.

Хотя такая настойчивость и польстила Ренни, она оказалась в сложном положении. Она хотела получить эту работу и знала, что справится, но чувствовала, что невозможно, неправильно получить повышение в результате смерти Ли.

Еще следовало помнить об Уэсли. Если она согласится занять этот пост, а он считал именно это мотивом для убийства, он еще больше утвердится во мнении, что она в этом убийстве замешана. Она не боялась, что он может обнаружить какие-то доказательства своей нелепой убежденности. Этого просто не могло быть. Но чтобы удостовериться, Уэсли проведет тщательное расследование. А этого она боялась и всеми силами хотела бы избежать.

От этих мыслей разболелась голова. Ренни закинула руку за голову, распустила волосы и тряхнула головой. Потом долго массировала кожу головы.

До обеда она провела четыре серьезные операции. В приемной перед операционной толпились обеспокоенные родственники и друзья пациентов.

После каждой операции она ненадолго выходила, чтобы поговорить с близкими пациента, рассказать им, как прошла операция, и объяснить, чего можно ожидать. Некоторым она показывала цветные фотографии, сделанные во время операции. К счастью, сегодня все прогнозы были благоприятными. Ей не пришлось никого огорчать.

У нее работал прекрасный персонал, и благодаря им все шло гладко. Правда, обход занял на этот раз несколько больше времени. Необходимо было навестить трех послеоперационных больных, а с тремя другими поговорить по поводу назначенной на следующее утро операции.

Затем непосредственно перед уходом ей позвонили.

Воспоминания заставили ее вздрогнуть. Она быстро допила воду из бутылки и выбросила ее в мусорное ведро. Вымыла ковшик от кофеварки, приготовила его на утро и установила таймер. Надо было что-нибудь съесть, но при одной мысли о еде подташнивало. Она была слишком расстроена, чтобы есть.

Ренни оставила сумку на столе и выключила свет на кухне. Она уже было пошла в гостиную, но задержалась и снова включила свет. Всю свою взрослую жизнь она жила одна, и сегодня впервые ей захотелось оставить свет включенным.

В спальне она зажгла настольную лампу и села на край неприбранной кровати. Обычно она огорчалась, что не успела застелить постель утром. Теперь это казалось такой мелочью.

Она выдвинула ящик прикроватного столика. Карточка лежала под коробкой с почтовой бумагой, которую ее секретарша подарила ей на Рождество. Она даже не разорвала целлофановую обертку. Отодвинув коробку, Ренни уставилась на белую карточку, чувствуя, как ее охватывает страх.

Сегодня в больнице она просматривала бумаги, когда дежурная сестра позвала ее к телефону.

– Третья линия, – сказала она.

– Спасибо. – Ренни прижала трубку плечом, чтобы были свободны руки и можно было продолжать делать записи в карточках, и сказала: – Доктор Ньютон слушает.

– Привет, Ренни.

Ручка замерла, не закончив предложения. Глухой голос сразу испугал ее.

– Кто это?

– Лозадо.

Она задержала дыхание:

– Лозадо?

Он тихо рассмеялся, как будто считал, что ее недоумение наигранно.

– Да ладно, Ренни, мы ведь не посторонние люди. Ты не могла так быстро меня забыть. Мы провели вместе почти две недели в одной комнате.

Нет, она его не забыла. Вряд ли кто-то, встречавшийся с ним, сможет забыть его. Очень часто во время судебного процесса она ловила на себе взгляд его темных глаз.

Как только она стала это замечать, то вообще постаралась не смотреть в его сторону. Но каждый раз, когда случайно ее взгляд падал на него, Лозадо смотрел на нее так, что она ежилась и чувствовала себя не в своей тарелке. Она обратила внимание, что другие члены жюри и публика тоже заметили этот его неприятный интерес к ней.

– Вам не следовало мне звонить, мистер Лозадо.

– Почему? Суд закончился. Иногда в случае оправдания члены жюри и обвиняемый собираются и устраивают вечеринку, чтобы отпраздновать торжество справедливости.

– Веселье по такому поводу бестактно. Это пощечина родным убитого, которые не могут быть довольны таким приговором. Во всяком случае, нам с вами нечего праздновать и не о чем разговаривать. Всего хорошего.

– Тебе розы понравились?

Ее сердце ухнуло куда-то вниз, а потом зачастило, как сумасшедшее.

Когда Ренни раздумывала, кто бы мог прислать розы, ей приходило в голову, что это мог быть он, но она отказывалась признаться в этом даже самой себе. Теперь, когда он подтвердил ее догадку, ей захотелось сделать вид, что она не понимает, о чем он говорит.

Но, разумеется, он знал, что букет невозможно было не заметить. Ей хотелось спросить, как, черт возьми, он пролез в ее дом, но это, конечно, смешно. С его списком преступлений проникновение в дом – детские забавы.

Лозадо был очень умен и изобретателен, иначе ему не удавалось бы постоянно избегать наказания за свои преступления, включая последнее убийство, за которое его судили и которое, по ее убеждению, он совершил.

Вот только доказать это полиция не сумела.

– Если судить по цвету твоей входной двери, красный – твой любимый цвет, – сказал он.

Розы не были цвета ее входной двери. Они были цвета крови на фотографиях с места преступления, которые были представлены суду в качестве улик и показаны членам жюри. Жертва, которую, как предполагалось, убил по заказу Лозадо, была задушена с помощью гаротты, которая разрезала кожу на горле жертвы, так что крови было предостаточно.

– Не смейте меня снова беспокоить, мистер Лозадо.

– Ренни, не вешай трубку. – Он произнес эти слова угрожающим тоном, и она не рискнула ослушаться. – Пожалуйста, – добавил он уже более мягко. – Я хотел тебя поблагодарить.

– Поблагодарить?

– Я разговаривал с миссис Гриссом. Ну той, что с седыми грязными волосами и толстыми ногами.

Ренни хорошо ее помнила. Член жюри под номером пять. Муж – сантехник, четверо детей. Пользовалась любой возможностью, чтобы приставать к остальным членам жюри с жалобами на ленивого мужа и неблагодарных детей. Стоило ей узнать, что Ренни – врач, она составила целый список болезней, которые хотела бы с ней обсудить.

– Миссис Гриссом рассказала, что ты для меня сделала, – сказал Лозадо.

– Я для вас ничего не делала.

– Да нет же, Ренни, если бы не ты, сидеть бы мне сейчас в камере смертников.

– За приговор проголосовали двенадцать членов жюри. Никто единолично не несет ответственности за ваше оправдание.

– Но ведь ты заставила всех решить именно так, а не иначе?

– Мы старались рассмотреть дело со всех сторон. Мы изучили закон, пока единогласно не договорились, как следует его применять.

– Все может быть, Ренни, – сказал он с тихим смешком. – Но миссис Гриссом говорила, что ты защищала меня, причем довольно вдохновенно и страстно.

Он сказал это так, будто одновременно гладил ее, и при одной мысли о его прикосновении кожа покрылась мурашками.

– Не смейте больше мне звонить. – Она швырнула трубку на рычаг.

– Доктор Ньютон? Что-то случилось? Доктор Ньютон, с вами все в порядке?

Ее лицо было покрыто бисеринками пота, как будто она делала сложнейшую, опасную для жизни операцию. Ей даже показалось, что ее вот-вот стошнит. Она глубоко вздохнула и повернулась к озабоченной медсестре.

– Все нормально. Но больше не подзывайте меня к телефону. Я хочу побыстрее закончить, так что, если я кому-то нужна, пусть звонят на пейджер.

– Конечно, доктор Ньютон.

Ренни быстро закончила просмотр карточек и ушла. Проходя через парковочную площадку, она несколько раз оглянулась через плечо, чтобы убедиться в присутствии охранника. Она слышала, будто парень, обнаруживший тело доктора Хоуэлла, взял несколько выходных.

По дороге домой она одним глазом следила за дорогой, а вторым смотрела в зеркало заднего обзора, боясь, что Лозадо едет следом. Будь он проклят за то, что сумел превратить ее в параноика. Будь он проклят за то, что осложнил ей жизнь как раз тогда, когда она все устроила так, как хотела.

И вот теперь она смотрела на ненавистную белую карточку и чувствовала, как растет ее негодование. Ее бесило, что он посмел разговаривать с ней с сексуальными интонациями, будто они близки. Но больше всего ее пугало и злило то, что он сумел заставить ее бояться.

Она со злостью задвинула ящик. Встала и сняла блузку и брюки. Ей хотелось принять горячий душ. Немедленно. Она казалась себе запачканной, как будто Лозадо коснулся ее своим шипящим голосом. Она не могла смириться с мыслью, что он был в ее доме, нарушил ее личное пространство.

Хуже того, ей казалось, что он все еще здесь, сколько она ни уверяла себя, что это все игра ее воображения. Она заметила, что внимательно разглядывает каждый предмет в комнате. Все ли на месте? Колпачок лосьона для тела плохо завернут, но она помнила, что торопилась и не завернула его как следует. Раскрытый журнал на столике лежит под тем же углом или нет?

Она велела себе не глупить. И тем не менее, чувствовала себя на виду, под наблюдением. Она бросила взгляд на окна. Жалюзи только частично задернуты. Она быстро выключила лампу, подошла к окнам и плотно задернула все жалюзи.

– Чтоб он сдох, – пробормотала Ренни.

Она приняла душ и решила лечь спать. Протянув руку к выключателю, подумала, не оставить ли свет, но тут же отказалась от этой мысли. Она не поддастся страху до такой степени.

Ренни никогда не трусила. Наоборот, когда она была еще ребенком, ее безрассудная отвага часто заставляла мать в тревоге заламывать руки. Позднее ее смелость переросла в намеренную бесшабашность. За последние годы она побывала во многих странах, где шла война и люди умирали от голода. Она не боялась ураганов, вооруженных мародеров и заразных болезней, помогая людям, которые отчаянно нуждались в помощи, и почти не заботилась о собственной безопасности.

А теперь в своей спальне, в своей постели она боялась. Лозадо представлял собой не только физическую угрозу. Детектив Уэсли, вспоминая про суд, подразумевал…

– О господи!

Ренни резко села в кровати. Закрыла рот ладонью и тихонько заскулила. Ей внезапно стало очень холодно.

Лозадо пытался произвести на нее впечатление хрустальной вазой и роскошным букетом роз, доставленными лично. Что еще он сделал, чтобы добиться ее расположения?

Ответ на этот вопрос был слишком ужасным, чтобы вообще думать о нем.

Но детектив из отдела убийств явно так думал.

Вик открыл еще одну бутылку кока-колы, надеясь избавиться от неприятного привкуса рыбы во рту. Ренни легла спать. Прошло всего тридцать две минуты с того момента, как она вернулась домой, до выключения света в спальне. Не слишком долго. Никакого ужина. Никаких развлечений. Даже телевизор на полчасика не включила, чтобы расслабиться после тяжелого дня.

Часть этих тридцати двух минут она простояла над раковиной в кухне, судя по всему, глубоко задумавшись. Вик видел, как она распустила волосы и массировала кожу головы. Она имела вид человека, озабоченного серьезной проблемой или страдающего от сильной головной боли, или того и другого вместе.

Ничего удивительного. Она сегодня работала как проклятая. Вик зашел в комнату, где ожидали родственники, в семь, так как знал, что операции начинаются рано. Никто не поинтересовался, что он там делает. Само собой подразумевалось, что он один из родственников пациентов, которые разбили там временный лагерь, обзаведясь журналами и стаканчиками кофе из автомата. Он выбрал стул в углу, надвинул поглубже ковбойскую соломенную шляпу и частично спрятался за журналом.

Доктор Ньютон он увидел в первый раз без тринадцати минут девять.

– Миссис Франклин?

Миссис Франклин и группа поддержки сгрудились вокруг хирурга. На Ренни были зеленые рубаха и брюки, на туфлях – бумажные тапочки, маска свисала на грудь.

Она говорила доверительно-тихо, и он не мог расслышать ее слов, но миссис Франклин улыбалась, хватала ее за руку и благодарно сжимала. Через пару минут Ренни извинилась и исчезла за двойными дверями.

За утро она трижды выходила к родственникам. И каждый раз внимательно их выслушивала и отвечала на вопросы с завидным терпением. Ее улыбки успокаивали. Глаза выражали сочувствие и понимание. Создавалось впечатление, что она не торопится, хотя наверняка лишнего времени у нее не было.

Вику трудно было поверить, что это та же замкнутая, высокомерная женщина, какую он видел на пленке Орена.

Он просидел около операционной так долго, что в животе у него начало громко бурчать, и люди стали на него коситься. Народу поубавилось, так что высокий ковбой, одиноко сидящий в углу с журналом, который он прочитал трижды, стал привлекать внимание. Он отправился на поиски обеда.

Орен считал, что днем Вик будет спать в своем номере в мотеле. Вик не сказал ему, что пойдет в больницу. Не поделился он с ним и тем, что после короткого ленча он угнездился около личного офиса Ренни Ньютон. Офис располагался рядом с больницей на улице, где когда-то стояли жилые дома, а теперь в основном размещались медицинские кабинеты.

Здание из известняка выглядело новым и довольно современным, но без эпатажа. Весь день сотрудники офиса Ренни были заняты, принимая пациентов, появлявшихся практически каждые пятнадцать минут. На парковке все еще стояло много машин, когда Вик уехал, чтобы наблюдать за ее домом.

Да, Ренни работала с полной отдачей весь день. И в награду выпила бутылку воды. Вот на что следовало обратить внимание. Когда она выходила из кухни, то погасила свет, но тут же зажгла его снова, что показалось ему странным.

Она оставила свет гореть, когда вошла в спальню и села на край кровати, свесив голову. Все ее поведение говорило либо об угнетенности, либо о серьезной беде.

Потом она сделала еще одну странную вещь. Открыла ящик прикроватного столика и несколько минут смотрела в него, просто смотрела. Ничего не доставала, ничего туда не клала, просто смотрела в него.

«Интересно, на что она смотрела», – подумал он. И пришел к выводу, что на белую карточку. Что интересного в запечатанной коробке с почтовой бумагой? Она могла иногда перечитывать некролог матери, просто чтобы вспомнить, но бумагу нужно было достать. Он готов был поспорить, что смотрела она на карточку. Тем интереснее было бы знать, откуда она взялась и что означала.

Наконец она задвинула ящик и встала. Расстегнула блузку и сняла ее. На ней был простенький бюстгальтер. Возможно, прозрачное и красивое белье с кружевами предназначалось для тех дней, когда ей не приходилось делать четыре операции. Или для мужчины, приславшего ей карточку.

Затем она сняла брюки.

Именно в этот момент Вик понял, что затаил дыхание и заставил себя дышать нормально, насколько это было возможно. Разве может нормальный мужик дышать ровно, наблюдая, как женщина раздевается? Он таких не знал. Пожалуй, стоит этот вопрос изучить.

Пока же он глубоко вдохнул и шумно выдохнул.

И в этот момент, как будто почувствовав его дыхание на своей коже, она с тревогой посмотрела на окна и тут же выключила лампу. Затем неясный силуэт появился около окон, жалюзи плотно закрылись, спрятав ее от его взгляда.

Зажегся свет в ванной комнате, горел минут десять. Достаточно, чтобы вымыться с помощью тех душистых гелей. Возможно, она воспользовалась розовой бритвой. Наверное, она почистила зубы и свернула тюбик снизу, прежде чем положить его в шкафчик над раковиной.

Затем в доме стало темно, горел только свет в кухне. Вик решил, что прямо из ванной она отправилась в постель.

Теперь она, скорее всего, спала между желтыми простынями, положив голову на подушку.

Он помнил эту подушку. Он долго тогда смотрел на нее, потом снял свои латексные перчатки, взял ее в руки и поднес к лицу. Только на секунду. Ровно на столько, на сколько позволительно хорошему детективу.

Об этом он тоже не рассказал Орену.