Текст книги "Собрание сочинения в четырех томах. Том третий. Избранные переводы"

Автор книги: Самуил Маршак

Веселые нищие

 
Когда, бесцветна и мертва,
Летит последняя листва,
Опалена зимой,
И новорожденный мороз
Кусает тех, кто гол и бос,
И гонит их домой,—
 
 
В такие дни толпа бродяг
Перед зарей вечерней
Отдаст лохмотья за очаг
В какой-нибудь таверне.
 
 
За кружками
С подружками
Они пред очагом
Горланят,
Барабанят,
И все дрожит кругом.
 
 
В мундире, сшитом из заплат,
У очага сидел солдат
В ремнях, с походным ранцем.
Пред ним любовница была,
От хмеля, ласки и тепла
Пылавшая румянцем.
 
 
Не помня горя и забот,
Ласкал он побирушку,
А та к нему тянула рот,
Как нищенскую кружку.
 
 
И чокались
И чмокались
Сто раз они подряд,
Пока хмельную песню
Не затянул солдат.
 

Песня

 
Я воспитан был в строю, а испытан я в бою,
Украшает грудь мою много ран.
Этот шрам получен в драке, а другой в лихой атаке
В ночь, когда гремел во мраке барабан.
 
 
Я учиться начал рано – у Абрамова кургана.
В этой битве пал мой капитан.
И учился я не в школе, а в широком ратном поле,
Где кололи мы врагов под барабан.
 
 
Пусть я отдал за науку ногу правую и руку,—
Вы узнаете по стуку мой чурбан.
Если в бой пойдет пехота под командой Элиота,
Я пойду на костылях под барабан.
 
 
Одноногий и убогий, я ночую у дороги
В дождь и стужу, в бурю и туман.
Но при мне мой ранец, фляжка, а со мной моя милашка,
Как в те дни, когда я шел под барабан.
 
 
Пусть башка моя седа, амуниция худа
И постелью служит мне бурьян, —
Выпью кружку и другую, поцелую дорогую
И пойду на всех чертей под барабан!
 

Речитатив

 
Солдат умолк. И грянул хор,
И дрогнул потолок.
Две крысы, выглянув из нор,
Пустились наутек.
 
 
Скрипач бродячий крикнул: «Бис!
Ты спой еще разок!»
Но заглушил его и крыс
Осипший голосок.
 

Песня

 
Девицей была я, – не помню когда,—
И люблю молодежь, хоть не так молода.
Мать в драгунском полку погостила когда-то.
Оттого-то я жить не могу без солдата!
 
 
Был первый мой друг весельчак и буян.
Он только и знал, что стучал в барабан.
Парень был он лихой, крепконогий, усатый.
Что таить!.. Я влюбилась в красавца солдата.
 
 
Соблазнил меня добрый седой капеллан
На стихарь променять полковой барабан.
Он душой рисковал, – в том любовь виновата. —
Я же телом своим. И ушла от солдата.
 
 
Но не весело жить со святым стариком.
Скоро стал моим мужем весь полк целиком —
От трубы до капрала, известного хвата.
Приласкать я готова любого солдата.
 
 
После мира пошла я с клюкой и сумой.
Мой дружок отставной повстречался со мной.
Тот же красный мундир – на заплате заплата.
То-то рада была я увидеть солдата!
 
 
Хоть живу я на свете бог весть как давно,
Вместе с вами пою, попиваю вино.
И пока моя кружка в ладонях зажата,
Буду пить за тебя, мой герой, – за солдата!
 

Речитатив

 
В углу сидел базарный шут.
К соседке воспылав любовью,
Не разбирал он, что поют,
И только пил ее здоровье.
 
 
Но вот, разгорячен вином
Или соседкой разогретый,
Поставив кружку кверху дном,
Он прохрипел свои куплеты.
 

Песня

 
Мудрец от похмелья глупеет, а плут
Шутом выступает на сессии.
Но разве сравнится неопытный шут
Со мной – дураком по профессии!
 
 
Мне бабушка в детстве купила букварь.
Учился я грамоте в школах,
И все ж дураком я остался, как встарь,
Ведь олух – до старости олух.
 
 
Вино из бочонка тянул я взасос,
Гонял за соседскою дочкой.
Но сам я подрос – и бочонок подрос
И стал здоровенного бочкой!
 
 
За пьянство меня среди белого дня
Связали и ввергли в темницу,
А в церкви за то осудили меня,
Что я опрокинул девицу.
 
 
Я – клоун бродячий, жонглер, акробат,
Умею плясать на канате.
Но в Лондоне есть у меня, говорят,
Счастливый соперник в палате!
 
 
А наш проповедник! Какую подчас
С амвона он корчит гримасу!
Клянусь вам, он хлеб отбивает у нас,
Хотя облачается в рясу.
 
 
Недаром ношу я дурацкий колпак —
Меня он и кормит и поит.
А кто для себя – и бесплатно – дурак,
Тот очень немногого стóит!..
 

Речитатив

 
Дурак умолк. За ним вослед
Особа встала – средних лет,
С могучим станом, грозной грудью.
Ее не раз судили судьи
За то, что ловко на крючок
Она ловила кошелек,
Кольцо, платок и что придется.
Народ топил ее в колодце,
Но утопить никак не мог,—
Сам сатана ее берег.
 
 
В былые дни – во время óно —
Она любила горца Джона.
И вот запела про него,
Про Джона, горца своего.
 

Песня

 
Мой Джон – дитя шотландских скал —
Закон долины презирал.
Но как любил родимый склон
Мой славный горец, статный Джон.
 
 
Споем, подружки, про него,
Поднимем кружки за него.
Нет среди горцев никого
Отважней Джона моего!
 
 
Он был как щеголь разодет —
Берет с пером и пестрый плед.
С ума сводил шотландских жен
Мой статный горец, храбрый Джон.
 
 
Меж берегами Твид и Спей
С ватагой буйною своей
Мы кочевали – я и он,
Мой верный друг, мой статный Джон.
 
 
Но присудил его судья
К изгнанью в дальние края.
Зазеленел весною клен —
И вновь ко мне вернулся Джон.
 
 
В тюрьму попал он с корабля.
Там обняла его петля…
Будь проклят тот, кем осужден
Мой статный горец, храбрый Джон!
 
 
И вот осталась я одна
И допиваю жизнь до дна.
Но пусть шотландских кружек звон
Тебе приветом будет, Джон…
 
 
Споем, подружки, про него,
Поднимем кружки за него.
Нет среди горцев никого
Отважней Джона моего!
 
 
«За Джона! – гаркнул пьяный хор.—
Он был красой Шотландских гор!»
 

Речитатив

 
Был в кабачке скрипач поджарый.
Пленился он воровкой старой,
Но был так мал,
Что лишь бедро ее крутое,
Как решето, одной рукою
Он обнимал.
 
 
Развеселить желая даму,
Прорепетировал он гамму
Разок-другой.
Потом, наполнив кружку пивом.
Запел он голосом пискливым
Мотив такой.
 

Песня

 
Позволь слезу твою смахнуть,
Моей возлюбленною будь
И все прошедшее забудь.
Плевать на остальное!
 
 
Житье на свете скрипачу —
Иду-бреду, куда хочу,
Так не живется богачу.
Плевать на остальное!
 
 
Где дочку замуж выдают,
Где после жатвы пиво пьют,—
Для нас всегда готов приют.
Плевать на остальное!
 
 
Мы будем корки грызть вдвоем,
А спать на травке над ручьем,
И на досуге мы споем:
«Плевать на остальное!»
 
 
Пока растет на свете рожь
И любит пляску молодежь,—
Со мной безбедно проживешь.
Плевать на остальное!
 

Речитатив

 
Пока скрипач бродячий пел,
Сжигаемый любовью,—
Лудильщик удалой успел
Пленить сердечко вдовье.
 
 
Схватил за ворот скрипача
Его соперник бравый
И уж готов был сгоряча
Пронзить рапирой ржавой.
 
 
Скрипач мышонком запищал,
Склонил пред ним колени
И отказаться обещал
От всех поползновений…
 
 
Но все ж, прикрыв лицо полой,
Смеялся он притворно,
Когда лудильщик удалой,
Хлебнув, запел задорно.
 

Песня

 
Я, ваша честь,
Паяю жесть.
Лудильщик я и медник.
Хожу пешком
Из дома в дом.
На мне прожжен передник.
 
 
Я был в войсках.
С ружьем в руках
Стоял на карауле.
Теперь опять
Иду паять,
Чинить-паять
Кастрюли!
 
 
Вот этот хлыщ
Душою нищ,
Твой прежний собеседник.
Любовь моя,
Бери в мужья
Того, на ком передник.
 
 
Любовь моя,
Лудильщик я
И круглый год в дороге.
Авось вдвоем
Мы проживем
Без горя и тревоги!
 

Речитатив

 
В ответ на нежные слова,
Нимало не краснея,
С похмелья бросилась вдова
Лудильщику на шею.
 
 
Скрипач им больше не мешал,
И, потрясен их страстью,
Он только поднял свой бокал
И пожелал им счастья
На эту ночь!
 
 
Но бес опять его увлек:
Подсев к другой соседке,
Ее позвал он в уголок,
Где куры спали в клетке.
 
 
Ее супруг – по ремеслу
Поэт, певец натуры —
Застиг их вовремя в углу
И не дал строить куры
Им в эту ночь!
 
 
Был неказист и хромоног
Поэт, певец бродячий.
И хоть по внешности убог,
Но сердцем всех богаче.
 
 
Он жил на свете не спеша,
Умел любить веселье,
И пел он, что поет душа…
И вот что спел с похмелья
Он в эту ночь.
 

Песня

 
Я – лишь поэт. Не ценит свет
Моей струны веселой.
Но мне пример – слепой Гомер.
За нами вьются пчелы.
 
 
И то сказать,
И так сказать,
И даже больше вдвое.
Одна уйдет, женюсь опять.
Жена всегда со мною.
 
 
Я не был у Кастальских вод,
Не видел муз воочию,
Но здесь из бочки пена бьет —
И все такое прочее!
 
 
Я пью за круг моих подруг,
Служу им дни и ночи я.
Порочить плоть, что дал господь,—
Великий грех и прочее!
 
 
Одну люблю и с ней делю
Постель, и хмель, и прочее,
А много ль дней мы будем с ней,
Об этом не пророчу я.
 
 
За женский пол! Вино на стол!
Сегодня всех я потчую.
За нежный пол, лукавый пол
И все такое прочее!..
 

Речитатив

 
Поэт окончил – и кругом
Рукоплесканий грянул гром,
И каждый нес на бочку
Все, что отдать хозяйке мог,—
Медяк, запрятанный в сапог,
Тряпье последнее в залог,
Последнюю сорочку.
 
 
Друзья до риз перепились,
Плясали до упаду
И у поэта принялись
Просить еще балладу.
 
 
Поэт сидел меж двух подруг
У винного бочонка,
И, оглядев веселый круг,
Запел он песню звонко.
 

Песня

 
В эту ночь сердца и кружки
До краев у нас полны.
Здесь, на дружеской пирушке,
Все пьяны и все равны!
 
 
К чорту тех, кого законы
От народа берегут.
Тюрьмы – трусам оборона,
Церкви – ханжеству приют.
 
 
Что в деньгах и прочем вздоре!
Кто стремится к ним – дурак.
Жить в любви, не зная горя, —
Безразлично, где и как!
 
 
Песней гоним мы печали,
Шуткой красим свой досуг,
И в пути на сеновале
Обнимаем мы подруг.
 
 
Вам, милорд, в своей коляске
Нас, бродяг, не обогнать,
И такой не знает ласки
Ваша брачная кровать.
 
 
Жизнь – в движенье бесконечном:
Радость – горе, тьма и свет.
Репутации беречь нам
Не приходится – их нет!
 
 
Напоследок с песней громкой
Эту кружку подыму
За дорожную котомку,
За походную суму!
 
 
Ты, огонь в сердцах и в чашах,
Никогда нас не покинь.
Пьем за вас, подружек наших.
Будьте счастливы. Аминь!
 

Тэм О'Шентер
(Повесть в стихах)

 
Когда на город ляжет тень,
И кончится базарный день,
И продавцы бегут, задвинув
Засовом двери магазинов,
И нас кивком сосед зовет
Стряхнуть ярмо дневных забот,—
 
 
Тогда у полной бочки эля,
Вполне счастливые от хмеля,
Мы не считаем верст, канав,
Мостков, опасных переправ
До нашего родного крова,
Где ждет жена, храня сурово
Свой гнев, как пламя очага,
Чтоб мужа встретить как врага.
 
 
Об этом думал Тэм О'Шентер,
Когда во тьме покинул центр
Излюбленного городка,
Где он наклюкался слегка.
 
 
А город, где он нализался —
Старинный Эйр, – ему казался
Гораздо выше всех столиц
По красоте своих девиц.
 
 
О Тэм! Забыл ты о совете
Своей супруги – мудрой Кэтти.
А ведь она была права.
Припомни, Тэм, ее слова:
 
 
«Бездельник, шут, пропойца старый,
Не пропускаешь ты базара,
Чтобы не плюхнуться под стол.
Ты пропил с мельником помол.
Чтоб ногу подковать кобыле,
Вы с кузнецом две ночи пили.
Ты в праздник ходишь в божий дом,
Чтобы потом за полной кружкой
Ночь просидеть с церковным служкой
Или нарезаться с дьячком!
Смотри же: в полночь ненароком
Утонешь в омуте глубоком
Иль попадешь в гнездо чертей
У старой церкви Аллоуэй!»
 
 
О жены! Плакать я готов,
Припомнив, сколько мудрых слов
Красноречивейшей морали
Мы без вниманья оставляли…
 
 
Но продолжаем повесть. Тэм
Сидел в трактире перед тем.
Трещало в очаге полено.
Над кружками клубилась пена,
И слышался хрустальный звон.
Его сосед – сапожник Джон
Был верный друг его до гроба:
Не раз под стол валились оба!
 
 
Так проходил за часом час.
А в очаге огонь не гас.
Шел разговор. Гремели песни.
Эль становился все чудесней.
И Тэм О'Шентер через стол
Роман с трактирщицей завел.
Они обменивались взглядом,
Хотя супруг сидел с ней рядом.
Но был он, к счастью, погружен
В рассказ, который начал Джон,
И, голос Джона прерывая,
Гремел, как туча грозовая.
 
 
То дождь, то снег хлестал в окно,
Но пьяным было все равно!
 
 
Заботы в кружках потонули,
Минута каждая плыла,
Как пролетающая в улей
Перегруженная пчела.
 
 
Блажен король. Но кружка с пивом
Любого делает счастливым!
 
 
Но счастье – точно маков цвет:
Сорвешь цветок – его уж нет!
Часы утех подобны рою
Снежинок легких над рекою:
Примчатся к нам на краткий срок
И прочь летят, как ветерок.
Так исчезает, вспыхнув ярко,
На небе радужная арка…
 
 
Всему на свете свой черед —
И Тэм из-за стола встает.
Седлает клячу он во мраке.
Кругом не слышно и собаки.
Не позавидуешь тому,
Кто должен мчаться в эту тьму!
 
 
Дул ветер из последних сил,
И град хлестал, и ливень лил,
И вспышки молний тьма глотала.
И небо долго грохотало…
В такую ночь, как эта ночь,
Сам дьявол погулять не прочь.
 
 
Но поворот за поворотом —
О'Шентер мчался по болотам.
Рукой от бури заслонясь,
Он несся вдаль, взметая грязь.
 
 
То шляпу он сжимал в тревоге,
То пел сонеты по дороге,
То зорко вглядывался в тьму,
Где чорт мерещился ему.
 
 
Вот, наконец, неясной тенью
Мелькнула церковь в отдаленье.
Оттуда слышался, как зов,
Далекий хор чертей и сов…
 
 
Невдалеке – знакомый брод.
Когда-то здесь у этих вод
В глухую ночь на берегу
Торговец утонул в снегу.
 
 
Здесь у прибрежных этих скал,
Пропойца голову сломал.
 
 
Там – под поникшею ракитой —
Младенец найден был зарытый.
 
 
А дальше – тот засохший дуб,
Где женщины качался труп…
 
 
Разбуженная непогодой,
Река во тьме катила воды.
Кругом гремел тяжелый гром,
Змеился молнии излом.
И невдали за перелеском,
Озарена туманным блеском,
Меж глухо стонущих ветвей
Открылась церковь Аллоуэй.
Неслись оттуда стоны, крики,
И свист, и визг, и хохот дикий.
 
 
Ах, Джон Ячменное Зерно!
В твоем огне закалено,
Оживлено твоею чашей,
Не знает страха сердце наше.
От кружки мы полезем в ад.
За чаркой нам сам чорт не брат!
А Тэм О'Шентер был под мухой
И не боялся злого духа,
Но клячу сдвинуть он не мог,
Пока движеньем рук и ног,
Угрозой, ласкою и силой
Не сладил с чортовой кобылой.
Она, дрожа, пошла к вратам.
О боже! Что творилось там!..
 
 
Толпясь, как продавцы на рынке,
Под трубы, дудки и волынки
Водили адский хоровод
Колдуньи, ведьмы всех пород.
И не кадриль они плясали,
Не новомодный котильон,
Что привезли к нам из Версаля,
Не танцы нынешних времен,
А те затейливые танцы,
Что знали старые шотландцы:
Взлетали, топнув каблуком,
Вертелись по полу волчком.
 
 
На этом празднике полночном
На подоконнике восточном
Сидел с волынкой старый Ник
И выдувал бесовский джиг.
 
 
Всё веселей внизу плясали.
И вдруг гроба, открывшись, встали,
И в каждом гробе был скелет
В истлевшем платье прошлых лет.
 
 
Все мертвецы держали свечи.
Один мертвец широкоплечий
Чуть звякнул кольцами оков.
И понял Тэм, кто он таков.
 
 
Тут были крошечные дети,
Что мало пожили на свете
И умерли, не крещены,
В чем нет, конечно, их вины.
 
 
Тут были воры и злодеи
В цепях, с веревкою на шее.
При них орудья грабежа:
Пять топоров и три ножа,
Одна подвязка, чье объятье
Прервало краткий век дитяти.
Один кинжал, хранивший след
Отцеубийства древних лет:
Навеки к острию кинжала
Седая прядь волос пристала.
 
 
Но тайну остальных улик
Не в силах рассказать язык.
 
 
Безмолвный Тэм глядел с кобылы
На этот сбор нечистой силы
В старинной церкви Аллоуэй.
 
 
Кружились ведьмы все быстрей,
Неслись вприпрыжку и вприскочку,
Гуськом, кружком и в одиночку,
То парами, то сбившись в кучу,
И пар стоял над ними тучей.
Потом разделись и в белье
Плясали на своем тряпье.
 
 
Будь эти пляшущие тетки
Румянощекие красотки
И будь у теток на плечах
Взамен фланелевых рубах
Сорочки ткани белоснежной,
Стан обвивающие нежно,
Клянусь, отдать я был бы рад
За их улыбку или взгляд
Не только сердце или душу,
Но и штаны свои из плюша,
Свои последние штаны,
Уже не первой новизны.
 
 
А эти ведьмы древних лет,
Свой обнажившие скелет,
Живые жерди и ходули
Во мне нутро перевернули!
 
 
Но Тэм нежданно разглядел
Среди толпы костлявых тел,
Обтянутых гусиной кожей,
Одну бабенку помоложе.
Как видно, на бесовский пляс
Она явилась в первый раз.
(Потом молва о ней гремела:
Она и скот губить умела,
И корабли пускать на дно,
И портить в колосе зерно!)
 
 
Она была в рубашке тонкой,
Которую еще девчонкой
Носила, и давно была
Рубашка ветхая мала.
 
 
Не знала бабушка седая,
Сорочку внучке покупая,
Что внучка в ней плясать пойдет
В пустынный храм среди болот,
Что бесноваться будет Нэнни
Среди чертей и привидений…
 
 
Но музу должен я прервать.
Ей эта песня не под стать,
Не передаст она, как ловко
Плясала верткая чертовка,
Как на кобыле бедный Тэм
Сидел недвижен, глух и нем,
А дьявол, потеряв рассудок,
Свирепо дул в десяток дудок.
 
 
Но вот прыжок, еще прыжок —
И удержаться Тэм не мог.
Он прохрипел, вздыхая тяжко:
«Ах ты, короткая рубашка!..»
 
 
И в тот же миг прервался пляс,
И замер крик, и свет погас…
 
 
Но только тронул Тэм поводья,
Завыло адское отродье…
 
 
Как мчится пчел гудящий рой,
Когда встревожен их покой,
Как носится пернатых стая,
От лап кошачьих улетая,
Иль как народ со всех дворов
Бежит на крик: «Держи воров!» —
 
 
Так Мэгги от нечистой силы
Насилу ноги уносила
Через канаву, пень, бугор,
Во весь галоп, во весь опор…
 
 
Она в цветущие года
Так не скакала никогда!
 
 
О Тэм! Как жирную селедку,
Тебя швырнут на сковородку.
Напрасно ждет тебя жена:
Вдовой останется она.
Несдобровать твоей кобыле, —
Ее бока в поту и в мыле.
 
 
О Мэг! Скорей беги на мост
И покажи нечистым хвост, —
Боятся ведьмы, бесы, черти
Воды текучей, точно смерти.
 
 
Увы, еще перед мостом
Пришлось ей повертеть хвостом.
Как вздрогнула она, бедняжка,
Когда Короткая Рубашка,
Вдруг, вынырнув из-за куста,
Вцепилась ей в репей хвоста…
 
 
В последний раз, собравшись с силой,
Рванулась добрая кобыла,
Взлетела на скрипучий мост,
Чертям оставив серый хвост.
Ах, после этой страшной ночи
Во много раз он стал короче!
 
 
На этом кончу я рассказ.
Но если кто-нибудь из вас
 
 
Прельстится полною баклажкой
Или Короткою Рубашкой, —
 
 
Пусть вспомнит ночь, и дождь, и снег,
И старую кобылу Мэг!..
 

ИЗ ВИЛЬЯМА БЛЕЙКА

Король Гвин
(баллада)

 
Внемлите песне, короли!
Когда норвежец Гвин
Народов северной земли
Был грозный властелин, —
 
 
В его владеньях нищету
Обкрадывала знать.
Овцу последнюю – и ту
Старалась отобрать.
 
 
«Не кормит нищая земля
Больных детей и жен.
Долой тирана-короля,
Пускай покинет трон!»
 
 
Проснулся Гордред между скал,
Тирана лютый враг,
И над землей затрепетал
Его мятежный стяг.
 
 
За ним идут сыны войны
Лавиною сплошной,
Как львы, сильны и голодны,
На промысел ночной.
 
 
Через холмы их путь лежит,
Их клич несется ввысь.
Оружья лязг и дробь копыт
В единый гул слились.
 
 
Идет толпа детей и жен
Из сел и деревень,
И яростью звучит их стон
В железный зимний день.
 
 
Звучит их стон, как волчий вой.
В ответ гудит земля.
Народ идет за головой
Тирана-короля.
 
 
От башни к башне мчится весть
По всей большой стране:
«Твоих противников не счесть.
Готовься, Гвин, к войне!»
 
 
Норвежец щит подъемлет свой
И витязей зовет,
Подобных туче грозовой,
В которой гром живет.
 
 
Как плиты, что стоймя стоят
На кладбище немом,
Стоит бойцов безмолвный ряд
Пред грозным королем.
 
 
Они стоят пред королем
Недвижны, как гранит,
Но вот один взмахнул копьем,
И сталь о сталь звенит.
 
 
Оставил земледелец плуг,
Рабочий – молоток,
Сменил свирель свою пастух
На боевой рожок.
 
 
Король войска свои ведет,
Как грозный призрак тьмы,
Как ночь, которая несет
Дыхание чумы.
 
 
И колесницы и войска
Идут за королем,
Как грозовые облака,
Скрывающие гром.
 
 
– Остановитесь! – молвил Гвин
И указал вперед:
– Смотрите, Гордред-исполин
Навстречу нам идет!
 
 
Стоят два войска, как весы,
Послушные судьбе.
Король, последние часы
Отпущены тебе.
 
 
Настало время – и сошлись
Заклятых два врага,
И конница взметает ввысь
Сыпучие снега.
 
 
Вся содрогается земля
От грохота шагов.
Людская кровь поит поля —
И нет ей берегов.
 
 
Летают голод и нужда
Над грудой мертвых тел.
Как много горя и труда
Для тех, кто уцелел!
 
 
Король полки бросает в бой.
Сверкают их мечи
Лучом кометы огневой,
Блуждающей в ночи.
 
 
Живые падают во прах,
Как под серпом жнецов.
Другие бьются на костях
Бессчетных мертвецов.
 
 
Вот конь под всадником убит.
И падают, звеня,
Конь на коня, и щит на щит,
И на броню броня.
 
 
Устал кровавый бог войны.
Он сам от крови пьян.
Смердящий пар с полей страны
Восходит, как туман.
 
 
О, что ответят короли,
Представ на Страшный суд,
За души тех, что из земли
О мести вопиют!
 
 
Не две хвостатые звезды
Столкнулись меж собой,
Рассыпав звезды, как плоды
Из чаши голубой.
 
 
То Гордред, горный исполин,
Шагая по телам,
Настиг врага – и рухнул Гвин,
Разрублен пополам.
 
 
Исчезло воинство его.
Кто мог, живым ушел.
А кто остался, на того
Косматый сел орел.
 
 
А реки кровь и снег с полей
Умчали в океан,
Чтобы оплакал сыновей
Бурливый великан.
 

Святой четверг
(Из Песен невинности)

 
По городу проходят ребята по два в ряд,
В зеленый, красный, голубой одетые наряд.
Седые дядьки впереди. Толпа течет под своды
Святого Павла, в гулкий храм, шумя, как Темзы воды.
 
 
Какое множество детей – твоих цветов, столица.
Они сидят над рядом ряд, и светятся их лица.
Растет в соборе смутный шум – невинный гул ягнят.
Ладони сложены у всех, и голоса звенят.
 
 
Как буря, пенье их летит вверх из пределов тесных,
Гремит, как гармоничный гром среди высот небесных,
Внизу их пастыри сидят, заступники сирот.
Лелейте жалость, и от вас ваш ангел не уйдет.
 

Святой четверг
Из «Песен опыта»

 
Да чем же этот праздник свят,
Когда богатый край такой
Рожденных в нищенстве ребят
Питает жадною рукой?
 
 
Что это – песня или стон
Несется к небу, трепеща?
Голодный плач со всех сторон.
О, как страна моя нища!
 
 
Видно, сутки напролет
В ней стоит ночная тьма,
Никогда не тает лед,
Не кончается зима.
 
 
Где сияет солнца свет,
Где роса поит цветы,
Там детей голодных нет,
нет угрюмой нищеты.
 

Маленький бродяжка

 
Ах, маменька, в церкви и холод и мрак.
Куда веселей придорожный кабак.
К тому же ты знаешь повадку мою —
Такому бродяжке не место в раю.
 
 
Вот ежели в церкви дадут нам винца
Да пламенем жарким согреют сердца,
Я буду молиться весь день и всю ночь.
Никто нас из церкви не выгонит прочь.
 
 
И станет наш пастырь служить веселей.
Мы счастливы будем, как птицы полей.
И строгая тетка, что в церкви весь век,
Не станет пороть малолетних калек.
 
 
И бог будет счастлив, как добрый отец,
Увидев довольных детей наконец.
Наверно, простит он бочонок и чорта
И дьяволу выдаст камзол и ботфорты.