Текст книги "Собрание сочинений в четырех томах. Том второй. Лирика, повести в стихах, сатира, пьесы"

Автор книги: Самуил Маршак

ИЗ СТИХОВ О ВОЙНЕ И МИРЕ

 
Ты каждый раз, ложась в постель,
Смотри во тьму окна
И помни, что метет метель
И что идет война.
 

1941

 
Лом железный соберем
Для мартена и вагранки,
 
 
Чтобы вражеские танки
Превратить в железный лом!
 

 I

 
Передают в горах такой рассказ:
Война пришла на Северный Кавказ,
 
 
И статую с простертою рукой
Увидел враг над пенистой рекой.
 
 
– Убрать! – сказал немецкий генерал
И бронзу переплавить приказал.
 
 
И вот на землю статуя легла.
А вечером, когда сгустилась мгла,
 
 
Немецких автоматчиков конвой
Ее увез в машине грузовой.
 

II

 
В ту ночь на склонах бушевал буран,
В ущельях гор скрывая партизан.
 
 
И там, где был дороги поворот,
Заговорил по-русски пулемет.
 
 
И эхо вторило ему в горах
На всех гортанных горских языках.
 
 
И выстрелами озарялась высь:
В теснинах гор за Ленина дрались.
 
 
И Ленин сам – с машины грузовой —
Смотрел на этот партизанский бой.
 

III

 
Проснулись утром люди в городке,
И вышли дети первыми к реке.
 
 
Они пошли взглянуть на пьедестал,
Где Ленин столько лет и зим стоял.
 
 
И видят: Ленин цел и невредим
И так же руку простирает к ним.
 
 
Как прежде, руку простирает к ним
И говорит: – Друзья, мы победим!
 
 
Он говорит – или шумит река,
Бегущая сюда издалека…
 

 
Свежий холмик перед низким домом.
Ветви на могиле.
Командира вместе с военкомом
Утром хоронили.
 
 
Хоронили их не на кладбúще, —
Перед школой деревенской,
На краю деревни Озерище,
В стороне Смоленской.
 
 
Самолет, над ними рея,
Замер на минуту.
И вступила в дело батарея
Залпами салюта.
 
 
Свет блеснул в холодной мгле осенней,
Призывая к бою.
Двое павших повели в сраженье
Цепи за собою.
 
 
И гремели залпы, как раскаты
Яростного грома:
– Вот расплата с вами за комбата!
– Вот за военкома!
 

Ельня, 1941

 
Ракеты летят, как цветные мячи,
Взметенные смелым ударом,
И вновь исчезают в московской ночи
Уже догоревшим пожаром…
 
 
На миг уступает недавняя тьма
Победно летящей ракете.
Выходят деревья, столбы и дома,
От света проснувшись, как дети.
 
 
Навеки запомнится ночь торжества,
Когда, возвещая победу,
Огнями и залпами фронт и Москва
Вели меж собою беседу.
 

 
Башня есть под Ленинградом,
А на башне – циферблат.
Разорвался с башней рядом
Неприятельский снаряд.
 
 
Бил по башне в перестрелке
Частым градом пулемет.
Но ползут по кругу стрелки, —
Время движется вперед!
 
 
Под землей лежит в подвале
Сердце башенных часов,
Чтоб его не колебали
Даже звуки голосов.
 
 
Управляет ходом терций
И движением секунд
Металлическое сердце,
Крепко вдавленное в грунт.
 
 
К башне – к Пулковским высотам
Много месяцев подряд
Рвался враг, стремясь к воротам,
Замыкавшим Ленинград.
 
 
Но надежен, неизменен
Ход часов и бег минут.
Устоял твой город, Ленин,
А часы идут, идут.
 
 
Сбиты вражьи батареи,
Сметены с лица земли.
И на Запад мы быстрее
Стрелок времени пошли!
 

 
Да будет свет – веселый, яркий —
В наш первый вечер торжества!
Открыла площади и парки
Незатемненная Москва.
 
 
Перекликаются в беседе
Московской улицы огни.
Один другому о победе
Сигнализируют они.
 
 
Но пусть опять над Спасской башней
Огнем наполнилась звезда, —
Вчерашней ночи, тьмы вчерашней
Мы не забудем никогда.
 
 
Да будет вечной та минута,
Когда во тьме сверкал нам свет
Двадцатикратного салюта —
Сиянье залпов и ракет.
 
 
Весной, и летом, и в морозы
Взлетал фонтаном фейерверк.
В нем были ялтинские розы,
И венский парк, и Кенигсберг.
 
 
Мы будем помнить эти годы,
Когда, охваченные тьмой,
Шли осторожно пешеходы
По нашей улице немой,
 
 
Когда столица провожала
Бойцов на фронт, а семьи в тыл,
И от незримого вокзала,
Неслышно поезд отходил.
 
 
Так мы работали и жили,
И этой зоркой темнотой
Мы наше право заслужили
На свет победно-золотой.
 

 
Я прохожу по улицам твоим,
Где каждый камень – памятник героям.
Вот на фасаде надпись:
«Отстоим!»
А сверху « р» добавлено:
«Отстроим!»
 

 
Позвал я внука со двора
К открытому окну.
– Во что идет у вас игра?
– В подводную войну!
 
 
– В войну? К чему тебе война?
Послушай, командир:
Война народам не нужна.
Играйте лучше в мир.
 
 
Ушел он, выслушав совет.
Потом пришел опять
И тихо спрашивает: – Дед,
А как же в мир играть?..
 

_____

 
Ловя известья, что с утра
Передавал эфир,
Я думал: перестать пора
Играть с войной, чтоб детвора
Играть училась в мир!
 

 
Среди степей плывут суда,
Идут на север с грузом хлеба.
И степь, куда пришла вода,
Впервые отразила небо.
 

 
Над морем солнечной пшеницы,
Над зыбью спелого овса,
Как часовые вдоль границы,
В тумане высятся леса.
 
 
Они стеной стоят на страже,
Качая копьями ветвей,
Чтоб не проник ордою вражьей
В поля кочевник-суховей.
 
 
Покачиваясь величаво,
Стоят деревья-сторожа,
Как богатырская застава
У боевого рубежа.
 

 
В пшенице густой, колосистой
Все утро мотор стрекотал.
Потом стрекотать перестал, —
Обед привезли трактористу.
 
 
У края своей полосы
Сидел человек смуглолицый,
И были светлее пшеницы
Его голова и усы.
 
 
Небритый, большой, седоватый,
Землей он и нефтью пропах,
Но сразу узнал я солдата,
Прошедшего школу в боях.
 
 
Какого он рода и края,
По речи его не поймешь.
То скажет «ищу», то «шукаю»,
То скажет «люблю», то «кохаю»,
То «жито» промолвит, то «рожь».
 
 
Пожалуй, меж областью Курской
И Харьковской так говорят.
– Хочу я податься на курсы, —
Сказал, между прочим, солдат. —
 
 
Механику я розумию,
И средний и полный ремонт.
Гонял на Кавказ грузовые,
Гонял грузовые на фронт.
 
 
А нынче до времени в тайне
Я новую думку держу:
Работать хочу на комбайне.
С войны трактора я вожу.
 
 
Что трактор, что танк – все едино.
Ну, может, комбайн потрудней.
А все-таки тоже машина, —
Хиба ж не управлюсь я с ней?
 
 
Обед свой доел он в молчанье
И хмуро кивнул мне: – Пока! —
А я позабыл на прощанье
Узнать, как зовут старика.
 
 
Исчез он вдали, – безымянный
Работник Советской страны,
Участник великого плана,
Участник великой войны.
 

Одной ладонью в ладоши не ударишь.

Узбекская поговорка

 
В ладоши
Ладонью одной
Не ударишь.
Дóрог в дороге
Друг и товарищ.
 
 
Две неразлучных струны
У дутара.
В дружбе живет
Их счастливая пара.
 
 
Строчка
В стихах
Не живет
Одиночкой.
Дружно рифмуются
Строчка со строчкой.
 
 
С другом вдвоем
Не устанешь от ноши.
В лад ударяют
Под песню
В ладоши.
 
 
В лад
Ударяет
Ладонь о ладонь.
Сталь и кремень
Высекают огонь.
 

 
В классе уютном, просторном
Утром стоит тишина.
Заняты школьники делом —
Пишут по белому черным,
Пишут по черному белым,
Перьями пишут и мелом:
– Нам не нужна
Война!
 
 
Стройка идет в Ленинграде,
Строится наша Москва.
А на доске и в тетради
Школьники строят слова.
 
 
Четкая в утреннем свете,
Каждая буква видна.
Пишут советские дети:
– Мир всем народам на свете.
Нам не нужна
Война!
 
 
Мир всем народам на свете.
Всем есть простор на планете, —
Свет и богат и велик.
 
 
Наши советские дети
Так изучают язык.
 

 
Различным образом державы
Свои украсили гербы.
Вот леопард, орел двуглавый
И лев, встающий на дыбы.
 
 
Таков обычай был старинный, —
Чтоб с государственных гербов
Грозил соседям лик звериный
Оскалом всех своих зубов.
 
 
То хищный зверь, то птица злая,
Подобье потеряв свое,
Сжимают в лапах, угрожая,
Разящий меч или копье.
 
 
Где львов от века не бывало,
С гербов свирепо смотрят львы
Или орлы, которым мало
Одной орлиной головы!
 
 
Но не орел, не лев, не львица
Собой украсили наш герб,
А золотой венок пшеницы,
Могучий молот, острый серп.
 
 
Мы не грозим другим народам,
Но бережем просторный дом,
Где место есть под небосводом
Всему, живущему трудом.
 
 
Не будет недругом расколот
Союз народов никогда.
Неразделимы серп и молот,
Земля, и колос, и звезда!
 

Сатирические стихи и эпиграммы 

 
В палату óбщин, в сумрачный Вестминстер,
Под Новый год заходит человек
С высоким лбом, с волнистой шевелюрой,
С клочком волос на бритом подбородке,
В широком кружевном воротнике.
Свободное он занимает место.
Его соседи смотрят удивленно
На строгого таинственного гостя
И говорят вполголоса друг другу:
– Кто он такой? Его я видел где-то,
Но где, когда, – ей-богу, не припомню!
Мне кажется, немного он похож
На старого писателя Шекспира,
Которого в студенческие годы
Мы нехотя зубрили наизусть! —
Но вот встает знакомый незнакомец
И глухо говорит: – Почтенный спикер,
Из Стрáтфорда явился я сюда,
Из старого собора, где под камнем
Я пролежал три сотни с чем-то лет.
Сквозь землю доходили до меня
Недобрые загадочные вести…
Пришло в упадок наше королевство.
Я слышал, что почтенный Чемберлен
И Галифакс, не менее почтенный,
Покинув жен и зáмки родовые,
Скитаются по городам Европы,
То в Мюнхен держат путь, то в Годесберг,
Чтобы задобрить щедрыми дарами… —
Как бишь его? – мне трудно это имя
Припомнить сразу: Дудлер, Тутлер, Титлер…
Смиренно ниц склонившись перед ним —
Властителем страны, откуда к небу
Несутся вопли вдов и плач сирот, —
Британские вельможи вопрошают:
«На всю ли Польшу вы идете, сударь,
Иль на какую-либо из окраин?» [1]1
  Заключенные в кавычки строчки – из трагедии Шекспира «Гамлет».


[Закрыть]
Я слышал, что британские суда
В чужих морях отныне беззащитны.
Любой пират на Средиземном море
Десятками пускает их ко дну.
И раки ползают и бродят крабы
По опустевшим кубрикам и трапам.
А между тем вельможи короля
Со свитой едут в Рим, как пилигримы, —
Не на поклон к святейшему отцу,
Не для того, чтоб отслужить обедню,
Молясь об отпущении грехов,
А в гости к покровителю пиратов,
К безбожному Бенито Муссолини…
О здравый смысл! Ты убежал к зверям,
А люди потеряли свой рассудок!..
 
 
Я – человек отсталый. Сотни лет
Я пролежал под насыпью могильной
И многого не понимаю ныне.
С кем Англия в союзе? Кто ей друг?
Она в союз вступить готова с чортом
И прежнего союзника предать,
Забыв слова, которые лорд Пéмброк
В моей старинной драме говорит
Другому лорду – графу Салисбюри:
«Скорее в бой! одушевляй французов,
Коль их побьют, и нам несдобровать!..» [2]2
  Две строчки из «Короля Джона» Шекспира.


[Закрыть]
Так говорил в Вестминстерском дворце,
В палате óбщин, строгий незнакомец
В полуистлевшем бархатном кафтане,
В широком кружевном воротнике…
Он речь свою прервал на полуслове
И вдруг исчез – растаял без следа,
Едва на старом медном циферблате
Минутная и часовая стрелки
Соединились на числе двенадцать —
И наступил тридцать девятый год.
 

Декабрь 1938 г.

 
Кличет Гитлер Риббентропа,
Кличет Геббельса к себе:
– Я хочу, чтоб вся Европа
Поддержала нас в борьбе!
 
 
– Нас поддержит вся Европа! —
Отвечали два холопа.
И пустились вербовать
Многочисленную рать.
 
 
Швед
Из города Берлина,
Три бельгийца
С половиной
Да подручный
Дорио
Встать готовы
Под ружье.
 
 
Опереточный
Испанец
С шайкой жуликов
И пьяниц —
Вот фашистский
Легион
Всех мастей
И всех племен.
 
 
Вызвал Гитлер
Риббентропа
И спросил,
Нахмурив лоб:
– Это что же —
Вся Европа?
– Вся! – ответил Риббентроп.
 

  1941 г.

1

Суворовцы-чапаевцы 

 
Бьемся мы здорово,
Рубим отчаянно, —
Внуки Суворова,
Дети Чапаева
 

1941

2

Партизанский плакат

 
Днем барон сказал партизанам:
«Шапку с головы долой»
 
 
Ночью отдал партизанам
Каску вместе с головой
 

   1942

 
Юный Фриц, любимец мамин,
В класс явился на экзамен.
Задают ему вопрос:
– Для чего фашисту нос?
 
 
Заорал на всю он школу:
– Чтоб вынюхивать крамолу
И строчить на всех донос.
Вот зачем фашисту нос!
 
 
Говорят ему: – Послушай,
А на что фашистам уши?
 
 
– Ухо держим мы востро,
Носим зá ухом перо.
 
 
Все, что ухом мы услышим,
Мы пером в тетрадку пишем —
В наш секретный «ташен-бух»
Вот зачем фашисту слух!
 
 
Вопрошает жрец науки:
– Для чего фашисту руки?
– Чтоб держать топор и меч,
Чтобы красть, рубить и сечь.
 
 
– Для чего фашисту ноги?
– Чтобы топать по дороге —
Левой, правой, раз и два!
– Для чего же голова?
 
 
– Чтоб носить стальную каску
Или газовую маску,
Чтоб не думать ничего.
(Фюрер мыслит за него!)
 
 
Похвалил учитель Фрица:
– Этот парень пригодится.
Из такого молодца
Можно сделать подлеца!
 
 
Рада мама, счастлив папа:
Фрица приняли в гестапо.
 

1941

«У кольца нет кольца»

Пословица

 
Враги кричали: «Нет конца
У Ленинградского кольца
 
 
Мечом рассек его боец —
И вот кольцу пришел конец.
 

Отступая, гитлеровцы говорили в приказах о сокращении линии фронта

 
Глаз подбит у негодяя,
И на лбу фонарь,
Но хрипит он, угрожая:
– Ну, еще ударь!
 
 
После волжской жаркой бани Говорил он: – Ну,
Мы сочтемся на Кубани
Или на Дону!
 
 
После Дона и Кубани Он грозил не раз:
– Я вас в рог согну бараний —
Суньтесь-ка в Донбасс!
 
 
Из Донбасса отступая,
Говорил он: – Тпрру!
Дальше ехать не желаю. Суньтесь-ка к Днепру!..
 
 
Очутившись за Дунаем, Он кричал: – Ну да!
Это фронт мы сокращаем.
Двиньтесь-ка сюда!
 
 
«Укоротишь –
Не воротишь!» —
Говорит портной.
 
 
У Берлина
В три аршина
Будет фронт длиной!
 

1944

 
Мне рассказывал смоленский
Паренек:
– В нашей школе деревенской
Шел урок.
 
 
Проходили мы частицы
«Не» и «ни».
А в селе стояли фрицы
В эти дни.
 
 
Обобрали наши школы
И дома.
Наша школа стала голой,
Как тюрьма.
 
 
Из ворот избы соседской
Угловой
К нам в окно глядел немецкий
Часовой.
 
 
И сказал учитель: «Фразу
Дайте мне,
Чтобы в ней встречались сразу
«Ни» и «не».
 
 
Мы взглянули на солдата
У ворот
И сказали: «От расплаты
НИ один фашист проклятый
НЕ уйдет!»
 

Перед последней «тотальной» мобилизацией мобилизацией 1945 года фашистский генерал Дитмар озаглавил свой очередной обзор:«Дело дошло до триариев».

 
Когда, бывало, в старину
Вели латиняне войну
С народом Галлии, Швейцарии, —
В несчастье обращался Рим
К последним воинам свом:
«До вас дошел черед, триарии!»
 
 
И нынче Дитмар-генерал
В минуту краха и аварии,
Накинув тогу, пропищал:
«До вас дошел черед, триарии!»
 
 
Откликнулись на этот зов —
И то под страхом наказания —
Ряды тотальных стариков,
Мобилизованных в Германии.
 
 
Они идут – за взводом взвод —
Из Вюртемберга, из Баварии.
Спросил фон Дитмар: «Что за сброд?» —
«А это, батюшка, триарии!»
 

В фашисткой Германии объявлена новая «сверхтотальная» мобилизация.

Из газет

 
Два у Шнабеля сына, как и он, два кретина.
Говорит им папаша: «Ребята,
Самолет заводите, миномет зарядите
Да возьмите-ка два автомата.
 
 
Нынче пишет газета: в обе стороны света
Отправляет наш Фюрер отряды.
Посылаю я Макса разгромить англосакса,
Мориц, русских громи без пощады!
 
 
Привезите побольше из России, из Польши
Шерсти, кожи, мехов побогаче.
Я оставлю в наследство вам солидные средства
И свою пивоварню в придачу!»
 
 
Сыновья с ним простились, в путь дорогу пустились.
Шнабель думает: «Где мои парни?»
Только вместо ответа бомба грохнула где-то
В самом сердце его пивоварни.
 
 
Одинок и печален, он стоит меж развалин.
В небе гулко гудят бомбовозы.
Вдруг письмо с Украины: фотография сына
На кресте из плакучей березы.
 
 
Снова бомба валится. Шнабель в норах таится.
Вдруг приходит второе известье:
Крест дубовый над Максом, что грозил англосаксам,
Крест дубовый в Парижском предместье.
 
 
Фронт восточный все ближе, англосаксы в Париже.
Над империей звон погребальный.
Старый Шнабель хлопочет, – на войну он не хочет,
Но готовится к новой «тотальной».
 

 
В автобусе встретился с Морицем Макс.
Спросил он: – Как ваши делишки?
Веселого мало, находите? Так-с!
Отмечу я в памятной книжке!..
 
 
Встревоженный Мориц прервал его: «Вас?
Вас заген зи [4]4
  Was? Was sagen Sie? – Что? Что вы сказали? (нем.).


[Закрыть]старый знакомый?
Я тоже могу донести, что у вас
Приемник имеется дома!»
 
 
У Макса в глазах замелькали огни,
Слетела от ужаса шляпа.
И оба стремглав побежали они
Кратчайшей дорогой в гестапо.
 

 
У подъездов Фридрихсплатца,
У дверей кино
Немцам по двое скопляться
Не разрешено, —
 
 
Потому что там, где двое
Или больше двух,
Слово искра, сам собою
Возникает слух.
 
 
Вот покрытый сединами
Немец-генерал,
Наклонившись к рыжей даме,
Что-то прошептал.
 
 
Полицейский! Полицейский!
Манием руки
Этот заговор злодейский
В корне пресеки!
 
 
Почему же ты ни с места?
Догоняй, свисти!
Неужели от ареста
Дашь ты им уйти?
 
 
Что я вижу?
Ты недаром
К преступленью глух.
Ты в беседе со швейцаром
Распускаешь слух.
 
 
Этот слух пойдет по дому,
По другим домам,
От жильца пойдет к другому,
Как по проводам.
 
 
Так, по городу летая,
Запрещенный слух,
Словно стрелка часовая,
Совершает круг.
 
 
Слухи, слухи, как зараза,
Ширятся, растут.
Все отчетливее фраза:
«Гитлеру капут!»
 

1945

 
Вы – предсказатель! Вы – пророк!
Предвидели вторжение.
 
 
Вот вам на голову венок —
И наше поздравление!..
 

 
Проходит поезд бронированный
Глубокой ночью без огней.
Сидит в вагоне, как прикованный,
Злодей, боящийся людей.
 
 
Кочует фюрер по Германии,
От всех скрывая свой маршрут,
Но все равно без опоздания
Прибудет к станции Капут.
 

  1944

«Здесь неуместен разгул животных

инстинктов, как за рубежом».

Из фашистских газет 1945 года

 
Из-за границ
Вернулся Фриц
К себе домой – в Германию.
И слышит, он
Со всех сторон
Такие восклицания:
 
 
«Послушай, Фриц! —
Со всех страниц
Кричат ему газеты. —
Зачем ты грабишь частных лиц?
Зачем насилуешь девиц?
Очнись, подумай, где ты!
 
 
Ты не во Франции теперь,
Не в селах Украины.
Послушай, Фриц, скорей умерь
Ты свой инстинкт звериный.
 
 
Когда-то грабил ты и жег
Деревни Белоруссии,
А нынче грабишь ты, дружок,
Дома Восточной Пруссии…
 
 
За рубежом
Ты грабежом
Был занят непрестанно.
Но грабить свой, немецкий, дом —
По меньшей мере странно!»
 
 
В ответ раздался стекол звон
И хриплый голос Фрица:
«Я не могу, – воскликнул он,
Уже остановиться!
 

1945

«Война является естественным состоянием человека».

А. Гитлер

«…Никому из нас не придет в голову

расхваливать войну, как таковую».

Из фашистской газеты «Вестдейтчер беобахтер»

 
– Нет, война, как таковая,
Не легка и не сладка! —
Говорит передовая
Из фашистского листка.
 
 
А когда-то, в дни былые,
Клялся фюрер, что война,
Как родимая стихия,
Немцам истинным нужна.
 
 
Почему же неизвестный
Журналист в передовой
Отзывается нелестно
О войне, как таковой?
 
 
Потому что на Востоке
В грозной схватке боевой
Немцам дал урок жестокий
Сталинград, как таковой.
 
 
Потому что из Туниса,
Где сдалась фашистов рать
Только Роммель, точно крыса
С корабля успел удрать.
 
 
Потому что с небосклона
Самолетов слышен вой
И летит за тонной тонна
На Берлин, как таковой.
 
 
Так, в минуту роковую
Фюрер смутно разобрал,
Что войну, как таковую,
Навсегда он проиграл!
 

«… И к былям небылиц без счету прилыгал».

И.А. Крылов, «Лжец»

 
Фон Роммель, старый лжец,
Который некогда грозился взять Суэц,
С корреспондентами гуляя в чистом поле,
Рассказывал про европейский вал
И к былям небылиц без счету прилагал.
 
 
– Вы видите, друзья, цветут здесь каприфоли,
Ромашки, ландыши, и тмин, и бальзамин,
А под корнями их – два миллиарда мин!..
 
 
Смотрите, на лугу траву жуёт корова.
Даю вам слово,
Что минами она у нас начинена
И, если ток включить, взрывается она!
Мы всё минируем – от хлева до овина.
Вот немка к нам идёт. «Как ваше имя?»
«Минна!..»
 
 
Услышав сей ответ, пугливый журналист
От Минны бросился бежать, дрожа, как лист,
И больше к Роммелю не ходит для беседы,
Боясь коровьих мин и женщины-торпеды.
 

______

 
У басенки моей простейшая мораль:
Границы должен знать и самый пылкий враль.
Пускай припомнит он один закон старинный, —
Что при плохой игре не помогают мины!
 

В Виши обсуждался вопрос о переезде «правительства» Петэна в Париж. Петэн заявил, что он опасается враждебного отношения парижан.

 ПЕТЭН – ЛАВАЛЮ

 
Приглашают нас в Париж,
Говоришь?
Чтоб повысить наш престиж,
Говоришь?
 
 
Нет, мерси, мон шер [5]5
  Mon cher – мой дорогой (франц.).


[Закрыть]Лаваль,
Очень жаль,
Но поеду я едва ль,
Пьер Лаваль.
 
 
Я поехать был бы рад,
Да навряд
Нас в Париже захотят.
Так-то, брат!
 
 
Там нас немцами зовут,
Старый плут,
Чужеземцами зовут,
Старый плут!
 
 
Люди ставят нам в вину, —
Антр ну [6]6
  Entre nous – между нами говоря (франц.).


[Закрыть], —
Что мы продали страну.
Вот те ну!
 
 
Мол, продались торгаши
За гроши.
Лучше будем жить в тиши,
Пить Виши…
 
 
Приглашают нас в Париж,
Говоришь?
Не поеду я в Париж.
Нет, шалишь!
 

Пьер Лаваль высказал в печати свою скорбь по поводу начавшегося освобождения Франции.

Из газет

 
Они вдвоем смотрели вдаль
Из-за бетонных стен.
«Стреляют!» – вымолвил Лаваль.
«Палят!» – сказал Петэн.
 
 
«Беда!» – подумал Пьер Лаваль
И впал в глубокую печаль.
 
 
Он, как премьер и как француз,
Не может не грустить:
Его страну от рабских уз
Хотят освободить.
 
 
Глядит сквозь щелку Пьер Лаваль,
И грустью он объят.
Он понимает, что едва ль
Грехи ему простят.
 
 
Что продал недругам давно
Он совесть и страну,
И вместе с ними суждено
Ему идти ко дну!
 

 
…Не для торжественных речей,
Не для банкетов светских
Собралась шайка палачей,
Гаулейтеров немецких.
 
 
Один-единственный вопрос
Интересует их всерьез,
А суть вопроса вкратце:
Куда им всем деваться?
 
 
Они, гаулейтеры, вчера
От Минска до Версаля
И от Ламанша до Днепра
Европой управляли.
 
 
Теперь у них переполох,
Им тесно в душной банке.
Сидит в котле гаулейтер Кох,
В котле – гаулейтер Ганке.
 
 
Иных уж нет, а те – в пути,
Готовятся к отлету…
Но где бездомному найти
Гестаповцу работу?
 
 
Кули таскать? Рубить дрова?
За это платят скудно.
Притом дрова – не голова.
Рубить их очень трудно!
 
 
Лудить, паять, кроить, дубить
Труднее, чем дубасить.
Носить трудней, чем доносить,
И легче красть, чем красить.
 
 
Так что же делать? Вот вопрос.
Ответа ждет гаулейтер.
Но, хвост поджав, как битый пес,
Дрожит и сам ефрейтор.