Текст книги "Ненавидь меня (ЛП)"

Автор книги: Саммер О'Тул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава 7
Девичник

Эффи

Странное чувство – смотреть на свои руки и думать, как бы они выглядели, покрытые кровью.

Я была так близко к тому, чтобы нажать на бутылку чуть сильнее, чуть дальше. В этот момент Мира была мной, и я ненавидела ее. Я увидела, как Мира смотрит на Финна, и увидела себя. Я видела, как она дрожит и склоняется перед его доминирующим поведением, и я, черт возьми, видела себя.

Мои братья убили своего первого мужчину в шестнадцать лет. Некоторые дети получают машину в шестнадцать лет, когда им выдают водительские права. В нашей семье ты получал машину, когда убивал кого-то. И ты рождался сыном.

Вместо этого меня учили сидеть прямо, держать рот на замке и выглядеть красиво. И посмотрите, к чему это привело. Под пальцем очередного сраного мужика.

Я смеюсь над этой мыслью, оставшись одна в своей импровизированной спальне, потому что я могла бы говорить о Финне или Хадсоне. Мой отец никогда не учил меня сопротивляться, потому что ему нужно было, чтобы я была покладистой и зависимой. Опасно, когда женщина начинает верить в свои силы.

Но, несмотря на то, что у меня нет такой подготовки, как у моих братьев, я все равно пытаюсь сопротивляться. Я проиграла несколько битв, но я не проиграла войну.

В конце концов, я поставила Лиса Финнеа на колени… дважды.

Интересно, понял ли он то же самое, ведь от него не было вестей уже два дня.

Если я смогла перевернуть сценарий в одну сторону, может быть, я смогу перевернуть его снова и использовать его собственную стратегию против него.

Я боюсь, что команда узнает, что он шантажирует меня и что их целью является семья, но эти женщины – лучшие из лучших. Я уверена, что они сумеют справиться с ситуацией, в которую я нас поставила.

Я соскальзываю с кровати и открываю свою дверь, из которой открывается прямой вид на гостиную квартиры. Хадис, Линни и Маргарита уже там, расположившись на простом диване темно-синего цвета и кресле кремового цвета. Квартира была обставлена мебелью, и хотя в ней нет ничего особенного, она делает временное проживание здесь достаточно комфортным. Она напоминает мебель в гостинице – вроде бы и красивая, но прочная.

Я иду на кухню и беру бутылку вина, переплетая между пальцами четыре стеклянных стебля, а затем возвращаюсь в гостиную. Я опускаюсь на колени у журнального столика и откупориваю вино: "Я хочу тебе кое-что сказать…"

"Я выиграл", – говорит Хадис, и остальные женщины смеются. Я поднимаю глаза, смущаясь.

"Мы поспорили, что ты расскажешь нам, что происходит у тебя с Фоксом Финнеа", – объясняет Линни, и я опускаю бутылку, чтобы не расплескать ее.

"Понятно…" Нет смысла отрицать, даже если они еще не знали, я собиралась им рассказать. Я откидываюсь на пятки и осматриваю их лица. Они не выглядят злыми… или самодовольными… скорее забавными. "Что ты знаешь?"

"У него что-то есть на тебя, но мы не знаем что. И мы предположили, что, раз мы все еще живы, он не рассказал о нас своему старшему брату". Линни говорит непринужденно, но ее глаза пристально смотрят на меня. "Но мы можем играть в догадки всю ночь, или ты можешь просто сказать нам".

"Хорошо, – я начинаю наливать вино, пытаясь сформулировать свои слова.

"Только три бокала. Хадис не пьет", – добавляет Маргарита, и я киваю.

Когда я закончила и все желающие получили по бокалу, я начинаю. "Мы с Финном были хорошими друзьями. Родственные дела и все такое. Но после этого… Что вы знаете о его отце?"

"Все".

"Хорошо, ну, вы можете себе представить, что после этого мы не были друзьями. Недавно мы снова встретились…" Я внутренне вздрогнула, употребив то же слово, которое он использовал в разговоре с Хадсоном. "То, что я считал случайной встречей, очевидно, таковой не являлось. У него есть видео и фотографии всего, и он хочет, чтобы я предоставила ему информацию о нашей операции "или иначе", – говорю я с воздушными кавычками.

Хадис наклоняется вперед, опираясь локтями на колени, в ее глазах появляется возбужденный блеск. "Это гениально".

"Блестяще?" Я делаю большой глоток вина.

"Он ничего не знает, потому что ты ничего не знаешь…"

"Он знает цель", – признаюсь я.

Она машет рукой. "Это не имеет значения. Банки всегда знают, что их деньги – это цель. Музеи всегда знают, что их искусство – цель. Но поскольку он не знает, мы можем скормить ему именно то, что хотим, чтобы он знал. Так что…" Она откинулась назад и собрала свои крашеные светлые волосы в хвост. "Что мы хотим, чтобы он знал?"

«Так как же вы все познакомились?» спрашиваю я, наконец, спустя два часа. Мы уже точно спланировали, что расскажем Финну и что они будут делать вместо этого, и в данный момент просто обсуждаем их любимые места, где можно поесть с тех пор, как они оказались в городе.

Они все смотрят на Линни, которая слегка хихикает. "Наверное, можно сказать, что у нас у всех семейный бизнес. Мой отец был грабителем банков, как и его отец, и отец его отца… Вы улавливаете идею, не так ли?" Я наклоняюсь вперед, завороженная.

Маргарита смеется. "В некоторых семьях есть милые рождественские или пасхальные традиции. Традиция нашей семьи – грабить банки".

"Нашей?" спрашиваю я, пытаясь найти хоть какое-то семейное сходство между ними. Это трудно заметить, но не невозможно, учитывая смелые, вьющиеся светлые волосы Линни и тугую челку Маргариты.

"Двоюродные сестры, – продолжает Линни, – но с Хадис мы познакомились, когда магазин бриллиантов, в котором я работала – разумеется, ограбили, – наняли архитекторов для перепланировки".

"Я была стажером, в то время еще училась в университете", – добавляет Хадис.

"И я заметила, что она приходила отдельно от своих коллег и просила планы и информацию о вещах, которые не имели никакого отношения к работе, на которую она была нанята. Схема системы воздуховодов, чертежи помещения хранилища, название кровельной компании…" Линни отхлебнула вина и весело посмотрела на Хадис. " Похожие вещи узнаются".

"Вы обыскали это место?" Я смотрю на Хадис, которая с озорной улыбкой поднимает брови.

"Это у меня в крови. Я из семьи контрабандистов. Когда я росла в Иране, мне казалось, что почти все, что не сделано в Иране, незаконно. Западная музыка и одежда, неисламское искусство или искусство с любой наготой, алкоголь. Но если ты знал нужных людей и имел достаточно денег, ты мог достать почти все, что угодно, у таких людей, как мои родители.

" Ты контрабандой провозила алкоголь, хотя сама его не пьешь?"

"То, что я решила исповедовать ислам таким образом, не означает, что все должны быть вынуждены делать то же самое. Кроме того, наши самые большие клиенты всегда были в правительстве. Лицемеры, все они".

"Правда? И какие вещи для них вы могли бы достать?"

"Много чего. Сочные спортивные костюмы, журналы "Плейбой", DVD-диски "Звездные войны". Однажды альбом American Idiot для дочери спикера". Она пожимает плечами, и я смеюсь, но мне трудно представить Green Day в качестве нелегальной контрабанды.

Я выливаю остатки второй бутылки вина в свой бокал. "Так как же вы оказались в архитектурном бюро в Париже?"

"Мои родители иммигрировали во Францию, когда я была подростком. Я поступила в университет с намерением стать честным архитектором, но мой мозг постоянно думал о том, как проникнуть в здания, а не о том, как их создавать".

"Я помню тот день, когда Линни позвонила мне". Маргарита села. "Она была так взволнована. Она сказала: "Кто может лучше знать слабые места здания, чем люди, которые его построили".

"Наши отцы не могли угнаться за новыми банковскими технологиями, поэтому мы выбирали все более мелкие цели. Ювелирные магазины, бронированные автомобили. Но я знала, что с опытом Хадис мы сможем выйти на новый уровень и достичь целей, о которых раньше только мечтали". В том, как говорит Линни, чувствуется энергия. Гордость за то, что она создала.

"И она столкнулась со мной, когда я в следующий раз пришла за материалами". Хадис усмехается. "И родилась компания Les Arnaqueuses".

Глава 8
Дикий жеребец

Финн

Я с нетерпением ждал, когда они сделают свой ход. И мне просто чертовски повезло, что единственный раз за десять лет, когда Кэш уезжает в отпуск, приходится на то же время, когда самая элитная в мире команда грабителей решает сделать с нами свой ход. Но я не могу сделать шаг без Кэша, поэтому мне нужно выиграть время.

Я не доверяю Эффи.

Пока она не даст мне повода. А пока она только дала мне повод думать, что не относится к этому серьезно. Думать, что она может заявиться ко мне на работу и предъявлять мне требования. Что за трюк она устроила с Мирой?

В горле пересохло, когда я вспомнил шелковистость ее бедер под моей ладонью, когда я раздвинул ее колени. Я помню, как поднял взгляд с ее колен и увидел, как она решительно сжала челюсти и с жаром посмотрела на Миру. Она выглядела как проклятый воин.

Но она закрутилась. Она срывается и принимает необдуманные решения.

Ее бросили на дно, и она отчаянно пытается удержаться на плаву. Даже самые сильные солдаты могут утонуть.

Я не могу понять ее. Поэтому мне хочется схватить ее за горло и вытрясти из нее всю правду. Но в то же время мне хочется держаться подальше, сохранять дистанцию, просто наблюдать за ней, вбирать ее в себя, как животное в дикой природе.

Она непредсказуема, это точно.

И она до сих пор ничего не рассказала мне о своем плане. И я устал ждать.

Финн: Персик. 20 минут.

Эффи: Нет.

Я не могу отрицать того, как мой член подпрыгивает от ее готового неповиновения, как мой рот наполняется желанием разбить ее на части, но только "да, пожалуйста". Да, сэр.

Финн: Я знаю, что тебе нравится быть грубиянкой, но нам нужно встретиться.

В ожидании ее ответа я постукиваю ногой по ножке стула. Я открываю ящик стола в задней части офиса "Дена" и достаю из него растущий запас трусиков Эффи. Я кручу порванную ткань "Персика" на пальце и улыбаюсь про себя.

Я беру их в руки и фотографирую, когда они свисают с моего пальца, а в кадр попадают и другие трусики из ящика.

Финн: Мне не терпится пополнить свою коллекцию.

Это вызывает у меня немедленную реакцию.

Эффи: Ты охренел.

Финн: Это «да»?

Эффи: Нейтральная территория по моему выбору. Я пришлю тебе адрес.

Салун «Дикий жеребец».

Я рассматриваю обветренное деревянное здание. Красная краска облупилась до ржавого цвета, дверь и окна отделаны древесно-зеленым. Зеленые колонны поддерживают крышу крыльца из гофрированного железа.1

Более чем в часе езды за чертой города это, безусловно, нейтральная территория.

Я жду в машине, полагая, что Эффи еще не приехала, поскольку на грязной стоянке стоят только замызганные, грузовики. Мы находимся в сельскохозяйственной части округа, рядом с фермами Бартлетта, и я думаю, заметила ли Эффи или это просто совпадение.

Я не могу быть уверен, потому что она сама выбрала это место, но мне кажется, что безвестность этого места – это просто компенсация за ее глупое решение встретиться со мной в " Персике" в прошлый раз. Я беспокоился, что она не так умна, как мне показалось, когда она предложила встретиться там, но после того, как Мира рассказала мне, что произошло в гримерке, мои опасения развеялись.

Она всю жизнь провела на скамейке запасных и только сейчас вышла на поле. Ошибки неизбежны, но она быстро учится. Даже если ехать в такую глушь – та еще морока.

Через несколько минут на парковку заезжает внедорожник Mercedes, такой же неуместный, как и мой BMW. Я наблюдаю в зеркало заднего вида, как открывается дверь и – охреневаю.

Желтый сарафан, струящийся по ее изгибам, слишком мил для того, что я хочу с ней сделать. Но я уверен, что она так и хотела. Она думает, что она всего лишь пешка, но она знает, как играть в эту игру, как никто другой. Она делает это с изяществом и тонкостью, а не с яростью и резней. Одно может быть эффективнее, но другое не менее смертельно.

Мой телефон пиликает, и я делаю вид, что пульсация в груди от того, что она написала мне сообщение, не существует. Это было бы чертовски по-детски, если бы я так поступил.

По-детски и обременительно.

Эффи: Я здесь, ты на месте?

Я не отвечаю сразу, давая себе еще несколько секунд, чтобы впитать ее. Ее темно-каштановые волосы ниспадают по спине. Ее карие глаза обследуют припаркованные машины. Я знаю, что она заметила мою машину, потому что она встает прямо и опускает руки.

Я наблюдаю за ней в зеркало, когда она подходит, и от ее шагов поднимаются маленькие облачка пыли. Я делаю вид, что не замечаю ее, даже когда она подходит к окну со стороны водителя и стучит по стеклу. Не отрывая головы от телефона, я протягиваю палец и слышу, как она стучит по стеклу. Я наслаждаюсь ее разочарованием.

Когда я наконец обращаю на нее внимание, она смотрит на меня сверху вниз. Она нетерпеливо скрещивает руки, но все, о чем я могу думать, это о том, как от этого движения поднимаются ее сиськи.

Я опускаю стекло. "Я мог бы выйти, если бы ты не стояла перед моей дверью".

Ее губы дергаются. "Я буду внутри, в баре", – резко отрезает она. Когда она направляется к зданию, я слышу, как она бормочет. "Господи, мне уже нужно выпить". Мои руки сжимаются в кулаки, когда я смотрю вслед удаляющейся девушке.

Внутри салуна все именно так, как я ожидал увидеть снаружи. Пожелтевший американский флаг на стене рядом с пивными плакатами и оленьими головами. Публика – рабочий класс, над бильярдным столом, где собралось большинство людей, жужжит неоновая вывеска. Здесь пахнет старым сигаретным дымом и жареной едой, а деревянный пол липнет к обуви.

За большой дубовой барной стойкой стоит женщина в майке, она готовит напиток для Эффи. У меня волосы на затылке встают дыбом, когда я вижу, как все мужчины в этом месте бросают на нее косые взгляды. Рукава ее платья спускаются до плеч, демонстрируя бронзовые ключицы, и я готов поспорить, что каждый говнюк в этом месте представляет себе, как будет выглядеть этот участок кожи с его гребаной меткой на нем.

Как будто у них есть свой собственный разум, мои пальцы тянутся к пистолету, засунутому в джинсы.

Не то чтобы она была моей.

Но уж точно не их.

Я придвигаю табуретку рядом с ней, когда песня меняется и скрежет по полу становится громким в относительной тишине. Она бросает на меня косой взгляд и заканчивает разговор с барменом, как будто меня здесь и не было.

Я не люблю, когда меня игнорируют, это неуважительно. И это подлило бы масла в огонь, постоянно разгорающийся у меня под кожей, если бы я подумал, что она действительно меня игнорирует. Но это не так.

Она может не смотреть на меня, но все ее внимание приковано ко мне. Это видно по тому, как она возится со своей соломинкой, словно пытаясь успокоить зуд, вызванный моим присутствием. Это видно по тому, как она глубоко глотает, не делая ни глотка, отвечая на фразу бармена "Приятного аппетита" словами "Спасибо, вам тоже".

Она нервничает. Я заставляю ее нервничать. Это не новое понимание, но оно все равно восхитительно.

Когда бармен уходит, я поворачиваю ее вращающийся стул к себе. Ее руки взлетают для устойчивости, одна ложится на барную стойку, другая – на мое бедро. В моей груди мгновенно раздается гром при малейшем – пусть даже случайном – ее прикосновении.

"Если бы я не знал лучше, я бы подумал, что ты скучала по мне", – говорю я, глядя вверх и вниз между ее рукой на мне и ее глазами. Она отдергивает ее, оправляет юбку и выжидающе смотрит на меня. "Ты хочешь мне что-то сказать, принцесса?"

К барной стойке рядом со мной подсаживается пара мужчин, и она с беспокойством смотрит на них. Она встает. " Давай потанцуем".

Мой кулак сжимается в шар, и одновременно с этим сжимается челюсть. "Я не танцую".

" Ты слишком близко", – кивает она на мужчин.

"Тогда мы подвинемся". Я встаю и беру ее за руку, топая к высокому столу.

Она выдергивает свою руку из моей, и мне приходится бороться с желанием прижаться к ней покрепче. "А что, если кто-то снова подойдет близко? Мы не можем продолжать играть в лягушку в баре. Это чертовски подозрительно".

"Я думал, что смысл выбора места в глуши в том, что никто не узнает, кто мы такие".

"Это не тот риск, на который я готов пойти. А теперь, блядь, потанцуй со мной". Она хватает меня за бицепс, и я позволяю ей вытащить меня на танцпол, несмотря на протесты в моей голове. Я напрягаюсь, когда она кладет обе руки мне на плечи и прижимается бедрами к моим.

"Только не говори мне, что ты боишься немного потанцевать?" Ее губы сворачиваются в угол, и я прикусываю язык. "Ты убиваешь людей, зарабатывая на жизнь – и я уверена, что и для развлечения тоже, – но не умеешь танцевать?"

"Ты тянешь время".

"А ты боишься танцевать". Она улыбается и обхватывает мою шею руками, притягивая меня ближе, так что я вынужден раскачиваться вместе с ее телом. Я даже не могу оценить ее мягкие сиськи, прижатые к моей груди, или то, как ее бедра скрежещут о мои, из-за дурацкого шума в моей голове.

Шум, который требует, чтобы лис никогда не показывал слабость.

И как бы это ни было глупо, но танец – это слабость, а годы тренировок по выживанию заставляют меня трещать по швам, чтобы избежать этого.

Я притягиваю ее ближе к себе за талию и опускаю рот к ее уху. "Начинай говорить, принцесса".

"Что ты хочешь знать?" Ее собственное дыхание трепещет на моей шее, а в животе оседает тяжелая, горячая тяжесть.

Как звучит твой голос по утрам. Какие звуки ты издаешь во сне. Как бы ты смотрела на меня, если бы не презирала. "Все.

"Ты держишь меня на расстоянии, я мало что знаю".

"Этого недостаточно."

"Придется." Она смотрит на меня с вызовом в глазах.

Я заправляю прядь волос ей за ухо и прижимаюсь к ее челюсти. "Ты любишь играть в игры, не так ли, милочка?"

"Не так много, как ты. Хотя должен признать, что твои уже немного устарели". Она делает шаг назад, берет меня за руку и поворачивается под моей рукой, на ее губах играет насмешливая улыбка.

Мой взгляд блуждает по маленькому кусочку бедра, обнаженному ее взметнувшейся юбкой. Я позволяю ей повернуться ко мне спиной и фиксирую ее на месте, положив твердую руку ей на бедро, а другой зафиксировав ее руку на моей руке, как это делали в тех старых танцах.

Чтобы отвлечь ее от моих неловких и неуклюжих попыток выстроить ритм, я делаю ей предложение, от которого она не может отказаться. "Тогда давай сделаем это интереснее. Ты дашь мне солидную порцию информации, и если она окажется полезной, я все сотру".

Ее ноги останавливаются, и она с надеждой вздыхает. ""Все удалишь? Это не какой-нибудь семантический трюк или извращенная фраза?"

"Все до единого доказательства того, что эта ночь когда-либо существовала".

"Ладно, это не так много, но…" Она быстро осматривает пол бара, прежде чем продолжить – я бы сделал то же самое, если бы уже не обращал внимания на каждого человека, который входил в дверь с момента моего появления. "Крыша. Это единственный вход, на котором никогда нет людей. Я не знаю, что именно они собираются делать, но они создадут какую-нибудь проблему, для устранения которой придется строить леса…"

" Ты хочешь, чтобы я дал им лестницу прямо в крепость, да?"

"Что-то в этом роде". Она пожимает плечами, и я пытаюсь прочитать на ее лице хоть какой-то намек на то, что она лжет. Но вместо этого я фиксирую внимание на небольшом скоплении царапин вокруг ее глаза, которого я никогда раньше не видел.

"Когда это случилось?" Я даже не осознаю, что протянул руку, чтобы погладить шрамы большим пальцем, пока не почувствовал ее горячую кожу и она не откинула голову назад.

"За десять лет многое произошло, Финн". Она вырывается из моих объятий, и ее сапоги цокают по полу по направлению к выходу. Я чувствую каждый шаг, как свинцовый шарик, приземляющийся в мой живот.

Я бегу за ней, хватаю ее за запястье, когда догоняю ее на парковке. Я разворачиваю ее к себе, и мое горло сжимается в комок, когда я вижу, как ее глаза застилает вода.

"Что это было, черт возьми, Эф?"

Она ударяет меня локтем в грудь, и я отпускаю ее запястье, ее голос напрягается от внезапных эмоций: "Не начинай делать вид, что тебе не все равно. Не сейчас, Финн".

Я отпускаю ее. Моя броня слишком толста, чтобы ее слова могли ее пробить.

Я думаю.

1. Bottom of the River – Delta Rae |

Глава 9
Тарелки, рамки для фотографий и картины

Эффи

10 лет назад

Иногда, когда отец злится, я вижу его за версту. Меняется воздух, покалывает в шее. Это жуткое чувство, когда ты знаешь, даже не имея доказательств, как если бы ты чувствовала, что за тобой наблюдают.

Когда это происходит, я понимаю, что должна запереть дверь до того, как он появится. Пусть он стучит и колотит по дереву и жалеет, что это не мое лицо.

Но сегодня я этого не ожидала.

В маминой туалетной комнате густо пахнет ее духами и лаком для волос, но там самые лучшие зеркала в доме. Я хочу попробовать себя в портретной живописи вместо привычных пейзажей. Фигурные эскизы автопортретов были бы хорошим началом, и этот туалетный столик с тремя панелями зеркал был бы превосходен. Два последних зеркала – на шарнирах, чтобы можно было получить разные ракурсы. Я выкручиваю половину лампочек-шаров по периметру, чтобы приглушить свет – я не пытаюсь прорисовать каждую пору.

Я уже приступаю к третьему эскизу, когда дверь распахивается, громко ударяясь о стену. Я вижу в зеркале красное, перекошенное лицо отца.

"Как мать, так и дочь, для кого ты здесь распутничаешь, Эвфемия?" Плевок попадает мне на щеку, когда он оттягивает мою голову назад за грубую горсть волос.

На столе нет косметики, только ручки и бумага. "Я рисовала…"

"И как, ради всего святого, ты умудрилась разбить все лампочки? Ты испорченный ребенок, ты ломаешь все, к чему прикасаешься". Прежде чем я успеваю объяснить, что они не сломаны, моя голова запрокидывается вперед, и я врезаюсь носом в столешницу.

Глаза мгновенно заслезились, а в горле появилась медная струйка. Я пытаюсь отодвинуть свои эскизы, чтобы не испачкать их кровью. Они не очень хороши, но я хотела бы их сохранить. К сожалению, это только привлекает внимание моего отца.

"Ты сама. Это все, о чем ты, блядь, думаешь". Он протягивает мне лист бумаги и с презрением смотрит на мою работу. "Отец небесный, скажи мне, чем я заслужил такую самодовольную суку-дочь?" Я подпрыгиваю от звука разрыва, когда он разрывает мою работу в клочья.

Я должна была это предвидеть. У него есть склонность уничтожать все, что он видит, когда он в таком состоянии. Тарелки. Рамки для картин. Картины.

Он берет со стола еще одну, и я использую те несколько секунд, которые потребовались ему, чтобы разорвать ее пополам, чтобы засунуть единственную оставшуюся в кармане.

"Прибери это". Он достает из рукава пиджака шелковый носовой платок и бросает мне. "И не пачкай кровью мой ковер".

Я не смотрю, как он уходит, а просто слушаю, как его итальянские мокасины скребут по ковру, когда он пересекает комнату и так же громко хлопает дверью, как и вошел. Я вытираю нос, нюхаю и глотаю ржавый привкус собственной крови, стекающей по горлу.

Мой телефон вибрирует на тумбочке, и я подпрыгиваю от неожиданного звука в тихой комнате.

Я не смотрю на определитель номера и быстро отвечаю, чтобы прекратить пронзительный звук. "Алло?"

"Привет, Эфф, я в углу". Успокаивающее тепло проникает в мои кости от улыбки в голосе Финна, и я представляю, как его левый глаз морщится в уголке, когда он улыбается1.

"Я потеряла счет времени, пока рисовала, но я скоро буду".

"Хорошо, скоро увидимся".

Я вытираю слезящиеся глаза тыльной стороной ладони и осматриваю носовое кровотечение, которое в основном прекратилось, вытираю кончик носа, затем убираю растрепанные остатки своих набросков и закручиваю лампочки.

Открыв дверь в ванную, я прислушиваюсь, нет ли отца, пытаясь определить его местонахождение в большом доме. К счастью, я слышу, как он кричит кому-то по телефону на кухне в конце коридора. Несмотря на то, что я точно знаю, как далеко он находится, я бегу к входной двери с колотящимся сердцем, как будто он может выскочить в любой момент.

Мои братья стоят у подъезда, курят у своих машин. "Эй, ты куда?" кричит Джанни, бросая окурок на землю.

"На улицу". Я поднимаю брови и бросаю на него нетерпеливый взгляд.

"Да, ладно, не говори". Он смеется. "А папа знает?"

"Он будет рад, если я исчезну с его глаз, поверь мне".

"Неважно", – машет он рукой и возвращается к разговору с Ренцо. Не то чтобы я ожидал, что их это волнует, учитывая, что они заступались за меня в общей сложности ноль раз.

Как только я исчезаю из поля их зрения, я перелезаю через железную ограду, окружающую нашу территорию, чтобы не иметь дело с охранниками у ворот, и бегу остаток пути по тротуару. Мне не нужно бежать, никто меня не преследует, но при виде Финна у меня всегда возникает нервное чувство головокружения.

Как будто меня переполняет энергия, и я должна бежать, чтобы выплеснуть ее.

Я слышу, как урчит его старый пикап, еще до того, как вижу его. Он единственный из моих знакомых, у кого нет роскошной машины стоимостью не менее четверти миллиона. Он говорит, что это потому, что у новых машин мало проблем. Ему нравится возиться под капотом и чинить детали, которые всегда ломаются в старых машинах. Я не понимаю, чем это привлекает его, но не могу сказать, что мне не нравится, как он выглядит в своем засаленном комбинезоне и без рубашки под ним.

Я прикусываю щеку, пытаясь выкинуть образ из головы, пока сажусь в кабину, чтобы не покраснеть. Он откидывается на широкое сиденье, протягивает мне руку и затаскивает внутрь.

"Привет." Я говорю, слегка запыхавшись, и быстро добавляю: "Я бежала", – пожимая плечами, чтобы объяснить, почему я запыхалась. Потому что это точно не из-за того, как его темные волосы касаются ресниц и как сжимаются мои легкие, когда я встречаюсь взглядом с его зелеными глазами.

"Эй, – его улыбка сменяется хмурым взглядом, – у тебя кровь". Он озабоченно сдвигает брови, и я быстро отворачиваюсь к окну, вытирая нос рукавом. Черт.

"Твой отец?" На рык Финна набегает черная тень, холодная и мстительная, и это пугает и возбуждает меня в равной степени. "Это, блядь, в последний раз". Он отъезжает от бордюра и нажимает на педаль газа.

"Финн, он того не стоит", – умоляю я, когда он подъезжает к моим воротам. Потому что на самом деле, как бы ни радовал меня образ Финна, пускающего кровь из носа моего отца, а не меня, это был не первый раз и далеко не последний.

"Но ты этого стоишь". Он прерывает меня глубоким взглядом, и это задевает ту часть меня, которой всю жизнь твердили, что я этого не стою. Не заслуживаю уважения и положения, потому что не родилась сыном. Не заслуживаю права голоса, потому что я всего лишь пешка.

Он останавливается на улице, я кладу руку ему на плечо, призывая посмотреть на меня. Я вижу, как люди моего отца, стоящие у ворот, с любопытством направляются к нам. "Что тут делать? Он же дон. Если ты ворвешься к нему и попытаешься указывать, как управлять его семьей, он отнимет палец или сломает коленную чашечку, просто потому что может. Если вообще до этого дойдет".

Костяшки его пальцев побелели на рулевом колесе, и он сжал губы в твердую линию, глядя прямо перед собой на мужчин, сокращающих расстояние, и целенаправленно тянущихся к своим курткам, в которых, как мы оба знаем, они и находятся.

"Поехали, хорошо?"

Он работает челюстью, как бы пережевывая невысказанные слова. Его нога остается на тормозе в течение долгой, тяжелой паузы. Наконец он включает задний ход и смотрит на меня. "Пообещай мне одну вещь".

"Хорошо." Я киваю, и он убирает руку с руля, чтобы накрыть мою на своей руке.

"Когда ты позвонишь мне в следующий раз, я приеду".

1. Something to Someone by Dermot Kennedy |