Текст книги "Агония (ЛП)"

Автор книги: Саманта Тоул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Глава 10

Я просыпаюсь от звука, издаваемого кем-то внутри моей квартиры, и мое сердце замирает.

Черт.

Затем я вспоминаю, что прошлой ночью Арес уснул на диване, и расслабляюсь.

Я достаю свой телефон и проверяю время. Половина шестого.

Улыбка тянется к моим губам. Я проспала всю ночь.

Я не делала этого с тех пор, как стала трезвой.

Наверное, присутствие Ареса в моей квартире помогло.

Я поднимаюсь с кровати, чтобы пойти к нему. Я открываю дверь своей спальни и выхожу в маленькую прихожую, Арес уже там.

Внутри шкафа в прихожей, который заполнен моими картинами.

И он смотрит на них.

– Я искал ванную, – говорит он, оглядываясь на меня через плечо.

И он не выглядит виноватым в том, что его поймали.

Засранец.

Его одежда помята из-за сна на диване. Его волосы взъерошены. Его глаза яркие. И я бы сейчас думала о том, как он красив, если бы только что не застала его за разглядыванием моих картин.

– Я думал, это просто хобби? – говорит он.

– Я думала, это не твое дело, – бросаю я ему в ответ.

Он смеется глубоким, грохочущим звуком, который влияет на меня так, что я не хочу сейчас анализировать свои чувства.

– Разве тебе никто не говорил, что копаться в чужих вещах невежливо? – я кладу руку на бедро, и моя безразмерная майка сползает с плеча.

Он поворачивается, держа в руке одну из моих картин, и я вижу, как его взгляд переходит на голую кожу. Обжигающе горячие, они пробегают по моей груди, а затем поднимаются к лицу.

Внутри меня вспыхивает жар, как будто он только что зажег меня.

– Технически, это не было шпионажем. Это была случайная находка, – говорит он.

Его челюсть сжата, но у меня создается впечатление, что он не сердится. Ну, может, он и не злится, но я-то злюсь.

– О, ну тогда все в порядке. – Я складываю руки на груди. И тут вспоминаю, что на мне нет лифчика.

Христос на крекере.

Я закрываю глаза от стона.

Он мрачно хихикает.

– Не волнуйся, Уголовница. Ничего такого, чего бы я не видел раньше.

Мои глаза распахиваются, обвиняя.

– В раздевалке. Твой лифчик не совсем прикрывал товар.

Он медленно опускает глаза к моей груди, а затем поднимает обратно, и я вижу в его глазах воспоминания о том моменте.

Он смотрел на меня так, как будто хотел меня тогда. До того, как он узнал, кто я.

Самое безумное, что… он смотрит на меня точно так же прямо сейчас.

А я умираю. От пылающего ада смущения и чего-то такого, что заставляет мои бедра сжиматься, а соски пульсировать.

Я крепко сжимаю руки на груди.

– Ты милая, когда смущаешься.

– А ты мил там, где тебя не хотят видеть.

Я пытаюсь выхватить картину из его рук, но он быстрее, и держит ее вне моей досягаемости. Потом я вспоминаю… соски, и снова сжимаю руки на груди.

Он держит картину с балериной, которую я нарисовала год назад. Девочка-подросток, лицом в сторону, на ней пачка, балетные пуанты висят через плечо, а на ногах – пара розовых Dr. Martens.

Вдохновение пришло ко мне, когда я увидела девочку-подростка, входящую в балетную студию, расположенную неподалеку от галереи, в которой я раньше работала. Она была одета в балетную одежду, волосы убраны в пучок, пуанты висели через плечо, на ногах были ярко-розовые Dr. Martens.

Я подумала, что она выглядит потрясающе. Идеально накрашенная, с намеком на бунтаря внутри нее, который был виден только на ее ногах.

Я вернулась домой и всю ночь работала над этой картиной. Это заняло у меня два дня. А потом я пошла и купила себе пару розовых Dr. Martens. Позже, в тот же вечер, я надела их, когда пошла в бар с Кайлом, где надралась в хлам, и его стошнило на один из моих новых ботинок.

Мы поссорились из-за этого. Затем Кайл ушел, оставив меня посреди улицы одну.

Мне пришлось идти домой пешком, так как такси не было видно. И я отчистила ботинок, когда пришла домой.

Он пришел на следующий день с цветами, бутылкой вина и неубедительными извинениями. И я простила его.

– Почему ты сказала мне, что это просто хобби? – спрашивает Арес. – Это явно намного больше, чем просто хобби.

– Опять же, не твое дело.

– Ты изучала искусство?

Я понимаю, что он не перестанет задавать вопросы, пока я хотя бы не дам ему ответ.

– Да.

– Ты невероятно талантлива.

– Просто хороша, – говорю я в ответ.

– Хороша? – повторяет он, нахмурив брови. – Значит, это твоя фишка.

– Что именно? Живопись?

– Нет. Опускать себя.

Ах.

Я прикусываю губу, втягивая ее в рот, и отворачиваюсь от его глаз.

Я слышу, как он кладет картину, и в следующее мгновение он стоит передо мной, и его пальцы держат мой подбородок, поворачивая мои глаза к себе.

Я смотрю на него, держа всю свою боль внутри себя. Боль, которая так и просится наружу.

– Тебе не стоит так прятать свой талант, – мягко говорит он.

У меня вырывается сухой смешок.

– И зачем мне выставлять их на всеобщее обозрение, если они лишь напоминают мне о том, что я больше не могу делать?

Черт.

Его брови сходятся в замешательстве.

– Что ты имеешь в виду?

Господи. Я и мой большой рот.

– Почему тебя это вообще волнует? – я бросаюсь на него словами. – Вчера ты все еще ненавидел меня.

Смущение переходит в гнев.

– Я никогда не ненавидел тебя, Ари. Но речь идет не обо мне. Так что не пытайся отвлечь нас от этого вопроса. Скажи мне, что ты имела в виду.

– Я больше не могу рисовать, хорошо, вот, сказала! – я отталкиваю его руку от своего лица. Отступая назад, я натыкаюсь на стену. – Я бросила пить, и теперь я больше не могу рисовать. Доволен?

– Нет, я не доволен. – Он прислонился к противоположной стене, наблюдая за мной. – Почему ты не можешь рисовать?

– Разве ты не слушал меня?

– Я слушал. Я просто думаю, что это чушь собачья.

– Пошел ты.

Ублюдок ухмыляется.

– Вот она. Неистовая маленькая Уголовница.

– Прекрати меня так называть! – кричу я, запустив руки в волосы и сжав два кулака. – Боже, как ты меня бесишь!

На этот раз он смеется, и мне хочется вынуть кулак из волос и ударить им прямо в его идеальную челюсть.

– Я рада, что моя жизнь для тебя – шутка.

Его юмор исчезает, сменяясь раздражением.

– Поверь мне, последнее, что я думаю о тебе, это шутка.

Что, черт возьми, это значит?

– Назови мне настоящую причину, по которой ты не можешь рисовать.

– Потому что алкоголь сделал меня хорошей художницей. Я больше не пью; следовательно, я больше не могу рисовать.

– Как давно ты рисуешь?

– С детства.

– Когда ты начала пить?

– Когда была еще ребенком.

Он хмурится. От его взгляда мне хочется сжаться в комок. Отвращение, смешанное с испугом.

– Мне было пятнадцать, – тихо добавляю я, опустив глаза.

Проходит целая минута, прежде чем он снова заговорит. На какое-то время я задумываюсь, не собирается ли он действительно ничего не говорить и просто выйти из моей квартиры. Я бы не стала его винить.

– Но я предполагаю, что ты начала рисовать еще до пятнадцати лет. Такой дар, он с самого рождения в тебе, верно?

– Да… – говорю я, медленно поднимая на него глаза. – Я всегда рисовала. С самого детства.

– Значит, ты все еще можешь. Ты просто думаешь, что не можешь. Но твой талант все еще там.

– Я не знаю…

– Сделай мне одолжение. Перестань наказывать себя чистым холстом.

– Я не…

Он поднимает руку, останавливая меня, и смотрит на меня.

Я наказываю себя? Я думала, это для того, чтобы попытаться вдохновить себя. Но разве картины не должны быть там, где я могу их видеть, чтобы напоминать мне о том, что я могла сделать… что я могла бы сделать снова? Не чистый холст.

– Повесь картины. Напоминай себе о том, на что ты способна. О том, что у тебя хорошо получается. Что ты любишь. Ну, все, кроме этой. – Он тянется к картине с балериной, поднимает ее. – Я хочу эту.

– Почему?

– Моя племянница помешана на балете. Ей бы она понравилась.

– Я не знала, что ты дядя.

– Две племянницы. Дети Зевса. Джиджи пять лет, и она одержима балетом. А Тее всего шесть недель.

– Мило, – говорю я.

– Невероятно.

– Готова поспорить, ты их до смерти избаловал.

Он смотрит на меня.

– Все время, черт возьми. Вот тому пример. – Он кивает вниз на мою картину. – Итак, могу я купить эту у тебя? Неважно, сколько она стоит.

– Нет. – Я качаю головой.

– Ари…

– Забирай. Назови это подарком за, ну, знаешь, твою помощь прошлой ночью.

– Ты не должна мне ничего за это.

Я пожимаю плечами.

– Неважно. Я все равно хочу, чтобы она была у тебя. Ну, у твоей племянницы.

– Ты должна позволить мне дать тебе что-то за нее. Я не могу просто взять картину. Это неправильно.

– Честно говоря, мне ничего не нужно, но, если тебя это так беспокоит, сделай пожертвование на благотворительность.

– Хорошо. Я могу это сделать. – Он кивает. – В какую благотворительную организацию?

– Американский фонд по предотвращению самоубийств, – говорю я, не задумываясь.

Он молча наблюдает за мной. Как будто он пытается собрать все части меня воедино, но у него ничего не получается.

– Хорошо. – Его голос грубый. – Я сделаю пожертвование сегодня.

– Спасибо, – тихо говорю я.

Мы замолчали на мгновение. Все невысказанные слова молча висят между нами.

Он заговорил первым:

– Ну, я думаю, мне пора уходить.

– Точно. Да. Конечно.

Я иду за ним в гостиную и молча наблюдаю, пока он надевает кроссовки.

Затем я иду за ним к входной двери. Он отпирает и открывает ее, проходит через нее, держа в руке мою картину.

– Итак… еще раз спасибо за спасение прошлой ночью.

Он качает головой в молчаливом упреке.

– Тебе не нужно благодарить меня, Уголовница. Я сделал то, что сделал бы любой парень.

– Ну, не любой парень. Не думаю, что Кайл стал бы угрожать тебе, чтобы спасти мою задницу.

– Хорошая мысль, – говорит он.

Я хихикаю.

– Не забудь, что утром я тебя подвезу.

Я прикладываю два пальца к голове и отдаю честь.

– Почему ты вообще так рано приезжаешь?

Он всегда приходит первым, раньше всех остальных игроков, и всегда уходит последним.

– Мне нравится делать кардио перед началом тренировки.

– А после? Ты остаешься намного позже, чем другие игроки.

– Тяжести. Иногда я хожу на массаж. И мне нравится проводить время за просмотром кассет.

– Помешанный, – говорю я.

Он смеется.

– Ну, по крайней мере, я знаю, почему мой отец писается кипятком по тебе. Ты, конечно, самый преданный игрок.

– Ты не считаешь меня гомнюком?

– Нет. – Я ухмыляюсь. – Я думаю, что ты и есть гомнюк.

– Низко, Уголовница. – Он прижимает руку к груди. – Ты почти задела мои чувства. – Он отступает назад. – Завтра утром. В восемь часов. Будь готова к работе.

– Да, босс.

– И не вздумай смотреть Декстера без меня, – бросает он через плечо, направляясь к лестнице.

Значит ли это, что он хочет вернуться? Не просто возить меня на работу, а смотреть со мной телевизор? Может быть, стать моим другом?

Я чувствую, как внутри меня все светится при этой мысли.

– Уяснила. Но тебе не стоит беспокоиться. Я бы не осмелилась смотреть его одна. Серьезно. Я бы обделалась, если бы сделала это.

Это вызывает у меня смех.

– Пока, Уголовница.

– Увидимся, мистер Совершенство.

Я закрываю дверь под звук его глубокого смеха и прислоняюсь к ней, чувствуя себя немного легче и намного счастливее.

Глава 11

Сегодня пятница. У меня отличное настроение. Это была хорошая неделя.

Арес каждый день подвозил меня на работу и отвозил домой, как и обещал.

Он даже провожает меня до моей квартиры, когда отвозит домой, как будто думает, что Кайл выскочит из-за стены и заберет меня.

С той ночи от Кайла не было никаких следов, и это хорошо.

Мы с Аресом хорошо ладим. Он больше не огрызается и не говорит гадости.

Мы разговариваем как нормальные люди. И я обнаружила, что у нас больше общего, чем я могла бы подумать.

Ну, не так много общего. Но нам нравятся одни и те же фильмы и музыка.

Ладно, вот и все. Но он мне нравится. Мне нравится то, что он говорит. Мне нравится слушать, как он говорит.

Я обнаружила, что с нетерпением жду наших разговоров в машине.

И за эту неделю у меня не было ни одного плохого момента. Не поймите меня неправильно: потребность в алкоголе всегда присутствует в глубине моего сознания. Просто она была не такой сильной.

Арес ни разу не упомянул, чтобы мы снова вместе посмотрели «Декстера». И я не хочу быть той, кто спросит его. Я не хочу навязывать дружбу тому, кто этого не хочет. Так что мяч на его стороне.

Хотя я умираю от желания посмотреть больше серий «Декстера», и я думаю, не стоит ли мне посмотреть его в одиночестве. Днем, конечно.

Я видела Мисси несколько раз на этой неделе, и это было весело. Она мне очень нравится.

Мы обедали вместе в воскресенье. Она позвонила через несколько часов после ухода Ареса и пригласила меня на обед. Мы встретились в милом маленьком кафе на Таймс-сквер. Она извинилась за то, что пропустила кино, на что я сказала, что ей не нужно было этого делать. Ведь у ее подруги были роды; это было гораздо важнее. Она рассказала мне, что у ее подруги, Аманды, родился мальчик по имени Фредди. Мисси показала мне фотографию ребенка на своем телефоне. Такой чертовски очаровательный.

Затем она спросила меня о Кайле. Она сказала, что Арес рассказал ей. То есть, я попросила его не говорить моему отцу, и он не сказал, но я не подумала о других людях. Думаю, то, что Мисси знает, не проблема, и она сказала мне, что он рассказал ей только потому, что она живет у него в данный момент, и она только что вернулась домой из больницы рано утром, когда он вернулся от меня.

После этого я перевела разговор на нее. Она говорила о своих племянницах, Джиджи и Тее. Она практически сияла, рассказывая о них, точно очарованная тетя. Она показала мне их фотографии. Клянусь, к концу обеда у меня была детская лихорадка.

Мисси никогда не упоминала о картине, которую я подарила Аресу для Джиджи, так что кое-что он держал при себе. И я благодарна ему за это. Я не хочу сейчас ни с кем говорить о своем искусстве – или о его отсутствии.

Мисси также сказала мне, что она училась на психолога в Дартмуте. Она приехала домой на лето и живет у Ареса, как обычно. Она рассказала мне, что ее брат-близнец, Ло, сейчас в Европе, путешествует со своими приятелями. Он учится в университете Пенсильвании, получает степень юриста.

Она рассказала мне кучу всего.

Но я заметила, что она никогда не упоминала о своих родителях. И я никогда не спрашивала.

Я не хочу, чтобы она спрашивала о моей маме, поэтому я не собираюсь задавать ей вопросы о ее родителях.

Но я знаю, что Арес оплачивает обучение в колледже для нее и Ло, так как мой отец однажды сказал мне об этом. Значит, либо их родители не в состоянии финансово помочь им с образованием, либо их нет рядом.

Что-то подсказывает мне, что это может быть последнее.

Во вторник вечером мы с Мисси наконец-то сходили вместе в кино. Только я и она, никакого Ареса на этот раз. Мы снова пошли смотреть «Величайшего шоумена». Для меня – снова, для Мисси – впервые.

Но я была более чем счастлива посмотреть его во второй раз.

У меня была довольно напряженная неделя, по моим меркам, и она была действительно хорошей.

Сейчас я направляюсь в комнату для собраний игроков, чтобы подготовиться к еженедельному командному собранию.

Комната для собраний находится на другой стороне спортзала.

Я как раз прохожу мимо, когда слышу, как произносят мое имя – ну, или его разновидность – и останавливаюсь возле частично открытой двери.

– Итак, Кинкейд… ты и дочь тренера Петрелли.

Я не узнаю голос, но это один из игроков команды. Они единственные, кто пользуется спортзалом.

– Я и Ари, что? – этот голос я действительно знаю. Именно его я полюбила слушать в его машине каждое утро и вечер.

– О, Ари, – поет голос. – Значит, ты с ней в первых рядах. Думаю, так и должно быть, когда ты ее трахаешь.

Что?

– Я не трахаю ее, придурок. И я не называю ее дочерью тренера Петрелли, потому что у нее есть гребаное имя – Ари.

Всего неделю назад он называл меня Уголовницей. Он и сейчас так говорит время от времени, но теперь я воспринимаю это как нечто, превратившееся из колкости в наглость.

– Эй, парень, я бы тебя не винил, если бы ты трахал. Она чертовски сексуальна.

– Я уверен, что твоя жена была бы рада услышать это от тебя.

– Эй, может я и женат, но я не слепой, блядь. А у Арианны Петрелли впечатляющие изгибы. – Затем пауза. – Ты не считаешь ее сексуальной?

– Она нормальная, я думаю. Если тебе нравиться такой тип.

Если тебе нравиться такой тип.

Вау. Спасибо, квотербек.

– Хм… симпатичное лицо, отличная задница. Конечно, она не огромная, но там есть определенная выпуклость.

– У тебя проблемы. Серьезно, тебе стоит поговорить с врачом.

Усмешка.

– Слушай, я только слышал, что ее часто видели в твоей машине на прошлой неделе, и если я слышал, то и тренер тоже.

– И что? Все, что я делаю, это подвожу ее домой.

– Именно так сейчас говорят детишки, да?

Настала очередь Ареса смеяться.

– Не будь придурком, Томпсон. – А, так это защитник, с которым он там. – У Ари больше нет прав, и она ездила на автобусе. Я живу в городе, недалеко от нее, поэтому я предложил подвезти ее.

Наступает пауза. Затем:

– Значит, ты действительно не приударяешь за ней?

– По-твоему, я выгляжу глупо?

И комплименты продолжают сыпаться.

– Это вопрос с подвохом?

– Да пошел ты. – Арес усмехается. – И нет, я не увиваюсь за ней.

– Тогда ты такой же придурок, каким и выглядишь, защитник. Потому что, если бы я был холостяком, я бы отхватил ее в мгновение ока.

– Неа. Она дочь тренера. Это само по себе рецепт для катастрофы. И все то дерьмо, которое произошло с ней в начале этого года… у нее багаж в милю шириной. А багаж меня не интересует.

Глава 12

В грузовике Ареса играет песня Пэрл Джем – Черный. И это уместно, потому что это цвет моего настроения прямо сейчас.

Багаж меня не интересует.

Эти слова повторяются в моей голове весь день, и я становлюсь все злее и злее.

Я не знаю, почему это меня так беспокоит. Не то, чтобы он был мне интересен в этом смысле.

Конечно, нет, Ари. Ты продолжаешь говорить себе это.

Ладно. Он мне нравится. Немного. Но я знаю, что я ему не интересна, поэтому не обращаю внимания на свои чувства. Вместо этого я подавляю их.

И да, мне было больно, когда услышала, что я ему не интересна. Больше потому, что у меня был багаж.

Но, в основном, я злюсь, потому что мне не нравится быть темой разговора для него и его приятеля, когда они просматривают повтор игр.

Это неуважительно.

Да, но он же не уважает тебя. Помнишь, как он с тобой разговаривал? То, что он говорил?

Я знаю, но думала, что все изменилось после той ночи с Кайлом. Я думала, что теперь он видит меня настоящую. А не просто испорченную девчонку, которая из всех сил пытается остаться трезвой.

Но, очевидно, ничего не изменилось. Он все еще видит меня такой.

Я не хотела ехать с ним домой сегодня вечером. Но я также не хотела, чтобы он знал, что я подслушала.

И вот я здесь, сижу в его машине.

Злая, обиженная и еще миллион других вещей. Руки сжаты в кулаки в тихом раздумье.

– Ты там в порядке, Уголовница? – спрашивает он, постукивая пальцами по рулю в такт песне.

– Ммгм…

– Похоже на то.

– Я в порядке. – Я стиснула челюсть и уставилась в пассажирское окно.

Я снова чувствую на себе его взгляд, но игнорирую его.

– Я хотел сказать тебе сегодня утром… Джиджи понравилась картина. Я подарил ей ее вчера вечером.

– Я рада. – Говорю, как можно меньше слов, потому что, если я скажу больше, мой гнев выплеснется наружу.

– Я сделала пожертвование.

– Хорошо.

Он поворачивает машину вправо и резко жмет на тормоза, останавливаясь у тротуара, а мы все еще в пяти минутах езды от моей квартиры.

– Ладно, что случилось? – говорит он расстроенным тоном.

– Ничего.

– Ничего. Конечно. – Он кивает, не веря. – Значит, ничего – это причина, по которой ты не произнесла ни слова за последние полчаса и не смотришь на меня сейчас.

Я перевожу на него взгляд.

– Я не знала, что это обязательное условие для разговора.

Он выглядит раздраженным, но в его глазах мелькает что-то еще, что я не могу расшифровать.

– Это не так, но обычно я не могу заставить тебя замолчать.

Мило.

Может быть, если бы он держал рот на замке, я бы не чувствовала себя так, как сейчас.

Дерьмово.

И как будто я действительно хочу выпить.

Нет, не хочу. Я не позволю его неосторожным словам завести меня в тупик.

– Ты собираешься рассказать мне, что тебя гложет, в ближайшее время?

– Зачем?

– Зачем? – повторяет он, приподнимая бровь.

– Да, зачем? Почему тебя вообще волнует, что меня что-то беспокоит?

Он выглядит удивленным. Как будто он и сам не уверен в ответе.

– Я просто… меня это волнует.

Я беззлобно смеюсь.

– Хороший ответ.

– Черт возьми, Уголовница. – Он раздраженно вскидывает руки. – Потому что мы друзья, вот почему.

– Я думала, у меня слишком много багажа, чтобы быть твоим другом.

Он хмурится.

– О чем ты говоришь?

– Я слышала, как ты… в спортзале, говорил с Томпсоном обо мне.

– И что? – его лицо не меняется. Ни следа вины.

Тогда, чего я ожидала? Это он, о котором я говорю. Я не думаю, что у него есть чувство вины.

– И что? – я снова смеюсь, и в этом смехе по-прежнему нет ни капли юмора. – Мне не нравится быть кормом для тебя и твоего приятеля.

– Ты не была кормом. Томпсон вел себя как придурок, а я просто пытался его заткнуть.

– У тебя это отлично получилось.

– Ради всего святого, – огрызнулся он. – Это просто разговор. Это то, что делают парни. Я не собираюсь стоять там и говорить ему вещи, которые дадут ему повод для того, чтобы потом издеваться надо мной.

– О, ну, тогда все в порядке.

– Хватит быть такой чувствительной!

– Пошел ты, Кинкейд. Ты никогда не думал, что, может, это не я такая чувствительная? А то, что это ты бесчувственный мудак? – кричу я в ответ.

Он запускает руку в свои волосы, захватывая пряди.

– Это был пустой разговор, а ты нарываешься без причины. Я не наговаривал на тебя. Я просто констатировал факты.

– Да, и что это было? Значит, ты действительно не приударяешь за ней? – говорю я, имитируя мужской голос. – По-твоему, я выгляжу глупо? Так это факт, да? Что кто-то должен быть глупым, чтобы быть со мной?

– Это не то, что я сказал!

– Ты не просто сказал, ты констатировал факты! И это был один из фактов, который ты сказал Томпсону сегодня утром!

– Ты вырываешь это из контекста.

– Я так не думаю.

– Господи! Видишь, вот почему я избегаю таких женщин, как ты…

– Таких женщин, как я? – я выпустила сухой смешок, оборвав его. – Ты имеешь в виду женщин с багажом. Женщин, страдающих зависимостью, верно?

– Да. – Без колебаний. Холода в его голосе достаточно, чтобы заморозить тающие ледники в Антарктике.

Я тяжело сглатываю, преодолевая комок в горле.

– Ну, тебе больше не нужно меня избегать. – Я хватаю свою сумку и открываю дверь.

– Куда ты собралась? – он звучит раздраженно, возможно, даже скучно. И от этого я чувствую себя в миллион раз хуже.

Боже, я была такой глупой, думая, что он когда-нибудь станет моим другом. Он ничуть не изменился по сравнению с тем человеком, которого я впервые встретила в тот день.

Он такой же осуждающий засранец, каким был тогда.

– Туда, где тебя нет, – пробурчала я и вылезла из грузовика.

– Ты ведешь себя глупо, Ари. До твоей квартиры еще шесть кварталов.

Я поворачиваюсь к нему лицом, моя рука на двери, готовая захлопнуть ее.

– Похоже на меня, да, мистер Совершенство? Тупица с багажом в милю шириной. – Затем я захлопываю дверь, прежде чем он успевает сказать что-нибудь еще, чтобы задеть меня, и ухожу, устремляясь в противоположном от него направлении.