Текст книги "Агония (ЛП)"

Автор книги: Саманта Тоул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Глава 3

Я вхожу в свою квартиру и закрываю за собой дверь, запирая ее на ключ.

Я бросаю взгляд в угол комнаты, где стоят мои краски и мольберт. Я смотрю на чистый холст, стоящий там, на мольберте, и молюсь о том, чтобы почувствовать что-нибудь. Хоть что-нибудь. Даже искра интереса или вдохновения была бы началом. Я была бы благодарен за это.

Но ничего.

Я не рисовала уже шесть месяцев.

С тех пор, как стала трезвой.

Живопись – это все, что я когда-либо знала. Все, что я когда-либо делала.

Я художник, который не может рисовать.

Такое ощущение, что я потеряла конечность.

С тех пор, как бросила пить, я не могу заставить себя приложить кисть к холсту.

В моей жизни был только один случай, когда я перестала рисовать. После того, как моя мать покончила с собой.

Я была той, кто нашел ее. Она висела на перекладине для одежды в их с отцом гардеробной. Это была высокая перекладина. Такой, на которую мой отец вешал свои рубашки. Мой папа высокий. Метр восемьдесят три. Моя мама была маленькой. Как и я. Я так похожа на нее. Иногда я думаю, не в этом ли часть проблемы. Что я напоминаю папе о ней.

Она использовала свой пуф, как подставку для ног.

Я вернулась домой после подготовки к тесту в доме друга. Мой отец был в отъезде с командой.

Она знала, что ее найду я.

И ей было все равно.

В день ее похорон я попробовала свой первый глоток алкоголя.

Мне было пятнадцать. Мой дядя, мамин брат, протянул мне стакан с коричневой жидкостью. Он сказал мне, что это бренди и что я должна выпить его, что он поможет в моем шоковом состоянии, что это поможет мне пережить этот день.

Он был прав.

Тот единственный стакан бренди помог мне пережить ее похороны.

И когда я проснулась на следующий день, и мне все казалось сложным, даже просто встать с кровати, я выпила еще один стакан бренди, чтобы помочь себе пережить этот день.

А где был мой отец, спросите вы? Ну, он был на работе. Вернулся к своей команде. Со своей настоящей семьей. Он оставил мне записку, прикрепленную к холодильнику, сказав, что он ненадолго.

И я осталась дома одна, в доме, где всего пять дней назад покончила с собой моя мать.

Алкоголь стал моим утешением в трудное время и помог мне вернуться к рисованию. Когда я пила, я чувствовала себя живой и вдохновленной.

Это делало все проще.

А теперь, когда у меня больше нет этого… я пуста.

Как холст, который стоит там и ждет меня.

Вздохнув, я снимаю обувь. Я ставлю сумку на кухонный стол, когда прохожу мимо. Затем я стягиваю с себя рубашку, которую одолжил у отца, и иду по своей крошечной прихожей. Я останавливаюсь у ванной и бросаю рубашку в корзину для белья. Я снимаю лифчик и джинсы, затем трусики и тоже бросаю их в корзину.

Я быстро принимаю душ. Оставив волосы мокрыми, я одеваюсь в чистые трусики, старый свитер из колледжа и шорты.

Я иду на кухню и беру стакан из буфета. Подхожу к крану и наполняю его водой.

Прислонившись спиной к стойке, я делаю глоток.

В моей квартире так тихо. Слишком тихо.

Тишина не идет мне на пользу. Слишком много времени для размышлений.

Я делаю еще один глоток воды, мои глаза закрываются, когда я моргаю.

Я медленно глотаю, позволяя воде стечь по горлу.

Мой разум дрейфует…

Водка.

Скользит по моему горлу.

Жжение алкоголя.

Ты помнишь, как это было приятно, Ари.

Ощущение того, как он течет по твоему телу, снимая боль. Освобождая тебя…

Стоп!

Я резко открываю глаза, поворачиваюсь и выливаю воду в раковину, ставя в нее стакан.

Я хватаюсь за край стойки и глотаю воздух.

Дыши, Ари. Медленно и глубоко.

Я вдыхаю воздух через нос и выпускаю его через пересохший рот.

Сухой от потребности выпить.

Нет.

Моя хватка на столешнице усиливается. Мои руки начинают дрожать от усилия, но я не отпускаю. Потому что боюсь того, что произойдет, если я это сделаю.

У меня нет алкоголя в квартире, но я нахожусь в радиусе десяти минут от пабов и баров. Пять минут, если я бегу.

И боюсь, что, если я отпущу этот островок, я начну бежать.

Я зажмуриваю глаза и медленно считаю до десяти.

Мне не нужен алкоголь.

Я контролирую свою жизнь.

Шесть месяцев, Ари. Шесть месяцев трезвости.

Не срывайся сейчас.

Ты прошла через самое худшее.

Детоксикация была самым ужасным опытом в моей жизни. Я никогда не хочу пройти через это снова.

И если я выпью хотя бы одну рюмку, я вернусь туда, откуда начала.

Я не могу этого допустить.

Я не хочу этого допустить.

Я была так называемым высоко функциональным алкоголиком. Я использовала алкоголь, как механизм преодоления трудностей. Я находила любую причину, чтобы выпить. Я пила в одиночестве, дома. Слишком много, слишком часто. Я могла выпить пару бутылок вина дома или пойти на вечеринку, как будто это был 1999 год, проснуться без похмелья и пойти на работу. Некоторые люди могут подумать, что это хорошо – пить без похмелья. Но на самом деле это было не так. Это означало, что за эти годы у меня выработалась толерантность. Я пила слишком много и слишком долго.

Я не могла и дня прожить без выпивки, и даже тогда я еще не знала, что у меня есть проблема. Если бы семь месяцев назад меня спросили, могу ли бросить пить, я бы, не задумываясь, ответил «да».

И только, когда стало слишком поздно, я поняла, что у меня есть проблема.

Нет, еще не поздно.

Я совершила ужасную ошибку из-за болезни, которая у меня есть.

Вот что такое алкоголизм – это болезнь.

Но мне становится лучше. Каждый день я становлюсь все сильнее и сильнее.

Я не позволю ей победить меня.

Я хочу жить. Я хочу снова уметь рисовать. Я хочу сделать карьеру профессионального художника. Может быть, даже когда-нибудь выйти замуж и иметь собственных детей.

Но чтобы иметь все это, я должна оставаться трезвой.

Мой счет доходит до пятидесяти, когда я чувствую, что могу перестать считать.

Я достаю из сумки мобильник и сажусь на пол в кухне. Я открываю свое музыкальное приложение и включаю музыку для релаксации. Я принимаю позу лотоса и закрываю глаза.

Не знаю, сколько времени я так просидела, когда мой мобильный начинает звонить.

Я открываю один глаз, смотрю на дисплей и вижу, что это мой отец.

Сейчас мне совсем не хочется с ним разговаривать, особенно после моего маленького эпизода. И это тяжело – все время чувствовать себя разочарованием. Не то, чтобы он так говорит. Я просто слышу это в его голосе, вижу это в его взгляде.

Но я знаю, что, если я не отвечу, он будет продолжать звонить.

Поэтому я поднимаю телефон с пола и провожу пальцем по экрану, чтобы принять звонок.

– Привет, папа.

– Привет. Как дела?

О, я сейчас сижу на полу в кухне в позе лотоса после неудачного момента, но, если не считать этого, все отлично.

– Я в порядке, – говорю я. Вытягиваю ноги и прислоняюсь спиной к дверце шкафа. – Я как раз собиралась начать думать о том, что приготовить на ужин.

– Мы могли бы поужинать вместе, – говорит он. – Я думал, что ты зайдешь ко мне после работы. Я собирался подвезти тебя домой, и мы могли бы поужинать вместе в городе.

– Извини, я не подумала об этом. Если бы ты мне сказал, я бы знала. – Я не знала, в каком здании ты находишься – или – и мне нужно было спешить, чтобы успеть на автобус. Еще одна ложь. – Может быть, завтра? – предлагаю я.

– Я не могу завтра. У меня поздняя встреча с Биллом.

Билл – владелец команды.

– Послезавтра, – предлагаю я.

– Конечно. – Пауза. – Ну, как у тебя сегодня дела?

– Хорошо. Это было… хорошо.

– Мне жаль, что я не смог провести с тобой больше времени сегодня. Я был занят с…

– Все в порядке, папа. – Я привыкла к этому. Слова на кончике моего языка, но, как обычно, я их не произношу.

Мой терапевт в реабилитационном центре сказал мне, что я должна высказать свои претензии отцу, рассказать ему, что все эти годы я чувствовала себя вторым сортом. Я чувствую обиду на него за то, что он не был рядом, чтобы помочь с мамой, когда она была еще жива.

Я знала, что он не мог справиться с мамиными перепадами настроения. Он проводил как можно больше времени вне дома. Так что, в основном мы с ней оставались вдвоем.

Когда у нее было хорошее настроение, она была замечательной, веселой. Но когда она была в плохом настроении… это было плохо. Иногда она по несколько дней не могла встать с постели.

Маме поставили диагноз «биполярное расстройство», когда мне было семь лет.

Ее проблемы начались после моего рождения, и я думаю, не была ли я катализатором всего, что пошло не так. Я знаю, что у нее было плохое детство, и именно отсюда проистекало большинство ее проблем. Но кажется, что после моего рождения ей стало еще хуже. Иногда я думаю, что она винила меня в своей депрессии… в своей болезни, и именно поэтому она позволила мне найти ее в шкафу в тот день.

Я долгое время злилась на нее. Злилась на отца за то, что его не было рядом. Наверное, я до сих пор злюсь.

Но он был рядом, когда я все испортила. Это он подчищал за мной. Нанял адвоката. Поместил меня в реабилитационный центр. Дал мне эту работу.

Я в долгу перед ним за это.

И я не хочу ссориться с отцом из-за прошлого. Он – единственная семья, которая у меня осталась.

Может, он и не идеален, но кто я такая, чтобы судить? Ну, кроме Ареса «Мистера Совершенство» Кинкейда.

– Мэри тебе все показала? – спрашивает папа, прерывая мои мысли.

Папа представил меня всем игрокам и помощникам тренера, и все прошло не так плохо, как я ожидала. Ну, за исключением Ареса, который вел себя так, будто мы не знакомы, что, наверное, хорошо, потому что мне пришлось бы объяснять отцу, как мы познакомились, а я определенно не хотела этого делать. Так что, думаю, в каком-то смысле он сделал то, о чем я просила – скрыл нашу встречу от моего отца.

Он просто смотрел на меня, когда папа представлял меня ему… явное отвращение в его глазах. В его голосе звучала твердость, которую отец, казалось, не замечал.

Но я заметила, и это заставило меня почувствовать себя дерьмом.

Отец исчез, как только я со всеми познакомилась, и меня передали Мэри, его помощнице по хозяйству. Ей далеко за шестьдесят, но она не выглядит ни на день старше пятидесяти. Она одна из тех стильных, гламурных женщин, на которых я мечтаю быть похожей в ее возрасте. Она была очень мила со мной. Ни разу не заговорила о моих проблемах. Большую часть времени она рассказывала мне о своей новой внучке, Рози.

– Да, показала и рассказала, – отвечаю я ему. – Она провела для меня экскурсию по зданию и полю, и рассказала о моих обязанностях.

– Она дала тебе твой рабочий телефон и планшет?

– Да. Они в моей сумке.

– Хорошо. У всех игроков теперь есть номер твоего рабочего телефона – я попросил Мэри отправить его им – но звонить можно только в рабочее время. Не позволяй им воспользоваться этим, хорошо?

– Не позволю.

Наступило молчание. Неловкость, которая всегда существовала между нами, только усугубилась после аварии. Мне интересно, пройдет ли она когда-нибудь, будут ли у нас легкие, плавные отношения.

– Хорошо, тогда я дам тебе возможность заняться готовкой, – говорит он.

– Хорошо, папа. Увидимся завтра.

Мы вешаем трубку, и я поднимаюсь на ноги.

Я роюсь в шкафах, пытаясь решить, что поесть, и в итоге, как обычно, наполняю миску хлопьями.

Я беру свой мобильный, сумку и миску с хлопьями в гостиную. Ставлю сумку на пол. Сажусь на диван, подтягиваю под себя ноги, на них лежит миска с хлопьями, и кладу рядом свой сотовый. Я смотрю на него.

Сотовый, на который ежедневно звонят только папа и мой спонсор Люк.

Друзей, которые у меня были раньше, мне пришлось оставить. Они любят веселиться, а я этого больше не делаю. Мои старые коллеги из галереи, которые тоже были друзьями, не выходили на связь после аварии, и у меня такое чувство, что они не хотят со мной общаться.

Так что я без друзей.

Я одиночка. Это жалко, но это правда. Я перешла от жизни, в которой мне постоянно нужно было где-то быть – на мероприятии в галерее с закусками и шампанским, или на ужине с друзьями и бесконечными бокалами вина, или на вечеринках с моим изменяющим мне подонком-бывшим парнем, к жизни, в которой я каждый вечер остаюсь дома с Netflix в качестве компании. Ну, кроме одного вечера в неделю, когда я хожу на собрание анонимных алкоголиков, где я провожу час, слушая людей, которые такие же, как я.

Я надеялась, что смогу завести друзей на новой работе, но пока что единственные, с кем я нашла общий язык, – это охранник средних лет и шестидесятилетняя папина секретарша.

Наклонившись, я лезу в сумку и достаю планшет, который мне вручила Мэри. Я ем хлопья, пока он загружается.

Он уже настроен, и там есть ссылка на сайт «Гигантов». Я нажимаю на нее, и когда он загружается, я перехожу на вкладку фотографий.

Я просматриваю несколько фотографий, вижу своего отца на линии ворот и некоторых игроков, с которыми я сегодня познакомился, в действии на поле.

Я перехожу на вкладку видео и прокручиваю страницу вниз, пока не натыкаюсь на интервью под названием «Giants Insider: Квотербек Арес Кинкейд».

Я закидываю в рот ложку хлопьев и нажимаю кнопку «воспроизведение».

Оно длится всего две минуты, и в основном он просто очарователен, пока говорит о футболе.

Сегодня я видела немного этого обаяния, пока он не узнал, кто я, и потом все изменилось.

Если быть честной, то осознание того, что я ему не нравлюсь, беспокоит меня, учитывая, как высоко мой отец ценит его.

Сегодня отец не заметил, что Арес холоден со мной, но скоро заметит, если Арес продолжит свое холодное отношение ко мне.

Арес Кинкейд составил обо мне мнение благодаря тому, что услышал или прочитал в прессе.

Но он ни черта не знает.

Он ничего обо мне не знает. Он не знает, что я нравлюсь себе ненамного больше, чем могла бы не нравиться ему.

Ему может не нравиться, кем я была раньше или что делала, но лично ему я ничего не сделала, поэтому не понимаю, почему я ему так не нравлюсь.

Я решила прояснить ситуацию с ним завтра. Начать все с чистого листа и все такое. Я не хочу враждовать с парнем, с которым мне приходится работать, или на которого я работаю, или еще что-то.

И кто знает? Может быть, если все пойдет хорошо, я даже смогу завести себе друга, друга моего возраста, причем ответственного. Боже, мой папа был бы в восторге.

Я громко смеюсь над абсурдностью своих мыслей.

Честно говоря, если я смогу заставить Ареса перестать быть таким холодным по отношению ко мне, я буду считать это победой.

Я беру пульт и включаю свой приятельский Netflix, устраиваюсь на диване и смотрю последнюю серию «Ривердейла», закидывая в рот еще немного хлопьев и предвкушая завтрашний день.

Глава 4

Я работаю здесь уже неделю, и мне так и не удалось поговорить с Аресом. Парень избегает меня. Серьезно. Несколько дней назад он увидел меня в коридоре. Он только что вышел из раздевалки, а я шла в ту сторону.

Я направлялась в спортзал, чтобы отнести Гектору, центровому-ветерану, специальный протеиновый коктейль, который он пьет каждый день и который готовит постоянный шеф-повар «Гигантов» Пьер. Бонус работы здесь: еда потрясающая. Пьер просто великолепен. Ему около тридцати, очень красивый, родом из Франции. Его акцент просто божественен. Он переехал сюда десять лет назад, чтобы быть со своим мужем Эриком. Они познакомились, когда Эрик был во Франции по делам.

Пьер каждый день заворачивал мне еду, чтобы я забирала ее домой, так что в последнюю неделю я была сыта.

Так или иначе, Арес увидел меня и развернулся. Ни хрена себе. Он увидел меня, выражение его лица потемнело как гром, а потом он просто развернулся и пошел обратно в раздевалку.

Признаюсь, это было неприятно.

Никто не хочет, чтобы его недолюбливали. Особенно когда я ничего ему не сделала. Ну, разве что показала ему свой лифчик. Но я бы не сказала, что это преступление, достойное ненависти.

Мне действительно нужно разобраться с ним, потому что это становится глупым.

Я не хочу, чтобы у него были проблемы со мной, и я не хочу их иметь с ним. Но то, как он ведет себя по отношению ко мне, вызывает у меня неприязнь.

Поэтому я решаю не позволять этому затягиваться дольше и собираюсь загнать его в угол при первой же возможности.

И это, должно быть, мой счастливый день, потому что Арес только что вошел в комнату для просмотра игр, где я сейчас настраиваю ноутбук с игрой, которую мой отец хочет, чтобы игроки смотрели на проекционном экране размером с кинотеатр.

– Э-э… – он замер на месте, увидев меня, и оглядел пустую комнату. – Где все?

– Все еще на поле. Тренировка только закончилась. А тебя там не было?

– Нет. – Он больше ничего не говорит, а я не спрашиваю.

– Когда они будут здесь?

– Думаю, минут через десять.

– Верно. Ну, я… – еще один шаг к двери, – Пойду и сделаю… да. – Он поворачивается к двери.

– Подожди, – говорю я, мой голос звучит слишком пискляво, слишком отчаянно.

Он останавливается и оглядывается на меня через плечо. Однако он не поворачивается и не отпускает ручку двери.

Я обхожу столик с ноутбуком и подхожу к нему чуть ближе.

– Слушай, я… надеялась, что мы сможем… прояснить ситуацию.

Он отпускает ручку двери и поворачивается ко мне лицом, но ничего не говорит.

– Хорошо, – выдохнула я, – Итак, я знаю, что ты не очень… высокого мнения обо мне. Полагаю, что большинство твоих мнений основано на том, что ты услышал или увидел про меня…

Он обрывает меня смехом, только это не веселый смех, и это заставляет мои глаза сузиться.

– Что? – огрызаюсь я.

Он складывает руки на своей мамонтовой груди.

– Я просто думаю, что это забавно, что ты полагаешь, что именно так я сформировал свое мнение о тебе.

– Разве нет?

– Нет.

Наступило молчание. Мы оба смотрим, никто не говорит.

Естественно, я первой нарушаю его.

– Ты собираешься рассказать об этом подробнее?

– Я не уверен, что ты хочешь услышать то, что я хочу сказать.

– Не щади мои чувства. Я большая девочка. Я могу это вынести.

Он вздыхает, заставляя меня чувствовать себя неудобством. Как будто разговор со мной отнимает слишком много драгоценных минут его времени, когда он мог бы, не знаю, смотреться в зеркало, говоря себе, какой он замечательный.

– Ладно, – говорит он, глядя мне прямо в глаза. – Мне не нравятся такие люди, как ты.

– Такие, как я?

– Алкоголики.

Хорошо.

– А есть какая-то особая причина, по которой тебе не нравятся алкоголики? Помимо очевидных.

Его губы сжаты вместе, тело напряжено, и совершенно ясно, что он не собирается отвечать на мой вопрос.

– Хорошо. Значит, ответа не последует. Тогда могу я спросить… тебе не нравятся только алкоголики, или человек в процессе выздоровления может получить отсрочку? Я уже шесть месяцев трезвая. – Ну, шесть месяцев, две недели и три дня, но кто считает?

Он смеется, и это насмешливо. Это заставляет меня чувствовать себя меньше, чем я есть на самом деле.

– И что ты хочешь, медаль? – холодно говорит он.

Вот это да. Он действительно ненавидит алкоголиков.

Мне хватает ума понять, что в его жизни был кто-то, у кого были проблемы с алкоголем, и я очень стараюсь не принимать его отношение близко к сердцу, но это трудно. Особенно когда его яд в данный момент направлен прямо на меня.

– Обычно это жетоны. Их выдают в ассоциации АА. Я только недавно получила свой шестимесячный жетон. Он темно-синий. Сейчас я работаю над девятимесячным. Он фиолетовый. Но если ты хочешь вручить мне медаль, я не против. – Я пожимаю плечами и широко улыбаюсь, хотя внутри меня плещется боль, но не хочу, чтобы он знал об этом.

Я думаю, если он узнает, что причинил мне боль, он выиграет, а я не позволю ему выиграть.

– Конечно. Займусь этим, – качает он головой.

– Это не обязательно должно быть так, и было бы намного проще, если бы мы могли поладить. Я работаю на тебя – напрямую. А плохая атмосфера просто никому не принесет пользы. Лично тебе я ничего не сделала. И я понимаю, что тебе не нравятся такие люди, как я. – Я показываю на себя. Не знаю, зачем я это делаю. С таким же успехом я могла бы превратиться в настоящую идиотку и процитировать эти слова. – Но я стараюсь, и с твоей стороны очень несправедливо ненавидеть меня, основываясь на общем представлении о «таких людях, как я». – В этот раз я действительно процитировала. Господи Иисусе.

Он снова смеется этим пустым смехом, и это заставляет мою кожу дрожать.

– Я не ненавижу тебя. Я ничего не ненавижу. Я просто не доверяю алкоголикам. И трезвенникам в том числе.

– Почему? – я слышу мольбу в своем тоне и ненавижу ее, и не понимаю. Почему я не могу просто отпустить это? Почему я хочу ему понравиться?

– Послушай, уголовница… – Его руки опускаются с груди на вздохе.

Мои глаза расширяются.

– Как ты только что меня назвал?

– Ты точно слышала, как я тебя назвал, так почему ты просишь меня повторить это?

– Потому что я не могу поверить, что ты назвал меня… уголовницей. Я не сидела в тюрьме! – Я чувствую, как начинаю дрожать от его колкости.

Его выражение лица стает более прищуренным, злым.

– Да, ну, ты должна была после того, что сделала. Залезла в машину, пьяная в стельку. – Он качает головой с отвращением. – Ты могла кого-нибудь убить.

Стыд охватывает меня, как зимний мороз. Я ничего не говорю, потому что… что я могу сказать? Он прав.

– Я знаю пьяниц, и знаю, что им нельзя доверять. Единственное, чему они верны – это бутылка.

Я хочу поспорить с этим. Сказать ему, что он обобщает. Но и здесь он не ошибается.

В большинстве случаев это правда, что алкоголиков волнует только то, где они выпьют следующую рюмку. Когда я проходила через детоксикацию, я поняла, что это было верно и для меня. Тогда были моменты, когда я была готова буквально на все ради выпивки.

Но сейчас я не такая.

– Ты уверена? – шепчет голос в глубине моего сознания.

– Я не такая, – говорю и не знаю, с кем я говорю в этот момент – с ним или с собой. – Я трезва и намерена оставаться такой.

Его плечи поднимаются.

– Я надеюсь, что у тебя все получится. Но статистика довольно хреновая. Но надеюсь, что ты останешься трезвой, ради твоего отца. Он хороший человек, и ему не нужно, чтобы ты заставляла его проходить через такое дерьмо, через которое ты протянула его в начале этого года.

Мой отец что-то ему сказал?

– И нет никаких причин для того, чтобы мы с тобой поладили. Мы оба знаем, что тренер придумал для тебя эту работу, потому что хочет убедиться, что у тебя не будет рецидива. Я это понимаю, как и вся команда. Но ты должна знать, что на самом деле нам от тебя ничего не нужно. Все покрывается персоналом, который уже здесь работал. А у некоторых ребят есть свои помощники. Ты получаешь задания от некоторых ребят только потому, что мы уважаем тренера, и он попросил нас сделать так, чтобы ты чувствовала себя полезной. И, как бы я ни любил тренера, я решил этого не делать, по своей собственной причине. Нам не нужно общаться. Значит, у нас нет причин для общения. Нет причин для чего-либо. Я предлагаю просто не мешать друг другу в обозримом будущем. Хорошо?

Твою мать.

Мое сердце колотится. Во рту пересохло. Лицо горит. Глаза жжет.

Я не могу говорить, потому что, если я это сделаю, то разрыдаюсь.

Дверь открывается, и в комнату врывается шквал голосов, когда она начинает заполняться игроками.

Я отворачиваюсь, возвращаясь к ноутбуку.

Не плачь. Не плачь. Не плачь.

Я нажимаю кнопку «Воспроизвести» на видео, которое хотел мой отец, а затем, используя свои волосы как занавес, чтобы закрыть лицо, я тихонько выскальзываю за дверь.

Я быстро иду в туалет. Захожу в кабинку.

И рыдаю.