Текст книги "Секстет"
Автор книги: Салли Боумен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
– Добрый вечер, – услышал он женский голос. Он обернулся. Рядом с Анжеликой он увидел эту самую Марию, надевавшую пальто. Как большинство Наташиных жриц, она была некрасива – толстая, с волосами неопределенного цвета, собранными в пучок, в идиотских очках с толстыми линзами. Он отметил, что Мария явно смущена его присутствием. Она бросила растерянный взгляд на Анжелику, застенчиво ему улыбнулась, причем улыбка удивительным образом изменила ее лицо и сделала его почти привлекательным.
– Ваш сын еще не спит, – сказала она. – Он замечательный мальчик. Он так хочет показать вам книгу о китах, мистер Корт. – Она взглянула на Анжелику. – Я решила сегодня обойтись без сказки. Знаете, если у него кошмары… Поэтому мы просто смотрели книги о животных. Он необыкновенно развит для своего возраста… Боже, уже поздно, мне пора идти.
Томас холодно кивнул и через некоторое время услышал за дверью женский смех.
Когда Анжелика, проводив Марию, вернулась, он нервно шагнул к ней навстречу.
– Кошмары? Какие кошмары? Наташа мне ничего об этом не говорила.
– Он иногда просыпается по ночам, – ответила Анжелика, отводя глаза. – Это происходит уже довольно давно.
– Что значит давно?
– Ну, началось в то время, когда вы разводились, потом все прошло. А вот сейчас опять…
– Когда он приезжает ко мне в Монтану, у него никаких кошмаров не бывает. Прошлым летом все было в порядке. Это все из-за того, что он сидит здесь как в тюрьме, а его матери вечно не бывает дома.
– Она должна работать. Но в любом случае это скоро кончится. Она не сегодня-завтра уйдет из «Эстеллы», а потом…
– Ей вообще не следовало браться за эту роль. – Он раздраженно махнул рукой. – Я должен поговорить с ней о Джонатане. Почему мне никто не сообщил, что у него кошмары?
– Наверное, потому, что вы не спрашивали.
Анжелика никогда не скрывала неприязни к Корту. Это была даже не неприязнь, а упорная, непримиримая враждебность, и он платил ей той же монетой. Более всего их отношения походили на отношения двух врагов-противников, равных по силе и за это уважающих друг друга.
В этой схватке, не прекращавшейся с того самого времени, как он женился на Наташе, Томас Корт обладал одним преимуществом: он был мужчиной, мужем со всеми правами мужа. После развода, как они оба сознавали, он это преимущество в значительной степени утратил.
– Вы плохо себя чувствуете? – спросила Анжелика, оглядывая его с головы до пят. Она всегда радовалась малейшему свидетельству его физической неполноценности. – Вы очень бледны и плохо выглядите. У вас был приступ?
– Я чувствую себя совершенно нормально. – Он отвернулся. – Просто в воздухе слишком много пыли, к тому же я устал. Я работаю с самого утра, с половины шестого. Приготовьте мне кофе и принесите в комнату Джонатана.
– Черный?
– Да. Я хочу дождаться Наташу.
– Напрасно. Она вернется очень поздно. После спектакля она обедает с этим маклером, а завтра ей рано вставать. В семь придет тренер. Потом она завтракает с Жюлем Маккехни, а потом…
– Сегодя она с ним обедает, а завтра завтракает? Это так необходимо?
Анжелика пожала плечами.
– Завтра утром будет заседание правления «Конрада», надо обсудить детали. Для Наташи это очень важно, понятно, что она волнуется. Тем более что завтра пятница и тринадцатое число. Не очень-то благоприятный день, верно?
Томас Корт страстно хотел, чтобы этот день оказался действительно неудачным для Наташи. Ему очень хотелось сказать это вслух, хотелось спросить Анжелику, встречается ли Наташа со своим маклером наедине или с ними будут другие люди. При одном лишь упоминании о Жюле Маккехни в ушах Корта звучал голос Джозефа Кинга. В таких ситуациях Кинг, его личный враг, всегда оказывался тут как тут. Но эти вопросы свидетельствовали бы о слабости Корта, а он не хотел давать Анжелике повод для восторгов. Он взглянул на ее грузную фигуру, плоское лицо с жесткими чертами, пронзительные черные глазки и вдруг почувствовал безмерную усталость. Иногда, особенно после изматывающих астматических приступов, у него пропадало желание сражаться.
– Вы еще о чем-то хотите со мной поговорить? – спокойно спросил он.
– Да. Мне надо кое-что выяснить. О Джозефе Кинге. О том, что произошло в Глэсьер-парке. – Она помедлила секунду. – Я знаю, что вы сказали Наташе.
– Ни минуты не сомневался.
– Я хочу знать правду. – Она замолчала, выражение лица смягчилось, в нем уже не было столь явной враждебности. – Я отвечаю за Джонатана. Я единственный человек, который находится с ним рядом днем и ночью. Мне нужно это знать.
– Не стану спорить. Я сам собирался…
– Я ничего не скажу Наташе, но я должна знать.
Их глаза встретились. Корт повернулся к двери.
– Хорошо, – сказал он. – Я все вам объясню после того, как повидаюсь с Джонатаном. Подайте кофе сюда, а не в его комнату, Анжелика. Я пробуду у него недолго.
– Не задерживайтесь. Ему давно пора спать.
– Папа, я хочу тебе показать книгу по летучих мышей, – говорил Джонатан, – и вот эту – про китов. Представляешь, они разговаривают друг с другом, летучие мыши и киты. У них есть специальный язык. Вот смотри…
Корт смотрел на сына с нежностью и печалью.
– Что? Летучие мыши разговаривают с китами? Никогда не знал.
– Да нет же! – Джонатан рассмеялся. – Какой ты глупый, папа. Они разговаривают друг с другом. Летучие мыши с летучими мышами, а киты с китами. Они это так здорово делают! Смотри.
Корт склонился над книгами. Его сыну были присущи трогательный педантизм, тяга к знанию и любовь к фактам. Диаграммы, которые он ему показывал, изображали частотные характеристики эхолокационных сигналов летучих мышей, в другой книге были похожие иллюстрации и информация о коммуникационной системе китов. Джонатан радостно болтал, а Корт тихо сидел, время от времени гладя сына по голове, и ждал, когда наконец эта комната, близость сына успокоят душу, как это обычно бывало.
В потаенном уголке сознания всплывали образы: темные кожистые крылья мелькали в воздухе ночных джунглей, лианы извивались, как удавы, в бархатной тьме возникали орхидеи, похожие на сладострастно приоткрытые рты. «Это меня мучает Томас», – звенел у него в ушах голос жены. Эти слова были произнесены, когда Наташа была на шестом месяце беременности и узнала, что муж продолжает ей изменять. Теперь Корт не мог бы припомнить подробностей той конкретной измены, он никогда их не запоминал. Это могло произойти с женщиной или с мужчиной и быстро закончиться, потому что Корт никогда и ни с кем не вступал в продолжительные отношения. Исключение составляла лишь его жена.
Он рвал эти короткие связи без сожаления, новый сексуальный партнер был для него простым инструментом удовлетворения острой потребности, ничем не отличавшейся от голода или жажды. Жена знала – он часто говорил ей об этом, – что все это ничуть не оскверняет его любви к ней, любви, которая была главной движущей силой его жизни и творчества, оставалась неизменной и была неподвластна времени. Одной из самых поразительных загадок их брака, думал он, мысленно перелистывая страницы своей жизни, было то, что Наташа одновременно была уверена в его любви и сомневалась в ней. Может быть, она, как и он, предпочитала грозу неопределенности безмятежной ясности преданного супружества. Он не знал наверняка, но, когда они были женаты, ему казалось, что в периоды его неверности, кроме боли и муки, она испытывала особое напряжение чувств, оживлявшее их любовь.
– Смотри, папа, – сказал Джонатан, показывая на фотографии в книге о китах. Он начал рассказывать что-то об айсбергах, о Северном Ледовитом океане, в неизмеримые глубины которого они погружаются, и Корт стал понемногу успокаиваться. В его памяти возник образ жены. Он увидел Наташу в первый раз, когда она уже была знаменита. Его же не знал никто. Он послал ей сценарий через общего приятеля, и она согласилась с ним встретиться. Она пришла в маленький офис, который он снимал в центре Лос-Анджелеса. В то самое мгновение, когда она переступила порог его кабинета, он понял, что должно случиться, и она тоже это поняла. Ее красота поразила его, он был к ней не готов, несмотря на то, что много раз видел ее на экране. Ее волосы свободно падали на плечи, на лице не было косметики, и одета она была в простое голубое хлопковое платье, похожее на одеяние мадонны. – Папа, папа! – Джонатан дергал его за рукав. – Ты совсем меня не слушаешь. Я же рассказываю про китов. Они поют друг другу и слышат звуки под водой за много миль. – Он улыбнулся. – Ты сейчас тоже за много-много миль отсюда, я же вижу.
– Прости, дорогой. Я просто немного задумался. Наверное, это от усталости. Я вспоминал, как в первый раз встретил маму и какая она была красивая. – Он посмотрел на часы. – А вообще-то, молодой человек, вам пора ложиться. Ты уже давно должен был спать. Давай-ка я тебя уложу.
Он крепко прижал к себе сына с неизъяснимым чувством, в котором смешивались любовь, боль и страх за него. Джонатан приник к отцу, он казался таким маленьким, легким и хрупким, что у Корта слезы навернулись на глаза. Он уложил сына в постель и, пряча лицо, укрыл его одеялом.
– Скажи-ка мне, – сказал он, сев на край кровати и взяв Джонатана за руку, – что там такое с этими твоими кошмарами? Ты чего-то боишься?
– Немножко. – Джонатан опустил глаза и нервно затеребил край одеяла. – Скоро День Благодарения. Мама говорит, что к тому времени мы уже будем жить в «Конраде».
– Возможно, дорогой. Это еще пока не решено.
– Папа, ты придешь к нам на День Благодарения? Мне ужасно этого хочется.
– Если хочется, дорогой, я непременно приду. Мы с мамой договоримся. Тебе не о чем беспокоиться. – После паузы он продолжал: – И подумай, очень скоро мы все вместе поедем в Англию – на целых три месяца. Я жду этого с нетерпением.
– Я тоже. – Джонатан оживился, потом лицо его снова помрачнело. – Только дело в том…
– В чем, милый?
– Мне совсем не нравится этот дом, папа. Мама говорит, что я привыкну, но он такой противный. У меня там будет большая-пребольшая комната – мама мне уже показывала – с кучей шкафов для игрушек, и мама знает одного художника, который нарисует на стенах всяких животных. Каких я захочу.
– Ну что же, дорогой, это замечательно. – Корт пристально взглянул на сына. У Джонатана было маленькое, очень выразительное личико, на котором так легко читались все его детские страхи и радости. Корт сжал руку сына и добавил: – А ты не знаешь, что это за художник?
– Он работает в театре. Это он рисовал декорации для «Эстеллы». Он сделал эту ужасно противную комнату мисс Хэвишем. – Он задумался и добавил: – Я ненавижу мисс Хэвишем. Мерзкая старая ведьма.
– Ну, ты же знаешь, что ее бояться нечего. Ее просто-напросто играет обыкновенная актриса, а самой мисс Хэвишем не существует, ее придумал писатель.
– Этот художник мне тоже не нравится, – продолжал Джонатан, понизив голос. – Я его один раз видел на репетиции. Он как-то странно на меня посмотрел, а потом я пожал его руку, и она была такая противная и мокрая. А потом он все время смотрел на маму. Она-то не заметила, а я все видел.
Корт ощутил укол беспокойства. Надо будет выяснить имя этого человека, устало подумал он, и проверить его как обычно. Однако словам Джонатана можно было не придавать большого значения, он довольно часто реагировал на окружающих подобным образом. Эта реакция была естественным побочным продуктом всевозможных ограничений, присутствия телохранителей, неизбежных подозрений в адрес любого мужчины, появлявшегося в доме или подходившего к Джонатану на улице. Кинг отнял у его сына свободу, подумал Корт, как он отнял свободу у Наташи и у него самого. Страх Джонатана перед незнакомыми людьми, страх, подогреваемый Наташей и Анжеликой, был не чем иным, как наследством, доставшимся мальчику от родителей.
– Джонатан, на маму всегда все смотрят. – Он изо всех сил старался, чтобы его голос звучал как можно более безмятежно. – Я поговорю с мамой. Если тебе так не нравится этот художник, она его не пригласит. Кроме того, с «Конрадом» может ничего не получиться. Люди, которые им распоряжаются, могут отдать эту квартиру кому-нибудь другому.
– Папа, она такая большая! – Джонатан всплеснул руками. – Там столько комнат. Я подумал, что, может быть, ты тоже сможешь жить вместе с нами. Это было бы так здорово.
От его взгляда и голоса у Корта разрывалось сердце. Он наклонился и поцеловал сына.
– Посмотрим, дорогой. Ты же знаешь, все не так просто. Маме нравится этот город, а для моей астмы он не годится. Я думаю, в конце концов все уладится. А пока просто помни, что я очень люблю тебя и маму. А теперь ложись, я тебе немного почитаю. Какую книжку? Вот эту?
– Мне нужны факты, – сказала Анжелика, наливая ему кофе. – Расскажите мне все, о чем вы умолчали в разговоре с Наташей. – Маленькие черные глазки презрительно сощурились. – Я знаю все ваши фокусы. Вы никогда не говорите прямо, вы опускаете неудобные для вас факты, путаете следы, уводите в сторону. Так вот, со мной это не пройдет. Я слишком много всего этого насмотрелась. И фильмы у вас такие же.
– Не думаю, чтобы вы были способны оценить мои фильмы. Да я, честно говоря, никогда и не помышлял об этом. – Корт взял чашку из рук Анжелики и смерил ее холодным взглядом. – Если вам нужны простые занимательные истории, обратитесь к журналам для женщин.
– Романтика, преступления – вот это мне нравится, – с укором проговорила Анжелика. – Мне нравится настоящая любовь, мне нравится, чтобы тайны открывались и чтобы конец был счастливым.
– Вы меня удивляете. Разве вы не видите, что жизнь совсем не такова? Никакой романтики не существует и конца тоже – ни счастливого, ни какого-либо другого. Вот и в данном случае – боюсь, что эта тайна так и не будет раскрыта, но я предоставлю вам факты, включая и те, что утаил от Наташи, и можете изображать из себя детектива сколько угодно.
Анжелика удовлетворенно хмыкнула и тяжело уселась в кресло, опершись руками о массивные бедра и в упор глядя на Корта.
– Так почему вы не рассказали Наташе всего?
– Потому что я должен ее оберегать. Она и так живет в постоянном напряжении.
– И что?
– И чем больше она волнуется по поводу Кинга, чем больше вероятность того, что он жив, тем сильнее она будет стремиться в «Конрад». А я не хочу, чтобы она там поселилась. Вот все мои хитрости, весьма прозаично, не правда ли?
К его немалому удивлению, Анжелика горячо его поддержала:
– По правде говоря, я тоже этого не хочу. Но говорить ей этого нельзя. Чем больше с ней споришь, тем сильнее она упирается. Я поняла, что надо помалкивать. Глядишь, ее все равно туда не пустят.
– Джонатан боится этого дома. Наташа знает об этом?
– Знает. Она считает, что он скоро привыкнет. – Она помолчала. – Конечно, в «Конраде» безопасно, по-настоящему безопасно. Никто чужой туда не сунется. Поэтому она и выбрала этот дом.
Намек понять было нетрудно. Анжелика даже не пыталась скрыть, что, говоря «чужой», она имеет в виду его.
– Ну, что касается меня, то я пролезу всюду, куда мне захочется пролезть, – спокойно ответил он. – Джонатан – мой сын, и, надеюсь, Наташа об этом помнит. – Он отвернулся в сторону. – Так вы хотите узнать факты или нет?
– Конечно, хочу. Я не совсем поняла из рассказа Наташи, к чему все эти тесты и проверки. Насколько я знаю, они нашли тело…
Она продолжала говорить, а Корт слушал, пытаясь выяснить, до какой степени Наташа посвящает Анжелику в свои дела. Как он и ожидал, оказалось, что свой разговор с мужем Наташа передала ей во всех подробностях. Впрочем, так она поступала всегда. Он вдруг осознал, что его отношения с женой всегда были выставлены на всеобщее обозрение, и его охватил внезапный гнев. При любых затруднениях Наташа всегда бежала к Анжелике, как добрый католик бежит к духовнику. То обстоятельство, что Анжелика была осведомлена обо всех его изменах жене, не вызывало никаких сомнений.
Ему всегда казалось, что его измены не особенно интересовали Анжелику, она относилась к ним, как к чему-то заурядному и неизбежному, чего и следовало ожидать от представителя мужского пола. Он иногда ощущал, что Анжелика не судит, а просто наблюдает, и нет ничего, что было бы способно ее удивить или возмутить. Теперь, глядя, как она без всяких эмоций рассуждает о человеке, погибшем страшной смертью в Глэсьер-парке, рассказывает о внешнем виде трупа, он задавал себе вопрос, сумела ли она подметить и осознать главный и чудовищный парадокс: с появлением Джозефа Кинга в Томасе Корте угасла потребность изменять.
Уловил ли острый ум Анжелики эту связь? Он думал, что да. Анжелика не могла не заметить, что каждый раз после очередного письма или звонка он спешил увести жену наверх, в спальню. Иногда Корту казалось, что Анжелика способна видеть сквозь стены, и тогда она, несомненно, оказывалась свидетелем болезненного, отчаянного взрыва страсти, невозможного без этого допинга.
– Этот Кинг больной человек, – уверенно говорила Анжелика. Ее немигающий взгляд был устремлен в пространство. – Он одержимый. Я представляю себе это так. Он появился в Монтане, потому что знал, что туда отправился Джонатан. И там он вдруг сломался. Тогда он нашел укромное место и прыгнул с обрыва. Быстрое избавление. Я все-таки надеюсь, что умер он не сразу. Я думаю…
Корту часто приходило в голову, что Анжелика не только прекрасно понимает, что происходит, но и просвещает Наташу. В другие минуты он был почти уверен, что жена все понимает сама, без посторонней помощи. Кроме того, он угадывал в ней те же чувства и ощущения, что находил в себе. Он не мог не видеть в ее глазах странного зловещего возбуждения, возбуждения, замаскированного слезами.
«Я больше не могу этого выносить, – говорила она, отбрасывая в сторону очередное письмо Кинга. – Пойдем наверх, Том. Я хочу быть с тобой».
И как только за ними закрывалась дверь, ее лицо искажалось болезненной страстью. Она никогда бы в этом не призналась, но ее тоже подстегивало чувство, которое многие могли бы назвать извращенным или ненормальным.
– Но чего я никак не могу понять, – продолжала Анжелика, – как он может знать все подробности? Откуда он знал, где будете вы? Или Наташа? Уверена, он действовал не по наитию. Должно быть, он следил за вами.
Корт повернулся к Анжелике спиной и встал, опершись руками о стол. Он словно наяву слышал голос жены. «Наверное, он следил, Томас. – Она закрыла дверь спальни и, вся дрожа, повернулась к нему. – Как еще он мог узнать? Он следил за тобой, когда ты был с этим мальчишкой? На автостоянке? Томас, как ты мог это сделать? Как ты можешь заставлять меня так мучиться?.. Что он делал? Тебе лучше, когда это делает мужчина? Он сделал это несколько раз? Сколько времени вы там пробыли? Скажи мне…»
Он сказал и в ответ ощутил вспышку желания, лихорадочного и сдерживаемого, и, когда она ласкала его, ее ласки были изощреннее и смелее, чем ласки того мальчика.
– И еще одно, – говорила Анжелика. – Не представляю, что заставило его остановиться. Я имею в виду, почему он так внезапно сдался? Пять лет он ни на минуту не оставляет ее в покое, а потом вдруг ни с того ни с сего сводит счеты с жизнью?
Корт провел рукой по лицу. Его взгляд блуждал по белой стене, увешанной акварелями, но он не видел их. Эти странные отношения с женой продолжались три из пяти лет, а потом он допустил глупейшую ошибку: он признался ей, что за два с половиной последних года у него не было ни одного сексуального партнера, кроме нее, они были ему не нужны, он не хотел никого, кроме нее, и был ей верен. Она рыдала от радости в его объятиях, а потом дверь ее спальни для него закрылась.
Они разъехались, затем развелись. Уже более двух лет он хранил целомудрие, если не считать редких встреч с женой. Но за все это время он ни разу не прикоснулся ни к кому другому, и, как он вскоре понял, это тоже было ошибкой: когда он сказал об этом жене, здесь, в этой самой комнате, неделю назад, в ее прекрасных глазах появилось выражение глубокого сочувствия и разочарования. Его реакция была обычной – ярость, пронизанная неодолимым вожделением, и он вернулся к себе и лежал один в темноте, слушая магнитофонные записи и находя некоторое облегчение в общении с призраком, нашептывания которого странным образом создавали иллюзию близости с женой.
– Вы все еще храните эти пленки?
Этот прямой вопрос прозвучал так кстати, словно Анжелика все это время читала его мысли и следила за их ходом.
– Вы продолжаете их слушать?
Корт покраснел.
– Нет, – ответил он. – Их почти все забрала полиция. Я их больше не слушаю, это прошло.
– Здорово он подцепил вас на крючок. – В ее голосе звучало злобное торжество, как всегда, когда ей удавалось уличить его в слабости. – Каждую ночь вы слушали эти пленки и перечитывали письма. Я предупреждала вас, что это не доведет до добра.
– Я что-то не помню.
– Все, что он там наговорил, – сплошная ложь. Гнусная ложь. – Прежний бесстрастный тон Анжелики уступил место гневному. – Наташа совсем не такая.
Она умолкла, как бы ожидая подтверждения. Когда его не последовало, она тяжело вздохнула.
– Зато про вас там чистая правда. Где вы были и с кем.
– В некотором отношении правда. – Он повернулся и твердо встретил ее взгляд. – Но Кинг не сказал Наташе ничего больше того, что я говорил ей я сам.
– Да, надо отдать вам должное, вы были с ней откровенны. – Она пристально смотрела ему в глаза. – Но знаете, она все равно не примет вас обратно.
– Тогда мне придется найти способ завоевать ее, – спокойно ответил ей Корт. – Поверьте, я это сделаю, и не думайте, что вы сможете мне помешать.
Последняя фраза все-таки вывела ее из себя. Он увидел, что к ее лицу и шее прилила кровь.
– Она освободилась от вас.
– На вашем месте я не стал бы на это особенно рассчитывать.
– И от Кинга она тоже освободилась. Она может начать новую жизнь. Кинг мертв. Он должен быть мертв. За пять месяцев ни одного письма, ни одного звонка. И это тело, доказательства… – Она повысила голос. – Скажите мне наконец, все это кончено? Он мертв или нет?
Корт ответил ей долгим спокойным взглядом. Осознает ли она, что ее вопрос имеет двойственный смысл? Он думал, что нет. Ей хотелось верить, что Кинг мертв, потому что согласно какому-то первобытному представлению, таившемуся в глубинах ее сознания, она считала, что конец Кинга должен означать и конец Наташиного замужества. Вместе с Кингом она страстно желала устранить из ее будущего и Томаса Корта.
– Есть указания на то, что он погиб, – ответил он. – Именно это я и сказал Наташе. Но я в это не верю. Думаю, он живее любого живого.
– Выжидает время? – Анжелика подалась вперед.
– Совершенно верно.
– Но они нашли тело…
– Все, что они нашли, это тело некоего мужчины, – поправил ее Корт.
Окинув ее пристальным долгим взглядом, Корт пересек комнату, со вздохом опустился в кресло напротив Анжелики и стал рассказывать все по порядку.
– Я не говорил этого Наташе, – начал он, – но я знаю то место в Глэсьер-парке, где нашли тело, и знаю очень хорошо. Я там был первого июля вместе с Джонатаном, он тогда гостил у меня на ранчо. Мы отправились в этот поход в сопровождении телохранителя, потому что так хотела Наташа, и я ей это обещал. Мы выбрали дорогу, которая ведет через горы к озеру Кинтия.
– И там у вас был лагерь, – кивнула Анжелика. – Я знаю со слов Джонатана. Ему там очень понравилось.
– Мы провели там три дня. Это очень красивый уголок парка и довольно уединенный, по этой дороге почти никто не ходит. Даже в разгар сезона там за целый день можно не встретить ни единого человека. – Некоторое время он молчал, перебирая в уме воспоминания о путешествии. – Эти три дня были, может быть, лучшими в моей жизни. Мы много гуляли, ловили рыбу, готовили на костре. Мы спали под звездным небом, нам даже палатка не понадобилась. Это были три дня прекрасной погоды и полного спокойствия, и я этому радовался. Радовался за Джонатана. Он ведь целый год сидит в городе. Мне хотелось показать ему другую Америку, где можно дышать свежим воздухом, где не нужно бояться телефонных звонков, писем и людей.
Потом мы вернулись на ранчо, и только несколько месяцев спустя, когда нашли тело, я узнал, что мы были в Глэсьер-парке не одни. Все это время за нами следили, и кто-то приложил немало усилий, чтобы я об этом узнал. Анжелика, вы знаете, когда обнаружили тело и в каком оно было состоянии?
– В кустах у воды. Прямо под высоченной скалой. Так вы сказали Наташе.
– Да, но я сказал ей не все. Я не сказал, где находится эта скала. Дорога, по которой мы шли, идет прямо над ней. Они нашли тело на берегу озера, всего в двухстах ярдах от нашего лагеря. Тело разбилось о камни и лежало там, пока не разложилось, и я уверен, что это не случайность. Здесь мы были счастливы – я и Джонатан, – и тот, кто следил за нами, видел, что мы счастливы. Поэтому он осквернил это место, чтобы я никогда больше не мог туда вернуться.
– О Иисусе! – Анжелика сделала один из своих загадочных магических жестов. – Значит, он действительно шел за вами!
– Не сомневаюсь! Сейчас вы поймете, почему. Обратите внимание на хронологию. В октябре выпадает снег, парк закрывается на зиму, и перед этим егеря совершают обход. Так что к тому времени, как они нашли тело, оно пролежало около четырех месяцев на жаре. Между прочим, там водятся медведи и другие хищники. Разложение, животные – представьте себе, в каком виде было тело. Единственный способ идентифицировать его – экспертиза по зубам, а это очень непростая процедура. Да и то она возможна, только если им удастся найти, с чем сравнивать. Вот сейчас они занимаются выявлением пропавших людей во всех штатах. Но и эта процедура требует времени, к тому же может ровным счетом ни к чему не привести. А между тем со мной связались вскоре после того, как было найдено тело. Знаете почему? Потому что кто-то позаботился о том, чтобы снабдить его опознавательными знаками. Кто-то хотел убедить полицию, меня и Наташу в том, что это тело Джозефа Кинга.
– Да-да, припоминаю! Там был рюкзак, – возбужденно сказала Анжелика. – Около тела нашли рюкзак, а в нем были…
– В рюкзаке или в том, что осталось от этого рюкзака, было то, что не гниет и не разлагается, то, что может остаться в целости и сохранности и снабдить информацией. Там была пластиковая коробка. Совершенно обычная пластиковая коробка – вроде тех, в каких носят бутерброды. Правда, содержимое этой коробки было несколько необычным.
Наступило молчание. Корт блуждал взглядом по комнате, зная, что должен продолжать рассказ, и в то же время совершенно не желая этого делать. Он всегда понимал, что говорить о Джозефе Кинге – значило наделять его силой. Вот и сейчас он ощущал его присутствие и знал, что Анжелика чувствует нечто подобное. Он видел, каким напряженным стало ее лицо, и знал, что, как и он, она вспоминает многочисленные посылочки, которые они получали от Кинга, – посылочки с многозначительным и неприятным содержимым.
– Скажите мне, – Анжелика, положила свои крупные квадратные ладони на бедра, – там была фотография?
– Да, и фотография тоже. Прежде всего в коробке был охотничий нож – такие можно купить в любом магазине. Нож с узким лезвием, приспособленным для разделки туш. Еще там лежали несколько патронов, хотя никакого огнестрельного оружия вблизи не обнаружили. И для того, чтобы я удостоверился в том, что он следил за нами, там была футболка Джонатана. Он надевал ее в тот день, когда мы разбили лагерь у озера Кинтия. За ночь она куда-то подевалась, и потом мы о ней даже не вспомнили – ведь Джонатан по крайней мере несколько раз снимал ее, когда купался. Мы решили, что он просто где-то ее оставил, но на самом деле это значит, что кто-то побывал в нашем лагере ночью, и этот кто-то хотел, чтобы я это знал. Он хотел, чтобы я понял – он мог убить Джонатана.
– Ублюдок! – Анжелика пылала яростью. – Чертов ублюдок. Как подумаю, что он мог причинить зло мальчику!
– Подождите, Анжелика, это еще не все. В коробке было также разрешение на посещение парка – они выдают их, если вы собираетесь пробыть там несколько дней. Разрешение было выдано на имя Джозефа Кинга в тот самый день, когда мы приехали в парк. В графе «домашний адрес» была указана несуществующая улица в Чикаго. – Корт умолк, а когда он снова заговорил, его голос утратил твердость. – И наконец, там была фотография. Но что самое главное, этот снимок делал я сам – в нашем саду в Калифорнии, когда Джонатан был совсем маленьким.
– Но это невозможно, – ошеломленно проговорила Анжелика.
– Я сделал этот снимок примерно пять лет назад. – Корт безнадежно махнул рукой. – Джонатану было тогда восемнадцать месяцев. Мы с Наташей в то время закончили работу над «Солистом». Вы помните?
– Помню. – Анжелика явно пребывала в смятении. – Но я не понимаю, как он мог ее достать. В то время еще не было ни писем, ни звонков от Кинга.
– Вот именно. Полиция проверяла, я сам проверял, и проверяло агентство. Я точно помню, когда сделал этот снимок – это было за два месяца до его первого звонка. Кроме того, насколько мне известно, у него есть более ранние снимки, и он выжидает время, чтобы их предъявить.
– Но как они могли у него оказаться? Он их украл?
– Нет, добыл более простым способом. Я отдавал эту пленку на проявку в одну из фотолабораторий в Лос-Анджелесе. Они прислали мне и отпечатки, и негативы, но, естественно, любой, кто там работал, мог сделать сколько угодно копий.
Корт вздохнул и поднялся с места.
– Так что теперь полиция устраивает очередную проверку. Выясняет, кто в это время работал в лаборатории и где сейчас эти люди. К пленке могли иметь доступ около тридцати человек, а с тех пор прошло больше пяти лет. Большинство этих людей ушли из фирмы, переехали или вступили в брак, словом, исчезли из виду. Чтобы их разыскать, потребуется несколько месяцев. Но возможно, что и это ни к чему не приведет. Знаете, что он сделал с фотографией?
– Разрезал ее? Как остальные?
– Да. Разрезал на аккуратные квадратики по четверть дюйма. На одном – лицо Наташи, на другом – Джонатана. И оба перечеркнуты крестом. Когда я это увидел…
Он отвернулся, у него перехватило дыхание. Корт словно чувствовал, что сейчас, в эту минуту, Кинг здесь, в этой комнате, и ему остро хотелось распахнуть все двери, заглянуть в шкафы в поисках человека, угрожавшего его сыну.
– Постарайтесь не огорчаться, – неожиданно сочувственно произнесла Анжелика. Обернувшись, он не увидел в ее глазах прежней враждебности. По крайней мере, в любви к Джонатану они были заодно. – Не надо, – повторила она. – Возможно, это и вправду был он. Он сумасшедший, и я всегда считала, что в один прекрасный день он себя убьет. Он спрыгнул с обрыва, но не мог не оставить последней весточки.
