Текст книги "Пламя под пеплом"

Автор книги: Ружка Корчак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Носители этих взглядов, поначалу воздерживавшиеся от пропаганды, со временем крайне активизировались. Партийные и комсомольские ячейки, возникшие уже в самом начале жизни в лесу, повели агитацию и взяли на прицел несоюзную молодежь, вербуя ее в комсомол и в партию. Они выступали от имени советской власти и ее армии и ставили знак тождества между партизанским движением и компартией.

Немногие вступили в комсомол. Большинство увиливало, как могло, невзирая на постоянный нажим. В лагере начала устанавливаться атмосфера страха и подозрений, появилась слежка за определенными людьми. Напряженность достигла критической точки за несколько месяцев до освобождения, когда начальник особого отдела бригады Станкевич раздал партизанам анкеты с вопросами о партийной принадлежности и социальном происхождении...

Большинство членов еврейских лесных отрядов не связывало свое будущее ни с Флоридой, ни с проектируемой Литовской советской республикой.

Люди, которые никогда не были сионистами и в мирные времена не имели никакой связи с Эрец-Исраэль, заговорили о необходимости своего, еврейского, отечества и о новой в нем жизни. Несомненно, что на такой поворот в настроениях повлияли десятки членов халуцианских и сионистских движений в отрядах, не скрывавших своих политических и национальных взглядов, хотя они и не вели организованной пропагандистской работы.

Но и без нее для большинства евреев сионизм не был абстракцией, и желание уехать в Эрец-Исраэль возникло не как плод идеологических раздумий, а как осуществление мечты о своем еврейском доме, где они не будут беззащитны, а их национальность не будет служить поводом для ненависти и убийств. И все чаще люди собирались по вечерам вокруг костров и часами пели песни. В ночном сумраке, среди русских партизанских песен и песен на идиш звучали и ивритскис песни, песни Эрец-Исраэль, вплетаясь в общий тон, в единую мелодию томления и печали, оплакивающую прошлое и взывающую к будущему.

ВСЕГО НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ МИНОВАЛО С ТЕХ ПОР, КАК из района Начеи отряды вернулись в Рудницкие леса, но они уже успели построить себе базу в шести километрах от стоянки отрядов "Мститель" и "За победу" и реорганизоваться. Командиры Абраша Ресель и Има Лубоцкий приложили много усилий, чтобы сплотить людей обоих отрядов (общая база, общий котел, смешанные оперативные группы) и повысить их боеспособность. Отряды, насчитывавшие около ста пятидесяти человек, были поделены на боевые отделения под начальством опытных партизан Могеля Гопштейна, Якова Штуля, Неньки Толеранта, Гирша Левина, Моте Сольца, Нахума Кагановича (последний служил также заместителем командира роты) и других. Группы, составленные из партизан обоих отрядов, начали ходить сперва в продовольственные рейды, а затем и на диверсионные операции и в засады. А когда самая трудная организационная работа была проделана и начались активные партизанские действия, на базе появились двадцать русских и литовских партизан.

Они сообщили, что присланы штабом бригады, чтобы командовать еврейскими отрядами и повысить их боеспособность. Они утверждали, что у командования отрядов нет досрочного боевого опыта, действия отрядов малоэффективны, поэтому требуется реорганизация и, прежде всего, смена командования.

В тот же день был проведен смотр. В ряды встали новые бойцы, вооруженные винтовками, автоматами и ручными пулеметами. Еврейские воины молча глядели на это богатство, слушая приказ, означавший ликвидацию самостоятельных еврейских подразделений

Все совершилось неожиданно с необыкновенной быстротой. Даже еврейские командиры, среди которых имелись и коммунисты, не были предупреждены о решении Юргиса и его штаба, давно искавших повода покончить с самостоятельностью еврейских отрядов. Однако, никто не мог представить себе, что это будет осуществлено так грубо и неожиданно, механическим присоединением двадцати русских и литовцев к ста пятидесяти евреям.

В тот же день было сменено командование. Место Абраши Реселя, то есть пост командира отряда "Смерть фашизму", занял Крауклис, литовский коммунист и парашютист, Реселя вернули в отряд "За победу", где он числился прежде. На место Имы Лубоцкого пришел Шилас, командир литовского отряда "Перкунас", откуда его временно перевели на должность командира "Борьбы". Иму Лубоцкого назначили командиром отделения. Весь средний и младший комсостав, за небольшим исключением, был заменен русскими и литовцами. Среди них выделялся своей грубостью и непрерывным бахвальством некто Колосов, отрекомендовавшийся майором-танкистом.

В первый же день на базе установилась напряженная атмосфера. Бойцы, которые привыкли к независимости и знали своих командиров еще со времен гетто, тяжело переживали случившееся. Прибавка вооружения, правда, открывала возможность для более крупных операций, но создавшаяся в лагере обстановка вполне могла вызвать деморализацию и подрыв боевого духа еврейских партизан.

Новые командиры более или менее удовлетворительно относились к бойцам, но время от времени отпускались ядовитые замечания. Затем на базе было запрещено разговаривать на идиш. Пришельцы намекали на неумение евреев драться, критиковали присутствие в лагере женщин. Не все еврейские воины сумели выдержать это испытание. Одни стали льстецами и угодниками при новых командирах, другие, снедаемые горечью и отчаянием, впали в безразличие. Перемены коснулись и отношений между двумя отрядами. Каждый из них был объявлен отдельным подразделением с расчетом развести их по разным базам (что позднее и было выполнено).

Среди распоряжений, изданных новым командованием, был приказ, запретивший совместное проживание супружеских пар Операция по разъединению семей была проведена молниеносно, причем в некоторых случаях командование, не довольствуясь разлучением супругов в пределах лагеря, переводило одного из них в другие места – к Юргису или в "Перкунас".

Партизанская активность в этот период действительно усилилась, но произошло это благодаря лучшему вооружению отрядов. Бойцы охотно ходили на операции. Там забывались обиды повседневной жизни и возвращалось чувство самостоятельности, потому что невзирая на присутствие русских или литовских начальников, инициатива по-прежнему принадлежала еврейским бойцам, досконально изучившим окрестности.

Не раз партизаны с горькой усмешкой выслушивали оперативные наставления начальника штаба (Этот начальник штаба оставался на своем посту вплоть до освобождения. Позднее он был арестован в Вильнюсе как власовец.), который, тыча пальцем в карту, указывал маршрут. Однажды боец с удивлением увидел, что начальник ткнул прямо в немецкий гарнизон, и сказал об этом. Тот, смутившись, повторил задачу, а затем громовым голосом скомандовал "Кругом! Шагом марш!" Партизаны, естественно, сами приняли решение относительно того, как выполнять боевое задание.

Прошел месяц. Людям пришлось приспособиться и примириться с новой ситуацией в лагере. Их словно лишили чувства свободы. В отряде, насчитывавшем около девяноста евреев и десяти русских и литовцев, евреи ощущали себя неравноправным меньшинством. Тесные связи с еврейскими отрядами "Мститель" и "За победу" слабели. Приказа, запрещавшего посещение баз этих отрядов, правда не было, но бесконечные вопросы, связанные с этим, и препятствия, чинимые начальством, привели к тому, что люди все реже общались с друзьями в других отрядах.

В это время произошли новые перемены в составе командования. Командовать "Борьбой" был назначен Василенко, до того служивший в лом отряде начальником штаба (Шилас вернулся в свой отряд). Новое назначение пробудило у бойцов некоторые надежды. Василенко был русским евреем (его подлинная фамилия, как выяснилось позднее, была Васлиницкий), капитаном Красной Армии, по профессии инженером.

В начале войны он участвовал в строительстве укреплений в Севастополе, служил на кораблях военно-морского флота. Он попал в плен к немцам и был отправлен в Каунас в знаменитый Девятый форт (Место истребления литовских евреев.). В это время немцы использовали там группу евреев и военнопленных для сжигания трупов казненных – заметали следы. Василенко, сориентировавшись в сооружениях форта, предложил вырыть подземный ход и бежать. После нескольких месяцев невероятного труда восьмидесяти заключенным удалось бежать из крепости. Одна группа добралась до гетто, с нею и Василенко. Здесь он установил связь с местным подпольем и ушел в лес вместе с группой еврейских бойцов из Каунаса, выбравшейся в Рудницкие леса. Сначала он находился в русском отряде, а затем его перевели на командную должность в еврейские отряды.

Как только он появился, партизаны инстинктивно учуяли его национальное происхождение. Он никогда не признавался в том, что он еврей, ни разу не произнес ни слова на идиш и не выказывал особого интереса к участи своего народа. Этот молчаливый сорокалетний человек не сделал ни малейшей попытки сблизиться со своими подчиненными, всегда держал бойцов на дистанции и обращался с ними круто. Василенко завел в отряде суровый режим и железную дисциплину. Перед выходами на операцию он напутствовал бойцов одной и той же фразой "Запомните, что в случае неудачи последствия будут тяжелыми"...

Одной из популярных в лагере фигур был русский "майор" Василий Колосов. В продолжение многих вечеров бойцы должны были выслушивать его хвастливые рассказы о том, как он в качестве командира танкового отряда был высажен с воздушным десантом в лес, чтобы взорвать железнодорожный мост через Неман на линии Тильзит – Каунас, как за ним гнались немцы, а он – один в поле воин все-таки ушел. В отряде он любил раздавать краткие непререкаемые приказы и приходил в бешенство, если к нему обращались с просьбой отменить их.

Однажды на оружейном складе пропал пистолет. Это вызвало в лагере большое волнение, начались разбирательства, обыски, заподозрили оружейников, но пистолет как в воду канул. Гирш Левин, бывший в ту ночь начальником караула, говорил, что подозревает людей, приходивших к штабному офицеру Колосову.

Гости знали пароль, Колосов приказал впустить их на базу и пропьянствовал с ними всю ночь. Левин был уверен, что кто-то из них вертелся около оружейного склада, и доложил о своих подозрениях Колосову.

Тот разразился ругательствами, с криком обвинил в воровстве евреев и пообещал возмездие виновным. Обстановка в лагере накалилась, местный особист Шломо Беккер обратился к начальнику особого отдела бригады Станкевичу с просьбой расследовать дело. Через несколько дней пистолет нашелся, но слух о том, что пистолет был уворован одним из ночных гостей Колосова, не исчез. Станкевич вызвал этого "гостя" на допрос, и тот, полагая, что его оговорил Колосов, заявил начальнику особого отдела, что Колосов служит немцам. Майор, будучи заброшен в тыл с задачей взорвать мост, совершил измену и пошел на службу к врагу. В одном из немецких училищ он читал лекции по тактике танковых войск в Красной Армии. Когда же советские войска начали наступать и продвигаться вперед, Колосов из училища сбежал и присоединился к партизанам.

Вся эта история, державшаяся в строжайшей тайне, стала известна бойцам лишь после того, как Колосов с группой партизан и Станкевичем отправился на "важную операцию" в Нарочь, откуда майор уже не вернулся. Колосов, проделавший весь путь в компании особиста, ни о чем не подозревал, пока не дошел до взлетно-посадочной площадки в лесах Нарочи, где его арестовали, разоружили и отправили самолетом в Москву. Вернувшиеся из Нарочи бойцы оказались свидетелями этого события.

Има Лубоцкий и Гершон, вернувшиеся после ареста Колосова, принесли с собой письма еврейских партизан, о которых долго ничего не было известно, но еще существенней было оружие, которое группа принесла из Нарочи – два автомата, две винтовки и более пятисот патронов, пополнивших арсенал отряда. Оружие так и сверкало и было с иголочки новым, как и полагается вооружению, присланному из Москвы и сброшенному на парашютах для партизан.

Спустя несколько дней другая группа двинулась в Налибокские леса – тоже за оружием. В тот период все прибывавшее по воздуху оружие сбрасывалось в лесах Нарочи и Налибок. Туда же поступила партия, предназначенная для отрядов в Рудницких лесах. До Нарочи было около двухсот километров опасного пути. От пяти человек, ушедших в Налибоки, не было никаких известий. Позже мы узнали, что все они погибли в пути в бою с белополяками. Позднее в Нарочь отправилась еще одна группа, составленная на сей раз из бойцов всех четырех еврейских отрядов. Из этой группы тоже не все вернулись. Среди погибших были еврейские партизаны Хаим Луковер, Исраэль Розов, Гершон, Гринер, Шварц и другие.

Во время одной из первых операций "Борьбы" погиб Шалом Бреслин, когда его группа напоролась на засаду. Моше Левин погиб, когда его группа возвращалась с удачных заготовок, сопровождая на базу несколько подвод с провиантом. Левин вел одну из подвод, его лошадь отстала и Левин оказался далеко позади обоза. Русский командир, который командовал рейдом, оставил его одного, а сам ушел вперед. На партизана напали рыскавшие по окрестностям польские националисты и убили его. От рук поляков погибли партизаны Миликовский из Айшишки и Макс Розевич из Вильнюса.

Усиленная активность националистических польских банд, их появление в лесу и контроль над маршрутами партизан вызывали у бойцов "Борьбы" тревогу. Не давала покоя и мысль об измене.

Хотя никаких доказательств не было, бойцы подозревали двух молодых поляков, пришедших в лагерь с литовскими партизанами – Володьку, сына крестьянина из ближнего села, и Метека, у которого был дом, где жила его мать, которую Метек часто навещал. Подозрения все усиливались, и люди отправлялись на операции с тяжелым сердцем. Володька и Метек часто служили проводниками. Однажды Володька не вернулся в лагерь – во время вылазки он незаметно улизнул и исчез. Взбешенный командир отряда Василенко отругал командира группы и пригрозил, что тот поплатится собственной головой, если не найдет беглеца. Тот отправился в лес на поиски и вернулся с пустыми руками.

Неделю спустя группа из отряда "Борьба" отправилась на задание. Успешно его выполнив и дойдя на обратном пути до партизанского района, бойцы, зная по опыту, что тут им опасность не грозит, спокойно продолжали путь. Так они достигли ручья Вышынче (так называемого ручья партизан). Вдруг по ним был открыт огонь из засады. Отстреливаясь, партизаны перешли ручей. Стрельба прекратилась. Собравшись на другом берегу ручья, бойцы установили, что с ними нет Томы Рашель. Люди вернулись к месту засады, откуда уже убрались напавшие на них поляки, и тут нашли мертвую Тому со следами жестоких надругательств на теле. Смерть Томы, а главное, обстоятельства ее гибели потрясли бойцов.

Налеты польских националистов учащались. Один из осведомителей отряда, проживавший в ближнем селе, был убит. Старуха-крестьянка рассказала, что видела Володьку в немецком гарнизоне и что он сотрудничает с немцами и поляками. Она заявила партизанам, что не боится предателя – она старый человек, не страшится смерти и поступает так, как ей велит совесть. Через два дня после того, как крестьянка передала информацию о Володьке, в село пришли поляки и сожгли ее дом. Бежавшие в лес крестьяне рассказали, что среди налетчиков видели Володьку. Теперь уже не оставалось сомнений, что и засада поляков, в которой погибла Тома, была делом его рук.

Попытки его разыскать не дали результатов. Шло время, огневая сила отряда увеличилась, прибавилось много оружия (наконец, его начали сбрасывать и в этом районе), и отряд расширил свою боевую деятельность. Одна из групп, вышедшая в дальний рейд, случайно задержалась по пути на русской партизанской базе. Тут они, к своему великому изумлению, узнали, что Володька находится в местном отряде. Эта новость была немедленно передана Станкевичу, который его арестовал и доставил на базу "Борьбы". На допросе он сознался, что служил польским националистам, был заслан ими в лагерь партизан с шпионской целью и организовал засаду. От него узнали, что Тома была тяжело ранена первыми же выстрелами, поляки надругались над раненой и пытались заставить ее выдать сведения о вооружении отряда. Они замучили Тому, ничего от нее не добившись.

Приговор военного суда был зачитан перед строем бойцов. Он гласил: "За измену родине и товарищам по оружию Владимир приговаривается к смерти". Приговор был тут же приведен в исполнение.

ЛИКВИДАЦИЯ САМОСТОЯТЕЛЬНОСТИ ЕВРЕЙСКИХ ОТРЯДОВ "Смерть фашизму" и "Борьба", обнаружение предателей среди нееврейского комсостава этих отрядов вызвали глубокую горечь и в других еврейских отрядах – "Мститель" и "За победу", где люди тоже начали опасаться за свою самостоятельность, и не только потому, что психология еврейских партизан сложилась под воздействием идей об особом призвании еврейского партизана и национальном значении еврейской боевой части.

С некоторых пор все шире распространялись слухи о жизни еврейских партизан в литовских отрядах Кости, на расстоянии всего нескольких километров от баз "Мстителя" и "За победу". Было известно, что большинство бойцов литовских отрядов составляет еврейская молодежь из Каунаса, пришедшая в лес хорошо вооруженной и доставившая с собой по приказу командования большую часть необходимого для партизанского лагеря снаряжения. Тем не менее, литовские командиры и бойцы, хотя их было меньшинство, сумели сделать невыносимой жизнь своих товарищей евреев.

Унижения, презрительное отношение, неприкрытый антисемитизм, а под конец и человеческие жертвы – таков был удел еврейских партизан в литовских отрядах. Словно специально для подтверждения этих слухов возникли аналогичные инциденты и в спецгруппе капитана Алеко. В ней было лишь несколько евреев, тех, что по собственному желанию поступили в отряд парашютистов перед приходом в лес членов ЭФПЕО и созданием еврейского подразделения. Волевые люди и хорошие солдаты, они во главе с прославившимся подрывником Люлей Варшавчиком быстро завоевали авторитет. Казалось, эти люди не должны были чувствовать себя ущемленными или униженными. Но однажды стало известно, что партизана Залмана Токера, задремавшего в карауле, приговорили к смерти. Ни один партизан не взял бы под защиту часового, уснувшего на посту, но все знали, что такое случалось не раз и, хотя виновные наказывались, никто еще до сих пор не поплатился за это жизнью.

Через некоторое время в еврейском лагере узнали, что расстрелян и партизан Моше Эпштейн. Группа, в которой он находился, попала во время вылазки под сильный огонь немецкой засады. Пуля ударила в ружье Эпштейна и выбила его из рук партизана. Произошло это в момент поспешного отхода и когда Эпштейн пришел в себя, возвращаться за винтовкой было поздно – местность захватили немцы. На базе капитан Алеко приказал ему идти на поиски оружия и пригрозил, что, если он вернется без винтовки, его ждет расстрел. Эпштейн отправился на поиски, приходил и в еврейский лагерь – просил выручить его из беды, но отдать ему винтовку из жалкого местного арсенала было невозможно. Ему предложили не возвращаться к парашютистам и остаться в еврейском отряде с расчетом, что со временем еврейское командование замнет эту историю. Эпштейн предложения не принял, вернулся, и капитан Алеко сдержал свое слово...

То, что партизанское прошлое Эпштейна было безукоризненным и что спецгруппа никогда не испытывала нехватки в оружии, по-видимому, не имело никакого значения.

Расстрел двух партизан вызвал гнев и возмущение еврейских бойцов, но с точки зрения партизанского устава, выполнившие смертный приговор были правы и наверняка отрицали бы всякую антисемитскую подоплеку своих действий, хотя для всех это было очевидно.

Однажды группа бойцов вернулась из разведки и рассказала, что в селе Жегарино повстречалась с русскими партизанами. Те, увидав на одном из еврейских бойцов немецкий шлем, поинтересовались, откуда он у него. "От немца", – звучал ответ. "Как же вы добираетесь до немцев?" – спросил русский с издевкой. "Тем же способом, как ты добрался до своей немецкой шинели"... Началась ссора с бранью и проклятиями, и тут один из русских партизан заорал: "Я укокошил уже десятки и сотни евреев и отправлю на тот свет еще. Двадцать два года ходил я в Союзе, как слепой, но в немецком плену у меня открылись глаза, и теперь я все понимаю".

Вернувшись на базу, бойцы подали жалобу в особый отдел, рассказав об инциденте и категорически требуя наказать партизана, который бахвалился тем, что убивал евреев. По тому же вопросу обратились и к Гаврису. Гаврис только пожал плечами: "Просто хулиган". В особом отделе жалобой вообще не занялись, и "хулиган" не только не был наказан, но расхаживал по лесу как герой, которого никто и пальцем не смеет тронуть.

Однако боевые действия еврейских партизан усиливались, невзирая на все более тяжелую обстановку в лагере. После разрушения дорог, железнодорожных путей, телефонных и телеграфных линий, поджога мостов и уничтожения предателей и коллаборационистов пришла очередь вражеских эшелонов. Взрывчатка, которой так долго добивались, была, наконец, получена. В операцию просилось множество желающих. С базы вышла группа из шести человек во главе с комиссаром "Мстителя" – Дидиалисом (Исер Шмидт). Это был литовский еврей, коммунист, который в отряде парашютистов был наиболее опытным минером.

Группа покинула базу в полдень. В ней была и одна женщина – автор этих строк. Перед выходом Дидиалис изложил нам детали операции и объяснил механизм заряда и взрывателя. Задание надо выполнить этой же ночью и наутро вернуться в лагерь. До места назначения было около шестидесяти километров. Мы шли форсированным маршем и не сбавляли темпа, несмотря на тяжелый мешок с взрывчаткой за спиной. Путь лежал через лесную чащу, которая никого уже больше не пугала. Мы хорошо знали участок горелого леса, где, как скелеты, торчали высокие черные стволы, так что снеговая пелена; укрывшая бор, не могла изменить жутковатого вида этого кладбища деревьев, растянувшегося на многие километры. Теперь нам были ведомы все секреты топких болот и укромных гатей, звериных и охотничьих троп.

Вышли к речке Меречанке. Поодиночке осторожно перебираемся по бревну, перекинутому над руслом. Один неверный шаг, и я оказываюсь в воде. Ружье – вот единственное, что после этой "ванны" осталось у меня сухим. Дидиалис убеждает меня вернуться на базу, говоря, что не будет отвечать, если я схвачу воспаление легких. Я отказываюсь.

Настроение у ребят приподнятое, из лесу мы уже вышли и приближаемся к жилым местам. Мокрую одежду на мне прихватило морозом, я вся заиндевела. Между тем свечерело, скоро совсем стемнеет. Молим небо, чтобы оно послало нам непроглядную ночь, без звезд и осветительных ракет. Наконец, перед нами железнодорожное полотно.

Выбрали место за несколько десятков метров в редком кустарнике, уложили тол, протянули до кустарника веревку и бесшумно залегли. Мы не знали в точности, сколько придется ждать и когда это ожидание кончится. Слух ловил каждый шорох, каждый далекий отголосок, сердце молило, чтобы, наконец, появился желанный эшелон. Время почти не двигалось, все тело одеревенело от мороза. Шепотом передается приказ – будем ждать еще четверть часа.

Возникший вдалеке стук колес разом выводит нас из забытья. С чувством облегчения сжимаем оружие. Слышится пыхтенье локомотива, а вот и он сам. Как из-под земли у рельс вырастает немецкий патруль с зажженными фонарями.

"Дергай!" – звучит команда. "Отступать!" Мы медленно отползаем. Мощный взрыв заставляет нас вскочить на ноги. Мы стоим перед эшелоном, охваченным огнем, и слышим крики людей и стоны раненых. Мы не в состоянии покинуть это место, не насытившись зрелищем содеянного нами. "Бежим!" – раздается чей-то крик. С насыпи в нас стреляют, в небе шарят прожектора, и мы со всех ног летим вперед, не разбирая дороги. Тянет взглянуть назад, но теперь всеми нами завладела одна мысль, как бы уйти живыми.

Не знаю, сколько продолжался этот бег, но когда больше не стало слышно проклятий и стонов и издалека доносились только одиночные выстрелы, а мы снова сошлись вместе, все шестеро, живые и невредимые, не было уже никакой нужды говорить, чем явилась эта ночь для каждого из нас.

Вскоре после этой диверсии другая группа под командованием Абы Ковнера вышла на подрыв эшелона на линии Варшава – Смоленск. Под откос слетели паровоз и одиннадцать вагонов с солдатами и боеприпасами.

С этой поры операции по подрыву вражеских поездов начали становиться все более частыми и заняли центральное место в планах штаба и действиях партизан.

Партизанская активность в масштабе всей пущи причинила врагу значительные потери, парализовала важные транспортные артерии и нанесла ущерб крупным складам снабжения. В территорию, контролируемую партизанами, входили все новые села; она приближалась к району Вильнюса. Немцы уже не ограничились тем, что сконцентрировали в этом районе крупные силы с подкреплениями в виде литовцев Плехавичуса, власовцев и белополяков, но, как и в других партизанских районах, повели облаву на Рудницкие леса. Для этого они перебросили сюда регулярные войска численностью в дивизию с приданным вооружением и полевой артиллерией. К подготовке они привлекли и литовцев, и власовцев. Германские полчища начали приближаться к лесу.

В отрядах была объявлена тревога. Бойцы еще были заняты последними приготовлениями к уходу со своих баз, когда на лес обрушился сильный артиллерийский огонь. Сотни партизан со своим личным оружием и снаряжением начали поспешно выбираться из окруженного и обстреливаемого бора, пробиваясь в другие леса. На лесной окраине, где по сведениям разведки можно было прорвать кольцо, отряды сосредоточились, ожидая условного сигнала. Здесь было относительно спокойно. Артобстрел либо прекратился, либо отдалился настолько, что его уже не было слышно, и люди использовали передышку каждый на свой лад дремали, перематывали портянки, закусывали или просто наслаждались коротким отдыхом. Но время шло. Было отдано распоряжение приступить к варке горячей пищи.

С наступлением темноты занялись приготовлениями к ночлегу. Никто не понимал что происходит. Разведчики уходили, возвращались и уходили снова. Внезапно, по причинам, известным одному только германскому штабу, войска, осаждавшие лес, были отозваны и переброшены на другой фронт, не причинив партизанам и их базам серьезного ущерба. Отряды вернулись на свои базы. В числе немногих людей, потерянных партизанами в столкновении с немцами в начале облавы, был Батя – старый партизан, одна из самых ярких и выдающихся фигур в наших лесах.

ПРОДВИЖЕНИЕ СОВЕТСКОЙ АРМИИ ПРОДОЛЖАЛОСЬ.

Это вселяло надежду на избавление от германского ига, на новую жизнь, но одновременно вызывало тревогу за судьбу последних уцелевших евреев Вильнюса, заключенных в "Кайлисе" и ХКП. Все попытки вызволить их и привести в лес оканчивались до сих пор неудачей, и для еврейского командования и бойцов было ясно, что отныне каждый новый день может оказаться для узников роковым и любая проволочка приведет к их гибели.

Из 1500 евреев концлагеря ХКП в лес не выбрался никто, хотя в этом лагере имелась организованная подпольная группа, поддерживавшая с лесом постоянную связь. Зельда Трегер, которой удалось наладить и осуществлять этот контакт, много раз встречалась с представителем группы Люсиком Шапиро.

В январе 1944 года он предложил ей встретиться с "лагерфюрером" еврейским главой лагеря Колишем, и попытаться уговорить его содействовать побегу. Хотя Зельда и сомневалась в пользе такого свидания, она согласилась, полагаясь на мнение подпольщиков из группы ЭФПЕО. Встреча состоялась на квартире одной христианки близ лагеря, и участвовали в ней актер Яша Бергольский, Фима Минц, Люсик Шапиро, Зельда Трегер и Колиш; Зельда, выступая от имени еврейских партизан, пыталась убедить Колиша, что сейчас – самое подходящее время для ухода в лес. Колиш отвечал, что он сам решит, какое время для этого подходит, и сам уйдет с бойцами в лес, когда наступит срок. Ему напомнили, что Генс в свое время рассуждал подобным же образом, и он, Колиш, тоже может промахнуться, подобно Генсу. Колиш стоял на своем. Встреча не дала желанных результатов и только ухудшила положение. Колиш приказал полиции следить за "неблагонадежными людьми".

Члены ЭФПЕО не отказались от своего плана и, убедившись, что шансов на уход из концлагеря нет, начали копать подземный ход под лагерным забором в направлении арийской части города. Работа, которую необходимо было делать в абсолютной тайне, длилась несколько месяцев. Люди выгребали землю голыми руками, рассовывали ее по карманам и таким способом выносили из "блока". Ребята копали по ночам и теряли силы, потому что после этих ночных "смен" их ждала дневная каторга.

От дневного труда время от времени освобождал лагерный врач Миша Файгенберг, член группы ЭФПЕО, выдавая фиктивные справки о болезни. Он же заготовлял пакеты с медикаментами и мединструментарием, которые Зельда Трегер доставляла в лес еврейским отрядам. Доктор Файгенберг сумел наладить контакт с немецким военным фельдшером, приходившим в лагерь, и, в обмен на драгоценности, золото, меха, собираемые членами ЭФПЕО, получал от него лекарства и препараты. Через некоторое время в лагере стало известно, что копают подземный ход. Дошло это и до лагерной администрации и полиции, а также до евреев, служивших в гестапо – бывших полицейских офицеров в гетто Нико Драйзина и Айзика Авербуха (Городское подполье по настоянию Зельды Трегер осуществило покушение па жизнь этих двух предателей, в результате которого оба были ранены. Немцы положили их в госпиталь и вылечили.). В результате Люсик Шапиро был арестован, доставлен в лагерную тюрьму и там тяжело избит Колишем.

Обнаружение подземного хода и усиление охраны отодвинули надежду на побег, и когда Зельда Трегер приходила за сведениями об обстановке, ей всякий раз говорили, что пока уйти невозможно.

Наступил апрель. Штаб "Мстителя" настаивал на том, чтобы был назначен срок побега. Из концлагеря, наконец, сообщили о согласии, и на партизанской базе были проведены все приготовления для приема группы. Зельду Трегер послали в город наблюдать за последними приготовлениями в лагере, а на следующий день туда же отправилась и Витка Кемпнер, которой поручили вывести группу на окраину леса, где ее встретят партизаны.

Обе партизанки встретились с Соней Медайскер и обсудили подробности операции. Соня рассказала, что ситуация в городе осложнилась, гестапо выслеживает подпольщиков, и городской центральный комитет решил продолжать переброску людей в лес. Под слежкой находились и Соня, и подпольщик Кароль, так что они оба тоже собирались покинуть город. Трое девчат договорились о месте очередной встречи и расстались. Зельда Трегер отправилась в ХКП и передала Люсику Шапиро план побега и маршрут к месту сбора за городом, поблизости от Понар. Днем ухода было выбрано следующее воскресенье. Наутро Зельда Трегер пошла на условленное место встречи с Соней. На улице Заречье 3 у дома стоял незнакомый человек, но Зельда узнала на нем одежду Кароля. На фасаде и тротуаре она заметила выбоины от пуль. Зельде удалось сохранить хладнокровие и пройти мимо дома, не остановившись.