Текст книги "Заклание волков. Блаженны скудоумные"

Автор книги: Рут Ренделл

Соавторы: Дональд Уэстлейк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

– Сомневаюсь, что суд сочтет это смягчающим обстоятельством, – холодно бросил Уэксфорд, надеясь настращать ее гневом народа. Руби опять громко всхлипнула.

– Ну, – со слезами в голосе продолжала она, – они все перевернули вверх дном, передвинули мебель. Я, конечно, принялась приводить комнату в порядок…

– Можете избавить меня от этих подробностей. Я сыщик, а не советник по домоводству.

– Надо же все рассказать. Вот я и рассказываю, что делала.

– Расскажите, что вы нашли.

– Кровь, – ответила Руби. – Я отодвинула диван и увидела огромное пятно. Я знаю, мне следовало сообщить вам, мистер Уэксфорд, но я струхнула. Насмерть перепугалась. Все улики против меня. Наверное, приписали бы мне сообщничество или еще что-нибудь. К тому же, был еще он, Джефф Смит. Вы, конечно, всегда обещаете присматривать за мной, но мы-то с вами знаем, к чему это сводится. Не поставите же вы круглосуточный пост у моих дверей. А я была так напугана, и до сих пор боюсь, – ворчливо добавила она.

– Какое отношение ко всему этому имеет Мэтьюз?

– Я была совсем одна. То и дело смотрела в окно, не следит ли за домом тот самый коротышка. Я думала, раз он уже убил одну девушку, то не станет долго раздумывать, а возьмет и прикончит меня. Ну, а с Джорджем мы всегда были добрыми друзьями.

Уэксфорд не сразу понял, кого она имеет в виду, но потом вспомнил подлинное имя Обезьяны, которым его никто никогда не называл.

– Я прослышала, что он вышел из тюрьмы, и разыскала его в «Пегом пони», – Руби взгромоздила локти на письменный стол Уэксфорда и умоляюще посмотрела на него. – Женщине в тяжелые времена нельзя без мужчины. Я думала, он защитит меня.

– Она хотела защиты, – сказал Обезьяна Мэтьюз. – Можно еще сигарету? Мне некуда было пойти, жена не пустила меня домой. Знаете, мистер Бэрден, я бы не пошел к Руби, кабы знал, что меня там ждет. – Он ударил себя кулаком в хилую грудь. – Я не телохранитель. Можно огоньку?

Переставший бояться и обнаглевший в тот миг, когда понял, что внешнее сходство Джеффа Смита и Дрейтона – чистая случайность, Обезьяна развалился в кресле и вдохновенно вещал. Чиркнув спичкой, Бэрден зажег для свидетеля четвертую сигарету и подтолкнул к нему пепельницу.

– На ковре действительно была кровь, – сказал Обезьяна. Сигарета прилипла к его нижней губе, и он щурился от дыма. – Сначала я ей не поверил. Вы же знаете женщин.

– Сколько крови? – отрывисто спросил Бэрден, словно допрос этого человека причинял ему боль.

– Порядочно. Мерзкая картина. Как будто кто-то неудачно поиграл ножом, – Обезьяна содрогнулся, но продолжал болтать. Сигарета упала. Мэтьюз поднял ее, прежде чем она успела прожечь ковер. – Руби смертельно боялась, что этот Джефф Смит вернется, хотела даже идти к вам. Но я ей сказал, что после всего случившегося это без толку. Однако я не из тех, кто не уважает закон, особенно когда речь идет о явном преступлении. Вот и решил намекнуть вам, что где-то лежит труп. И написал в полицию. У Руби нашлась неплохая бумага, она запасливая. – Он заискивающе улыбнулся Бэрдену, и его лицо мерзко исказилось. – Я знал, вам только намекни, и вы найдете его. Всякому, кто хает местную полицию, я всегда говорю: мистер Бэрден и мистер Уэксфорд – настоящие первоклассные полицейские. Будь на свете хоть какая-то справедливость, они уже давно были бы в Лондоне, в Ярде.

– Будь на свете хоть какая-то справедливость, – сказал взбешенный Бэрден, – вам вкрутили бы на всю катушку за ваши проделки.

Обезьяна задумчиво созерцал зеленую стеклянную статуэтку, словно хотел сопоставить ее с какой-нибудь известной науке разновидностью млекопитающего.

– Зачем вы так? – сказал он. – Я ничего не сделал. Можно сказать, я из кожи вон лез, помогая вам. Я в глаза не видел этого Джеффа Смита, но если б он вернулся и начал совать свой нос, и я, и Руби тотчас сообщили бы в полицию. – Обезьяна театрально вздохнул. – Я пожертвовал собой, помогая вам в расследовании, и куда это меня привело?

Вопрос был риторический, но все же Бэрден ответил на него:

– В уютный домик, в котором можно спать. А что, если вы шантажировали Смита и «пожертвовали собой», только когда он отказался платить?

– Грязная ложь, – вспылил Обезьяна. – Говорю вам, я никогда его не видел. Я думал, этот ваш молодой парень и есть Смит. Видит бог, я всегда считал, что чую легавого за милю, но в наши дни они так странно одеваются. Мы с Руби и так боялись, а тут еще он лезет через стену. Говорю вам, я уж думал, что настал мой час. Шантажировать его! Смешно. Как я мог шантажировать, если до среды и не заходил в этот дом? – Он выпучил глаза и сердито уставился на Бэрдена, при этом сделавшись еще больше похожим на обезьяну. – Я возьму еще сигаретку, а? – Жалобно спросил Мэтьюз.

– Когда вы написали письмо?

– В четверг утром, пока Руби была на работе.

– Значит, вы сделали это один?

– Да, по собственному почину. Я не подвергал мистера Джеффа Смита допросу под пыткой, если хотите знать. Это по вашей части, – от злости он закашлялся и прикрыл рот ладонью, испещренной намертво въевшимися в кожу желто-бурыми пятнами.

– Пожалуй, вам надо сделать рентген легких, – неприязненно буркнул Бэрден. – Как вы поступаете, когда попадаете за решетку? Кричите, будто наркоман в лечебнице, требуя курева?

– Все нервы, – сказал Обезьяна. – С тех пор, как увидел кровь, живу на взводе.

– Как вы узнали, что написать?

– Если вы хотите поймать меня, – отвечал Обезьяна, скрывая презрение, – то надо работать тоньше. Конечно, Руби мне подсказала. Молодой, темноволосый, в черной машине. Звать Джефф Смит. Пришел в восемь и должен был уйти в одиннадцать. – Он раздавил окурок о подставку стеклянной статуэтки. Оставшись без привычной сигареты, Мэтьюз сделался похожим на близорукого человека, потерявшего очки, совершенно беспомощного, утратившего связь с естественной и привычной средой.

– Хорошо, – сказал Бэрден. – Вы все узнали от Руби. Но вы никогда не видели Смита и девушку?

При этих словах злобные глазки Обезьяны забегали. Бэрден не знал, в чем причина. То ли в тревожных предчувствиях, то ли в желании получить еще одну сигарету. Инспектор схватил пачку, убрал в ящик стола и спросил:

– Откуда вы узнали, что ее зовут Энн?

7

– Как вы узнали, что ее зовут Энн? – спросил Уэксфорд.

Руби Брэнч в замешательстве взглянула на него. Она не просто не хотела отвечать на вопрос, она вконец растерялась. Пока речь шла о Джеффе Смите, женщина чувствовала себя уверенно, но сейчас она попала на незнакомую и, с учетом некоторых известных ей обстоятельств, весьма зыбкую почву. Руби потупилась и принялась рассматривать свои испещренные сосудами ноги, словно искала спустившуюся петлю на колготках.

– Вы даже не видели письма, верно, Руби?

Он ждал. Нет ничего хуже молчания. Его боятся все полицейские. Речью, даже самой умной и искусно построенной, люди выдают себя.

– Джефф Смит не называл имени девушки. Как вы узнали его? Как его узнал Мэтьюз?

– Я не понимаю, чего вы хотите, – захныкала Руби. Она схватила свою сумочку и шарахнулась от Уэксфорда. Дрожащими губами Руби произнесла: – Эти ваши насмешки меня не трогают. Я рассказала вам все, что знаю, и у меня голова раскалывается.

Уэксфорд оставил ее в кабинете и пошел искать Бэрдена.

– Ничего не понимаю, – сказал инспектор. – Зачем этому Джеффу Смиту называть ей свое имя? Она же не спрашивала. Помните, как она сказала Дрейтону: никаких церемоний?

– Конечно, имя вымышленное.

– Думаю, да. Он дразнит. Придумывает имена забавы ради, даже если его никто не спрашивает.

– Нет, Майк, – раздраженно возразил Уэксфорд. – Я не такой легковерный. «Меня зовут Джефф Смит, и я приду с девушкой по имени Энн». Можете представить себе такое? Я – нет. Кроме того, я раз сто спрашивал об этом Руби. Готов поставить годовое жалование, он не называл ей имя девушки, и она впервые услышала его только что от меня.

– Но Обезьяна знал имя, – напомнил Бэрден.

– А ведь Мэтьюза даже не было там. Не думаю, что Руби врет. Она до смерти напугана и, пусть не сразу, но все же сдалась на нашу милость. Майк, разве Энн Марголис пошла бы в такое место? Вспомните, что писали в журнале: бывшая модель и звезда Челси! Почему же она не пошла со своим приятелем к себе домой?

– Она любит трущобы, – сказал Бэрден. – Мне Марголис говорил. Так называемый Смит снял комнату на субботу. Энн знала об отъезде брата во вторник днем, но, возможно, думала, что он вернется слишком рано. Она же не могла знать, что тот человек из галереи пригласит Марголиса на обед.

– Да, все сходится. Дом Руби уже обыскивают?

– Разбирают по кирпичику, сэр. Ковер уже в лаборатории. Мартин нашел соседку, которая кое-что видела. Старая дева по имени Коллинз. Она ждет в приемной.

Она была почти такая же здоровенная, как Уэксфорд – тучная, старая, с квадратным подбородком. Прежде чем они успели задать хоть один вопрос, она разразилась пространной речью о страданиях, претерпеваемых ею по вине соседки, Руби Брэнч. Каждый вечер ей приходится стучать в стену, соединяющую два дома. Руби целый день работает, а после шести делает уборку. Телевизор всегда включен на полную громкость, и нередко одновременно работает пылесос. Обезьяну она знает. Он жил там два года, с тех пор, как Руби въехала, пока шесть месяцев назад его не посадили в тюрьму. Это был возмутительный и громкий скандал. Как только в среду утром она увидела Мэтьюза идущим вместе с Руби домой, сразу же поняла: быть беде. Потом были еще замужняя племянница и ее супруг из Помфрета (если только они в браке), которые приходили пару раз в неделю, бражничали и хохотали до полуночи.

– Я подумала, это они уходили во вторник, – сказала мисс Коллинз. – Они прошли по дорожке, шатаясь и цепляясь друг за дружку. Оба едва держались на ногах.

– Оба? – переспросил Уэксфорд, повышая голос. – Вы сказали, оба?

– Да, оба. Но я не особо присматривалась. Слишком уж противное зрелище.

– Вы не видели, как они пришли?

– До девяти я была на кухне, потом пошла в гостиную и возблагодарила господа за то, что соседки нет дома. До половины десятого стояла мертвая тишина. Я смотрела на часы, поэтому знаю время. Без двадцати пяти по телевизору шла передача, которую я хотела посмотреть. Только я включила телевизор, как за стенкой раздался страшный грохот. А вот и наши веселые буяны, подумала я и постучала в стенку.

– Продолжайте, – попросил Уэксфорд.

– Богом клянусь, сказала я себе, пойду и разберусь с ней. Но вы знаете, как это бывает, кому охота ссориться с соседями? Кроме того, их было трое, а я уже не так молода, как прежде. Тем не менее, я надела пальто и стояла перед дверью, размышляя. Тут-то я и увидела этих двоих на дорожке.

– Вы хорошо их разглядели?

– Не очень, – призналась мисс Коллинз. – Понимаете, я смотрела сквозь дверной глазок. Оба были в дождевиках, голова женщины повязана шарфом. У него темные волосы, это я точно знаю. Лиц я не видела. Оба были в стельку пьяны. Я подумала, что девушка упадет лицом в грязь. И она упала, добравшись до машины, свалилась поперек переднего сиденья. – Она возмущенно тряхнула головой. Ни дать ни взять самодовольная ханжа. – Я выждала минут пять, пока они отъедут, и подошла к соседской двери. Мне никто не открыл, а потом я видела, как Руби пришла домой. Было одиннадцать. Я не знала, что случилось. Это были не племянница с мужем: у племянницы нет машины. Она не умеет беречь деньги и никак не накопит.

– Они сели в черную машину, мисс Коллинз?

– Черную? Ну, вы знаете, машина стояла под фонарем, так что и не поймешь, какого цвета она была. – Свидетельница помолчала, вспоминая. – Я бы сказала, что зеленая.

Линда Гровер зарделась, когда Дрейтон велел ей убрать из витрины объявление. К ее лику мадонны прилила кровь, и констебль понял, что его объяснения прозвучали слишком грубо.

– Разве вы не поняли, что оно означало? – сурово спросил он. – Одного взгляда на эту старую шлюху достаточно, чтобы догадаться, что она не сдает жилье.

Они были в лавочке одни. Линда стояла за прилавком, смотрела на Дрейтона и теребила загнутый угол журнальной странички.

– Я не знала, что вы полицейский, – сказала она на удивление хриплым голосом.

– Теперь знаете.

По пути сюда от дома Руби Брэнч он заглянул в библиотеку. На этот раз не в секцию учебников криминалистики, а в зал, где были альбомы с цветными репродукциями картин старых мастеров. Там, среди монтенья, ботичелли и братьев анжелико, он то и дело натыкался на лики Линды под растрескавшимися нимбами и долго разглядывал их, пока, наконец, не впал в ярость и на закрыл книгу с таким громким хлопком, что библиотекарь неодобрительно посмотрел на него.

– Вам больше ничего не нужно? – Первый испуг прошел, и в голосе Линды появились задиристые нотки. – Весь этот шум – из-за какого-то старого объявления? – Передернув плечами, Линда протиснулась мимо него и вышла на улицу. Она шла так прямо, будто несла на голове невидимую ношу. Он смотрел вслед девушке, завороженный безупречными линиями ее подбородка, плеч, бедер, изящными движениями рук, рвавших объявление Руби.

– В следующий раз будьте осмотрительнее, – посоветовал констебль. – А мы отныне станем приглядывать за вами.

Он увидел, что разозлил ее; Линда вдруг побледнела, словно на нее плеснули белой краской. На шее у нее болталась тонкая серебряная цепочка. В школьные годы Дрейтон читал Песнь Песней, мечтая найти в ней что-нибудь сладострастное. Ему вспомнилась одна строка. Прежде он не понимал ее смысла, но теперь открыл его для себя. «Пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей».

– Приглядывать?

– У этой лавчонки и так дурная слава, – ему было плевать на репутацию лавочки, но очень хотелось задержаться в ней как можно дольше. – Будь я вашим отцом и имей такой магазинчик, нипочем не связался бы с этой мерзостью.

Она проследила за его взглядом и увидела журнал.

– С этой? – уточнила Линда и посмотрела ему в лицо. Дрейтону подумалось, что она мало-помалу признает в нем полицейского и ищет глазами какой-нибудь отличительный знак, нечто вроде клейма, которое, по ее представлениям, ему следовало бы иметь.

– Если вы закончили проповедь, позвольте мне отнести отцу чай и отправиться в кино. Последний сеанс начинается в половине восьмого.

– Не хотите заставлять ждать мистера имярек? – насмешливо спросил Дрейтон и заметил, что больно задел ее.

– Его зовут Рэй, если уж вы хотите знать, и он наш жилец. Сейчас в отъезде. Да перестаньте же! Не смотрите так! Я знаю, вы видели меня с ним. Ну и что? Это ведь не преступление. Тут даже полиция не в силах помешать, правда?

– А кто говорит о преступлении? Мне хватает преступлений в рабочее время. Вечером уж как-нибудь обойдусь без них. – Он пошел к двери и обернулся на пороге. Огромные серые глаза тускло блестели, словно были переполнены непролитыми слезами. – Может, я мечтаю оказаться на его месте, – сказал Дрейтон.

Она шагнула к нему.

– Вы смеетесь.

– Разве мужчины обычно смеются над вами?

Тусклая лживая улыбка промелькнула на лице Линды. Она поднесла руку к губам и принялась грызть ноготь.

– Что вы имеете в виду?

Теперь она казалась испуганной. Дрейтон подумал, что, быть может, заблуждался на ее счет: она неопытна и невинна, как мадонна с картины. Но в сердце констебля не было места нежности, он не умел быть добрым и ласковым.

– Если я вас разыгрываю, – сказал Дрейтон, – то вы не увидите меня возле кинотеатра в половине восьмого.

Констебль хлопнул дверью, и звон колокольчика эхом заходил по старому ветхому дому.

– Вы не поверите, – сказал Уэксфорд, – но Обезьяна не захотел идти домой. У Руби он имел удобную постель и бог знает, сколько холявной еды, но предпочел провести выходные в «этом современном полицейском участке», как он выразился. Мэтьюз смертельно боится встретиться с Руби лицом к лицу. Мне это безразлично, только вот я никак не придумаю, в чем бы его обвинить.

– Это что-то новенькое, – Бэрден усмехнулся. – Наши клиенты начинают ценить удобства. Может, нас включат в путеводитель по трехзвездочным гостиницам? Будем селить тут подследственных. Есть что-нибудь из лаборатории?

– Нет, и готов поклясться, что не будет. Мы располагаем только показаниями Руби и Обезьяны. Они говорят, что кровь была. Вы же видели этот ковер и что она с ним сделала. Поприще уборщицы, быть может, не особенно почетно, но Руби достигла вершин этого искусства. Будь я миссис Харпер, закрыл бы глаза на пропажу бумаги ручной выделки, только бы у меня в доме так убирали. И как она не надорвалась, стирая ковер? В лаборатории сказали, что она пользовалась всеми существующими чистящими средствами, кроме каустической соды. А наши ребята способны отличить «чемильо» от пятновыводителя. Беда в том, что они не смогли найти кровь, и мы даже не знаем, какой она группы.

– Но работа продолжается?

– Они бьются над этим уже несколько дней. Набрали полные ведра всякой дряни из водопровода и канализации. Я очень удивлюсь, если они что-нибудь найдут. Держу пари, наша парочка никуда не выходила из комнаты. А вот там они, без сомнения, оставили не одну сотню отпечатков пальцев…

– Тщательно стертых королевой уборщиц, – закончил за него Бэрден. – Сэр, возможно, девушка еще жива.

– Потому что из дома вышли двое? Думаете, мужчина поддерживал женщину в порыве раскаяния? Я проверил все больницы и здравпункты, Майк. Там не видели ни одной ножевой раны. А это должен быть удар ножом в голову, приводящий к огромной потере крови, после которой жертва уже не смогла подняться и самостоятельно добрести до машины. Но, если она жива, где ее искать? Мы имеем дело либо с вооруженным нападением, либо с умышленным нанесением увечья. Надо непременно дознаться правды.

Обезьяна Мэтьюз встретил их лукавым взглядом.

– У меня кончилось курево.

– Полагаю, констебль Брайент сходит за табаком, если вы хорошенько попросите. Что вы курите, «вейтс»?

– Вы шутите, – сказал Обезьяна, запуская грязную руку в карман. – Две пачки «бенсон-энд-хеджез» с фильтром, – важно произнес он, вытаскивая из шуршащего комка денег фунтовую купюру. – А лучше три.

– До завтрака должно хватить, – заметил Уэксфорд. – Купаетесь в деньгах? Не удивлюсь, если вы переводите в дым то, что Джефф Смит выплатил вам за молчание. – Склонив голову набок и потирая подбородок, он задумчиво смотрел на обезьянью морду Мэтьюза. – Как вы узнали, что ее зовут Энн? – почти беззаботно, с обманчивой непринужденностью спросил Уэксфорд.

– Опять крутите, – сердито сказал Обезьяна. – Вы даже не слушаете, что вам говорят.

Когда они вышли из кинотеатра, накрапывал дождь, мало чем отличавшийся от плотного влажного тумана. Фонари превратились в оранжевые, золотистые и перламутровые пятна. Выезжавшие со стоянки машины мелькали в дымке, будто обитатели глубин, с шумом и плеском всплывающие на поверхность. Дрейтон взял девушку под руку, перевел через дорогу и, дойдя до тротуара, отпустил. Впервые прикоснувшись к ней, он задрожал от волнения, во рту пересохло. Ее рука согревала его предплечье.

– Понравился фильм? – спросил он.

– Ничего. Я не люблю, когда много субтитров, половину не понимаю. Все это чепуха – насчет женщины, ставшей любовницей легавого из боязни, что тот разболтает про кражу наручных часов.

– Вообще-то такое случается. Никогда не знаешь, что может произойти в заморских странах.

Он не возражал, когда она выказала желание поговорить о многочисленных постельных сценах в фильме. Такие разговоры с девушками помогали выяснить намерения и выбрать путь к цели. Слава богу, сейчас не понедельник, когда демонстрировался фильм о русском линкоре.

– А вы подумываете о краже каких-нибудь часов? – спросил он.

В свете фонарей Дрейтон увидел, как она залилась краской.

– Помните, что сказал полицейский в фильме, то есть, субтитры сказали за него. «Вы знаете мою цену, Долорес».

Она улыбнулась, не разжимая губ, потом вздохнула.

– Вы ужасны.

– Не я. Это же не мой сценарий.

В туфлях на шпильках Линда почти не уступала ростом Дрейтону. Она пользовалась слишком терпкими духами, и пахли они отнюдь не цветами. Дрейтон гадал, есть ли в ее речи некий скрытый смысл, для него ли она так надушилась. Никогда не знаешь, движет ли девушкой расчет. Возможно, Линда норовит привлечь его. А может быть, запах духов и бледные серебристые тени на веках были чем-то вроде униформы. Походный набор подавляющего большинства женщин, читающих журнальчики, которые она продает.

– Еще рано, – сказал констебль. – Четверть одиннадцатого. Не хотите прогуляться вдоль реки?

Как раз там, под деревьями, он видел ее в понедельник. Ветви мокрой аркой нависали над водой, но посыпанная гравием дорожка под ними уже высохла. К тому же, под деревьями стояли неприметные деревянные скамейки.

– Не могу. Я не должна поздно возвращаться домой.

– Тогда как-нибудь в другой раз.

– Холодно. И все время льет дождь. Мы же не можем ходить в кино каждый вечер.

– Куда вы ходили с ним?

Она наклонилась подтянуть чулок. Ступив в лужу, Линда обрызгалась, и на ноге расплылись темно-серые пятна. Это движение пальцев, скользящих по ноге и подтягивающих чулок, было более вызывающим, чем любые духи.

– Он брал напрокат машину.

– Я тоже возьму, – сказал Дрейтон.

Они дошли до дверей магазина. Темные и влажные булыжники мостовой напоминали каменный пол пещеры, омываемой прибоем. Линда посмотрела вверх, на высокую стену и темное окно своего дома.

– Вам нет нужды заходить в дом немедленно, – сказал Дрейтон. – Давайте укроемся от дождя.

Под навесом лило так же, как на улице, но зато было темнее. У их ног бежал ручей в сточной канаве. Дрейтон взял Линду за руку.

– Завтра я раздобуду машину.

– Хорошо.

– Что случилось? – резко и раздраженно спросил Дрейтон, которому хотелось видеть лицо Линды спокойным и безмятежным, а не искаженным волнением. Ее глаза бегали, смотрели то в один конец переулка, то в другой, или на залитую дождем стену. Дрейтон жаждал увидеть ее желание, на худой конец, уступчивость. Но Линда, похоже, боялась, что за ними наблюдают. Он подумал о ее тощей матери с блестящими глазами-бусинками, о таинственном отце, который лежал хворый за этой кирпичной стеной.

– Боитесь своих родителей?

– Нет, вас. Вашего взгляда.

Дрейтон слегка обиделся. Он смотрел на нее долгим, напряженным, неподвижным, давно заученным и отрепетированным взглядом, которые многие девушки находили очень волнующим. Вожделение, гораздо более сильное, чем обычно, придавало естественности этой игре. Констебль был обескуражен таким вялым откликом. Он уже собирался повернуться и скрыться в промозглом сумраке, но прикосновение изящных рук, медленно скользивших по куртке вверх, к плечам, остановило его.

– Вы напугали меня, – сказала она. – Вы этого и хотели?

– Вы знаете, чего я хочу, – ответил Дрейтон и, склонив голову, поцеловал Линду, не давая ей касаться мокрой холодной стены. Сначала она обмякла, сделалась податливой, но потом ее руки жадно обвили его шею, а когда губы раскрылись, отвечая на поцелуй, Дрейтон затрепетал от ощущения великой победы.

Высоко над их головами вспыхнул оранжевый прямоугольник окна. Глаза Дрейтона были закрыты, но свет причинял им боль даже сквозь смеженные веки.

Линда испустила долгий вздох и медленно отстранилась от констебля. Блаженство прервалось, едва успев начаться.

– Меня ждут, – судорожно дыша, молвила девушка. – Я должна идти.

– До завтра, – сказал Дрейтон. – До завтра.

Линда долго искала ключ, тихонько чертыхаясь, и констебль с волнением наблюдал за ней. Это ему она обязана своей неловкостью, это он выбил ее из колеи. Его мужская сущность наполнилась радостью победы.

– До завтра, – улыбка получилась застенчивой и манящей. Дверь за Линдой закрылась, холодно и резко звякнул колокольчик.

Дрейтон остался один. Свет в окне погас. Констебль будто к месту прирос и только водил большим пальцем по губам. По-прежнему лил дождь, фонари горели желтовато-зеленым светом. Дрейтон подошел поближе к фонарю и осмотрел свой палец с длинным бледным мазком губной помады. Она была не розовой, скорее, цвета загорелой кожи. Дрейтону казалось, будто вместе с помадой Линда оставила на его губах частицу себя, клочок кожи или капельку пота. Спереди к куртке прилип ее длинный светлый волос. Он рассматривал эти следы близости как своего рода обладание Линдой. Один на мокрой улице он облизал заляпанный помадой палец и почувствовал волнение.

Из переулка вышла кошка с блестящей от воды шерстью и шмыгнула в дверь. Неба не было видно, только туман, а за ним – черный сумрак. Дрейтон натянул на голову капюшон и отправился домой.