Текст книги "Дочь Мытаря"

Автор книги: Рут Фландерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Я не богослов! Ты у нас – любитель словоблудия, вот и расскажи…

Дэнтон терпеливо улыбнулся.

– В каждой книге Евангелий изложены ценные подробности, которых не найдёшь в других. Каждый человек выделяет в одной и той же картине разные фрагменты, а другие упускает.

– И что?

– Балда! Сведения от Жуаны, плюс знакомство с Изабо, и мы – на коне. Твоя донна – непростая штучка. Уверен, она в курсе многих семейных тайн.

Кервуд ударил по решётке ребром ладони.

– Нет! Можешь писать на меня донос и проваливать к дьяволу!

Дымный воздух наполнился тяжёлым безмолвием. Волны с раскатистым грохотом ударяли о скалистый островок. Восемь солдат по углам башни неподвижно созерцали стороны света, словно фигуры на гигантской розе ветров.

– Laissez passer, mon ami, – Дэнтон хлопнул Кервуда по плечу. – Завтра будет новый день. Сегодня надеюсь выспаться и придумать укрытие в этом коварном городе. Жаль, что Ла Тремуйль уезжает. С Тиррела глаз не спускай, а с его супругой поговори об её милой приятельнице. Как бы невзначай. Сумеешь?

Кервуд зло фыркнул и устремился к чёрной дыре выхода.

* * *

К сорока годам сэр Джеймс Тиррел с горьким чувством осознал, что стоит на пороге старости.

Смена властей, боевые раны, придворная жизнь, комендантская служба, подозрительность и чревоугодие изнуряли душевные и телесные силы. Мужская способность всё чаще подводила.

Тиррел с ужасом думал о том, что супруга однажды предпочтёт ему, лысеющему толстяку, молодого, стройного и сильного мужчину. Он бросился в тайные похождения, вняв уговорам Ла Тремуйля испытать любовь умелых женщин. Вердикт проституток звучал неутешительно: лет через пять господину грозит участь евнуха.

Неугомонный Ла Тремуйль предлагал всё более изысканные развлечения: едва созревших девочек, свальные вечеринки[55]55
  Архаичное название группового секса


[Закрыть], даже «греческую любовь» к изящным мальчикам с кожей белой, оливковой и чёрной. Первый же содомский опыт вызвал у бедняги Тиррела двухнедельное половое бессилие и глубокое презрение к самому себе.

На разломе лет он стал чрезвычайно религиозен, много жертвовал на нужды храма и бедноты. По совету гинского лекаря вооружился постом против чревоугодия. Колотьё в сердце, лихорадки, мигрени, нытьё в печени и ломота в костях пояснялись обилием крови, испорченной жирной пищей.

Раз в месяц болящему вскрывали вены, ставили пиявки для кровяного обновления и клистир для очищения кишечника. После неприятных процедур Тиррел чувствовал себя немного лучше.

В мнительную душу закрадывалась мысль: лучше от манипуляций или от их окончания? Как бы там ни было, он привык доверять тело медикам, душу – священникам, разум – власти сегодняшнего дня. Такое доверие ни разу его не подводило.

Накануне дня святого Николаса[56]56
  6 декабря по грегорианскому календарю


[Закрыть] Тиррел готовился очищать душу исповедью, а телеса – кровопусканьем и клистиром. Сидя в кресле, он с угрюмым видом наблюдал седую голову лекаря в синем колпаке и сверкающий шип на ланцете.

Укол заставил Тиррела вздрогнуть. Дочерна густая струя крови потекла из вены в глубокий глиняный сосуд. Лекарь передал его пажу, поправил болящему полотняный жгут на предплечье и, перевернув песочные часы, удалился.

– Что у тебя? – Тиррел исподлобья глянул на пажа.

– Письмо, сэр. Привратник велел вам передать. Монсеньора де Ла Тремуйля нет в замке, а письмо для него…

Тиррел кивнул и велел распечатать свиток. Паж ловким движением остро наточенного кинжала срезал печать. Двумя пальцами он уложил её на блюдо для свечных огарков. Тиррел взял у мальчика сосуд с кровью, оперся перевязанным локтем на подоконник…

«Дорогой друг Его Величества короля Франции! Спешу уведомить: друзья Его Величества, сэр Джон Тейлор и юный мсье Пьер де Вербе гостят в замке Блэрни графства Корк, Ирландия. Всемогущий Бог избавил невинное дитя, предназначенное к погибели от рук нечестивцев. Из доброго зерна Он вырастил плодородный злак.

Всевышний призывает уберечь этот колосок от рук воров и разбойников, ходящих в царский чертог иными путями. Справедливость обещана ирландской, английской, французской земле и всему христианскому миру.

На престоле должен восседать законный государь. Мы не смеем надеяться только на свою силу и просим в лице Его Величества короля Франции поддержки христианнейших государей Европы.

Доверенным в Кале посылаем господина Джона Лукаса. Ответ для него оставьте в день Святого Николаса перед воскресной мессой, в кружке для храмовых пожертвований у главного входа».

Подписей не было, на случай перехвата королевскими агентами. Тиррел хмыкнул и перечитал письмо ещё раз.

Чудесно! Об этом письмеце Маргарита Бургундская узнает скорее, чем французский король. Сердечные ирландцы, надо же… Глупые, наивные людишки!

– Готовь письменные принадлежности в моём кабинете, – велел пажу. – Печать c письмом для Ла Тремуйля возьми туда же. Растопи камин и неотлучно жди меня!

Через время Тиррел явился в свой кабинет. Чуть согбенный в пояснице, пошатывался, морщился и широко ставил ноги. Клистирная манипуляция вызвала боли в геморройной шишке. Добрый лекарь, недолго думая, прописал пациенту горячие камни…

Видя скверное настроение хозяина, паж протянул ему серебряную рюмочку с вишнёвой наливкой. Тиррел глотнул и мешком повалился в кресло.

– Пиши, любезный, следующее…

«К нашему глубокому сожалению, Его Светлость монсеньор де Ла Тремуйль накануне вечером отбыл в замок Ланже на бракосочетание Его Величества короля Франции Карла Восьмого и Её Светлости Анны, герцогини Бретонской. Ваше послание отправлено вслед уполномоченным лицом Его Светлости».

Готово? Дай, подпишусь… Завтра, перед мессой, ты положишь наше письмо в кружку для пожертвований, в церкви Сен-Пьер у главного входа. Проследишь за церковным служкой: где, когда и кому он передаст письмо. За тем человеком также наблюдай, пока возможно. К часу вечерни жду доклада. Исполнишь – на Рождество жди посвящения в оруженосцы.

Мальчик потупился. Кружевная тень легла от ресниц на щёки с юношеским пушком.

– Лорд Кервуд не позволит.

– Это ещё почему?! – выпятил губы Тиррел.

Паж склонился к его уху и еле слышно прошептал:

– Из-за монсеньора де Ла Тремуйля. Он понял, для чего вы меня к нему посылали.

Тиррел вытаращился на него.

– То есть как – понял?

– Ну, главного он не понял, но бока мне здорово намял.

– Ах, это, – Тиррел шумно выдохнул. – Дружок, ради почётного рыцарского звания нужно страдать. Сам видишь, нынче не время отличаться на полях боевой славы. И запомни: в крепости Гин комендант – я, а не лорд Кервуд.

Паж улыбнулся с очаровательной скромностью, – невольной подделкой содомитской улыбки Ла Тремуйля. Тиррел презрительно сморщился.

Всё-таки от богопротивных пристрастий может быть польза. Он не просчитался в том, что подослал мальчишку с крепкими ягодицами в ложе высокопоставленного распутника.

Теперь сэр Джеймс Тиррел знает о переписке графа Булонского и визитах к нему. Даже о том, что леди Анна, его дражайшая супруга, посмела устраивать эти визиты для третьих лиц… Сие, пожалуй, – самое интересное из того, что удалось разузнать Эдмунду.

На следующий день юный паж принёс новые сведения. Он сообщил, что церковный служка передал письмо некой даме. Та отнесла его в дом пекаря Тома на улице Сен-Пьер.

– И дама похожа на мадам Изабо, – добавил Эдмунд с лукавинкой в ломающемся голосе. Тиррел даже подпрыгнул на стуле.

– Вот как! Ну, тогда мне всё понятно. Вот что, милый друг, ты меня отведёшь сегодня к этому дому. Кервуд на патруле?

– Нет, он в городе, у лорда Добени. Обещал вернуться к полуночи.

– Ах, да, запамятовал… Оставляю за себя Хромого Гилберта. Пусть накрывает стол к приёму гостя. Готовь облачение и оружие, вели седлать коней. Мы едем сейчас же!

· ***

Оказавшись на улице Сен-Пьер, Тиррел велел Эдмунду ждать у церкви.

С тремя людьми комендант отправился к подворотне, черневшей в тесном ряду домов. На пекарню Тома указывала вывеска в виде круглого плетёного хлеба.

Тиррел вновь ощущал себя молодым и сильным. Таким он был когда-то, при дворе йоркских королей Эдуарда Четвёртого и Ричарда Третьего. Человеком, способным исполнить любой приказ, выследить самого хитроумного и неуловимого. Сделать так, дабы неугодный исчез безо всякого следа.

Сэр Джеймс Тиррел сохранил при новой власти все свои привилегии. Служа на континенте, он удерживает связи с династией Плантагенетов. Он властвует над государем, играет с ним в кошки-мышки. Генрих, может, и подозревает об его тайном предательстве, но избежит открытой войны.

Что может быть надёжнее, чем узы крови, пролитой в деле государственной важности?

Тиррел велел одному из своих людей охранять подворотню, другого оставил у дверей. Их отворила жена пекаря.

Маленькая, хрупкая женщина испуганно прижалась к стене под напором двух вооружённых мужчин. Тиррел велел напарнику осмотреть нижний этаж дома и задал женщине короткий вопрос:

– Где постояльцы?

– Мы не держим постояльцев, мсье, – её губы искривились в судороге плача.

Тиррел взбежал по шаткой лестнице, ногой распахнул обе двери. Переполошил детей в кроватях, согнал с лежанки двух подмастерьев. Заспанные, с лицами, красными и грубыми от работы у печей, они не походили на иноземных квартирантов.

За спиной послышались гулкие шаги. Он обернулся и увидел приземистую фигуру в рубахе, с голыми ногами в деревянных сабо.

– Тома, сегодня вечером в твой дом принесли письмо для господина Лукаса, – Тиррел чётко отвешивал каждое слово. – Где он? Я хочу его видеть.

– Письмо здесь, мсье, но его никто не забирал.

– Кто и когда должен забрать?

– Я не знаю, мсье…

– Хм, ладно! – он отпихнул Тома и спустился вниз. Солдат доложил, что внизу нет никого подозрительного.

Тиррел толкнул дверь выхода. Нога едва не споткнулась о тело второго солдата.

– Тысяча чертей тебе в задницу! – комендант выхватил меч из ножен, вгляделся в густой мрак двора-колодца. – Я эту тварь из-под земли достану… Эй, Хоб, держись подле меня! Пекарь, факел! На середину двора, живо!

Он дождался, пока Тома с зажжённым факелом примет на себя роль фонаря, и с порога оглядел каждый угол. В подворотне валялось тело третьего солдата.

– А, паскуда, вызов мне бросать надумал?! – рявкнул Тиррел в квадрат беззвездных небес. – Клянусь святым Николасом, ты не уйдёшь от меня! Я приглашаю тебя в гости. Зову благородным образом, без кровопролития! Будешь сговорчив – избежишь угощения Хромого Гилберта. Он потчует крепкими щипцами и калёными брусьями. Ну?!

Его вооружённый спутник рухнул со ступеней. Крепкая удавка на горле рывком закинула голову Тиррела назад.

– Самонадеянный дурень! – прозвучал возле уха тихий голос. – Это я приглашаю тебя в гости, но без оружия и сопровождающих. Твоих людей я не обидел; полежат немного и встанут. Необдуманные поступки исключены. Поговорим благородным образом?

Тиррел промычал сдавленное «угу», пятясь назад и выпуская меч.

* * *

Дэнтон усадил связанного Тиррела на скамью полутёмной пекарни. В жерлах огромных печей дотлевали уголья.

– Ну, сэр, как я и обещал, возьмём благородный тон. Вы посчитали меня ирландским дурнем, который отправляет в английскую крепость послание для французского маршала. Распечатали чужое письмо, написали ответ и явились сюда. Хотели сдать меня английским властям?

– Хотел, – буркнул Тиррел, морщась от боли в крепко связанных запястьях. – Что вам угодно?

– Отправьте письмо Ла Тремуйлю в замок Ланже. Иначе французский король передаст вас Его Величеству Генриху Седьмому в качестве рождественского подарка. Представит, как человека, имеющего тайные сношения с двором герцогини Маргариты Бургундской. У Карла есть веские доказательства.

– Какие? – Тиррел натужно покраснел. Дэнтон лукаво улыбнулся.

– Не какие, а кто. Бывший секретарь вашего короля, Стефен Фрайон. Когда-то герцогиня Маргарита Бургундская переманила его к себе. Нынче Фрайон при дворе короля Карла.

Дэнтон сверху вниз глядел на удручённого Тиррела. Тот уяснял масштаб своих нежданных бедствий. Боевой задор откормленного королевского индюка таял на глазах.

Тиррел – самый шаткий кирпичик в хрупкой стене германо-фламандской дружбы. Её снова нужно разрушить французским вмешательством.

Карл охотно возьмётся помогать Ирландии. Вернее, сделает вид, что помогает. В своё время так поступал Генрих с Бретанью.

Французы поддержат новоявленного претендента, добиваясь мира от английского короля. Договор увенчается передачей очередного принца Йоркского в руки Генриха Седьмого.

– Король больше не склонен прощать изменников. Вам не уйти от плахи.

В ответ на эти слова Тиррел поднял голову. У его глубоко посаженных глаз под рыжими бровями пролегли резкие морщины.

– Брэмптон тоже с вами?

– Брэмптон? – с губ Дэнтона слетела небрежная усмешка. – Он и не покидал нас.

– Вот оно что… Недаром его старшая дочь бегает к Ла Тремуйлю на свидания. Чёрт возьми, как же я сразу не догадался?

Вот занятная новость! Дэнтон сделал вид, что Тиррел не сообщил ему ничего необычайного. Изабо – любовница Ла Тремуйля. Папаша Дуарте использует красоту собственной дочери в торговых и политических интересах…

Вот почему француз обещал Кервуду познакомить его с Изабо. Широкая душа паскуды… Готов делиться удовольствием даже с врагами. Так он надеется превратить их в друзей.

– А вы, стало быть, господин Лукас, доверенное лицо, – продолжал Тиррел. – Чьё же? Хозяина замка Блэрни? Или самого Брэмптона?

– Обоих, – Дэнтон снова одарил собеседника лукавой улыбкой. Этот индюк и не подозревает, что настоящий Лукас бесследно исчез по пути во Францию. Его перехватили королевские агенты, чтобы его имя и задание стали шпионской легендой Дэнтона. Отправить письмо в дом Брэмптона не составило труда. Оттуда Изабо понесла его Ла Тремуйлю, а Тиррел перехватил послание через своих шпионов.

– Хорошо, я верну вашу записку графу Булонскому, – кивнул Тиррел. – Что дальше?

– Ничего особенного. Главное, не мешайте, – живите, как жили. Возможно, к вашим доходам прибавится французский пансион.

Дэнтон взглянул на хмурого Тиррела с нарочитой пристальностью.

– Теперь я покидаю сцену, сэр. Вряд ли мы увидимся. Благодарю за разумный подход к делу.

Развязав коменданту руки, он выпустил его из пекарни восвояси.

* * *

Небо над вечерним городом заволокли плотные тучи. Мокрый снег сыпал на башни городских стен, островерхие крыши домов, шпили церквей, камни и подсохшую грязь тесных улочек.

Ветер, пронизывая влажным холодом, толкал флюгера. С жестяным скрипом они вращались на черепичных кровлях.

Жуана, кутаясь в тяжёлую овчинную накидку, шла под выступающими балконами и сводами первых этажей, вдоль сумрачных граундов[57]57
  Первый этаж в старинных домах возвышался над землёй, а под ним находился т. н. граунд – нулевой этаж.


[Закрыть].

Колотушки застыли над низкими дверями, прелая солома устилала землю. Широкий, грузный шаг позволял перескочить погребные выходы и держаться на ходу в чопинах. Городская обувь на толстой и широкой подошве берегла ноги от грязи. Жуана терпеть не могла эти колодки, чувствуя себя лошадью в десяти подковах.

Нынче она мало задумывалась о неудобствах. Сердце полнили свежие воспоминания о встрече с её новым другом.

За неделю Жуана успела привязаться к этому забавному и хитроумному ирландцу. Его простоватые манеры вызвали симпатию и придавали безыскусность их общению.

Уилл – ирландский англичанин, охранник одного из коркских вельмож. После разлуки с Педру Жуана не осталась в одиночестве, её оберегает преданный друг. Ради неё он отправился в чужие края и подвергает себя опасности.

Уилл молод и вполне хорош собой. Он устроился в Кале, привёл себя в достойный вид. Сегодня он встретил её с особенной радостью.

Да, она доставила ему письмо от верных людей, обещавших поддержку в незнакомом городе. И всё-таки…

Жуана смутно чувствовала: она для него – самый верный и значимый человек. Сегодня Уилл впервые выпросил братский поцелуй.

Мягкое прикосновение губ к уголку её уст вызвало трепет в душе. Захотелось целоваться с ним по-настоящему – как с Педру во времена тайных свиданий. Жуана сделала первый шаг. Она раскрыла ему свои губы и едва не умерла от страстного томления.

Поцелуй был долгим и нежным, зовущим раздеться, хотя бы приспустить шнуровку лифа. Они ласкали друг друга в полутёмной каморке дома пекаря – без соития, до обоюдного экстаза.

Жуана боялась признаться Уиллу, что уже была с мужчиной. Он верил в её чистоту, а значит, нельзя терять его уважения… Без того мучит совесть за измену Педру.

Подлый мальчишка! Она корит себя, а он за морем, в шелках и чести, в окружении почитателей и почитательниц. Верность мужчины хрупка, словно стекло.

Господи, когда же родные стены? Карлица Томазинья ждёт у распахнутого окна, чтобы неслышно впустить в спящий дом…

Пройдя длинную, узкую горловину улицы Сен-Пьер, Жуана в несколько прыжков перебежала городскую площадь. Возле церкви Нотр-Дам свернула в переулок, отгороженный цепями на замках. Их ставили против шумливой конницы ночных возмутителей спокойствия.

Жуана зацепилась ногой за нижнюю цепь и шлёпнулась в густую слякоть.

Разлёживаться было некогда. Она рывком поднялась, выбирая из лужи подол накидки. Слева нарастало карканье голосов и вычурный гогот.

В сердце заныли острая тревога и желание поскорее скрыться. Молодые хулиганы слоняются по улицам в поисках приключений… Нагрянули из-за угла пёстрой толпой. Сыновья вельмож и бюргеров, подмастерья и крестьянские дети. Буйство крови толкает их на погромы, драки и насилия. Жуана слышала об этих городских ватагах, а теперь увидела их воочию.

– Глядите, шлюха! – закричал один, самый высокий и горластый, в косо надетом колпаке. – Пьяная шлюха! Лови её, ребята!

Жуана бросилась в проход между цепями, снова упала из-за тяжёлых чопинов, едва успела подняться. Заскочив на боковую улочку, дёрнула шнурки на громоздкой обуви. Выпрыгнула из колодок, помчалась к далёкому просвету в узком, каменистом коридоре, сквозь ветер и пелену мокрого снега.

Ноги по щиколотки утопали в холодных лужах. И снова церковь Нотр-Дам, за ней – кладбище…

Сзади уже настигали, хохотали, свистели. Жуана скользнула в тесный проход и поняла, как глупо ошиблась. Преследователи перескочили через полуразрушенную ограду и наступали на неё с двух сторон.

Жуана попятилась, упёрла затылок в крепостную стену и отчаянно завопила…

* * *

За час до полуночи Кервуд распрощался с констэблем[58]58
  Констэбль г. Кале с момента захвата города англичанами в 1347 году и до отвоевания французами в 1558 г. исполнять обязанности командира городского гарнизона и начальника крепости Кале. Должности констэбля, капитана, маршала и сенешаля Кале было созданы королём Эдуардом III для управления городом и его защиты.


[Закрыть] Кале и своим первым наставником, лордом Жилем Добени. Тот после воинского сбора дал пир для ближайших помощников.

Трапеза перерастала в дружескую попойку, грозившую окончиться драками, оргиями да рассветным похмельем. Этого Кервуд никак не мог себе разрешить. К шестому часу пополуночи он готовился выехать на патрульный рейд.

Ведя коня рысью к городским воротам, Кервуд с улыбкой вспоминал первый боевой опыт под началом Добени.

После мятежа герцога Бэкингема[59]59
  Мятеж герцога Бэкингема, один из последних в т. н. династической войне Алой и Белой Розы, случился в октябре 1483 года. Он был направлен против Ричарда III из династии Плантагенет и совершался в пользу его политического противника, Генри Тюдора, графа Ричмонда.


[Закрыть], отрядам из графства Сомерсет пришлось искать убежища от Ричарда Третьего. Добени не смог оправдаться перед ним и бежал в Бретань к будущему королю Генриху, тогда ещё Генри Тюдору, графу Ричмонду.

По юности лет Кервуд осудил своего наставника и командира, зарекся когда-нибудь служить под его началом. Вскоре пыл правдолюбия охладел, уступая место здравому смыслу.

Добени вернулся с новым королём. Занял достойные должности, повлёк за собой надёжных земляков. Кервуд оказался в англо-бретонских отрядах и получил место в гинском гарнизоне.

Сегодня он даже сидел за одним столом с бывшим командиром французских наёмников, а ныне графом Батским, Филибером де Шанде. Когда-то Кервуд брезговал даже глядеть в сторону брутального сборища, мнившего себя новым рыцарством. Нынче их военачальник – вельможа, владелец новоявленного графства.

Бат – древний городок-епархия, за пару миль от замка Кервудхолл. В двенадцатом столетии первый епископ, Иоанн Турский, возродил в Бате римские бани-термы, построив три горячих, целебных купальни. Когда Филибера де Шанде титуловали графом Батским, городок стал одним из любимых мест отдыха монаршиего двора и заморских гостей.

Нынче де Шанде проводил большую часть времени в дипломатических разъездах. Он получал ежегодную королевскую ренту в сорок фунтов стерлингов, чем хвалился без ложной скромности.

Что ж, каждому свой хлеб, а на чужой каравай рот не разевай. Кервуд ничуть не жалел о своём предназначении добывать хлеб воинским потом и кровью. На бедствия жаловаться не приходилось. Роскошью пусть упиваются наёмники-временщики. Они вчера приобрели, а завтра потеряют.

Кервуд подмигнул оскаленному черепу злодея, в назидание привешенному на городскую стену. Пора дать сигнал стражнику для открытия ворот.

Что это? Пронзительный женский вопль… Кервуд обернулся.

Ватага хулиганов, будто крысиная свора, ползла к маленькой фигурке за кладбищенской оградой. Слуги тьмы отлавливают ночных мотыльков, ищут бесплатного удовольствия в погоне за лёгкой добычей.

Безусые сопляки, в дневное время до мокрых штанов робеющие перед бабой. Надо бы проучить их, да времени в обрез…

Чёрт возьми! Не может он позволить издеваться над женщиной, – даже над падшей, достойной подлого обращения.

Взяв полэкс из рук оруженосца, Кервуд жестом указал в сторону кладбища и первым помчался рассекать гогочущую ораву.

Хулиганы шарахнулись от одного вида двух вооружённых всадников. Женщина сидела у стены на корточках, сжавшись в комочек и тихонько всхлипывая. На миг она подняла голову, чтобы разглядеть спасителя.

– Благодарю, монсеньор, – в её голосе звучали мягкие, высокие, певучие нотки. Кервуду показалось, что он попал под власть ночного духа-обманщика.

Знакомые слова, похожее лицо, а голос другой. Словно блюдо, предназначенное быть острым, зачем-то подсластили.

Она поднялась, расправила платье и подняла с земли накидку. Девичья причёска с тонкой косичкой, обвившей голову в пушистых кудрях. Неловкие, угловатые движения, мягкие, скругленные черты…

Кервуд развернулся, чтоб уехать, но вполоборота спросил:

– Чего ради бродить по ночам, любезная? – он швырнул монету. – Вот тебе флорин, и беги спать!

Монета звякнула о камень. Девушка испуганно отшатнулась.

– П-проводите меня домой, монсеньор, – она робко топталась на месте. – Я не шлюха, я Жуана Брэмптон. Мой отец… его все знают.

Ах, вот оно что! Кервуд, ни слова не говоря, спешился и усадил её в седло.

– Тогда я не буду выспрашивать вас о цели ночных похождений, – он повёл коня мерным шагом, не отнимая руки от эфеса меча. – Пусть отец задаёт вам резонные вопросы. Где ваш дом?

– За церковью Норт-Дам – переулок Плотников, а за ним – Корабельная улица, – Жуана несмело улыбнулась. – Вы не думайте обо мне плохо. Очень нужно было выйти. Очень, поверьте!

Конечно, он верит, и даже догадывается, к кому бегала эта овца. Дэнтон, прожига, успел запудрить ей разум настолько, что добропорядочная девица готова бродить по ночному городу в одиночку.

– Томазинья, – это карлица моей сестры, – ждёт меня, чтоб калитку открыть, – лепетала Жуана. – Она такая смышлёная, наша Томазинья! Даром, что ростом не вышла. А как вас величать?

Кервуд нехотя представился.

– Непременно папеньке отрекомендую! – с радостью продолжала Жуана. – Он любит гостей и новые знакомства, а мач… матушка будет счастлива принимать англичанина.

– И что вы скажете отцу? Что познакомились со мной при необычных обстоятельствах?

В голосе Кервуда звучал сарказм, но Жуана словно не заметила его.

– Найду что сказать, вы не беспокойтесь, пожалуйста! Изабелла мне поможет, это моя старшая сестра. Она красавица и умница, не то что я. Намедни рассказывала за обедом, как один солдафон пытался соблазнить её. Мы хохотали до колик! У нас дома очень весело, очень, вот увидите…

Жуана до самого дома болтала разнородную чушь. Кервуд слушал через слово и кивал ей, словно китайский болванчик.

В голове молоточком стучало: «Изабо. Изабо. Изабо». Всё ближе и ближе…

У дома под прихотливыми уступами черепичной кровли горел факел, вделанный в каменную ограду над воротной колотушкой. Не дождавшись руки Кервуда, Жуана неуклюже спешилась. Она едва не подвернула ногу, но тут же засмеялась и, махнув на прощанье рукой, побежала к боковой калитке.

Кервуд и думать забыл о ночной путешественнице. Он с напряжением глядел в мелкую решётку арочных окон.

Где-то скрипнула калитка, залопотали на португальском тихие голоса, лязгнул замок. Звуки растаяли в ночной тиши, вместе с мокрым снегом на выщербленной мостовой.

Конь нетерпеливо фыркнул. Кервуд, опомнившись, махнул рукой оруженосцу и вскочил в седло.

Только он успел взять в руки поводья, как на веранде раскрылись оконные створки. Женская фигура в плаще-покрывале, напоминавшая статую Девы Марии, застыла в проёме. Агатовые глаза на бледном лице пронзали обманчивый сумрак.

– Опять вы, – с давящими низкими нотами произнёс голос. – Неугомонный и наглый cavaleiro, desesperado[60]60
  Рыцарь, отчаянный (порт.)


[Закрыть]! Отчего думаете, что понравитесь мне?

– Я не думаю, мадам, но хочу понравиться, – Кервуд вплотную подъехал к забору. Теперь он мог протянуть руку и коснуться покрывала Изабо, лежащего извилистыми складками на сухих ветвях дикого винограда.

Она усмехнулась, беря его пальцы холодными лёгкими ладонями.

– Не зная броду, не суйся в воду, безголовый. Иди с миром и больше не ищи меня.

Её руки, будто две белых птицы, вырвались из плена цепких пальцев Кервуда.

– Изабелла…, – он еле дышал, готовый податься за ней в окно.

– Сказано же, убирайся вон, идиот! – створки с шумом захлопнулись, и снова раскрылись. – Тебе недостаёт приключений? Благословляю на подвиги! Мир женщин удивительно велик.

Кервуд с шутливой серьёзностью отдал поклон. Изабелла протяжно засопела, мотнула головой и накрепко затворила окно.

* * *

После встречи с Тиррелом Дэнтон затаился на другой квартире в Кале. Дом пекаря Тома он оставил для обмена посланиями с французской стороной.

Ответ от Ла Тремуйля ожидался не скоро, и Дэнтон хотел полноценно использовать время ожидания.

Тайные встречи с Жуаной продолжались. Дэнтон сам удивлялся, как может так долго морочить голову женщине. Дочь Брэмптона казалась то беспросветно глупой, то до ужаса наивной, то блаженной почти в христианском смысле.

Дэнтону она безраздельно доверяла, что и было его целью. Достаточно было притворяться простоватым братцем без лоска манер и положения. Она рассказывала обо всём, на что он её искусно подталкивал, собирая сведения о семье Брэмптонов и об их воспитаннике.

По словам Жуаны, Эдвард Брэмптон, или Дуарте Брандан, был родом из португальского округа Лейриа. Там он владел частью своих обширных земель в королевстве.

Земли Каштелу-Дору были переданы от Васко да Кунья за долги. Фамильных владений Брэмптон вообще не имел. Он говорил детям и жене, что приходится сыном одному вельможе. Отец якобы прогнал его из дому и лишил наследства.

Изгнаннику пришлось выстраивать своё благополучие по камушкам. Он занимался торговлей и попутно учился всему, чему только мог научиться.

Курсируя с товаром вдоль берегов Европы, Дуарте Брандан вникал в тонкости мореходства. Это пригодилось ему на службе у Эдуарда Четвёртого. Тот посвятил его в рыцари, дал титул сэра Эдварда Брэмптона и сделал офицером королевского флота.

В Англии Брэмптон женился на леди Изабель Пэч из Нортхэмптоншира, – красивой и богатой вдове. Она родила ему троих детей – Изабеллу и двойняшек, Жуану с Жуаном. Во вторых родах леди Изабель скончалась, оставив супругу земли в нортхэмптонском графстве.

От английских королей Брэмптон получил множество привилегий за успешную морскую войну против врагов трона. Он даже сделался губернатором Нормандских островов.

Когда власть перешла от Плантагенетов к Тюдорам, Брэмптон покинул Англию. Он вернулся в подданство португальскому королю Афонсу и стал одним из его ближайших советников.

Незадолго до того сэр Эдвард успел выбрать себе в супруги очередную богатую вдову, леди Маргарет Роуз, урождённую Бомон из Суффолка. Она родила ему двух сыновей и дочь.

Не прошло и пяти лет, как Брэмптон получил прощение от короля Генриха Седьмого. Это случилось после визита Его Величества в Португалию. Жуана с упоением рассказывала, какой роскошный приём отец устроил английскому королю в своём лиссабонском доме. Сопоставив кое-какие факты и даты, Дэнтон понял: Брэмптон, вероятно, субсидировал Генриху англо-бретонскую кампанию.

Воспитанник Брэмптона, Педру де Фару происходил из фламандского города Турне и носил имя Питера Осбека по отцу. Его покойная мать была португалкой из города Фару.

В семье Педру не водилось больших денег. Отцу приходилось работать сборщиком налогов, держать лодочную переправу и приторговывать разной мелочью в лавке на пристани.

Педру не любил говорить о семье, зато охотно рассказывал о своих похождениях. Он учился купеческому делу у родственников отца, неких Стейнбеков, торговых компаньонов Брэмптона. Жуана говорила, что Осбек в своё время также был отцовским компаньоном, но деньги не держались в его руках из-за пьянства.

После возвращения от Стейнбеков мальчик успел пожить у какого-то органщика, и затем Брэмптон взял его к себе. С десяти лет Педру жил в их семье. Он служил при мачехе и учился, по примеру главы фамилии, всему, что предлагает жизнь: законам у стряпчего Джона Строу, торговле тканями у Прежана Мено, рыцарской науке у Васко да Кунья.

Мальчишка превосходно владел португальским, фламандским и французским, сносно – английским, немецким и церковной латынью. Чета Брэмптонов брала Педру в качестве пажа на приёмы при дворах герцогини Маргариты Бургундской, французского монарха, германского императора, португальского короля и правителей италийских княжеств.

Теперь Дэнтон понимал, зачем Эдварду Брэмптону понадобилось участие в миракле воскресения принца.

Как же рискованно, как дерзко до безумия! Предложить Маргарите Бургундской в качестве её воскресшего племянника мальчишку без роду, без племени, даже без английских корней… Папаша Дуарте намерен устроить с этим юным проходимцем замужество собственной дочери. Ни много ни мало, сделаться тестем английского короля и отцом королевы.

Плевать он хотел на матримониальные планы герцогини Бургундской, которая хочет женить племянника на своей приёмной внучке. Плевать он хотел на преданность Плантагенетам, что вывели его в люди.

Брэмптон – купец-авантюрист, но не рыцарь-вассал. Свобода и самовластие для таких людей превыше всего.

Жуана уверяла, что отец находится в прекрасных отношениях со всеми европейскими государями. Даже Папа Римский неоднократно оказывал ему честь личного приёма. Влиятельнейшего человека Ватикана, кардинала Родриго де Борха, которого прочили будущим папой, связывала с Брэмптоном давняя дружба и денежные дела. Впрочем, Жуану мало интересовали последние, в отличие от старшей дочери семейства.

Изабелла была первейшим советником и участником во многих отцовских предприятиях. Дети семейства её боготворили, считая чуть ли не второй матерью.