Текст книги "Пшеничная дорога"

Автор книги: Руслан Дружинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Дедушка... – звенящим от напряжения голосом попыталась остановить его внучка. Иохим кивал головой, соглашаясь, но продолжал говорить о своём.

– Береги её, мальчик. У неё никого не осталось, кроме меня. Родители... да, трагедия. Ты наверное слышал? Пока у вас есть земля, пока вы сдаёте зерно, она сможет жить здесь, на Тоте. Это хорошая жизнь, чтобы не думалось. Здесь наш дом. Главное – любите друг друга, помогайте себе, будьте вместе, и всё приложится...

– Дедушка, он не останется!!! – Диана вскочила, так что на столе зазвенела посуда.

– Не останется?.. – только сейчас старик обратил внимание на внучку. Блёклые глаза Иохима смотрели ясно, челюсть дрогнула, а взгляд увлажнился.

– Извините... – сглотнул он. – Извините, я плохо слышу... Не останется? Ох, я не подумал... Вернее, подумал, но о своём...

Он неловко поднялся со стула, и поковылял куда-то в глубину дома, бормоча на ходу: «Не останется... не хочет... как же ферма?.. Не останется...» – услышал Итон.

Маэстро почувствовал себя отвратительно, смущённо и абсолютно разбито. Встав со стула он, не глядя на побелевшее от гнева лицо Дианы, торопливо с ней попрощался.

– Думаю, мне пора... Извини, что ухожу так быстро.

Она рассеянно оглянулась, словно хотела что-то сказать, но Итон решительно направился к выходу. По пути с крыльца к грайву, Маэстро корил себя, что вообще решился приехать. После новой встречи с Дианой на душе стало гадко. В голове метались обрывки мыслей об Анке, разбитой машине, незаконченной гонке. Итона душило чувство неловкости, злости, досады. Его память резал возглас Дианы.

...Впервые захотелось оказаться в полях, где нет сомнений, неудобных бесед, нет обветшавшего дома среди алых маков и нет обиженных глаз старика... В полях, где вздымается размеренное дыхание Тота – правильное, живое, здоровое, лишённое неоднозначности – нет места ошибкам и заблуждениям, неправильным судьбам.

– Итон, подожди! – окликнула его Диана с крыльца. Маэстро замер возле низко висевшего над землёй грайва.

– Я должна извиниться... – поспешила подойти девушка. – Я совсем не умею принимать гостей и боюсь их. Почему-то решила, будто получится быть хорошей хозяйкой с тобой... Сама не знаю. Мне неудобно и стыдно. Я прошу прощения за деда...

– Лучше бы за себя прощения попросила! – Итон говорил грубо, злость так и рвалась из груди. – Дед измучался на работе, ему восемьдесят лет, он не сегодня-завтра умрёт прямо на пашне, а ты живёшь на готовом! Что случится с тобой, когда Иохима не станет? Почему ты совершенно не думаешь о своём будущем? Ты даже не пытаешься чем-то помочь старику, только крутишь педали велосипеда под солнцем, сажаешь цветочки и думаешь о своём, пока он пытается спасти ферму, сохранить дом. Он ведь не для себя это делает, а чтобы поддержать ТВОЁ будущее! Ты закрыла глаза на реальность и зажмурившись бежишь к пропасти. У тебя ничего не останется без Иохима!

Диана сжала руки так сильно, что побелели костяшки пальцев. Губы сложились в тонкую линию. Она слушала молча, не сводя с Итона серых глаз.

– Когда я ехал сюда, я хотел увидеть причину, – Маэстро с раздражением взъерошил свои нагретые солнцем волосы. – Объяснение, оправдание, ложь наконец! Когда я слышал, как отзываются о тебе мои родные, то думал, что по какой-то причине они обижены на тебя, потому лгут напрасно. Но каждое слово о твоём бесполезном существовании подтвердилось. В тебе и вокруг тебя пустота!

– Это не моя жизнь... – ответила девушка и отвела взгляд. – Жизнь на Тоте не для меня. Я не хочу её, даже если ничего больше не остаётся. Я не хочу так жить...

– Но если выбора больше нет, значит надо так жить! – возмущённо воскликнул Маэстро.

Диана вскинула на него ненавидящие глаза.

– Но ты... Зачем ты приехал ко мне? Зачем?! У тебя есть учёба, обратный билет на Землю, дела, гонки, родные... И девушка, наверное, тоже есть. Зачем же ты захотел снова увидеть меня? Наслушался сплетен? Хотел убедиться, что в мире действительно существуют бесполезные желания и поступки? Хотел почувствовать себя выше?

– Я сомневался... – честно признался ей Итон. – Симеон, Александр, Злата Собатская – они все не такие, как ты. Они озабочены повседневными делами, они мечтают о простом счастье, о будущей жизни. Мне понятны их желания: мечты фермеров немногим отличаются от стремлений людей на Земле. Все хотят добиться хорошего положения и богатства. Но ты... тебя я совершенно не понимаю! Ты как будто замерла на обочине, добровольно выключив двигатель грайва, пока остальные стремятся к финишной линии. Желание бороться, занять хорошее место и выиграть в состязании, имя которому – жизнь, в тебе совершенно угасло!

– Вероятно, я испорченный человек, – чуть слышно проговорила Диана. Её бирюзовое платье в наступающих сумерках виделось как насыщенно-голубое. – Наверное, для меня есть какой-нибудь хороший диагноз. Очень просто и так важно поставить диагноз всему, чего не понимаешь. Даже простое слово «дура» наверняка подойдёт... Ты никогда не думал о том, что миром правит человеческий страх? Смех – это всего лишь рефлекторная реакция мозга на необычные вещи, которые человек не может осознать или считает попросту невозможными. В шутках заложены невозможные ситуации, и человек смеётся от страха. Если бы мозг не заставлял нас смеяться при встрече с необъяснимым, мы бы сошли с ума. Любая, даже самая страшная вещь нуждается в оправдании – в чётком диагнозе. Если завтра Тот расколется надвое и все обитатели спутника моментально умрут, на Земле в первую очередь возьмутся за поиск причины. И даже если причины не будет, люди попытаются её отыскать или придумать диагноз, потому что жить в постоянном ужасе – невозможно... Но кто-то непременно будет смеяться: придумает шутку про фермеров, излишние урожаи и лопнувший Тот. Не оттого, что шутник аморален, а оттого, что это ещё один способ защитить свой человеческий разум от наступающего безумия...

Итон перехватил взгляд Дианы полный ожидания и уверенности, будто он единственный, кто способен понять её. Неизвестно, почему она ждала от него этого самого понимания. Только потому, что Маэстро приезжий и, по большому счёту, чужой среди фермеров? Ей хотелось найти между ними хоть что-то общее, тогда как Итон не видел никакой связи. Да и стоит ли вообще связываться?..

– Скажи, мне нужен диагноз, чтобы стать понятой среди людей? Чтобы они перестали бояться моих поступков и слов? – спросила Калугина, не отводя от Маэстро серьёзного взгляда. – Ты ведь приехал сюда, чтобы понять причины, найти в моём доме законы, по которым я существую. Невозможно жить в постоянном страхе от осознания того, будто чего-то не понимаешь...

– Ты не такая уж страшная, чтобы я искал повод тебя оправдать, – Итон окинул взглядом её щуплую фигуру и чёрные косы, ухмыльнувшись от странного предположения.

– Смеёшься?.. – бесцветным голосом осведомилась Диана.

***

Следующие несколько дней Итон старался не думать о Калугиных и посвятил учёбе всё свободное время, которого на Тоте хватало с излишком. Жизнь потекла по спокойному руслу, и подобно касанию ветром пшеничных колосьев, устремилась к обыденности. Итон вставал вместе со всеми, завтракал, слушая неспешные разговоры деда, двоюродного брата и дяди. Затем старшие мужчины уезжали на грайвах, и возвращались только к обеду: не слишком уставшие, но довольные программированием комбайнов. Скоро должна была начаться жатва, и разговоры завязывались большей частью вокруг нового урожая. Иногда Симеон интересовался, как продвигается учёба Итона. Внук обещал, что в конце августа наберёт недостающие баллы на пересдаче и поступит в Высшую школу. Дед с молчаливым сомнением кивал, досадуя, что Маэстро не принял его предложения остаться. Но Итон не собирался соглашаться на такой вариант. У Симеона был Александр – надежда и опора в делах, чьё будущее связано с Златой Собатской. Затянутая в дымный саван Земля над сине-золотым горизонтом Тота с каждым днём становилась для Итона ближе.

Его почему-то не удивляло равнодушие Анки, которая ни разу не позвонила Итону по видеосвязи, хотя сигнал между Эдемом и Тотом проходил без задержек...

Неожиданное событие, которое выглядело немного странным для размеренной жизни на ферме, произошло через неделю после встречи с Дианой. Смутное чувство незаконченного дела, заставило Итона проснуться посреди ночи. Снизу доносились голоса, на первом этаже фермы явно о чём-то спорили. Итон поднялся с постели и босиком прокрался на лестницу, стараясь не скрипеть половицами. Голоса обрели чёткость – теперь стало ясно, что спорили Симеон и Александр.

-...отдельно, – твёрдо закончил дед. – Дом перейдёт к Виктору, а твоя Злата слишком много воли почувствовала, раз решила условия ставить. Она здесь никто: для меня никто, для тебя никто, и для всей нашей семьи – соседская дочка!

– Это мне она никто? – взвился Саша. – Да мы только из-за тебя до сих пор не женаты! Из-за твоего стариковского норова! Из-за твоих бесконечных условий от тебя даже дочь на Землю сбежала, за проходимца приезжего уцепилась, только бы подальше отсюда! С тобой люди жить не хотят: тяжёлый ты человек!

– В чём я неправ? – сдерживая недовольство, вопрошал Симеон. – В чём неправ?! Земли под строительство не выделяют, семьи уплотняются, молодые отдельно от родителей не живут, и наследование земли под сдачу зерна не отменяли. На Тоте каждый сантиметр, каждая пядь полей предназначена для пшеницы, а не под строительство ферм... Не хочет со мной жить твоя Злата? Тогда пусть катится к дьяволу! Собатским я внука в работники отдавать не собираюсь!.. После Виктора к тебе всё перейдёт: все наделы, вся ферма, а от Собатских ничего не получишь. В этом союзе нам пользы не будет. Знаю.

– Как же ты привык мерять всех своей выгодой! С какой стороны судишь нас? Неужели в стариках отмирают все чувства, и они не могут поддаться неправильному, но желанному? Я хочу построить свой дом, построить свою жизнь вместе со Златой, а не идти за тобой к твоим победам и поражениям. Должно быть в жизни что-то своё, что-то особенное, а не только поступки, которые пережили другие, совершили другие, и другие унесут с собой в памяти!

– Зерно прорастает и становится колосом в поле, где высятся другие колосья. Пока ты зерно – можешь желать, чего вздумается. Но чем твёрже стебель, тем больше цени, что стал колосом, а не сорняком... – произнёс дед. – Хочешь жить со Златой отдельно? Тогда сделай то, о чём я просил. Соглашайся и будет тебе место для дома... Да и не только дом будет, а наделы, поля, которые вместе с нашими объединятся. Свою жизнь человек вершит сам. Знаю.

В доме воцарилась столь прочная тишина, что казалось, все звуки мира притаились за окнами. В такие минуты приходят решения, о которых можно жалеть до конца жизни или до конца жизни наслаждаться победой. Такая тишина принадлежит только людям, и если в жизни человека хотя бы раз случались минуты важных решений, – значит он существовал не напрасно.

– А что будет дальше? – спросил Саша, и Итон понял, что брат для себя уже всё решил.

– Компенсационные выплаты. На жизнь им хватит. Ну, а дальше – Земля. Всё что с ними произойдёт, нас уже не касается. Виктор тебе с делом поможет, а они найдут себе место, – с облегчением заключил дед. – Тот очень молод и существует для единственной цели – кормить людей на изначальной планете. Ему не понятны странности человека. Тот дарит свободу любому, кто коснулся полей. Спутник хочет быть правильным со своими создателями... Только старая, истерзанная нами Земля способна понять и поглотить всех, кого породила. Она видела тысячи поколений людей и знает о всех возможных поворотах человеческих мыслей. Место чужаков там, на Земле. Сам Тот изгоняет ненужных. Мы только поможем спутнику стать более правильным, и в этом нет зла. Знаю.

***

– Что за отношения у тебя с Дианой? – спросил дед у Итона за завтраком. Беседа за столом текла вяло, размеренно – как и всегда. Мужчины обсуждали планы на день, разделяли работу. Нескольким комбайнам требовалось перепрограммирование – наступал сезон жатвы. Виктор с сыном собирались заняться подготовкой техники на отдалённых участках, а Симеону предстояла поездка к складам космопорта, чтобы доставить на ферму привозное оборудование и еду.

Беседы с Дианой сложно было назвать дружеским трёпом, к которому Итон привык на Земле. Итон не уважал её, не любил и не испытывал к девушке никаких чувств, кроме уязвлённого непониманием интереса. Он ощущал себя человеком, впервые увидевшим некое существо, которое добровольно ползёт в выжженную солнцем пустыню, когда другие предпочитают жить у воды, вероятно – просто сумасшедшее существо.

– Ты человек новый, и мне интересно знать, что ты думаешь о Калугиной? – продолжал расспрашивать дед. Итон заметил, что глаза всей семьи обращены на него. Саша и Виктор, наблюдая за реакцией родственника, даже забыли о пище.

– Мне кажется, у неё с головой не всё в порядке, – Итон не смог выразить однозначное мнение о Диане, произнеся то, что от него хотели услышать. Его слова произвели должный эффект: лица мужчин понемногу оттаяли.

– Верно... Каждый из нас за два года вдосталь её наслушался. С девочкой случилась беда, – сказал Симеон. – Смерть родителей сильно на неё повлияла, выбила из колеи. Ей бы взяться за ум, начать помогать Иохиму заботиться о своей ферме, а она вместо этого... ну ты видел. Законы Тота просты: фермер живёт на спутнике, пока справляется со сдачей зерна и содержит в порядке свой дом. Из-за слабости Иохима и безразличия его внучки, Калугины оказались на краю пропасти. Если девчонка не взглянет правде в лицо, то лишится всего и будет выслана обратно на Землю... Что её ждёт? Приют до совершеннолетия, а после работа, где платят гроши – не за дело, а за неумение. Голод, бедность и улица... Иохим ничем не сможет помочь ей на Земле: он болен и стар, давно отвык носить дыхательную маску и среди смога планеты долго не проживёт. Знаю.

От слов Симеона внутри у Маэстро вспыхнуло чувство негодования. Он не хотел, чтобы предсказания деда сбылись, но понимал, что скорее всего так и случится. Фермер, неспособный накормить Землю, должен был вернуться обратно на увядающую планету. Его место займёт другой, кто сможет посвятить свою жизнь пшеничным полям.

– Никто из нас не желает, чтобы всё кончилось плохо, – проникновенно глядя на внука, продолжал Симеон. – Нужно вытащить девчонку из ступора, расшевелить, заставить вспомнить о себе и о делах Иохима. Пока её голова забита лишними мыслями, реальная жизнь катится под откос. Через два дня нужно сдавать зерно, а нынешний урожай Иохим может и не собрать. Ты должен уговорить Диану заняться полями.

– Почему именно я? – Итон чувствовал себя неуютно под выжидающим взглядом деда.

– С тобой она проводила время, ты ей интересен... Как новый человек, ты мог бы рассказать Диане о правильной стороне жизни, а я подскажу где лучше начать разговор.

Симеон взял в руки лежавший на столе планшет. После нескольких касаний пальцев на экране возник план полей Тота. Жёлтые квадраты обозначали наделы, а фермы были отмечены красными точками. Выбрав один из квадратов, Симеон поставил на нём зелёный маркер.

– Вот здесь...

– Но там ничего нет. Вы предлагаете отвезти её в поле? – не понял Итон.

– Там есть кое-что, только на карте не видно, – настаивал Симеон. – Отвези туда Диану и поговори с ней о будущем. Ты должен убедить её начать ухаживать за наделом, иначе Калугины потеряют свои поля вместе с правом проживания на Тоте.

– Почему вы уверены, что она меня послушает? Её волнуют только собственные миры в голове, а не реальность, – Маэстро испытал раздражение, понимая, какой груз на него пытаются возложить.

– Потому что ты её последний шанс, Итон, – серьёзно произнёс дед. – Не справишься – погубишь не только жизнь одного человека, но и судьбу целой семьи.

Интерес к странной девушке на дороге обернулся для Маэстро ещё одним выбором – новым сомнением. На мгновение у Итона мелькнула слабая мысль, что лучше бы он не разговаривал с Дианой Калугиной, лучше бы она оказалась призраком, появившимся из жаркого марева Тота; ошибкой, лишней блажью, глупой идеей, которой не стоит отдавать время – его время – ещё не предопределённое, ещё неизвестное, не состоявшееся будущее.

– Когда я должен ехать? – спросил Итон, снимая со спинки стула обшитую эмблемами куртку.

– Сегодня, – Симеон отдал внуку планшет. – Ты должен поговорить с ней сегодня вечером: каждый час на счету, через два дня время жатвы. Но будь терпелив, некоторым людям не хватает только понимания и волевого толчка, чтобы включиться...

***

– Никого нет, – понял Итон, войдя в дом Калугиных. Всё здесь было как раньше: старая, антикварная мебель, полутёмные окна, застоявшийся воздух. Мерно стучали часы, отсчитывая минуты проведённые домом среди одиночества. На буфете в хрустальной вазе стоял букет маков, рядом лежали перчатки, садовые ножницы и несколько листов бумаги с карандашными рисунками. Итон узнал себя – в пшеничном поле, возле грайва. На другом рисунке был изображён цветок в закатном солнечном свете. Взглянув в окно, Итон понял, что это был не цветок, а Земля. Планета затянутая пеленой смога выглядела через атмосферу спутника хризантемой с золотистыми лепестками.

Будто чуткий родитель, Земля наблюдала за Тотом, оценивая его, возлагая надежды. Тот старался не обмануть ожиданий: кормил своего создателя, используя каждый сантиметр засеянной площади. Но за недели проведённые на сельскохозяйственном спутнике, Итону стало казаться, будто у Тота появилось собственное осознание, первая самостоятельная взрослая мысль о том, что он НЕ часть Земли, а отдельное существо, которое дежурит у постели своей умирающей матери, продлевая её часы. И когда роковой день настанет, Тот окажется одним из сорока уцелевших детей, которые начнут свою самостоятельную жизнь, вращаясь вокруг вытравленного химией камня. И вспоминая, каким было детство...

Итон не мог знать маршрута прогулок Дианы. Найти человека, который уходит куда глаза глядят, возможно, только если внимательно присмотреться. Выйдя из дома к перекрёстку дорог, Итон обнаружил в пыли незанесенный ветром след велосипедных колёс. Забравшись в кокпит грайва, Маэстро помчался по следу на максимально низкой скорости, которая не мешала обзору. Вокруг Итона вновь сомкнулись поля. Небесный купол начинал окрашиваться в багряные оттенки заката. Близилась ночь.

В стремительно наступающих сумерках пейзаж потемнел, воздух словно сгустился, укутав поля бело-золотистым туманом. Впереди мелькнуло бирюзовое платье и светлая шляпа. Итон поставил ручку газа в нейтральное положение. Грайв мягко пошёл по инерции, уровняв скорость с велосипедом Дианы.

– Здравствуй... – проронила девушка безразлично. Маэстро смотрел на неё через опущенный пластик бокового окна. Лицо Дианы вновь не выражало эмоций, только уголки губ были грустно опущены.

– Через двое суток начнётся жатва, – напомнил ей Итон.

– Я знаю.

– Через неделю вам придётся сдавать урожай.

– Я знаю, – повторила Калугина, налегая на педали скрипучего велосипеда.

– Иохим справится?

– Возможно...

– Тебя не пугает потеря дома?

Диана резко затормозила, подняв золотистое облачко пыли. Итон немедленно остановил грайв.

– А ты? Думаешь, твоя размеренная жизнь будет вечной? Учёба, работа, семья, близкие и любовь? Боюсь тебя разочаровать: ни у кого нет правильной, размеренной жизни. Всё разбивается в одно мгновение, когда в привычный порядок вторгаются перемены, к которым ты не готов. Всё что происходит на Тоте – логично. Я наблюдаю за этим, но не стремлюсь изменить.

– Это позиция труса, – заметил Итон. Всё, что говорила Диана с трудом находило внутри него отклик. – Если бы человечество пасовало перед трудностями и плыло по течению, то ничего бы не достигло и не построило. Так бы и вымерло у себя на планете, не создав ни одного спутника! Я тоже не собираюсь сдаваться. Во время гонок случилась авария, моя машина разбита и стоит в гараже, но я вернусь на Землю, починю её и достигну победы – иначе и быть не может. Так почему ты забросила свою жизнь и не желаешь бороться, как положено людям?

– Неверно поставлен вопрос. Не «почему?», а «зачем?». Правильно было бы взяться за ферму, ухватиться за Тот, как за единственный рай, способный спасти от выдворения на загрязнённую родину... Но это не моя жизнь, Итон. Это путь Симеона и Иохима, это судьба твоего брата и Златы Собатской... Ты не думаешь, будто всё, что они считают правильным, нужным и истинно верным, на самом деле лишь пустота? Зерно помогает людям выжить, но поколения сменяются поколениями и хлеборобов не помнят. В человеческой памяти остаются лишь те, кто не похож на других, кто оставил после себя что-то значимое. Человек существует не ради самого существования, и не для того, чтобы оставить после себя потомство, а чтобы остаться в памяти. Либо само его существование – бессмысленно, даже после появления детей. Жизнь единственна и не заканчивается на рождении дочери... или сына. Человек должен остаться в воспоминаниях, потому как боится забвения, боится что ляжет в кормящую новые поколения землю бесславно. И в этом цель жизни? Что такое зерно для пропитания такой жизни, если сама жизнь человека пуста?..

– Пуста? Не глупи! – оборвал её Итон. – У тебя за плечами семнадцать лет, ты получила образование, будущее в твоих руках! Прошлого не исправишь, родителей не вернёшь, но это и есть настоящая жизнь! Она происходит в этот самый момент, в эту секунду, и другой не дано. Сколько не беги от настоящего, оно тебя непременно настигнет. Так не отгораживайся от реальности пустыми словами и мыслями, живи как человек!

– Стать колосом в поле, знаю... – Диана обратила взгляд к горизонту, словно пытаясь найти в очертаниях Земли подходящий ответ. – Почему-то мне кажется, что если я стану думать, как фермеры Тота, я потеряю себя окончательно. Я не жажду особенности, не стремлюсь говорить странные вещи ради ощущения собственной странности. Я просто... – она судорожно сглотнула вставшие в горле слёзы. – Я просто не понимаю почему люди согласны на жизнь такой, какой её сделали. Почему каждый раз они идут по одной и той же дороге ошибок, бессмысленных дел и повторяющихся судеб? Я не хочу прожить чужую судьбу, Итон! Хотя бы ты пойми это...

– Тогда борись за свою судьбу! – Маэстро решительно хлопнул ладонью по штурвалу. Нажатием кнопки он открыл дверь кокпита для пассажира. – Садись, я отвезу тебя кое-куда...

– Зачем?..

– Так надо, забирайся в кабину!

– Я собиралась домой. Иохим скоро вернётся, – Диана с беспокойством оглянулась на дорогу ведущую к ферме.

– Мы успеем. Это недалеко, – пообещал девушке Итон.

– Тогда отвези меня на велосипеде, – предложила Диана.

– Зачем? – удивился Маэстро, справедливо считая, что на грайве они домчатся в мгновение ока.

– А почему нет?

***

– Ты когда-нибудь слышал выражение: «Пустить корни на все три метра»? Оно весьма популярно среди фермеров Тота...

– Слышал, – ответил Итон, напрягая ноги на непривычных педалях. Удерживать равновесие было несложно. На модели узкопрофильных грайвов такое умение требовалось постоянно, но медленная скорость велосипеда не нравилась Итону. Диана устроилась сзади, обхватив Маэстро руками и прижавшись щекой к его спине.

– «Пустить корни на все три метра», – означает так прочно уцепиться за свой надел, чтобы семью никогда не выселили с Тота. Означает стабильность и будущее на спутнике, – проговорила она. – Но смысл не в этом. Ты знаешь, что Тот – это полый металлический шар со множеством труб и витапланетарных механизмов внутри? Внешний плодородный слой – всего лишь три метра почвы. Если начнёшь копать глубже, наткнёшься на металлическую обшивку... Только три метра земли, смешанной с переработанным мусором, на котором можно что-то выращивать... Мусор спасающий жизни, – я даже не могу сказать, насколько это уродливо или прекрасно...

– Формировать поверхность спутников из переработанных отходов – практично и без сомнения полезно, – высказал своё мнение Итон. Время от времени он извлекал из кармана куртки планшет, чтобы свериться с картой.

– Ты думаешь? – Диана слегка приподняла голову от нагретого тела Маэстро. – Как часто ты смотришь на звёзды?

Итон невольно перевёл взгляд с планшета на небо, где по тёмному бархатному полотну рассыпались искры созвездий. На Тоте они сверкали гораздо ярче, чем на задымлённой Земле. Почему же Итон раньше не замечал такой красоты после приезда на спутник?

– Люди сравнивающие космос с чем-то загадочным и необъятным, имеют очень скудное воображение, – продолжала Диана. – Романтика космоса умерла: мы стали относиться к нему обыденно и практично. Подсчитываем космические расстояния и измеряем вселенную своей выгодой... Я не понимаю людей, которые называют себя «романтиками» космоса. Скорее всего, они более чем приземлённые люди, неспособные найти собственное вдохновение, и хватающиеся за космос, как за готовый таинственный образ... Гораздо большего понимания достойны те, кто строит спутники из отходов, меркантилен или вовсе равнодушен к вселенной.

– Но ведь раньше человек ничего не знал об океане и считал, что в его глубинах обитают невиданные чудовища или затонувшие мифические города... – обернулся к ней Итон. – Исследовав каждый сантиметр океанского дна, мы убедились в обратном, но разве среди нас не осталось тех, кто живёт романтикой об океане, продолжая верить в него, как в нечто одушевлённое?

– А океан способен понять людей и их мусор? – помедлив, спросила Диана.

– Наверное, нет... Но ведь океан всё-таки неживое создание.

Она замолчала, оглядывая глубину окружающих пшеничных полей. На сотни километров вокруг было только два человека. Даже земной шар замерший над горизонтом казался им ближе, чем собственный дом.

– Люди так боятся не понять космос, а мне вот страшно, что космос людей не поймёт...

– Тогда кто же нас вообще способен понять? – проворчал Итон, пытаясь разогнать велосипед немного быстрее.

***

До указанного на планшете места они добрались, когда солнце почти зашло. Чем ближе Итон подъезжал к отметке на карте, тем мрачнее и молчаливее становилась Диана. За пару километров до цели, она неожиданно сообщила.

– Я знаю, куда ты меня везёшь...

Маэстро ей не ответил, потому что сам был не в курсе, что за место выбрал Симеон для их разговора.

На фоне багровеющего горизонта проступили очертания ветвистого силуэта. Над морем пшеничных колосьев возвышалось стройное дерево. Маэстро понял, что видит перед собой вытянутые вверх ветви тополя. От удивления он остановился: это было первое дерево, встреченное им на Тоте.

Диана легко соскочила с багажника, направившись к тополю через поле.

– Диана, постой! – окликнул Маэстро, и бросив велосипед на дороге, поспешил вслед за ней. Налетевший ветер шаловливо попытался сорвать с девушки шляпу, но Диана вовремя придержала её рукой. Достигнув дерева, она чем-то энергично занялась в тени тополиных ветвей. Подбежав ближе, Итон увидел, что Диана с остервенением вытаптывает и рвёт пшеницу, освобождая пространство для единственного дерева Тота.

– Что ты делаешь? – Итон старался говорить спокойно, как будто наблюдал за обыденным, ничем непримечательным делом.

Оторвавшись от своего разрушительного занятия, Диана обернулась, зажав в руке вырванный пучок колосьев.

– Тебе не кажется, что каждый сантиметр вокруг занят чужой жизнью? Она наползает, душит единственное, что ты можешь считать только своим. За два года проведённые мною на спутнике, здесь стало в два раза меньше дорог. Люди на Земле хотят есть, и я стараюсь успеть проехать по дорогам Тота, пока они не исчезли. Дороги дарят мне ощущение жизни. Мне кажется, что по ним я смогу добраться к чему-то новому... Людской голод душит мечты.

Отбросив пшеницу, она уселась на землю у подножия дерева и закрыла руками лицо. Итон не понимал, плачет она или просто не хочет, чтобы он видел её такой. В эту минуту не следовало оставлять её в одиночестве. Что-то действительно происходило, как и предрекал Симеон. Итон молча опустился на землю, вертя в пальцах растерзанный колосок.

– Скажи, зачем ты постоянно ищешь встречи со мной? – резко спросила Диана, не открывая спрятанного в ладонях лица. – Телесная близость? Я привлекаю тебя? Ты хочешь со мной что-то сделать?

Колосок в пальцах Итона замер. Маэстро никогда не думал о возможной связи с этой странной, задающей неудобные вопросы девушкой. Диана не манила его, подобно Анке. В Анке была необъяснимая притягательность, изысканность, возбуждающая красота. Всего этого он не замечал в девушке с Тота.

– Этого не будет... – Диана натянула подол бирюзового платья на сведённые вместе колени. – Если ты хотел только физической близости, если возишься со мной ради этого, то можешь убираться отсюда...

Итон почувствовал себя обвинённым в преступлений, которого не совершал и о котором даже не помышлял. Возле тополя Диана воспринимала слова и людей очень остро. Обычное состояние заторможенного покоя слетело с неё, сменившись недовольством, злостью, а значит – живыми чувствами, присущими нормальным людям.

– Это место для тебя действительно много значит... – тихо проговорил Итон.

– Это мой дом... Когда-то здесь был мой настоящий дом. Его построили мои родители, а в день моего появления на свет посадили единственное на Тоте дерево. Сколько скандалов и волокиты им пришлось перенести, чтобы посадить на спутнике никому ненужное дерево. Удивительно, что его не срубили, ведь от нашего дома не осталось даже следа. Теперь здесь пшеничное поле...

Диана вытерла слёзы.

– Мать и отец сгорели в атмосфере, когда хотели прилететь ко мне с Тота на Землю. В пансионе, где я училась, произошли неприятности... по моей вине. Программа этой частной школы исключительно строгая, и создавалась для воспитания хороших манер, а также чуткости в девушках. Мои высказывания настолько не понравились классной руководительнице, что она потребовала присутствия родителей с Тота. Это из-за меня они сгорели заживо, когда летели разбираться с моими проблемами...

– Ты в этом не виновата. Это не твоя вина, – озвучил Итон очевидную истину. – Произошёл несчастный случай: планка изоляции оторвалась от обшивки шаттла. Ты ничем не могла помочь или навредить своим родителям. Не нужно брать вину на себя из-за случайности.

– Я знаю, – неожиданно согласилась Диана. – Об этом мне говорили все учителя и те немногие девочки в пансионе, которые со мной общались. Даже классная руководительница успокаивала меня именно такими словами, вероятно, чувствуя часть вины за собой. «Это не моя вина, это не их вина», – так я говорила, даже когда меня исключили из пансиона. Иохим не смог оплатить дальнейшее обучение. «Это не моя вина, это не их вина», – твердила я себе по дороге в космопорт, пока мне не встретился молодой пёс, поднявший искалеченную морду от сточной канавы, а в зале ожидания прилётов я увидела беременную женщину с маленьким сыном... Это разрушило несокрушимость сказанных оправданий.