Текст книги "Святители и власти"

Автор книги: Руслан Скрынников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

Многие годы особым расположением Грозного пользовались столичные обители. Симоновский монастырь удостоился чести быть принятым в опричнину. Двое архимандритов – чудовский и симоновский – сопровождали царя в Новгород зимой 1571/72 года. После отмены опричнины царь охладел к своим прежним любимцам, слишком тесно связанным с опричными руководителями, обвиненными в измене и казненными в 1570–1571 годах. Царь казнил духовных лиц, разграбил Софийский дом. Он знал, что из-за подобных святотатств рискует утратить славу благочестивого государя всея Руси. Стремясь не допустить этого, Иван IV взялся за перо, чтобы выставить себя поборником истинного благочестия и обличить монахов, погубивших праведное иноческое житие.

Особым доверием Грозного издавна пользовался Кирилло-Белозерский монастырь, в стенах которого царю и его сыновьям были отведены особые кельи. В разгар опричных казней на Белоозеро удалился Иван-Большой Васильевич Шереметев – один из выдающихся деятелей Боярской думы периода Избранной рады. Постригшись в монахи под именем старца Ионы, боярин благодаря своим исключительным богатствам приобрел большое влияние на дела обители. Новоявленный постриженник держал «про себя» особый годовой запас провизии и не считался с монастырскими запретами и ограничениями. В 1572 году Иван IV отослал в Кириллов родственника умершей жены Марфы Собакиной Василия Собакина, принявшего в монашестве имя Варлаама. Шумные распри между Ионой Шереметевым и Варлаамом нарушили праведное житие северной обители. Царь надеялся найти успокоение от мирских тревог в Кирилловском монастыре, но и тут крамольные бояре не желали оставить его в покое.

Когда кирилловские старцы обратились к государю с грамотой, сообщая о раздорах в монастыре и требуя совета и поучения, Иван IV, отложив дела, написал им обширную эпистолию. С притворным смирением царь-инок писал о том, что никогда не дерзнет учить послушников пречистой обители: «Увы, мне, грешному, горе мне окаянному, ох мне, скверному! Кто есть аз, на таковую высоту дерзати?» Далее самодержец каялся во всех смертных грехах: «А мне, псу смердящему, кому учити и чему наказати и чем просветити? Сам повсегда в пияньстве, в блуде, в прелюбодействе, в скверне, во убийстве, в граблении, в хищении, в ненависти, во всяком злодействе…»

Покончив с покаянием, царь подробно изложил свой взгляд на состояние монастырей и монашества в России. Отношения с духовенством Иван склонен был оценивать сквозь призму своих представлений о великой боярской «измене», имевших характер навязчивой идеи. Жертвуя земли и прочие богатства в монастыри, бояре, по мысли царя, неизбежно приобретали огромное влияние на монахов и на образ жизни в монастырях. Эта идея буквально пронизывает письмо царя в Кирилло-Белозерский монастырь, написанное осенью 1573 года. Прежние подвижники, писал Грозный, не гонялись за боярами, не говорили стыдных слов: «Яко нам з бояры не знатся – ино монастырь без даяния оскудеет». Нынешние же монахи «гоняются» за боярами ради их богатств, что и приводит в упадок даже самые знаменитые обители.

Пагубное влияние бояр на честное монашеское житие, утверждал царь, сказывалось во всем. Поселяясь в обители, бояре тотчас нарушают строгие монастырские уставы и вводят свои, «любострастные, уставы»; не хотят жить «под началом», бесчинствуют, развращают братию пирами. Грозный называл по имени виновников гибели благочестия: Вассиан Шереметев ниспроверг честное жительство в Троице-Сергиевом монастыре, его сын Иона тщился погубить последнее светило – Кирилло-Белозерский монастырь. Особым нападкам царь подверг за неблагочиние бывший опричный Симоновский монастырь и Чудов, власти которого были известны особой близостью к опричному руководству. Монахи, писал Грозный, ввели столько послаблений, что «помалу, помалу и до сего, яко же и сами видите, на Симонове кроме сокровенных раб божих, точию одеянием иноцы, а мирская вся совершаются, яко же и у Чюда быша среди царствующего града пред нашима очима – нам и вам видимо».

Иван Грозный считал себя хранителем чистоты православной церкви и всячески поощрял доносы на неблагочиние духовенства. В государственном архиве хранилось «сыскное дело про московского митрополита Антония да про крутицкого владыку Тарасия 7083 и 7084 году». Опись того же архива упоминает о четырех отписках к царю дьяка А. Я. Щелкалова. Против одной из отписок в тексте описи сделана помета: «Лета 7083-го сентября в 19 день такова грамота отдана по государеву приказу в Иосифов монастырь Офонасью Федоровичю Нагому…» Содержание одной из недатированных грамот изложено в описи более подробно: «Отписка Ондреева руки Щелкалова, писал ко государю о крутицком митрополите и о симоновском архимарите, что крутицкой митрополит пьет, а в город не выезжает, а симоновский архимарит, не хотя быть в архимаритех и умысля, причастился без патрихели, а сказал, что бутто ся беспаметством».

Розыск о митрополите Антонии и крутицком епископе Тарасии проводился на рубеже 7083–7084 годов, то есть летом – осенью 1575 года. Именно в это время царь предал суду архиепископа Леонида. Ни Антоний, ни Тарасий не поддерживали тесных связей с вождями опричнины, а затем с верхушкой «двора». По этой причине неблагочестие Тарасия легко сошло с рук. Он занимал свою кафедру по крайней мере до 1578 года. Симоновский архимандрит Иосиф умыслил сложить сан, чтобы избежать опалы и суда. Но его постигла неудача.

Гибель Леонида и архимандрита Евфимия подтверждает наличие обвинения их в заговоре и измене, но никак не факт самой измены. Леонид поддерживал дружбу с опричной администрацией Новгорода, позже с руководителями первого послеопричного правительства, перешедшими на поместья в Новгороде. Казнь руководителей «двора» повлекла за собой гибель близкого к опричнине духовенства.

Когда архиепископа Леонида предали пыткам, он покаялся в том, что участвовал в заговоре и впал в ересь, занимаясь колдовством. Д. Горсей является единственным автором, который сообщает о том, что во время суда над архиеписком были сожжены его ведьмы. Этот рассказ находит подтверждение в источнике, составленном на основании опричных архивов. Среди записей синодика, относящихся к 1575 году, можно прочесть следующие строки: «В Новгороде 15 жен, а сказывают ведуньи, волховы». Отмеченная подробность не оставляет сомнения в осведомленности Горсея.

Главным свидетелем обвинения в деле об измене Леонида выступал лейб-медик Бомелей. Выходец из Вестфалии Бомелей подвизался при дворе Грозного в роли придворного медика и политического советника, а также оказывал царю всевозможные грязные услуги: составлял яды для впавших в немилость придворных, некоторых из них (например, Григория Грязного) отравил собственноручно. На Руси иноземца и еретика считали колдуном и обвиняли во всевозможных преступлениях. Бомелей приобрел большое влияние на личность Грозного, впервые познакомив его с астрологией. Составленные им гороскопы сулили царю всевозможные беды, но открывали также и пути спасения.

Бомелей лечил царскую семью и ближних бояр. Казнь членов «дворового» руководства не могла не отразиться на его судьбе. Астролог решил, что ему пора позаботиться о собственном спасении. Он предпринял попытку бежать из России. Взяв на имя своего слуги подорожную для поездки в Ригу, астролог отправился на границу, предварительно зашив в подкладку платья все свое золото. В Пскове его опознали как подозрительного иноземца, схватили и в цепях отправили в Москву. Бомелей и его слуги были подвергнуты страшным пыткам. Не выдержав мучений, они оговорили не только Леонида, но и многих других видных лиц.

После отмены опричнины царь установил особые отношения с Новгородом и назначил своего наследника царевича Ивана великим князем новгородским. Сохранилось донесение оршанского воеводы Ф. Кмита литовскому правительству от 2 марта 1574 года. Воевода, регулярно посылавший «шпигов» в пределы России, записал с их слов сведения о том, что «сына дей старшого князь великий (Иван IV. – Р.С.) посадил на царстве на Новегороде Великом».

Второе «новгородское дело» непосредственно затронуло царскую семью. У Грозного возникло подозрение в причастности к «измене» своего взрослого сына царевича Ивана. Современники ошибочно считали инициатором расправ «колдуна» Бомелея, не подозревая, что астролог сам стал жертвой наветов. «Лютый волхв» Елисей, записал псковский летописец, «положил на царя страхование» и «много множества роду боярского взусти убити цареви, последи же и самого (царя. – Р.С.) приведе, наконец, еже бежати в Англинскую землю и тамо женитися, а свои было бояре оставшие побити».

Так как дело о заговоре возникло в Новгороде, Грозный поручил расследование сыну, управлявшему Новгородской землей. По словам Горсея, в ходе розыска Бомелей поначалу все отрицал, «надеясь, что что-то переменится к лучшему с помощью некоторых доброжелателей, фаворитов царя, посланных посетить царевича Ивана, занятого пыткой Бомелея». Когда пыточные мастера подвесили астролога на дыбу, несчастный понял, что его ждет смерть. Тогда он признался в измене и постарался оговорить как можно больше людей, в особенности же царских приближенных, которые обманули его надежды.

При введении опричнины Боярская дума и высшее духовенство облекли царя неограниченными полномочиями для борьбы с боярской «изменой». Отмена опричнины аннулировала их. В ходе розыска по делу В. И. Умного, Бомелея и других лиц власти получили сведения об организации нового чудовищного «заговора». Как и прежде, царь и его приспешники увидели спасение в том, чтобы ввести в стране чрезвычайное положение. Но они не могли не понимать, что любая попытка возродить ненавистные опричные порядки неизбежно встретит сопротивление со стороны высшего органа государства – Боярской думы и священного собора, непосредственное влияние которых на дела управления возродилось после отмены опричнины.

Иван искал выход из положения, прибегнув к грандиозной мистификации. Он объявил об отречении от престола в пользу служилого хана Симеона Бекбулатовича, наделенного титулом великого князя всея Руси. Поставив Симеона над Боярской думой и земщиной, Иванец Московский без труда получил от него «разрешение» на организацию новой опричнины, получившей наименование «удела». Удельное правительство возглавили А. Нагой и Б. Я. Бельский – племянник Малюты Скуратова. Они быстро завершили розыск о новгородской «измене».

Организовав «удельную» гвардию, Иван IV отдал приказ о казни «заговорщиков». Осужденные были обезглавлены в Кремле «на площади под колоколы». По своему размаху казни в Кремле превосходили первые опричные казни. Голов лишились сразу четыре члена Боярской думы – высшего органа монархии, а также трое видных дьяков. Почти все эти люди прошли службу в опричнине.

В назидание земщине опричники устроили погром в приказе дьяка Иосифа Ильина. В синодике опальных имеется запись: «Иосифа Ильина, протопоп, подьячих три человека, простых пять человек хрестьян». Посыльные Грозного перебили подьячих заодно с изменниками-дьяками. При этом погиб также и протопоп. Его имя палачи не потрудились назвать в своем отчете, попавшем в синодик. Имя протопопа можно найти в московских летописях. Каты схватили протопопа Ивана из кремлевского Архангельского собора, но не стали проливать его кровь, а «посадили в воду» – утопили в Москве-реке.

Священники кремлевских соборов пользовались особым уважением среди столичного духовенства. Протопоп семейного храма государя – Благовещенского собора – был царским духовником, протопоп Архангельского собора – хранителем царских гробов. Значение этой должности было совсем особенное. Недаром через два десятилетия принадлежностью ее стал архиепископский титул. «Да на Москве же безотступно живет у царских гробов у Архангела, – значилось в документах начала XVII века, – архиепископ… и служит завсегда по родителях государских». Лишь близкие к царской семье священнослужители могли рассчитывать на пост в Архангельском соборе. Беззаконное убийство протопопа Ивана, гибель архиепископа Леонида, опала на архимандритов двух крупных столичных монастырей показывали, что самодержавная власть вернулась к прежним методам обращения с церковью.

Митрополит Антоний, покорный воле монарха, избежал гонений. Но и его власти старались держать в постоянном страхе. По приказу царя головы казненных в Кремле бояр были брошены «по дворам» митрополиту Антонию, главе думы Мстиславскому и прочим правителям земщины.

Почти все руководители опричнины, развязавшие террор в 1565–1568 годах, стали в конце концов его жертвами. Уцелевшие вожди Опричной думы погибли в связи с возрождением опричнины – удела – в 1575 году. Те из духовных лиц, которые оказали важные услуги Грозному при учреждении опричнины или были зачислены на опричную службу, разделили участь своих покровителей и кончили жизнь на плахе или в тюрьме.

В английских мемуарах XVI века можно встретить утверждение, будто царь передал трон хану Симеону ради осуществления антицерковных мер. Иван будто бы заставил Симеона отнять у епископов и монастырей все жалованные грамоты, подтверждавшие их привилегии, а затем от своего имени возобновил эти грамоты, за что духовенство должно было заплатить огромные денежные суммы. Новейшие исследования показали полную недостоверность таких известий.

Первая опричнина длилась семь лет и была для страны трагедией. В 1575–1576 годах она повторилась в виде фарса. Из-за крайней непопулярности своей политики Грозный счел благоразумным упразднить удел через год после его организации.

УЧРЕЖДЕНИЕ ПАТРИАРШЕСТВА В РОССИИ

Иван Грозный завещал трон слабоумному сыну Федору. Незадолго до смерти он назначил регентский совет, в который вошли удельный князь Иван Мстиславский, князь Иван Шуйский, Никита Романов и Богдан Бельский. Трое регентов принадлежали к аристократии и служили в земщине, и лишь Богдан Бельский происходил из худородной дворянской семьи, а своей карьерой был всецело обязан опричнине. Отменив опричнину, царь до конца жизни сохранил корпус, составленный из опричников и носивший наименование «двора». Стражу в Кремле несла «дворовая» охрана, подчинявшаяся Бельскому. Поэтому после кончины Грозного 18 марта 1584 года власть перешла в руки Бельского. Земские дворяне отказывались повиноваться ему. Тогда Бельский собрал в Кремле «дворовое» войско и попытался уговорить царя Федора возродить в стране опричнину. Попытка переворота послужила толчком к восстанию в столице. Толпа пыталась штурмовать Кремль. Во время перестрелки было убито до двадцати и ранено до ста человек. Тогда царь Федор решил пожертвовать правителем. Земские бояре объявили народу о ссылке Бельского, после чего волнения улеглись.

Место Бельского в регентском совете занял шурин царя Федора Борис Годунов, получивший чин конюшего, старшего боярина думы. Борис имел покровителя в лице популярного земского боярина Никиты Романова. Бояре не проявляли никакого почтения к государю, и родня Федора должна была объединиться, чтобы укрепить пошатнувшийся трон. Разногласия в боярском правительстве вспыхнули с новой силой после того, как дядю царя Никиту Романова хватил удар, надолго приковавший его к постели. В 1585 году глава регентского совета Мстиславский сложил с себя полномочия и удалился в монастырь. Борис торжествовал победу. Но его успех оказался кратковременным. Интриги бояр Шуйских едва не погубили Годуновых. Весной 1586 года волнения в столице возобновились. Подстрекаемый боярами народ требовал выдачи Годуновых на расправу. Правительство было вынуждено сидеть в осаде в Кремле. Опасаясь за свое будущее, Годунов тайно отправил в Англию гонца с просьбой предоставить ему и его семье убежище.

Бояре спешили использовать поражение Бориса, чтобы избавиться от него. Они вознамерились развести царя Федора с женой Ириной Годуновой и тем нанести смертельный удар влиянию Бориса. Союзником Шуйских выступили митрополит Дионисий и крутицкий епископ Варлаам Пушкин. Церковники, по их словам, руководствовались благочестивой заботой о будущем династии. Федор не имел детей в браке с Ириной, и Церковные правила разрешали развод с бесплодной женой. Митрополит и прочие сторонники развода составили прошение на имя Федора, чтобы он, государь, «чадородия ради второй брак принял, а первую свою царицу отпустил во иноческий чин». Прошение подписали регент Иван Шуйский и другие члены Боярской думы, митрополит и епископы, дворяне, столичные гости и торговые люди. Участники собора пытались привлечь на свою сторону Федора Ивановича Мстиславского, занявшего пост главы Боярской думы после пострижения регента Ивана Мстиславского. Они обещали женить царя на сестре Федора.

Явившись во дворец, митрополит Дионисий и земские чины подали челобитную царю Федору. Попытки вмешательства духовенства в семейную жизнь царя не имели успеха. Слабовольный Федор всеми силами противился разводу с женой, которую любил и во всем слушался.

Над головой духовенства разразилась гроза. 13 октября 1586 года митрополит Дионисий был лишен сана. Правитель Борис Годунов мягко обошелся с впавшим в немилость святителем. Дионисия отослали в тот самый Хутынский монастырь в Новгороде, игуменом которого он был до своего поставления на митрополию. Его «собеседника» – сарайского и крутицкого епископа Варлаама Пушкина от правили в новгородский Антониев монастырь. Опальные церковники получили возможность продолжать свои «беседы» в тиши и уединении. Годуновы сделали карьеру в опричнине, что побуждало их искать союзников в среде бывшего опричного духовенства. Благодаря проискам Бориса преемником Дионисия на митрополичьей кафедре стал Иов.

«История патриарха Иова» рассказывает, что первый духовный чин он получил в Старице «благорассмотрением» благочестивого царя Ивана. Можно установить, что произошло это в разгар казней, когда Иван сделал Старицу своей главной опричной резиденцией и произвел там обычный «перебор людишек». При таких обстоятельствах Иов получил в управление опричный старицкий Успенский монастырь. Как человек средних способностей, Иов не добился повышения в течение десятилетия, хотя и находился постоянно на виду у Грозного. Лишь в 1581 году он возглавил коломенское епископство и, казалось бы, достиг предела своих возможностей. Однако с приходом к власти Годунова все переменилось.

В разгар кризиса, 9 января 1586 года, Иова перевели из Коломны в Ростов и посвятили в сан архиепископа Ростовского, Ярославского и Белозерского. Бывший опричный архимандрит сделал головокружительную карьеру. Пробыв архиепископом менее года, Иов 11 декабря 1586 года занял митрополичью кафедру.

Однако князья Шуйские не смирились с поражением. По некоторым сведениям, их сторонники столичные купцы Федор Нагой, Голуб и другие пытались спровоцировать уличные беспорядки и использовать их для разгрома дворов Годуновых. Достоверность этих сведений не поддается проверке. Как бы то ни было, правитель Борис использовал версию о заговоре Шуйских для расправы с теми лицами, которые участвовали в подаче челобитной царю Федору.

Шесть сообщников Андрея Шуйского из числа «торговых мужиков» были выведены на пустырь у стен Кремля и обезглавлены. Боярин Андрей Шуйский и его братья Василий (будущий царь), Дмитрий, Иван и Александр были сосланы в свои вотчины, а позднее взяты под стражу. Боярина И. П. Шуйского арестовали в его вотчине, отправили в Кирилло-Белозерский монастырь и там насильно постригли в монахи. Шуйский был одним из лучших воевод России. Именно он возглавил оборону Пскова от войск короля Батория и спас страну от полной катастрофы в конце Ливонской войны. 16 ноября 1588 года старец Иов – регент и воевода – был тайно умерщвлен в монастыре по приказу Бориса Годунова. Полгода спустя в темнице при неизвестных обстоятельствах скончался Андрей Шуйский. Сторонники Шуйских князья Татевы-Стародубские и И. Ф. Крюк-Колычев угодили в ссылку. Боярин Ф. И. Шереметев вынужден был уйти в монастырь.

Попытка Шуйских захватить власть не удалась. Борис Годунов и его помощник думный дьяк и «канцлер» Андрей Щелкалов сосредоточили в своих руках бразды правления государством. Столкновение с боярской аристократией породило глубокий политический кризис, чреватый новой опричниной. В трудный момент Годунов показал себя мудрым государственным деятелем. В разгар кризиса он не побоялся распустить «двор» – последыш опричнины. Политическое наследие Грозного было уничтожено. Роспуск вооруженного охранного корпуса – «двора» – ослабил позиции правителя. Тем не менее Годунов подавил боярскую крамолу, не прибегая к кровавой резне и погромам.

Стремясь найти опору в дворянстве, Борис Годунов приступил к социальным реформам. Власти стали освобождать от податей помещичью запашку в дворянских усадьбах. Эта мера провела глубокую борозду между привилегированным неподатным дворянским сословием и низшими податными сословиями. В угоду помещикам приказные ведомства А. Я. Щелкалова временно наложили запрет на выход крестьян в юрьев день. Как раз в конце 1580-х годов в России начал складываться режим «заповедных лет». Заповедью на Руси называли всякого рода запреты. В заповедные годы власти запретили жителям городов – посадским людям – покидать тяглые (податные) дворы, а крестьянам уходить со своих тяглых пахотных наделов. Феодальное государство сделало решительный шаг к закрепощению крестьян.

Правление Бориса Годунова явилось важным этапом в развитии самодержавно-крепостнического строя в России. Переход трона к слабовольному и неспособному к управлению Федору лишь на время ослабил власть. Поражение Шуйских знаменовало возврат к прежним порядкам, установленным Грозным. По иронии судьбы, недееспособный Федор, за которого правил Борис Годунов, впервые официально усвоил титул самодержца.

При Грозном Россия превратилась в мировую державу, ставшую после падения тысячелетней Византийской империи главным оплотом православной религии. Начавшаяся перестройка ее государственной системы на самодержавных началах неизбежно должна была повлечь за собой перестройку церкви. Величие самодержавия было неполным без великой церкви. Церковь освящала власть московских государей, и ее главе надлежало носить высший церковный титул.

Безвозвратно минуло время, когда вселенская православная церковь, возглавляемая царьградским патриархом, рассматривала русскую митрополию как второстепенную периферийную епархию. Падение Византийской империи привело к перераспределению ролей. Некогда могущественная церковь пришла под властью турецких завоевателей в полный упадок, в то время как русская достигла наивысшего расцвета. В Московском царстве митрополиты располагали несравненно большими возможностями и богатствами, чем константинопольский патриарх под властью иноверцев. Положение же младших патриархов Александрии и Антиохии было и вовсе бедственным.

Новая действительность получила отражение в сочинениях русских книжников, сформулировавших доктрину «Москва – третий Рим». Гибель второго Рима (Византии), утверждали они, превратила Московское царство («третий Рим») в главный оплот православия. Со временем идеологи сильной церкви дополнили эту доктрину новыми рассуждениями. Если Россия стала главным средоточием всемирного православия, утверждали они, ее церковь должно возглавлять лицо с высшим духовным саном. Подле православного самодержца должен стоять патриарх, как это и было прежде в Константинополе.

Попытки католической церкви подчинить себе посредством унии православные епископства Западной Руси в пределах Речи Посполитой придавали особое значение церковной реформе в России. Сторонники учреждения патриаршества в России мечтали о том, чтобы собрать рассыпанную храмину русской православной церкви – митрополии Киевской и всея Руси – под эгидой московского патриарха.

Правитель Борис Годунов выступил главным инициатором церковной реформы в России. Помимо общих идей он имел сугубо личные мотивы, побуждавшие его спешить с церковным делом. Правление Годунова началось несчастливо. Он терпел унизительные неудачи. Не в силах справиться со своими недругами, он, подобно Грозному, готовился покинуть Россию, чтобы вместе со своими близкими укрыться в Англии.

Назначение преданного Иова на митрополию было для Бориса бесспорной удачей, ибо даже в узком кругу высших церковных иерархов Иова мало кто принимал всерьез. В отличие от «мудрого грамматика» Дионисия новый руководитель церкви не блистал талантами. Он обращал на себя внимание разве тем, что мог выразительно и без запинок читать наизусть длиннейшие молитвы, «аки труба дивна, всех веселяя и услаждая слухи сердца слышателей». Борис готов был употреблять любые средства, чтобы упрочить престиж Иова. Без авторитетного руководства церковь не могла восстановить своих позиций. Между тем обстановка острого социального кризиса требовала возрождения сильной церковной организации. В такой ситуации правитель Борис Годунов попытался использовать греческие связи церкви, чтобы добиться учреждения патриаршества в Москве.

Могущество и блеск Российского царства манили греков. В XVI веке обедневшие восточные патриархи вынуждены были все чаще обращаться в Москву за помощью. Число просителей из года в год умножалось. Вслед за мелкой сошкой на Русь потянулись митрополиты и патриархи. При царе Федоре в Москву приехал антиохийский патриарх Иоаким. Его приняли с большим почетом. Но когда он стал просить денег, московские власти предложили прежде обсудить вопрос об учреждении в России патриаршей кафедры. Иоаким весьма неохотно обещал передать пожелания московитов Вселенскому собору.

Столпы православной церкви Востока нимало не сочувствовали русским проектам, но не хотели и открыто отклонить их. Торг из-за патриаршего сана мог обернуться для них большими выгодами. В Москве стали ждать, как отреагирует константинопольский патриарх Феолит. Его гонец явился в Москву с грамотой, содержащей обычную просьбу о помощи, но на словах он передал весть, которую в Москве давно ожидали. Царьградский и антиохийский патриархи, заявил он, послали за другими патриархами, чтобы решить московское дело на соборе.

Византиец не желал вести с Москвой письменные переговоры об учреждении патриаршества, однако дни его правления были сочтены. Турки низложили Феолита и назначили на его место патриарха Иеремию. Новый глава вселенской церкви начал с того, что отправился на Русь.

В Москве ничего не знали о происшедших в Царьграде переменах и на первых порах даже заподозрили Иеремию в самозванстве. Но подозрения скоро рассеялись, и 21 июля патриарх удостоился аудиенции в Кремле. После представления царю Иеремию отвели в особую палату, где он имел беседу с глазу на глаз с правителем Борисом Годуновым и «канцлером» А. Я. Щелкаловым. Беседа выявила крайне неприятные факты. Русские ждали, что патриарх привез с собой постановление Вселенского собора. Оказалось же, что дело не сдвинулось с мертвой точки.

Аудиенция в Кремлевском дворце положила начало трудным переговорам, тянувшимся более полугода. Ход их получил в источниках неодинаковое освещение. Официальный отчет, составленный Посольским приказом, излагал историю переговоров с большими пропусками. Русские церковные писатели не останавливались перед искажениями. Они утверждали, будто Иеремия сразу уведомил царя о состоявшемся решении Вселенского собора учредить на Москве патриаршество. Помощники патриарха Иеремии – митрополит Дорофей и архиепископ Арсений, участвовавшие в переговорах с византийской стороны, изложили свои впечатления в записках. Их суждения расходились в самых существенных пунктах.

Архиепископ Арсений Елассонский описал путешествие в Московию в виде послания, адресованного некоему «другу» на Востоке. Сочинение Арсения прославляло патриарха Иеремию, этого «мудреца» и «нового Иова». Дифирамбы должны были успокоить недовольных членов Вселенского собора, указавших на незаконность действий Иеремии в Москве. Свои впечатления он излагает в стихах, поскольку виденное, заявлял автор, не поддается прозаическому описанию. Нетрудно обнаружить истоки вдохновения грека. Когда патриарх Иеремия получил аудиенцию в Кремле, царь щедро одарил его спутников, за исключением одного Арсения. Такая немилость была вызвана тем, что Арсений уже был однажды в Москве и получил большую сумму на помин души царя Ивана, но распорядился деньгами не так, как следует. Порядочные поминки Арсений мог сотворить лишь в своей епархии, а между тем, покинув Русь, архиепископ остался в неприятельской Литовской земле. Но в ходе переговоров об учреждении патриаршества Арсений оказал московитам столь важные услуги, что отношение к нему полностью переменилось. На прощальной аудиенции в честь Иеремии царь сказал Арсению: «Твердо надейся, что я никогда не оставлю тебя без помощи: многие города с их областями я тебе поручу и ты будешь управлять ими в качестве епископа». Со временем это обещание было исполнено: он стал епископом при Архангельском соборе в Кремле. Арсений помог московитам довести до благополучного конца переговоры с Иеремией в Москве. Затем он выехал в Константинополь, где Иеремии предстояло созвать Вселенский собор и добиться от него санкции на учреждение московского патриаршества. Перо Арсения немало помогло ему в этом деле. В своем стихотворном сочинении он постарался представить поведение патриарха в Москве безупречным.

Другой спутник Иеремии – митрополит Монемвасийский Дорофей – включил сведения о путешествии в Москву в текст составленного им Хронографа. Его краткая и лишенная каких бы то ни было литературных красот заметка представляется более достоверной, нежели стихотворные сочинения Арсения. Подлинной причиной путешествия Иеремии в Москву, сообщил Дорофей, было то, что константинопольское патриаршество из-за долгов оказалось в трудном финансовом положении. Переговоры в Москве по поводу субсидий сразу зашли в тупик, поскольку русские власти предварительно потребовали решить вопрос об учреждении у них патриаршества.

Появление Иеремии в Москве поставило правителя перед выбором. Можно было отпустить патриарха без субсидий и тем самым утратить возможности, связанные с первым посещением Руси главой вселенской церкви. Можно было дать ему богатую милостыню, но это не гарантировало успеха в достижении основной цели. Можно было, наконец, задержать Иеремию и заставить его уступить. В Москве избрали последний путь. На то были особые причины.

Когда патриарх Иеремия и его спутники по дороге в Москву проезжали через польские земли, канцлер Я. Замойский пригласил их к себе в Замостье и попытался прозондировать почву относительно возможности перенесения патриаршего престола из Константинополя в Киев, находившийся в пределах Речи Посполитой. После беседы с Иеремией канцлер записал: «Мне показалось, что он всему этому не чужд». Благодаря услужливости Арсения о беседе с канцлером узнали в Москве. Сообщение встревожило русское правительство и побудило его к энергичным действиям.