Текст книги "Святители и власти"

Автор книги: Руслан Скрынников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

Во все времена Россия обладала исключительной мощью, пока ей удавалось сохранять внутреннее единство, но превращалась в слабейшее государство, едва утрачивала его. В середине XVI века страна добилась крупных внешнеполитических успехов. На протяжении десятилетия русские войска сокрушили Казанское и Астраханское ханства, в недолгой войне одержали верх над Швецией, разгромили Ливонский орден и заняли неприступную крепость и порт Нарву, Дерпт (Юрьев) и десяток орденских замков, добились успеха в войне с Польско-Литовским государством, взяв крепость Полоцк. Война шла на всех границах, что в конце концов привело к катастрофе. Положение усугубили опричные погромы и террор, изнутри подорвавшие силы огромного государства. Опричники казнили покорителя Казани боярина князя А. Б. Горбатого, многих высших и средних командиров. Царь затратил огромные средства на строительство опричной крепости в Вологде, вместо того чтобы использовать их на укрепление южных границ. Триста пушек были свезены в Вологду и свалены там в кучу. Грозного пугал призрак смуты.

Второй по величине город России Новгород Великий подвергся дикому погрому. За Новгородом наступила очередь Москвы. Дезорганизованная опричными репрессиями земская армия не смогла защитить столицу от нападения кочевников.

Весной 1571 года крымский хан Девлет-Гирей собрал для нападения на Русь силы крупнейших татарских орд. Помимо Крыма во вторжении участвовали Большая и Малая ногайские орды, отряды черкесов. Крымские эмиссары поддерживали тайные сношения с казанскими и астраханскими татарами, черемисами и другими народами Поволжья, ждавшими благоприятного времени для восстания против русского владычества. Армия Девлет-Гирея насчитывала не менее 40 тысяч всадников, тогда как русское командование, застигнутое врасплох, успело собрать на границе не более 6 тысяч воинов. Не имея точных сведений о местонахождении царских воевод, хан намеревался напасть на Козельск и опустошить пограничные уезды. На границе к крымцам перебежало несколько земских и опричных дворян, уведомивших хана, что на подступах к Москве нет крупных воинских сил. Наиболее важные сведения сообщил неприятелю сын боярский Башуй Сумароков – помещик из опричного Галича. Перебежчик объявил Девлет-Гирею, что «на Москве и во всех городах по два года была меженина великая и мор великой и межениною, де, и мором воинские многие люди и чернь вымерли, а иных, де, многих людей государь казнил в своей опале, а государь, де, живет в слободе, а воинские, де, люди в немцех». Сумароков нисколько не преувеличивал, говоря, что Россия ослаблена «межениной», то есть неурожаем и голодом, от которого вымерла значительная часть населения. Вслед за тем страну опустошила чума, армию ослабили и деморализовали опричные избиения. Некоторые из земских воевод были казнены на месте службы – в южных степных гарнизонах. Крупные силы командование держало «в немцах», то есть в завоеванных ливонских крепостях.

16 мая царь Иван выступил с опричными отрядами в Серпухов на помощь к стоявшим там земским воеводам. Из-за малочисленности опричных сил их «разрядили» на три полка. Передовой полк вел опричный боярин князь М. Т. Черкасский. Во время движения полков пронесся слух, будто в крымском вторжении участвует князь Темрюк – отец опричного боярина. После казни Алексея Басманова Грозный утратил доверие даже к ближайшему опричному окружению. Поверив слуху, он велел убить на переходе своего шурина – князя М. Т. Черкасского (Мария Черкасская была второй женой царя). Передовой полк был обезглавлен. Произвол и жестокость Грозного не знали предела. Он утратил популярность не только среди земских, но и опричных дворян. Ни в одной военной кампании XVI века не было столько перебежчиков, сколько во время крымского набега. Благодаря этому хан был осведомлен о каждом шаге русских. Как только Иван Грозный выступил на границу, к татарам перебежал сын боярский Кудеяр Тишенков. Он сообщил Девлет-Гирею, что царя с опричниной «чают» в Серпухове, но людей с ним мало. Несколько позже его показания подтвердили перебежчики из опричнины, заявившие, что царь хочет идти в Серпухов «славы для», – иначе говоря, ставя целью военную демонстрацию, а «стати ему против татар не с кем». Хватая за узду ханского коня, Тишенков убеждал Девлет-Гирея идти к Москве Свиной дорогой, не охраняемой воеводами: «Ты, де, государь, поди прямо к Москве, – говорил он, – а вож, де, государь, тебе через Оку и до Москвы яз, а будет, де, государь, тебе до Москвы встреча… и ты, де, государь, вели меня казнить…»

Царь двигался к серпуховским переправам через Оку, рассчитывая остановить татар под Серпуховом, как вдруг ему донесли о разгроме опричного сторожевого полка к северу от Оки. Пользуясь услугами русских «вожей», хан переправился через Оку южнее Калуги и, преодолев Угру, стал выходить в тыл русской армии. Узнав о прорыве крымцев через Оку, Иван IV покинул армию и под охраной небольшой свиты через Бронницу ускакал в Ростов.

Не имея сил остановить татар, опрично-земская армия отступила к Москве. 23 мая воеводы укрылись за стенами Земляного города. Опричные полки разместились за Неглинной. Земские полки защищали Серпуховские и Калужские ворота. Часть сил расположилась на Таганском лугу, защищая подступы к городу со стороны села Коломенского.

Татары, следовавшие по пятам за русскими, вышли в окрестности Москвы в тот же день, что и воеводы. Хан разбил свой лагерь в окрестностях Коломенского. В первый же день крымцы разграбили незащищенные слободы и монастыри в предместьях столицы. На другой день они подожгли Земляной город. Утром 24 мая стояла ясная и тихая погода, без ветра. Внезапно поднялась буря, и пламя стало быстро распространяться по всему городу.

Едва начался пожар, по всем церквам и монастырям столицы ударили в набат. По мере распространения огня непрерывно звонившие колокола замолкали один за другим. Сорвались на землю колокола на звоннице опричного замка за Неглинной, затем – большие колокола кремлевских соборов. Вслед за тем город потрясли сильные взрывы. Взлетели на воздух пороховые погреба, устроенные в Кремле и в Китай-городе «в зелейных башнях». От взрывов, записал летописец, «вырвало две стены городовых у Кремля». При появлении татар население ближайших деревень и слобод поспешило укрыться за крепостными стенами. Едва начался пожар, толпы народа бросились к северным воротам. В воротах и на прилежащих к ним узких улочках образовались заторы, люди «в три ряда шли по головам один другого, и верхние давили тех, которые были под ними». Кому удалось спастись от огня, гибли в ужасающей давке.

Находившаяся в Москве армия понесла тяжелые потери, хотя и не вела боевых действий. Полки, стоявшие в Земляном городе, утратили порядок и смешались с населением, бежавшим из горящих кварталов. Главный воевода князь Бельский укрылся на своем подворье в Кремле, где и «затхнулся от пожарного зноя». Погибли многие другие воеводы, дворяне и дети боярские. Наименьшие потери понес передовой полк, стоявший на Таганском лугу и энергично отбивавшийся от татар.

В течение трех часов Китай-город, Кремль и Земляной город выгорели до тла. Крымцы пытались грабить горящую Москву, но те из них, кому удавалось проникнуть за стены крепостные, гибли в огне. На другой день после пожара хан отступил по рязанской дороге в степи. Крымское нашествие причинило невиданные опустошения московской округе и южным уездам страны. Кочевники увели в плен десятки тысяч жителей.

В то время как Москву истребляло пламя, Грозный молился, затворившись в стенах одного из ростовских монастырей. Узнав об отступлении Девлет-Гирея, он вернулся в столицу и долго плакал при виде пепелища, образовавшегося на месте цветущего города.

ВТОРОЕ «НОВГОРОДСКОЕ ДЕЛО»

Новгородские архиепископы занимали особое положение в общерусской церковной иерархии. Местный владыка один среди всех прочих русских святителей носил белый клобук, что считалось особой привилегией. На рубеже XV–XVI веков новгородские церковные писатели сочинили «Повесть о белом клобуке», с обоснованием идеи о том, что после падения «ветхого» Рима и «нового» Рима (Константинополя) средоточием христианства должна стать Русская земля: «На третием же Риме, еже есть на Русской земли, благодать святого духа возсия». В отличие от Московской Руси с сильной монархической властью в Новгородской феодальной республике церковь играла значительно более самостоятельную роль и принимала самое активное участие в управлении светскими делами. В глазах новгородского духовенства не московская светская власть, а древнейшая церковная епархия должна была стать естественным преемником власти константинопольского патриарха. Эта идея подкреплялась ссылкой на регалии новгородского архиепископа – белый клобук, будто бы имевший византийское происхождение. Не случайно в XVII веке, когда светская власть добилась окончательного включения церкви в систему самодержавного государства, «Повесть о белом клобуке» была официально осуждена за вредную идею о том, что клобук архиепископа «честнее» царского венца.

Москва использовала всевозможные средства, чтобы покончить с особым положением новгородской церкви. Из восьми архиепископов, возглавлявших кафедру после присоединения Новгорода к Москве, пять лишились поста в опале. Новгородская епархия включала пять пятин, по территории и населению превосходивших дюжину московских уездов. По этой причине доходы новгородской церкви намного превосходили доходы других епископств. Английский посол Д. Флетчер получил в Москве сведения о том, что новгородские владыки будто бы получают доход до 10–12 тысяч рублей ежегодно, тогда как глава московской церкви – около 3 тысяч, а другие высшие иерархи – до 2500 рублей. Приведенные послом цифры были приблизительными. Но они передавали распространенный в то время взгляд на исключительные богатства новгородской епархии.

Московский священный собор покорно одобрил опричные репрессии против новгородской церкви и тем самым дал повод царю для новых гонений против черного духовенства. 29 августа 1570 года новгородцы получили из Москвы распоряжение немедленно собрать по монастырям все жалованные грамоты и отправить их в Москву. На другой день, повествует новгородский летописец, «взял государь по манастырем грамоты к себе, к Москве, жалованые по всем». Изъятие документов из монастырских архивов осуществили опричные приставы, посаженные в крупнейшие новгородские монастыри в период «государева погрома». Вся операция продолжалась один-два дня. В такой короткий срок исполнители не имели возможности детально разобраться в монастырских архивах и, по-видимому, изымали всю документацию без разбора. В новых мероприятиях опричнины таилась опасность, перед которой бледнели все предыдущие бедствия духовенства, такие, как разграбление казны и разгром монастырского хозяйства. Жалованные грамоты служили главным подтверждением права монастырей на земли и привилегии, сохраненные ими после присоединения Новгорода к Москве.

Покидая Новгород в феврале 1570 года, царь оставил там своих эмиссаров – К. Д. Поливанова и У. В. Безопишева. Главный опричный эмиссар Поливанов руководил продолжавшимися реквизициями монастырских богатств. В период с 13 февраля по 13 октября опричники взыскали с монастырей 13 тысяч рублей. Специальный царский посланник опричник П. Г. Совин в середине октября вывез собранные деньги в Москву. В конце того же года опричное правительство приняло решение о прекращении реквизиций в Новгороде. Причины, побудившие опричнину прекратить гонения против духовенства, довольно просты. К началу 1571 года власти приурочили объявление о переходе Головины Новгородской земли в опричнину.

Новгородская церковь не имела пастыря почти два года, со дня ареста Пимена. За это время в положении древнейшей епархии России произошли крупные перемены. В источниках имеются указания на то, что в 1570–1571 годах царь изъял из ведения новгородского Софийского дома земли русского Севера, некогда принадлежавшие Новгородской феодальной республике, включая Двину, Холмогоры, Каргополь, Турчасов, Вагу «с уезды». Эти территории были переданы под управление опричного Вологодского епископства. Иван IV старался подорвать влияние новгородской церкви с такой же решительностью, с какой Иван III боролся с новгородским боярством. Московские власти разрешили восстановить высшую церковную иерархию в Новгороде лишь после того, как там пустили корни опричные порядки. Решение о посылке в Новгород нового архиепископа объяснялось тем, что новая опричная администрация Новгорода нуждалась в авторитете церкви.

В конце 1571 года на архиепископство в Новгород был прислан Леонид – бывший архимандрит кремлевского Чудова монастыря. Ученик и преемник известного царского «ласкателя» Левкия, в свое время заслужившего проклятия от Курбского, Леонид пользовался полным доверием опричного руководства, был корыстолюбив и неразборчив в средствах. Едва прибыв в Новгород, он объявил, что будет штрафовать попов и монахов, которые осмелятся звонить в колокола раньше, чем позвонят у Софии. Сумма штрафа была исключительно велика и составляла 2 новгородских рубля. Это первое распоряжение архиепископа сильно охладило радость местного духовенства по поводу назначения нового пастыря.

Архиепископ, не стесняясь, вымогал подарки у своих подчиненных. Во время церковной службы он стал ругать юрьевского архимандрита Феоктиста за то, что тот не «кажет» и не подписывает у него «настольной грамоты». Феоктист достаточно хорошо знал владыку и решил объясниться с ним начистоту: «Тоби деи у мене хочется содрать, а мне тобе нечего дать… хочешь, де, с меня, владыко, и ризы здери, и я о том не тужю».

При посещении Новгорода в 1572 году царь пожаловал новгородскому духовенству «милостинные деньги», которые целиком присвоил себе Леонид. Игумены и попы пытались искать справедливости у Грозного. Тогда архиепископ вызвал всех жалобщиков в Софийский собор, велел им снять ризы и обругал последними словами: «Собаки, воры, изменники, да и все новгородцы с вами, вы, де, меня оболгали великому князю». Оскорбленные священники отказались служить обедню во всех городских церквах. Разразился скандал, который удалось замять лишь после вмешательства царя. Леонид объявил «прощение» монахам, но еще целый месяц держал гнев на городских священников. Вскоре он придрался к софийским дьякам и поставил их на правеж, требуя по полтине с головы за их опоздания, «что дьяки не ходят к началу к церкви».

В годы опричнины лишь немногие святители подобно Филиппу Колычеву не боялись монаршего гнева и не щадили живота во имя исполнения своей пастырской миссии. Большинство иерархов в страхе молчало и заботилось лишь о том, чтобы пережить кровавое время. Но были и такие деятели, как Пимен и Леонид. Они угодничали перед самодержцем и поддерживали все его начинания. Приняв новгородскую кафедру, Леонид полностью подчинил новгородскую церковь целям опричной политики.

За время существования Новгородской феодальной республики Софийский дом канонизировал множество местных владык и угодников. Церковные меры призваны были подкрепить политический принцип независимости новгородцев. После крушения республики немногие из местных чудотворцев удостоились чести стать общерусскими святыми. Лишь в середине XVI века митрополит Макарий, много лет управлявший новгородской епархией, включил в общерусский пантеон святых четырех самых знаменитых новгородских владык, а также двух игуменов. Стремясь вернуть авторитет разгромленной новгородской церкви, архиепископ Леонид выступил с почином канонизации новых чудотворцев, которые проявили себя в самое подходящее время – в дни посещения города царем.

В июле 1572 года царь жил в Новгороде в тревожном ожидании исхода схватки с татарами, напавшими на Москву. В то время случился ураган. У государева двора на Никитской улице на одной церкви крест на маковке сломало, на другой покривило. Все это было воспринято как дурное предзнаменование. Но помимо разрушений смерч принес и некое чудо, о котором Леонид тотчас дал знать государю. После урагана за церковью Фрола и Лавра «обретоша гроб верх земли, и обретоша в гробе тело цило, а не все, а руци накрест согбены, девицю именем Гликерию, старосты Пянтелия тоя же улицы Легощи, а сказывала жена старая Настасия владыки Леониду, помнила, как тоя девицю тут провожали лет с пятдесят». Архиепископ устроил торжественное богослужение, и «со кресты всем собором» проводили мощи Гликерии к новому месту захоронения. После «провоженья» у гроба случилось первое чудо: прозрел четырехлетний отрок Агафон, сын новгородского подьячего. По случаю чуда владыка велел целый день звонить в колокола. Не прошло и месяца, как еще один слепец обрел зрение у могилы дочери старосты Пантелея с Легощи улицы.

Древний новгородский пантеон превосходил пантеон других земель, и при желании архиепископ мог обратиться к любому из знаменитых новгородских подвижников. Однако Леонид не желал делать уступок новгородской старине. Во время пребывания Грозного в Новгороде зимой 1572 года там много говорили о чудесах Якова Боровичского. Сразу после отъезда царя Леонид послал в Боровичи священника Софийского собора Посника с целой комиссией «смотрити чюдотворца Якова мощей, есть ли от него исцеление о телесе или нет». Через несколько дней комиссия вернулась в Новгород и подтвердила: «Чюдес исцеления много есть от телесе святого Иякова». О жизни Якова Боровичского было известно не больше, чем о жизни девицы Гликерии. Никто не мог утверждать, что их жизнь была подвигом благочестия. В одном позднем предании о Якове сообщалось следующее. Некогда жители Боровичей по весне обнаружили вмерзшее в лед тело. Судя по одежде, погибший был мирянином. Никто не знал ни его имени, ни обстоятельств кончины, но вскоре у могилы неизвестного стали проявляться чудеса исцеления, после чего чудотворец явился во сне одному из местных жителей и открыл свое имя. Из других сновидений стало известно, что погибший был то ли крестьянин, то ли судовой бурлак, принявший Христа ради юродство. Согласно легенде, Якова убило громом, хотя погиб он, скорее всего, в разгар зимы. В период боярского правления боровичское духовенство ходатайствовало о канонизации Якова, но не добилось успеха. Положение переменилось, когда новгородскую кафедру занял Леонид, близкий к опричному правительству. Праздники в честь чудотворцев помогли Леониду заглушить толки о мучениках новгородской церкви, принявших смерть от опричников.

Старания Леонида способствовали примирению Грозного с Новгородом. Прошло два года со времени великого погрома, и самодержец стал оказывать опальному городу разного рода милости. Объяснялось это довольно просто. Следуя излюбленному принципу «разделяй и властвуй», монарх пытался противопоставить очищенный от «измены» Новгород боярской Москве. После сожжения столицы татарами Иван IV дважды в 1572-м, а затем в 1573 году уезжал в Новгород и подолгу жил там, оставляя Москву на попечение бояр.

Выехав в Новгород в конце 1571 года, Грозный отправил перед собой гонца с объявлением, «чтобы новгородцы не боялись от государя ничего». По приказу благочестивого государя лучшие мастера отлили в слободе «колокол новый» для Новгорода. В самый день завершения работы над колоколом новгородцам явилось видение – «по всему небеси лучи были, аки вода на море ветром колебалось, да ти лучи по всему небеси ходили, всякими цветы, и до света». «И паки, – завершал сей рассказ новгородский летописец, – господь милосердный свет нам дарова». Прошло полгода, и новый колокол был водружен «на место, на колоколище во владычном дворе».

Нрвгородской Софии были возвращены две знаменитые иконы: одна – Спасов образ и другая – святых Петра и Павла, увезенные из Новгорода в дни разгрома. Местное духовенство устроило торжественную встречу образам и водрузило святость на их прежние места в Софии.

Царь основательно устраивался на новом месте. На Никитской улице чистили «государев двор» и приводили в порядок хоромы. На Ярославлевом дворище «у дворца государского» повесили колокол новый «на четырех столбех на переклади». В селе Королеве и под Хутынским монастырем поставлены были царские конюшни, а в селе Холынь основана государева слобода. Иван IV многократно пировал на дворе у владыки и в Юрьевом монастыре, принимал духовенство у себя, а под конец сделал крупные пожертвования в пользу новгородской церкви. Характерно, что царской милости сподобились не самые знаменитые, ограбленные опричниной монастыри, а небольшая Отеньская пустошь в окрестностях Новгорода. Пустошь получила неслыханно большую сумму – более 2600 рублей.

Одна за другой с политического горизонта исчезли фигуры, несшие наибольшую ответственность за новгородский разгром. Малюта Скуратов неотступно следовал за царем, куда бы тот ни поехал. Он находился в свите царя в Новгороде летом 1572 года. Последним подвигом обер-палача явились казни, проведенные в Новгороде в дни подготовки указа об отмене опричнины. Тогда, записал новгородский летописец, царь православный «многих своих детей боярских метал в Волхову реку с камением, топил».

Ни полная покорность, ни лесть окружающих не могли заглушить страх Грозного перед тайной боярской крамолой. Как человек благочестивый, государь даже готов был видеть в «измене» бояр наказание за грехи. «…По грехам моим учинилось, – писал царь Василию Грязному в 1574 году, – и нам того как утаити, что отца нашего и наши князи и бояре учали нам изменяти…»

В дни опричнины царь через посланника А. Дженкинсона просил королеву Елизавету о предоставлении ему убежища в Англии. В связи с отменой опричнины Иван IV уведомил посла о прекращении переговоров по этому поводу. Однако летом 1574 года тайные переговоры с английским двором были возобновлены. Пригласив к себе английского гонца Д. Сильвестра, Грозный заявил, что желает заключить с королевой специальный договор, который бы определял условия его приема и проживания в Англии. Самодержец требовал утверждения договора королевским советом.

Отменив опричнину, самодержец распустил опричную гвардию, место которой занял так называемый «двор». Малюта помог царю избавиться от опричных руководителей, забравших в свои руки слишком большую власть. Его влияние на дела было исключительным, но вскоре после отмены опричнины Скуратов погиб в Ливонии. Казни надолго прекратились. Видное место в первом послеопричном правительстве заняли представители фамилий, пострадавших от опричного террора. К числу их принадлежали В. И. Умной-Колычев и князь Б. Д. Тулупов. Объявив изменниками учредителей опричнины, самодержец приблизил ко двору лиц, пострадавших от них.

Грозный не доверял Москве и хлопотал о том, чтобы устроить себе резиденцию в Новгороде. Послушные воле самодержца, многие руководители «двора» поспешили расстаться со своими поместьями в московских уездах и получили от казны огромные новгородские поместья. Архиепископ использовал шанс, чтобы установить особые отношения с руководителями «двора», ставшими крупными новгородскими помещиками. Леонид не мог представить, какие последствия для него будут иметь связи с «двором».

На долю первого послеопричного правительства выпала трудная задача умиротворить и успокоить страну, потрясенную погромами и террором. Но оно не успело выполнить свою задачу и распалось под влиянием внутренних разногласий. Верх одержали Нагой, Бельский и Годуновы, настоявшие на возвращении к опричным методам управления страной. В. И. Умного и Б. Д. Тулупова обвинили в государственной измене и передали в руки палача. Семья Тулуповых была издавна связана с Софийским домом в Новгороде. Князь Андрей Тулупов служил главным боярином у новгородского архиепископа Пимена и погиб вместе с ним. Уцелевшие члены семьи Тулуповых сложили головы в августе 1575 года. Княжеский род Тулуповых-Стародубских был искоренен. Вместе с Умным погиб видный дворянин А. Старого-Милюков, ранее возглавлявший опричную администрацию Новгорода.

Попытка царя противопоставить Новгород Москве не привела к успеху. Противостояние между столицей и ее давним соперником приобрело новую форму и вновь закончилось не в пользу Новгорода. Розыски об измене Умного, Тулупова, Милюкова положили начало второму «новгородскому делу». Подозрения в измене пали на архиепископа Леонида.

Источники противоречат друг другу, коль скоро речь идет о времени суда над Леонидом. Курбский считал, будто архиепископ (имени которого он не знал) подвергся казни «аки по двух летех» после назначения в Новгород, иначе говоря, в 1573 году. Поздний новгородский летописец также утверждал, будто Леонид «бысть на владычестве два года». Приведенные известия лишены достоверности. Самым надежным источником следует признать «Краткий владычный летописец», который составлялся в новгородском Софийском доме и фиксировал продолжительность правления архиепископов в днях и месяцах. Этот источник сообщает, что Леонид пробыл на владычестве 4 года без полутора месяцев: с 6 декабря 1571-го (7080-го) до кончины 20 октября 1575 (7084) года. Ту же дату гибели Леонида (7084) называет и соловецкий летописец.

Существуют две версии гибели архиепископа. Согласно одной, он был казнен, согласно другой – умер в заточении.

По сведениям англичанина Джерома Горсея, суд, послушный воле монарха, приговорил владыку к смертной казни. Но затем сам царь помиловал архиепископа и заменил смертную казнь вечным заточением. Опального заковали в цепи и держали в погребе на хлебе и воде. Леонид в заточении прожил недолго.

Трагический конец архиепископа породил множество слухов и легенд. Псковский летописец записал слухи, будто царь «опалился» на Леонида «и взя к Москве и сан на нем оборвал и медведно ошив, собаками затравил». Но более достоверный источник – «Краткий владычный летописец» – умалчивает о казни Леонида и по существу подтверждает версию Горсея. В нем записано, что архиепископ «взят был к Москве в государевой царской опале, да тамо и преставися».

По свидетельству Д. Горсея, архиепископа Леонида оговорил дворовый медик Бомелей. Архиепископу предъявили обвинения в том, что он вместе с Бомелеем посылал шифрованные письма, написанные по латыни и по-гречески, королю Польши и королю Швеции, причем сношения осуществлялись тремя путями. Архиепископ якобы чеканил деньги и пересылал их вместе с другими сокровищами королям Польши и Швеции. Кроме того, Леонида обвинили в преступлениях против морали, мужеложстве, скотоложстве и других грехах. Начиная с июля 1572-го и до 1576 года в Польше продолжалось бескоролевье, прерванное на несколько месяцев в 1574 году. Один этот факт ставит под сомнение версию о тайной переписке Леонида с польским королем. Однако некоторые историки склонны доверять версии о заговоре.

Архиепископ Леонид подвергся опале не один, а вместе с другими видными деятелями церкви. Будучи в эмиграции, князь А. М. Курбский слышал, будто царь велел убить новгородского архиепископа «со двема опаты, сиречь игумены великими, або архимандриты». По крайней мере три летописи упоминают о казни заодно с Леонидом чудовского архимандрита. Наконец, можно сослаться еще на один источник – «Краткий синодик государевых опальных», который называет разом обоих «опатов» – сообщников Леонида. В синодике записаны одно за другим имена «архиепископа Леонида, архимандрита Евфимия, архимандрита Иосифа Симоновской…»

Признак, объединявший трех названных лиц в одну группу, очевиден. В составе священного собора не было святителей, которые стояли бы столь близко к опричному, а затем к «дворовому» руководству. Чудовский архимандрит Левкий оказал большие услуги царю при учреждении опричнины. Леонид стал его преемником. Царь отличил Леонида и послал его на архиепископство в опричный Новгород. Преемником Леонида в Чудове стал Евфимий. Московский Симоновский монастырь добился не меньшего доверия Грозного и в разгар террора был принят в опричнину.

Из-за раздора с могущественной аристократией царь в начале опричнины старался привлечь на свою сторону влиятельное черное духовенство. В то время он отступил от политики, выработанной в период Избранной рады, и щедро раздавал главным монастырям льготы и привилегии.

Затеяв борьбу с боярской крамолой и учредив опричнину, Иван IV употреблял всевозможные средства, чтобы доказать подданным, что не он, а его противники преступают христианские заповеди и впадают в грех, восстают против боговенчанного и богом данного им царя. В разгар казней самодержец учредил в Александровской слободе некое подобие опричного монастыря. На себя он взял роль игумена, Афанасию Вяземскому поручил роль келаря, Малюта занял скромный пост пономаря. Возвращаясь в слободу из очередного карательного похода, опричники сбрасывали запачканные кровью одежды и надевали монашеское платье. Наступала пора молитв, поста и покаяний. Сам игумен зорко следил, чтобы братия ни на йоту не отступала от устава монашеской жизни. Мнимые иноки рано поутру шли к заутрене, после молитвы собирались в скромно обставленной трапезной. Царь стоял, пока братия насыщалась скромной монастырской пищей. Остатки пищи «иноки» собирали со стола, чтобы напитать нищих и убогих. Иван относился к своим обязанностям игумена с большим усердием. Известно также, что царь сочинял молитвы, например канон Ангелу Грозному (Михаилу), писал музыку к церковной службе. Царская молитва Ангелу была пронизана страхом смерти, и в ней звучал бред преследования.

Разгром новгородской церкви, ограбление местных монастырей и казнь лиц духовного звания ухудшили взаимоотношения между царем и церковниками. Все это привело к тому, что власти вернулись к мерам ограничения податных привилегий монастырей. Сразу после отмены опричнины власти 9 октября 1572 года издали указ, согласно которому любые земельные пожертвования крупным монастырям полностью запрещались. Если дворянин завещал вотчину монастырю, «ино, – значилось в указе, – ее (вотчину. – P.C.) в Поместной избе не записывати, а отдавати ее роду и племяни, служилым людем, чтоб в службе убытка не было, и земля бы из службы не выходила». Исключение делалось для малоземельных монастырей, но и они могли принять земельные пожертвования лишь «доложа государя», с боярского приговора. Только одну серьезную уступку правительство сделало всему черному духовенству в целом. По приговору 1572 года наследники вотчин, некогда пожертвованных монастырям, навсегда лишились права выкупа родовых земель: «а монастырских вотчин вотчичем вперед не выкупати».