Текст книги "Начало опричнины"
Автор книги: Руслан Скрынников
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Поучение «чадцам» Иван заканчивает родительским благословением: «А будет бог помилует, и государство свое доступити и на нем утвердитеся и аз благословляю вас...»[226]226
ДДГ, стр. 433.
[Закрыть].
На этом литературно-публицистическая часть духовной оканчивается, и далее следуют деловые, практические распоряжения.
Датировка завещания и анализ его публицистического введения имеют существенное значение для реконструкции источника в целом. Можно полагать, что первый черновой набросок духовной царь составил в дни отречения от власти на пороге опричнины. Черновик включал, по-видимому, обширное введение («исповедание» и поучение «чадцам»)[227]227
ДДГ, стр. 426—433.
[Закрыть], а также общий набросок деловой части с проектом «раздела» страны и образования обширного удельного княжения для царевича Федора. В черновике проект был намечен, скорее всего, в виде общей схемы. В последующие годы царь многократно возвращался к завещанию, исправляя и дополняя его. В то время в текст завещания были включены, в частности, первое распоряжение относительно Новосильского удела[228]228
ДДГ, стр. 435.
[Закрыть], стародубский список вотчин[229]229
ДДГ, стр. 434—435.
[Закрыть]. При последнем редактировании завещания, незадолго до отмены опричнины, Грозный переделал практическую часть завещания, по-видимому, самым основательным образом[230]230
ДДГ, стр. 433—444.
[Закрыть], и в то же время внес мало изменений в литературную, вводную часть завещания. Даже при последнем редактировании черновик не был подвергнут окончательной правке, которая бы устранила имевшуюся там путаницу и согласовала противоречивые распоряжения различных лет. Иван не довел работы до конца и после опричнины вовсе забросил черновик завещания.
Синодик опальных царя Ивана Грозного является одним из самых значительных источников по истории опричнины. Как нам удалось доказать, синодик включает подробные списки опальных лиц, казненных по делу об «измене» Старицких в 1567—1570 гг.[231]231
Р. Г. Скрынников. Синодик опальных, стр. 22—86.
[Закрыть] Дело Старицкого тянулось на протяжении трех лет и было крупнейшим политическим процессом царствования Грозного. По материалам этого процесса составлена основная часть синодика, охватывающая более девяти десятых его объема. В ней записано около 3200 опальных из общего числа примерно 3300 человек. Последний раздел синодика включает в себя разрозненные судные списки периода 1564—1565 и 1571—1575 гг. Он отличается значительной неполнотой.
В сравнении с крайне тенденциозными известиями иностранцев, из которых приходится черпать основные сведения о политической истории опричнины, синодик представляется источником более достоверным и полным. Значение синодика определяется тем, что в основе его лежат подлинные материалы опричных архивов. Исследование о синодике и полный текст реконструированного нами списка синодика опальных будут помещены во второй части настоящей работы.
Послание Таубе и Крузе. Биография авторов Послания известна достаточно хорошо. Печатник рижского архиепископа И. Таубе и дерптский фохт Э. Крузе попали в плен к русским в первые годы Ливонской войны[232]232
См. ПСРЛ, т. XIII, стр. 317. Таубе писал, что первые шесть лет (очевидно, 1559—1564 гг.) он провел в России в цепях и узах, а последующие семь лет (1565—1571 гг.) на воле. О сношениях Таубе с рижанами в 1564 г. см. Г. А. Новицкий. Новые известия из истории дипломатической борьбы во время Ливонской войны. – Вестник МГУ, серия IV, История, № 3, 1963. В царском архиве хранились «грамоты опасные в Ригу от государя по Иванове скаске Тутова» (И. Таубе). (См. Описи царского архива, стр. 39).
[Закрыть]. Не позднее 1564 г. Таубе, предложивший свои услуги царю, получил свободу и поступил на московскую дипломатическую, службу. Вскоре же Таубе и Крузе оказались в опричнине и в 1567—1571 гг. вели переговоры относительно создания в Ливонии вассального королевства. После коронации «ливонского короля» Магнуса лифляндские авантюристы получили громадные имения и думные чины. Однако в 1571 г. они изменили царю и подняли мятеж в Юрьеве, а затем бежали в Литву. Благодаря службе в опричнине, Таубе и Крузе прекрасно ориентировались в опричных делах. Но записки их отличаются крайней тенденциозностью: оба ренегата стремились оправдать собственную двойную измену жестокостями царя.
Перевод Послания Таубе и Крузе гетману Я. Ходкевичу (1572 г.) осуществлен М. Г. Рогинским в 1922 г. До сих пор это единственное издание Послания на русском языке. Но оно представляется совершенно неудовлетворительным вследствие двух обстоятельств: во-первых, в основу публикации положен неисправный немецкий оригинал (издание Эверса) и, во-вторых, издание осуществлено без всякого критического исследования[233]233
Zar Iwan der Grausamme ... von I. Taube und E. Kruse 1572. – Sammlung Russischer Geschichte, Band X. Beiträge zur Kenntniß Rußlands und seiner Geschichte, von G. Ewers und M. Engelhardt. Dorpat, 1816.
[Закрыть]. Ю. В. Готье отметил в свое время наличие многих темных мест в немецкой публикации Г. Эверса, в распоряжении которого находилась неисправная копия Кенигсбергского списка Послания[234]234
См. Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе. Пред. Ю. В. Готье.– «Русский исторический журнал», кн. 8, Пгр., 1922, стр. 8.
[Закрыть]. Но это замечание не помешало Ю. В. Готье дать русский перевод Послания по Эверсу. Перевод осуществил его ученикам. Г. Рогинский[235]235
См. Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе. Пред. Ю. В. Готье.– «Русский исторический журнал», кн. 8, Пгр., 1922, стр. 8.
[Закрыть].
Задолго до того А. И. Браудо указал на издание некоего Г. Хоффа 1582 г., в котором текст Послания Таубе и Крузе перепечатан с небольшими изменениями[236]236
См. А. И. Браудо. Послание Таубе и Крузе к герцогу Кетлеру. – Журнал Министерства народного просвещения, 1890, № 10,. стр. 389—395.
[Закрыть]. А. И. Браудо не придал особого значения своему открытию и произвел лишь единичные сличения текста названных изданий Послания.
Детальный анализ текста обнаруживает, что в перепечатке Хоффа, появившейся прич жизни Таубе и Крузе, мы имеем дело с исправным и наиболее .близким к оригиналу текстом Послания и что в позднейшем Кенигсбергском списке этот текст подвергся сильным искажениям.
Сопоставим рассказ Таубе и Крузе о первых опричных казнях по различным спискам Послания:
Кенигсбергский список по изданию Эверса (Перевод М. Г. Рогинского).
«...приказал он (царь. – Р . С.) повесить князя Петра Горенского, князя Никиту и Василия Оболенских незаменимого воеводу, который столько времени так верно служил великому князю в борьбе с татарами, Андрея Resensaw (Рязанцева)...»[237]237
Послание Таубе и Крузе, стр. 35.
[Закрыть].
Издание Хоффа 1582 г. (Перевод наш)
«...приказал он (царь. – Р. С.) повесить князя Горенского, князей Никиту и Василия Оболенских, незаменимого воеводу, который столько времени так верно служил великому князю в борьбе с татарами, Данилу Чулкова, Андрея Рязанцева...»
«... den Knes Peter Gorinsky den Knes Mitika und Knes Wassily Obilenßky hencken, den teuren Kriegsmann, der im so lange Zeit wieder den Tattern so treulich gedienet Gidk Andrey Resensaw ..."[238]238
G. Hoff. Указ. соч., стр. 7.
[Закрыть] «Knaes Peter Garinskj (Knaes Milieta) und Knaes Wassilij Obijlenßkj hencken. Den tewren Kriegsman (der ihm so lange zeit wider den Taetern so trewlich gedienen Danieln Gilkj) Andre Rasansow...»[239]239
См. Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе. Пред. Ю. В. Готье.– «Русский исторический журнал», кн. 8, Пгр., 1922, стр. 8.
[Закрыть]
В издании Хоффа мы находим сообщение о казни Данилы Чулкова (Gilky), действительно прославившегося в войнах с татарами. В Кенигсбергском списке имя Чулкова опущено, а фамилия искажена (Gidk). М. Г. Рогинский не смог расшифровать фамилии Gidk и счел за лучшее опустить ее, что и вовсе испортило текст.
В издании М. Г. Рогинского искажены очень многие цифры, фамилии, географические наименования, тексты речей и т. д. По Рогинскому, за Грозным в слободу »ездил в 1564 г. высший маршал Михаил (?) Салтыков (Мie Салтыков Кенигсбергского списка), в действительности же оружничий Лев Салтыков (Lео Салтыков, по изданию Хоффа)[240]240
Послание Таубе и Крузе, стр. 32; G. Hoff. Указ. соч., стр. 4.
[Закрыть]. При введении опричнины царь заявил об измене некоего выходца из рода Barbatta (Кенигсбергский список, имя не расшифровано М. Г. Рогинским), а на самом деле Горбатых (Garbatta по Хоффу)[241]241
Послание Таубе и Крузе, стр. 34; G. Hoff Указ. соч., стр. 6.
[Закрыть].
По Рогинскому, в опричнину был зачислен город «Кассина» (переведено как Кашин), на самом же деле Кашира (Каsiria, по изданию Хоффа)[242]242
Послание Таубе и Крузе, стр. 36; G. Hoff Указ. соч., стр. 7 об.
[Закрыть]. Согласно Кенигсбергскому списку, в Твери погибло 90 тысяч человек (цифра совершенно невероятная), по Хоффу – 9 тысяч[243]243
Послание Таубе и Крузе, стр. 49; G. Hoff Указ. соч., стр. 17 об.
[Закрыть]. (Этот факт отмечен А. И. Браудо). Опричное братство насчитывало 500 человек (издание М. Г. Рогинского), 300 человек (издание Хоффа)[244]244
Послание Таубе и Крузе, стр. 39; G. Hoff. Указ. соч., стр. 9 об.
[Закрыть]. По Рогинскому, опричники казнили в Клину 470 человек, переселявшихся в Москву из Переяславля. Непонятно, как они попали при этом в Клин? У Хоффа сказано, что переселенцы ехали в Москву из Плескова (Пскова) и еще из Новгорода[245]245
Послание Таубе и Крузе, стр. 48; G. Hoff. Указ. соч., стр. 16 об.– 17.
[Закрыть]. Этот факт засвидетельствован русскими летописями.
Искажения текста Послания объясняются не только неисправностью Кенигсбергского списка, но и неудовлетворительным переводом его на русский язык. Издание М. Г. Рогинского необходимо использовать критически.
В настоящей работе текст Послания Таубе и Крузе сверен с изданием Хоффа и наиболее важные отрывки текста переведены на русский язык.
Записки А. Шлихтинга. Немецкий дворянин Шлихтинг попал в плен к русским незадолго до введения опричнины. На Руси он бедствовал до тех пор, пока не определился переводчиком к царскому лейб-медику А. Лензею, прибывшему в Москву в мае 1568 года[246]246
См. А. Шлихтинг. Новое известие о России времени Ивана Грозного. Изд. АН СССР, Л., 1934. Введение А. И. Малеина, стр. 4. См. также. В. Рихтер. История медицины в России, М., 1814, стр. 286.
В сентябре 1567 г. царь Иван просил английскую королеву прислать ему искусного врача. Королева рекомендовала Грозному известного бельгийского медика Арнольда Лензея. (См. Ю. Толстой. Первые 40 лет сношений между Россиею и Англиею. СПб., 1875, стр. 36). Человек любознательный и разносторонний, Лензей был не только отличным медиком, но и хорошим математиком. В 1565 г. он издал в Антверпене трактат по геометрии (см. см. Andreae biblioteca Belgica i Miraei elo-gia illifterium Belgii scriptorum. Brussel, 1711, p. 98).
Из Москвы в Англию была направлена «грамота опасная Арнолу дохтуру, да брату его Якову фрязом». (См. Описи царского архива, стр. 41). В мае 1568 г. Лензей прибыл в Москву. Царь щедро наградил его и принял в опричнину. (См. И. Г а м е л ь. Англичане в России в XVI—XVII столетиях. СПб., 1865. Приложение к т. VIII «Записок Академии наук», стр. 77—78).
[Закрыть]. На протяжении четырех лет Лензей посещал опричный двор, лечил царя и членов опричной думы. С некоторыми из них доктор поддерживал тесную дружбу[247]247
Член опричного руководства кн. А. Вяземский скрывался в доме Лензея в дни опалы, после разгрома Новгорода. (См. А; Шлихтинг. Новое известие, стр. 33).
[Закрыть]. Но Лензей совсем не знал русского языка и поэтому даже в дружественных беседах с руководителями опричнины не мог обойтись без услуг переводчика Шлихтинга, знавшего славянский язык. Этим обстоятельством и объясняется поразительная осведомленность скромного немецкого пленника.
В конце 1570 г. Шлихтинг бежал в Литву, где составил краткую записку «Новости из Московии, сообщенные дворянином Альбертом Шлихтингом, о жизни и тирании государя Ивана»[248]248
См. А. Шлихтинг. Новое известие, стр. 59—62. Переводчик и редактор русского издания «Записок» Шлихтинга А. И. Малеин при датировке источника , указал на следующие факты: осада Ревеля (21.08.1570—16.03.1571 гг.) и голод в России (вторая половина 1570 г.). «Дата составления записки, – пишет Малеин, – видна из конца ее, где говорится «совсем еще недавно в июле» (1570 г.). (См. А. Малеин. Введение.—А. Шлихтинг. Новое известие, стр. 13). Можно указать и на другие факты, имеющие существенное значение для датировки Записки. Первой новостью, которую сообщил Шлихтинг, было то, что царь со своим двором выступил на Оку против татар. По разрядам, это произошло между 16 и 22 сентября 1570 года. (См. Разряды, л. 361 об.). Далее Шлихтинг пишет, что русские послы в Литву князья Мещерский и И. Канбаров «уже снаряжаются в путь, но так как во многих московских городах мор, то они еще не. успели собраться». Согласно посольским книгам, сборы послов завершились в декабре 1570 г. Шестого числа были подписаны «верющие грамоты», а 10 января 1571 г. послы выехали в Литву. (См. Сб. РИО, т. 71, СПб., 1892, стр. 763—764). Шлихтинг бежал из России не ранее сентября и не позднее ноября 1570 г. Подтверждением тому является письмо аббата Цира из Варшавы от 28 ноября 1570 г., в котором сообщалось, что из Москвы вернулся Шлихтинг, бывший там в плену семь лет. (См. В. Новодворский. Борьба за Ливонию между Москвой и Речью Посполитой. 1570—1582 гг. СПб., 1904, стр. 5).
25 февраля 1571 г. русские послы прибыли в Литву. Около февраля – марта Шлихтинг и составил краткую записку «Новости из Московии». В начале Записки он сообщал о задержке русских послов, не зная об их приезде, однако же в середине Записки он пишет о возможном освобождении пленных литовцев теперь, пока русские великие послы находятся у вашего королевского величества. (См. А. Шлихтинг. Новое известие, стр. 59, 61). Очевидно, Шлихтинг закончил свою Записку вскоре после 25 февраля 1571 г.
[Закрыть].
«Новости» не являются мемуарами в собственном смысле и содержат краткие показания фактического порядка, что придает им особую ценность[249]249
«Новости» распадаются на разделы, не связанные между собой: «О трехлетнем мире», «О после» и т. д.
[Закрыть].
Литовское правительство оценило исключительную осведомленность московского беглеца и решило использовать его знания в дипломатических акциях против России.
В 1570—1571 гг. папа римский старался склонить Москву к участию в антитурецкой лиге. С этой целью он направил к царю нунция Портико, который, однако, был задержан в Варшаве королем Сигизмундом. Польская дипломатия пустила в ход всевозможные уловки, чтобы расстроить намечавшийся союз между Москвой и Римом и помешать поездке папского посла на Русь. В сентябре 1571 г. литовцы вручили папскому нунцию «Сказания» А. Шлихтинга о московском тиране. На посла сочинение произвело потрясающее впечатление. Уже 3 октября 1571 г. Портико сообщил в Рим о своем нежелании ехать в Москву ввиду «злодеяний» московского тирана[250]250
См. Е. Ф. Шмурло. Россия и Италия, т. II, вып. 2, СПб., 1913. стр. 251—252, 227—230.
[Закрыть]. Одновременно он переслал туда сочинение Шлихтинга. Ознакомившись с ним, папа римский решил немедленно прервать дипломатические сношения с Москвой. 30 ноября 1571 г. он написал польскому королю следующие строки: «Мы отказываемся полностью от московского дела по причине информации о жизни царя, полученной нами»[251]251
P. Pierling. Papes et Tsars (1547—1597). Paris, 1890, p. 104.
[Закрыть].
Польская дипломатия достигла своих целей, причем в ее игре Шлихтинг оказался одним из главных козырей. Новое сочинение Шлихтинга называлось «Краткое сказание о характере и жестоком правлении московского тирана Васильевича». Оно было составлено между февралем и сентябрем 1571 г. и носило совсем иной характер, нежели его первая фактическая записка. «Сказание» Шлихтинга – это памфлет на царя Ивана Грозного, составленный под присмотром королевских чиновников.
Ниже мы покажем, что «Сказания» Шлихтинга отличаются значительно меньшей достоверностью, нежели его первая Записка. В соответствии с целями польской дипломатии Шлихтинг сознательно фальсифицировал некоторые из известных ему фактов.
Сопоставление «Сказания» с царским синодиком опальных подтверждает вывод об исключительной осведомленности Шлихтинга относительно дел опричнины и в особенности ее казней.
Записки Г. Штадена появились в конце 70-х гг. XVI в. Состав и происхождение этого источника детально исследованы И. И. Полосиным[252]252
И. И. Полосин. Западная Европа и Московия в XVI веке.– В кн. Генрих Штаден. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. Л., 1925, стр. 42—52.
[Закрыть].
Послание итальянского купца Барберини выгодно отличается от показаний других иноземцев своей объективностью. По мнению издателя Послания В. Любич-Романовича, Барберини ездил в Москву в 1565 г.[253]253
См. В. Любич-Ро ма н о в и ч. Сказания иностранцев о России в XVI и XVII столетиях. СПб., 1843, стр. 24.
[Закрыть]. Но это не совсем верно.
В действительности, Барберини отплыл в Московию в июне – июле 1564 г. и был принят при царском дворе в сентябре того же года[254]254
Барберини впервые упомянул о предполагаемой поездке на Русь, будучи в Амстердаме 10 июня 1564 г. Спустя 10 дней он заполучил рекомендательные письма к царю от английской королевы и вслед за тем. немедленно отплыл в далекую Московию. (См. И. Г а м е л ь. Англичане в России, стр. 72—73).
Барберини получил у царя аудиенцию одновременно с посланником от гроссмейстера Франконского, который, как можно установить, Прибыл на Русь в сентябре 1564 г. (См. В. Любич-Романович. Указ. соч., стр. 24; ПСРЛ, т. XIII, стр. 386).
[Закрыть]. В Москве он находился до начала декабря и собственными глазами видел отъезд Грозного в Слободу[255]255
См. В. Любич-Романович. Указ. соч., стр. 15.
25 декабря 1564 г. Барберини прибыл в Нарву, а летом следующего года вернулся в Антверпен. Находясь там, он и составил свое Послание относительно московских дел, адресованное родственникам в Италию. (См. там же, стр. 38; И. Гамель. Англичане в России, стр. 73).
Дата, выставленная издателем в конце Послания (июнь 1568 г.), по-видимому, ошибочна. Из текста письма следует, что оно было написано через два месяца после возвращения автора из Москвы в Амстердам, т. е. в июне 1565 г.
[Закрыть]. Барберини сообщает интересные сведения о приказном управлении Московии, о печатном деле на Руси, о нравах русского народа. Интересно, что итальянский купец посетил типографию первопечатника Ивана Федорова и принял от него заказ на партию типографской краски.
Пискаревский летописец представляет собой поздний летописный свод, составленный в Москве в 20-х гг. XVII века[256]256
См. О. А. Яковлева. Пискаревский летописец. – Материалы по истории СССР (XV—XVII вв.), т. II, Изд. АН СССР, М., 1955, стр. 13—14.
[Закрыть]. Вопрос о значении и степени достоверности этого источника вызвал известные разногласия в литературе. О. А. Яковлева полагает, что в основе летописца лежат воспоминания какого-то московского приказного человека и что это – воспоминания очевидца, охватывающие период с конца 30-х гг. XVI в. до 1612—1615 гг.[257]257
О. А. Яковлева. Пискаревский летописец. – Материалы по истории СССР (XV—XVII вв.), т. II, Изд. АН СССР, М., 1955, стр. 13.
[Закрыть]. М. Н. Тихомиров показал, что записи Пискаревского летописца за указанный период слишком разнородны по стилю и политической направленности, а следовательно, не могут быть приписаны одному автору[258]258
М. Н. Тихомиров. Пискаревский летописец как исторический источник о событиях XVI – начала XVII в.—. «История СССР», № 3, 1957, стр. 113.
[Закрыть]. М. Н. Тихомиров отметил, что известия Пискаревского летописца об опричнине были записаны в начале XVII в., и высказал предположение, что они основываются на слухах и позднейших устных преданиях и отличаются неточностью и недостоверностью[259]259
М. Н. Тихомиров. Пискаревский летописец как исторический источник о событиях XVI – начала XVII в., стр. 113, 116, 118.
[Закрыть].
Последний вывод представляется нам не совсем верным. Наряду с легендарными мотивами Пискаревский летописец, включает в себя много достоверных сведений об опричнине. По летописи, в 7077 г. царь Иван сослал В. Старицкого в Нижний Новгород, затем вызвал его на Богану и там опоил зельем вместе с женой и дочерью[260]260
Пискаревский летописец, стр. 78.
[Закрыть]. Факт ссылки Старицкого в Н. Новгород засвидетельствован Разрядами и записками очевидцев[261]261
Разряды, л. 349 об; Послание Таубе и Крузе, стр. 45—47.
[Закрыть]. Современники Таубе и Крузе утверждали, будто со Старицким были казнены четверо его детей[262]262
Послание Таубе и Крузе, стр. 47.
[Закрыть]. По Курбскому, погибли сыновья князя Владимира[263]263
Курбский. История. – РИБ, т. XXXI, стр. 286.
[Закрыть]. Значительно более достоверны сведения Пискаревского летописца, совпадающие с источником документального происхождения, синодиком опальных Грозного[264]264
См. Р. Г. Скрынников. Синодик опальных царя Ивана Грозного как исторический источник. – В сб. «Вопросы истории России в XVI—XVIII вв.». Уч. зап. ЛГПИ им. А. И. Герцена, т. 278, Л., 1965 стр. 74.
[Закрыть]. Пискаревский летописец оказывается единственным источником (помимо синодика), в котором точно названо место казни князя В. А. Старицкого. Согласно Пискаревскому летописцу, царь передал сыну Старицкого Василию Дмитровский удел. Этот факт подтверждается кирилло-белозерским летописцем XVI века[265]265
См. М. Н. Тихомиров. Малоизвестные летописные памятники XVI в. – «Исторические записки», т. 10, стр. 92.
[Закрыть].
В Пискаревском летописце указана дата погребения Е. Старицкой (7078 г.), не вызывающая сомнений. Рассказ летописца о казнях в Москве верно датирован (7078 г.) и в деталях совпадает с описаниями современников. Сведения о казни 120 человек подтверждаются как синодиком опальных, так и свидетельством очевидцев казни[266]266
В 1570 г. в Москве было казнено 120—130 человек (по синодику) 116 человек (по Шлихтингу), 130 человек (по Штадену) См. Р. Г. С к р ы н н и к о в. Синодик опальных, стр. 33.
[Закрыть].
Среди записей летописца легендарными представляются сведения об отравлении царицы М. Черкасской и убийстве Василия Старицкого после пожалования ему Дмитрова[267]267
Пискаревский летописец, стр. 78.
[Закрыть].
М. Н. Тихомиров подвергает сомнению сведения Пискаревского летописца о «другой» казни на Москве в год воцарения Симеона Бекбулатовича[268]268
См. М. Н. Т и х о м и р о в. Пискаревский летописец, стр. 117.
[Закрыть]. Но сопоставление этих сведений с синодиком опальных подтверждает осведомленность летописца.
Пискаревский летописец неточно определяет время казней в Москве и воцарения Симеона, т. к. оба эти известия записаны под заголовком «того же году», а выше помечена дата 7081 г. В действительности описанные казни имели место во время реставрации опричных порядков в 7083 (1575) году. Списки казненных в летописце и синодике в основном совпадают. Летописец уточняет, что казненный протопоп служил в Архангельском соборе. Новгородский владыка Леонид был центральной фигурой крупнейшего судебного процесса середины 70-х гг. Вопреки летописи, он умер в опале в тюрьме за месяц до описанных казней[271]271
См. Р. Г. Скрынников. Синодик опальных, стр. 61.
[Закрыть]. Чудовский архимандрит был учеником и преемником Леонида и подвергся опале, вероятно, вместе с ним.
Среди всех летописных источников Пискаревский летописец дает наиболее полные и в целом достоверные сведения о казнях второго новгородского процесса.
Составители Пискаревского летописца использовали разнообразные источники. Так, они сделали подробные выписки из московской официальной летописи 1533—1564 гг.[272]272
О. А. Яковлева. Пискаревский летописец, стр. 13.
[Закрыть]. Доступ к официальным летописям периода опричнины был ограничен при Грозном и его преемниках[273]273
Английский посол Д. Горсей писал, что русские летописи содержались в тайне главным советником страны и главой думы кн. И. Ф. Мстиславским. (См. Д. Горсей. Записки о Московии XVI в. СПб., 1909, стр. 20).
[Закрыть]. Поэтому авторы Пискаревского летописца не могли ими пользоваться. Но они имели возможность справляться с краткими Разрядными книгами, сообщавшими сведения о походах, строительстве крепостей и т. д.
По мнению О. А. Яковлевой и М. Н. Тихомирова, Пискаревский летописец был составлен в кругах, близких к роду князей Шуйских[274]274
О. А. Я к о в л е в а. Пискаревский летописец, стр. 14; М. Н. Тихомиров. Пискаревский летописец, стр. 118—121.
[Закрыть]. Это обстоятельство придает источнику особую ценность. Летописец оказывается одним из немногих памятников периода опричнины, передающих традицию земского происхождения. Авторы его крайне враждебны по отношению к опричнине, которая, по их словам, была введена «по злых людей совету» и явилась наказанием «за грехи наши»[275]275
Пискаревский летописец, стр. 75—76.
[Закрыть].
М. Н. Тихомиров отметил близость Пискаревского летописца и известий иностранных мемуаристов. «Пискаревский летописец, – писал он,– имеет важное значение для понимания, откуда иностранцы брали свои сведения об Иване Грозном. Это рассказы оппозиционных бояр, охотно сообщавших московские сплетни и слухи о придворной жизни»[276]276
М. Н. Тихомиров. Пискаревский летописец, стр. 118.
[Закрыть].
Главнейшие сочинения иностранцев (Шлихтинг, Штаден, Таубе и Крузе) появились за рубежом в 70-х гг. XVI в. Пискаревский летописец был составлен в Москве спустя много десятилетий. Названные иностранные авторы черпали сведения в опричнине, где они служили. Московский летописец передавал традицию, сложившуюся, скорее всего, в земщине. Совпадения этих источников, на наш взгляд, служат аргументом в пользу их достоверности.
Глава I
Избранная Рада и её падение.
В конце XV – первой четверти XVI в. процесс объединения русских земель в рамках единого централизованного государства завершился: в состав великого княжества Московского вошли Ярославское, Ростовское, Тверское княжества, Новгородская феодальная республика, а несколько позже Псковская феодальная республика (1510 г.) и Рязанское княжество (1521 г.). Но порядки и традиции феодальной раздробленности, господствовавшие на протяжении трех-четырех столетий, не исчезли бесследно и оказывали глубокое воздействие на политическую историю Руси XVI века. Живым носителем традиций феодальной раздробленности была могущественная боярская аристократия. Правящее московское боярство не представляло собой единой и однородной массы. В его сложной иерархии запечатлелась вся история объединения русских земель. Три высших ступени московской иерархии занимали последовательно удельные князья, титулованная княжеская знать и нетитулованное старомосковское боярство.
Старомосковские бояре (Челяднины, Захарьины, Морозовы, Плещеевы, Бутурлины и т. д.) владели обширными землями на территории собственно Московского княжества в Московском, Коломенском, Костромском и Переяславском уездах, издавна служили московским великим князьям и составляли наиболее прочную политическую опору поднимающейся монархии. Некогда старомосковская знать безраздельно господствовала в думе и при дворе московских государей. Затем она уступила первенство более знатным княжеским фамилиям, но и тогда продолжала прочно удерживать в своих руках важнейшие отрасли приказного аппарата управления государством, включая Конюшенный приказ и Казну, а также Большой дворец и областные дворцы.
По мере присоединения к Москве независимых княжеств Северо-Восточной Руси на службу к московским князьям перешла многочисленная титулованная знать, члены местных княжеских династий. Они не могли забыть своего былого величия и были полны зависти к правящей московской династии. В их среде постоянно жило недовольство самодержавными поползновениями московских государей и были сильны традиции феодальной раздробленности. К середине XVI в. высшая титулованная знать занимала прочные позиции в Боярской думе и армии. В виде привилегии некоторые княжеские фамилии проходили службу при дворе по особым княжеским спискам (см. ниже таблицу)[277]277
По своему положению и связям Оболенские мало чем отличались от Ростово-Суздальских князей. Измельчавшие потомки Чернигово-Северских князей, они давно утратили свои уделы и перешли на службу к московским государям. Помимо Оболенских, только князья Мосальские проходили службу при дворе по особым княжеским спискам, но по своему влиянию они далеко уступали названным княжеским фамилиям.
В опубликованной Дворовой тетради Стародубские князья ошибочно включены в ярославский список, озаглавленный «Из Ярославля же помещики». Собственный заголовок списка «Стародуб», за которым следуют имена князей Пожарских, Гундоровых и Ковровых, неверно отнесен к имени ярославского помещика И. Дашкова: «...князь Иван. Стародуб. Умре». (См. Тысячная книга 1550 г., Дворовая тетрадь пятидесятых годов XVI века. Подготовил к печати А. А. Зимин. Изд. АН СССР. М.—Л. 1950, стр. 123). Стародубский княжеский список более точно передан в музейном списке Дворовой тетради 7060 г. (См. ГИМ, Музейное собр., № 3417, л. 48 об)
[Закрыть].
Совершенно особенное положение в среде высшей титулованной знати занимали многочисленные и влиятельные князья Ростово-Суздальские, Ярославские и Стародубские, происходившие от единого корня и сидевшие крупными гнездами на территории некогда принадлежавших им княжеств. К середине XVI в. землевладение младших потомков удельных княжеских династий Владимиро-Суздальской земли подверглось значительному дроблению. Наиболее крупные земельные богатства сохранили в своих руках старшие Суздальские князья.
Таблица 1[278]278
Таблица составлена на основании Тысячной книги 1550 г. и Дворовой тетради 1552 г. с учетом данных, приведенных в статье Н. Е. Носова. (См. Н. Е. Носов. Боярская книга 1556 г.—вопросы экономики и классовых отношений в Русском государстве XII—XVII вв. Изд. АН СССР, М.—Л., 1960, стр. 215). Отметим, что сведения Дворовой тетради о назначениях в Боярскую думу отличаются неполнотой.
[Закрыть].
Они происходили от старших отраслей владимирской великокняжеской династии и не уступали в знатности московским великим князьям[279]279
Старшие потомки владимирской великокняжеской династии писались в родословцах князьями Суздальскими и Новгородскими. Некоторые из них. сидели служилыми князьями в Новгороде еще в XIV—XV вв. Последним служилым князем независимого Новгорода был В. В. Гребенка Шуйский, неудачно руководивший военными действиями против московских воевод. (См. Родословная книга князей и дворян Российских, ч. I, М., 1787, стр. 67—69, 71; ПСРЛ, т. XXV, стр. 290, 318—319). Князья Шуйские дважды использовали ослабление монархии для захвата власти: впервые в годы боярского правления в конце 30-х гг. и вторично в период смуты в начале XVII в., когда князь В. И. Шуйский занял московский престол. Но в длительном соперничестве между княжеской знатью и старомосковскими боярами победили последние. На смену царю Шуйскому пришла династия бояр Романовых-Захарьиных.
[Закрыть]. Годы «боярского правления» (конец 30 – начало 40-х гг. XVI в.) наглядно показали, что для неокрепшей феодальной монархии политические претензии суздальской знати представляли наибольшую опасность.
Княжеская и старомосковская нетитулованная знать, постоянно боровшаяся за политическое преобладание, составляла наиболее многочисленные и влиятельные прослойки правящего боярства. Третьим его компонентом была удельная аристократия.
Удельные князья занимали самую верхнюю ступень московской иерархии, но влияние их на политическую структуру Руси XVI века не следует преувеличивать. Процесс централизации государства беспощадно уничтожил древние удельные княжения Северо-Восточной Руси. Почти все уделы, сохранившиеся до времени Грозного, образовались в конце XV – начале XVI в. и были сравнительно молодыми княжествами.
Крупнейшими уделами владели, во-первых, члены правящей московской династии, родственники царя (князья Старицкие, Углицкие) и, во-вторых, иноземная знать главным образом литовского происхождения (князья Бельские, Мстиславские, Воротынские, Одоевские, Трубецкие и т. д.). Литовская аристократия стала переходить на московскую службу после того, как Русское государство добилось первых крупных успехов в войне с Литвой и присоединило Северские земли. Князья Воротынские, Одоевские и Трубецкие сохранили старинные родовые владения на территории Чернигово-Северского княжества, но их вотчины, за исключением Воротынского удела, подверглись сильному дроблению. Крупные литовские магнаты князья Бельские и Мстиславские получили удельные княжества из рук московского правительства и в значительной мере зависели от него. Удельная знать литовского происхождения основательно потеснила суздальскую знать, заняв первые места в Боярской думе и на военной службе. При дворе удельные владыки служили до получения боярского чина по особому списку «служилых князей». В силу немногочисленности и отсутствия политических связей, которыми располагали потомки местных династий, соперничавшие с ними удельные князья постоянно тяготели к союзу со старомосковской знатью.
Неокрепшая монархия была вынуждена постоянно лавировать между различными группировками правящего боярства, Громадному влиянию суздальской знати царствующая династия могла противопоставить поддержку старомосковского боярства и отчасти удельных князей. В то же время влиянию боярской аристократии в целом она противопоставляла поддержку дворянства и купеческой верхушки. Конечно, между титулованной и старомосковской знатью, между боярской прослойкой и верхами дворянства не было твердых перегородок: старомосковские и княжеские фамилии были связаны сложным клубком родственных отношений и, кроме того, наиболее глубокие социальные требования и интересы были общими для всего феодального сословия. Последнее обстоятельство неизбежно ослабляло действие указанной выше тенденции. Тем не менее, раздоры между различными группами и прослойками правящей боярской аристократии достигали иногда, например в годы опричнины, очень большой остроты. Влияние подобных раздоров на политическое развитие страны, хотя и было ограничено определенными рамками, в целом было значительным, особенно в переломные моменты. Сами же рамки политической истории XVI в. были установлены в ходе длительного исторического развития, причем решающую роль в их возникновении сыграли классовые противоречия и социально-экономическое развитие страны в целом.
* * *
Так называемое боярское правление основательно поколебало результаты государственной централизации, достигнутые в период непрерывного и блестящего правления великих князей Ивана III Васильевича и его сына Василия III.
Великий князь Василий III незадолго до кончины вверил свою семью и управление страной попечению Боярской думы[280]280
Прощаясь с думой, Василий III вверил заботу о малолетнем великом князе и «о устроенье земском» князьям Шуйским и прочим боярам. Попечению шурина князя М. Л. Глинского и ближнего боярина М. Ю. Захарьина вверил свою княгиню Елену, поручил руководство ратными делами удельному князю Д. Ф. Бельскому и т. д. (См. ПСРЛ, т. XIII, стр. 414).
[Закрыть]. Боярские смуты и ожесточенная борьба за власть между различными олигархическими группировками, происшедшие после смерти Василия III, обнаружили слабость неокрепшей монархии и полную зависимость ее от боярства. Приход к власти кн. И. Ф. Овчины-Оболенского, фаворита великой княгини Елены Глинской, вызвал немедленный раскол внутри правящей боярской группировки. Противниками правителя выступили влиятельные удельные князья и старомосковские бояре. Летом 1534 г. боярин князь С. Ф. Бельский и окольничий И. В. Ляцкий-Захарьин бежали в Литву, а ближний боярин М. Ю. Захарьин, бояре князья Д. Ф. и И. Ф. Бельские, И. М. Воротынский с тремя сыновьями, М. Л. Глинский и Б. Трубецкой подверглись аресту[281]281
За полгода до этого правительство Елены Глинской подавило попытку к мятежу со стороны удельного князя Юрия Дмитровского.
[Закрыть]. Дядя великой княгини Елены М. Л. Глинский и удельный князь И. М. Воротынский были уморены в темнице, удельный князь И. Ф. Бельский длительное время содержался в тюрьме[282]282
ПСРЛ, т. XX, ч. 2, стр. 424; т. XIII, стр. 83, 136; т. XXVI, стр. 315.
Кн. Богдан Трубецкой был схвачен при попытке к бегству в Литву. (См. А. А. Зимин. Краткие летописцы XV—XVI вв. – «Исторический архив», т. V, М.–Л., 1950, стр. 12).
[Закрыть]. Спустя четыре года, в 1537 г., правительство жестоко расправилось с удельным князем Андреем Старицким, поднявшим вооруженный мятеж против Елены Глинской[283]283
Подробнее см. И. И. Смирнов. Очерки политической истории Русского государства 30—50-х годов XVI века. Изд. АН СССР, М.—Л., 1958, стр. 19—75; А. А. Зимин. Реформы Ивана Грозного. Очерки социально-экономической и политической истории России середины XVI в., М., 1960, стр. 225—230.
[Закрыть].
После смерти великой княгини Елены и казни князя Овчины бразды правления захватила суздальская знать – князья Шуйские. Происками Шуйских старый митрополит был низложен, удельный князь И. Ф. Бельский и ближний боярин М. В. Тучков-Морозов сосланы в ссылку, думный дьяк Ф. Мишурин и некоторые другие лица казнены[284]284
«И тако, – писал много позже царь Иван, – князь Василей и князь Иван Шуйские самовольством у меня в бережение учинилися и тако воцаришася...» (Послания Ивана Грозного, стр. 33).
[Закрыть]. Успех князей Шуйских объясняется тем, что репрессии 1533—1537 гг. заметно ослабили позиции старомосковской и удельной знати в Боярской думе. Правительство Шуйских опиралось на высшую титулованную знать, сила и влияние которой основывались на их многочисленности, крупных земельных богатствах и древних традициях.
Шуйские ограбили казну, захватили подворье удельных князей Старицких в Москве, прибрали к рукам некоторые удельно-княжеские земли. Но при всем их могуществе Шуйские не могли удержать власть на протяжении длительного времени. В июле 1540 г. был освобожден из заточения князь И. Ф. Бельский, в декабре – князь В. А. Старицкий. В следующем году руководство ратными делами перешло к князю Д. Ф. Бельскому, а боярин князь И. В. Шуйский был отослан из Москвы во Владимир.
В январе 1542 г. князья Шуйские предприняли последнюю отчаянную попытку удержать власть. Они подняли мятеж, арестовали князя И. Ф. Бельского и сослали его на Белоозеро, где тот был убит. Но мятеж ускорил падение Шуйских. В 1543 г. власти предали казни боярина князя А. И. Шуйского и отправили в ссылку князя Ф. Скопина-Шуйского и князя Ю. Темкина-Ростовского. В 1545 г. кратковременной опале подверглись бояре князья П. И. Шуйский и А. Б. Горбатый-Шуйский.
После падения Шуйских на политическую авансцену выдвинулись бояре Воронцовы и Кубенские, а затем князья Глинские. Родня Ивана IV по материнской линии Глинские пытались упрочить великокняжескую власть. В январе 1547 г. Иван IV принял царский титул. Вскоре после того царь Иван женился на боярышне Анастасии Захарьиной. Свадьбе предшествовали длительные интриги в Боярской думе[285]285
Боярская дума приняла решение о женитьбе царя 14 декабря 1546 г. Спустя неделю члены думы были посланы по городам смотреть невест. Сохранился наказ в Новгород и Бежецкую пятину, датированный декабрем, и повторный наказ в Вязьму от 4 января 1547 г. (См. СГГД, ч. II, № 34, 35, стр. 43—44). Одновременно были устроены смотрины для дочерей бояр и окольничих, во время которых царю сосватали Анастасию Захарьину.
[Закрыть]. Каждая из соперничавших боярских группировок пыталась извлечь политические выгоды из брака царя. Избрание Захарьиной явилось крупнейшим успехом удельной и старомосковской знати и одновременно поражением для титулованной суздальской знати. Судя по разряду царской свадьбы, Захарьину поддержали удельные князья Бельские и Старицкие и старомосковские бояре Челяднины, Морозовы, Шереметевы, Нагие[286]286
Свахами царской невесты были жена Д. Ф. Бельского М. И. Челяднина, жена И. М. Юрьева и жена Ф. М. Нагова. Тысяцким на свадьбе был кн. Старицкий, дружками царя – бояре Д. Ф. Бельский и И. М. Юрьев, дружкой царицы – близкий родственник Захарьиных В. М. Тучков-Морозов, у постели «стряпал» боярин кн. Ю. В. Глинский, у коня – боярин и конюший кн. М. В. Глинский. (См. Разряды, лл. 156—158).
[Закрыть]. Временщики Глинские поддержали избрание Романовой, видимо, по той причине, что не видели в Захарьиных опасных для себя соперников.
В период своего кратковременного правления Глинские получили из казны обширные земли на правах удельных князей. Глава правительства князь М. В. Глинский присвоил себе титул конюшего боярина, который носили обычно представители старомосковской знати[287]287
ДДГ, стр. 443; ПСРЛ, т. XIII, стр. 451.
[Закрыть]. В результате Глинские вскоре же восстановили против себя самые различные группировки Боярской думы от старомосковской знати (И. П. Федоров-Челяднин, Г. Ю. Захарьин, Ф. Нагой) до суздальских князей (Ф. Скопин-Шуйский)[288]288
ПСРЛ, т. XIII, стр. 456.
[Закрыть]. Но правительство Глинских было свергнуто не в результате боярских интриг, а вследствие массового народного восстания в Москве в июне 1547 г. Летом этого года сильные пожары уничтожили большую часть столицы[289]289
В день «великого пожара» 21 июня в столице выгорело 25 тысяч дворов. Много народа (от 1700 до 3700 человек) погибло в огне. Десятки тысяч людей остались без крова и пропитания.
[Закрыть]. Бедствие дало выход давно зревшему в народе недовольству[290]290
Современный новгородский летописец, объяснял восстание в столице следующими причинами: «Наипаче же в царствующем граде Москве, умножишався неправде и по всей России, от велмож, насилствующих к всему миру и неправо судящих, но по мзде, и дани тяжкые... понеже в то время царю... уну сущу, князем же и бояром и всем властителем в бесстрашии живущим». (ПСРЛ, т. IV, ч. I, вып. 3, изд. 2, стр. 620).
[Закрыть]. На пятый день после «великого пожара», 26 июня 1547 г. многочисленная толпа народа ворвалась в Кремль и потребовала от бояр выдачи им на расправу ненавистных правителей[291]291
Черные люди склонны были винить временщиков во всех бедах «того ради, – объясняет летописец, – что в те поры Глинские у государя в приближение и в жалование, а от людей их черным людям на-насилствои грабеж». (См. ПСРЛ, т. XIII, стр. 456).
[Закрыть]. Горожане выволокли дядю царя князя Ю. В. Глинского из Успенского собора и забили его камнями на площади. Труп боярина был брошен на торжище «перед того кол, идеже казнят»[292]292
Московские бояре, выходившие к народу в день убийства Глинского, а именно И. П. Федоров, Г, Ю. Захарьин, Ф. М. Нагой, кн. Ф. Скопин, стремясь отвести от себя гнев народа, фактически выдали Глинских на расправу посадским людям.
[Закрыть]. Вооруженная свита Глинских, их слуги были перебиты «бесчисленно», дворы разграблены. Заодно с людьми Глинского избиению подверглись многие дворяне, находившиеся в то время в Москве[293]293
В первоначальном летописном тексте сообщалось без дальних слов об избиении восставшими «многих детей боярских». (ПСРЛ, т. XIII, стр. 154). В поздней приписке к летописи, сделанной в период опричнины, содержались некоторые пояснения на этот счет. Восставшие избили многих детей боярских будто бы «незнакомых... из Северы, называючи их Глинского людми» (ПСРЛ, т. XIII, стр. 456). Таким образом, избиению подверглись в первую очередь дети боярские из Новгород-Северского, Чернигова, Трубчевска, которые волей-неволей остались в Москве после пожара, ожидая царского похода на Оку против татар.
[Закрыть].
29 июня множество москвичей, черных посадских людей «с щиты и з сулицы, якоже к боеви обычай имяху», двинулись в Воробьеве, куда царь с семьей переехал после пожара. Восставшие требовали выдать им на расправу бабку царя Анну Глинскую и конюшего боярина М. В. Глинского, которые, как они полагали, скрывались в царском дворце. Боярам с трудом удалось убедить народ, что Глинских в Воробьеве нет. Едва толпа покинула Воробьево, как правительство вызвало дворянское ополчение с Оки и с его помощью быстро подавило восстание в столице. После недолгого сыска вожаки движения были преданы казни, другие участники восстания «разбегошася по иным градом»[294]294
ПСРЛ, т. XIII, стр. 456—457. Дворянское ополчение и двор выступили на Оку в июле, т. е. после подавления восстания (Разряды, л. 161 об).
[Закрыть].
Народное восстание в Москве представляло тем большую опасность в глазах господствующих классов, что одновременно с выступлением жителей столицы произошли крупные волнения в провинции. Наиболее тревожная ситуация сложилась в Новгородско-Псковской земле. Незадолго до «великого» московского пожара жители Пскова, доведенные до крайности произволом царского наместника боярина И. И. Турунтая-Пронского, послали многочисленную депутацию в Москву с жалобой[295]295
В состав депутации входило 70 человек. (См. Псковские летописи, т. II, стр. 232).
[Закрыть]. Царь и его родня (Глинские?), отдыхавшие в то время в дворцовом селе Островском, были страшно раздосадованы[296]296
В Псковской летописи ошибочно «на селце на Островке». (Ср. ДДГ, стр. 393).
[Закрыть]. Царь велел арестовать всех челобитчиков, а затем «безчествовал» их и пытал. Псковичей обварили кипящим вином, затем царь свечою зажигал им волосы и палил бороды, под конец их раздели донага и уложили на землю. Несчастных спас лишь внезапный отъезд царя в Москву[297]297
Псковские летописи, т. 11, стр. 232. 3 июня упал наземь большой кремлевский колокол. Узнав об этом, царь вскоре же выехал в столицу.
[Закрыть].
