Текст книги "Адский договор: Переиграть Петра 1 (СИ)"

Автор книги: Руслан Агишев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

7. Я москвичЪ

Отправиться покорять столицу уже и в это время оказалось довольно непростым делом. Едва об этом услышала Екатерина Кобылина, мама Дмитрия, закатила такой скандал, что стены их хибары заходили ходуном. Заламывая руки, она стенала «горючими» слезами. Мол, что там забыла ее кровиночка? Пропадет ведь ее маленький сынулька в чужом городе, сгинет «за просто так», погибнет от козней злых людей. Лучше бы здесь оставался с матерью: жил бы себе спокойно, добра наживал.

Дмитрий же в этот момент стоял рядом и удивлялся. Где она интересно тут маленького детинушку видела? А спокойствие? Рядом Скуратов, как волк, рыщет. Он не то что добро, жизнь отнимет.

– Не беспокойся, матушка. Все будет хорошо. Никуда я в Москве не скину. За мной будет сам Феофан Прокопович приглядывать. Большой человек, глава Славяно-греко-латинской академии! – успокаивая маму, Дмитрий внушительно поднял палец вверх. Ещё из-за пазухи свёрнутый пергамент достал и потряс им в воздухе. – Вот! Письмо у меня к нему от игумена Дионисия. Просит присмотреть за сироткой, помочь, чем можно.

Кобылина тут же примолкла. Слезы быстро платочком промокнула и на сына выжидательно уставилась. Мол, продолжай рассказывать. Игумена, ведь, она сильно уважала. Божьим человеком называла, постоянно к его ручке прикладывалась на празднике и на исповедь только к нему ходила.

– … Вот я и говорю, матушка, что все будет хорошо. А тут поминок тебе небольшой от отца Дионисия, – с этими словами Дмитрий положил на стол перед матерью маленький свёрток с позвякающим содержимым. Развязал и торжественно выложил оттуда горстку медных монеток. В самом низу в свете свечи сверкнули и пара серебряных монеток. – Целых полтора рублей, матушка. Хватит вам протянуть пару месяцев до тепла. А там я ещё пришлю.

Конечно, лукавил парень. Ничего игумен ей не присылал. Жаден, да и беден в добавок. Приход малолюдный, доходов от прихожан мало. На прокорм только и хватает. Все эти деньги он достал из своей награбленной кубышки. Мог бы и гораздо больше, только это вызвала бы серьезные подозрения. Вопросы бы пошли никому не нужные: как, зачем и почему. Версия с отцом Дионисием мгновенно бы посыпалась. А ему этого совсем не нужно было

– Спрячь показа образа. Потом Михайле отдашь. Он знает, что нужно делать. Продукты купит, людей наймет для починки крыши. Вон, совсем прохудилась, – кивнул он на отверстие над головой и продолжил. – Не забудь! Если что-то нужно, сразу же иди к Михайле. Он все решит…

Еще бы не решил. Дмитрий по возвращению домой еще раз серьезно с ним поговорил. Как говорится, так настращал, что и самому страшно стало. Холоп окончательно впечатлился. Несколько раз даже пытался назвать его святейшим Гавриилом. Чуть всю легенду не поломал.

– Про помещика Скуратова тоже не беспокойся. Отец Дионисий пообещал приструнить его, – добавил было парень, как Кобылина охватила голову руками и ударилась в плачь. Он аж чуть с лавки не брякнулся от неожиданности. С чего бы это она так⁈

Та снова заголосила, только уже про другое.

– Как же моя кровиночка подросла, выросла. Совсем большой стал ее сынулька, в плечах косая сажень, руки, как деревца. Совсем на батюшку покойника поход стал, – всхлипывала она, то и дело текущие по лицу утирая слезы. – Вытянулся, мой ясный соколик, как светлая березка! Скоро уже и невесту искать станет…

Еле-еле Дмитрий сумел вырваться из дома. Провожала его Кобылина, словно на всю жизнь: с иконами, слезами, всеми домочадцами с многочисленными лобызаниями. Смех и грех, но не остались в стороне и животные. Худая с выпирающими боками темная буренка, что была у них одна на все деревушка, вышла на околицу и громко мычала. Почуяв какое-то движение, выскочили псы и затянули свой лай. Михайла, что смотрел на такое поведение животных с открытым ртом, едва изгородь не своротил от удивления.

– Матушка, да не нужно мне там столько барахла, – с ужасом Дмитрий смотрел на многочисленные узелки, корзинки и плетенки, которые все тащили и тащили из дома крестьяне. Кобылина лишь ножкой топала. Мол, все там пригодится: и еще крепкий дедушкин овчинный тулуп, и теплая заячья шапка, и валенки (ну и что дырявые), и липовое лукошко с сушеными грибами (чтобы было что пожевать), и холщовые порты батюшкины. – Я же столько у не увезу. Конь не выдержит от такой тяжести.

Вроде удалось ее уговорить, не класть все это в телегу. Сели с Михайлой, который должен был до города проводить, и поехали.

В пути, чтобы холоп не косился на него со священным трепетом, сделал ему целый кувшин мордовской позы. Этот слабенький сладкий алкогольный напиток, больше напоминавший девчачий коктейль, вряд ли бы сильно «ударил ему по шарам». Напряжение бы чуть снял только.

Сам же парень погрузился в глубокие и тревожные размышления. «По чесноку», у него наступал один из самых ответственных этапов его плана. Учеба в Славяно-греко-латинской академии была для него отличным шансом закрепиться в Москве для следующего рывка вперед. Если ему удастся обратить на себя внимание сильных мира сего и пробиться на верх, разобраться с заданием Сатаны было бы гораздо легче. Вопрос оставался лишь в том, как все это было сделать?

– … Я ведь там никто. Дырка от бублика, по-хорошему. В деревне новик, дворянин, а там таких пруд пруди. В академии же, вообще, буду, как бедный родственник, – еле слышно бормотал Дмитрий, лениво поглядывая по сторонам. От всплывавших трудностей, ей Богу, даже подумывал повернуть назад. В деревне, хоть стены были родными, свои люди за спиной. В Москве же один будет, как перст. – Там нужно будет очень резко «стартовать», иначе затопчут. Все надо решить в течение нескольких месяцев. Блицкриг, мать его…

Снова перед ним «встал» вопрос о заработке начального капитала. Тех денег, что им с Михайлой удалось заработать, было «кот на плакал». Выходило, примерно пять или шесть рублей, большую часть из которых пришлось оставить дома. В Москву взял только рубль с мелочью, чего для осуществления его планов явно не хватало.

– Опять браться за маску и топор? – перебирал Дмитрий варианты «зашибить деньгу», начав с самого понятного и простого. Правда, тут же отбросил это, признав этот способ малоэффективным и крайне опасным для него. – Глупость… «Бомбить» жителей в подворотнях – это бред. Никто сейчас с пачкой бумажных денег не ходит. Да и бумажных денег сейчас нет. Грабить же дома еще большая глупость. Быстро схватят и руки отрубят «за здорово живешь».

Грабеж, как способ заработка, в этом мире уже был прочно освоен без него. Мелочью промышляли душегубы с городского дна, крупняком занимались дворяне и бояре. Последние, конечно, облекали все это в рамки закона. Как, например, поступал помещик Скуратов, решивший «отжать» их собственное поместье с землями. Ну а самым крупным грабителем, пожалуй, было государство, плотно обложившее налогами все и вся: бортничество, кораблестроение, торговлю, земледелие, самогоноварение, добычу железа, солеварение и т.д. и т.п. Словом, найти свою нищу здесь было очень сложно, если, вообще, возможно.

– А деньги мне, по любому, нужны, – почесывал затылок парень, развалившись в соломе на телеге. – Чувствую, денег нужно будет немерено…

После долго размышления отказался он и от другого способа, с которого уже пытался начинать зарабатывать – от продажи спиртного. Казалось бы, самая легкая в его положении возможность быстро получить большие деньги. Только не тут-то было! Отдавая игумену бочки с кагором, он одновременно осторожно навел справки обо всем этом деле. Выходила совсем невеселая история. Не так давно по поводу незаконного производства и продажи вина и водки здесь созвали целый Земский собор или Государственную Думу, если по меркам его бывшего мира. Больше месяца заседали по такой «горячей» теме, из-за которой Москву несколько раз захлестывали настоящие «питейные» бунты. Постановили, ввести уголовную ответственность за производство и продажу алкоголя и назначить следующие наказания: штраф, битье кнутом и батогами, тюремное заключение. Вдобавок, решили наказывать и тех, кто покупал «градусную» продукцию. Их называли «питухи»[1], которых по закону разрешалось пытать для получения информации о средневековых бутлегерах.

– Нихерово, короче. Сатана, б…ь, подкузьмил… Наградил способностью, за которую сначала плетьми отхлещут, а потом в тюрягу отправят, – недовольно пыхтел Дмитрий, ворочаясь с одного бока телеги на другой. Дорога, по мере приближения к столице, окончательно превратилась в болото, что совсем не прибавляло настроения. – Козел рогатый! На, мол, дружище тебе способность, пользуйся. Шутник, мать его…

Выходило, что промышленное самогоноварение тоже было не для него. Что же тогда? Что он, вообще, умел такого, что можно было быстро и легко сейчас монетизировать⁈

От избытка невысказанных чувств Дмитрий даже деревянную слегу борта с такой силой лягнул, что Михайла, повернувшись, на него очень укоризненно посмотрел. Что, что же вы такое творите, господин хороший? А еще дворянин…

– В печали, господине? Может сами хлебнете? Больно уж вино хорошо, – Михайла похлопал по полупустому кувшину, что притерся к его бедру. – Говорите, поза называется? Хороша поза.

Дмитрий покачал головой. Рано ему еще пить. Да и голова сейчас нужна ясная и свежая. До приезда в Москву ему нужно было уже иметь более или менее четкий план или хотя бы его часть. На месте размышлять может быть уже поздно.

– Ты на дорогу смотри, Шумахер… – буркнул парень, видя, как холоп все порывается повернуться и передать ему кувшин с самогонкой. – Свалимся в какой-нибудь овраг еще.

– Не бойтесь, господине. Все будет хорошо. А что за сие Шумахер? По церковному, чаю, что-нибудь? – прицепился он к незнакомому слову. – А по мне хоть горшком называйте, лишь кормите и наливайте… Ха-ха-ха, – рассмеялся Михайла и так громко залихватски свистнул, что их лошаденка испуганно дернулась. – Ха-ха-ха, – одной рукой удерживая вожжи, он схватил кувшин и от души приложился к нему. – Ха-ха-ха.

Сразу было видно, что человек счастлив. А почему бы и нет? Войны нет, крыша над головой есть, кормят до сыта, поят до пьяна. Вдобавок, его господин, сам архангел Гавриил. Как тут не радоваться жизни⁈

– Потише, черт усатый, – рявкнул Дмитрий на рассвестившегося холопа. Хватит свистеть и так денег с гулькин нос.

– С гулькин? А что за Гулька такой? Уж не с нашей ли деревни Гулька Сивый, что бабу свою так оприхо… – снова «завел было свою пластинку» Михайла, как парень на него зло шикнул. Тот, чувствуя, что хватанул лишнего, сразу же заткнулся. – Все, все, молчу…

На хорошую мысль его натолкнуло, как это ни странно, одно происшествие, что с ними приключилось на дороге. У какой-то развилки они пытались разъехаться с торговым фургоном, который своей тушей закрыл большую часть дороги – не пройти, не проехать. Дорога сплошная грязь и болото, отчего сбоку фургон не объехать. Михайла, конечно, попытался, но едва в кювет не улетел. Часть барахла вместе с Михайлой с телеги ввалились. Вдобавок, на парня опрокинулся кувшин с остатками самогонки.

– Б…ь! Вонять теперь будет, как от бухаря какого-то, – фырнкул Дмитрий, чувствуя как «благоухает». – Что же ты, баран, наделал? У меня же запасной одежды нет. Помыться тут негде, одеколона тоже…

И тут его осенило! Одеколон, а точнее духи! Это же была гениальная идея! Ведь, что такое духи? Духи – это, прежде всего, спирт!

– А-а-а! – Дмитрий издал громкий восторженный вопль. Сдерживаться не было никаких сил. – Михайла, б…ь! Ты гений! Слышишь⁈ Ты настоящий гений! – ничего не понимающий, Михайла удивленно дергал головой. Он-то ждал гневного ора, оплеух, а тут его хвалят. – Тебя же поить вином нужно до пьяна за это! Стой, стой! Позже, – холоп было оживился, заслышав про вино, но сник, увидел грозное выражение лица у господина.

Идея казалась решением всех его проблем. Ничего похожего на реальные духи в стране сейчас просто физически не было от слова «совсем». Россия здесь не просто пахла, а воняла лошадиным или человеческим потом, чесноком и луком. Последним, вообще, некоторые специально натирались, чтобы разные насекомые не кусали. Чтобы перебить неприятные запахи очень состоятельные люди использовали благовония – восточные ароматные масла и приправы, которые стоили просто немыслимых денег. Бояре, некоторые дворяне с их вторыми половинками источали аромат миндаля, мускатного ореха, корицы, кориандра, шафрана, ванили и… меда. Другого здесь совсем не знали.

Словом, простор для деятельности был безграничным. С его способностью делать спирт и знанием о духах из будущего, можно было деньги не столько лопатой грести, сколько настоящими камазами возить. К тому же это было не запрещено, а, значит, разрешено.

Осталось только понять, точно ли он знает, как эти самые духи делать. Хотя, кто смотрел фильм «Парфюмер» или читал одноименную книгу, может и не задаваться таким вопросом. Там максимально подробно, с леденящими душу подробностями, изложено, как, из чего и с помощью чего производить основу для духов. Нужно было, по факту, лишь три вещи – спирт, с которым проблем в принципе не было, выжимка из пахучих цветов и некий животный ингредиент, мускус. С последним была небольшая проблема. Насколько Дмитрий помнил, ее получали из железы кита и какого-то нашего животного.

– С китом задница, если не ехать в Архангельск. А вот со вторым животным… – парень задумался, путаясь вспомнить, что это было за животное. В уме почему-то крутилось слово пыжик. – Пыжик, пыжик… Б…ь, при чем тут пыжик⁈ Хорек что ли так называется? Пыжик, пыжик. Черт! Шапки из пыжика, пыжиковые шапки! Бобровые шапки! Вспомнил! Бобер!

Неисповедимы те извилистые пути, которые проходит мысль, прежде чем оформиться в нечто стоящее. То самое животное, из железы которого добывался мускус для духов, было самым обыкновенным бобром.

– Михайла! – заорал он, вскакивая и распугивая ворон на деревьях.

– Ась? – мигом отозвался тот, прибирая вожжи и заставляя лошадку сбавить ход.

– Бобры здесь есть?

– Где? – не сразу понял вопроса Дмитрий, с недоумением посматривая на лесок и видневшуюся возле него деревеньку из десятка избенок. – Дык… Речку смотреть надоть.

– Бобры, говорю, нужны. Штук пяток, для начала. Есть такие охотники? – он был ' не в зуб ногой' в этой теме. Вполне возможно, что его холоп что-то знал.

– Коли нужно, найдем Митрий Ляксеич, – кивнул тот, оказавшийся просто кладезем информации. – Есть людишки, которые и ловлей, и разведением бобров занимаются. Бобровники прозываются. Токмо дорогова-то. Они ведь на шубы очень хороши, а боровая струю от ломоты в спине хорошо помогает. Вот помню, как ваш батюшка энтой самой бобровой струей мазался, когда спиной в походе маялся. Там ведь ждать никто не буде…

Под негромкое бормотания Михайлы, становилось ясно, что вопрос с добычей бобров решить можно. Нужно найти специальных ловцов и дать им задаток, после чего половина дела была сделана.

Вскоре они уже въезжали в Москву, виду которой Дмитрий, надо признаться, довольно сильно удивился. Он, конечно, не ожидал увидеть грандиозных башен Москва-сити и чего-то подобного, возведенного на средневековый лад. Тем не менее, думал и внутренне ждал чего особого, впечатляющего и захватывающего дух. Скорее всего, воображение парня было «испорчено» воспоминаниями из его заграничных поездок по старинным германским городкам с рыцарскими замками и средневековыми домишками. Видно, подсознательно и здесь ждал примерно такого же – каменных домов с черепичными крышами, кованых решеток, брусчатки под ногами, мушкетеров с огромными шляпами и со шпагами. Только ничего из этого он здесь так и не увидел.

– Б…ь, походу, я «Властелина колец» пересмотрел… Гондорский Минас-Тирит ищу, что ли, – всплыло в голове название эпического города-крепости Гондора. Дмитрий растерянно вертел головой по сторонам, привыкая к виду средневековой Москвы.

Встретила столица его по-особому – свистом и матерками возниц, ядреными запахами навоза и свежевыпеченного хлеба, грязными брызгами и многочисленных зловонных луж. Словно застроенную хаотично, Москву пересекало большое число узких, кривых улочек, ведущих от одной боярской усадьбы к другой. Богатство одним соседствовало с нищетой и безысходностью других. Здесь проезжаешь мимо роскошного двухэтажного деревянного терема с резными воротами, украшенными бронзовыми набойками; там – возле покосившегося, почти вросшего в землю, дома с провалившейся крышей. Всадники в богатых собольих шубах, с оружием в золоте и самоцветах обгоняли сгорбленных стариков и старых в ветхом тряпье, высокие кареты с мордастыми слугами на запятках теснили старенькие крестьянские повозки. Собственно, все, как и всегда. Ничего не менялось.

– Давай-ка, Михайла, правь вон к тем колокольням. Чую, это и есть тот самый Заиконоспасский мужской монастырь, где академия располагается, – Дмитрий заприметил характерную узнаваемую колокольню, которую ему подробно описал игумен Дионисий. Мол, сразу ее узнаешь, как увидишь. Она, после Собора Покровов Пресвятой Богородицы, самая красивая во всем городе. – Кстати, не забыл, о чем мы договаривались? Чтобы язык на замке! Иначе в геене огненной… – побледневший Михайла тут же ожесточенно закивал головой.

На территорию монастыря въехать не дали. Двое крупных монахов в черных рясах так зыркнули, что отпало всякое желание спорить с ними. Парень проверил письмо за пазухой и, нагрузившись своими пожитками, пошел в сторону массивного двухэтажного здания из белого камня, стоявшего в стороне от высокой колокольни. Быстро пересекземляную площадь, кое-где прикрытую деревянными плашками, и оказался перед широким крыльцом.

Сделать он успел лишь пару шагов по ступенькам. Нагруженный вещами, Дмитрий вперед-то особо не смотрел. Больше под ноги глядел, чтобы не упасть.

– Пшёл с дороги! – презрительно рявкнул кто-то ломающимся баском перед его ухом. Тут же Дмитрий так пнули, что он вместе со всем своим барахлом отправился в полет.

Парень даже сообразить ничего не успел, как с головой плюхнулся в глубокую лужу с холодной грязной жижей. Бр-р-р! Мерзость! Отплевываясь, он не сразу смог встать. Ноги все время скользили.

На крыльце, глядя на него, заливалась весьма колоритная компания. В центре, выставив вперёд ногу в сафьяновом сапоге, горделиво застыл свиноподобный юнец с парой подбородков и свисающими румяными щеками. Одет богато, по самой последней польской моде. По обе стороны, угодливо оглядываясь на него, хихикали двое прихлебателей, одетых по скромнее. Довольные, пальцами тыкали в Дмитрия, обзывали. Чисто шавки, которых пнуть не жалко.

– Гы-гы-гы. Чистый наш хряк, – раздавался громкий басок. – Хи-хи-хи. Как ты его знатно пнул! Он аж харю скрючил! – слышалось мерзкое шакалье хихиханье. – Гы-гы-гы. Грязи похлебай, прежде чем сюды лезть! – толстяк даже за пузо схватился, так ему было смешно. – Гы-гы-гы. Куда ты со своим свинным рылом лезешь⁈ Пошел прочь отседа, пока не спустился. А то… – юнец смешно надул щеки.

Рассмотрев во всей красе все это, Дмитрий поднялся на ноги. Медленно утерся рукавом и картинно сплюнул. После угрожающе буркнул в сторону толстяка:

– А то что… лопнешь? И все дерьмом вокруг забрызгаешь.

Побагровевший толстяк уже раскрыл рот для ответа, как кого-то важного увидел. Клацнул зубами и многообещающе посмотрел на Дмитрия. После развернулся и скрылся внутри.

[1] Питух – согласно Соборному Уложению 1649 г. (25 глава, «Указ о кормчах»), покупавший незаконно произведенную или сбываемую алкогольную продукцию. По всей видимости, слово образовано от слова «питие».

Начинаю действовать

-//-//-

Государыня Софья Алексеевна поднялась со своего места и, взяв с невысокого столика серебряный кувшин, наполнила два кубка. По комнате тут же поплыл чудесный цветочный аромат вина, привезенного из далекой солнечной Испании.

– Попробуй этого вина, милый друг, – голос был у нее низкий грудной с бархатистыми нотками, совсем не скрывающий, а даже вытаскивающий наружу, ее женского томления и нерастраченного желания. С любовным блеском в глаза она смотрела на сидевшего рядом дородного мужчину в богатом на аглицкий манер камзоле, ворот которого был оторочен соболиным мехом. – Из Гишпании, Васенька, привезли. Жаль, что последний бочонок остался. Очень уж мне это вино по нраву пришлось. Никогда раньше такого не пробовала. Испей из кубка.

Под ее взглядом мужчина взял кубок и чуть пригубил вино. Удивленно качнул головой: вино явно пришлось ему по вкусу. Он сделал уже глубокий глоток.

– Хорош ведь? – улыбнулась Софья, не сводя с него глаз.

Любила она его, что не было не для кого секретом. Уже немолодой боярин Василий Васильевич Голицын тоже отвечал ей взаимностью, хотя понимал, что никогда не сможет сочетаться с ней законным браком. Ведь она была царской крови.

– Хорошо. Чистая амброзия, Софьюшка. Такое вино и пьют божьи ангелы на небесах. Ведь одного из них я сейчас и вижу перед собой, – он наклонился вперед и заключил ее ладонь в свои. Женская ладошка затрепетала, как пойманная пташка, и вскоре затихла. – Ангел мой, я очень по тебе соскучился. Почти седьмицу не видел тебе. Ты все в делах, в заботах, аки пчелка. Тяжко мне не видеть тебя так долго… – Голицын опустился на колени и обнял ее за ноги.

Крупное, некрасивое лицо Софьи порозовело, в глазах появился блеск. Свободной рукой она коснулась головы своего гостя и зарылась пальцами в курчавые волосы.

– Потерпи, дружок. Забот много государственных. С академией тоже не все ладно, – улыбалась она, тоже опускаясь на пол, где и расположилась рядом с Голицыным. Продолжала касаться его волос, нежно проводя пальцами по лбу, щекам. – Еще Нарышкины никак не успокоятся, все братца Петьку на трон прочат, – посмурнела она, вспомнив про угрозу своему правлению. – Среди бояр и стрельцов воду мутят. Сказывают, что не место бабе на троне. Мол, плохая я государыня, слабая и жалостливая… Помнится мне, у тебя какая-то думка была, как мне силу свою показать и трон упрочить.

С тяжелым вздохом она подвинулась ближе к мужчине и положила голову ему на плечо.

– Есть одна задумка, Софья. Нужна войной на крымчака пойти. Помнишь, в прошлом месяце посол ляхов про это говорил. Мол, вся Европа против османа поднялась. Много грошей нам предлагали, чтобы мы походом на Крымское ханство пошли, – приобняв ее, развивал Голицын свою мысль. – Таким походом ты и свою силу всем боярам явишь. Покажешь, что настоящая государыня.

Софья Алексеевна вздрогнула, услышав про войну. Повернула к нему свое бледное лицо.

– Осилим ли? Ведь там рядом османы. Сразу за крымчаков вступятся, – обеспокоилась она.

Голицын еще крепче обнял ее, успокаивая тем самым. Вообще, мужчина являл собой саму уверенность. Расправил плечи, уголки рта раздвинулись в снисходительной улыбке.

– Осилим, моя голубка. Османы сейчас с ляхами и франками будут заняты. Вся армия у них там, с пушками и кораблями. На нас никого и не останется, – уверенным голосом говорил он. – Обязательно с крымчаком справиться. Сам во главе армии встану, – царевна тихо ахнула при этих словах и обеспокоенно вцепилась в его ворот. – Не бойся, Софьюшка. С победой вернусь, и тебе послабление будет. Глядишь, может с Божьей помощью, после и обвенчаемся…

Долго они еще так разговаривали-говорили, миловались. Слышался уверенный голос Голицына, воркующий голосок Софью, звуки поцелуев.

После, когда подошло время полдничать и за дверьми опочивальни стали чаще раздаваться тихие шаги личной служанки государыни, Софья начала вставать с пола. Не сразу, правда, получилось. В спине то и дело простреливало.

–//-//-

Дмитрий, виновато потупив голову, стоял перед ректором академии, высоким худым мужчиной лет сорока – сорока пяти, одетым в потрепанную и многократно стиранную монашескую рясу темного цвета. Ректор, Софроний Лихуд, был выходцем из греков, внешним видом, правда, совсем не напоминая классического жителя Пелопонес с его характерным профилем, прямым носом и тяжелым подбородком. Лицо его было «лошадиным», вытянутым, с невыразительными тусклыми глазами, оживавшими лишь тогда, когда речь заходила о математике.

– Хм… Что же ты, вьюнош, ведешь себя с таким непотребством? – держа в руке письмо от игумена Дионисия, укоризненно качал головой ректор. Глаза его так и сверлили Дмитрия, с одежду которого стекала грязная жижа. – Пришел знаний и мудрости набираться, а творишь такое. Нагрубил своему будущему товарищу по учебе, лаялся на него непотребными словами,, испачкал свое платье. Нехорошо.

Знатный косяк! Дмитрий еще ниже опустил голову, чтобы не было видно его искаженного злостью лица. Он бы сейчас того толстяка, что его толкнул в грязь, голыми бы руками разорвал. Останки же после истоптал ногами в жижу.

– А, знаешь, кого ты обидел? – вдруг спросил грек. Дмитрий, подняв голову, отрицательно покачал головой. Откуда было ему знать. Ведь, он здесь первый день и этого ученика, вообще, первый раз видел. – Вижу, правду рекешь. То, старшой сынок боярина Михаила Петровича Воротынского, самого главы Разбойного приказа, – Лихуд внушительно поднял палец к небу. Мол, почувствуй значимость.

Дмитрий, правда, почувствовал. Хреновая новость! Нажить себе на пустом месте такого врага, это нужно было постараться. Сына самого главы Разбойного приказа по матери обложил!

– Ты бы, вьюнош, пошел и повинился. Скажешь, так мол и так, не со зла такие непотребные слова сказал, – принялся его учить ректор, видимо, не желавший иметь в стенах академии конфликтов. Действительно, зачем ему разборки между учениками? Здоровья и настроения это никому не прибавит. – Поклонишься лишний раз, спина, чай, не отвалится. Не хочешь? Гордость сие в тебе говорит. Негоже то для христианина, тем паче для незнатного вьяноша…

Да он и сам понимал, что ему сейчас эта разборка никак не нужна. Только мешать будет в осуществлении его планов. Только и другое обстоятельство Дмитрий понимал: простым поклоном и банальными извинениями тут не отделаешься. Сынок Воротынского, судя по его виду и настрою, был той еще тварью. Такой «все соки выпьет», «гнобить» будет так, что руки на себя наложишь. Есть такие уроды, которые просто наслаждаются чужими унижениями и страданиями. Их «хлебом не корми, дай поиздеваться». Наконец, нельзя было забываться, что Дмитрий был, пусть и незнатным, но дворянином. Прилюдное покаяние для него сейчас было унижением.

– Нет, батюшка, – выдавил из себя Дмитрий, когда замолчал ректор. – Не виноват я. Ни кого я не обзывал. Лжа все это. Наоборот, передо мной должны извиниться. Меня толкнули. Платье мое испачкали. Сами видите.

Лихуд укоризненно качнул головой, а после махнул рукой. Мол, как знаешь.

– Хорошо. В письме, мой друг, пишет, что ты знатно числа слагаешь. Никто, мол, так не умеет. Быстрым разумом прозывал тебя. Так ли сие? – в глазах грека появился откровенный интерес и, Дмитрию показалось, недоверие.

Парень в ответ кивнул и скромно улыбнулся, словно говоря – «умею».

– Очень сие хорошо. Счет и математика приводит разум в порядок и помогает мыслить, говорили древние философы. Поспрашиваю тебя? – усмехнулся грек. Видно было, что Лихуд не верил Дмитрию и хотел разоблачить его. – Скажи-ка мне, вьюнош. Сколь будет, коли к двум дюжинам прибавить еще две дюжины.

Дмитрий тут же, ни секунды не думая, ответил, чем вызвал удивление грека.

– Хорошо. Раздели-ка мне три сотни и шесть десятков на три части, – задал Лихуд еще одну задачку, похоже, для местных второклассников.

Сразу же получил ответ и на этот вопрос, что уже раззадорило ректора академии. Совсем он не привык к таким скоростям в счете, которые говорили либо о большом опыте, либо о значительном таланте к математике. Дмитрий его все больше и больше удивлял.

– Хм… Вижу, простые задачки тебе, как орешки белочке. А по плечу ли тебе вот эта задача, – с вызовом проговорил грек. – Один человек-пьяница выпивает бочонок кваса за две седьмицы, а вместе со своей жинкой он выпивает такой же бочонок за 10 ден. За сколько дней его жинка выпьет бочонок одна?[1]

Услышав задачу, Дмитрий чуть не заржал. Решение было не особо сложным. Все такого рода задачи решались по одной схеме. Нужно было найти самое близкое число, которое делилось и на 14, и на 10. Это 140. Значит, за 140 дней человек выпьет 10 бочонков кваса, а вместе с женой – 14 бочонков. Значит, за 140 дней жена выпьет 14 – 10 = 4 бочонка кваса. Тогда один бочонок кваса она выпьет за 140 ÷ 4 = 35 дней.

Конечно, пришлось почти на пять – шесть минут выпасть из реальности. С блокнотом и ручкой для наглядности он бы справился за минуту, не позже.

– Тридцать пять дней, батюшка, – ответил Дмитрий.

У ректора академии в этот момент был такой вид, который можно было описать лишь одним словом – «охренеть». Он аж глаза выпучил, того гляди, из орбит вылезут.

Он уже открыл рот, чтобы еще что-то спросить, но его прервали. Подошедший из-за спины монах спросил про квашеную капусту, которая в кадушке портиться начала. Потом зашел разговор про репу и морковь, которые сильно мыши погрызли. Словом, хозяйственные дела.

Дмитрию велено было идти в монастырскую баню, которую еще утром топили, чтобы отмыться и себя в порядок привести. На учение он должен был прийти на следующий день. Определили его в самый низший класс, который здесь назывался «инфирма» или «слабый» с греческого языка. Как понял Дмитрий из разговоров, ему почти четыре года предстояло учиться в первом класса, изучая только языки – латинский, греческий, арифметику, грамматику, историю и катехизис.

– … Нет у меня четырех лет, чтобы местный диплом получить. По-хорошему, у меня и года даже нет, – бормотал он, рыща по огромному монастырскому подворью в поисках бани. – Надо срочно активизироваться… Вопрос, правда, с чего начать.

С этой же мыслью он вышел из бани и пошел в город. Прежде чем думать о великом – о знакомстве с «сильными мира сего» и организации похода в Крым, следовало озаботиться самым насущными, а именно жилья и еды. Конкретно сейчас, ему был нужен какой-то угол, куда можно было приткнуться на время обучения. Желательно, чтобы этот угол был не сильно дорогим и с вменяемым хозяином. Ему совсем не улыбалось жить в притоне, где за хорошие крепкие порты могут прирезать. Узнать о жилье можно было в местном аналоге сети интернет – рынке, что раскинулся на территории Китай-города.

– Б…ь, какой же здесь рассадник заразы! Куда только местный санэпидемнадзор смотрит? – ворчал себе под нос Дмитрия, пробираясь мимо гниющих внутренностей какого-то животного, источавшего неимоверное зловоние. Совсем рядом, буквально в паре шагов, с лотка торговал пирожками совершенно невозмутимый мужичок с бородой лопатой. Пирожки, кстати сказать, выглядели весьма аппетитно – румяные, с корочкой. Так и просились в руки. – Слышь, земляк, почем пирог?