Текст книги "Свидетельство обвинения (Том 1, Революция и первые годы Советской власти)"
Автор книги: (Русак) Степанов
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)
Такого же мнения придерживался Радамант ("если кто терпит равное тому, что сделал, то справедливость соблюдена"), пифагорейцы ("воздаяние равным безусловно справедливо. Справедливое состоит в воздаянии другому равным").
Сложность, правда, возникает в том, что хотя большинство людей согласно с мнением, что распределяющая справедливость должна руководствоваться достоинствами личности, но мерило этих достоинств не нее видят в одной и той же системе координат, говоря современным языком.
В случае "человек – другой человек" справедливым выступает тот, кто при распределении некоторых благ между собой и кем-либо другим поступает не так, что себе уделяет слишком много, а другому слишком мало, [9] при этом более справедлив тот, кто берет большую часть, нежели тот, кто распределяет. [10]
При распределении имущественных благ формально несправедливо, по мнению Аристотеля, обделять и себя (брать меньше, например, чем положено). Но если так случается, то это признак скромности, умеренности, праведности, наконец. [11] "Дурны" оба случая, как действительный, так и страдательный. "Однако поступать несправедливо хуже". [12]
В сфере "экономической" справедливости (а по существу – той же распределительной), которая, кстати, теснейшим образом связана с правовой и политической, Аристотель узаконивает так называемую "справедливость неравенства".
Если лица, к примеру, неравны (в политическом, умственном, правовом, вероятно, отношении), то они и не могут иметь равного. В этой связи понятна неудовлетворенность людей и стремление их к более справедливому положению в тех случаях, когда равные люди владеют неравным имуществом и, соответственно, неравным уделено равное. [13]
Подобного рода и справедливость уравнительная (справедливость права). "Справедливость торжествовала бы... если бы почет создавался бы по заслугам каждого. [14] Так же и Гиппий Элладский говорит, что существует два вида зависти: зависть справедливая, когда кто-либо завидует тем, кто будучи плохим, пользуется почетом, и зависть несправедливая, когда кто-либо завидует тем, кто будучи хорошими людьми, пользуется почетом. [15]
Многие древнегреческие мыслители с высоты идеи справедливости без обиняков считали несправедливым полное безусловное равенство и стремление к нему.
Гераклит, например, утверждал, что власть, например, по праву должна принадлежать исключительным, лучшим, а не большинству (даже хороших). [16] "Один стоит тысячи, если он лучше всех". [17] "Один для меня – десять тысяч, если он наилучший", [18] – не однажды говорил он.
Власть – исключительно выдающимся. Этого требует "благо и высшая справедливость. Неравенство вполне естественно и стремление толпы к равенству преступно". [19]
Чтобы революция имела не только успех, но и оправдание в глазах потомков, чтобы она не стала в противоречие с нравственностью, законы которой временно, сознательно, у некоторых людей могут быть и притуплены, но которые никак нельзя отрицать, которые не отрицал даже Дарвин, показавший миру прочнейшую связь человека с прочим, животным миром (по линии материально-чувственной общности), [20] так вот, чтобы революция совершалась во имя действительной справедливости и человеческой правды, она должна быть лишена неправды в самой себе.
Если она совершается во имя равновеликого распределения материальных ценностей, то в корне своем должна быть бескорыстной, а это может иметь место только в том случае, если она будет совершаться стороной жертвующей, сверху, идти из исполнения действительных обязанностей, а не из ложного желания кровью (в первую очередь чужой) добыть эти мнимые права.
Представители "имущего класса" могут и должны стать на позицию отношения к неимущим, как к равным (в правовом смысле), уравнять их и в имущественном отношении.
В этом случае (и только!) возможен социалистический подход к общественным проблемам, основанный на справедливости. Иными словами, только тогда, когда инициатива уравнивания исходит от имущих, которые посредством жертв и ограничений осуществляют принцип равенства, принцип справедливости сохраняется. Напротив, требование равенства, которое провозглашается революционерами, тем более, когда оно сопряжено с кровавыми жертвами миллионов людей, вытекает далеко не из справедливости, а из алчности и зависти. Если стыдно дрожать над своими вещами, то еще постыднее завидовать богатым. Впрочем, о совести в то время предпочитали не говорить.
Конечно, нельзя не видеть утопии во взгляде на этот предмет в представлениях западноевропейских утопистов, но нельзя, в то же время, не заметить большую социальную и просто человеческую правду в них.
Разве можно уравнивать на чашках весов нравственности благородное чувство сознательной жертвы своим благосостоянием во имя всеобщего равноправия во всех сферах жизни, исходящее со стороны имущих, в данном случае, с теми позорными душевными порывами простого народа, которые и нельзя иначе классифицировать, как зависть, жадность и прочие подобные им пороки, когда он добывает себе это равноправие с оружием в руках, ценой крови тысяч людей, ценой многих человеческих жизней!?
Было бы ошибкой, конечно, отрицать революционные преобразования в корне. Даже те самые утопические мысли о преобразовании общества могли бы на определенном уровне развития человеческого сознания найти себе реализацию в такой же революционной форме. Термин "революция" носит не кровавый характер событий, какой смысл приобрел он в результате революции Октябрьской, а временный признак, и не более.
Принцип действования "цель оправдывает средства" – глубоко ложен в своем существе, он годится разве что диким варварам, и менее всего он оправдывается в области, сопряженной с нравственными категориями, даже если ценой злодеяний достигается добро. [21]
Обагренное кровью, это добро теряет свою чистоту и привлекательность в каждой душе, сохранившей способность осознанной дифференциации этих полюсно-противоположных, но иногда до неузнаваемости хитросплетенных нравственных категории.
Кроме того, если говорить о действительной справедливости, то она, как было отмечено выше, наоборот, требует не равенства, а неравенства.
Это Французская революция 18 века провозгласила и распространила вредный предрассудок, будто люди от рождения или от природы "равны" (в социальном смысле) и будто вследствие этого со всеми людьми надо обходиться "одинаково". [22]
Этот предрассудок естественного равенства является главным препятствием для разрешения проблемы справедливости, поскольку сущность справедливости состоит именно в неодинаковом отношении к неодинаковым людям. [23]
Цели, ради которых совершалась русская революция (уравнение людей в имущественном отношении) оказались призрачными: даже в бесклассовом обществе не замедлило произойти расслоение людей по принципу обеспеченности. Сама жизнь диктует девственно-справедливый принцип неравенства. Богатые и бедные всегда существовали и в одном и том же классе.
Справедливость требует неравенства для неравных, но такого неравенства, которое соответствовало бы неравенству людей. [24] Справедливость есть как раз искусство неравенства. [25] Справедливо, когда исходят не с позиции "для всех", а с позиции – "для каждого в особенности".
Поскольку безумно искать справедливости в ненависти (ненависть завистлива), то также безумно искать ее и в революции, потому что революция вся пронизана ненавистью и местью: она слепа, она разрушительна, она враг справедливого неравенства, она не чтит "высших способностей" (Достоевский Ф. М.). [26]
Для изживания имущественного дисбаланса из жизни необходимо идти не по пути насилия, а по пути неуклонного пересоздания самих себя в направлении роста справедливости, добра и искоренения человеконенавистнических тенденций. Это относится к обоим революционным группам, указанным в начале главы.
Да и стоило ли изыскивать пути? Ведь все это уже было.
То, что не удавалось ни одному из социалистов-утопистов, в полноте было достигнуто первохристианскими общинами. [27]
"Все верующие были вместе и имели все общее: и продавали имения и всякую собственность и разделяли всем, смотря по нужде каждого". (Деян. 2, 44-45).
"У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее.
Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного. И полагали к ногам апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду.
Так, Иосия... у которого была своя земля, продав ее, принес деньги и положил к ногам апостолов" (Деян. 4, 32, 34-37).
"В те дни пришли из Иерусалима в Антиохию пророки, и один из них, по имени Агав, встав, предвозвестил Духом, что по всей вселенной будет великий голод, который и был при кесаре Клавдии;
Тогда ученики положили, каждый по достатку своему, послать пособие братьям, живущим в Иудее,
Что и сделали, пославши собранное к пресвитерам через Варнаву и Савла" (Деян. 11, 27-30).
"При сборе же для святых поступайте так, – советует коринфянам ап. Павел, – как я установил в церквах Галатийских:
В первый день недели каждый из вас пусть отлагает у себя и сберегает, сколько позволит ему состояние" (I Кор. 16, 1-2).
Ну, чем не коммунизм? Идеальный и бескровный.
Среди христиан первых веков действительно господствовало равенство, братство, любовь, мир, счастье, равномерное распределение материальных благ, потому что все это было освящено верой в Бога Любви и все было проникнуто беспредельной любовью, а не принципами борьбы классов, взаимной ненависти, самоистребления, теми пустозвонными лозунгами, к которым неизбежно был сведен диалектический материализм.
И если бы человечество на пути своих общественных и культурных исканий последовало бы примеру первых христиан и простому, но высочайшему нравственному закону Христа – любви, всепрощения, смирения, кротости, мира, – на земле бы давно наступило преддверие рая. [28]
1) Кто-то из французов утверждал немного по-другому: революцию готовят идеалисты, совершают фанатики, а пользуются ее плодами – подлецы. Но это уже подход с другой стороны. Довольно справедливый, кстати.
2) 2 ноября 1917 года участники церковной делегации в Московский революционный комитет перед зданием президиума Моссовета пытались уговорить красногвардейцев не обстреливать Кремль.
– Что нам ваши святыни? – отвечали на это революционеры. – Нам нет дела до Бога, до святынь: нужно здесь, на земле устроить порядок, чтобы быть сытыми. См. "Воинствующее безбожие в СССР за 15 лет". 1917-1932. М., 1932. с. 122.
С другой стороны, если говорить о социальных причинах и исторических корнях русской революции, в которых так охотно копаются и нагло извращают историческую правду левые историки-ленинцы, ослепленные псевдонаучной марксистской диалектикой, можно заметить, что они, т.е. причины, приведшие Россию к созревшей и разрешившейся революционной ситуации, были далеки от внутренних, самобытных запросов русского духа и несли в себе ядовитое, а впоследствии и всесокрушающее начало в первую очередь западных вольнодумцев XVIII-XIX веков, совершенно отвергнувших авторитет католической (и всякой!) Церкви и провозгласивших самого человека первой и последней критико-юридической инстанцией в вопросах всех сфер человеческих отправлений.
3) Платон. "Государство". 464а. Цит. по Аристотель "Политика". М. 1911, с. 209.
4) Ф. М. Достоевский. "Бесы". Собрание сочинений, т. 7. М, 1957
5) Под словом "низких" нет необходимости понимать поголовную безграмотность или безнравственность или еще что-либо подобное, что все же частично нельзя и отрицать, а скорее именно ту самую обездоленность и бесправность этой общественной группы, о которой говорят во всех учебно-исторических пособиях, т.е. в общепринятом смысле. Ср.: "Мы – нищие, и некультурные люди Не беда" (В. И. Ленин в предисловии к книге Скворцова-Степанова "Электрификация РСФСР в связи с переходной фазой мирового хозяйства". Полное собрание сочинений, т. 45, с 666-667) Себя-то Ленин зря сюда причислил. Это он-то нищий?
6) Аристотель. "Политика". М., 1911, с 119 (111, 6).
7) Св. Иоанн Златоуст. "Творение". Т. 1. СПб., 1898 Слова о священстве. Слово 3, с. 440. Ср. притчу о несправедливом должнике (Лк. 18, 23-35)
8) Аристотель. "Этика". СПб., 1908, с. 88.
9) Там же, с. 94.
10) Там же, с. 101.
11) Там же.
12) Там же, с. 105.
13) Там же, с. 87.
14) Аристотель. "Политика". М., 1911, с. 210 (V. 2. 4)
15) Там же.
16) Там же, с. 393.
17) Там же.
18) Материалисты Древней Греции. М., 1955, с 45
19) Аристотель. Ук. соч. Том II.
20) "Он (Дарвин) вполне разделял утверждение, что из всех различий между человеком и другими (?) животными, самое значительное состоит в нравственном чувстве, которое он, с своей точки зрения, считает не приобретенным, а прирожденным человеку". Дарвин. "Происхождение человека и половой подбор". Начало 2-й главы. См. В.С. Соловьев. "Оправдание добра". СПб., 1899, с. 52.
21) Руководители русского народа тогда не понимали и, как думали некоторые, никогда не поднимутся на уровень осознания, где становится ясным, что никакие экономические выгоды, достигаемые ценой жизни человека, не стоят этой жертвы. См. Кандидов Б. "Религиозная контрреволюция 1918-1920 гг. и интервенция (очерки и материалы)". Изд-во общ-ва "Безбожник". М. 1930, с. 101-102
22) Впервые полное равенство всех граждан в основу желательного государственного устройства положил Ж.Ж. Руссо. Особенно выразительно эта идея прослеживалась в программе бабувистов, выступавших за "республику равных – единую управляемую из единого центра, общенациональную коммуну" (Грахт, Бабер)
24) Ильин И.А. "Поющее сердце". Книга тихих созерцаний Мюнхен. 1958. с. 13.
24) Там же, с. 14
25) Там же
26) Там же, с. 15
27) Ж. Санд – прямо называет первых христиан коммунистами, в лучшем смысле этого слова. См. "Собрание сочинений", т. 7, Л, 1973, с 155
28) Баторевич С., свящ., "Пойдем за Христом" Варшава. 1935, с 9
НАША РЕВОЛЮЦИЯ
Российский революционный случай превзошел все исторические прецеденты. Партия большевиков в России взяла на себя ответственность за судьбы всей страны и народа, крикливо предлагая осчастливить даже весь мир. Разумеется, тем, что отнимет достояние богатых и поровну ("справедливо") разделит его между бедными.
Началась гигантская по масштабам и кровожадности "экспроприация эксплуататоров". [1] Основной движущей силой при этом были коммунисты. Не просто так Ленин называл их армией. [2] Армия, как известно, всегда одной из главных функций имела жестокое, насильственное подавление всякой оппозиции.
Был выдвинут лозунг: "Не останавливаться на полумерах, а принимать самые решительные действия при переходе власти к Советам". [3] И коммунисты действовали.
По русской земле помчался гигантский кроваво-красный "локомотив истории". [4] Колеса этого локомотива беспощадно давили собой многочисленные многовековые ценности русского народа.
Но "машинисты" локомотива меньше всего обращали на это внимания. Для них наступил праздник. Кровавое вооруженное восстание "для угнетенных и эксплуатируемых" – всегда праздник [5] а для коммунистов, кроме того, искусство. [6]
Революционеры – все эстеты, но правда у них немного своеобразный подход к искусству (у них ко всему своеобразный подход, это в высшей степени оригиналы).
Пожар, например, во время парижской коммуны, есть чудовищность, однако он представляется сторонникам коммуны красотою. [7]
Ленин всегда понимал революцию, как высочайший акт творчества. [8] Он умудрялся слышать в ней даже музыку [9] (музыку штыков и расстрелов? – В.С.). А Микола Бажан, украинский писатель, в интервью корреспонденту газеты "Неделя", в день своего 70летия сказал, что в революции очень много даже поэзии. [10]
Эстетическая идея в новом человечестве помутилась. И немалая "заслуга" в этом как раз революционеров.
"Праздничные торжества искусствоведов" вылились в беспощадное жестокое подавление сопротивления и всякой оппозиции. Уже в "Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа", написанной Лениным в начале января 1918 года, перед большевиками была поставлена основная задача "беспощадное подавление сопротивления эксплуататоров". Этот тезис Ленин подчеркивал не однажды. [11] Он (тезис) стал основной государственной задачей в осуществлении политики диктатуры пролетариата. [12]
Диктатуры! Но и здесь не обходится без словесной казуистики. Оказывается, установили не просто диктатуру, а "диктатуру по-новому"! [13]
Что это такое? А это значит, что сущность этой диктатуры не в насилии. [14] Вероятно, советские идеологи забывают (или хотят забыть), что любая диктатура, с любыми определениями, – это не что иное, как ничем не ограниченная, не стесненная никакими законами, опирающаяся только на силу, власть. [15]
Но революционеры упорно твердят, что диктатура пролетариата означает не только насилие, а главным образом не насилие. Основная функция диктатуры – творческая, созидательная (?). [16]
При таком смешении понятий для наших революционеров диктаторы Франко, Пиночет или Пол-Пот, казалось бы, должны быть в высшей степени творческими людьми, которых живьем уже надо выставлять в анатомическом музее. Но они не утруждают себя заботой о логике и последовательности.
Для них и разрушение – творческое начало. Лозунг Жюля Элизара (Бакунина), этого революционера номер один, так и гласил: "Страсть к разрушению – творческая страсть".
И революционеры разрушали. Виртуозно. На этом пути они действительно достигли настоящего "искусства".
Вскоре оппозиции не стало. Провели всероссийскую ломку всех старых институтов. Опять же, ломку "по-советски". Доходит до кретинического фанатизма. Один автор совсем недавно написал такую фразу: "Проведенная в первые же недели после Октября демократизация армии явилась советской формой слома старой армии". [17] "Ревность не по разуму" о всем революционном. Простая ломка старых учреждений, а подводится под какие амбициозные эпитеты! Не просто ломка, а наша, советская, революционная. Какая дикость и какое варварство оценивать преобразование не с позиции достижений (улучшений), а с позиции масштабов разрушения. Этот психологический акцент весьма метко характеризует нутро русской октябрьской революции.
Удивительные люди, эти революционеры. Вот признание одного из ведущих "художников" революции.
"Раньше мы разрушали. Так было надо. Дай мне эти спички и прикажи: уничтожь дом. Я сделаю это за пять минут. Научилась. А вот попроси восстановить его, отвечу: я строить не умею, зови каменщика. Раньше нужны были деньги – мы делали налет на банк. А теперь? У самих себя не будешь ведь конфисковывать деньги, правда?" [18]
Строить революционеры не умеют, денег у них нет, но берут на себя ответственность осчастливить весь мир.
Здесь мы немного отвлеклись, чтобы нагляднее покачать испорченность мыслительного аппарата идеологов революции в некоторых вещах.
Что же касается диктатуры, то утверждать, что сущность диктатуры пролетариата – не в насилии, может только человек с недостаточно ясными представлениями о логике, кроме того – явно не марксист. "Марксист лишь тот, кто распространяет признание борьбы классов до признания диктатуры пролетариата". [19] Но какая борьба может быть без насилия?
Диктатура пролетариата рождена насилием, [20] питается насилием, сама есть насилие и проявляется в насилии... Назови ее как угодно, хоть "диктатура по-супер-новому", а суть явления останется прежней. Советским идеологам, поэтому, приходится прибегать ко лжи, явной клевете на историю, к искусной маске на историческую действительность, казуистике и словоблудию.
Для революционеров всех толков насилие является наивысшим авторитетом во всех вопросах. Революция, по утверждению Энгельса, которая, как мы сказали, наиболее выразительно проявляется в насилии, несомненно, есть самая авторитетная вещь, какая только возможна. Революция есть акт, в котором часть населения навязывает свою волю другой части посредством ружей, штыков, пушек, т.е. средств чрезвычайно авторитетных; и если победившая партия не хочет потерять плоды своих усилий, она должна удерживать свое господство посредством того страха, который внушает реакционерам ее оружие. [21] Как видим, Энгельс весьма правдиво обрисовал кровавый облик революции.
Революционеры с самого начала видели выход из существовавшего в царской России положения в революции именно кровавой.
"Мы не страшимся ее, хотя и знаем, что прольется река крови, что погибнут, может быть, и невинные жертвы; мы предвидим все это и все-таки приветствуем ее наступление", – сказано в одном революционном документе. [22]
В бакунинском "Катехизисе революционера" еще более четко обрисован этот кровавый облик революционера. В глубине своего существа, не на словах только, а на деле (революционер) разорвал всякую связь... со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями и нравственностью этого мира. Он для него враг беспощадный... И если бы он продолжал жить в нем, то для того только, чтобы его вернее разрушить. [23]
Революционер отказывается от мировой науки. Он изучает денно и нощно живую науку – разрушение.
Суровый для себя, революционер должен быть суровым и для Других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности должны быть задавлены в нем единою холодной страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение – успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель – беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно к этой цели, он должен быть готов и сам погубить своими руками все, что мешает ее достижению. [24]
Он не революционер, если ему чего-нибудь жаль в этом мире. Все и вся должны быть ему равно ненавистны. Тем хуже для него, если у него есть в обществе родственники, дружеские или любовные отношения. Он не может и не должен останавливаться перед истреблением всего, что может помешать ходу всеочищающего разрушения.
– А если это шедевры архитектуры или живописи, случайно оказавшиеся в поле схватки?
Вопрос для революционера бессмысленный. Тут людей жалеть не приходится, а не то что каких-то каменных дурачеств подлого прошлого. Их даже, если не помешают, следует так разрушить, чтобы никакой и памяти не осталось об эксплуатации обманутых и рабов. [25]
Население революционеры делят по спискам на пять категорий. Это по порядку их вредности делу "очищающего разрушения". С тем, чтобы первые номера были убраны со сцены ранее последующих. И единственный принцип при составлении списков – это польза, которая принесется революционному делу от смерти того или иного человека.
Первая категория – это те, чья внезапная и насильственная смерть потрясет, как гальваническим током, всю страну и правительства, наводя на него страх и лишая его умных и энергичных деятелей.
Вторая категория – список тех, кто совершает поступки зверские, помогая своими действиями и распоряжениями довести народ до неотвратимого бунта. Этим революционеры даруют жизнь (но временно!) ради невольной помощи их делу.
Третья категория – это все остальные "высокопоставленные скоты", те, кто пользуются по своему положению связями, влиянием, силою, богатством, известностью. Их надо опутать, прибрать к рукам, вызнать слабости и грязные тайны, так скомпрометировать их, чтобы они, как рабы, как веревочные куклы
Результатом будет бесследная гибель большинства и революционное созревание оставшихся немногих. [26]
Ну, чем это хуже фашистской философии?!
Революционеры всеми силами способствуют развитию и усугублению тех бед и зол, которые должны побудить к восстанию массы. [27]
Бакунин даже древние слова Гиппократа, относящиеся к исцелению страждущих, делает многозначительным эпиграфом к прокламации, призывающей к разрушению, – слова о том, что огонь – последнее и самое целительное средство.
Он призывает огонь на Россию. А для пущей удачливости советует соединиться с разбойниками.
А во имя чего? Во имя одного и того же: "Мы должны отдаться безраздельно разрушению, постоянному, безостановочному".
Революционеры, как гомункулусы, все на одно лицо.
Ведь посмотрите: явилась французская революция, и тут же явились миру все гнусности, беспорядки и насилия революционного правительства. Повсюду произошел взрыв негодования и отвращения против французских "демократических" учреждений. Но...
Народ надо держать в узде. Никакой мягкотелости. Диктатура...
В петроградских и московских газетах в 1918 году широко публиковалась статья Ленина, показывающая его личную, тем самым и вообще революционную большевистскую, позицию на этот счет.
Диктатурой пролетариата, как она осуществлялась до тех пор, Ленин определенно недоволен. Советская власть, по его словам, до тех пор более походила на кисель, чем на железо. Чтобы придать ей твердость железа, Ленин не видит другого исхода, кроме личной диктатуры. Видите, как легко аморфная "диктатура пролетариата" переходит в личную диктатуру?
– Как может быть обеспечено строжайшее единство воли, составляющее необходимое условие всякой твердой власти? – спрашивает Ленин и дает на этот вопрос такой ответ:
– Подчинением воли тысяч воле одного. Это подчинение может, при идеальной сознательности и дисциплинированности участников общей работы, напомнить больше мягкое руководство дирижера. Но оно может принимать и резкие формы диктаторства, – если нет идеальной дисциплинированности и сознательности. Но так или иначе, беспрекословное подчинение единой воле для... успеха процессов работы, организованной по типу крупной машинной индустрии, безусловно необходимо.
Так как "идеальной сознательности" (увы!) в наличии не имеется, то вывод ясен: без "резких форм диктаторства" не обойтись. [28]
...Среди серых зданий-развалюх – аккуратный белый особняк. "Что это такое? "... Ну, разумеется, это то, чем только интересуются в царстве "трудящихся"... Это – штаб, т.е. место, где разрабатываются способы, как принудить 150 миллионов народа (исходя из численности населения молодой советской республики – В.С.) трудиться не покладая рук, для того, чтобы 150 тысяч бездельников, именующих себя "пролетариатом" (это так называемые партийные работники – В.С.) могли бы ничего не делать. Этот строй, как известно, называется "диктатурой пролетариата". [29] При всей общей антисоветской настроенности, как глубоко прав Шульгин в этих словах.
И никто не обратил внимания на то, что все наши преобразователи и революционеры видели в народе и стране только известный объект, известную данность, над которой они производили свой страшный опыт. Притом, какая удивительная самоуверенность! Во имя какой-то туманной, "высшей и безусловной" цели требовалось производить эти опыты обязательно и принудительно!!!
Как производить их – в этом сами-преобразователи несогласны: сколько голов, столько систем и приемов. В одном только сходятся: в твердом намерении неумолимо действовать на мысль, сознание. [30]
Напрасно возражают им слабые голоса, что у человека не только ум, что у него есть душа, что именно в сердце у него та крепость, на которой ему надо строить всю свою жизнь.
Но нет, они все свое внимание обращают к мысли и вызывают ее к праздной, в сущности, деятельности в вопросах, давно уже решенных.
А спросили ли партийные руководители, спросили ли по настоящему, по совести, у народа, чего он сам для себя хочет, что он сам считает для себя благополучием? Нет, не спросили.
Огромный кусок мира – Россия – служит коммунистам в качестве объекта их неугомонных опытов на ярмарке партийного тщеславия. Вся эта "народная" партийная политика – не более, как игра "в народец".
Большевики пришли к народу с готовыми планами переустройства жизни, со своими собственными планами, а народ им был нужен не более как материал, из которого они могли бы лепить по этим планам "новый мир".
Чтобы не быть голословным, приведем две цитаты из сочинений Ленина, в которых только политический слепец не заметит отношения партии к народу, определяющееся утилитарными партийными запросами.
"Мы не можем строить власть, если такое наследие капиталистической культуры, как интеллигенция, не будет использовано (разрядка наша В.С.)". Эту мысль В. И. Ленин повторял неоднократно. [31] "Мы", в данном случае – явно не интеллигенция. Интеллигенция – миллионы людей – нужна тем, кто скрывается за этим "мы" только для того, чтобы ее использовать.
Ну, помимо интеллигенции, есть еще классы. Крестьянство, например.
К весне 1921 года, по определению В. И. Ленина налицо было "недовольство громадной части крестьянства". [32] Имеется в виду недовольство политикой военного коммунизма начала 20-х годов
Спустя некоторое время. "Крестьянство находится теперь в таком состоянии, что нам не приходится опасаться с его стороны какого-нибудь движения против нас". [33] Очевидно, что и здесь "мы" и "нас" ничего общего не имеют с народом.
На протяжении истории человечества кто только не выступал от имени "трудовых масс", и кто только не являлся их "благодетелями". Теперь вот – коммунисты, которые по словам их вождя, в народе видят скорее оппозиционную силу, чем союзника...
Революция, на фундаменте которой строится социализм, тем опаснее, что ее горькая пилюля густо позолочена, что она к несчастному народу приходит под видом "друга", "избавителя". Революция, однако, не такой уж "платонический бессребреник", а требует для себя за труды "мзды".
Что же она требует? – Очень многого. Она требует, во-первых, жертв телом и кровью. Революция стремится к насильственному перевороту существующего строя, а такие перевороты немыслимы без крови. Революция начертала на своем знамени: "История человечества есть история классовой борьбы". Для нее грубый материализм, требование желудка – единственный фактор истории, почти исключительный кодекс жизни. В какую бы форму ни выкристаллизовывалась революция – национальную или интернациональную она одинаково гибельна. [34]
Революция – это разрушение, разложение... вражда... борьба одного класса против другого. [35]
Революция наполнена безумствами. Она умеет разрушать, а не созидать, умеет вырывать с корнем, но не сеять. [36]
Высшая справедливость, на завоевание которой большевики скликали народ фабричными гудками и которую завоевывали, перетягивая через трупы своих же русских собратьев, оказалась грудой обломков, хаосом, где бродит оглушенный человек. "Жажду" – вот что испытывает он, хотя и не находит в себе смелости сказать это вслух. "Жажду", потому что большевики выпили из его души последнюю каплю божественной влаги.