Текст книги "Комендант Освенцима. Автобиографические записки Рудольфа Гесса"

Автор книги: Рудольф Гесс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

РФСС не наказал болтунов прямо. Они только получили от него личные предостережения и наставления. Однако по службе их больше не повышали, и до конца войны они так и пробегали в чинах обер– или гауптштурмфюреров. Кроме того, им до конца войны пришлось оставаться в ведомствах Инспекции КЛ. Они тяжело это переносили, однако научились молчать и с одержимостью исполнять свой долг.

С началом войны в КЛ пригодные к несению военной службы заключенные также были освидетельствованы медицинскими комиссиями при командовании призывных округов. О найденных пригодными сообщалось в гестапо или в государственную службу криминальной полиции, а эти ведомства освобождали их от военной службы или, наоборот, оставляли их за собой. В Заксенхаузене содержалось множество исследователей Библии. Все они отказались от военной службы и за это были приговорены рейхсфюрером СС к смерти как уклоняющиеся от военной службы[48]48
  48 О казнях в концлагерях исследователей Библии, которые отказывались от военной службы, см.: Eugen Kogon. Der SS-Staat. – München 1946, S. 211f; а также Nürnbg. Dok. NG-190.


[Закрыть]. Их расстреливали перед строем заключенных шутцхафтлагеря. За исследователями Библии следовало наблюдать в первую очередь. Я уже видел достаточно много религиозных фанатиков в местах паломничества, в монастырях, в Палестине, на дороге в Хиджаз, в Ираке, в Армении: католиков, православных, мусульман, шиитов и суннитов. Но исследователи Библии в Заксенхаузене, особенно двое из них, превзошли всех, кого я видел прежде. Это два особенно фанатичных исследователя Библии отказывались от всего, что имело хоть какое-то отношение к военной службе. Они не становились по стойке «смирно», то есть не ставили пятки вместе, не вытягивали руки по швам, не снимали шапки. Они говорили, что таких почестей достоин только Иегова, но не люди. Для них не существовало начальства, они признавали единственным начальником только Иегову. Обоих пришлось изъять из блока исследователей Библии и водворить в помещение камерного типа, поскольку они постоянно подстрекали других исследователей Библии к такому же поведению. Айке много раз приговаривал их к телесным наказаниям за нарушение дисциплины. Они выносили наказания настолько страстно, что трудно было поверить своим глазам. Они казались какими-то извращенцами. Они просили коменданта о дальнейших наказаниях, чтобы пуще прежнего свидетельствовать о своей идее, об Иегове. После медицинского освидетельствования, которого они ждали как никакие другие заключенные, и от которого они категорически отказались, – отказались даже подписываться под бумагой военного ведомства, – РФСС также приговорил их к смерти. Когда им об этом сообщили, они были вне себя от радости, они не могли дождаться часа экзекуции. Снова и снова они заламывали руки, с восторгом смотрели на небо и непрерывно кричали: «Скоро мы будем у Иеговы, какое счастье, что мы избраны для этого». Еще за несколько дней до того они присутствовали при экзекуции их братьев по вере, где их едва можно было удержать. Они хотели быть расстреляными вместе с ними. Едва ли таких одержимых можно было найти где-либо еще. К своей экзекуции они бежали чуть ли не рысью. Они стояли у деревянной стены пулеуловителя с просветленными, восторженными лицами, на которых уже не было ничего земного. Такими я представлял первых мучеников-христиан, которые ожидали растерзания дикими зверями на арене. Они шли на смерть с совершенно светлыми лицами, подняв кверху глаза, сложив руки в молитве, с высоко поднятыми головами. Все, кто видели эту смерть, были ошеломлены. Смущена была даже команда исполнителей.

Из-за мученической смерти единоверцев исследователи Библии стали еще более одержимы своей верой свидетелей Иеговы. Многие из давших подписку о том, что они больше не будут агитировать за свою веру, – а такая расписка могла бы содействовать их освобождению, – взяли свои обещания назад, предпочитая и дальше страдать за Иегову.

Сами по себе исследователи Библии в обычной жизни были спокойными, прилежными и общительными людьми, всегда готовыми прийти другому на помощь – как мужчины, так и женщины. В основном они были ремесленниками, много среди них было и крестьян из Восточной Пруссии. В мирное время, пока они ограничивались собраниями для молебнов, богослужениями и братскими встречами, они были для государства неопасны и безобидны. Но с 1937 агитация этой секты стала более ощутимой; к тому же стали задерживать ее функционеров, пойманных на сознательном и усердном распространении идей исследователей Библии с тем чтобы подорвать оборонительную волю народа с религиозной стороны. С началом войны также стало ясно, какая теперь существовала бы опасность, если бы начиная с 1937, не стали сажать активных функционеров и фанатичных исследователей Библии; так был положен конец агитации свидетелей Иеговы[49]49
  49 О начавшихся в 1937 усиленных акциях гестапо против исследователей Библии см., среди пр. циркулярное письмо Государственной тайной полиции от 5.8.1937 (IMG, XXXV, D-84); а также: Eugen Kogon, там же, с. 17.


[Закрыть]. В лагере исследователи Библии зарекомендовали себя как прилежные, надежные работники, которых можно было к тому же выпускать без конвоя. Ведь они хотели пострадать в заточении за Иегову. Однако они самым категорическим образом отказывались от всего, что относилось к армии, к войне. Так, например, в Равенсбрюке исследовательницы Библии отказались делать индивидуальные пакеты первой помощи. Фанатички отказывались выходить на построение, они давали сосчитать себя только в неупорядоченной толпе.

Вероятно, арестованные исследователи Библии были членами Международного союза исследователей Библии. Однако об организации своего сообщества они на самом деле ничего не знали. Напрямую им были известны функционеры, которые раздавали им тексты, проводили собрания, на которых изучалась Библия. Они и не подозревали, в каких политических целях использовался их религиозный фанатизм. Когда им об этом рассказывали, они только смеялись. Они не могли этого понять. Они только следовали призыву Иеговы и были ему верны. Иегова говорил с ними через мысли, через лица, через Библию, – если ее правильно читать, – через проповеди и письма их сообщества. Всё это была сущая правда, которую нечего было и исследовать. Пострадать за Иегову, за его учение, и даже пойти за него на смерть было для них наиболее желанным. Они считали, что таким образом войдут в число избранных свидетелей Иеговы. Так они относились и к заточению, к водворению в КЛ. Они охотно брали на себя все лишения. Они трогательно, в духе братской любви к ближнему, заботились друг о друге и помогали друг другу везде, где только было возможно.

Однако бывали многочисленные случаи, когда исследователи Библии добровольно заявляли об «отречении», как назывался этот поступок у бифо[50]50
  50 Принятое у эсэсовских бюрократов сокращенное название для такой категории заключенных, как исследователи Библии. Ср.: Aso = Asoziale, BV = Berufsverbrecher.


[Закрыть]. Они давали подписку о том, что отказываются от Международного союза исследователей Библии, будут признавать и выполнять все законы и распоряжения государства, и что больше не будут вербовать новых свидетелей Иеговы. На основании этого отказа от МСИБ бифо, по истечении определенного срока, а в более поздние годы тотчас же освобождались. Изначально же РФСС хотел, наблюдая за содержавшимися в заключении после данной ими подписки, проверить, действительно ли их отказ стал настоящим и отказались ли они в результате подлинных убеждений. За свой отказ от Иеговы отщепенцы сурово отторгались своими «братьями». И многие, особенно женщины, из-за угрызений совести отказывались от своих подписок. Продолжительное моральное давление на них было слишком сильным. Подорвать веру исследователей Библии было совершенно невозможно; даже так называемые отказчики непременно желали сохранять верность Иегове и после того, как они отказывались от своих общин. Если кому-то из бифо указывали на противоречие в их учении, в Библии, они просто заявляли, что это результат человеческого восприятия; у Иеговы же нет противоречий, он и его учение непогрешимы.

Гиммлер, а также Айке постоянно, при каждой возможности использовали этот религиозный фанатизм исследователей Библии в качестве примера. Так же фанатично и непоколебимо, как верят исследователи Библии в Иегову, должны верить эсэсовцы в идеи национал-социализма, в Адольфа Гитлера. Только если эсэсовцы станут такими же фанатиками своего мировоззрения, государству Адольфа Гитлера будет обеспечена прочность. Мировоззрение может быть выстрадано и упрочено только фанатиками, осознанно отказавшимися от своего «Я» ради идеи.

Я должен еще раз вспомнить об экзекуциях в Заксенхаузене времен начала войны. До чего же различным было поведение идущих на смерть!

Исследователи Библии были по-своему довольны; они испытывали, можно сказать, блаженное настроение, непоколебимую веру в то, что теперь смогут войти в царство Иеговы. Отказчики от военной службы и саботажники твердо и спокойно принимали неизбежное, свою судьбу. Профессиональные преступники, по-настоящему антиобщественные элементы вели себя либо цинично-молодцевато, но внутренне содрогаясь перед великим неизвестным, либо буйствовали или скулили, умоляя позвать священника.

Вот два наглядных примера. Братьев Засс при облаве схватили в Дании и, согласно международным соглашениям, выдали Германии. Оба были известными всему миру грабителями, специалистами по взломам сейфов, оба не раз совершали побеги из-под стражи. Они имели множество судимостей, но ни разу не отбыли наказания полностью, поскольку им всегда удавалось бежать. Никакие меры предосторожности в отношении этих преступников не были действенными, они всегда находили лазейки. Их последней блестящей «работой» стало ограбление в крупном берлинском банке хранилища, оснащенного самыми современными средствами охраны. Из могилы на кладбище, расположенном рядом с банком, они под улицей совершили подкоп и, несмотря на все системы сигнализации, спокойно пробрались в подвал банка. Им удалось вынести оттуда огромные суммы денег, золото, иностранную валюту и украшения. Похищенное они хранили в разных могилах. Из этого «банка» они время от времени забирали деньги для своих нужд, пока их не схватили.

Оба эти криминальные знаменитости после выдачи были приговорены берлинским судом соответственно к двенадцати и к десяти годам тюрьмы. По немецким законам это были самые суровые меры наказания. Через два дня после вынесения приговора РФСС, на основании своих особых полномочий, велел доставить обоих из следственной тюрьмы в Заксенхаузен. Их следовало немедленно и без предупреждения расстрелять[51]51
  51 Описанная здесь Гессом казнь братьев Засс была лишь одним из целого ряда случаев, когда гестапо, с начала войны, расстреливало уголовников, саботажников и др. без всяких судебных действий или даже вопреки вынесенным приговорам судов. При совершении таких мероприятий, которые исполнялись без ведома и даже без последующего уведомления органов правосудия, Гиммлер и шеф РСХА группенфюрер СС Гейдрих пользовались полным согласием и покровительством Гитлера. Протесты тогдашнего имперского министра юстиции д-ра Гюртнера против таких незаконных действий полиции, изложенные в его записке от 28.9.1939, Гитлер вернул с замечаниями, в которых он сообщал, что сам распорядился об упомянутых расстрелах, и что он не сможет в будущем отказаться от поручения гестапо совершать отдельные расстрелы, поскольку суды «не успевают за особыми условиями войны». (см.: Vjh. f. Zeitgesch. 4. (1958): Zur Perversion der Strafjustiz im Dritten Reich).


[Закрыть]. Их на машине отвезли в песчаный карьер промышленной зоны. Чиновники, которые доставили братьев Засс, сказали, что те всю дорогу вели себя довольно нагло и развязно, и интересовались, куда же их везут. На месте экзекуции я зачитал им приказ о расстреле. Они тут же принялись кричать: «Это никуда не годится, что вы себе позволяете? Мы хотим видеть попа» и так далее. Они никак не хотели стоять у столба, и я был вынужден привязать их. Они сопротивлялись изо всех сил. Я был чрезвычайно рад, отдав приказ стрелять[52]52
  52 В связи с расстрелом, вопреки приговору суда, братьев Засс, в прессе впоследствии появились предположения о том, что они были застрелены при попытке оказать сопротивление. (См. доклад президента Ганзейского Высшего земельного суда д-ра Ротенбергера в Государственное министерство юстиции от 28.3.1940 (Nürnbg. Dok. NG-390).


[Закрыть].

Один многократно наказанный половой преступник заманил в Берлине восемнадцатилетнюю девушку в переднюю, изнасиловал там, а потом задушил. Суд приговорил его к 15 годам тюрьмы. В тот же день его доставили в Заксенхаузен для экзекуции. Я и сейчас вижу, как его выводят из машины по прибытии в промзону. Циничная ухмылка, распутный вид, опустившийся, раньше времени постаревший малый, типичный асоциал. Этого закоренелого преступника РФСС велел казнить без промедления. Когда я сообщил ему о расстреле, он стал бледно-желтым, начал завывать, скулить и буйствовать. При этом он молил о пощаде – отвратительная картина. Его я тоже распорядился привязать к столбу.

Испытывал ли этот безнравственный субъект страх перед «загробной жизнью»? Иначе я не могу объяснить его поведение.

Перед Олимпиадой в Германии не только очистили улицы от нищих и бродяг, которых отправили на воспитание в работные дома или в КЛ, но освободили также города и курорты от слишком большого количества проституток и гомосексуалистов.[53]53
  53 Ср. с показаниями, равными данным под присягой Матиаса Лекса в: IMG, XXXI, PS-2928, S. 299.


[Закрыть] Им следовало приобщиться в КЛ к полезному труду.

Уже в Дахау, где количество гомосексуалистов, в отличие от Заксенхаузена, не было большим, они представляли собой проблему для лагеря. Комендант и шутцхафтлагерфюрер считали, что наиболее целесообразно распределять их по всем помещениям всего лагеря. Я придерживался противоположного мнения, потому что достаточно хорошо познакомился с ними в тюрьме. Прошло не так много времени, как из всех блоков стали приходить донесения о гомосексуальных связях. Наказания ничего не меняли. Эпидемия началась.

По моему предложению всех гомосексуалистов собрали вместе. Они получили штубенэльтесте, который умел обращаться с ними. Их стали выводить на работу отдельно от других заключенных. Например, они долго таскали дорожный каток[54]54
  54 Одна из самых тяжелых работ, на которые обрекались заключенные в первые годы существования концлагеря Дахау, состояла в таскании железного, высотой в человеческий рост, катка, которым укатывали построенные заключенными лагерные дороги (см. «Konzentrationslager. Ein Appel an das Gewissen der Welt». = Berichte ehemaliger Häftlinge aus Dachau. – Karlsbad 1934, S. 80).


[Закрыть]. Некоторых заключенных других категорий, также предавшихся пороку, перевели к ним.

С эпидемией было покончено одним ударом. Если же время от времени где-то доходило до этих противоестественных связей, это были единичные случаи. В их помещениях за ними наблюдали так строго, что ни о каких половых сношениях… [55]55
  55 Следующие три рукописных страницы (полтора листа) опущены. В них Гесс свидетельствует о крайне ненормальном заключенном, безудержно предававшемся своей страсти, который через несколько недель после водворения в концлагерь физически опустился и умер. Описание Гессом этого единичного случая, – он сообщает, что личный интерес к этой истории проявил и Гиммлер, – с исторической точки зрения малоинтересно. Избыточность отвратительных донельзя подробностей этой части рукописи представляет, скорее, в верном свете самого автора. Это же отчасти касается и последующего описания.


[Закрыть]

В Заксенхаузене гомосексуалистов с самого начала поместили в особый блок. Трудоиспользовались они также отдельно от других заключенных. Они работали в глиняном карьере большого кирпичного завода. Это была тяжелая работа и каждый должен был выполнить определенную норму. Они зависели от всех воздействий погоды, ведь ежедневно следовало отправлять определенное количество составов с глиной. Обжиг нельзя было прекращать из-за отсутствия материала. Поэтому им приходилось работать в любую погоду, все равно, летом или зимой.

Действие тяжелой работы, под которым они снова должны были стать «нормальными», было разным в зависимости от разных характеров гомосексуалистов. Наиболее целесообразным и явно действенным оказывалось влияние труда на «штрих-мальчиков». Так на берлинском жаргоне назывались мужчины-проститутки, которые хотели бы получать легкие деньги, чураясь при этом даже самой легкой работы. Сами они ни в коем случае не признавали себя гомосексуалистами; для них это был только промысел. Этот тип суровая лагерная жизнь и грубая работа воспитывали быстро. В большинстве своем они прилежно трудились и старались не выделяться, чтобы их поскорее выпустили. Они избегали общения с действительно порочными заключенными, желая тем самым дать понять, что они на самом деле не имели с гомосексуалистами ничего общего.

Множество перевоспитанных таким образом могло выйти на свободу и не возвращаться назад. Такой урок был достаточно действенным, тем более что его усваивали в основном молодые парни. Часть ставших гомосексуалистами в силу предрасположенности к нему, – пересыщенные множеством наслаждений с женщинами, и искавшие новых наслаждений в своей паразитической жизни, – тоже могли быть перевоспитаны и избавлены от их порока. Но только не павшие в силу своей глубокой предрасположенности. Эти причислялись к настоящим гомосексуалистам, которые, однако, имелись лишь в немногих экземплярах.

Тут не могли помочь ни еще более тяжелая работа, ни еще более строгий надзор. Они бросались в объятия везде, где только находили такую возможность. Будучи настолько распущенными телесно, они заходили в своем пороке дальше. Их было легко распознать. Девичьим жеманством и манерностью, слащавой манерой говорить и вообще слишком любвеобильным поведением по отношению к единомышленникам или к равным образом настроенным они отличались от тех, которые повернулись к пороку спиной, которые хотели освободиться от него, чье выздоровление при бдительном надзоре было поступательным.

В то время как настроенные на отказ, нашедшие для этого силу воли выносили самую тяжелую работу, остальные, в зависимости от телосложения, медленно опускались на дно. Не имея возможности или желания расстаться с пороком, они знали, что никогда больше не станут свободными. Это, сильнейшее психическое давление на эти в основном нежные натуры ускоряло физическую гибель. Если к этому присоединялась утрата «друга» из-за болезни или даже смерти, гибель можно было считать неизбежной. Многие совершали самоубийства. «Друг» означал для этих натур в их положении всё. Было множество случаев, когда два друга вместе шли на смерть.

В 1944 РФСС приказал провести в Равенсбрюке «отказ». К гомосексуалистам, в выздоровлении которых оставались сомнения, во время работы незаметно приводили девок и наблюдали за ними. Девки получали задание: незаметно приблизиться к гомосексуалистам и соблазнить их. Исправившиеся тотчас же пользовались возможностью, особо приглашать их не приходилось. Неизлечимые вообще не обращали на женщин внимания. Если же девки сближались с ними слишком навязчиво, они с омерзением отворачивались.

После этой процедуры кандидатам на освобождение снова предоставлялась возможность равнополых связей. Почти все с презрением отклоняли домогательства настоящих гомосексуалистов. Однако бывали и крайние случаи, когда использовались обе возможности. Можно ли их назвать бисексуальными – этот вопрос я так и не решил.

Во всяком случае, мне было очень интересно понаблюдать за жизнью и поступками гомосексуалистов в заключении.

В Заксенхаузене содержался целый ряд видных личностей, а также несколько особых заключенных. «Видными» назывались заключенные, которые прежде играли роль в публичной жизни. В большинстве своем они были политическими заключенными среди других заключенных той же категории, и не имели особых льгот. С началом войны их количество значительно умножилось из-за повторных арестов бывших функционеров КПГ и СПГ[56]56
  56 3.9.1939 шефом РСХА группенфюрером СС Гейдрихом, при согласии Гитлера и Гиммлера, был издан циркуляр для подразделений гестапо об «Основных положениях внутригосударственной безопасности во время войны», которым предписывались усиленные меры против так наз. врагов государства, саботажников и т. д. (ср. Nürnbg. Dok. NO-2263). Уже в июне 1939 Гейдрих приказал подготовить список оставленных в Германии на свободе «главных лиц системного времени». Первой категорией этого списка были «марксисты-коммунисты» (Nürnbg. Dok. PS-1430).


[Закрыть].

Особыми заключенным были заключенные, которых отдельно доставили в КЛ или разместили возле КЛ по известным гестапо причинам, которые не могли встречаться с другими заключенными, о месте содержания которых, да и вообще об их аресте не должен был знать ни один непосвященный. Перед войной их было совсем немного, во время войны их количество сильно возросло.

Позднее я вернусь к этому вопросу.

В 1939 в Заксенхаузен были водворены также чешские профессора и студенты[57]57
  57 Параллельно с акцией в Старом рейхе, в результате которой многие граждане были арестованы как подозрительные лица, крупная волна арестов прошла также в «протекторате Богемия и Моравия». При этом гестапо арестовало около 8000 чехов. Через два с половиной месяца, в середине ноября 1939 была проведена новая серия арестов. Ее вызвала студенческая демонстрация в Праге. Гестапо арестовало несколько сотен чешских студентов и отправило их в концентрационный лагерь Заксенхаузен/Ораниенбург. Большинство из них до 1941 года было выпущено. Ср. также: IMG XVI, S. 725 ff. (Aussage Neuraths v. 24.7.1946), а также Nürnbg. Dok. NG-1113 и PS-3771; а также: Hans Steinberg: Deutschland und das Protektorat Böhmen und Mähren. Phil. Diss. (Masch.-Schr.) – Göttingen 1953, S. 89 ff.


[Закрыть] и польские профессора из Кракова. В лагере их поместили в отдельный блок. Насколько я могу припомнить, их нельзя было выводить на работу, не предусматривалось в их отношении и особое обращение.

Через несколько недель краковских профессоров выпустили, потому что многие немецкие профессора через Геринга просили об их освобождении фюрера[58]58
  58 По поводу краковских профессоров бывший генерал-губернатор д-р Ганс Франк сделал 18.4.1946 перед Нюрнбергским Международным военным трибуналом следующее заявление: «7 ноября 1939 я прибыл в Краков. 5 ноября 1939, перед моим прибытием, SS и полиция, как я потом выяснил, созвали краковских профессоров на заседание, а затем эти люди, в том числе достопочтенные старцы, были арестованы и увезены в какой-то лагерь; думаю, это был Ораниенбург. Я получил сообщение об этом. Вопреки тому, что записано в моем дневнике, я хотел бы заявить под присягой, что не обрел покоя до тех пор, пока последний из этих профессоров, которого я еще мог найти, не был освобожден в марте 1940» (IMG, XII, S. 30/31).


[Закрыть]. Как помню, это были около 100 преподавателей высших школ. Сам я видел их только при поступлении, но за время их содержания ничего о них не слышал.

Но на одном спецзаключенном я должен остановиться отдельно, поскольку его поведение в лагере было необычным, что я мог наблюдать во всех подробностях. Это был евангелический пастор Нимёллер. Во время мировой войны он был известным командиром. После войны он стал пастором. Немецкая евангелическая церковь была расколота на множество групп. Самую значительную из них, Исповедующую церковь, возглавлял Нимёллер.

Фюрер желал видеть евангелическую церковь единой и сплоченной. Он назначил евангелического рейхс-епископа. Но многие из евангелических групп его не признали и подвергли ожесточенным нападкам. В том числе Нимёллер.

У него был приход в берлинском предместье Далем. В этом приходе собралась вся берлинско-потсдамская реакция, все старые кайзеровские их превосходительства и несогласные с национал-социалистическим государственным строем. Нимёллер проповедовал сопротивление и это привело к его аресту [59]59
  59 Мартин Нимёллер был арестован 1 июля 1937. 2 марта 1938 Особый суд II Берлин-Моабит приговорил его к семи месяцам тюремного заключения – к сроку, который он уже провел в следственной тюрьме. Однако на свободу Нимёллер не вышел. После объявления ему приговора гестапо вывезло его из следственной тюрьмы и доставило в концлагерь Заксенхаузен (в порядке так наз. «профилактического ареста»). Ср. также: Vjh. f. Zeitgesch. 4 (1956), H. 3, S. 307 ff.


[Закрыть]. Он содержался в помещении камерного типа Заксенхаузена и имел все возможные поблажки режима. Он мог писать своей жене так часто, как желал этого. Каждый месяц жена посещала его и приносила ему книги, табак и все продукты питания, которые он только мог пожелать. По своему желанию он мог гулять во дворе ПКТ. Имел он в своей камере и удобства. Короче, для него сделали всё, что только было возможно. Комендант был обязан постоянно заботиться о нем и справляться о его желаниях.

Фюрер был заинтересован в том, чтобы Нимёллер отказался от сопротивления. Чтобы поговорить с Н., в Заксенхаузен приезжали знатные персоны, в том числе его давний военно-морской шеф и приверженец Исповедующей церкви адмирал Ланс. Но всё было напрасно. Н. продолжал настаивать на том, что никакое государство не имеет права вмешиваться в церковные законы, а тем более издавать их. Это должно быть исключительно делом церковных общин.

Исповедующая церковь пользовалась успехом, Н. стал ее мучеником. Его жена продолжала действовать вполне в его духе. Я точно знаю об этом, поскольку читал всю его почту и был свидетелем посещений, проходивших у коменданта. В 1938 Н. написал главнокомандующему военно-морскими силами гросс-адмиралу Рёдеру, что отказывается от права носить форму флотского офицера, поскольку не согласен с государством, которому служит этот флот.

Когда разразилась война, он объявил себя добровольцем и попросил назначить его командиром подводной лодки. Однако фюрер отклонил его просьбу – ведь он не хотел носить форму национал-социалистического государства. Со временем Н. принялся носиться со своим переходом в католическую церковь. Для этого он использовал самые странные доводы. Например, о согласовании важных вопросов своей Исповедующей церкви с католической церковью. Однако жена категорически отговаривала его. По-моему, своим переходом в католическую церковь он хотел добиться освобождения. Да и приверженцы ни за что не последовали бы за ним. Я часто, а также обстоятельно беседовал с Н. Он был готов к обсуждению любых жизненных вопросов, хорошо разбирался он и в вещах отвлеченных. Но как только доходило до разговора о церковных вопросах, он опускал железный занавес. Он упрямо держался за свое мнение и отвергал даже самую невинную критику того, на чем настаивал. Хотя, в силу готовности перейти в католическую церковь, он должен был и желать признания со стороны государства, как это произошло с католической церковью в результате конкордата… [60]60
  60 Далее Гесс сообщает о подробностях семейной жизни Нимёллера, которые опускаются как сугубо личные.


[Закрыть]

В 1941 по приказу РФСС все духовные лица были переведены в Дахау, и он отправился туда тоже. Я видел его там в 1944 в помещении камерного типа. Свободы передвижения у него там было еще больше. Он содержался вместе с Вурмом – бывшим евангелическим земельным епископом из Позена[61]61
  61 К размещенным выше запискам Гесса Вильгельм Нимёллер – брат Мартина Нимёллера и автор книги «Борьба и свидетельство Исповедующей церкви» – представил 8.3.1958, после консультаций с братом, Институту современной истории критические замечания, которые мы здесь и публикуем. Вильгельм Нимёллер пишет:
  «1. То, что в Далеме собиралась «реакция», конечно же, неверно. Положение вещей было таким, что количество образованных людей среди прихожан там было большим, чем во многих других общинах Берлина. То, что Шахт и Шверин показывались там во время богослужений, правда. Но словами «реакция» и «недовольство» нельзя описать феномен оживленной деятельности общины. Ведь эта оживленность просуществовала гораздо дольше национал-социализма. См. об этом мою книгу «Борьба и свидетельство Исповедующей церкви», стр. 197.
  2. Нимёллер никогда не проповедовал «сопротивление». Правильное название просто неизвестно национал-социалистам. Исповедующая церковь пыталась проповедовать то, что человек есть человек (даже по имени Гитлер), а Бог есть Бог. О том, что еврей тоже человек, Нимёллер действительно свидетельствовал.
  3. Нимёллер не мог писать настолько часто, насколько хотел. В целом он мог отправлять своей жене одно письмо два раза в месяц. Между тем случались и многомесячные «задержки писем». Весьма сомнительно, что Гесс когда-либо прочитал одно из писем Нимёллера, поскольку цензура находилась в ведении «политического отдела». Госпожа Нимёллер вообще не могла приносить книги в Заксенхаузен для своего мужа. Это было разрешено лишь в Дахау (с ограничениями), причем, разумеется, при строгой цензуре. Время прогулки Нимёллера в заключении было ограниченным; сначала на нее отводилось 20 минут, позже – один час. Только в Дахау стало иначе.
  4. Гесс описывает ситуацию так, как будто вопрос заключенному о его желаниях отражает нечто существенное при его положении. Я сам один раз (29.8.1938) посетил своего брата в Заксенхаузене и вынес оттуда иное впечатление. Комендант ни разу не справился о «желаниях» этого заключенного. Заключенный не мог припомнить, видел ли он его вообще. «Удобства» в камере заключенного – целиком выдумка Рудольфа Гесса.
  5. Гитлер не проявлял интереса вообще. Знатным посетителем был адмирал фон Ланс. Он пришел по собственной инициативе и хотел обязать Мартина Нимёллера больше не затрагивать «политические вопросы». Адмирал не принадлежал к Исповедующей церкви.
  6. Заявление Мартина Нимёллера датируется 7 сентября 1939. При этом речь не шла о просьбе «назначить его командиром подводной лодки». Фраза об отклонении Гитлером его просьбы – вымысел, как и его мотивировка. 27.9.1939 Кейтель лично написал «господину Нимёллеру в чине капитан-лейтенанта в отставке, Ораниенбург под Берлином, КЛ Заксенхаузен»: «На Ваше заявление от 7 сентября 1939 я, к сожалению, должен ответить, что привлечение на действительную военную службу не предусматривается. Хайль Гитлер! Кейтель, генерал-полковник». По моему мнению, уже отсюда вытекает и отказ в праве на ношение униформы.
  7. Нелепо утверждение, согласно которому Нимёллер хотел добиться освобождения путем перехода в католичество. Как известно, в Дахау сидело множество правоверных католиков. С ними втроем (в т. ч. с Нойхойслером) он находился с 1941. Он подробно, в течение многих лет, входил в суть учения католической церкви. Здесь речь идет целиком о вопросах веры, так и оставшихся недоступными для сознания Гесса.
  8. Смехотворна выдумка о том, что земельный епископ Вурм был в Дахау. Вюртембергский земельный епископ Вурм не был ни там, ни в Позене. Однажды, а именно в 1934, в Штутгарте, он находился под домашним арестом. В помещении камерного типа концлагеря Дахау Мартин Нимёллер был единственным евангелическим священником. Остальные священники содержались в бараке № 26, в «пасторском блоке». Вероятно, путаница возникла вследствие того, что во время пребывания Мартина Нимёллера в Заксенхаузене там находился и умер супериндентант Бурше, глава евангелической церкви Польши. Об этом, собственно, шутцхафтлагерфюреру Заксенхаузена следовало бы знать».


[Закрыть]. Физически он хорошо перенес все три года своего ареста. О его телесном благополучии всегда заботились достаточно, и уж конечно, никто и никогда его не обидел. С ним всегда обращались предупредительно.

В то время как Дахау был преимущественно красным, то есть там преобладали политзаключенные, Заксенхаузен был зеленым[62]62
  62 Зеленый был отличительным цветом для категории заключенных-уголовников, или «профессиональных преступников» – это название, как правило, в эсэсовской терминологии обозначалось сокращением «B.V.er». Каждый заключенный был обязан носить на одежде треугольник цвета своей категории, например, красный треугольник – политический заключенный, зеленый – уголовник, черный – «асоциальный» и т. д. (см. таблицу с изображениями маркировок заключенных у: Kogon, a. a. O., Anhang, а также Sehn, a. a. O., S. 49).


[Закрыть]. Соответствующая атмосфера царила и в лагере, при том, что важнейшие должности занимались политическими заключенными. В Дахау у заключенных существовал определенный корпоративный дух, который в Заксенхаузене отсутствовал полностью. Два главных цвета ожесточенно враждовали. Тем легче было лагерному начальству использовать эту вражду и натравливать их друг на друга.

Бегств[63]63
  63 Гесс пытается использовать невозможное в немецком языке множественное число слова «бегство». Дело здесь не в личной языковой оплошности Гесса. Такие же фальшивые словообразования содержатся в переписке служащих СС, занимавшихся побегами заключенных.


[Закрыть] тоже было больше по сравнению с Дахау. Они были, прежде всего, намного более изощренны и продуманы как при подготовке, так и при совершении.

Если и в Дахау побег был чрезвычайным происшествием, в Заксенхаузене он был событием еще более значительным благодаря присутствию Айке. Сирена еще продолжала завывать, когда Айке, если он присутствовал в Ораниенбурге, приезжал в лагерь. Он хотел немедленно узнать обо всех мельчайших подробностях побега, и настойчиво выявлял виновных, из-за невнимательности или халатности которых побег стал возможен. Цепь сторожевых постов стояла по три, а то и по четыре дня, если заключенный еще мог по-прежнему находиться в области поисков. Днем и ночью прочесывались и обыскивались все окрестности. В этом принимал участие каждый эсэсовец гарнизона. Офицеры, прежде всего комендант, шутцхафтлагерфюрер, дежурный офицер не имели ни единого спокойного часа – Айке постоянно спрашивал о результате поисков. Он считал, что нельзя было допустить ни одного удачного побега. В большинстве случаев сохранение цепи сторожевых постов приводило к успеху, и заключенного, где бы он ни спрятался, где бы ни окопался, находили. Но какой нагрузкой это было для лагеря! Людям приходилось оставаться на ногах по 16–20 часов. Заключенные должны были стоять до первой смены сторожевых постов. Пока продолжались поиски, нельзя было отправляться на работу, допускалась лишь деятельность жизненно необходимых хозяйств. Если какому-нибудь заключенному удавалось пробиться через цепь сторожевых постов, или если он убегал с командировки, для повторного захвата в действие вводились огромные силы и ресурсы. Должны были привлекаться все свободные силы СС и полиции. Велось наблюдение за вокзалами и улицами. Моторизированные части жандармерии, получавшие команды по радиосвязи, прочесывали улицы и дороги. На всех мостах через многочисленные реки окрестностей Ораниенбурга расставлялись посты. Предупреждались жители окрестностей. В большинстве своем они уже догадывались о происшедшем по звуку сирены. С помощью местного населения удалось схватить нескольких заключенных. Местные жители знали, что в лагере сидят в основном уголовники, и когда те бежали, обывателей охватывал страх. Они сообщали в лагерь или же поисковым отрядам обо всем подозрительном.

Когда беглеца ловили, его – по возможности в присутствии Айке – проводили в лагере перед строем заключенных. На шее у него висел огромный щит с надписью «Я снова здесь». При этом заключенный должен был бить в барабан, который на него тоже вешали. После прохода перед строем его наказывали 25 ударами палок и отправляли в штрафную роту.

Эсэсовец, который нашел или схватил его, отмечался приказом по части и получал внеочередной отпуск. Посторонние – полицейские или штатские – получили денежные подарки. Если благодаря своей бдительности, эсэсовец предотвращал побег, Айке поощрял его отпуском и повышал в чине. Айке хотел быть совершенно убежденным в том, что для предотвращения побегов делается всё, что для этого применяются все возможные средства.

Эсэсовец, допустивший побег, наказывался строго, какой бы ничтожной ни была его вина. Еще суровее наказывались заключенные, помогавшие при побеге.

Здесь я хотел бы описать несколько необычных побегов. Семеро опасных преступников сумели сделать подкоп из своего барака, стоявшего недалеко от проволочного ограждения. Они прорыли подземный ход под препятствиями и бежали в лес. Извлеченный грунт они прятали под полом барака, стоявшего на сваях, а лаз в подземный ход сделали под одной из кроватей. Они работали много ночей, и никто из соседей по бараку этого не заметил. Неделей позже один из наших блокфюреров встретил одного из бежавших вечером на улице Берлина и арестовал его. На допросе беглец выдал место, в котором прятались остальные, и всех удалось схватить.

Из глиняного карьера, несмотря на повышенные меры безопасности, достаточное количество постов и проволочные заграждения, удалось бежать одному гомосексуалисту. Не было никаких зацепок, которые помогли бы понять, каким образом он смог совершить побег. Выезжавшие поезда с глиной лично проверяли два эсэсовца и начальник команды. Работа огромных поисковых отрядов, многодневные поиски в окрестных лесах – всё это не принесло результата.

И только спустя 10 дней пришла телеграмма с пограничного поста Варнемюнде о том, что беглец доставлен туда рыбаками. Его привезли туда, чтобы он показал путь, которым бежал. Он готовился к побегу в течение многих недель, обдумывая все возможности. В конце концов, осталась только одна – отъезжающие вагоны с глиной. Он усердно работал, чем и отличился. Его назначили смазчиком вагонов и осмотрщиком рельс. Он долго наблюдал за процессом осмотра отъезжающих поездов. Каждый вагон осматривали сверху и снизу. Их отвозил дизельный локомотив, однако под машину никто не заглядывал, потому что она была закрыта жестью почти до рельс. Однако он заметил, что сзади локомотива лист жести закреплен плохо.

Когда поезд остановился для проверки, он забрался под локомотив, зацепился между колесных пар и так уехал. На ближайшем крутом повороте, где поезд сбавил скорость, он отцепился. Поезд проехал над беглецом, и он исчез в лесу. Ему было ясно, что бежать надо в северном направлении.

Вскоре побег обнаружили, и начальник команды позвонил в лагерь. Прежде всего в таких случаях моторизированные отряды занимали мосты. Когда заключенный подошел к Большому водному маршруту Берлин-Штеттин, он увидел, что мост занят. Он спрятался в дупле ивы, из которого мог видеть канал и мост. Я сам много раз проехал мимо этой ивы. Ночью он переплыл канал. Дальше он побежал, сторонясь деревень и дорог, в северном направлении. Он раздобыл гражданскую одежду в рабочем домике песчаного карьера. Питался он молоком коров, которых доил на пастбищах, и собранными в полях плодами. Так он прошел Мекленбург и добрался до Балтийского моря. Возле рыбацкой деревни ему удалось раздобыть стоявшую под парусом лодку, и на ней он поплыл в Данию.

Незадолго до входа в территориальные воды Дании он наткнулся на рыбаков, которые узнали его лодку. Рыбаки задержали его и, поскольку сразу заподозрили в нем беглеца, они отвезли его в Варнемюнде.

Один уголовник из Берлина работал маляром в домах эсэсовского поселка за пределами цепи охранных постов. Он завязал знакомство со служанкой жившего там врача и стал ходить в дом, где время от времени работал. Ни врач, ни его жена не заметили любовную связь своей служанки с заключенным. Однажды врач с женой на время уехали, а их служанка получила отпуск. Для уголовника это был подходящий случай.

Служанка оставила приоткрытым окно в подвале, через которое он забрался, когда узнал об отъезде хозяев. На верхнем этаже он снял одну из стенных панелей и под скатом крыши оборудовал для себя тайник. В деревянной стене он просверлил дыру, через которую ему было видно цепь сторожевых постов и большую часть поселка. Он запасся провизией и питьем. На всякий случай у него был при себе и пистолет. Когда зазвучала сирена, он спрятался в укрытии, подтащил к стенной панели мебель и затаился.

Во время поисков обследовались также дома поселка. Я сам в первый день поисков был в упомянутом доме, потому что он, тогда покинутый хозяевами, показался мне подозрительным. Но я не нашел там ничего подозрительного. Был я и в комнате, где под скатом крыши в этот момент сидел уголовник, державший снятый с предохранителя пистолет.

Позднее он сказал, что обязательно выстрелил бы, если бы его тогда нашли. Он хотел бежать, поскольку дело по обвинению в убийстве, много лет назад приостановленное, получило новый ход после того, как его из гомосексуальной ревности выдал сообщник в лагере.

Цепь сторожевых постов простояла четыре дня. На пятый день он с первым утренним поездом уехал в Берлин. Он переоделся в костюм врача из его гардероба, и проводил время в пиршествах, забираясь в его кладовую и кухню. Об этом свидетельствовало множество опустошенных бутылок из-под ликера и вина. Он прихватил с собой два тяжелых чемодана с серебром, бельем, фотоаппаратами и другими дорогими предметами. Время, чтобы их выбрать, у него было.