Текст книги "Комендант Освенцима. Автобиографические записки Рудольфа Гесса"

Автор книги: Рудольф Гесс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Разумеется, для всех нас приказы фюрера подлежали неукоснительному исполнению, тем более для СС. И всё же каждого терзали сомнения. Сам я ни в коем случае не смел обнаруживать свои сомнения. Чтобы поддержать психическую стойкость сослуживцев, мне при исполнении этого чудовищно жестокого приказа приходилось вести себя так, как будто я был сделан из камня. Все смотрели на меня: какое впечатление производят на меня сцены, подобные описанным выше? Как я на них реагирую? Сверх того я убедился в том, что каждое моё слово подробно обсуждается. Мне приходилось изо всех сил держать себя в руках, чтобы не проявить волнение и подавленность от того, что я переживал. Я должен был выглядеть хладнокровным и бессердечным при сценах, от которых щемило сердца у всех, сохранивших способность чувствовать. Я даже не мог отвернуться, когда меня охватывали слишком человеческие порывы. Мне приходилось внешне спокойно наблюдать за тем, как в газовую камеру шли матери со смеющимися или плачущими детьми.

Однажды два маленьких ребёнка так заигрались, что мать не могла оторвать их от игры. Взяться за этих детей не захотели даже евреи из зондеркоманды. Никогда не забуду умоляющий взгляд матери, которая знала о том, что произойдёт дальше. Уже находившиеся в камере начали волноваться. Я должен был действовать. Все смотрели на меня. Я сделал знак дежурному унтерфюреру и он взял упиравшихся детей на руки, затолкал их в камеру вместе с душераздирающе рыдавшей матерью. Мне тогда хотелось от жалости провалиться сквозь землю, но я не смел проявлять свои чувства. Я должен был спокойно смотреть на всё эти сцены. Днями и ночами я должен был видеть самую суть процесса, наблюдать за сожжением трупов, за вырыванием зубов, за отрезанием волос, бесконечно смотреть на все ужасы. Мне приходилось часами выносить ужасающую, невыносимую вонь при раскапывании массовых могил и сожжении разложившихся трупов. Я должен был наблюдать в глазок газовой камеры за ужасами смерти, потому что на этом настаивали врачи. Мне приходилось всё это делать, потому что на меня все смотрели, потому что я должен был всем показывать, что я не только отдаю приказы и делаю распоряжения, но готов и сам делать всё, к чему принуждаю своих подчинённых.

РФСС посылал в Освенцим разных функционеров партии и СС, чтобы они сами увидели, как уничтожают евреев. Все при этом получали глубокие впечатления. Некоторые из тех, кто прежде разглагольствовали о необходимости такого уничтожения, при виде «окончательного решения еврейского вопроса» теряли дар речи. Меня постоянно спрашивали, как я и мои люди могут быть свидетелями такого, как мы всё это способны выносить. На это я всегда отвечал, что все человеческие порывы должны подавляться и уступать место железной решимости, с который следует выполнять приказы фюрера. Каждый из этих господ заявлял, что не желал бы получить такое задание.

Даже бесчувственные Мильднер[128]128
  Штандартенфюрер СС доктор Рудольф Мильднер (род. 10.7.1902, эсэсовский номер 25 563), шеф гестапо в Катовице, которому был подведомствен Освенцим (см. Nürnbg. Dok. NO-5849; а также IMG, XI, S. 252 и далее; см. также Reitlinger, с. 123).


[Закрыть] и Эйхман не захотели бы поменяться со мной местами. Такому заданию не завидовал никто. Я много раз и подробно обсуждал с Эйхманом всё, что было связано с окончательным решением еврейского вопроса, никак не выдавая при этом своих внутренних страданий. Я всеми способами пытался выявить в Эйхмане его внутреннее, подлинное мнение об этом «окончательном решении». Но даже во время наших продолжительных попоек наедине друг с другом он оставался одержимым сторонником тотального уничтожения всех евреев, до которых можно было добраться. Нам следовало осуществлять уничтожение хладнокровно, без жалости и как можно быстрее. Малейшее промедление при этом позднее будет жестоко отомщено. Ввиду такой железной решимости мне приходилось прятать свои человеческие сомнения. Да, я должен признаться, что мои гуманные порывы казались мне – после таких бесед с Эйхманом – чуть ли не предательством фюрера. У меня не было выхода из душевного разлада. Я должен был продолжать процесс уничтожения, продолжать массовые убийства, продолжать хладнокровное наблюдение за тем, что внутренне меня глубоко волновало. Я должен был спокойно относиться ко всем происшествиям. Но даже самые мелкие события, которые, возможно, до другого и не дошли бы, уходили из моих мыслей не так-то просто. В Освенциме я воистину не смог бы пожаловаться на скуку. Если какое-нибудь событие приводило меня в смятение, мне нельзя было пойти домой, к своей семье. Тогда я садился на лошадь и на скаку избавлялся от жутких картин. Нередко я приходил ночью в конюшню и там, среди своих любимцев, находил успокоение. Часто случалось, что дома мне вдруг вспоминалась какая-нибудь сцена из процесса уничтожения. Тогда мне надо было выйти. Я больше не мог оставаться в уютном кругу своей семьи. Часто, когда я видел наших самозабвенно игравших детей, или переполненную счастьем жену с малышом, мне приходила в голову мысль: долго ли продлится ваше счастье? Жена не могла объяснить моё мрачное настроение, считала, что оно вызвано работой. Когда по ночам я находился возле прибывшего транспорта, возле газовых камер, возле огня, я старался думать о жене и детях, никак не связывая их с процессом ликвидации. Женатые, находившиеся возле крематория, или дежурившие у газовых камер, часто говорили мне [о том же самом]. При виде детей с женщинами, шагавших к газовой камере, я невольно думал о собственной семье. С начала массовых ликвидаций в Освенциме я не бывал счастлив. Я был недоволен самим собой. А тут ещё главное задание, бесконечная работа, и сотрудники, на которых нельзя было положиться. Да ещё начальство, которое не понимало меня и не желало меня выслушивать. Воистину безрадостное и тягостное положение. И при этом все в Освенциме считали, что у коменданта прекрасная жизнь.

Да, моей семье жилось в Освенциме хорошо. Каждое желание, возникавшее у моей жены, у моих детей, исполнялось. Дети могли жить свободно и безмятежно. У жены был настоящий цветочный рай. Заключённые делали всё, чтобы сделать приятное моей жене и детям, чтобы оказать им любезность. Ни один из бывших заключённых не сможет сказать, что в нашем доме с ним плохо обошлись. Скорее, моя жена могла что-нибудь подарить тому заключённому, который у нас работал. Дети постоянно выпрашивали у меня сигареты для заключённых. Особенно дети были привязаны к садовникам. Вся семья отличалась любовью к сельскому хозяйству и особенно ко всяким животным. Каждое воскресенье я вместе с семьёй объезжал поля, обходил стойла для животных, не исключая и псарни. Две наши лошади и жеребёнок пользовались особой любовью. В саду у детей всегда водились какие-нибудь зверьки, которых им вечно приносили заключённые. То черепахи, то куницы, то кошки, то ящерицы – всегда в саду было что-нибудь новое, интересное. Летом дети плескались в бассейне в саду, или в Соле[129]129
  Река Сола, впадающая в Вислу в нескольких километрах к северу от Освенцима, образовывала восточную границу лагерных территорий.


[Закрыть]. Самой большой радостью для них было плескаться вместе со своим папочкой. Но у меня было слишком мало времени, чтобы разделять детские радости. Сегодня я горько сожалею о том, что у меня не оставалось много времени для своей семьи. Ведь я всегда считал, что должен постоянно находиться на службе. Это преувеличенное чувство долга делало мою жизнь ещё более тяжелой, чем была она тяжела сама по себе. Жена постоянно говорила мне: не думай всё время о службе, думай и о своей семье тоже. Но что знала моя жена о вещах, которые меня угнетали? Она никогда о них не слышала.

9. Начальник службы в инспекции концентрационных лагерей (ноябрь 1943 – май 1945)

Когда в Освенцим пришло предложение Поля[130]130
  Поскольку количество заключённых в Освенциме постоянно увеличивалось (осенью 1943 оно составляло около 140 000), по распоряжению обергруппенфюрера СС Поля в ноябре 1943 лагеря Освенцима, прежде имевшие единую комендатуру и управление, были разделены на три самостоятельных подразделения. Так возник Освенцим-I (шталаг Освенцим) – комендант оберштурмбанфюрер СС Артур Либехеншель (см. ниже, с. 131, прим. 2), он же одновременно начальник гарнизона Освенцим, Освенцим-II (Биркенау) с комендантом оберштурмбанфюрером СС Фридрихом Хартйенштейном (см. выше, с. 118, прим. 1), Освенцим-III (Моновиц и другие внешние рабочие лагеря) с комендантом гауптштурмфюрером СС Генрихом Шварцем, который при Гессе был распорядителем работ всего лагеря Освенцим. См. об этом показания Поля от 3.4.1947 – Nürnbg. Dok. NO-2736, а также Ph. Friedmann, см. выше, S. 48.


[Закрыть], мне пришлось выбирать: стать комендантом Заксенхаузена или начальником службы D-I[131]131
  Вначале, 10.11.1943 Гесс был назначен исполняющим обязанности начальника службы D I (политического отдела Инспекции концентрационных лагерей) управления WVHA. Лишь 1.5.1944 он формально стал шефом службы D I (см. личное дело)


[Закрыть]. То, что Поль предоставил офицеру возможность выбора, было само по себе необычно – он дал мне 24 часа на размышления. Но это было только благосклонным жестом, которым он – как ему казалось – вознаграждал меня за сдачу Освенцима. В первый момент расставание оказалось для меня болезненным – как раз из-за былых тягот, из-за неполадок, из-за множества трудных задач, решая которые, я сросся с Освенцимом. Но затем я обрадовался тому, что освобождаюсь от всего этого. Снова получить лагерь я ни в коем случае не хотел. С меня поистине было достаточно – после девяти лет работы в лагере вообще и после трёх с половиной лет Освенцима. Так я выбрал руководство отделом D I. Впрочем, ничего другого мне не оставалось. Отправиться на фронт я не мог, в этом РФСС мне дважды наотрез отказал.

Вообще-то канцелярская работа мне не нравилась[132]132
  В отзыве начальника Управления кадров СС, группенфюрера СС фон Герфа, составленном после посещения Освенцима в мае 1943, говорится: «Гесс, несомненно, пригоден для того, чтобы занять руководящие посты в области управления КЛ. Особенно сильной его стороной является опыт». (См. личное дело).


[Закрыть], но Поль сказал мне, что я должен организовать службу так, как считаю правильным. При моём вступлении в должность 1.XII.1943 Глюкс также предоставил мне полную свободу действий. Глюкс не был доволен моим выбором – я, как назло, оказался в его окружении. Но он подчинился необходимости, потому что этого хотел Поль. Я же видел в своей работе – если не хочу сделать из неё милое, спокойное занятие, – следующее: прежде всего помочь комендантам увидеть из лагерей все задачи моей службы. То есть сделать прямо противоположное тому, что было обычным в работе D-I[133]133
  Предшественником Гесса в должности начальника службы D I был оберштурмбанфюрер СС Артур Либехеншель, который поменялся с Гессом местами и стал комендантом лагеря Освенцим-I (см. ниже, прим. 2). Гесс составил о Либехеншеле отдельную, не публикуемую здесь записку (на 2 листах) от ноября 1946. При этом Гесс описывает Либехеншеля, который с 1936 служил в Инспекции КЛ, как чисто канцелярского работника, знавшего о концлагерях только по служебной переписке, не имевшего опыта практической деятельности и поэтому не пригодного для службы в должности коменданта. Между тем эта «непригодность» принесла заключённым Освенцима серьёзные облегчения. Так, например, после назначения Либехеншеля комендантом многих освободили из страшного бункера в блоке 11, расположенного в шталаге, а также были прекращены практиковавшиеся там расстрелы у «чёрной стены». См. об этом Г. Лангбайн, выше, со стр. 148 и далее.


[Закрыть]. А установив постоянные контакты с лагерями, осмотрев всё самостоятельно, получить возможность верно судить о трудностях и неполадках, чтобы проводить из высокой инстанции в жизнь то, что было возможно. Из своего кабинета я мог судить о развитии лагерей и получать о них представление только на основании хранившихся тут дел, приказов и переписки – с тех пор, как Айке стал инспектором. Многие лагеря я никогда не осматривал лично.

В службе D-I регистрировалась вся переписка ИКЛ [Инспекции концентрационных лагерей] с лагерями за исключением дел, связанных только с вопросами трудоиспользования, санитарии или управления. Таким образом, из неё можно было сделать обзор всех лагерей, но не больше того. Что происходило в лагерях, как они на самом деле выглядят, из переписки, из дел видно не было. Чтобы увидеть это, надо было самому пройтись по лагерям. И я хотел этого. Мне приходилось много ездить. Чаще всего по желанию Поля, который видел во мне специалиста по внутренним процессам лагерей. Я видел, что происходит в лагерях на самом деле, видел скрытые изъяны и недостатки. Многие из них я смог устранить вместе со службой D-II – ведь её руководитель Маурер[134]134
  Штандартенфюрер СС Герхард Маурер (род. 9.12.1907, эсэсовский номер 12 129), старый сотрудник Поля в административных органах СС, долгое время служивший инспектором хозяйственных предприятий СС, после включения Инспекции концентрационных лагерей в WVHA (апрель 1942) стал начальником службы D II, которая осуществляла централизованное руководство трудоиспользованием заключённых. В конце 1943 Маурер стал также заместителем инспектора КЛ (Глюкса). Благодаря своей должности, он оказался влиятельным во многих отношениях человеком в мире концлагерей. В Кракове в ноябре 1946 Гесс написал о нём отдельную, не публикуемую здесь записку (на 3 листах).


[Закрыть] был представителем Глюкса и сам являлся инспектором. Но в 1944 изменить можно было уже немногое. Лагеря всё больше переполнялись сопутствующими явлениями. Хотя Освенцим поставлял десятки тысяч евреев для новых проектов вооружения, выполнялись они кое-как. Сработанные на скорую руку, в огромной спешке, путём преодоления невероятных препятствий, эти чуть ли не примитивные сооружения представляли собой – в точном соответствии с установленными нормативами государственных заказов в области строительства – безотрадную картину. Добавим к этому тяжёлую, непривычную работу и всё более скудное питание. Если бы заключённых Освенцима сразу отводили в газовые камеры, их избавили бы от многих мучений. Не сделав ничего существенного, не сделав зачастую для создания оружия вообще ничего, они вскоре умирали. Об этом я в своих докладах говорил неоднократно, но давление РФСС под лозунгом «Больше заключённых для вооружения» было сильнее. Он упивался возраставшими день ото дня цифрами трудоиспользования заключённых. Однако на показатели смертности он не обращал внимания. В прежние годы возраставшая смертность приводила его в бешенство. Теперь он об этом уже вообще ничего не говорил.

Если бы по моему, не раз изложенному мнению, в Освенциме отбирали только самых здоровых и сильных евреев, можно было бы доложить о меньшем количестве работоспособных, но действительно полезных в таком случае заключённых. А так на бумаге значились большие цифры, но на самом деле из них надо было вычитать большие проценты. Они только обременяли лагерь, отбирали у работоспособных места и еду, ни на что не были годны. Напротив, они даже в силу своего наличия делали работоспособных неработоспособными. Конечный результат можно вычислить без счетовода. Впрочем, об этом я уже много рассказал[135]135
  Здесь Гесс ссылается на свою записку «Окончательное решение еврейского вопроса в КЛ Освенцим», созданную им раньше автобиографии в ноябре 1946. См. ниже, прежде всего с. 161 и далее.


[Закрыть] и довольно подробно описал в рассказах об отдельных персонах [136]136
  135 Имеются в виду отдельные заметки Гесса (написанные им в краковской тюрьме в конце 1946) о ряде функционеров СС, с которыми он имел дело в Освенциме и в других концлагерях (см. Предисловие, с. 8).


[Закрыть].

В силу своей служебной деятельности я вступил в более близкие и непосредственные контакты с Управлением имперской безопасности. Я познакомился со всеми отделами и компетентными руководителями, имевшими дело с КЛ. Узнал я также и об отношении РСХА к задачам, которые выполнялись в КЛ. О шефе IV отдела я подробно написал[137]137
  Начальником IV отдела (гестапо) РСХА был группенфюрер СС Генрих Мюллер. Уже в Нюрнберге Гесс сообщил, что большинство приказов о направлениях в лагерь и о расстрелах, которые поступали в концлагеря, могли иметь подпись Мюллера. В отдельной, не публикуемой здесь записке о Мюллере от ноября 1946 (2 листа) Гесс подчеркнул, что Мюллер, должно быть, являлся «холодным как лёд» исполнителем всех приказов Гиммлера. Никогда не выступая на первый план, он, благодаря опыту «полицейского по призванию», сообщал распоряжениям Гиммлера полную пробивную силу. Мюллер никогда не высказывал собственного мнения, но всегда оставался в тени Гиммлера. Тем не менее, после смерти Гейдриха именно он, а не Кальтенбруннер стал подлинным начальником Главного управления имперской безопасности.


[Закрыть]; его взгляды я так толком и не понял, поскольку он прятался за рейхсфюрера. Отдел превентивных заключений IV-b[138]138
  Неясно, о каком подразделении сообщает Гесс. Cогласно официальному распределению функций в РСХА от 1.10.1043 (Nürnbg. Dok. NO L-219), службы IV b не существовало. Служба VI B была отделом РСХА и имела четыре подразделения, из которых первые три занимались католицизмом, протестантизмом, сектантством и масонами, а четвёртое (Эйхман) ведало евреями. Особый административный отдел по вопросам превентивных арестов находился в службе IV C и возглавлялся оберштурмбанфюрером СС доктором Берндорфом. Этот отдел в структуре РСХА обозначался как «IV C 2».


[Закрыть] действовал ещё по старым довоенным принципам. Много времени он отдавал войне на бумаге. На требования военного времени там обращали мало внимания, иначе с должностей смещали бы чаще. Арест в начале войны функционеров вражеских партий не принёс, на мой взгляд, должных результатов. Вместо этого государство получило ещё больше противников. Ненадёжные элементы могли бы быть схвачены заранее, для этого хватало времени до начала войны. Но отдел превентивных заключений руководствовался сообщениями инстанций, дающих указания. Я довольно часто дрался с этим отделом вместо того, чтобы поддерживать хорошие товарищеские отношения с его руководителем.

Отдел западных и северных областей, включая особых заключенных, был очень обидчив, поскольку Запад и Север находились под особым наблюдением РФСС. С ними приходилось вести себя очень осторожно. К этим заключённым следовало проявлять особое внимание, трудоиспользовать их по возможности на лёгких работах и тому подобное. В отделе восточных областей всё обстояло иначе. Их заключённые представляли собой главный – за исключением евреев – контингент всех лагерей. Поэтому им в первую очередь приходилось отвечать за массовые работы, особенно за вооружение. Исполнительные приказы были поставлены на конвейер. Сегодня я вижу точнее. В РСХА мои просьбы об устранении неполадок в Освенциме путем приостановления доставок клали под сукно, потому что на Польшу не обращали внимания или же не хотели с этим возиться. Главное, чтобы можно было проводить акции полиции безопасности. А что потом станет с заключёнными, РСХА не волновало, потому что РСХА вообще не придавало этому большого значения. Еврейский отдел – Эйхман/Гюнтер[139]139
  138 Штурмбанфюрер СС Ганс Гюнтер, многолетний коллега Эйхмана. В качестве заместителя Эйхмана Гюнтер особенно отличился в Праге. При этом он оказал сильное влияние на судьбу лагеря Терезиенштадт. См.: H. G. Adler: Theresienstadt 1941–1945. Das Antlitz einer Zwangsgemeinschaft. Geschichte – Soziologie – Psychologie. – Tübingen 1955.


[Закрыть] – был предельно ясен. Согласно приказу РФСС, отданному летом 1941, всех евреев следовало ликвидировать. РСХА сильно сомневалось в целесообразности приказа РФСС, который по предложению Поля распорядился об отборе работоспособных. РСХА всегда выступало за тотальное уничтожение евреев. В каждом новом рабочем лагере, в каждой тысяче признанных работоспособными оно видело опасность их освобождения, сохранения им жизней в силу каких-нибудь обстоятельств. Никакая инстанция не была заинтересована в увеличении смертности евреев больше, чем еврейский отдел РСХА. Поль, напротив, имел поручение РФСС привлекать к работе над созданием вооружения как можно больше заключённых. Поэтому он старался сохранить как можно больше заключённых, то есть по возможности большее количество работоспособных евреев из прибывших для ликвидации транспортов. Он придавал также большое значение сохранению рабочей силы, хотя это у него не очень получалось. Таким образом, РСХА и ВФХА придерживались противоположных точек зрения. Поль казался сильнее, ведь за ним стоял РФСС, который дал фюреру обещание и теперь всё более настоятельно требовал заключённых для создания оружия. Но с другой стороны и РФСС хотел, чтобы евреев уничтожали по возможности больше. С 1941, когда Поль взял на себя концлагеря, они были включены в программу вооружения РФСС. Чем ожесточённее становилась война, тем решительнее РФСС требовал трудоиспользования заключённых. Но основную массу заключённых составляли восточники, а позже евреи. Они были главным образом принесены в жертву вооружению. КЛ находились между РСХА и ВФХА. РСХА доставляло заключённых, имея конечной целью их уничтожение всё равно каким способом: либо через немедленную экзекуцию в газовых камерах, либо в результате постепенного вымирания вследствие эпидемий (вызванных невыносимыми условиями содержания в КЛ, которые сознательно не улучшали). ВФХА хотело сохранить заключённых для вооружения. Но поскольку Поль был сбит с толку постоянно повышавшимися со стороны РФСС нормами количества трудоиспользуемых, он неумышленно содействовал РСХА – тем, что под нажимом РФСС, который требовал достижения указанных норм, тысячам трудоиспользуемых заключённых приходилось умирать. Потому что практически все необходимые условия для жизни таких масс заключённых отсутствовали. Хотя тогда я догадывался об этой взаимосвязи, я не мог и не хотел признавать её истинной. Но сегодня я вижу картину лучше. Такими и никакими иными были подлинные причины, огромные тени которых стояли за КЛ.

Концентрационные лагеря были задуманы, отчасти также непреднамеренно, для их превращения в места уничтожения огромных масс. От РСХА комендантам передавали обширные информационные сводки о русских концентрационных лагерях. От бежавших из них узников становилось известно всё до мельчайших подробностей об организации этих лагерей и положении в них. Особенно подчеркивалось при этом, что путём организации огромных принудительных работ русские уничтожали целые народности. Если, к примеру, при строительстве канала до конца расходовались заключённые лагеря, вновь создавались новые тысячи кулаков или других ненадёжных элементов, которые спустя некоторое время также полностью расходовались.

Намеревались ли таким способом постепенно подготовить комендантов к выполнению новых заданий или сделать их невосприимчивыми к условиям, которые тихо созревали в лагерях? Будучи шефом D I, я среди прочего проверял различные КЛ, а ещё больше РЛ [рабочие лагеря]. Эти проверки всегда были неприятны для комендантов. Я производил также увольнения от должности и новые назначения, например, в Берген-Бельзене. Прежде инспекция совершенно не занималась этим лагерем. Его устроили для РСХА, чтобы содержать в нём так называемых деликатных евреев, и он был задуман как временный[140]140
  139 Концентрационный лагерь Берген-Бельзен был создан весной 1943 для привилегированных евреев, так называемых «обменных евреев», которые имели английское или американское гражданство или паспорта нейтральных стран, а также для евреев, которых можно было использовать при сделках по обмену. К концу 1944 количество евреев в Берген-Бельзене не превышало 15 000 человек и до этого времени условия содержания в нём были, по сравнению с другими КЛ, сравнительно хорошими. Лишь зимой 1944/1945, когда Берген-Бельзен стал лагерем для больных заключённых, а в ходе эвакуации других лагерей, находившихся восточнее и западнее (Освенцим, Заксенхаузен, Нацвейлер и др.) начался постоянный приток в Берген-Бельзен больных, как правило, заключённых (их количество при этом стало более 50 000), Берген-Бельзен стал тем страшным лагерем с уровнем смертности в 250–300 человек ежегодно, который 15 апреля 1945 освободили английские части. См., в частности, материалы расследования на Бельзенском процессе в Люнебурге, проведённого британским военным трибуналом (The Belsen Trial, там же), а также Reitlinger, там же, с. 385 и далее.


[Закрыть]. Комендант штурмбанфюрер Хаас, мрачный тёмный человек, распоряжался там как хотел. Хотя некоторое время (1939) Хаас пробыл на должности шутцхафтлагерфюрера в Заксенхаузене, он всё же пришел из всеобщих СС и имел слабые представления о КЛ. В Берген-Бельзене он не стал ничего перестраивать, не стал менять мрачных гигиенических условий в этом бывшем лагере для военнопленных, полученном от вермахта, он просто не стал утруждать себя этим. Осенью 1944 его пришлось снимать потому, что он стал совершенно неприемлемым из-за халатного отношения к делу и из-за его историй с женщинами. Я снял Хасса и назначил на его место Крамера, который до того был комендантом Освенцима-II[141]141
  Гауптштурмфюрер СС Йозеф Крамер (род. 10.11.1906, эсэсовский номер 32 217) служил в концентрационных лагерях в качестве охранника подразделений СС «Мёртвая голова». К 1940 в Освенциме Крамер уже пять месяцев был адъютантом Гесса. Позднее служил в КЛ Нацвейлер. В мае 1944 он стал комендантом Освенцима-II (Биркенау) вместо снятого с этой должности и назначенного комендантом концлагеря Нацвейлер Хартйенштейна (см. выше, с. 118, прим. 1). Оттуда 1 декабря 1944 Инспекция КЛ отозвала Крамера в Берген-Бельзен и он оставался его комендантом до прихода англичан (см. The Belsen Trial, там же, с. 156 и далее).


[Закрыть]. Лагерь представлял собой безотрадное зрелище. Жилые и хозяйственные постройки, бараки находились в полном запустении. Гигиенические условия были гораздо хуже, чем в Освенциме.

Но до конца 1944 было сделано не так уж много конструктивного, хотя я добыл у Каммлера[142]142
  141 Группенфюрер СС доктор технических наук Хайнц Каммлер. До 1941 был директором строительства люфтваффе, в 1941 Гиммлер перевёл его в ВФХА. Там Каммлер, став начальником службы C, ведал всем строительством СС. В Кракове Гесс написал о Каммлере особую, не публикуемую здесь записку (на 3 листах).


[Закрыть] толкового начальника строительства. Приходилось то импровизировать, то ставить заплатки. И всё же Крамер не мог искупить все грехи Хааса, хотя и прикладывал к этому большие усилия. Когда произошла эвакуация Освенцима и большая часть его заключённых прибыла в Берген-Бельзен[143]143
  Эвакуация из Освенцима произошла 18 января 1945. См. Nürnbg. Dok. PS-3548 и NOKW-2824, а также рассказ Гесса об обстановке, которой сопровождалась эвакуация (с. 140 и далее).


[Закрыть], лагерь мгновенно переполнился и пришёл в такое состояние, которое я сам, уже ко всему привыкший в Освенциме, должен назвать ужасным. Крамер был бессилен что-либо исправить. Даже Поль был потрясён, увидев это во время нашей экстренной, предпринятой по приказу РФСС, поездки по всем лагерям[144]144
  Об этой, проведённой в марте 1945 инспекторской поездке, и в особенности об осмотре Берген-Бельзена и тогдашнем положении см. также показания Поля, данные при его допросе 13.6.1946 (Nürnbg. Dok. NO-47–28).


[Закрыть].

Чтобы навести порядок, он тут же отобрал у вермахта соседний лагерь, но тот был не в лучшем состоянии. Это касалось даже воды – сточные воды, несмотря на сыпной тиф, просто уходили на соседнюю территорию. Для расселения начали тут же строить землянки. Но всего этого было слишком мало, и взялись за это слишком поздно. Несколько недель спустя подошли ещё и заключённые из Миттельбау [145]145
  «Миттельбау» было обозначением строительных площадок и подземных заводов, которые с лета 1943 сооружались близ д. Зальца в округе Нордхаузен, а также в других местах Гарца фирмой «Миттельверке гмбх». Производства предназначались прежде всего для изготовления ракет «Фау», и на них работало огромное количество заключённых. Из рабочей команды КЛ Бухенвальд при так наз. заводе Дора возник лагерь Дора (т. е. «Миттельбау»). Уже в 1943 в этом лагере, заключенным которого приходилось и днём, и ночью находиться в штольнях, сложились катастрофические условия труда и жизни. (См. показания Черчера о его осмотре лагеря Дора осенью 1943 – Nürnbg. Dok. NO– 1564). 28.10.1944 команды заключённых, работавших на различных предприятиях «Дора» в Гарце, были объединены в отдельном КЛ Дора. Основной лагерь в Зальце насчитывал тогда около 24 000, а другие команды около 8000 заключённых (см. Nürnbg. Dok. NO-2317). Весной 1944 количество приписанных к КЛ Миттельбау («Дора») заключённых выросло до 50 000, при том, что количество ежедневно умиравших было очень большим. Когда в начале апреля американцы приблизились к Южному Гарцу, Гиммлер отдал приказ об удушении газом всех заключённых КЛ Миттельбау, находившихся в подземелье. Лишь благодаря ряду случайностей, этот план не удалось осуществить и, наконец, в середине апреля 1945 заключённые были переведены из Миттельбау в Берген-Бельзен. (См. Nürnbg. Dok. NO-1948, NO-2326, NO-2619, NO-2631).


[Закрыть] Ничего удивительного, что англичане нашли лишь смерть, умирающих, эпидемию и совсем немного здоровых заключённых, а весь лагерь – в состоянии, хуже которого нельзя было представить[146]146
  См. об этом The Belsen-Trial, выше.


[Закрыть]. Война и, прежде всего, воздушные налёты сказывались на всех лагерях всё сильнее. Неизбежные ограничения усугубляли общую ситуацию. Спешно возводившиеся строения рабочих лагерей при важнейших оружейных объектах страдали от этого больше всего. Воздушные налёты на эти объекты вызывали бесчисленные жертвы среди заключённых. Хотя союзники и не бомбили сами КЛ, – места превентивного заключения, – на всех главных предприятиях по производству оружия трудоиспользовались заключённые. Там они погибали наравне с гражданским населением. С начала усиленных бомбардировок 1944 года не проходило ни дня, чтобы из лагерей не поступали сообщения о потерях в результате воздушных налётов. Конечно, я не могу даже приблизительно назвать общее число погибших. Но они исчислялись тысячами. Я сам пережил множество бомбардировок – как правило, не в надёжном убежище, нет, я переживал их на заводах, где находились заключённые. Я видел, как держались заключённые, как охранники и заключённые, сидевшие рядом в одном укрытии, рядом и погибали, как заключённые вытаскивали оттуда раненных охранников. При таких яростных налётах исчезало всё – уже не было ни охранников, ни охраняемых, были только люди, пытавшиеся спастись под градом бомб. Сам я из бесчисленных бомбардировок вышел без ранений, хотя контузило меня не раз. Я пережил бомбардировки в Гамбурге, Дрездене, а в Берлине испытывал их постоянно. В Вене меня от смерти спасла только случайность. Во время своих командировок я переживал налёты штурмовиков на поезд, на автомобиль. ВФХА и РСХА бомбили очень часто, их постоянно отделывали с воздуха. Но ни Мюллер, ни Поль не позволяли изгнать себя оттуда. Да и вся родина, по крайней мере, большие города, стала фронтом. А ведь общее количество жертв воздушных налётов вряд ли станет когда-нибудь известным. По моей оценке, их должны быть многие миллионы[147]147
  Согласно данным расследования, которое после войны провёл профессор демографии д-р Арнтц, во время Второй мировой войны в результате воздушных налётов союзников были убиты около ½ миллиона гражданского населения Германии. См.: H. Arntz: Die Menschenverluste im zweiten Weltkrieg. In: Bilanz des zweiten Weltkrieges. – Oldenburg/Hamburg 1953, S. 442. – В отличие от этих данных, Федеральная служба статистики оценивает общее количество жертв воздушных налётов среди гражданского населения Третьего рейха в 410 000 человек. – См. Wirtschaft und Statistik. 8. Jg., H. 10 (Okt. 1956), S. 494.


[Закрыть]. Цифры потерь никогда не станут известны, их будут держать под строгим секретом.

Меня всегда будут упрекать в том, что я не уклонился от выполнения приказа об уничтожении, от этого чудовищного убийства женщин и детей. Но я уже ответил в Нюрнберге: как тогда быть с командиром авиационной эскадры, который мог бы уклониться от налёта на город, про который он точно знал, что там нет ни оружия, ни оружейных предприятий, ни военных заводов? Когда он знал точно, что его бомбами будут убиты прежде всего женщины и дети? Ведь он тут же пошёл бы под трибунал. Не хотелось бы считать это сравнением, но я считаю, что обе ситуации сравнимы. Я тоже солдат. Я, как и он, офицер. Пусть сегодня Ваффен-СС и хотят считать не военными, а видом партийной милиции. Но мы были такими же солдатами, как и три других рода войск. Эти постоянные воздушные налёты были тяжким бременем для гражданского населения, особенно для женщин. Детей можно было хотя бы спрятать в отдалённых горных районах, не испытывающих угрозы с воздуха. Не только физическое – вся жизнь крупных городов пришла в беспорядок, – но и психическое воздействие было очень сильным. Кто видел лица сидевших в общественных бомбоубежищах, в домашних бункерах, тот видел, как они себя ведут, тот мог прочесть возбуждение, явный или смертельный ужас во время взрывов бомб, падавших лавиной. Как они прижимались друг к другу, искали защиты у мужчин, когда здания начинали шататься или даже частично обрушиваться. Даже берлинцы, которые уже немало перенесли, приходили в отчаяние. Днём и ночью, ночью и днём продолжались эти испытания нервов в подвалах. Эту войну нервов, это психическое бремя немецкий народ тоже не смог бы переносить дальше.

Деятельность службы D, Инспекции КЛ я достаточно полно представил, описывая начальников служб и отдельных начальников [148]148
  Здесь Гесс ссылается на уже упоминавшиеся выше, не публикуемые тут записки об Айке, Глюксе, Либехеншеле, Маурере и Каммлере. В этой связи стоит также порекомендовать приведённое в Nürnbg. Dok. NO-498 штатное расписание ВФХА, а также показания Гесса от 14.3.1946 относительно начальников и функционеров отдельных служб внутри отдела D ВФХА (Nürnbg. Dok. NO-1210).


[Закрыть]. К этому мне добавить нечего.

Могли бы концентрационные лагеря стать другими при другом начальнике Инспекции? Я думаю, что нет. Поскольку никто, будь он ещё энергичнее или крепче духом, не смог бы противиться воздействию войны, и никто не смог бы пойти против твердой воли РФСС. Ни один офицер СС не осмелился бы сорвать планы РФСС или уклониться от их исполнения. Хотя когда-то КЛ создал и организовал волевой Айке, за ним всё же всегда стояла твёрдая воля РФСС. То, что стало с КЛ во время войны, возникло целиком и только из воли РФСС. Потому что это он давал директивы РСХА, и только он мог их давать. РСХФ было только исполнителем. Я также твёрдо верю в то, что ни одна важная, крупная полицейская акция не могла бы начаться без согласия РФСС. В большинстве случаев он был также инициатором, зачинщиком. Все СС были инструментом Генриха Гиммлера, РФСС, они осуществляли его волю. То, что с 1944 он был сломлен более сильными обстоятельствами, а именно войной, не отменяет этого факта.

Во время своих поездок по оружейным предприятиям, на которых были заняты заключённые, я ознакомился с нашим вооружением. От соответствующих руководителей заводов я узнал много такого, что меня очень удивило. Особенно в авиационной промышленности. Через Маурера, который имел дела с министерством вооружения, я узнал о безнадёжном отставании, о крупных авариях, об ошибках планирования, которые приводили к многомесячной перестройке производства. Я узнал об арестах и даже экзекуциях известных руководителей в области оружейного производства, которые не справлялись с работой. Всё это давало мне пищу для размышлений. Хотя руководство говорило о новых открытиях, о новом оружии, на ходе войны это не сказывалось. Несмотря на наши новые реактивные истребители, воздушные налёты становились всё более сильными. Дюжине истребительных эскадр приходилось иметь дел с армадой бомбардировщиков в две-две с половиной тысячи тяжелейших машин. Ведь наше новое оружие только создавалось и проходило испытания. Но чтобы выиграть войну, поток оружия должен быть совсем другим. Едва какой-нибудь завод начинал работать в полную мощность, его в течение нескольких минут ровняли с землёй. Перемещение производства «победоносного» оружия под землю могло бы быть произведено в лучшем случае в 1946. Но и этим ничего бы не добились, поскольку доставка материалов и вывоз готовой продукции как и прежде зависели бы от действий вражеской авиации. Лучший пример тому – производство оружия «Фау» на предприятиях Миттельбау[149]149
  См. выше, стр. 136, прим. 5. О производстве оружия «Фау» на подземных заводах Миттельверк см. также: Walter Dornberger: V 2. Der Schuß ins Weltall. Geschichte einer großen Erfindung. – Eßlingen 1952, S. 281 ff.


[Закрыть]. С воздуха разбомбили всё железнодорожное полотно вокруг заводов, спрятанных в горах. Вся мучительная многомесячная работа оказалась напрасной. Тяжёлые снаряды V-1 и V-2 лежали взаперти под землёй. Едва дорогу приводили в порядок, её разрушали снова. Но так в конце 1944 было почти везде. Восточный фронт «возвращался» всё больше. На Востоке немецкий солдат уже не выдерживал. Запад тоже катился назад. И всё же фюрер продолжал говорить о стойкости любой ценой. Геббельс говорил и писал о вере в чудо. Германия должна победить! Во мне шевелилось сильное сомнение в том, что мы сможем выиграть войну! Слишком много я слышал и видел такого, что этому противоречило. Но я не мог сомневаться, я должен был верить в это. Здравый человеческий разум говорил мне, что мы должны проиграть. Сердце же, отданное идее фюрера, говорило, что мы не можем пойти ко дну. Жена часто спрашивала меня весной 1945, когда уже каждый видел, что дело идёт к концу: «Как же мы сможем выиграть войну? В самом ли деле у нас в резерве есть что-то такое, что позволит победить?» Скрепя сердце, я должен был укреплять её веру. Я не смел рассказать то, о чём знал. Ни с одним человеком я не мог говорить о том, что считал истинным, обсуждать то, что видел или о чём слышал. Я твёрдо убеждён в том, что Поль и Маурер, которые видели побольше моего, думали точно так же. Но никто не осмеливался говорить об этом с другим. Не только из страха быть привлечённым к ответственности за критиканство, но потому, что никто не желал в это верить. Наш мир не мог исчезнуть, это было невозможно. Нам придётся победить. Каждый из нас работал с таким ожесточением, как будто от нашей работы зависела победа. Да, когда в апреле был прорван Одерский фронт, мы стали прилагать величайшие усилия для того, чтобы последние, ещё державшиеся оружейные заводы с заключёнными заработали в полную мощность. Нельзя было упускать никаких возможностей. Да, мы сомневались в том, что сможем создавать необходимое вооружение в этих более чем примитивных запасных убежищах. Каждый, кто пренебрегал своими обязанностями, потому что заявлял, что уже не видит в этом смысла, немедленно смещался. Маурер даже хотел предать за это суду СС нескольких штабных служащих, но Берлин уже был окружён и мы готовились к бегству.

О безумии эвакуации КЛ я уже неоднократно писал. Но сцены, которые я при этом видел, которые были вызваны этим приказом об эвакуации[150]150
  Согласно заявлению Поля от 3.4.1947 (Nürnbg. Dok. NO-2736) и подтверждающему эти показания заявлению его бывшего адъютанта (Nürnbg. Dok. NO-1565), Гиммлер отдал письменный приказ, по которому высшие офицеры СС и полиции, ответственные за конкретные концлагеря, назначались ответственными за их эвакуацию в случае приближения противника. Вероятно, этот приказ был отдан в середине января 1945 (см. Nürnbg. Dok. NO-1876, а также приказ об эвакуации КЛ Штутхоф – Nürnbg. Dok. NO-3796). По поводу Освенцима Поль заявил (см. выше), что уже при посещении лагеря осенью 1944 он получил от тогдашнего коменданта Освенцима штурмбанфюрера СС Байера планы эвакуации, которые Байер выработал вместе с командующим СС и полицией Силезии обергруппенфюрером СС Шмаузером.


[Закрыть], впечатлили меня так сильно, что я их никогда не забуду.

Когда Поль при эвакуации Освенцима уже не получил от Байера [151]151
  Штурмбанфюрер СС Рихард Байер (род. 9.9.1911, эсэсовский номер 44 225) с 1933 по 1939 служил в КЛ Дахау, в первый год войны был на фронте в дивизии СС «Мёртвая голова», после ранения в 1942 снова был отправлен в концлагеря; затем он был адъютантом в КЛ Нойенгамме, затем (1943) адъютантом Поля в ВФХА. В июне 1944 Поль назначил Байера начальником гарнизона Освенцим и комендантом КЛ Освенцим-I – после того, как Либехеншель (см. выше, с. 131, прим. 2) по личным мотивам был признан «неприемлемым» и его перевели в Люблин (см. об этом неопубликованную записку Гесса о Байере от ноября 1946).


[Закрыть] доклад, он погнал меня в Силезию, чтобы я разобрался на месте. Сначала я нашёл Байера в Гросс-Розене[152]152
  В Гросс-Розене (округ Швайдниц в Нижней Силезии) с мая 1941 находился концентрационный лагерь, в котором содержались (1944) около 12 000 заключённых. Гросс-Розен и его многочисленные филиалы в Нижней Силезии, Восточной Саксонии и Судетах должны были, согласно плану эвакуации, принять вывезенных из Освенцима заключённых. Но уже 21.3.1945 лагерь Гросс-Розен сам оказался переполненным и его переместили в Райхенау (Богемия), где 5.5.1945 он был освобождён. См. Catalogue of camps and prisons in Germany and German occupied territories. Hrsg. v. Internat. Tracing Service. – Arolsen 1949, vol. I, S. 273).


[Закрыть], там он собирался готовить приём. Где бродит его лагерь, он не знал. Из-за наступления русских на юге изначальный план полетел к чёрту. Я тотчас же поехал дальше, чтобы успеть в Освенцим и уничтожить там всё важное, о чём получил приказ. Но я успел добраться только до Одера вблизи Ратибора. По другому берегу уже разъезжали передовые танковые части русских. На всех шоссе и дорогах Верхней Силезии западнее Одера теперь я видел только колонны заключённых, в муках шедших по глубокому снегу. Унтерфюреры, которые конвоировали это шествие трупов, обычно вообще не знали, куда они должны идти. Им была известна только конечная цель – Гросс-Розен. Но как они туда доберутся, для всех оставалось загадкой. Они по собственной инициативе реквизировали в деревнях продукты, на несколько часов делали там привал, а затем шли дальше. О том, чтобы переночевать в сараях или в школах, не могло быть и речи, всё было забито беженцами. Этот путь страданий было легко определить, через каждые двести метров на нем лежал обессилевший или застреленный заключённый. Все встречавшиеся мне колонны я направлял на запад, в Судеты, чтобы они не оказались в забитом до отказа мешке у Нейсе. Всем начальникам таких колонн я строжайше запретил пристреливать заключённых, уже не способных идти. Их они должны были сдавать фольксштурму в деревнях. В первую ночь на дороге у Леобшутца я стал постоянно встречать застреленных заключённых. Из их ран ещё текла кровь, то есть убиты они были совсем недавно. Когда я вышел из машины возле очередного убитого, до меня донёсся прозвучавший совсем рядом пистолетный выстрел. Я побежал на этот выстрел и увидел солдата возле остановленного мотоцикла. Тут же у дерева оседал пристреленный заключённый. Я закричал на солдата: как он смеет так обращаться с заключёнными! Он нагло засмеялся мне в лицо и спросил, что я, собственно, хотел ему сказать. Я достал пистолет и тут же расстрелял его. Он был фельдфебелем люфтваффе.