Текст книги "Южный полюс"
Автор книги: Руаль Энгельберт Гравнинг Амундсен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
На юг
Шел май 1910 года. Был он прекрасен, как может быть прекрасен только весенний месяц в Норвегии, – чудесная, сказочная картина из зелени и цветов. К сожалению, у нас было очень мало времени любоваться окружающей красотой. Наш лозунг был: прочь, прочь от красоты как можно скорее.
С начала месяца «Фрам» стоял на бочке у стен старого Акерсхуса. Он вышел с Хортенской верфи щеголеватый, сверкая свежей краской. Поглядишь на него, и в голову невольно приходит мысль о морской прогулке или увеселительном плавании. Но так было недолго. Уже на следующий день после прихода «Фрама» в гавань его палуба приняла самый будничный вид. Началась погрузка.
Из подвалов Исторического музея длинная череда ящиков с провиантом перекочевывала в просторные трюмы «Фрама», [28]28
Здесь было устроено хранилище для грузов «Фрама». (Прим. выполнившего OCR.)
[Закрыть]где их принимал лейтенант Нильсен с тремя помощниками. Прием этот протекал совсем не просто, а, я бы сказал, весьма торжественно. Мало уверенности, что все ящики доставлены на судно; надо точно знать, где какой из них стоит, и проследить за тем, чтобы до каждого было легко добраться. Это нелегкое дело, тем более что надо было помнить и о многочисленных люках нижнего трюма, где стояли баки с керосином, не загромождать их, а то нельзя будет перекачивать горючее в машинное отделение.
Но Нильсен и его помощники блестяще справились со своей задачей. Из многих сотен ящиков ни один не затерялся; и любой из них можно было быстро извлечь на свет божий.
В одно время с продовольствием мы грузили и остальное снаряжение. Каждый участник экспедиции был озабочен тем, чтобы его участок работы был обеспечен лучшим образом. И то им подавай, и это. Сколько ни ломай себе голову наперед, все равно будут возникать новые и новые запросы, пока не подведешь черту, отдав швартовы и выйдя в море, – событие, которое надвигалось все ближе с приходом июня.
Накануне выхода «Фрама» из Кристиании нас почтили визитом король и королева. Мы были предупреждены и попытались навести хоть какой-то порядок на борту. Не знаю уж, насколько мы в этом преуспели. Во всяком случае вся команда с благодарностью будет помнить сердечные прощальные слова короля Хокона.
Утром 3 июня «Фрам» покинул Кристианию. Пока целью его плавания был берег Бюндефьорда, где я живу. Здесь нам предстояло погрузить наш зимний дом, он стоял, полностью собранный, у меня в саду. Творцом этого капитального сооружения был наш превосходный плотник и столяр Ерген Стюбберюд. Теперь дом живо разобрали, каждую доску и бревно тщательно переметили. На судне и без того было тесновато, а тут еще надо было погрузить кучу строительных материалов. Бльшую часть этого груза мы сложили под полубаком, остальное – в мастерской.
Наиболее опытные участники экспедиции явно призадумались над назначением этой «наблюдательной будки», как окрестили дом газеты. Что ж, было над чем призадуматься. Обычно под наблюдательным пунктом разумеют относительно простое сооружение, в котором можно укрыться от непогоды и ветра. Наш дом был на диво капитальным: тройные стены, двойной пол и потолок. Меблировка – десять удобных коек, плита и стол, к тому же с новехонькой клеенкой.
– Ну, ладно, я еще могу допустить, что им хочется наблюдать в тепле и с удобствами, – говорил Хельмер Ханссен, – но клеенка на столе, этого я не понимаю.
Шестого июня к вечеру было объявлено, что все готово для отхода. Вечером мы все собрались в саду на скромное прощальное торжество. Я воспользовался случаем пожелать каждому в отдельности удачи, потом мы провозгласили здравицу королю и родине.
И вот мы погрузились в шлюпку. Последним сел помощник начальника экспедиции, он нес с собой… подкову. Он убежден, что старая подкова приносит несметное количество счастья. Возможно, он прав. Так или иначе, подкову надежно приколотили к мачте в кают-компании «Фрама», она и сейчас там висит.
Поднявшись на борт «Фрама», мы немедля приступили к подъему якоря. Застучал мотор, и тяжелая цепь со скрежетом поползла вверх через клюз. Ровно в полночь якорь был поднят, и в ту минуту, когда началось 7 июня, «Фрам» в третий раз направился к выходу из Кристиания-фьорда. Дважды горсточка отважных людей приводила это судно со славой домой после долгого плавания. Суждено ли нам поддержать эту почетную традицию? Понятно, многие из нас думали об этом, пока наше судно скользило в ночи по зеркальной глади фьорда. Выходим 7 июня – мы видели в этом добрый знак, [29]29
7 июня празднуется отделение Норвегии от Швеции, происшедшее в 1905 году. (Прим. выполнившего OCR.)
[Закрыть]но облачко грусти омрачало нам светлое настроение. Косогоры, леса, фьорд – все так чарующе прекрасно, все так дорого сердцу. Они манили нас к себе, но наш дизель был беспощаден, он грубо разгонял тишину своим рокотом. Маленькая лодка, в которой сидело несколько человек из моих ближайших родственников, все больше отставала от нас. Вот уже только белые платки видно в сумерках… до свидания!
На следующее утро мы ошвартовались во внутренней гавани Хортена. Вскоре к нам подошел невинный с виду лихтер, только груз его был далеко не столь невинен: полтонны пироксилина и ружейных патронов. Не совсем приятная, однако необходимая часть нашего снаряжения. Кроме боеприпасов мы забрали здесь также на борт воду. И, не мешкая, двинулись дальше. Когда мы проходили мимо военных кораблей, команды их были посланы на реи, а оркестр играл гимн. Напоследок нам выдался случай попрощаться еще с одним человеком, которому мы благодарны навек, а именно с помощником директора верфи, капитаном Блумом. Он с неослабным интересом и вниманием руководил ремонтом «Фрама». Капитан Блум прошел мимо нас на своей парусной яхте. Мы приветствовали его громким «ура».
Наш курс, как об этом говорит название главы, лежал на юг; впрочем, не строго на юг. Перед нами стояла еще дополнительная задача – океанографические исследования в Атлантическом океане. А это означало немалый крюк. Исчерпывающее описание этого рейса будет дано в другом месте. Здесь я о нем упоминаю ради связности изложения. После консультации с профессором Нансеном я наметил начать эти работы к югу от Ирландии и идти к западу, насколько позволят время и обстоятельства. Предполагалось на обратном пути продолжить исследования в районе северной оконечности Шотландии. По разным причинам эту программу пришлось потом сильно сократить.
В первые дни после отплытия из Норвегии стояла прекрасная летняя погода. Северное море было тихое, как пруд; качка немногим сильнее, чем когда «Фрам» стоял в Бюндефьорде. Это было тем более кстати, что мы еще не могли похвастаться полной готовностью, когда прошли маяк Фердер и впереди открылся капризный Скагеррак. У нас было слишком мало времени, чтобы как следует разместить и закрепить то, что было погружено в последнюю очередь, и свежий ветер на выходе из фьорда мог бы причинить нам немало хлопот. Теперь же нам удалось со всем управиться; правда, мы трудились день и ночь. Мне говорили, будто в прошлые плавания на «Фраме» морская болезнь была настоящим бичом. А вот мы легко отделались. Почти все участники экспедиции были привычны к морю, а те немногие, у которых не было такой привычки, располагали целой неделей хорошей погоды, чтобы освоиться. Насколько мне известно, у нас не было ни одного случая этой неприятной и грозной болезни.
После Доггер-банки очень кстати подул норд-ост, можно было с помощью парусов несколько увеличить отнюдь не головокружительную скорость, которую развивала наша машина. Перед отплытием я слышал самые противоречивые суждения о достоинствах «Фрама» как парусного судна. Одни говорили, что ветер его вообще не сдвинет с места. Другие не менее горячо утверждали противное: дескать, «Фрам» – настоящий крейсер. Как обычно, истину и тут следовало искать где-то посередине между двумя крайностями. Гоночным наше судно нельзя было назвать, но и неповоротливым тоже. Подгоняемые свежим норд-остом, мы шли к Ла-Маншу со скоростью семи узлов и были вполне довольны. Хорошо бы попутного ветра хватило нам, чтобы войти в пролив у Дувра, а еще лучше, если он нам не изменит и в проливе. Наша машина была слишком слаба, чтобы сражаться с встречным ветром. В таком случае нам пришлось бы прибегнуть к обычному для парусника способу, то есть лавировать. Между тем лавировать в Ла-Манше, с его самым оживленным в мире движением судов, – уже само по себе малоприятное занятие. Для нас же дело усугублялось тем, что намного сократилось бы время, отводимое для океанографических исследований. Однако восточный ветер продолжал дуть с похвальным усердием. В два дня мы прошли Ла-Манш, а через неделю с небольшим после выхода из Норвегии смогли произвести первые океанографические наблюдения в намеченном по плану месте.
До сих пор все шло как нельзя более гладко. Но затем для разнообразия возникли и затруднения. Сперва это проявилось в виде неблагоприятной погоды. В Северной Атлантике уж как зарядит норд-вест, так надолго. Так вышло и теперь. Мы не только не продвигались на запад – нас грозило прибить к ирландским берегам. Правда, до этого не дошло, но мы вскоре оказались вынужденными значительно сократить первоначально намеченный маршрут. Такому решению способствовало и то, что начал капризничать мотор. И механик никак не мог определить, кто виноват: то ли топливо, то ли сама машина. На случай, если понадобится серьезный ремонт, надо было вовремя двинуться домой.
Несмотря на все помехи, мы собрали изрядное количество проб воды и данных о температуре на разных глубинах, после чего, в первых числах июля, взяли курс на Норвегию, собираясь идти в Берген.
После Пентленд-Ферта крепкий норд позволил нам проверить, как «Фрам» ведет себя в непогоду. Испытание было довольно серьезное. Мы шли перпендикулярно ветру и волнам почти на всех парусах и с удовлетворением отмечали, что наше судно делает больше 9 миль в час. Из-за сильной качки расшатался брюканец мачты в носовой кают-компании, вода проникла в щели, и в каютах помощника и моей произошло небольшое наводнение. Остальные помещались по левому, наветренному борту, поэтому у них было сухо. Наши потери составили несколько промокших насквозь ящиков сигар. Да и то они не пропали. Ренне взял их себе и потом полгода наслаждался просоленными, заплесневевшими сигарами.
При скорости 8–9 миль расстояние между Шотландией и Норвегией тает быстро. К вечеру в субботу, 9 июля, ветер угомонился, и одновременно вахтенный доложил, что видит землю. Это был остров Беммель. За ночь мы подошли к берегу, а в воскресенье, 10 июля, утром вошли в Сельбьерн-фьорд. У нас не было карты пролива, но наша мощная сирена в конце концов разбудила персонал лоцманской станции, и на судно явился лоцман. Прочтя на борту название «Фрам», он изобразил явное удивление.
– Господи, а я-то думал, что это чужой, – изрек он, оправдывая свою медлительность.
До чего приятно было идти фьордами к Бергену. Насколько ветрено и холодно было в море, настолько же уютно и тепло оказалось здесь. Весь день царил штиль, машина развивала скорость от силы четыре мили, и был уже поздний вечер, когда мы отдали якорь у военной верфи в Сульхеймсвике. Как раз в эти дни в Бергене проходила большая национальная выставка. Выставочный комитет в знак внимания к членам экспедиции предоставил им право бесплатного входа.
Разные дела заставили меня выехать в Кристианию. «Фрам» я оставил на попечение лейтенанта Нильсена. Команда не сидела сложа руки. Фирма «Дизель» в Стокгольме прислала в Берген превосходного механика Аспелюнда. Он сразу же приступил к ремонту машины. Все необходимые работы бесплатно выполнил Лаксевогский завод. Тщательно обсудив проблему, решили заменить запасенную нами солярку очищенным керосином. Любезное содействие одной фирмы позволило нам проделать замену на весьма льготных условиях в Сколевике. Пришлось потрудиться, но наши хлопоты себя потом вполне оправдали.
Пробы воды, привезенные нами из плавания, были доставлены на биологическую станцию, где Кучин [30]30
Александр Степанович Кучин – единственный русский в составе экспедиции Амундсена. Родился он в 1888 г. в селе Кушерека на берегу Онежского залива Белого моря в семье помора. С юношеских лет плавал с поморами на Шпицберген и Новую Землю. Окончив в 1904 году Архангельское мореходное училище, стал плавать на разных торговых судах штурманом. Кроме штурманского дела увлекался океанографией. Эта любовь привела его в Норвегию, на Бергенскую гидробиологическую станцию, где он стал ассистентом известного норвежского океанографа Хелланд-Хансена. Через своего учителя Кучин познакомился с Нансеном. Нансен рекомендовал Кучина Амундсену руководителем океанографических работ на «Фраме». После высадки зимовочной партии на берег Антарктиды Кучин на «Фраме» продолжал вести океанографические исследования в южной части Атлантического океана. Перед вторым отплытием «Фрама» в Антарктику за зимовочной партией Кучин в Буэнос-Айресе вынужден был покинуть судно и вернуться в Россию. По пути он доставил на Бергенскую станцию ценные научные материалы и коллекции, собранные им на «Фраме». В 1912 году в Архангельске его пригласил в арктическую экспедицию В.А. Русанов капитаном судна «Геркулес». «Геркулес» вышел на Шпицберген, а оттуда Русанов и его товарищи решили плыть Северным морским путем на восток. Об этом Русанов сообщил запиской через поморов-промышленников, встретившихся у Новой Земли. Больше об экспедиции никаких сведений не поступало. «Геркулес» исчез. В 1934 году на одном из островов Карского моря был найден столб, на котором вырезано название судна «Геркулес», а у берега острова – остов разбитой шлюпки. Можно лишь предполагать, что судно было раздавлено льдами, а участники экспедиции погибли на пути к берегам Сибири. (Прим. А.Ф. Трешникова.)
[Закрыть]сейчас же приступил к титрованию (определению количества хлора в воде).
В Бергене нас покинул наш немецкий спутник, океанограф Шрер. 23 июля «Фрам» вышел из Бергена и на другой день прибыл в Кристианию, где я снова встретил его. Здесь нам предстояло еще потрудиться. В одном из таможенных пакгаузов лежало множество грузов для нас, целых 400 связок сушеной рыбы, все лыжи и сани, лесоматериалы и прочее. На островке Фредриксхолм было размещено едва ли не самое главное – 97 полярных собак, доставленных в середине июля из Гренландии на пароходе «Ханс Эгеде». Пароход проделал довольно длинный и трудный рейс, и по прибытии собаки чувствовали себя не очень хорошо, но, попав на островок, под присмотром Хасселя и Линдстрема они через несколько дней пришли в себя. Обилие свежего мяса сделало чудеса. Мирный островок с остатками старой крепости каждый день, а то и по ночам оглашался великолепным воем. Эти музыкальные упражнения привлекали массу любопытных, которым хотелось поближе рассмотреть исполнителей. И мы отвели публике определенные часы для знакомства с нашими собаками. Вскоре обнаружилось, что они в большинстве не свирепые и не трусливые, а очень даже рады посетителям. Глядишь, перепадет что-нибудь вкусненькое вроде бутерброда. Заодно и развлечение: какая радость полярной собаке все время сидеть на привязи? Вот именно, каждая из них была надежно привязана. Это было необходимо прежде всего во избежание усобиц. Нередко одна или несколько собак отвязывались, но два сторожа всегда были начеку.
Один предприимчивый пес даже пустился вплавь через пролив, его явно соблазнил вид ничего не подозревавших овечек, которые паслись на берегу. Однако заплыв этого охотника был вовремя прекращен.
С прибытием «Фрама» Вистинг заменил Хасселя в роли сторожа. Он и Линдстрем поселились неподалеку от островка, где мы держали собак. У Вистинга был свой подход к четвероногим подданным, и он быстро с ними поладил. И кроме того, он оказался совсем не плохим ветеринаром – чрезвычайно полезное качество – ведь здесь то и дело возникала нужда в медицинской помощи.
Как уже говорилось, в это время еще никто из членов экспедиции, кроме помощника начальника – лейтенанта Нильсена, не знал о расширении моего плана. Вот почему многое из того, что грузилось на судно, многие приготовления, которыми мы занимались в Кристиании, должны были казаться странными для того, кто пока настроился только на плавание вокруг мыса Горн до Сан-Франциско. Какой смысл грузить на судно всех этих собак и везти их с собой в такую даль? Да и вынесут ли они путь вокруг пресловутого мыса? И кроме того, разве нет собак – и хороших собак – на Аляске? Почему вся кормовая палуба завалена углем? На что нам все эти доски? Разве не сподручнее было бы погрузить такие вещи во Фриско? Много подобных вопросов задавали друг другу члены команды. Сами их лица стали походить на вопросительный знак. Нет, ко мне никто не обращался с вопросами, весь удар пришелся на моего помощника, ему приходилось отвечать и выкручиваться. Весьма неблагодарное и неприятное занятие для человека, у которого и без того хлопот полон рот.
Чтобы ему было немного полегче, я решил незадолго до отплытия из Кристиании сообщить Престрюду и Ертсену, что нам предстоит на самом деле. Они дали мне подписку держать все в секрете, тогда я рассказал им о задуманном походе к Южному полюсу и объяснил, почему этот план хранится в тайне. На мой вопрос, принимают ли они такое изменение, оба тотчас ответили утвердительно. Все в порядке.
Теперь уже трое – весь командный состав судна – были в курсе дела и могли справляться с щекотливыми вопросами и опровергать домыслы непосвященных.
В Кристиании в состав экспедиции вошли два новых участника: Хассель и Линдстрем. Произошла также одна замена. Механик Элиассен был списан. Не так-то легко было найти человека, обладающего нужной квалификацией, чтобы стать механиком на «Фраме». Во всей Норвегии вряд ли нашелся бы человек, достаточно знакомый с такой мощной машиной. Оставалось только обратиться туда, где она создавалась, – в Швецию. Фирма «Дизель» в Стокгольме выручила нас. Она прислала нам человека, который отвечал всем требованиям. Звали его Кнют Сюндбек. Можно написать целую главу о том, как добросовестно он трудился, как скромно и спокойно при этом держался. Между прочим, он с самого начала участвовал в сборке дизеля для «Фрама». И уж машину свою он знал досконально, обращался с ней, как с любимым существом, и она ни разу не подвела. Кнют Сюндбек достойно представлял свою фирму и свой народ.
Между тем мы полным ходом готовились к отплытию. Было решено, что старт состоится до середины августа: чем скорее, тем лучше.
«Фрам» побывал в сухом доке, там днище судна хорошо покрасили. Тяжело нагруженное судно сильно давило на кильблоки, и фальшкиль помяло. Водолаз помог нам быстро исправить повреждение.
Хотя в главном трюме было тесно, туда мы все-таки втиснули всю сушеную рыбу. Сани и лыжи заботливо уложили так, чтобы, по возможности, уберечь их от сырости. Не убережешь – покоробятся и станут негодными. За лыжи и сани отвечал Бьоланд, а он знал свое дело.
Как заведено, очередь пассажиров настала после того, как благополучно была завершена погрузка. «Фрам» стал на якорь у Фредриксхолма, и мы живо провели подготовку для приема наших четвероногих друзей. Под опытным руководством Бьоланда и Стюбберюда члены команды принялись орудовать топорами и пилами, и в несколько часов у «Фрама» появилась новая палуба. Она состояла из щитов, которые легко снимались, когда их надо было драить. Щиты лежали на трехдюймовых планках, прибитых к палубе, так что между ней и щитами оставался значительный зазор. В этом был, как уже говорилось, двойной смысл: во-первых, будет быстро стекать вода, которая в таком плавании неизбежно попадает на палубу, во-вторых, это обеспечит циркуляцию воздуха, и собакам будет прохладно лежать. Это устройство себя потом вполне оправдало.
На фордеке «Фрама» фальшборт состоял из железных прутьев, обтянутых проволочной сеткой. Теперь для защиты от солнца и ветра фальшборт с внутренней стороны еще обшили досками. Везде, где только можно, были приделаны цепи для собак. На первых порах не стоило позволять им бегать свободно; может быть, потом, когда они лучше узнают своих хозяев и вообще освоятся на борту.
К вечеру 9 августа мы были готовы принять своих новых спутников. Их перевозили с острова на большой плоскодонке по двадцати штук за раз. Вистинг и Линдстрем отлично справлялись с транспортом. Они сумели завоевать доверие собак и в то же время внушить им уважение к себе – как раз то, что надо. У трапа собак ждал энергичный прием. Не успевали растерянные собаки прийти в себя от удивления и страха, как они уже оказывались надежно привязанными на палубе, где им любезно давали понять, что самое лучшее пока – спокойно примириться со своей судьбой. Все шло настолько быстро, что часа за два 97 собак были благополучно доставлены на судно; зато на палубе «Фрама» не оставалось свободного места. Мы надеялись хоть мостик сохранить незанятым, но это было невозможно, если мы хотели взять всех собак. Последнюю партию, 14 собак, пришлось поместить там. Остался незанятым лишь небольшой пятачок для рулевого. Вахтенному офицеру и вовсе негде было разгуляться. Были все основания опасаться, что он будет вынужден всю вахту стоять на одном месте. Но пока что время не позволяло нам ломать голову над такими мелочами. Не успели мы привезти последних собак, как начали свозить на берег посторонних, а там и брашпиль заработал.
– Якорь поднять!
Полный вперед – и началось наше плавание к цели, до которой было 16 тысяч миль. Тихо, без всякой шумихи шли мы в сумерках по фьорду. Нас провожало несколько наших друзей.
После острова Флеккерэ лоцман оставил судно, а затем очертания родных берегов и вовсе пропали во тьме августовского вечера. Но Уксэ и Рювинген всю ночь посылали нам свой прощальный привет.
Когда мы в начале лета выходили в Атлантику, нам повезло с погодой и ветром. На этот раз погода была еще лучше, с первых дней – штиль. Северное море было гладким, как зеркало. Непросто поладить с таким множеством собак; хорошая погода, царившая всю первую неделю, чрезвычайно облегчила эту задачу.
Перед стартом не было недостатка в мрачных пророчествах относительно наших собак. Часть этих пророчеств дошла до наших ушей; вообще-то их, наверно, было гораздо больше. Дескать, худо, очень худо придется этим несчастным животным. Жара в тропиках быстро прикончит бльшую часть из них. А если какие и уцелеют, это будет всего лишь отсрочкой смертного приговора, ведь их смоет за борт или же они захлебнутся в воде на палубе, когда «Фрам» войдет в полосу западных ветров. Да разве их прокормишь сушеной рыбой… И так далее.
Как известно, пророчества эти не сбылись. Вышло наоборот. Правда, потом уже многих из нас, участвовавших в этом предприятии, спрашивали: должно быть, плавание до Антарктиды было страшно скучным и нудным? Не надоели вам все эти собаки? И как только вам удалось их довезти живыми?
Разумеется, пятимесячное плавание в тех водах, где шли мы, не может не быть довольно однообразным; многое зависит от возможности чем-то занять людей. Тут собаки оказались превосходным средством. Конечно, требовалось подчас немалое терпение; тем не менее эта работа, как и всякая другая, доставляла и удовольствие. Тем более что речь шла о живых существах, достаточно умных, чтобы вполне оценить заботу и по-своему благодарить за нее.
С первой минуты я всячески старался утвердить в сознании каждого, что благополучная доставка упряжных животных играет важнейшую роль для всего нашего предприятия. Если бы у нас был лозунг, то наверно такой: «Прежде всего – собаки». Результаты лучше всего говорят о том, как мы выполнили этот лозунг. Вот примерный порядок, который был установлен на судне. Собак – первоначально их держали на привязи – разделили на группы по 10 штук. К каждой группе прикрепили одного-двух человек, которые несли полную ответственность за своих животных и обеспечивали уход. Я взял на себя заботу о тех 14 собаках, которые попали на капитанский мостик. Для кормежки собак требовалось участие всей команды, поэтому ее мы приурочили к смене вахт. Еда – первейшее из земных благ для полярной собаки. Можно твердо сказать, что путь к ее сердцу лежит через желудок. Мы действовали соответственно и не ошиблись. Уже через несколько дней между собаками и смотрителями установилась прочная дружба.
Понятно, собакам не очень-то нравилось все время сидеть на привязи; для этого у них слишком живой нрав. Мы бы рады были пустить их побегать, чтобы они могли размяться, но пока не решались дать им такую волю. Они были еще недостаточно воспитаны. Добиться их привязанности несложно, гораздо труднее научить их хорошему поведению.
Трогательно было видеть радость и благодарность собак, когда мы уделяли им немного внимания. Особенно сердечно проходила первая утренняя встреча. При виде нас они начинали радостно визжать, но им недостаточно было только видеть нас. Не успокоятся, пока мы не обойдем всех, поговорим с ними, погладим их. Пропустишь одну, она сразу выказывает явные признаки огорчения.
Вряд ли найдется животное, способное выражать свои чувства так, как собака. Радость, печаль, благодарность, угрызения совести сразу проявляются в их поведении. Особенно же во взгляде. Мы, люди, любим воображать, что только нам присуще то, что называется «живой душой». Говорят, глаза – зеркало души. Все это так. А вы обратите внимание на собачьи глаза, присмотритесь к ним. Как часто выражение их кажется человеческим, с теми же оттенками, которые присущи взгляду человека. Чем не зеркало души?
Но предоставим решать этот вопрос тем, кому это интересно. Скажу только еще об одной вещи, подтверждающей, что собака не машина из крови и плоти, а нечто большее, – скажу о ее яркой индивидуальности. На «Фраме» было около 100 собак. По мере того как мы в повседневном общении ближе узнавали их, у каждой обнаруживалась какая-то характерная черта, та или иная особенность. Не было двух совершенно подобных обликом и нравом. Внимательному взгляду представлялись богатые возможности делать любопытнейшие наблюдения. Если кто-то слегка уставал от общества людей, – могу заверить, что это случалось редко, – можно было, как правило, найти развлечение в обществе животных. Я говорю «как правило»; конечно, и тут были исключения. Из месяца в месяц полная палуба собак – это не всегда приятно. Но, несмотря на все хлопоты и неудобства, связанные с перевозкой собак, я могу уверенно сказать, что наше многомесячное плавание было бы куда более скучным и однообразным без этих наших пассажиров.
Прошли первые четыре-пять дней, мы уже приблизились к проливу у Дувра, и родилась надежда, что нам удастся на этот раз без особых затруднений проскочить сквозь игольное ушко. Пять дней держался штиль, почему бы ему не продержаться целую неделю? Увы. Как только мы миновали самый западный плавучий маяк Гудвин-Сенда, кончилась хорошая погода, ее сменил юго-западный ветер с дождем, туманом и прочей пакостью. За каких-нибудь полчаса туман настолько сгустился, что видимость стала всего несколько десятков метров. Ничего не видно – зато отлично слышно… Непрерывное завывание множества пароходных гудков и сирен яснее ясного говорило о том, сколько судов нас окружает. Положение не из приятных: при всех достоинствах нашего великолепного судна оно было весьма неповоротливым и медлительным. А это очень опасное качество в здешних водах. И ведь случись авария – все равно по чьей вине, – для нас она стала бы роковым событием. Времени в обрез, и задержка могла сорвать всю нашу затею. Обыкновенное торговое судно может позволить себе рисковать. Осторожно маневрируя, шкипер почти всегда может выйти сухим из воды. Обычно столкновения происходят от небрежности или неосторожности одной из сторон. Виновный возмещает убытки; осторожный может даже заработать на этом. Нам сам бог велел быть осторожными, и нас совсем не утешала мысль, что в случае катастрофы кто-то другой заплатит за свою неосмотрительность. Мы не могли рисковать, а потому, как это нам ни претило, вошли на Даунский рейд и отдали якорь.
Перед нами лежал город Дил, весьма популярный курорт. Единственным нашим развлечением было созерцать отдыхающих, этих беззаботных с виду людей, проводящих время в купанье или прогулках по заманчивому белому пляжу. Их мало заботило, с какой стороны дует ветер. Мы думали только о том, чтобы он повернул на другой румб или вовсе стих. Наша связь с берегом ограничилась тем, что мы послали человека с поручением отправить телеграммы и письма на родину.
Уже на следующее утро нашему терпению пришел конец. А зюйд-вест, знай себе, продолжал дуть с той же силой. Правда, зато прояснилось, и мы решили немедля сделать попытку идти на запад. Оставалось лишь прибегнуть к старому средству – лавированию. Миновали один мыс, затем еще один, и на том все кончилось. Сколько мы ни брали пеленг, никакого продвижении вперед не могли отметить. У Дангенесса пришлось снова отдать якорь и запастись столь восхваляемым товаром, имя которому терпение. На этот раз мы простояли на месте всего одну ночь. Ветер удосужился так изменить направление, что на рассвете можно было идти дальше. Тем не менее он оставался встречным, и нам пришлось чуть не весь Ла-Манш лавировать. Целая неделя ушла у нас на эти 300 миль. Многовато, когда впереди лежат еще такие громадные расстояния.
Сдается мне, большинство команды вздохнуло с облегчением, когда мы наконец миновали острова Силли. Правда, зюйд-вест не унимался, но теперь это уже не играло такой роли. Главное, мы находились в открытом море, и вся Атлантика впереди. Нужно самому поплавать на «Фраме», чтобы понять как следует, что мы ощутили, избавившись от соседства берегов и многочисленных парусников в водах Ла-Манша. Не говоря уже о том, что отпала нужда без конца переставлять паруса – нелегкое дело, когда кругом собаки.
Когда мы проходили Ла-Манш в июне, нам удалось поймать двух-трех почтовых голубей. Они в полном изнеможении опустились на снасти «Фрама», и, как только стемнело, мы без труда их изловили. Записали номера и метки, откормили птиц и дня через два, когда они восстановили свои силы, отпустили их. Покружив над мачтами, голуби полетели к английскому берегу.
Вероятно, этот эпизод внушил нам мысль взять с собой при выходе из Кристиании несколько почтовых голубей. Следить за ними должен был лейтенант Нильсен, в прошлом заядлый голубятник. Мы даже построили аккуратную голубятню в средней части судна, и птицы превосходно чувствовали себя в своей новой обители. Не знаю, как это вышло, только помощник начальника экспедиции решил, что в голубятне плохая вентиляция и, чтобы исправить этот недостаток, однажды чуть приоткрыл дверцу. Он добился своего, воздух устремился внутрь. Но зато голуби устремились наружу. Какой-то шутник, обнаружив, что птицы улетели, написал большими буквами на стенке пустой голубятни: «Сдается в наем». В тот день помощник начальника был явно не в духе.
Насколько я помню, этот побег состоялся в Ла-Манше. Голуби сумели вернуться в Норвегию.
Бискайский залив вполне заслуженно пользуется у моряков дурной славой. В этом беспокойном районе океана погибло немало добрых судов со всем экипажем. Тем не менее мы рассчитывали в это время года благополучно проскочить, и наши надежды оправдались. Заодно случилось то, на что мы даже не надеялись. Наш ярый противник, зюйд-вест, прекратил наконец свои упорные попытки остановить наше движение. Да они все равно были бесплодными. Конечно, он тормозил нас, но все-таки мы продвигались вперед. И вспоминали, как на уроках географии в школе учили про частые северные ветры у берегов Португалии. Нас ожидал приятный сюрприз, мы встретились с ними уже в Бискайском заливе. Долгожданная перемена после бесконечного лавирования в Ла-Манше, когда мы шли бейдевинд. Северный ветер проявил почти такое же упорство, как прежде юго-западный, и день за днем мы вполне приличным, на нашу скромную мерку, ходом продвигались на юг, к широтам, где нас ждала устойчивая погода и где, как правило, быть моряком одно удовольствие.
Кстати, даже в первые, трудные недели все в общем-то шло гладко. Не было недостатка в опытных руках, всегда готовых выполнить необходимую работу, даже если она была не совсем приятна. Взять хотя бы поддержание чистоты. Любой моряк может рассказать, что это такое, когда судно везет животных, да они к тому же находятся на палубе и мешают всяким работам. Я всегда считал, что полярному судну, так же как и всякому другому, не подобает превращаться в оптовый склад дерьма и грязи, даже если на борту десятки собак. По-моему, в таких экспедициях особенно важно заботиться о чистоте и порядке. Никаких вещей, которые могли бы действовать деморализующе и разлагающе. Отрицательное влияние неопрятности – факт настолько общеизвестный, что нет необходимости об этом много говорить.
