Текст книги "Южный полюс"

Автор книги: Руаль Энгельберт Гравнинг Амундсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Наконец все как будто налажено. Осталось поднять собак и запрячь их. Многие из них настолько обессилели, что их совсем занесло снегом. Мы отыскали всех и одну за другой подняли на ноги. Один Том наотрез отказался вставать. Поднять его оказалось невозможно, он только лежал и скулил. Пришлось прикончить его. У нас не было с собой огнестрельного оружия, поэтому Тома прикончили топором. Это было нетрудно. Вистинг положил тушу на свои сани, чтобы довезти до следующей стоянки и там разрубить на куски.

День был пасмурный и холодный. Туман, метель, южный ветер, минус 26°. Но нам посчастливилось сразу найти свои следы, и мы держались их. Косматый – лучший пес Вистинга – упал замертво на ходу. Он тоже был из тех собак, которые работают вовсю, ни на минуту не позволяя себе отлынивать. Тянул и тянул, пока смерть его не скосила. Нам было не до сентиментальности. Никто не подумал о том, чтобы воздать Косматому заслуженные почести. Оставшиеся от него кожа и кости были разрублены и поделены между его товарищами.

Шестнадцатого марта мы прошли 28 километров. Температура – минус 34°. Енса, одного из моих великолепных «трех мушкетеров», пришлось весь день везти на санях Вистнига. У него не было сил идти дальше. Собирались вечером скормить Тура его товарищам, но подумали о его нарыве и воздержались. Положили пса в свободный ящик и закопали в снег. А ночью нас разбудил дикий шум. Собаки затеяли яростную драку, и по их вою можно было легко понять, что дерутся они из-за еды. Вистинг, который всегда раньше других выбирался из спального мешка, живо очутился на поле битвы. Оказалось, что собаки откопали Тура и устроили пир. Их никак нельзя было обвинить в привередливости. Вистинг снова закопал дохлого пса, можно было спокойно спать дальше.

Семнадцатого выдался трескучий мороз, минус 41°, дул леденящий зюйд-ост. В это утро остался на стоянке Лассесен из моей упряжки, который трусил следом за санями. Мы хватились его только днем. В тот же день пал Расмус, один из «трех мушкетеров». Как и Косматый, он тянул, пока не свалился. Енс совсем обессилел и не мог есть; Вистинг продолжал везти его на своих санях. Вечером мы дошли до склада на 80° южной широты и выдали собакам двойные порции. За день было пройдено 35 километров. За время нашего отсутствия местность заметно изменились. Куда ни погляди, всюду высокие сугробы. На одном из ящиков склада Бьоланд написал нам несколько приветственных слов. Нашли мы и знак, о котором уславливались с Хасселем, – поверх ящиков лежала глыба снега; значит, наши товарищи прошли здесь и все в порядке.

Мороз не унимался. На следующий день – минус 41°. Нам пришлось прикончить последних из «трех мушкетеров» – Улу и Енса, чтобы не продлевать их мучений. Больше мы с ними не встретимся на этих страницах. Три неразлучных друга, все трое почти совсем черные. На островке под Кристианией, где мы несколько недель держали наших собак, прежде чем забрали их на судно, Расмус сбежал, и нам никак не удавалось его поймать. А когда за ним не гонялись, он приходил сам и ложился около своих двух друзей. Его изловили лишь за несколько дней до погрузки собак на судно. Он успел совсем одичать. Всю тройку привязали на мостике, где разместилась моя будущая упряжка, с той поры и началось наше знакомство. Первый месяц они не очень-то подпускали к себе. Вооружившись длинной палкой, я почесывал им спину, чем мало-помалу и расположил их к себе, так что мы стали хорошими друзьями. На «Фраме» эти три разбойника были грозой всех собак, где ни появятся, непременно затеют потасовку. Они обожали драться. И они же были самыми резвыми из наших собак. Когда мы устраивали гонки на порожних санях около Фрамхейма, эта троица всех обгоняла. С ними в упряжке я всегда мог быть уверен в победе.

На брошенного нами в это утро Лассесена я совсем уже махнул рукой. Не без сожаления, ведь это был самый сильный и работящий из моих псов. И как же я обрадовался, когда он вдруг снова объявился, вполне бодрый и крепкий. Мы решили, что он все-таки откопал Тура и сожрал его. Что еще, кроме еды, могло его оживить! От 80° южной широты и до самого Фрамхейма он отлично работал в упряжке Вистинга.

В этот день произошел примечательный случай, который явился для нас полезным уроком на будущее. Компас на санях Ханссена, считавшийся у нас образцом точности, вдруг закапризничал. Во всяком случае, его показания не совпадали с солнечным пеленгом, который нам, к счастью, удалось взять в этот день. Мы изменили курс с учетом пеленга. А вечером, перенося вещи в палатку, обнаружили, что рядом с компасом лежал мешочек, в котором мы держали ножницы, гвозди, иголки и тому подобное. Не удивительно, что компас взбунтовался.

Девятнадцатого марта – юго-восточный ветер, температура минус 43°. «Довольно свежо», – записано в моем дневнике. Утром, вскоре после старта, Ханссен обнаружил наш старый след. Замечательное зрение у этого человека. Он всегда видел все раньше других. У Бьоланда тоже было острое зрение, но с Ханссеном не сравнить. До дома оставалось не так много, и мы уже предвкушали финиш. Однако на другой день сильный юго-восточный ветер заставил нас остановиться. Температура была минус 34°.

Как всегда при зюйд-осте, на следующий день температура воздуха поднялась. Утром 21 марта было минус 9°. Перемена заметная и не неприятная! Мы уже были сыты по горло 40-градусными морозами. Странная погода выдалась в ту ночь. То сильные шквалы с востока-юго-востока, то полный штиль. Как будто ветер налетал с какого-то нагорья. Продолжая движение на север, днем мы прошли флаг номер 6; это означало, что до Фрамхейма осталось 85 километров. Вечером разбили лагерь в 60 километрах от базы. Учитывая усталость собак, мы рассчитывали пройти этот путь за два дня. Но вышло иначе. Утром мы потеряли свой старый след, прошли слишком далеко к востоку и набрали высоту у ранее упоминавшейся возвышенности. Вдруг Ханссен крикнул, что видит впереди что-то непонятное, что именно, не разобрать. Оставалось обратиться за советом к тому, кто видел еще лучше, чем Ханссен, то есть к моему биноклю. Итак, достаю старый бинокль, верой и правдой служивший мне много лет. В самом деле, что-то странное. Там, внизу, явно Китовая бухта, но что это за черные пятна движутся вверх-вниз?

– Ребята на тюленя охотятся, – предположил кто-то.

Все согласились. Ну конечно, отчетливо видно, ошибиться нельзя.

– Вон сани видно… еще одни!.. Еще…

Мы чуть не прослезились, видя такое рвение.

– А теперь пропали! Нет, опять видно. Непонятно – то покажутся, то пропадут!

В конце концов мы разобрали, что это Фрамхейм со всеми его палатками маячит во мгле. Ребята, скорее всего, сейчас спали после обеда. Слезы умиления на наших глазах сразу высохли. Можно было спокойно и трезво оценить ситуацию. Так, вон Фрамхейм, вон там мыс Мэнхью, а вот это Западный мыс. Значит, мы забрались слишком далеко на восток.

– Даешь Фрамхейм в половине восьмого вечера! – послышался чей-то призыв.

– Превосходная мысль! – отозвался другой, и мы рванули с места, курсом на середину бухты.

Очевидно, мы поднялись довольно высоко, потому что вниз понеслись со свистом. Направляющий не выдержал такой скорости и на ходу вскочил на чьи-то сани. Ханссен возился со своим кнутом, когда начался спуск, и я успел только увидеть, как мелькнули в воздухе его подметки. Лежа на его санях, я корчился от смеха, уж очень потешно все вышло. Наконец, он поднялся и успел плюхнуться на последние сани, когда они проносились мимо него. Под горой мы все свалились в кучу, люди, собаки и сани вперемешку.

Заключительный этап дался нам не так легко. Мы снова нашли потерянный утром след. Торчащие из снега рыбьи головы вели нас к цели. В 7 часов вечера – на полчаса раньше намеченного – мы добрались до Фрамхейма. 60 километров за день – не так уж плохо для измотанных собак. Из моей упряжки уцелел один Лассесен. Оден, которого я отослал домой с 81° южной широты, издох по возвращении. Всего в этом походе мы потеряли восемь собак. Столько же погибло у Стюбберюда сразу после того, как он вернулся с 81-й параллели. Вероятно, мороз – главный виновник. Уверен, что, не будь так холодно, все собаки остались бы живы.

Трое наших товарищей, которые пошли обратно с 81° южной широты, благополучно добрались домой. Правда, в последний день у них кончились спички и продукты, но на худой конец у них оставались собаки. После возвращения они успели застрелить, перевезти, разделать и заложить на хранение полсотни тюленей – отлично поработано.

Линдстрем в наше отсутствие трудился без устали, навел кругом идеальный порядок. В крытом ходе вокруг дома он вырезал в снегу полки и поместил туда запас тюленины. На одних этих полках было достаточно бифштексов для всех нас на то время, что мы собирались пробыть здесь. На полках, прибитых к наружным стенам дома (они же образовали вторую стенку хода), он сложил различные консервы. Тут царил такой порядок, что можно было отыскать нужный вам предмет с завязанными глазами. Вот лежит солонина, сало, вот рыбные котлеты. Вон поблескивает банка с карамельным пудингом – значит, и другие банки где-нибудь поблизости. Так и есть, вот они выстроились в ряд, словно солдаты.

Эх, Линдстрем, долго ли продержится этот порядок? Разумеется, этот вопрос я задавал только мысленно. Перелистываю свой дневник. В четверг, 27 июля, записано: «В продовольственном коридоре теперь полный хаос. Как не вспомнить те дни, когда можно было без фонаря и без лампы найти все что угодно! Протяни руку за пудингом, и непременно в руке оказывался пудинг. И так в любом уголке хозяйства Линдстрема. А теперь – боже мой! Совестно рассказать, что случилось со мной вчера. Я отправился туда, не подозревая, что там теперь творится; фонаря, понятно, не взял. Зачем фонарь, когда все стоит на своем месте? Протянул руку, схватил что-то. По моим расчетам, это должны были быть свечи. Какое там. Моя рука держала все что угодно, только не свечи. Что-то шерстяное. Я отложил таинственный предмет в сторону и прибег к старому, испытанному средству – зажег спичку. Знаете, что это было? Грязные кальсоны! А хотите знать, где я их нашел? Между маслом и конфетами. Славный винегрет. Но Линдстрем тут ни при чем. Ребята с утра до вечера носились взад и вперед по этому ходу, по большей части в темноте. И если им случалось при этом что-нибудь уронить, сомневаюсь, чтобы они останавливались и клали упавший предмет на место».

Линдстрем побелил потолок в комнате. И до чего же уютной она нам показалась, когда вечером явились домой. Этот хитрец издали заметил нас на барьере. И теперь стол ломился от всяких вкусных вещей. Нас-то больше всего манил запах бифштекса и кофе, и уж мы навалились в тот вечер и на то, и на другое. Дома! Славно звучит это слово, где бы ваш дом ни находился, – в море, на земле или же на барьере. Это был не вечер, а сплошное блаженство.

Первым делом мы занялись сушкой меховой одежды. Она изрядно намокла, и с ней пришлось повозиться. Каждую вещь надо было растягивать на веревках под потолком; понятно, сразу всего не развесишь.

Собираясь устроить еще один склад, мы начали готовиться к последнему до зимы походу с учетом приобретенного опыта. Мы хотели забросить на 80-ю параллель 1200 килограммов свежей тюленины. Ведь это будет очень важно для главного перехода, если мы сможем накормить собак до отвала свежим мясом на 80° южной широты. Все это понимали и спешили управиться с задачей. Снова занялись снаряжением. Последний поход подсказал нам немало нового. Так, Престрюд и Юхансен пришли к выводу, что один двойной спальный мешок лучше двух одинарных. Не стану вдаваться в подробности дискуссии, которая, естественно, возникла по этому поводу. У двойного мешка свои преимущества, у одинарного свои. Так сказать, дело вкуса. Впрочем, только эти двое и поменяли одинарные на двойной. Ханссен и Вистинг занялись конструкцией новой палатки и довольно быстро с этим управились. Палатки стараются делать возможно более похожими на иглу – снежную хижину. Они не совсем круглые, скорее чуть продолговатые, без плоских граней, ветру, так сказать, не за что ухватиться. Подправили мы и личное снаряжение.

Китовая бухта – внутренняя ее часть, от Мэнхью до Западного мыса – теперь замерзла, но дальше темнел океанский простор. Наш дом совсем занесло снегом. Главная заслуга в этом принадлежала Линдстрему и его лопате; пурга ему тут мало помогала. Под снегом дом теплее и уютнее.

Наши собаки, все 107, стали похожи на откормленных свиней. Даже те, что отощали в последнем походе, начали приходить в норму. Просто удивительно, как быстро отъедаются эти животные.

Чрезвычайно интересно было наблюдать, как восприняли наши собаки возвращение домой. Когда мы въехали в лагерь, они не проявили никаких признаков удивления, как будто и не покидали его. Правда, они пожаднее обычного бросались на еду, а в остальном вели себя, как всегда. Забавно было наблюдать встречу Лассесена с Фиксом. Они ведь были неразлучные друзья. Первый исполнял роль вожака, второй слепо ему повиновался. Я не брал Фикса в наш последний поход, мне показалось, что он не совсем в форме. И этот обжора успел основательно отъесться. Я смотрел на них: что теперь будет? Может быть, Фикс воспользуется случаем взять верх над другом? Собак было много, и они не сразу наткнулись один на другого. Это была трогательная сцена. Фикс бросился к Лассесену, начал его облизывать и всячески выражать свою радость и преданность. Что до Лассесена, то он явно важничал, как и подобает вожаку. Не долго думая, опрокинул своего дородного приятеля на снег и встал над ним, как бы напоминая, что продолжает оставаться неоспоримым и абсолютным властелином. Бедный Фиксушка выглядел таким обескураженным, когда поднялся на ноги. Впрочем, это длилось недолго, он живо отыгрался на другой собаке, в победе над которой был уверен.

Чтобы дать вам представление о том, как протекала наша жизнь в эти дни, процитирую описание одного из них по дневнику: «25 марта, суббота. Отличная, мягкая погода, целый день минус 14°. Слабый юго-восточный ветер. Наши зверобои, ребята, которые вернулись с 81° южной широты, добыли сегодня в первой половине дня трех тюленей. Итого со дня их возвращения, 11 марта, ими добыто 63 тюленя. Теперь у нас вполне достаточно свежего мяса и для себя и для всех собак. С каждым днем нам все больше и больше нравится тюлений бифштекс. Мы готовы есть его три раза в день, но на всякий случай несколько разнообразим меню. К завтраку, в восемь утра, подаются оладьи с вареньем – блюдо, которое Линдстрему отлично удается. Они нисколько не уступают оладьям, которые подаются в лучших американских домах. Кроме того, получаем масло, хлеб, сыр и кофе. На обед по большей части – тюленина (правда, зимой мы все чаще обращались и к консервам) и десерт: калифорнийские консервированные фрукты, сладкий пирог, консервированный пудинг. На ужин – тюлений бифштекс с брусничным вареньем, [55]55
  «Тюлений бифштекс с брусничным вареньем». Точно так же и в переводе М.П. Дьяконовой (1937 г.). Наверное, это что-то вроде сырого глухаря с клюквой, как у Г.А. Федосеева. (Прим. выполнившего OCR.)


[Закрыть]сыр, масло, хлеб и кофе. В субботние вечера еще грог и сигара.

Должен откровенно сказать, что мне никогда еще не жилось так хорошо. Остальные тоже довольны, у меня твердое впечатление, что мы добьемся успеха.

Выйдешь вечером из дома, смотришь на льющийся из окна занесенного снегом жилья мирный теплый свет, и как-то странно думать о том, что наш уютный дом стоит на грозном, устрашающем барьере.

Возле дома резвятся наши щенки, круглые, как рождественские поросята. Ночью они ложатся клубочками у дверей, не ищут крова. Уж они-то вырастут закаленными. Есть среди них такие толстяки, что на ходу переваливаются с боку на бок, как гуси».

Вечером 28 марта мы в первый раз наблюдали полярное сияние. С юго-запада на северо-восток через зенит протянулись лучи и ленты бледно-зеленого и красного цвета.

А сколько здесь великолепных солнечных закатов. Какие изумительные краски. И весь ландшафт подчеркивает их прелесть. Волшебная бело-синяя страна.

Старт последней экспедиции для устройства склада был назначен на 31 марта. За несколько дней до нашего выхода охотники отправились на лед и застрелили нам в дорогу шесть увесистых тюленей. Чтобы груз был полегче, их выпотрошили и срезали с них ласты, после чего вес шести туш составил примерно 1100 килограммов. В назначенный день в 10 утра вышел в путь отряд в составе семи человек на шести нартах, с 36 собаками. Я не принимал участия в этом походе. Погода на старте выдалась чудесная – полное безветрие, ослепительно ясное небо.

Выйдя в 7 утра из хижины, я увидел такую прекрасную картину, что не забуду ее до конца жизни. Участок вокруг базы лежал в глубокой тени, которую отбрасывала гряда на востоке, но дальше к северу тень кончалась и барьер купался в золотисто-розовых лучах утреннего солнца. Вдали переливались багрянцем и золотом могучие зубчатые торосы, ограничивающие барьер с севера. Все дышало несказанным миром и покоем. А над Фрамхеймом курился в воздухе дымок, оповещая о том, что тысячелетние чары уже развеяны.

И вот тяжело нагруженный караван двинулся на юг. Я смотрел, как он медленно переваливает через гребень у «Стартовой линии». После напряженной работы и гонки, когда мы готовили эту экспедицию, для нас двоих, оставшихся дома, наступила более спокойная пора. Это вовсе не означает, что мы сидели сложа руки. Нет, мы не теряли время даром. Прежде всего нужно было наладить работу метеостанции. С 1 апреля все инструменты уже были в строю. На кухне у нас висели два ртутных барометра, четыре анероида, термограф [56]56
  Термография – различные способы регистрации теплового поля (инфракрасного излучения) объектов. (Прим. выполнившего OCR.)


[Закрыть]и термометр. Для них отвели укромный уголок подальше от плиты. Инструменты для наружного наблюдения еще не были никак укрыты, но помощник начальника живо принялся за дело и проявил такую оперативность, что к возвращению отряда с юга на снегу уже стояла, сверкая белой краской, превосходная метеобудка. Наш искусный механик Сюндбек смастерил великолепный флюгер, не флюгер – шедевр, никакая фабрика не сделала бы лучше. В метеобудке мы установили термограф, гигрометр и термометры.

Наблюдения производились в 8 утра, в 2 часа дня и в 8 вечера. Когда я находился на базе, этим делом занимался я, а без меня – Линдстрем.

В ночь на 11 апреля на кухне что-то обрушилось; по словам Линдстрема – верный знак того, что сегодня надо ждать возвращения наших. А в полдень мы и впрямь увидели их у «Стартовой линии». Они лихо спускались вниз в облаке снежной пыли. Через час путники уже подъехали к дому. У них было о чем порассказать. Прежде всего, они доложили, что груз благополучно доставлен на 80° южной широты. Затем поразили меня сообщением, что в 75 километрах от станции наткнулись на район сплошных трещин, где и потеряли двух собак. Странное дело. Ведь мы четыре раза проходили по этому месту и ничего похожего не видели. И вот теперь, когда мы было решили, что на снег можно положиться, как на каменную гору, он грозит нам все сорвать. Оказалось, что при плохой видимости ребята зашли слишком далеко на запад. Вместо того, чтобы следовать по склону, как это мы делали до сих пор, они спустились в долину и попали в такой переплет, что дело чуть не кончилось катастрофой. Рельеф там очень похож на тот, который мы наблюдали южнее 81° южной широты, с множеством невысоких бугорков. И что самое опасное, снег выглядел вполне надежным. А когда они вступили на этот участок, снеговой покров за ними стал проваливаться, и открылись бездонные трещины, вполне способные поглотить и людей, и собак, и сани.

Они взяли курс на восток и еле выбрались из этого ада, Теперь мы были предупреждены и решили, что уж постараемся не забраться туда снова. Тем не менее, нам пришлось-таки еще раз иметь дело с этой «чертовой дырой», как мы ее прозвали.

Отряд потерял еще одну собаку. Она поранила ногу и не могла работать в упряжке. Ее отпрягли в нескольких километрах от склада в расчете на то, что она пойдет за караваном сзади. Но собака рассуждала явно иначе. Больше они ее не видели. Высказывалось предположение, что она могла вернуться к складу и теперь живет там припеваючи среди привезенных туда с таким трудом тюленьих туш. Должен признаться, что такая мысль не особенно мне понравилась. Этак большей части мяса уже не будет, когда оно нам понадобится… Потом мы убедились, что беспокоились напрасно. Этот пес – его звали Кук – пропал без вести. (У нас, разумеется, был и Пири. [57]57
  Вряд ли в Норвегии принято называть собак фамилиями людей. Наверное, это была маленькая месть Амундсена своим соперникам, ранее него достигшим Северного полюса. (Прим. выполнившего OCR.)


[Закрыть])

Усовершенствования, которые мы внесли в снаряжение, полностью себя оправдали. Ребята превозносили до небес новую палатку. Престрюд и Юхансен были в восторге от двойного спального мешка. [58]58
  Все скользкие моменты о «двойном спальном мешке» вошли и в перевод М.П. Дьяконовой (1937 г.). Отметим, что ни Престрюд, ни Юхансен со своим спальным мешком в «полюсный отряд» не попали. (Прим. выполнившего OCR.)


[Закрыть]По-моему, остальные были не менее довольны своими одинарными мешками.

Итак, столь важная осенняя работа завершена. Заложен прочный фундамент. Осталось сделать последнее дружное усилие.

Позвольте вкратце подытожить, что было выполнено нами с 14 января по 11 апреля.

Построена и оборудована база на девять человек, способная прослужить не один год.

Заготовлено на полгода свежее мясо для девяти человек и 115 собак. Вес убитых тюленей достигал примерно 60 тонн.

И наконец, заброшено 3 тонны провианта на склады на 80°, 81° и 82° южной широты. На 80-й параллели: тюленье мясо, собачий пеммикан, галеты, масло, сухое молоко, шоколад, спички и керосин, а также разное снаряжение. Общий вес заброшенных сюда грузов – 1900 килограммов. На 81-й параллели оставлено полтонны собачьего пеммикана. На 82-й – пеммикан для людей, собачий пеммикан, галеты, сухое молоко, шоколад, керосин и разное снаряжение. Общий вес – 620 килограммов.