Текст книги "Дочь Сталина"

Автор книги: Розмари Салливан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава 7
Еврейская свадьба

После пяти месяцев ожесточенных боев за город, в которых погибло более миллиона человек, битва за Сталинград окончилась победой советских войск 31 января 1943 года, когда маршал Фридрих Паулюс, командир шестой немецкой армии, и его штаб сдались. Сын Сталина Яков Джугашвили, который находился в немецких лагерях для военнопленных с 1941 года, стал ценной фигурой. Представитель Красного Креста граф Бернадот сделал заместителю председателя Совета Министров (Молотов в это время являлся народным комиссаром иностранных дел СССР – Прим. пер) Вячеславу Молотову предложение об обмене маршала Паулюса на Якова. Молотов передал это предложение Сталину. По словам Молотова, Сталин решительно отказался. «Все они мои сыновья», – сказал он.

После ареста Алексея Каплера в начале марта Светлана редко видела отца.

Однажды утром он вызвал ее в свой кабинет и коротко сказал: «Немцы предложили мне обменять Яшу на кого-нибудь из своих. Стану я с ними торговаться? На войне как на войне!». Больше отец ничего не сказал, сунул ей документ на английском из его переписки с Рузвельтом и пробурчал: «Переведи! Зачем-то ведь ты учила этот весь английский, так можешь хоть что-нибудь перевести!» На этом аудиенция была закончена. Казалось бы, не в характере Сталина было посвящать дочь в государственные тайны, но, если она передала всю сцену точно, то отец безжалостно сообщил ей известие о Якове. По ее мнению, он «умыл руки» по поводу судьбы своего сына.

К середине апреля 1943 года Яков был мертв. Вспоминая эти события, Светлана была уверена, что отец из данных разведки знал о смерти сына, но никому ничего не сказал.

После окончания войны информация о судьбе Якова постепенно начала поступать из Германии. О его смерти рассказал один из командиров СС Гюстав Вагнер, глава подразделения, охранявшего концентрационный лагерь неподалеку от Любека, где содержался Яков. Он утверждал, что был свидетелем смерти Якова. Когда заключенные выполняли физические упражнения, Яков бросился через полосу отчуждения к ограждению, находящемуся под электрическим током. Часовой крикнул: «Стоять!», но тот продолжал бежать. Как только Яков коснулся изгороди, часовой выстрелил. Тело запуталось в проволоке ограждения и провисело там двадцать четыре часа, пока его не сняли и не отправили в крематорий.

Другой доклад поступил от заместителя министра внутренних дел СССР Ивана Александровича Серова, которому в 1945 году было получено расследовать подробности смерти Якова Джугашвили. Серов добавил еще одну деталь. Когда часовой крикнул «Стоять!», Яков рванул на груди рубаху и крикнул: «Стреляй, собака!»

Сталин не попытался спасти своего сына, но даже родственники Якова соглашались, что он не мог пойти на этот обмен военнопленными. Он не мог защищать своего собственного сына, когда миллионы русских солдат умирали. Две трети из трех миллионов советских военнопленных, захваченных во время июньского наступления фашистов, умерли в первый год войны. К концу войны по крайней мере два миллиона из пяти миллионов советских военнопленных погибли.

Светлана считала, что ее любимый сводный брат умер как «настоящий герой. Его героизм был бескорыстным, благородным и скромным, как и вся его жизнь». Она не простила отца. Как и многие ее соотечественники, она считала, что Сталин предал своих собственных солдат, выпустив драконовский Приказ № 227 от 28 июля 1942 года и в народе известный как «Ни шагу назад». Приказ включал следующее положение: «Паникеры и трусы должны уничтожаться на месте». Из пойманных дезертиров собирали штрафные батальоны и отправляли их в самое пекло. Когда советских военнопленных освободили из немецких лагерей в 1945 году, они возвращались на Родину и отправлялись в сибирские лагеря, получив по двадцать пять лет за то, что сдались врагу. «Я думаю, Яков понимал, что возвращение в нашу страну после войны ничем хорошим для него не кончится», – с особенным значением отметил друг Светланы Степан Микоян.

Этой весной Светлана закончила школу. Отец вызвал ее на кунцевскую дачу и спросил, что она собирается изучать в университете. Когда она ответила: «Литературу», он усмехнулся: «Так и тянет тебя в эту богему!» – и настоял, чтобы она поступала на исторический факультет МГУ. Шестьдесят два года спустя, в письме Светланы к ее другу Роберту Рейли видно, что за эти годы горечь в отношениях с отцом нисколько не притупилась:

Мой собственный отец, очень властный человек, диктатор всего и всех, не позволил мне начать в семнадцать лет мою собственную жизнь и выбрать профессию. Он хотел, чтобы я стала образованным марксистом, чтобы пойти по его стопам, быть вместе с ним, стать «достойным членом» КПСС. Это была его диктаторская любовь ко мне. Тогда, во время войны, в 1943-м, все подчинялись его желаниям, и я начала изучать современную историю, хотя ненавидела ее всем сердцем.

Светлана втайне надеялась стать писателем. Ольга Ривкина понимала разочарование своей подруги и решила поменять свои собственные планы. Мать Ольги, которая теперь возглавляла американский отдел в «Правде», предложила девушкам заняться современной историей Соединенных Штатов. Хотя они пропустили срок подачи документов, когда декан факультета услышал, что у него хочет учиться дочь Сталина, он приказал принять документы.

В соответствии со своей учебной программой Светлана должна была изучать географию, историю и экономику США. В тот момент это было идеологически допустимо, поскольку США были союзниками СССР во Второй мировой войне. Она писала работы по Новому курсу президента Рузвельта, по дипломатическим отношениям СССР и США в тридцатые годы, по американским профсоюзам, по иностранной политике США в Южной Америке и Европе. В итоге, она узнала о США больше, чем европейские и даже некоторые американские студенты.

Поначалу отношения с другими студентами у Светланы складывались непросто. Ольга Ривкина вспоминала, что на лекциях многие косо поглядывали на ее подругу в сопровождении охранника, но постепенно «они привыкли к ней и стали относиться с симпатией». Светлана всегда говорила, что ее новые университетские друзья отделяли ее от образа отца. У многих студентов родители или родственники пострадали от сталинских репрессий тридцатых годов, но она настаивала, что «то же самое было и в моей семье, и этот факт никак не менял их отношения ко мне». По крайней мере, ей очень хотелось так думать. Люди могли и не решаться высказываться против Сталина, но Светлана как его дочь не могла не ощущать на себе косых взглядов. Многие вполне могли рассматривать общение с ней как быстрый способ добиться каких-то привилегий.

Большинство детей кремлевской элиты, «кремлевский набор», как Светлана их называла, стремились к жизни за стенами крепости. Между ними даже ходила шутка. Уходя куда-нибудь из Кремля, они говорили: «Такой-то отправился на объект такой-то», подражая переговорам соглядатаев из службы наружного наблюдения. Светлана искала способы избавиться от постоянной слежки. Вместе со своими двоюродными братьями Аллилуевыми она уезжала на машине за город, садилась за руль, хотя отец не разрешал ей водить машину. В декабре она уговорила Сталина уволить ее охранника, потому что ей было стыдно перед студентами повсюду ходить с «хвостом». Ей было семнадцать с половиной лет, и она хотела гулять по улицам одна. Она надолго запомнила слова отца, сказанные в ответ на эту просьбу: «Ну и черт с тобой, делай, что хочешь. Хоть убейся, если тебе это нравится».

Светлана не приглашала своих новых университетских друзей в Кремль. Она стеснялась, что им потребуется пропуск, чтобы пройти охрану на входе. Ольга Ривкина вспоминала, что только один раз была у Светланы дома. Это было в 1944 году. Последний экзамен, который они сдавали после первого курса, включал в себя сборку винтовки. Оружейная в университете была закрыта, но Светлана сказала, что у нее дома есть винтовка. Ольга вспомнила, как прошла через дверь квартиры Сталина, около которой стояла охрана, и как няня Светланы приготовила для них закуски, пока они тренировались собирать винтовку.

Но после последнего экзамена Светлана начала отдаляться от своей группы. Она все больше проводила времени со своим сокурсником Григорием Морозовым (настоящая фамилия его семьи была Мороз, но они прибавили окончание, чтобы скрыть еврейские корни). Он был на четыре года ее старше и дружил с Василием. Светлана знала Морозова еще когда училась в школе. Они начали встречаться, часто ходили вместе в театр или в кино.

Светлана могла избавиться от своего личного охранника, но секретные службы по-прежнему следили за ней. Вскоре ей позвонил генерал Власик, начальник сталинской охраны. Разговор был короток:

– Слушай, этот твой молодой еврей – что между вами?

– Еврей? – переспросила она.

Она была в шоке. Пока еще никто открыто не упоминал о происхождении. Оставалось еще несколько лет до тех пор, пока антисемитизм стал официальной государственной политикой. Она сказала, что знала Григория со школы. Они встречались, вот и все.

Генерал Власик сказал, что ему известно все. Например, он знал, что Морозов хочет поступить в только что открытый Институт международных отношений, но ему нужна отсрочка от военной службы.

– Мы можем ему помочь, – сказал Власик. – Ты действительно хочешь, чтобы он получил освобождение?

Когда Светлана сказала «да», генерал ответил:

– Хорошо, мы это сделаем. Мы его освободим.

Генерал Власик тоже был человеком, который мог решать судьбы людей одним телефонным звонком.

Светлана не любила Морозова – она все еще страдала по Алексею Каплеру. Она искала способ выбраться из Кремля. Она чувствовала, что отец теперь относится к ней с презрением, как будто она была каким-то образом «испорченной»: «Я больше не была его маленькой девочкой. Я выросла не такой». Морозов звонил постоянно. Когда он сделал предложение, она согласилась выйти за него замуж. «Он был мил. Я была одинока, а он любил меня». Ей только нужно было получить разрешение отца.

Для этого она специально поехала на дачу в Кунцево. По словам Светланы, отец прямо сказал, что он не одобряет женитьбу, потому что Морозов еврей. «Сионисты провели тебя с ним», – пропыхтел он. Было «совершенно невозможно подозревать его в неискренности».

Светлана считала, что ее отец всегда в душе был антисемитом, но со временем эта ненависть к евреям укрепилась, потому что он все больше и больше был уверен в существовании тайной еврейской организации против Советского Союза. Но в конце разговора Сталин сказал дочери: «Черт с тобой, делай, что хочешь…»

* * *

Сталин долго и громко возмущался, что его новоявленный зять учится в университете в то время, как другие молодые люди гибнут на фронте. Светлана ничего не сказала о том, как удачно добыла Морозову отсрочку от военной службы. Когда Сталин вызвал Власика и сказал ему: «Наша маленькая девочка собралась замуж», Власик уверил его: «Мы знаем этого парня. Он хороший коммунист. С ним все в порядке». Сталин не стал препятствовать замужеству дочери, но категорически отказался встречаться с Морозовым и, хотя все время поддерживал пару материально, слово свое сдержал. Морозов так и не встретился со своим тестем. Поскольку время было военное, свадьбу не праздновали.

С разрешения Сталина молодая пара переехала в Дом на набережной. Этот огромный жилой комплекс был построен по проекту архитектора Б. М. Иофана и завершен в 1931 году. Он стоял на берегу Москвы-реки напротив Кремля. 12-этажный Дом на набережной с 505-ю квартирами стал одним из самых крупных домов в Европе. Площадь всего комплекса составляла три гектара. Здание задумывалось как место проживания крупных партийных работников и прочей элиты. В нем был театр и роскошные магазины. В столовой жители дома бесплатно получали готовые обеды и сухие пайки, так что самим готовить пищу было необязательно. Многие родственники Светланы переехали сюда в 1938 году, в том числе, семьи тети Ани и тети Жени. Тем не менее, это было зловещее здание. В царские времена под рекой был прорыт тоннель, который при постройке дома соединили с двенадцатым подъездом. Чекисты могли пользоваться черными лестницами в нем. Светлана и Морозов жили в квартире № 370 на девятом этаже.

Марфа Пешкова вспоминала, что, покинув Кремль, Светлана стала гораздо более независимой. Она устраивала у себя в квартире вечеринки для своих друзей-литераторов, вместе с которыми они писали и обсуждали стихи. Когда приходили друзья, она всегда переворачивала портрет своего отца к стене. Но вскоре восемнадцатилетняя Светлана забеременела. Когда Сталин узнал об этом, он разрешил ей снова ездить в Зубалово, сказав, что беременной женщине нужен деревенский воздух. Как всегда, в словах Сталина было несколько смыслов – тут была и демонстрация семейной заботы, в которой скрыто нежелание дать дочери жить свободно.

Девятого мая 1945 года по радио объявили о том, что Вторая мировая война закончилась. Улицы Москвы заполнились ликующим народом. Американский посол Джордж Кеннан стоял на балконе посольства, глядя как тысячи людей внизу подбрасывают в воздух солдат и качают их на руках. И славят Америку. Соединенные Штаты помогли Советскому Союзу выиграть войну. Они присылали самую разнообразную военную помощь – от оружия до консервов. Кеннан махал рукой, приподнимался над перилами и кричал: «Поздравляю с Днем победы! Слава советским союзникам!» Но сам он оставался печальным. Он боялся намерений Сталина. Фашистская Италия и Германия были побеждены, но он чувствовал, что «третье тоталитарное государство попытается добиться господства в послевоенном мире». Кеннану в будущем предстояло стать значительной фигурой в жизни Светланы, но в тот момент он даже не знал, что у Сталина есть дочь.

Светлана позвонила отцу:

– Поздравляю тебя с твоей победой, папа! Я только что услышала, что война закончилась!

– Да, спасибо тебе большое. Да, мы победили, – ответил он.

Он спросил ее, чем она сейчас занимается. Светлана ответила, что ждет рождения ребенка, до которого осталось совсем немного времени.

– Ну хорошо, береги себя, – сказал он и закончил разговор.

Он не пригласил дочь и ее мужа отпраздновать победу вместе с ним. Светлана и Морозов отмечали этот день в своей собственной квартире.

Великая отечественная война закончилась, но СССР заплатил за победу огромную цену. Из 34,5 миллионов мобилизованных восемьдесят четыре процента были ранены, убиты или попали в плен. Официально число погибших солдат оценивалось в 8,6 миллионов человек, хотя неофициальные оценки доходили до 23 миллионов. 17 миллионов мирных граждан погибли, но число потерь среди гражданского населения невозможно оценить точно, потому что статистические записи не включают сотни тысяч людей, умерших от голода. «Страдания советского народа несопоставимо страшнее страданий, выпавших на долю населения стран-союзников». Ни одна часть страны не избегла опустошения. Это было настоящее «бедствие века».

Единственный сын Светланы и Морозова Иосиф родился через две недели после Дня победы. Она утверждала, что его имя вовсе не является попыткой сделать приятное отцу, просто обоих дедушек мальчика звали Иосифами. Светлана привезла сына к дедушке на кунцевскую дачу только в августе. Это случилось как раз в тот день, когда американцы сбросили бомбу на Хиросиму. «Все были заняты этим сообщением, и отец не особенно внимательно разговаривал со мной. А у меня были такие важные – для меня – новости. Родился сын! Ему уже три месяца, и назвали его Иосиф… Какое значение могли иметь подобные мелочи в ряду мировых событий, – это было просто никому не интересно…»

Теперь Светлана очень мало общалась с отцом. Когда она звонила, он мог сказать: «Я занят!» и бросить трубку, и ей требовалось несколько недель, чтобы набраться храбрости и позвонить снова. Светлана и ее муж продолжали учебу в университете, маленький Иосиф жил, в основном, в Зубалово с двумя нянями: Александрой Андреевной и няней, которая вырастила маленькую Гулю, дочь Яши. Большинство советских женщин в то время не имели возможности растить маленьких детей. Элита пользовалась услугами нянь, простые люди – яслями, где детей оставляли с утра понедельника до вечера пятницы. Еще некоторые отправляли детей к бабушкам. Так что Светлана очень легко забыла, как горько она переживала постоянное отсутствие матери в детстве. Родственники Светланы говорили о ней очень коротко: «Она не была сердечной матерью», – но всегда добавляли, что ей негде было научиться, какой должна быть хорошая мать.

Во многих отношениях Морозов был очаровательным молодым человеком, и их брак со Светланой складывался хорошо. Десятилетия спустя Светлана вспоминала, какой простой была жизнь и как они были счастливы, когда были студентами. В то же время в будущем она расскажет своей дочери Ольге, что ее первый муж так злился, что начинал орать на нее и рвать на себе рубашку.

В октябре Светлана послала Сталину фотографию сына, и он в ответ прислал ей мандарины в подарок. Первого декабря, через полтора года после того, как она вышла замуж, Светлана писала отцу, который, как обычно, отдыхал в Сочи.

Здравствуй, мой дорогой папочка!

Я никогда не была счастливее, чем сегодня, когда получила твое письмо и мандарины… Я жду тебя в Москве, и надеюсь, что ты еще пришлешь мне такое же доброе письмо, каким было это. Целую тебя, мой дорогой папочка!

Светлана отчаянно пыталась восстановить отношения с отцом. Кажется, в семейной жизни у нее тоже появились проблемы. Ей скоро должно было исполниться двадцать, а брак оказался совсем не таким, как она ожидала. Когда Светлана была расстроена, она всегда стремилась найти эмоциональную поддержку у отца.

Безусловно, было множество причин, по которым Светлана рассталась с Григорием, но, по словам ее подруги Марфы Пешковой, главной была одна – многочисленные родственники, которые все время были вокруг и все время обращались с просьбами: помочь получить квартиру получше, устроить детей в элитную школу или в институт. Ее двоюродный брат Владимир Аллилуев считал Морозова беспринципным человеком: «Из-за мужа Светланы в квартире все время было полно его друзей, и он постоянно о чем-то ее просил. Светлане буквально приходилось прятаться от всего этого по углам». Она по-прежнему чувствовала себя скованно в большой компании и, вполне вероятно, что Владимир точно описывает ее состояние: она пыталась стать тенью в своем собственном доме.

В Кремле ходили слухи о том, что Сталин приложил руку к тому, чтобы расстроить брак своей дочери, но сама Светлана это всегда отрицала. Главная проблема была совсем в другом. Ей было всего девятнадцать, когда родился сын, и вскоре она уже была беременна снова. Она утверждает, что сделала три аборта за три коротких года своего первого брака. Операции были очень болезненные. Это может показаться ужасным, но долгое время в Советском Союзе аборты были единственным способом контрацепции, пока не были запрещены вместе с гомосексуализмом после того, как в стране произошел резкий спад роста населения. Но, несмотря на запрет, аборты все равно делали. Когда Светлана серьезно заболела после неудачного прерывания беременности, она решила уйти от мужа. Она сказала Морозову, что возвращается в Кремль и забирает с собой Иосифа.

Годы спустя, она писала своей подруге Розе Шанд:

Честно говоря, сейчас – став за много лет поисков намного опытнее – я могу сказать тебе: я должна была остаться с моим первым мужем. В нем не было ничего плохого. Мы были такими молодыми – такими глупыми – просто не знали многого про эту чертову жизнь. И это всегда я была недовольна и стремилась куда-то бежать и искать «что-нибудь получше».

Утешая другую подругу, которая тоже пережила развод, Светлана вспоминала:

Я никогда не привыкала к семейной жизни, поэтому мне было легко ее прервать. Но после разрыва я все равно чувствовала себя одинокой и делала много ошибок, сразу пытаясь найти замену утраченной половинке… какой молодой и глупой я была!

Семейная жизнь Светланы и Морозова закончилась в 1947 году. Процедура развода в Советском Союзе была несложной. Она включала в себя два этапа: вначале пара подает заявление в районный суд, и через месяц их разводят. Но для бедного Морозова все было еще проще. В один прекрасный день его просто не пустили в Дом на набережной. Брат Светланы Василий взял все дело в свои руки. Когда в СССР пара вступала в брак, в паспортах проставляли штампы, свидетельствующие об этом, и вписывали имя супруга. В случае развода ставился еще один штамп. Василий взял паспорта Светланы и Морозова и попросту сделал так, чтобы стоящие в них штампы начисто свели. Паспорта были чистыми, как будто никакого брака вовсе не было.

Сталин был доволен этим разводом. Он построил новую дачу на Холодной речке, неподалеку от Гагр в Абхазии, и приказал построить маленькую дачу рядом – для Светланы. Она приехала к нему. Отец и дочь впервые за долгое время были вместе.

Сталин придерживался своего обычного расписания: вставал в два часа дня, обедал в десять вечера. Светлана вспоминала, что с соседних дач к нему приходили Жданов, Берия, Маленков. Обед обычно длился часов до четырех утра. Для Светланы эти мероприятия всегда были мучительны. Подростком она часто становилась объектом отцовских шуток. Заметив, что, услышав какое-нибудь грязное высказывание, она потихоньку выбирается из-за стола, он кричал: «Товарищ Хозяйка! Почему вы бросаете нас, бедных темных существ, не указав нам никакого пути? Теперь мы не знаем куда идти! Ведите нас! Покажите нам дорогу!» Эта шутка, пародирующая известное высказывание «Товарищ Сталин указывает нам путь», развлекала его годами. Но теперь совместные обеды угнетали ее еще сильнее. Сталин заставлял своих товарищей выпивать под бесконечные тосты – он говорил, что хочет послушать, не скажут ли они пьяные что-нибудь, что скрывают трезвыми. Каждый вечер кончался тем, что охранники доставляли по домам пьяных «дорогих товарищей». Как вспоминала Светлана, порой кто-нибудь уединялся в туалете, чтобы проблеваться.

Когда они с отцом оставались наедине, ей было трудно найти тему разговора – разве что еда, которую подавали на обед или растения в саду. Она избегала говорить о людях, опасаясь, что скажет что-нибудь, что вызовет подозрения отца. Она никогда не знала, что сказать или, что более важно, о чем не говорить. Поэтому ей было легче читать ему вслух.

Устав от такой жизни, через три недели Светлана вернулась в Москву. Но как только она вернулась в кремлевскую квартиру вместе с Иосифом, она почувствовала себя словно запертая в саркофаге. Отчаяние становилось все сильнее. Из-за своих психологических проблем Светлана не умела быть в одиночестве. Когда она была одна, она чувствовала себя в опасности. Ей казалось, что она будет в безопасности, только если соединит свою жизнь с чьей-то еще, но, добившись этого, она тут же начинала задыхаться. На то, чтобы сломать эту модель поведения, ей потребовались десятилетия. И трудно сказать, получилось ли полностью от нее избавиться.

Теперь она рассматривала как потенциального партнера сына Лаврентия Павловича Берии, Серго Берию.

Они с Серго выросли вместе, вместе смотрели мультфильмы в Кремле и вместе ходили в образцовую школу № 25. Серго Берия и Марфа Пешкова обручились в том году. Светлана поразила подругу, заявив ей, что та должна знать, что она всегда была влюблена в Серго. Так закончилась их дружба. Кремлевская принцесса начала вести себя по-детски эгоистично, капризничать и своевольничать. Позже она очень жалела об этом и говорила, что потеряла сразу двух друзей: Серго и Марфу. Но сосредоточившись на получении того, чего ей захотелось в тот момент, Светлана не могла мыслить рационально или даже прагматически. Она ни на секунду не задумалась, что значит иметь Лаврентия Павловича Берию в качестве тестя. Мать Серго Нина предупреждала своего сына о том, что ему не стоит вступать в этот брак. Она была уверена, что Сталин считает, что Берия ведет свою игру, которая когда-нибудь обернется против всех. В двадцать один год Светлана была достаточно наивна и понятия не имела о своем политическом окружении.

После того, как Марфа и Серго поженились, Сталин пригласил молодого Берию на свою дачу. Серго записал этот разговор по памяти. Хотя Берию трудно считать беспристрастным свидетелем, беседа выглядит достаточно правдоподобно:

– Ты знаешь о семье твоей жены? – спросил Сталин.

После этого он объяснил, что он сам думает об этой семье.

– Горький сам по себе был неплох. Но сколько антисоветских элементов крутилось вокруг него… Я считаю эту женитьбу предательством с твоей стороны. Предательством не по отношению ко мне, а по отношению ко всему Советскому государству… Я считаю, что твоя женитьба – это попытка установить связи с оппозиционной российской интеллигенцией.

Мне такая мысль и в голову никогда не приходила. Моя жена была красивой, пышной женщиной, но не слишком умной и с достаточно слабым характером, о чем я узнал позже. Сталин продолжал:

– Должно быть, твой отец надоумил тебя на эту женитьбу, чтобы проникнуть в тыл российской интеллигенции…

Из этого разговора становится понятно, что, во-первых, Сталин оставлял за собой право вмешиваться в личную жизнь своих соратников и их близких, и, во-вторых, что Светлане очень повезло. Если бы она вышла замуж за Серго Берию, жить стало бы просто невозможно. Презрение Серго к своей жене неприятно, но соперничество Сталина и Берии, отца Серго, превратило бы все ее существование в ад. Тем не менее, руководствуясь своим желанием, Светлана, кажется, полностью утратила инстинкт самосохранения.