Текст книги "Влечение"
Автор книги: Рози Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
– Понятно, – прошептала Джесс. – Его дела плохи, да?
– Не могу сказать точно. Но это не исключается. Мне очень жаль.
Он был добр и полон сочувствия. Джесс покачала головой. Каковы бы ни были новости, она чувствовала, что исчерпала запас веры и даже ожидания.
Появился лаборант. Кровать Дэнни отгородили ширмой. Джесс попыталась представить, что это за анализы, но тотчас прекратила попытки.
Позднее к ним подошел мистер Баркер. И мрачно покачал головой.
* * *
Прошла – проползла – ночь. Старшим женщинам удалось уговорить Бетт поехать с Лиззи к ней домой: до утра вряд ли что-нибудь случится. Йен и Джесс по очереди несли вахту у постели сына. С лица Йена сошел румянец, оно приобрело землистый оттенок. У Джесс разрывалось сердце при виде его страданий. Уступив свое место медсестре, она пошла вытянуть одеревеневшие ноги на узкой кровати в комнате отдыха.
Как ни долга была ночь, наступило утро. Приехали Лиззи с Бетт. У Бетт побелели губы, а глаза, наоборот, покраснели и опухли. При виде отца она расплакалась. Лиззи привезла Джесс рогалик в льняной салфетке и фляжку вполне приличного кофе. Джесс выпила кофе, а рогалик искрошила в салфетку.
В отделении началась обычная утренняя суета. Появился нейрохирург. И каким же далеким показался им вчерашний вечер, когда он объяснял им положение вещей, а они слушали!
Джесс сидела между сестрой и дочерью. Она нуждалась в них обеих.
Наконец специалист смог уделить им внимание. Джесс поймала себя на попытке представить, как он завтракал сегодня в кругу семьи, с двумя девочками в школьной форме.
– Я лично сделал анализ мозговой жидкости. Мне тяжело говорить вам это, но боюсь, что ваш сын мертв.
– Нет! – выкрикнул Йен. – Он жив, я видел – он двигается!
– Движения, которые вы видели, – всего лишь рефлекторные сокращения мышц. Формально мозг будет оставаться живым, пока мы подпитываем, очищаем и вентилируем его искусственным образом. Но та часть, которая отвечает за мышление, умерла.
– Кто-нибудь выздоравливал с такими симптомами?
Мистер Копторн повернулся к Джесс.
– Никто и никогда.
Бетт взвизгнула точно зверек и уткнулась лицом в плечо отца. По щекам Лиззи текли крупные, похожие на стеклянные бусинки слезы. «Как на сцене», – подумала Джесс и повернулась к мужу. Он был в растерянности. Смерть Дэнни стала их общей бедой, последним проигранным сражением.
Нет больше Дэнни. Сбежал, пока кругом гудели и что-то вычерчивали на своих экранах бесполезные приборы. Джесс показалось, что она давно знала правду, а надежда была всего лишь камуфляжем. Сухими воспаленными глазами она взирала на врача.
Он проговорил, обращаясь к ней:
– То, о чем я хочу вас попросить, может показаться грубым надругательством над вашим горем, почти кощунством. Но, как бы дико и несправедливо это ни прозвучало, смерть вашего сына может спасти других людей. Не могли бы вы найти в себе мужество и разрешить нам взять его здоровые органы для пересадки?
Без запинки, не спрашивая Йена, – потому что теперь Дэнни принадлежал только ей одной, – Джесс ответила:
– Да. Возьмите все, что может помочь выжить другим.
– Благодарю вас.
– Можно нам перед этим взглянуть на него?
– Разумеется.
Йен пошел впереди. Вслед за ним, обнимая друг друга за плечи, три женщины в последний раз переступили порог палаты.
Под конец Джесс дали побыть наедине с сыном. Она молча смотрела на его неподвижное восковое лицо. Мысли тянулись словно резиновые; яркие картины прошлого перемежались обращенными к Дэнни фразами – отнюдь не последними.
Джесс знала: теперь она будет часто беседовать с ним. Как же иначе? Он всегда будет жить в ее сердце – эта мысль мелькнула, как единственный луч в непроглядном мраке.
Она встала и бережно отвернула с его плеч одеяло. Усилием воли заставила себя не замечать бесчисленных трубок и белых нашлепок у него на груди, не слышать гудения аппарата искусственного дыхания и приглушенного шума голосов.
У Дэнни были широкие плечи и черная поросль на груди и на запястьях. Грудь равномерно колыхалась, как во сне. Кожа осталась гладкой; с нее еще не сошел летний загар. Глядя на его хорошо развитые мускулы, Джесс думала: «Как он красив! Уже не мальчик – мужчина». Ей захотелось прижать его к своей груди. Потребность в нем была такой острой, что по телу пробежали электрические искры. Как будто он был ее возлюбленным.
Наклонившись, она прильнула губами к крошечному шраму у него на подбородке. А потом вернула одеяло на место.
И все это время она вела с ним безмолвный разговор, отголосок их прежних разговоров – об учебе, девушках, планах на будущее. Вспоминала его улыбку, движения, которых никогда больше не увидит.
Наконец она выпрямилась и, не прощаясь, сделала шаг назад. Раздвинула ширмы, отгораживающие кровать Дэнни от остальных. Постаралась, чтобы другие не заметили, что она еле волочит ноги. Все лица – заведующего отделением, врачей, персонала – выражали сочувствие. Джесс поблагодарила их улыбкой. Ей помогли пройти через ненавистную комнату для посетителей. И только после того, как она оказалась достаточно далеко, повезли тело в операционную.
Глава 3
Йен был в столовой – накрывал на стол. Белая скатерть оказалась в комоде, на прежнем месте. Жесткие складки свидетельствовали о том, что ее давно не разворачивали. Наверное, Дэнни с Джесс питались на кухне – если вообще ели вместе. С тех пор как они в последний раз все четверо обедали по-семейному, прошло три года. На душе тяжелым камнем лежало страшное «никогда». Йен сглотнул – как будто это могло помочь.
Он снял с запыленной каминной полки и поставил на стол пару резных деревянных канделябров. Казалось важным ознаменовать день похорон Дэнни подобающей церемонией. Йен разложил пять парадных приборов и отступил, чтобы полюбоваться плодами своих трудов.
В столовой почти ничего не изменилось. Однажды они с Джесс потратили неделю его отпуска на то, чтобы совместно оклеить эту комнату. Сейчас эти обои от Лоры Эшли с крохотными коричневыми цветочками обтрепались, а шторы обвисли. Коричневый ковер протерся во многих местах, так же, как и зеленая твидовая обивка на подержанных скандинавских креслах. Джесс совершенно не занималась квартирой, которую они когда-то обставили вместе. «Возможно, – подумал Йен, – ей не хватает не только денег, но и душевной энергии».
Из кухни доносился запах чеснока. Ужин готовил Джеймс, а женщины были наверху. Йен был рад передышке. В последнее время в доме постоянно толклись люди.
Из крематория все приехали сюда, перекусили бутербродами, попрощались за руку с Йеном и Джесс и заверили, что «если что-нибудь понадобится… только скажите»… То был утомительный парад лиц: соседей, которых Йен почти забыл, бывших учителей Дэнни и подруг Джесс, включая женщину с работы, которая привезла из питомника цветущие ветки калины, зимнего жасмина и волчьих ягод. И непривычно серьезные, скованные приятели Дэнни, которых Йен помнил мальчишками. Столько лиц… а Дэнни нет и не будет.
К горлу подступил комок. Йен не знал, как выразить свое горе. Лить слезы – занятие для женщин. Мишель, например, в любую минуту была готова расплакаться – так же, как и рассмеяться.
Недавно он ей звонил.
Телефон усилил ее австралийский выговор. Или Йен снова привык к произношению жителей Мидленда?
– Когда ты вернешься?
– Послезавтра, милая, самолетом компании «Кантас». Ты же знаешь, как я по тебе скучаю.
– Приеду за тобой в аэропорт, – быстро, словно только и ждала этого, сказала Мишель.
– Буду очень рад.
Он действительно скучал. Жизнь с Мишель была простой и удобной. С Джесс так не получалось с самого начала. У него никогда не было ощущения, что она полностью принадлежит ему: всегда существовала некая дистанция. Вначале это интриговало, потом стало вызывать досаду.
Йен щелкнул зажигалкой и зажег свечи. Язычки пламени метнулись туда-сюда и успокоились. С минуту он наблюдал за ними, а потом отправился на кухню.
Джеймс стоял у плиты. Завидев Йена, он помешал в кастрюле деревянной лопаточкой.
– Не обессудь, все делалось тяп-ляп. В чужой квартире не всегда сыщешь все необходимое.
Джеймс обожал готовить и знал в этом толк. Не то что Лиззи, чьим главным кулинарным достижением были сэндвичи. Так что они и в этом дополняли друг друга. Джеймс повязал поверх темного костюма полосатый фартук Джесс.
– Не сомневаюсь, блюдо будет – пальчики оближешь, – машинально возразил Йен.
В эту минуту в Джеймсе было что-то женоподобное; его можно было смело принять за педераста. Но Йен слишком хорошо знал Лиззи, чтобы сделать такую ошибку. Не в пример многим актрисам, Лиззи определенно делала ставку на «настоящих» мужчин. Одно время она часто бывала у них, и Йен чуть сам не увлекся. Слава Богу, это ни во что не вылилось. Глухой номер.
– Выпьешь? – предложил Джеймс, указывая на початую бутылку красного вина.
– Предпочитаю скотч.
Йен достал из буфета бутылку шотландского виски. Налил себе целый бокал. Джеймс открыл банку томатной пасты и вывалил содержимое в кастрюлю. Закончив, он тщательно протер тряпочкой плиту. Надо же!
– Джесс отдыхает?
– Наверное, – ответил Йен. – Она совершенно вымоталась.
После ухода последних участников церемонии Джесс и Бетт удалились каждая в свою спальню. Лиззи искупала Сока и уложила его спать на диване в гостиной. Никто не отваживался заглянуть в комнату Дэнни.
Йен сел за стол и опорожнил свой бокал. Он не знал, о чем еще говорить с Джеймсом.
Они встречались всего несколько раз в конце мучительного периода – перед тем, как Йен уехал с Мишель в Австралию. Естественно, Джеймс был на стороне Джесс: Йен заключил, что Лиззи не утаила от него ни одного из его «преступлений», но счел ниже своего достоинства оправдываться. Кроме того, он всегда чувствовал себя не в своей тарелке с людьми более удачливыми, чем он сам, а Джеймс возглавлял собственную бухгалтерскую фирму. В качестве свадебного подарка Лиззи он купил настоящий викторианский особняк в престижной пригородной зоне с благополучной экологией. Йен не бывал там, но живо представил себе музыкальную комнату с кедровыми панелями, кухню, облицованную изразцами, и ковровое покрытие модных тусклых расцветок. Его собственный дом – теперь дом Джесс – словно укорял его за свое убожество.
Слава Богу, на лестнице послышались шаги Лиззи. Она вышла из ванной и по дороге постучалась в комнату Джесс.
– Сейчас будут здесь, – сказал Йен.
Джеймс кивнул.
– У меня как раз все готово.
* * *
– Наконец-то уснул, – сказала Лиззи, имея в виду Сока. – Я уже не верила, что это когда-нибудь случится.
– Выпей, – предложил Йен, отмеряя ей виски.
– Спасибо.
– Бетт?
– Налей лучше маме.
Джесс послушно взяла бокал и прислонилась к буфету. Лиззи поставила что-то разогреваться, а Бетт убрала в мусорное ведро с педалью картофельные очистки. «Хватаются за любую работу, лишь бы отвлечься», – подумала Джесс, и на глазах выступили слезы. Она закрыла лицо рукой.
К ней тотчас подскочила Лиззи.
– Садись, дорогая. Вот на этот стул.
От нее пахнуло сигаретным дымом. Значит, Лиззи все-таки дрогнула.
Джесс посмотрела на Бетт с помертвевшим, осунувшимся лицом, а затем на Йена. Они тоже любили Дэнни – как же иначе?
– Спасибо, что вы все сегодня здесь.
– Где же нам еще быть? – резонно возразила Лиззи.
На ней был полосатый – алый с черным – жакет, похожий на шезлонг, забытый зимой на палубе. Она была в нем в крематории – в нем да в фетровой шляпе с опущенными полями. Театральщина.
– Не могу носить по нему траур, – словно прочитав мысли сестры, прошептала Лиззи. – Как по старику.
Сама Джесс не думала об одежде до той самой минуты, когда подошли машины. Хотя, будучи замужем за Йеном, не раз фантазировала, будто он умер и оставил ее вдовой. Придумала даже фасон платья…
Неужели это правда, что несчастные в браке женщины влюбляются в сыновей?..
– Садитесь ужинать, – пригласил Джеймс.
Они сели в столовой. Бетт то и дело вскидывала голову, словно к чему-то прислушивалась. Вот-вот с шумом распахнется дверь и покажется Дэнни собственной персоной! На ходу сбрасывая куртку, ворвется в комнату и жадно заглянет в тарелки: что тут вкусненького?
– Помнишь, – обратилась она к матери, – в день его шестнадцатилетия вы с папой ушли, а меня оставили за старшую – присмотреть за Дэнни и его друзьями?
Джесс положила вилку.
– Никогда не забуду. А ты, Йен? Когда мы вернулись, дом лежал в руинах, как после бомбежки.
Йен согласно кивнул.
– Мы возвратились в полдвенадцатого и увидели, как наш сын пукает в телефонную трубку.
– Он пытался вызвать такси, – пояснила Бетт.
Джесс подхватила:
– Мы потом целую неделю убирались. Смотри, Лиззи, не разрешай Соку устраивать в доме шабаш тинэйджеров.
Какое-то время все молчали. Слышно было только, как звякали вилки о дно тарелок. Потом Джесс тихо произнесла:
– Все будет хорошо. С Соком ничего не случится.
Но в душе шевельнулась злость. Почему погиб именно Дэнни, который для нее так много значил, а не сын какой-нибудь другой женщины, даже – нашептывала черная зависть – ее сестры?
Лиззи заплакала. Сначала лицо превратилось в трагическую маску, а уж потом хлынули слезы.
– Боже, как это ужасно. И непоправимо.
Йен с Бетт переглянулись. Однажды, еще в детстве, Бетт спросила: «Почему тетя Лиззи из всего устраивает представление?» Он ответил: «Так уж она устроена», – и Бетт усвоила: ее тетя рождена для игры, игра для нее и есть жизнь. Возможно, неумение отделить одно от другого свидетельствовало о том, что ее карьера не слишком удалась – и жизнь тоже, до встречи с Джеймсом. Бетт обратила пытливый взгляд на мать. Та всегда была скупа на жесты и прямолинейна в речах. Душа нараспашку. Чтобы сыграть такое, нужно быть великой актрисой. Джесс сильная – даже теперь. Бетт вдруг остро ощутила, как ей это нужно. Сердце сдавила железная рука страха. Вдруг с мамой что-нибудь случится – она этого точно не переживет. Бетт едва сдерживалась, чтобы не вскочить из-за стола и не броситься к матери, уткнуться ей лицом в колени.
– Вы его видели? – спросила Лиззи, обращаясь ко всем сразу. – Видели этого проходимца на отпевании?
Джесс перестала есть. Остальные тоже бросили притворяться голодными и переключились на напитки. Лиззи утерла слезы. На щеках остались следы туши. Джеймс любовно стер их.
– Да, я видела, – откликнулась Джесс. – И считаю, что он поступил правильно.
В церкви Роб одиноко сидел в заднем ряду. Джесс механически, как делала все в эти дни, отметила его присутствие.
– Жалко, что я не видел! – побагровев, выпалил Йен; глаза налились кровью. Боль утраты норовила вырваться наружу в виде агрессии. – Иначе вышвырнул бы его вон. Убийца Дэна как ни в чем не бывало присутствует на его отпевании! Почему бы ему снова не нализаться и не угробить кого-нибудь еще?
В полиции Йену и Джесс объяснили, что, как только будут собраны все необходимые доказательства, дело будет передано королевскому прокурору с соответствующими предложениями. Это займет примерно шесть недель.
– А до тех пор он будет разгуливать на свободе? – возмутился Йен.
Ему объяснили: таков порядок.
За поминальным ужином Йен добавил к виски изрядное количество вина, но опьянение не наступило. Он чувствовал себя выбитым из колеи; душа металась, словно зверь в клетке. Бетт не поднимала глаз от скатерти. Джесс перегнулась к нему через стол.
– Не злись. Хотя бы сегодня.
Во время их брака Йен часто выходил из себя. Ему действовали на нервы жена, дети, вся их жизнь в Дитчли. На этот раз он сдержался.
– Его счастье, что хоть сюда не приперся. Не знаю, как бы я налил ему виски.
Джесс попыталась отвлечь его:
– Как по-твоему, все прошло как положено?
Она еще никого не хоронила, если не считать родителей Йена и ее матери, умершей от рака, когда им с Лиззи было по двадцать с небольшим. Обо всем позаботился их отец. Он был все еще жив и находился в доме престарелых в Йорке. Слабость помешала ему приехать на похороны внука.
Служба была очень простой. Проповедь, гимн да два-три приятеля Дэнни выступили с воспоминаниями. Священник, не знавший его лично, говорил правильные, но расплывчатые фразы, чтобы, с одной стороны, утешить родных, а с другой – не прогневить Бога противоречиями и тем самым не осложнить Дэниелу Эрроусмиту загробную жизнь.
А теперь вот они сидят за поминальным столом – надо же как-то убить вечер. А что потом?
Вместо Йена ответил Джеймс:
– Да, все нормально. Ты очень мужественно себя вела, Джесс. И остальные тоже.
Все это время Джеймс ненавязчиво поддерживал их. Взял на себя приготовление пищи, ответы на телефонные звонки и заботу о Соке.
– Этот парень тоже проявил мужество.
Джесс благодарно улыбнулась. Глядя на седеющую шевелюру и простое, невыразительное лицо Джеймса, она завидовала счастью сестры и остро чувствовала свое одиночество. Какое там мужество? Просто она старалась казаться такой, какой ее хотели видеть. Это далеко не одно и то же.
Бетт поежилась: в комнате было прохладно. Она по-прежнему прислушивалась, не хлопнет ли входная дверь.
– Давайте говорить о Дэнни, а не о похоронах. Посмотрим семейные фотографии… Мне приятнее вспоминать, каким он был при жизни.
Лиззи обняла ее.
– Ты права, дорогуша. Давай, Джесс, тащи сюда все, какие есть, снимки. Крестины, детские игры – все.
Джесс охотно вскочила из-за стола. Алкоголь немного смягчил боль утраты. Может, если выпить еще, она совсем пройдет?
– Что ж, пойду за фотографиями.
* * *
Роб нажал на кнопку дверного звонка, а когда никто не ответил, нажал еще и долго не отпускал. В это время за проволочной оградой проходил поезд, и он засмотрелся на мелькающие огни в окнах спальных вагонов. Когда дверь отворилась, он чуть не подпрыгнул от неожиданности. Перед ним стояла темнокожая девушка в сапогах на молнии и мини-юбке.
– Эй! Ты чего трезвонишь?
– Кэт дома? – Фамилию он не помнил.
Девушка безразлично пожала плечами и ушла, оставив дверь открытой. Роб закрыл ее за собой и взбежал по лестнице к квартире Кэт. Постучался.
Сквозь щель он увидел ее голову, обернутую полотенцем.
– Ты?!
Глаза девушки заметались, она была явно готова позвать на помощь.
– Не бойся, я не причиню тебе зла.
– Что тебе нужно? Зачем пришел?
– Поговорить с тобой пять минут. Это срочно.
Девушка задумчиво пожевала губу. Робу было тяжело видеть, что она его боится. Наконец она решилась.
– Ладно, подожди.
И захлопнула дверь, а когда снова открыла, то Роб увидел, что она успела нацепить на себя джинсы и свитер. Дверь осталась запертой на цепочку.
– Ну?
– Слушай, я не могу разговаривать через щель.
– Думаешь, я тебя впущу?
– Ну пожалуйста!
Поколебавшись, она сняла цепочку и позволила ему войти. Оказала доверие.
Он хорошо запомнил комнату. Но сейчас она казалась меньше и обыденнее. На синтетической леске над раковиной сушились трусики и колготки. На столе работал портативный телевизор. Девушка смотрела «Бруксайд».
– Я знаю, чем кончилось. Нам с Зоей сказали в полиции, а потом мы прочли в газете. Кажется, сегодня были похороны?
– Да.
Они не знали, что еще сказать. Кэт выглядела моложе и беспомощнее, чем на дискотеке и потом, у нее дома. Глаза без туши казались бесцветными; на пухлой нижней губе шелушилась кожа. Влажные волосы курчавились на шее.
Нужно было что-то сказать, чтобы нарушить тягостное молчание.
– Ты давно здесь живешь?
Она равнодушно передернула плечами.
– Что, похоже на свалку? Раньше я жила с Другом – специально ради него переехала из Кройдона. Он тут учился в колледже. Устроилась на работу в агентство по торговле недвижимостью. А потом разобралась, какое он ничтожество. Ну и поселилась здесь. Не хочу возвращаться домой. Да здесь не так уж и плохо. Люди добрее, чем в Лондоне. Правда?
Она по-птичьи склонила голову набок, словно оценивая Роба.
– Хочешь кофе?
– Да, спасибо. Странно, что мы раньше не встречались.
– Ты что, всех здесь знаешь?
Она вроде бы поддразнивала его, но он ответил на полном серьезе:
– Вроде бы. Что ты хочешь – всю жизнь торчу в этом городе.
Кэт взяла из раковины две чистые чашки и насыпала в каждую пару ложечек «Нескафе».
– Если не нравится, почему не махнуть в другое место? Какая у тебя профессия?
– Столяр. Мастерю буфеты, целые кухни. В этом деле важен контакт с населением. Трудно начинать с нуля.
Она пригляделась и вдруг, к удивлению Роба, потрогала пустой рукав кожаной куртки.
– Что с рукой? Повредил в той аварии?
– Да. Мне раздробило локоть.
– Ну и зачем же ты пришел?
– Понимаешь, меня обвиняют в том, что я вел машину, будучи под градусом, и это привело к смерти пассажира. Хорошо еще, что я отказался от зелья – тогда бы точно загремел на пять лет.
В ее глазах мелькнуло сочувствие.
– Чего ты от меня хочешь?
– Хотелось бы узнать, что ты сказала в полиции.
Она опустила голову и отвернулась. Роб едва удержался, чтобы не встряхнуть ее за плечи.
– Слушай. Ты знаешь, как было дело. Что ты все-таки сказала? Меня привлекут за попытку изнасилования?
Она избегала смотреть в его сторону.
– Зое все запомнилось по-другому, не так, как тебе.
– Не я же на тебя набросился, – настаивал Роб. При этом он чувствовал себя так, словно предает Дэнни.
– Знаю.
Роб выпил обжигающий кофе. Все-таки он правильно сделал, что пришел. Хоть какой-то человеческий контакт. Все две недели, прошедшие после несчастного случая, жизнь катилась под уклон. Он не мог работать, потому что разобранный фургон все еще находился на экспертизе. Да и покорежен так, что вряд ли подлежит ремонту. Инструменты ему тоже не вернули, хотя, если верить коронеру, их можно затребовать. Опять же – рука. Но главное – он никак не мог заставить себя вернуться к будничной жизни: пригонять детали, возиться со скобами и шлифовать дерево до тех пор, пока оно не станет идеально гладким. Трудно что-то создавать после того, как столько разрушил!
Он позвонил женщине, чья кухня была наполовину сделана, и в резких тонах сообщил, что больше не придет. Естественно, она возмутилась. Он более двух недель ничего не зарабатывал, а накопил, работая независимым столяром, не слишком много.
Он стал избегать людей. В первые дни после аварии встретился с парой приятелей, но, как бы они ни возражали, ему все время казалось, что после смерти Дэнни они ведут себя как-то неестественно. Он пристрастился к долгим пешим прогулкам в поисках баров, где не бывал раньше; слушал бесконечный треп по телевизору. Или шел в гимнастический зал и изнурял себя упражнениями для ног. Он избегал разговоров с другими тяжелоатлетами и старался не смотреться в зеркало. А в последние дни вообще почти не выходил из дома, разве что за продуктами, и ограничивался обменом репликами с продавцами.
И вот – похороны Дэнни. Миссис Эрроусмит мельком взглянула на него и отвернулась.
Выражение лица Кэт изменилось. Робу почудилось, будто она внимательно слушает и понимает его – хотя бы отчасти.
– Досталось тебе! Но ведь это был несчастный случай.
Кому «досталось», так это Дэнни…
Вечно одно и то же. В прошлом у Роба уже была одна смерть, и он знал, как это страшно и бесповоротно. Только что человек радуется жизни – и вдруг нет его. И никогда не будет.
Вот о чем он думал, глядя на мать Дэнни.
– Ты не такой псих, как этот…
– Дэнни. Его звали Дэнни.
– Знаю.
– Тогда так и скажи.
– Дэнни.
Пора уходить, а то он вывернется перед ней наизнанку.
– Ну я пошел.
Уже у двери он услышал:
– Заходи еще. Если захочешь выговориться.
– Может, и зайду.
* * *
Джеймс вышел из гостиной, неся на руках завернутого в одеяло Сока. Джесс поцеловала малыша и с наслаждением вдохнула запах детского тельца. И посторонилась, чтобы дать Джеймсу пройти к машине.
– С тобой все будет в порядке? – в который раз спросила Лиззи.
– Да, конечно.
– Обещаешь?
– He волнуйся. Co мной же Бетт с Йеном.
Сестры поцеловались. Джесс принудила себя улыбнуться.
– Да не волнуйся ты.
Она привыкла сама опекать Лиззи, а не наоборот.
– Как же не волноваться? Ты позвонишь, если что? В любое время дня и ночи – сразу примчусь.
– Знаю. Спасибо.
После ухода Лиззи она медленно поднялась на второй этаж. Бетт уже легла – свернулась калачиком, как когда-то в детстве, положив под щеку ладошку. Джесс села на краешек кровати.
– Просто в голове не укладывается, – прошептала Бетт.
– Понимаю.
– Дэнни и смерть – это что-то несовместимое.
– Да. Он умел радоваться жизни.
Бетт спрятала лицо и вдруг спросила:
– Наверное, ты предпочла бы, чтобы это случилось со мной?
– Как можно так говорить? Нет, конечно. Ты – моя дорогая девочка. Нужно жить дальше. Но как?..
– Прости, – пробормотала Бетт. – Ты всегда любила его больше, чем меня.
– Ну что ты, – солгала Джесс. Бетт была слабее, ранимее. Джесс заботилась о ней, но предметом ее материнской гордости был Дэнни.
– Я люблю тебя, мам. И папу. Жалко, что вы разошлись.
– Понимаю, родная.
– Я хочу сказать, сейчас о тебе было бы кому позаботиться.
– Ты, я, Лиззи – вон нас сколько! Будем по очереди заботиться друг о друге.
Бетт кивнула.
– Теперь сможешь заснуть?
Бетт откинулась на подушку. Джесс укрыла ее поплотнее и убрала волосы со щеки и уха. Поцеловала. Погасила свет.
– Спи спокойно.
В гостиной Йен убирал фотографии в коробки и конверты. Они не привыкли к альбомам.
– Как она, нормально?
– Да, кажется.
В доме воцарилась тишина. Джесс села и откинулась на спинку кресла. Йен сложил веером последние фотографии и вдруг бросил на стол изображением вниз, как игрок в покер, получивший слабую сдачу. То были свадебные фотографии: Джесс в белом платье и широкополой шляпе и Йен в темном приталенном костюме и рубашке с большим воротником.
– Ты во мне здорово разочаровалась?
Джесс мотнула головой. Она понимала: Йен жаждет получить отпущение грехов за то, что оставил ее ради Мишель. Пора наконец признаться: виноват был не Йен и не кто-то другой – только она сама. Она разлюбила мужа еще до рождения Дэнни.
– Мне немного не хватает нашей совместной жизни – некоторых привычных мелочей. Между нами не было страстной любви. Да и многие ли могут этим похвастаться? Мне жаль, что у нас не получилось, но я не осуждаю тебя за то, что ты нашел другую.
Это ли он хотел услышать?
Они поженились рано, совсем еще зелеными. Когда они познакомились, Джесс было девятнадцать, она училась в садоводческом колледже. Йен был двумя годами старше и подвизался продавцом фотокопировальной техники. На протяжении года они были неразлучны; казалось – почему бы не пожениться? У обоих были пожилые родители, подталкивавшие их «узаконить отношения». Джесс устроилась помощником садовника в соседнем поместье. Йен великодушно объявил, что она не обязана работать – только если сама хочет, в противном случае он сумеет о ней позаботиться.
– Помнишь ту пару из Йоркшира?
Они провели медовый месяц на Майорке; в отеле остановилась еще одна пара молодоженов. На второй день у новобрачной случилось расстройство желудка, и она прочно засела в номере, а муж нашел утешение в пиве. Они встречали его в ночных клубах с багровым лицом, он нетвердо держался на ногах и постоянно брюзжал: «Здесь мухи дохнут. Завтра возьму напрокат автомобиль и махну в Мадрид – вот где жизнь!»
Как давно это было! Джесс улыбнулась, благодарная Йену за это путешествие по нейтральной полосе.
– Я тогда была моложе, чем сейчас Бетт.
Бетт родилась через год после свадьбы, а еще через три года – Дэнни.
– Мы были счастливы. Да, были. Помню свое тогдашнее восприятие мира: острые углы, яркие краски, незаходящее солнце.
Джесс не спорила. Ей хотелось просить прощения за то, что случилось потом, но все слова казались обоюдоострыми. Все изменил Дэнни – точнее, перспектива его рождения.
– Хорошо, что нам пришло в голову посмотреть эти фотографии, – сказал Йен.
– Да.
На самом деле эти снимки показались ей не более чем цветными глянцевыми картинками, ни в коем случае не заменяющими Дэнни. Она осталась ни с чем и среди развалин.
Джесс неуверенно протянула руку; Йен взял ее в свои и погладил. На нее нахлынули воспоминания о совместной жизни. Еще недавно она удивлялась: неужели этот человек много лет был ее мужем? А теперь не могла поверить, что он перестал им быть.
Что же дальше? Неужели они вместе, рука об руку, поднимутся на второй этаж по скрипучим ступенькам и все пойдет как раньше, только отягощенное страшной утратой?..
В каком-то смысле Йен был прав: они разочаровали друг друга. Вскоре после Майорки ступили на неверную тропу, сделали несколько шагов в разных направлениях. Джесс стало ясно: если бы они до сих пор не расстались, это нужно было бы сделать сейчас.
Они молча обнялись. Йен коснулся прощальным поцелуем ее волос. Он был уже далеко отсюда.
– Хочешь, разделим фотографии – возьмешь с собой часть в Сидней?
Отношения Йена с Дэнни были далеко не такими безоблачными, как с Бетт. Йен был ответственным, прямолинейным человеком; терпимость к чужим слабостям и развитое воображение не значились среди его достоинств. Дэнни своим легкомыслием, которое в глазах остальных искупалось обаянием, нередко выводил его из себя. Сколько раз Джесс замечала устремленный на Дэнни неодобрительный взгляд мужа! Семья разделилась на два лагеря: в одном – мать и сын, а в другом – отец и дочь. И все же Йен любил Дэнни. Его огромное, невысказанное горе было тому свидетельством.
– Я бы побыл еще немного, если бы знал, что могу помочь.
– Спасибо.
Оба синхронно склонились над фотографиями.
– Может, приедешь погостить к нам в Сидней – в отпуск или на Рождество? Я оплачу самолет.
Джесс была тронута, но ей не хотелось никуда лететь. Для ее горя не было другого места на земле, кроме этого дома.
– Ты уверена, что не хочешь? А если вместе с Бетт?
– Уверена. А вот насчет Бетт – отличная идея! Предложи ей.
Они поделили фотографии поровну. Еще немного посидели в потрепанных креслах по разные стороны камина.
Наконец Джесс встала и легко коснулась его плеча.
– Ложись спать, Йен.
Он провел все эти ночи на диване в гостиной. Наверху было всего три спальни: бывшая супружеская и комнаты детей. Джесс представила себе пустоту и мрак в комнате сына, смутные очертания мебели, вещи, которые замерли на своих местах, пока еще тонкий слой пыли на вещах, до которых он больше никогда не дотронется.
– Спокойной ночи.
Она заглянула в спальню дочери. Та уже уснула. Джесс осторожно склонилась над ней, чтобы почувствовать на своей щеке ее теплое дыхание.
* * *
После того как Йен улетел обратно в Сидней, Джесс отвезла Бетт на вокзал. Сквозь струи дождя они наблюдали за тем, как колышутся на ветру гирлянды разноцветных лампочек в торговом центре. Более сильные порывы заставляли качаться сучья рождественской елки, заранее водруженной близ карусели. Дождь лил не переставая несколько дней подряд. Джесс ехала на небольшой скорости, не отрывая глаз от дороги и тащившегося впереди забрызганного грязью автобуса. Должно быть, Йен уже в Сиднее, в своем бунгало с видом на голубой залив.
