Текст книги "Рубенс"
Автор книги: Роже Авермат
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
И однако ему грех жаловаться. Он свел знакомство с собратом по искусству, неким Балтазаром Жербье [175]175
Балтазар Жербье(1591 (?) – 1667) – фламандский живописец и миниатюрист. Занимался политикой. Был тайным агентом герцога Бекингема.
[Закрыть] , который состоит в свите герцога Бекингема. Этот ловкий человек, наполовину француз, наполовину испанец, прежде чем поступить на службу к англичанам, жил во Франции и в Голландии. Рубенс неоднократно беседовал с ним и дал ему понять, что брюссельский двор сожалеет, что нарушились былые дружественные отношения между Англией и Испанией. Петер Пауль несомненно рассчитывал, что Жербье передаст эти слова своему господину. Бекингем явился во Францию, чтобы отвезти молодую королеву к ее царственному супругу. Жербье представил Рубенса Бекингему.
Нарисовать портрет – лучшее средство изучить лицо человека и узнать его характер. Рубенс добивается разрешения написать портрет герцога Бекингема. И вот перед ним блестящий щеголь, любимец двух королей, всесильный хозяин английского королевства. Бекингем – ровесник своего доверенного Жербье, ему тридцать три года. Это красавец с холодными глазами, тонким носом и капризным ртом. Усы и бородка у него светлые, волосы золотистые. Высокомерный, изысканный аристократ, он способен на любую дерзость. Он так бесцеремонно вел себя при мадридском дворе, что расстроил намечавшийся брак принца Уэльского, своего нынешнего государя, с сестрой Филиппа IV. В Париже ходят упорные слухи, что он страстно влюблен во французскую королеву. Дочь Филиппа III, Анна Австрийская – высокая двадцатичетырехлетняя красавица. Король относится к ней весьма прохладно. Мудрено ли, что смельчак Бекингем решил попытать счастья.
Слишком быстро и легко снискавший почести, герцог ни в чем не знает удержу. Бедняга Иаков I [176]176
Иаков I Стюарт(1566–1625) – король Англии.
[Закрыть] , не питавший склонности к женщинам, нежно любил своего фаворита, едва ли не был влюблен в него. По милости этого слабовольного монарха безвестный Джордж Вильерс в течение нескольких лет стал виконтом Вильерсом, виночерпием короля, потом графом, маркизом, потом герцогом Бекингемом, главным конюшим, главным управителем королевскими заповедными водами и лесами, хранителем Пяти Портов, председателем суда королевской скамьи, управляющим Вестминстерским дворцом, коннетаблем Виндзора и первым лордом Адмиралтейства Англии. Его мать и брат были осыпаны деньгами и титулами, вся его семья разбогатела. Опьяненный успехами, он стал совершенно ненасытен. В особенности его снедала жажда славы. Иногда он бывал любезен и весел, но чаще всего несдержан – им овладевали вспышки ярости. В ненависти он бывал беспощаден, зато мог в мгновение ока вознести к власти какого-нибудь бесстыдного льстеца, впрочем, потом столь же быстро ввергнуть его в ничтожество. Бекингем в равной мере презирал людей и деньги. Влияние его на молодого короля Карла I было едва ли не большим, чем на слабодушного Иакова I, хотя и по другим причинам.
Но, несмотря на все свои прекрасные связи, Рубенс недоволен. Его работа до сих пор не оплачена. «Я здесь просто задыхаюсь, – пишет он. – И если мне не заплатят за усердие, с которым я постарался услужить королеве-матери, возможно, я не захочу взяться за дело еще раз!» И подумать только, что он преподнес большую картину казначею королевы, чтобы ускорить расчеты… Так ничего и не получив, Рубенс решает вернуться домой.
После долгой осады сдался город Бреда. Это блестящая победа Спинолы. Инфанта собирается посетить побежденный город. Рубенс надеялся ее сопровождать. Но он немного опоздал и, к большой своей досаде, не застал ее ни в Брюсселе, ни в Антверпене. Но ему некогда печалиться об этой неудаче – со времени приезда Петера Пауля его осаждают «визитами и поздравлениями» друзья и родственники…
Кроме сдачи Бреды в жизни северян произошло еще одно, не менее важное событие – умер Мориц Нассауский. Правда, у грозного штатгальтера был нелегкий характер и Генеральные штаты немало от него натерпелись – у него была хватка диктатора. Недаром он, неисправимый женолюб, принял сторону суровых гомаристов в их споре с арминианами [177]177
Арминиане – секта, образовавшаяся в период двенадцатилетного перемирия (1609–1621) и расходившаяся о ортодоксальным кальвинизмом. Основатель секты – богослов Арминий (Якоб Харменс; 1560–1609).
Гомаристы – последователи учения Гомардса (Франс Гомар; 1563–1641), профессора богословия Лейденского университета.
В 1618–1619 гг. Генеральным синодом в Дордрехте учение арминиан было осуждено как ересь.
[Закрыть] только ради того, чтобы подорвать гражданскую власть в лице старого Олдебарнвелде. И не на нем ли лежала вина за страшное преступление – казнь великого пенсионария Голландии, человека, который отдал всю свою жизнь делу свободы? Этого преступления почтенные сограждане так никогда ему и не простили – в частности, национальный поэт Вондел [178]178
Иост ван ден Вондел(1587–1679) – нидерландский поэт. Писал сатиры, трагедии, переводил псалмы, поэмы Овидия и Вергилия.
[Закрыть] неумолимо преследовал его своими яростными проклятиями. Тем не менее почти сорок лет принц Мориц был щитом и шпагой молодой республики. Кроме сражений, которые он выиграл в открытом поле, он взял осадой тридцать восемь городов и крепостей, захватил неожиданным нападением пять городов и десять фортов и освободил двенадцать крепостей, осажденных врагом. Он был великим полководцем, стратегом и реформатором военных методов. Какой-то жеманнице, пожелавшей услышать от него самого имя первого из современных полководцев, он ответил: «Спинола – второй». Этот сын Молчаливого и Анны Саксонской воспитал талантливых учеников, которые в дальнейшем показали, что они достойны своего наставника, – это его брат Фредерик Хендрик [179]179
Фредерик Хендрик Оранский– штатгальтер Голландии с 1625 по 1647 г.
[Закрыть] и их двоюродный брат, молодой Тюренн [180]180
Анри де ла Тур д’Овернь, виконт де Тюренн(1611–1675) – знаменитый полководец Франции.
[Закрыть] . Однако Испания надеется, что, лишившись Морица, Соединенные Провинции станут более сговорчивыми и скорее согласятся на мировую.
Вскоре Рубенс начинает принимать активное участие в переговорах. «Ради того, чтоб услужить моей государыне, мне приходится часто выезжать без промедления» [181]181
Из письма к Валаве, написано в Брюсселе 19 сентября 1625 г.
[Закрыть] . Он и в самом деле очень много разъезжает. То он в Дюнкерке вместе с инфантой и Спинолой, снаряжающим военный флот, то в Германии. Полгода он проводит в Брюсселе. «Я очень устал от того, что так долго нахожусь вдали от дома» [182]182
Из письма к Валаве, написано в Брюсселе 28 ноября 1625 г.
[Закрыть] ,– пишет он в ноябре. Но все же не возвращается… С тревогой следит Рубенс за действиями Англии, Франции и Голландии, за Тилли и Валленштейном [183]183
Иоганн Церклас, граф Тилли(1559–1639) – знаменитый полководец Тридцатилетней войны (1618–1648).
Альберт Венцеслав Евгений Валленштейн(1583–1634) – знаменитый полководец Тридцатилетней войны. Главнокомандующий имперских войск.
[Закрыть] , а также за событиями в Ла-Рошели [184]184
Ла-Рошель – цитадель гугенотов, центр протестантской оппозиции до 1628 г., когда была взята королевскими войсками после упорной защиты.
[Закрыть] . Он мечет громы и молнии против Бекингема, повинного в нападении на Кадис, и сожалеет о молодом повелителе этого наглеца, «который очертя голову бросается сам и увлекает свой народ в безумную, ничем не оправданную, затею. Ибо войну можно начать по своей воле, но отнюдь не всегда ее удается по своей воле закончить» [185]185
Из письма к Валаве, написано в Лакене 26 декабря 1625 г.
[Закрыть] . Мудрые слова, вполне оправданные смутными временами в Европе. После восстания в Богемии война все шире распространяется по империи, и еще трудно предвидеть, какой размах она приобретет.
Невзирая на все эти неприятности, Рубенс не забывает о своих личных интересах. Что бы он ни говорил, он очень раздосадован, что заглохли разговоры о галерее Генриха IV. Тщетно пишет он аббату де Сент-Амбруаз. Этот достойный человек не утруждает себя ответом. «Из его молчания я заключаю, что ветер переменился, впрочем, это меня нимало не огорчает» [186]186
Из письма к Валаве, написано в Лакене 9 января 1626 г.
[Закрыть] ,– пишет он Валаве и, однако, просит этого придворного «осторожно» осведомиться, чем вызвано молчание аббата. Не без досады Рубенс подводит итог своей работе во Франции: «Если посчитать, сколько раз мне приходилось ездить в Париж и сколько времени я там потерял зря, нельзя не признать, что мой огромный труд в честь королевы-матери был для меня весьма невыгоден. Не относить же в самом деле к выгодам этой работы щедрость герцога Бекингема» [187]187
Из письма к Валаве, написано в Лакене 26 декабря 1625 г.
[Закрыть] .
Рубенс умалчивает о том, что пребывание в Париже дало ему возможность написать портрет короля Людовика XIII в военных доспехах, а также парадный портрет королевы Анны Австрийской. Впрочем, если работать для царствующих особ лестно, то заставить их раскошелиться нелегко. Тот же самый Людовик XIII уже несколько лет назад заказал Рубенсу двенадцать картонов для гобеленов, воспроизводящих эпизоды из жизни Константина, но все еще не заплатил. Рубенс несколько смягчился, узнав, что Ришелье намерен купить у него две картины, но тут же не преминул напомнить о том, что с ним еще не расплатились за старые работы.
Увы, времена отнюдь не благоприятны для тех, кто занят мирным трудом. Англия подписала договор с Голландией. Французский король пытается договориться с гугенотами, чтобы укрепить свое международное положение. Дела Испании плохи, как никогда. Забывая свою обычную сдержанность, Рубенс восклицает: «Уж лучше бы эти юнцы, от которых нынче зависит судьба мира, договорились между собой по-дружески, чем будоражить по своей прихоти весь христианский мир» [188]188
Из письма к Валаве, написано в Брюсселе 20 февраля 1626 г.
[Закрыть] . Юнцы – это Людовик XIII, Карл I и Филипп IV. Самому старшему из них двадцать четыре года.
В феврале Рубенс возвращается наконец домой. Здесь с грехом пополам начали готовиться к войне с голландцами. На море уже были первые стычки. И, как всегда, стране не хватает денег. Ее высочество инфанта в согласии со своим покойным мужем в свое время поддержала идею создания ломбардов, чтобы облегчить долю несчастного народа, из которого высасывали кровь пиявки-ростовщики, а теперь ей самой приходится прибегнуть к услугам этих заведений. Суперинтендант финансов Венсеслас Кубергер, более сговорчивый, чем банкиры, выдает эрцгерцогине деньги под залог ее драгоценностей.
Рубенс всегда с интересом осведомляется о новых книгах, особенно если речь в них идет об археологии, но подлинная его страсть – политика. Хотя в письмах к Пейреску и Валаве он постоянно комментирует различные ученые труды, большая и самая живая часть этих писем посвящена европейским делам и отчасти придворным сплетням. Уезжая из Парижа, Валаве предложил Рубенсу вместо себя другого корреспондента. Это Пьер Дюпюи, историк и гуманист, который составил опись архивов и опубликовал акты Тридентского собора.
В середине июня Рубенса внезапно постиг тяжелый удар. В возрасте тридцати четырех лет умерла Изабелла Брант. Она жила так незаметно, так скромно держалась в тени, что невольно забывают о том, что в течение шестнадцати лет она была верной подругой художника. В общем о ней мало что известно. В восемнадцать лет она вышла за Рубенса и родила ему рано умершую дочь Клару Серену и двух сыновей – Альберта и Николаса. Она была скромной свидетельницей восходящей славы мужа. Ее портреты, написанные Рубенсом, почти ничего не говорят о ее внутреннем мире. У нее были большие мечтательные глаза, спокойное выражение лица, но, пожалуй, в улыбке, которой художник наделил ее в последнем портрете, чувствуется меланхолия.
Изабеллу Брант похоронили в аббатстве св. Михаила рядом с Марией Пейпелинкс, и Рубенс украсил гробницу жены картиной, изображающей деву Марию с младенцем Иисусом. В письме к своему новому другу Пьеру Дюпюи он произнес надгробную хвалу покойной: «Я потерял добрую подругу, которую любил и не мог не любить по той естественной причине, что она была совершенно лишена недостатков, свойственных ее полу: она не была ни суровой, ни слабой, а доброй, честной и столь добродетельной, что все любили ее при жизни и оплакивают после смерти. Эта утрата поразила меня до глубины души, и поскольку единственный врачеватель всех горестей – это забвение, дитя времени, мне не остается ничего другого, как уповать на него. Но нелегко мне будет отрешиться от горя при воспоминании, которое до конца моих дней я сохраню об этом самом дорогом и чтимом мною существе». И он добавляет, что путешествие несомненно принесет ему пользу. «Новые впечатления, открывающиеся взору при перемене мест, занимают воображение и не дают пробудиться скорби» [189]189
Цитаты из письма к Дюпюи, написано в Антверпене 15 июля 1626 г.
[Закрыть] .
Рубенс скорбит. Но уже старается утешиться. Такова жизнь…
X
КРУПНАЯ ИГРА (1626–1628)
Через неделю после того, как Рубенс отправил Пьеру Дюпюи письмо, восхваляющее его покойную жену, он снова пишет этому же французскому корреспонденту. Через неделю – опять. Он пишет ему постоянно и регулярно. Удается ли художнику так хорошо скрывать свое горе? Или забвение поспешило к нему на помощь с невиданной быстротой? Наконец, может быть, Рубенс просто старается отвлечься? Так или иначе, он занят только одним – политикой. Впрочем, положение в Европе дает для этого все основания.
Карл I вовлек Францию, Соединенные Провинции и Данию в борьбу против императора и Филиппа IV. Хотя Рубенс не покидает Антверпена, мысленно он переносится через горы и долины. Он мчится в Германию по следам Тилли и Валленштейна. Он интересуется новым каналом, который должен изменить течение Рейна на горе Голландии. Он обвиняет в жестокости голландцев, не берущих пленных в морских боях, и одобряет карательные законы, принятые инфантой. Он беспокоится о галионах, которые везут из Перу двадцать миллионов золота и которые подстерегает английский флот. Наконец, – и это уже не ново – он пристально следит за действиями герцога Бекингема.
Герцог тоже не забыл о фламандском художнике, правда из других побуждений.
Год 1625-й был неблагоприятным для англичан, 1626-й оказался еще хуже. В военном отношении Британия терпела одну неудачу за другой. Филипп IV заключил с Францией мир, а Англия по вине Бекингема умудрилась с нею поссориться. Бекингем пожелал поехать во Францию, чтобы увидеть королеву, к которой он все еще питает пылкую страсть. Но он сбросил со счетов Ришелье. Несмотря на свою мантию, кардинал отнюдь не отказался от побед над женщинами и метит он весьма высоко, однако на этом поприще ему трудно состязаться с таким обольстительным кавалером, как герцог Бекингем. Ришелье не остается ничего другого, как всячески препятствовать затеям счастливого соперника. И ему это вполне удается. У кардинала повсюду есть глаза и уши – Людовика XIII вовремя предупредили, и он воспротивился приезду Бекингема во Францию. Этот приезд, заявил Людовик XIII, «был бы оскорбительным для особы короля и вредным для спокойствия государства». В ответ на это герцог, не привыкший обуздывать свои желания, объявил, что увидит королеву «наперекор всем французским властям» и тотчас убедил своего короля занять враждебную по отношению к Франции позицию. Однако за спиной Бекингема ропщет страна. Герцог понимает, что если ему удастся заключить мир с Испанией, он развяжет себе руки. Цель Бекингема – выпутаться из затруднительного положения так, чтобы при этом не слишком пострадало его самолюбие. Год тому назад, ссылаясь на Рубенса, Жербье доложил своему господину о миролюбивых устремлениях инфанты – несмотря на войну, Рубенс и Жербье продолжают переписываться.
Бекингем вдруг обнаруживает в себе пылкую любовь к античной мраморной скульптуре. У Рубенса прекрасная коллекция этих произведений – герцог желает ее купить.
Уловил ли Рубенс своим редким чутьем, что в этом капризе коллекционера кроется политика? Так или иначе, он ничтоже сумняшеся запросил за свою коллекцию 100 тысяч флоринов. Чтобы подстегнуть рвение посредника, он обещал ему десять процентов комиссионных. Услышав о таких деньгах, агент Бекингема стал красноречив. Дело слажено: Рубенс получил круглую сумму – 90 тысяч флоринов. Так как ему самому коллекция в свое время обошлась в две тысячи флоринов плюс несколько картин, «писанных его рукой», сделка оказалась для него на редкость выгодной. Художник сам сопровождал драгоценные скульптуры до Кале. Против своего ожидания, он не встретил там Жербье. На обратном пути он сделал крюк и заехал в Париж, где провел три недели. В отсутствие Рубенса при дворе в Брюсселе – где обычно царит «сонная скука» – стали распространяться слухи на его счет. Уверяли, будто он побывал в Англии. В это поверили и инфанта и маркиз Спинола. Рубенсу с большим трудом удалось их переубедить…
Однако новости из Англии и в самом деле не заставили себя долго ждать. В январе 1627 года Жербье написал Рубенсу, что хочет кое-что сообщить ему от имени своего господина, и просил выхлопотать ему паспорт. В феврале Жербье прибыл в Брюссель. Бекингем предложил заключить перемирие с условием полной свободы торговли между Испанией, Англией, Данией и Соединенными Провинциями. Рубенс передал это предложение инфанте. Но в Брюсселе опасались, что будет трудно достичь всеобщего соглашения и поэтому считали разумным, чтобы Англия и Испания пока что договорились между собой. Рубенсу было поручено передать это предложение Жербье, чтобы тот сообщил его Бекингему. Бекингем согласился. Он только потребовал, чтобы в соглашение были включены Соединенные Провинции, с которыми Англия связана союзом.
Инфанта сообщила своему племяннику Филиппу IV о предложениях Бекингема. Верный своему обыкновению, Мадрид не торопится с ответом. Рубенса раздражают эти проволочки. Он успокаивает Бекингема и Жербье. Не получая от них ответа, он начинает тревожиться: дошли ли по адресу его письма. Сам он не терял времени даром. Он отправился в Брюссель вместе с аббатом Скалья [190]190
Алессандро Скалья, аббат де Стаффорде —посланник герцога Савойского в Испании и во Франции. Тонкий и хитрый политик.
[Закрыть] , послом Савойи, только что приехавшим в Нидерланды. Их беседа с инфантой и Спинолой «доставила ему полное удовлетворение». Благодаря Рубенсу Спинола и Скалья «пришли к согласию и остались довольны друг другом без тени взаимного недоверия». Скалья собирается в Голландию и несомненно встретит там Жербье. Рубенс тоже хотел бы участвовать в этой встрече. «Полагаю, – пишет он, – что мое присутствие принесет большую пользу делу». Но так как его непосредственные властители не решаются послать его на свой страх и риск, Рубенс составил великолепный план. Пусть Жербье вызовет его в Голландию от имени Бекингема. Вместе с Карлтоном и аббатом Скалья они найдут способ разрешить трудности между Испанией и Голландией, которые одни только и мешают соглашению.
«Это будет отличный ход», – замечает Рубенс. Препятствия могут возникнуть только со стороны Соединенных Провинций – он берется их уладить. «У меня есть там весьма влиятельные друзья и старые корреспонденты, которые не преминут исполнить свой долг». Написав это письмо, Рубенс вдруг почувствовал тревогу. В постскриптуме он добавил: «Прошу Вас сжечь это письмо тотчас по прочтении, так как оно, хотя и не содержит ничего предосудительного, может погубить меня в глазах моих повелителей или, во всяком случае, может подорвать их доверие ко мне и лишить меня возможности быть полезным в будущем» [191]191
Эта и вышеприведенные цитаты из письма к Жербье, написано в Антверпене 19 мая 1627 г.
[Закрыть] .
Мадрид отмалчивается вовсе не случайно. В марте граф герцог Оливарес и французский посол, граф Рошпо, подписали договор о союзе, цель которого ни много ни мало – раздел побежденной Великобритании! Людовик XIII и Филипп IV ратифицировали этот договор. Поэтому теперь Испании довольно трудно принять английские предложения. Однако было бы нерасчетливо их отвергнуть.
Наконец Филипп IV решается дать ответ. Пусть инфанта продолжает переговоры. Ей дают полномочия даже заключить мир, но специально рекомендуют этого не делать! К тому же король недоволен ролью, отведенной Рубенсу: могущественную Испанию представляет какой-то художник. «Нетрудно вообразить, какой урон это нанесет славе монархии, ибо ее репутация не может не пострадать, если человек столь ничтожного звания оказывается ее полномочным представителем, к которому должны обращаться послы со столь важными предложениями». Инфанта возражает королю, что Жербье – тоже художник и что пославший его Бекингем снабдил его собственноручным письмом, адресованным антверпенскому художнику. С этим нельзя не считаться…
В июне Жербье, а также лорд Дедли Карлтон выезжают в Гаагу. Карлтон возвращается в Голландию в качестве чрезвычайного посла после двухлетнего отсутствия, которое он использовал с большой выгодой для себя – как материальной, так и моральной. Под предлогом, что ему нужно уладить сделку по продаже картин и других предметов искусства, Рубенс получает заграничный паспорт. Он отправляется в Бреду и, действуя в согласии с полученными им инструкциями, предлагает Жербье встретиться неподалеку от Бреды в нейтральном месте – в городе Зевенбергене. Удивленный Жербье начинает подозревать какой-то подвох и предлагает в свою очередь встретиться на выбор в Делфте, Роттердаме, Амстердаме или Утрехте. Рубенс, подчиняясь очередным приказаниям, продолжает настаивать на Зевенбергене. Жербье категорически отказывается. Ситуация становится трагикомичной.
В конце концов Брюссель соглашается, чтобы Рубенс выехал в Делфт! Его пребывание в Голландии не проходит незамеченным. Дипломаты взволнованы. Какая цель кроется за этим визитом? В течение недели Рубенс и Жербье отводят душу в разговорах о заключении мира, о котором оба мечтают. Но их беседа не имеет никакого практического значения. Рубенс на редкость безвластный посол: у него нет при себе никаких письменных полномочий, он не может брать на себя никаких обязательств. Впрочем, инфанта и Спинола тоже не имеют права вести переговоры. Чтобы узнать волю испанского монарха, надо дожидаться прибытия дона Диего Мессиа [192]192
Дон Диего Мессиа, маркиз Леганьес– зять Спинолы, двоюродный брат Оливареса. С 1627 г. испанский посланник в Брюсселе.
[Закрыть] , а этот представитель Испании не торопится с приездом.
Прошел уже месяц с отъезда Рубенса, а Жербье все еще ждет. К концу августа, потеряв терпение, он объявляет, что возвращается в Англию. Но дон Диего Мессиа как раз выехал из Парижа и направился в Брюссель. Рубенс спешит уведомить об этом своего коллегу. Жербье решает подождать – ведь если он вернется ни с чем, он станет всеобщим посмешищем. Однако он требует письма, в котором инфанта свидетельствовала бы, что она всерьез относится к переговорам. Но, отнюдь не считаясь с намерениями двух договаривающихся сторон, дон Диего Мессиа привозит невероятный план, разработанный до мельчайших подробностей: соединенный флот Франции, Испании и Голландии должен высадить войска в Англии, взять Лондон, а потом и всю Британию, и командовать этой экспедицией будет не кто иной, как сам Спинола!
Для Рубенса это крушение всех его надежд. Он считает, что «главные пружины этого союза – избыток католического рвения и ненависть к общему врагу». Досада его велика, хотя он и пытается ее скрыть: «В этом вопросе, как и во всех прочих делах, надо полагаться на будущее и хранить спокойствие». Повинуясь приказанию, он вынужден написать Жербье двоедушное письмо. С одной стороны, он сообщает, что дон Диего Мессиа «осведомил правительство Нидерландов о союзе королей Испании и Франции для защиты их королевств». С другой стороны, он утверждает, что «Ее высочество инфанта осталась при прежнем мнении», ибо «более всего на свете она желает спокойствия своему племяннику королю и прочного мира ради всеобщего блага». Спинола также «будет содействовать этому всеми силами и сделает все, что может, для успеха столь благородного дела» [193]193
Из письма к Жербье, написано в Антверпене 18 сентября 1627 г.
[Закрыть] .
Зная, что никакое соглашение с англичанами невозможно, Рубенс должен их убедить, что Испания по-прежнему желает мира! И однако он уступил не без борьбы. Он пытался разоблачить коварство французов, которые, несмотря на союз с Испанией, продолжают помогать Генеральным штатам. Он так долго убеждал в этом дона Диего, что даже поколебал испанского посла. Но, связанный по рукам и ногам полученными инструкциями, посол и сам бессилен. Чтобы облегчить душу, Рубенс отправляет Жербье письмо более личного свойства, которое для верности написано по-фламандски: «Умоляю Вас, поверьте, что я делаю все, что в моих силах, и мои повелители принимают горячее участие в интересующем нас деле». Виной всему Оливарес, «в котором страсти заглушают голос рассудка и попирают все разумные доводы». «Большинство членов Высшего совета Испании разделяют наше мнение, но Оливарес своим упорством сумел склонить всех на свою сторону». Что касается дона Диего, то «ему было подробно рассказано о лицемерии французов, о помощи, которую французский король изо дня в день оказывает Штатам и готов оказать Дании! Ему открыли глаза на то, что французский король смеется над нашим простодушием и запугивает Англию союзом с Испанией только для того, чтобы добиться соглашения с англичанами, которого он в конце концов и добьется. Все это по приказу инфанты и маркиза я многократно и подробно излагал дону Диего. Я говорил с ним весьма откровенно и чистосердечно. Мои усилия не пропали даром, но дело сделано, и дон Диего не вправе нарушить распоряжения, полученные из Испании. Во имя дружбы я не стану обманывать Вас. Напротив, я скажу Вам со всей искренностью, что инфанта и маркиз решили продолжать наши переговоры, ибо они не сомневаются, что договор Франции и Испании будет бесплодным, бессмысленным и недолговечным. Здесь все разумные люди, как духовные лица, так и светские, насмехаются над ним и не ставят его ни в грош. Но пока нелепость этого договора не проявится на деле, положение не изменится, а для этого нужно время. Оливарес в конце концов одумается и изменит свое поведение. Но, увы, будет уже поздно».
«А пока суд да дело, нам следует неукоснительно заботиться о благополучии наших дел, а Вам – поддерживать добрые намерения Бекингема; в этом, во всяком случае, нет ничего дурного, ведь мы с Вами не пытаемся воспрепятствовать каким-либо военным действиям, либо их оттянуть, а стало быть, в нашем поведении нет ничего предосудительного. Впрочем, я не хотел бы тщетными посулами удерживать Вас вдали от Вашего господина и от Вашей милой жены. До сих пор я поступал так с самыми добрыми намерениями, имея на то веские причины. Так будем же по-прежнему сообщать друг другу все новости, дабы поддерживать добрые намерения наших государей и не отступаться от своих позиций. К этому письму прилагаю письмо для герцога, которое должно послужить к Вашему и моему оправданию. В настоящий момент я не могу ничего более сделать и с чистой совестью препоручаю себя господней воле» [194]194
Эта и вышеприведенные цитаты из письма к Жербье, написано в Антверпене 18 сентября 1627 г. В этот день Рубенс написал Жербье несколько писем.
[Закрыть] .
Несколько недель спустя Рубенс снова идет в наступление. Он слишком настойчив, чтобы сложить оружие. Он сообщает маркизу Спиноле, что Жербье готов когда угодно приехать в Брюссель для переговоров о мире, так как Бекингем любой ценой хочет договориться с Испанией. Тщетно пытаясь помочь ла-рошельским гугенотам, герцог потерпел сокрушительное поражение у острова Ре. В этой неудачной вылазке, которую возглавил сам герцог, англичане потеряли две трети участвовавших в ней войск. Напрасно Жербье твердит о том, что «отступление, за которым следует еще более мощное наступление – это хитрость, к которой прибегали все великие полководцы». Бекингем не может продолжать военные действия, и, чтобы защититься от резких нападок у себя на родине, ему совершенно необходимо заключить мирный договор с Мадридом. Английская торговля, расцветшая было в связи с колонизацией Индии, сильно пострадала от войны с Испанией, а военная авантюра против Франции еще ухудшила положение. Английские финансы расстроены, государству приходится всячески изворачиваться. Конечно, Жербье, как верный слуга герцога, об этом не заикается. Наоборот, он объявляет, что англичане «спешно готовятся к более крупной и лучше снаряженной экспедиции». Спинола, который собирается в Испанию, говорит Рубенсу, что по приезде в Мадрид обо всем доложит королю. Спинола осторожен и не хочет сжигать все корабли: французы – ненадежные союзники, и разговоры об их помощи голландцам отнюдь не пустые слухи…
В письмах к Жербье Рубенс говорит с большей теплотой о своих английских друзьях, чем о своих испанских хозяевах, и всячески подчеркивает, что хочет сохранить добрые отношения с Бекингемом, но в его письмах к Пьеру Дюпюи звучат совсем другие нотки. Тут уже нет речи о двоедушии французов, наоборот, он беспощадно судит англичан: «Право же, англичане ведут себя так, что им впору начертать на старом знамени святого Георгия: „Друзья господа Бога и враги всего Человечества“» [195]195
Из письма к Дюпюи, написано в Антверпене 1 июля 1627 г.
[Закрыть] . Узнав, что Бекингем взял на себя командование флотом, Рубенс пишет: «Я весьма удивлен, что герцог Бекингем решился покинуть своего короля и не предпочел доверить какому-нибудь другому испытанному генералу руководить столь ужасной и опасной экспедицией» [196]196
Из письма к Дюпюи, написано в Антверпене 12 август 1627 г.
[Закрыть] . И заключает недвусмысленно: «Думаю, что его смелость вынудит его победить или со славой погибнуть, ибо, если он потерпит поражение и останется в живых, ему не миновать стать игралищем судьбы и всеобщим посмешищем» [197]197
Из письма к Дюпюи, написано в Антверпене 14 октября 1627 г.
[Закрыть] . При известии о неудачах англичан: «Им следует как можно скорей возвратиться восвояси, дабы защищать свой родной очаг, вместо того чтобы нападать на других; герцог Бекингем теперь на собственном опыте узнает, что военное ремесло весьма несхоже с ремеслом придворного!» [198]198
Из письма к Дюпюи, написано в Антверпене 21 октября 1627 г.
[Закрыть] При этом Рубенс радуется «победе, одержанной христианнейшим королем над англичанами, которые с позором изгнаны с острова Ре и понесли большие потери» [199]199
Из письма к Дюпюи, написано в Антверпене 25 ноября 1627 г.
[Закрыть] . А за несколько недель до этого после своих неудачных хлопот он писал тому же самому Бекингему: «Умоляю Вашу светлость, несмотря на неблагоприятные времена, не лишать меня своего расположения и верить, что никакие превратности судьбы и общественные злополучия не угасят моего рвения в служении Вашей милости, которому я посвятил себя однажды и навсегда» [200]200
Из письма к герцогу Бекингему, написано в Антверпене 18 сентября 1627 г.
[Закрыть] .
Дипломат должен скрывать свою игру. Рубенс пытается это делать, но это не всегда ему удается. В письмах к его английским корреспондентам ему изменяет спокойствие и выдержка. С Пьером Дюпюи он чувствует себя более свободно. Этот историограф не был, собственно говоря, другом художника. Это просто знакомый, с которым полезно поддерживать отношения, ибо замечательный библиотекарь в курсе всех придворных слухов и пользуется доверием Людовика XIII. Он со знанием дела рассуждает на самые различные темы, а для того, кто, подобно Петеру Паулю Рубенсу, считает себя гуманистом, состоять в переписке с таким человеком – признак хорошего тона. И вот, горя желанием вмешаться в политические дела, Рубенс посылает Пьеру Дюпюи сдержанные послания, в которых сообщает разные новости: о состоянии здоровья кардинала, о проекте второго канала до Геренталя, о гибели галионов во время бури, о предполагаемой женитьбе Спинолы и о других каждодневных событиях.
Иногда в его тоне прорываются более резкие ноты. Рубенс рассуждает о затруднительном положении европейских монархов: «Они уже и так в долгу как в шелку и исчерпали все свои ресурсы, но этого мало – им очень трудно изыскивать новые способы изворачиваться впредь и хотя бы с грехом пополам поддерживать свой кредит». Что до «прекрасных речей, на которые не скупится наш двор», то они «предназначаются не для нас с Вами, а для народа». Но и это еще не все: «В довершение всего монархи очень плохо управляют своей казной, и дела их настолько расстроены, что было бы весьма затруднительно привести их в порядок». И в заключение: «Я бы, со своей стороны, желал, чтобы воцарился всеобщий мир и чтобы мы жили в веке золотом, а не в железном».
Иногда, хотя значительно реже, Рубенс слегка приоткрывает свои истинные чувства: «Если бы испанская спесь могла внять доводам рассудка, без сомнения, нашлись бы способы замирить Европу, потому что в ней повсюду чувствуется горячее стремление к миру». Наконец, этот человек, ведущий переговоры от имени Испании, но, как видно, измученный затянувшимся ожиданием, восклицает: «Все здесь устали, и не столько от самой войны, сколько от постоянных затруднений, вызванных тем, что Испания не дает необходимых денежных средств, от страшной нищеты, в которой все время находится страна, и от тех унижений, которые мы вынуждены терпеть из-за злобы и невежества министров или оттого, что не в их власти действовать по-другому» [201]201
Эта и вышеприведенные цитаты из письма к Дюпюи, написано в Антверпене 22 апреля 1627 г.
[Закрыть] .
