Текст книги "Спящий тигр"
Автор книги: Розамунда Пилчер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
9
В половине восьмого утра Джордж Дайер распахнул дверь, чтобы впустить Хуаниту: она, как обычно, сидела на низенькой стенке, сложив руки на коленях, а у ее ног стояла корзина. Поверх корзины лежало чистое белое полотенце, и Хуанита с гордым видом подняла ее и внесла в дом.
– Что это у тебя там, Хуанита? – спросил Джордж.
– Подарок для сеньориты. Апельсины из сада Пепе, мужа Марии.
– Это Мария их послала?
– Sí,сеньор.
– Очень мило с ее стороны.
– Сеньорита еще спит?
– Думаю, да. Я не поднимался наверх.
Пока Хуанита доставала из колодца воду, чтобы приготовить ему кофе, Джордж открыл ставни, впустив в дом утро. Потом вышел на террасу: каменные плиты приятно холодили босые ноги. Эклипсбыл на месте – белоснежный грот-салинг отчетливо вырисовывался на зеленом фоне заросшего соснами дальнего берега. Он решил, что сегодня, пожалуй, можно будет отвезти на яхту новый пропеллер. Никаких других дел у него не было. День простирался перед ним ничем не занятый – его можно было использовать по собственному усмотрению. Джордж посмотрел вверх: погода благоприятствовала его планам. Над землей, за Сан-Эстабаном, виднелись облака, но они явно отступали дальше, к горам, а над морем небо было безоблачным и чистым.
Позвякивание ведра в колодце разбудило Селину, и она вскоре вышла на террасу вслед за Джорджем – в рубашке, которую позаимствовала у него вчера вечером. Ее длинные стройные ноги больше не были бледными, загар придал им оттенок только что снесенного куриного яйца; волосы она собрала в хитрый узел, из которого выбивались одна-две длинные пряди. Она встала рядом с ним, опершись на ограждение террасы, и он заметил у нее на шее тонкую золотую цепочку: наверняка на ней висел какой-нибудь детский медальон или золотой крестик. Джордж всегда терпеть не мог слово «невинность», которое ассоциировалось у него с пухлыми розовыми младенцами и глянцевыми открытками, на которых играют пушистые котята; и вот сейчас это слово непрошенно вспыхнуло у него в голове и звенело, ясное и звучное, как колокольчик.
Она глядела на Жемчужину, которая выполняла свой утренний ритуал омовения, расположившись в пятне солнечного света на стапелях под ними. Время от времени на мелководье всплескивала рыба, и тогда кошка останавливалась и замирала, держа пистолетом поднятую ногу, а потом возвращалась к своему занятию.
Селина сказала:
– В тот день когда Томеу привез нас в Каса Барко, тут были два рыбака, они чистили рыбу, и Томеу заговорил с ними.
– Это был Рафаэль, двоюродный брат Томеу. Он держит свою лодку в сарае по соседству с моим.
– В деревне что, все родственники?
– В большей или меньшей степени. Хуанита принесла тебе подарок.
Она повернулась и посмотрела на него; длинные пряди волос, выбившиеся из узла, свешивались ей на шею словно кисточки.
– Правда? А что это?
– Иди и посмотри.
– Я с ней уже здоровалась, но она ничего не сказала про подарок.
– Это потому, что она не говорит по-английски. Иди скорей, ей не терпится тебе его вручить.
Селина скрылась в доме. До него донеслись обрывки их забавного разговора, а потом она снова вышла на террасу, неся корзину, покрытую белым полотенцем.
– Апельсины.
– Las naranjas, – сказал Джордж.
– Они так называются? Как я поняла, их передала Мария.
– Муж Марии выращивает апельсины.
– По-моему, это ужасно мило с ее стороны.
– Надо пойти и поблагодарить ее.
– Но как мне это сделать – я же не знаю испанского! Сколько времени ты его учил?
Он пожал плечами.
– Месяца четыре. Когда поселился здесь. До этого не знал ни слова.
– Но ты говорил по-французски.
– Да, французский я знал. И немного итальянский. Итальянский мне здорово помог.
– Мне надо постараться выучить несколько слов.
– Могу одолжить тебе учебник грамматики – почерпнешь из него пару полезных глаголов.
– Я знаю, что Buenos diasзначит доброе утро…
– A Buenas tardes– добрый день, a Buenas noches– добрый вечер.
– Еще Sí– это значит да.
– A Noзначит нет – гораздо более полезное слово для юной девушки.
– Уж это-то я запомню, пускай у меня и куриные мозги.
– Я бы не был так уверен.
На террасе с подносом в руках появилась Хуанита; она поставила на стол тарелки, чашки и кофейник. Джордж сказал ей, что сеньорита очень обрадовалась подарку Марии и что позднее она обязательно сходит в деревню, чтобы поблагодарить Марию лично. Хуанита улыбнулась еще шире, чем обычно, кивая головой, а потом понесла поднос назад в кухоньку. Селина взяла с тарелки ensamadaи спросила:
– А что это?
Он объяснил:
– Их каждое утро печет булочник в Сан-Эстабане, Хуанита покупает самые свежие и приносит мне к завтраку.
– Ensamadas…
Она откусила большой кусок; мягкое пушистое тесто с сахарной корочкой так и таяло во рту.
– Хуанита работает только на тебя?
– Она работает на своего мужа и детей. В полях и в доме. Вся ее жизнь – бесконечная работа, ничего больше. Работа, замужество, дети, ну и походы в церковь.
– Она выглядит вполне довольной, тебе не кажется? Всегда улыбается.
– У нее самые короткие в мире ноги. Заметила?
– Только какое отношение это имеет к ее хорошему настроению?
– Никакого, но благодаря им она может скоблить пол, не опускаясь на колени, а ведь это немногим женщинам под силу.
Когда завтрак был съеден и пока еще не стало слишком жарко, они отправились в деревню за покупками. Селина надела севшие брюки Джорджа и эспадрильи, которые купила вчера у Марии, а Джордж взял корзины; по дороге он учил ее говорить «Muchas gracias para las naranjas».
Они вошли в лавочку Марии, миновали парадную часть, где продавались соломенные шляпы, масло для загара, фотопленка и купальные полотенца, и оказались в заднем помещении, темноватом, но с высокими потолками. Там, на холодке, хранились бочонки с вином, лежали в корзинах сладко пахнущие фрукты, овощи и батоны хлеба размером с руку. Мария, ее муж Пепе и Томеу – все вместе обслуживали покупателей, однако у прилавка все равно собралась небольшая очередь. Завидев Джорджа и Селину, все, кто был в магазинчике, смолкли и посмотрели на них, и тогда Джордж подтолкнул Селину вперед, а она сказала: «Мария, muchas gracias para las narajas», – и все вокруг добродушно засмеялись, хлопая друг друга по спинам, как будто она показала высший пилотаж.
Они наполнили корзины продуктами, бутылями с вином, фруктами и хлебом; Томеу должен был доставить их в Каса Барко на своем велосипеде. Джордж принял приглашение Пепе выпить с ним стаканчик бренди, а потом они с Селиной отправились в отель Кала-Фуэрте повидаться с Рудольфо. Они устроились в баре и Рудольфо угостил их кофе, а они сообщили ему, что телеграмма в Англию отправлена и деньги поступят очень скоро, в течение нескольких дней, так что они смогут вернуть долг, но Рудольфо лишь рассмеялся и сказал, что подождет, сколько нужно, а потом Джордж выпил еще бренди и они пошагали домой.
Вернувшись в Каса Барко, Джордж отыскал на полке испанскую грамматику, которая некогда помогла ему освоить кое-какие тонкости нового языка, и отдал ее Селине.
– Я начну учиться прямо сейчас, – сказала она.
– Прежде чем ты начнешь, хочу сказать, что собираюсь на Эклипс.Поплывешь со мной?
– Ты хочешь пройтись под парусами?
– Пройтись под парусами? Мы что, во Фринтоне? – Он заговорил с забавным простонародным английским акцентом, – «разок вокруг острова – сделаем корону».
– Я просто подумала, может, ты собираешься выйти из гавани, – мягко произнесла Селина.
– Не собираюсь, – сказал Джордж, а потом, смягчившись, добавил: – Но мне надо отвезти на яхту новый пропеллер, и я подумал, почему бы не сделать это сегодня. Ты сможешь искупаться, если захочешь, но предупреждаю: вода ледяная.
– Можно мне взять грамматику с собой?
– Бери все, что захочешь. Кстати, мы можем устроить пикник.
– Пикник!
– Хуанита соберет нам какой-нибудь еды. Конечно, это не то же самое, что корзина для пикника от «Фортнум и Мейсон»…
– Ой, скорее попроси ее! Тогда нам не придется возвращаться на ланч.
Полчаса спустя они загружались в лодку. Селина села на корме, поставив коробку с пропеллером себе под ноги. Она захватила грамматику, словарь и полотенце на случай, если захочет искупаться. Корзину для пикника они поставили на дно у ног Джорджа, и он взялся за весла. Когда они отплывали от пирса, Хуанита перегнулась через ограждение террасы и помахала им тряпкой как платком, словно прощаясь навеки; Жемчужина с громким мяуканьем бегала туда-сюда по краю воды, просясь поехать с ними.
– Почему мы не взяли ее с собой? – поинтересовалась Селина.
– Оказавшись в лодке, она немедленно захотела бы обратно. Она сильно нервничает, когда кругом вода.
Селина сидела, опустив в воду руку, и любовалась изумрудными водорослями, колыхавшимися на дне.
– Правда, они похожи на траву? Как лес под ветром.
Вода была очень холодная. Селина вытащила руку и оглянулась посмотреть на Каса Барко, очарованная его неожиданно изменившимся видом.
– По форме он сильно отличается от других домов.
– Раньше это был лодочный сарай. Баркозначит лодка.
– Когда ты сюда переехал, он был еще сараем?
Джордж выпустил весла из рук и оперся о них локтями.
– Для основательницы фан-клуба Джорджа Дайера ты плоховато осведомлена о моей жизни. Ты что, невнимательно читала книгу? Или не читала вообще?
– Нет, я читала, но только моменты, которые касались лично тебя,потому что думала, что ты мой отец. Правда, таких моментов там очень мало. Ты только и пишешь что про деревню, и про гавань, и про Эклипс– в этом роде.
Джордж снова взялся грести.
– Впервые я увидел Кала-Фуэрте с моря. Я приплыл из Марселя в одиночку, потому что не смог набрать команду и никак не мог найти, где причалить. На моторе я завел Эклипсв бухту и бросил якорь – практически в том же месте, где яхта стоит сейчас.
– Ты не думал тогда, что останешься здесь жить? Что здесь будет твой дом?
– Я тогда ничего не думал. Я слишком устал. Но я помню, как чудесно пахли сосны на рассвете.
Они подошли к борту Эклипса;Джордж встал и, держась за поручни, вскарабкался на корму яхты. Канатом он пришвартовал лодку и склонился вниз, чтобы помочь Селине с их поклажей. Она протянула ему полотенце и корзину с провизией и сама поднялась на борт, а Джордж спустился обратно в лодку, чтобы перетащить тяжелую коробку, в которой лежал пропеллер.
Парусиновый тент с кокпита так и лежал на крыше каюты, где его оставил Джордж: под жарким солнцем он затвердел словно камень. Селина зашла в кубрик и поставила корзину на стул, а потом огляделась по сторонам с изумленным видом человека, впервые оказавшегося на таком крошечном суденышке.
– Яхта ужасно маленькая, – заметила она.
– А что ты ожидала увидеть? «Королеву Марию»?
Джордж поставил пропеллер на пол и, опустившись на колени, затолкал его под одно из сидений.
– Нет, конечно.
Он выпрямился.
– Пойдем, я ее тебе покажу.
По маленькому трапу они спустились с палубы в камбуз, значительную часть которого занимал большой стол для навигационных карт – они лежали в выдвижных ящиках под столешницей. Дальше находилась каюта с раскладным столиком посередине и койками – по две на каждой стене. Селина спросила, где Джордж обычно спит, и он показал ей свою койку – она удивилась, что койка была длиной не больше четырех с половиной футов, в то время как рост Джорджа явно превышал шесть. С заговорщицким видом Джордж продемонстрировал ей, как койка раскладывается дальше, продолжаясь за фальшбортом.
– Теперь ясно. Значит, ты спишь, просунув ноги в дыру?
– Точно. Кстати, так очень уютно.
В каюте было много книг – они стояли на полках со специальными ограждениями; на койках лежали красные и синие подушки, а с потолка на шарнире свисала парафиновая лампа. Стены украшали фотографии Эклипсапод парусами – впереди гордо раздувался громадный треугольник спинакера. Из приоткрытой дверцы шкафчика торчали желтые непромокаемые штаны и куртки. Джордж прошел вперед, обогнув выкрашенный белым столб мачты; Селина последовала за ним и оказалась в миниатюрном форпике, где располагался туалет и стояли сундуки с цепями и запасными парусами.
Она повторила:
– Яхта такая маленькая! Я и представить не могу, как жить в такой тесноте.
– К этому быстро привыкаешь. Вообще, когда идешь на яхте в одиночку, живешь обычно на кокпите. Поэтому и камбуз расположен прямо тут – чтобы можно было протянуть руку и взять что-нибудь поесть, не отпуская штурвал. Давай, пошли назад.
Селина развернулась и пошла назад, а он за ее спиной остановился и начал открывать бортовые иллюминаторы. Вернувшись на кокпит, Селина увидела, что их корзина стоит на солнце, и переставила ее в тень. К ее большому сожалению, тонкогорлая бутылка с вином успела изрядно нагреться. Селина сообщила об этом Джорджу, и он обвязал горлышко тонким шпагатом и опустил ее за борт. Затем он еще раз сходил в каюту и вернулся с поролоновым матрасом, который снял с одной из коек.
– Зачем нам матрас?
– Я подумал, ты захочешь позагорать. – Он водрузил матрас на крышу каюты.
– А ты что будешь делать? Прилаживать новый пропеллер?
– Нет, я лучше подожду, пока море еще прогреется, или найму кого-нибудь.
Джордж опять скрылся внизу, а Селина взяла испанскую грамматику, вскарабкалась на крышу каюты и растянулась на матрасе. Она открыла книгу и прочитала: «Существительные бывают мужского и женского рода. Заучивать их нужно обязательно с определенным артиклем».
Было жарко. Селина уронила голову на раскрытую книгу и лежала, зажмурив глаза, наслаждаясь теплом, ароматом сосен и негромким плеском волн. Она широко раскинула руки, подставляя их ласковым солнечным лучам, растопырила пальцы и внезапно ощутила, как весь мир соскользнул в небытие и остались только белая яхта в голубом заливе, да Джордж Дайер, который все ходил внизу в каюте, открывая и закрывая шкафчики и иногда тихонько ругаясь, если что-нибудь падало на пол.
Гораздо позднее она открыла глаза и позвала:
– Джордж…
– Мммм?
Он сидел на кокпите, голый до пояса, курил сигарету и сматывал канат в безупречно аккуратную бухту.
– Теперь я знаю, что слова бывают мужского и женского рода.
– Для начала неплохо.
– Я подумала, что могла бы искупаться.
– Тогда вперед.
Она села, отбросив волосы с лица.
– А вода очень холодная?
– Уж точно теплее, чем во Фринтоне.
– Откуда ты знаешь, что меня возили во Фринтон?
– У меня обостренная интуиция во всем, что касается тебя. Так и вижу, как ты, сопровождаемая няней, проводишь там каникулы. Вся синяя от холода и дрожишь с головы до ног.
– Как обычно, ты совершенно прав. Галечный пляж, а у меня поверх купальника толстый свитер. Агнес ненавидела ездить во Фринтон не меньше моего. Бог знает, зачем нас отправляли туда.
Она поднялась на ноги и начала расстегивать рубашку.
Джордж заметил:
– Здесь очень глубоко. Ты умеешь плавать?
– Конечно, умею.
– Я буду держать наготове гарпун – на случай нападения акулы-людоеда.
– Очень смешно!
Она сбросила рубашку и осталась в бикини – том самом, которое он ей подарил. У него только и вырвалось: «Боже ты мой!», – потому что подарок он сделал исключительно шутки ради и даже не мог предположить, что она осмелится показаться в нем, однако теперь шутка обратилась против него – Селина здорово утерла ему нос.
Слово «невинность» снова пришло ему на ум; он невольно сравнивал Селину с Фрэнсис, дочерна загорелой, высушившейся под солнцем, в кургузых купальниках, смотревшихся на ней донельзя вульгарно.
Он так и не понял, успела ли Селина услышать его удивленное восклицание, потому что в то же мгновение она нырнула в воду и поплыла вперед аккуратными гребками, совсем без брызг; ее длинные волосы колыхались на поверхности воды словно новый, дивный вид водорослей.
Через некоторое время она поднялась обратно на борт, стуча зубами от холода; Джордж бросил ей полотенце и отправился на камбуз за едой. Он принес круглый хлеб с козьим сыром, который положила им Хуанита. Селина уже забралась на крышу каюты и сидела на солнце, вытирая полотенцем волосы. Она напомнила ему Жемчужину. Джордж протянул ей хлеб, а она сказала:
– Во Фринтоне мне давали имбирные пряники. Агнес говорила, «чтобы зубы не стучали».
– Доброты ей не занимать.
– Не надо так о ней говорить. Ты же ее никогда не видел.
– Извини.
– Думаю, она бы тебе понравилась. Мне кажется, у вас много общего. Агнес обычно выглядит ужасно сердитой, но на самом деле она совсем не такая. Как в поговорке: лает, но не кусает.
– Вот уж спасибо!
– Вообще-то, это был комплимент. Я очень люблю Агнес.
– Возможно, если я научусь вязать, ты полюбишь и меня тоже.
– А хлеб еще есть? Я все равно голодная.
Он опять спустился в камбуз, а когда вернулся, она лежала на животе, глядя в раскрытую грамматику.
– Yo – я. Tú– ты (неформально), Usted– вы (вежливо).
– Ты неправильно произносишь. Не устед,а устет, – он придал слову выраженное испанское звучание.
– Ustet… – Она взяла хлеб и с отсутствующим видом принялась жевать. – Удивительно, ты столько знаешь обо мне… Конечно, мне пришлось тебе много рассказать, я же думала, что ты мой отец… А вот я о тебе совсем ничего не знаю.
Джордж не ответил, и она повернулась и посмотрела на него. Он стоял в камбузе всего в паре футов от нее; их лица были на одном уровне, но его взгляд был направлен в другую сторону – там по прозрачной зеленовато-голубой воде выходила из гавани рыбацкая лодка, – и она видела только загорелый висок, щеку и нижнюю челюсть. Он даже не оглянулся, когда Селина обратилась к нему, однако после небольшой паузы ответил:
– Да, пожалуй, не знаешь.
– И ведь я была права! Фиеста в Кала-Фуэртевовсе не про тебя. Ты там почти и не появляешься.
Лодка шла между бакенами, отмечающими фарватер. Джордж спросил:
– И что же тебе так не терпится узнать?
– Да так… – она уже жалела, что подняла эту тему. – Ничего особенного.
Селина загнула уголок страницы в своей грамматике, но сразу же торопливо расправила его, потому что ей всегда делали за это замечания.
– Мне просто стало любопытно. Родни – ты помнишь, мой адвокат – это он подарил мне твою книгу. А когда я сказала ему, что думаю, что ты мой отец и хочу поехать и найти тебя, он сказал: не надо будить спящего тигра.
– Для Родни это наверное было невероятно образное сравнение.
Рыбацкая лодка миновала их яхту и вышла на глубину; мотор заработал сильнее, и она направилась в открытое море. Джордж обернулся и посмотрел на Селину.
– Я, значит, тигр?
– По-моему, нет. Думаю, он просто не хотел никаких осложнений.
– Но ты его не послушала.
– Да, знаю.
– Что ты пытаешься мне сказать?
– Только то, что любопытство у меня в крови. Прости!
– Мне нечего скрывать.
– Мне всегда хотелось побольше разузнать про других людей. Про их родителей, про семьи…
– Мой отец погиб в сороковом.
– Твойтоже?
– В Атлантическом океане его эсминец торпедировала немецкая подлодка.
– Он был моряком?
Джордж кивнул.
– А сколько тебе тогда было?
– Двенадцать.
– У тебя есть братья или сестры?
– Нет.
– А что с тобой случилось дальше?
– Хм, попробуем вспомнить… Я доучился в школе, потом пошел в армию, а потом решил там остаться и стать военным.
– Ты не хотел пойти во флот, как твой отец?
– Нет. Мне казалось, что в армии гораздо лучше.
– А на самом деле?
– Пожалуй, да. Но не всегда. А потом мой дядя Джордж, у которого не было своих сыновей, попросил меня разделить с ним управление семейным бизнесом.
– А что это был за бизнес?
– Шерстопрядильный комбинат в Вест-Райдинге, в Йоркшире.
– И ты поехал туда?
– Да. Счел это своим долгом.
– Но ты не хотел ехать?
– Нет, не хотел.
– И что случилось потом?
Взгляд у Джорджа был по-прежнему отсутствующий.
– Ничего особенного. Я прожил в Брэддерфорде пять лет, как было изначально условлено, а потом продал мою долю и вышел из дела.
– А твой дядя Джордж не обиделся?
– Конечно, удовольствия это ему не доставило.
– А что ты сделал дальше?
– На деньги от продажи я купил Эклипси после пяти лет странствований по свету причалил здесь, после чего жил долго и счастливо.
– И написал книгу…
– Да, конечно. Написал книгу.
– И это было само главное.
– Почему вдруг?
– Это же творчество! Оно идет из самой души. Писательский талант – это дар божий. Мне вот ничего подобного не дано.
– Мне, похоже, тоже не дано, – сказал Джордж, – вот почему мистер Рутленд шлет мне многочисленные послания, в том числе через тебя.
– Ты не собираешься писать еще книги?
– Поверь мне, написал бы, если бы мог. Уже было начал, но получалось из рук вон плохо, так что я порвал написанное и устроил погребальный костер. Я был обескуражен – это еще мягко говоря. Пообещал старику, что попытаюсь еще раз, надо только поднакопить новых идей. Попросил год, но, конечно, ничего не написал. Недавно мне сказали, что это творческий кризис, иными словами, этакий писательский запор.
– А о чем ты хотел написать?
– О путешествии по Эгейскому морю – я совершил его прежде чем приплыть сюда.
– И в чем оказалась загвоздка?
– Рассказ получался ужасно нудный. Путешествие было супер, но в моем пересказе оно выходило примерно таким же захватывающим, как автобусная экскурсия в Лидс под дождем в ноябре. И вообще, таких книг написана уже целая куча.
– Наверняка причина не в этом. Уж конечно, ты смог бы описать все под другим углом, найти новый подход. Разве не так работает писатель?
– Именно так. – Он улыбнулся. – А ты не такая простушка, какой кажешься на первый взгляд.
– У тебя чудовищный способ говорить комплименты.
– Знаю. Я испорченный и желчный. Ну, что там с личными местоимениями?
Селина снова заглянула в книгу.
– Usted.Вы. El.Он. Ella…
– После двойного «л» нужно произносить «я». Элья.
– Элья, – сказала Селина и опять посмотрела на него. – Ты когда-нибудь был женат?
Он ответил не сразу, но лицо у него напряглось, словно она включила лампу и направила свет ему в глаза. Затем Джордж ответил вполне спокойно:
– Женат я не был. Но однажды был помолвлен.
Селина подождала, и он, видимо ободренный ее молчанием, продолжил.
– Это случилось, когда я жил в Брэддерфорде. Ее родители были местные: очень богатая семья, добрые, сами выбились в люди. Настоящая соль земли. Отец ездил на «бентли», мать на «ягуаре», а у Дженни был охотничий гунтер десяти футов в холке и специальный фургон для перевозки лошадей. Они ездили в Сент-Мориц кататься на лыжах и в Форментор на летние каникулы, а еще на музыкальный фестиваль в Лидс, потому что так было принято в их кругу.
– Не пойму, жесток ты или добр.
– Я и сам не пойму.
– Почему же она порвала с тобой?
– Не она. Я порвал с ней. За две недели до самой роскошной свадьбы, когда-либо случавшейся в Брэддерфорде. Несколько месяцев я не мог пробиться к Дженни: вокруг всегда были подружки невесты, поставщики, повара, фотографы, прибывали свадебные подарки… Бог мой, сколько было подарков! И я вдруг почувствовал, что нас как будто разделяет стена и мне до нее не достучаться. А потом понял, что ей не мешает эта стена, что она ее даже не замечает… и пускай я не страдаю избытком самоуважения, мне не хотелось растерять то, что от него осталось.
– Ты сказал ей, что свадьба отменяется?
– Да. Я пришел к ней домой. Все сказал Дженни и ее родителям. Разговор происходил в комнате, полной подарков, среди ящиков и коробок, оберточной бумаги, серебряных подсвечников, салатниц, чайных сервизов и сотен подставок для тостов. Это было мерзко. Непростительно. – Джордж передернул плечами. – Я чувствовал себя убийцей.
Селина подумала о новой квартире, коврах и ситцах, белом платье и церковной церемонии, и мистере Артурстоуне в роли посаженного отца. Паника, которую она ощутила при этой мысли, была сродни ночному кошмару. Словно ты заблудился во сне и понимаешь, что тебе не выбраться. Знаешь, что где-то повернул не в ту сторону и впереди тебя ждет неминуемая катастрофа – крутые обрывы и другие бесчисленные безымянные страхи. Ей захотелось вскочить на ноги и бежать, спасаться от того, к чему она сама себя приговорила.
– Это тогда ты уехал из Брэддерфорда?
– Не смотри на меня так испуганно. Нет, не тогда. Мне пришлось остаться там еще на два года. Я стал персоной нон гратадля всех мамаш с дочерьми на выданье, от меня отвернулись те, от кого я меньше всего ожидал. Кстати, это было довольно любопытно – понять, кто твои настоящие друзья… – Он сделал шаг вперед и оперся локтями о крышу каюты. – Однако мой рассказ вряд ли поможет улучшить твой безупречный кастильский испанский. Посмотрим, справишься ли ты со спряжением глагола Hablar.В настоящем времени.
Селина начала:
– Hablo.Я говорю. Usted habla.Вы говорите… Ты был влюблен в нее?
Джордж кинул на нее короткий взгляд, но в его темных глазах не было злости – одна только боль. Потом положил загорелую ладонь поверх открытой страницы учебника и мягко произнес:
– Не подглядывай. Обманывать нехорошо.
«Ситроен» появился в Кала-Фуэрте в самое жаркое время дня. Солнце полыхало в безоблачной небесной синеве, тени были черные, а дома и пыль – ослепительно белые. На улице не было ни души, все ставни захлопнуты, а когда Фрэнсис подъехала к отелю Кала-Фуэрте и заглушила мотор своего мощного автомобиля, вокруг воцарилась тишина, нарушаемая разве что шепотом сосен, ветви которых колыхал загадочный неощутимый бриз.
Она вылезла из машины, захлопнула дверцу, поднялась по ступеням и сквозь занавес из цепочек вошла к Рудольфо в бар. После яркого солнца ее глазам потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к полумраку; Рудольфо был там – дремал в тростниковой качалке, и когда она вошла, вскочил на ноги, заспанный и удивленный.
Она сказала:
– Хэлло, амиго!
Он протер глаза.
– Франческа! Что ты тут делаешь?
– Прикатила из Сан-Антонио. Нальешь мне выпить?
Он прошел за барную стойку.
– Что тебе налить?
– Есть холодное пиво?
Она вскарабкалась на табурет, вытащила из пачки сигарету и прикурила от спички из коробка, который Рудольфо подтолкнул к ней по стойке. Он открыл пиво и аккуратно, почти без пены, налил его в стакан.
– Не лучшее время для путешествий в открытой машине, – заметил Рудольфо.
– Только не для меня.
– Для весны сейчас слишком жарко.
– Самый жаркий день на моей памяти. Сан-Антонио напоминает банку с сардинами; так здорово было вырваться на природу.
– Ты за этим приехала?
– Вообще-то нет. Я приехала повидать Джорджа.
Рудольфо ответил на это своим традиционным способом, то есть пожал плечами и наморщил лоб. Казалось, он намекает на некие сложности, и Фрэнсис сразу нахмурилась.
– Его нет в городе?
– Да нет, он здесь.
В глазах Рудольфо мелькнул хитрый огонек.
– Ты знаешь, что к нему приехала гостья? Живет в Каса Барко.
– Гостья?
– Его дочь.
– Дочь! – После секунды гробового молчания Фрэнсис разразилась хохотом. – Ты с ума сошел?
– Вовсе нет. Его дочь здесь.
– Но… Джордж ведь даже не был женат.
– Про это я ничего не знаю, – сказал Рудольфо.
– Ради всего святого, да сколько же ей лет?
Он снова пожал плечами.
– Наверное, семнадцать.
– Но это невозможно!
Рудольфо потихоньку начал закипать.
– Франческа, говорю тебе, она здесь.
– Я видела Джорджа в Сан-Антонио вчера. Почему он мне ничего не сказал?
– Даже не намекнул?
– Нет. Даже не намекнул.
Вообще-то, это было не совсем так: все его вчерашние действия были довольно необычными и поэтому с точки зрения Фрэнсис выглядели подозрительно. Внезапная необходимость срочно отправить телеграмму – это при том что он был в городе всего день назад, – поход в магазин к Терезе, торгующей исключительно женскими вещами, и, наконец, его последнее замечание о том, что у него есть много дел поважнее кошки, которые зовут его назад в Кала-Фуэрте. Весь вечер и последующую ночь Фрэнсис перебирала в уме эти три загадки, убежденная в том, что от нее ускользнуло нечто важное, так что утром, не в силах и дальше оставаться в неведении, она решила поехать в Кала-Фуэрте и выяснить, что все-таки происходит. Если окажется, что выяснять нечего, она просто повидается с Джорджем. Кроме того, переполненные людьми улицы Сан-Антонио действительно начали действовать ей на нервы – тем заманчивее на их фоне казался Кала-Фуэрте с безлюдной синей бухтой и свежим ароматом сосен.
А теперь вот это. Дочь. У Джорджа есть дочь. Фрэнсис затушила сигарету, заметив, что рука у нее дрожит. Стараясь казаться как можно спокойнее, она спросила:
– И как ее зовут?
– Сеньориту? Селина.
– Селина. – Казалось, это имя оставило неприятный привкус у нее во рту.
– Она очень хорошенькая.
Фрэнсис допила свое пиво, поставила на стойку пустой стакан и сказала:
– Думаю, мне лучше поехать и самой все выяснить.
– Что же, поезжай.
Она соскользнула с табурета, подхватила свою сумочку и направилась к выходу. Уже в дверях она вдруг обернулась – Рудольфо смотрел на нее, и в его лягушачьих глазах чудилась насмешка.
– Рудольфо, если я соберусь тут заночевать, у тебя найдется для меня комната?
– Конечно, Франческа. Я прикажу приготовить тебе номер.
В облаке пыли она подрулила к Каса Барко, оставила «ситроен» в единственном клочке тени, какой смогла найти, и пошла к дому. Она открыла выкрашенную зеленым дверь и позвала: «Есть кто дома?», – но ответа не последовало, так что Фрэнсис прошла внутрь.
Дом был пуст. В нем сладко пахло фруктами и древесной золой, в окна с моря задувал прохладный ветерок. Она бросила сумочку на стул и обошла гостиную, выискивая приметы женского присутствия, однако ничего не обнаружила. С галереи до нее донесся негромкий шорох, но когда Фрэнсис, слегка вздрогнув, подняла голову, то увидела, что это всего лишь дурацкая кошка, которая спрыгнула с постели и спускалась по лестнице, чтобы поприветствовать посетительницу. Фрэнсис терпеть не могла кошек, особенно эту, поэтому она оттолкнула Жемчужину ногой, однако достоинство той ничуть не пострадало: кошка с молчаливым презрением повернулась к Фрэнсис спиной и, высоко задрав хвост, прошествовала на террасу. Фрэнсис двинулась за ней, по дороге взяв со стола бинокль Джорджа. Эклипсмирно покачивался на якоре. Фрэнсис подняла бинокль, настроила фокусировку, и яхта со всеми, кто был на ней, вдруг оказалась совсем рядом. Джордж был на кокпите: он дремал, растянувшись на скамье, в своей старой фуражке, сдвинутой на глаза, и с раскрытой книгой на груди. Девушка лежала на крыше каюты – казалось, вся она состоит из длинных ног и рук и копны светлых волос. На ней была рубашка, явно принадлежавшая Джорджу, но лица Фрэнсис разглядеть не смогла. Казалось, между ними установилось доверие и дружба; Фрэнсис нахмурилась и опустила бинокль. Она поставила его обратно на стол, а потом налила себе стакан прохладной сладкой воды из колодца Джорджа, вышла с ним на террасу, оттащила расшатанные останки тростникового стула подальше в тенек навеса, уселась поудобнее, вытянув ноги, и приготовилась ждать.
