355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роузи Кукла » Так много дам (СИ) » Текст книги (страница 1)
Так много дам (СИ)
  • Текст добавлен: 19 марта 2017, 04:00

Текст книги "Так много дам (СИ)"


Автор книги: Роузи Кукла



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Роузи Кукла
Так много дам
Современная проза, эротический роман

Посвящается тем из нас, кому выпало пройти через унижения, и кто устоял, не сломился, оправился и дальше по жизни с гордо поднятой головой, подставляя любимым и милым свою нежную, женскую грудь.

Часть первая
Рюмка

– Нет! Не надо! – Истерично кричала Юлька. – Не делайте этого! Не надо!

Придавленная его большим пальцем семидесяти пяти граммовая стеклянная рюмка исчезла за складками ее половых губ.

– Дай–ка я пробью. – Говорил Пендос, примеряясь пробить ей свой знаменитый пенальти. При этом Пендос, чуть ли не отталкивал в сторону своих прихлебателей, которые, обхватив под голую попку, услужливо раздвинули ноги девчонки.

Юлька дернулась и, что было сил, надулась, пытаясь выдавить из себя только что грубо и глубоко воткнутую ей между ног стеклянную рюмку. Она уже почувствовала, как та, раздвигая края распаленной плоти, стронулась и медленно полезла вниз к выходу.

– Ну, же! Еще, еще! – Лихорадочно работал мозг, но то, что ей сейчас так жизненно было необходимо и нужно никак не получалось! А ей–то всего надо было расслабиться, да так, чтобы оно совершилось само собой. Но она, эта проклятая стекляшка, лишь опустилась на сантиметр и снова застряла, опершись тонкими ободками стеклянного края за внутреннее колечко девичьего лона.

– Ну же, еще, еще! Лихорадочно подбадривала себя Юлька. И ей уже показалось, нет она уже стала чувствовать как эта стекляшка ускоряясь, больно упираясь и чуть ли не подрезая края нежной плоти выскальзывает, и вот сейчас вылетит из нее словно пробка из бутылки шампанского. И тут…

В последнее мгновение она вскидывает лицо и сквозь мутные слезы видит фигуру Пендоса в замахе правой ноги, и следом.

– Нет!!!

Юлька проснулась внезапно, вся в поту. Тяжело дыша, а сердце продолжало беспорядочно стучать, а глаза мокрые от слез, во рту пересохло. Еще секунды она лежала, находясь во власти страшных видений, а потом, понимая, что это всего лишь страшный сон, начала постепенно успокаиваться. Откинула одеяло, под которым так стало жарко, прикрыла глаза. Но сна уже не было, вместо него тут же, всплыла из памяти наглая рожа Пендоса.

– Нет, так нельзя!

Открыла глаза и, пытаясь успокоить себя, залезла привычно и как это делала всегда, всей ладонью к себе между ног.

Интересно? А что же потом стало с той девочкой, которую она видела во сне вместо себя, но все это прочувствовала как на самой себе?

Что она потом делала, после этого его отвратительного пендаля?

И от осознания того, что и с ней могло произойти точно такое же, как с той девчонкой она словно окаменела. Рука так и замерла на Венерином холмике, только пальцы все еще привычно перебирали волосики успокаивая…

А ведь и правда! Подумала. И я ведь тогда зависла, как та девчонка, на самом волоске от гибели!

Ну, гибели, не гибели, а тяжелого увечья на всю жизнь, это уж точно, как она поняла.

Потом подумала, что та девчонка потом уже никогда бы не смогла родить. А еще, может быть, не могла бы долго иметь ничего общего с мужчинами. Ведь если у нее внутри разбили рюмку, то… Бр-р! Она сразу же почувствовала, как у нее все сжалось и противно заныло, как перед самыми месячными…

И какая сволочь это придумала? Наверняка какой–то садист, изверг и точно импотент чертов! Вот же сволочи!..Нет, нет! Хватит об этом, достаточно. Мне этого урока хватило на всю оставшуюся жизнь!

А ведь тогда Пендос, бандит местный, их как бы сутенер будущий, так специально все с той девчонкой проделал перед ними, демонстрируя им свою власть и жестокость. И хоть их перед этим по очереди, точно так же держали с раздвинутыми ногами, но он их только больно пошлепал по самой… ладушке, только проучил, а той бедненькой так досталось, так… Ой, даже вспоминать страшно….! А крови–то, крови сколько было и она так кричала….

Так что не было счастья, так несчастье помогло. Почему–то вспомнила такую нелепую в данном случае присказку.

Вспомнила, как она тогда до такой черты дошла? И как всегда, баловство ничем хорошим не закончилось.

Стук–стук

Они с Жекой, как она звала свою закадычную подругу и двоюродную сестру, увлеклись и даже сами не заметили, как оказались вместе с ней перед таким же страшным выбором.

Ведь же слышали о таком и знали, но все равно лезли туда, просто сломя голову, в это самое что ни на есть дерьмо. Сами потянулись к этому вместе с сестрой от вседозволенности и распущенности. Это она уже потом поняла.

И она вспомнила, как все началось….

Ветер в голове и чертики, что сидели в ней до поры до времени, вдруг взбесились и дергали, словно насмехаясь, все время у нее между ног. Дергали каждый раз, стоило только ей с кем–то заговорить или пройтись, как ее, словно белку в клетке, они колотили своими лапками. А ведь ей тогда это так нравилось! И ей все время казалось тогда, что она такая особенная и уникальная, что она необыкновенно чувствительная девчонка. И точно также думала о себе и также считала Жека.

Поэтому они очень быстро на этой почве спелись. Правда, первый шаг к такому сближению сделала все–таки она, а не Жека. А ведь как это произошло?

Матери работали, а мы, их непутевые дочери вовсе не собирались быть паиньками, как того им хотелось. Наоборот, мы только делали вид, что слушаемся и все, что нам адресовалось, мы будто бы выполняли. Сейчас! А как же наша вольница–воля? Мы ее не собирались никому уступать!

К тому же, как только мать на работу и за порог, так свободная! Делай что душе угодно, чем хочешь, тем и занимайся. Одной как–то не особенно было весело, да и проказничать вдвоем было интереснее. Поэтому я, как только мать к выходу, и я уже слышу, как она в лифте спускается, начинаю подавать наш условный сигнал своей подруге.

Стукну разик по батарее и жду ответного перестука. Если ее мать еще дома, то она не отвечает, ну а если уже мать ее тоже на работу, то свободна, тогда только и слышно, как радостно она начинает колотить в батарею центрального отопления.

– Стук, стук, стук. – Мол, я тоже свободна!

Поначалу мы с ней так перестукивались для того, чтобы в школу вместе ходить. А потом уже только по делу. Это когда мне или ей приходили более продвинутые идеи, нежели на уроках в школе сидеть и париться. И тогда….

– Стук, стук, стук. Считаю ее удары.

Это потому, что каждая серия ударов имела для нас свое обозначение. Три раза подряд, это она сообщала, что придет скоро ко мне, а пять ударов, это то, что надо мне к ней спускаться, и тогда мы уже с ней будем шкодить в ее квартире.

Телефонов–то еще мобильных не было, а стационарный телефон тогда считался среди наших семей чуть ли не роскошью.

– Стук, стук, стук! Ага, сейчас ко мне придет, жду ее. Чайник поставлю, поищу в мамкиных запасах обязательно варенье какое–то к чаю. И хоть мать и ругала меня, что я без спроса, а я все равно и только ей говорю, что мне надо, ведь я же подрастаю. А мы ведь действительно подрастали.

Это я уже потом поняла, когда наши баловства уже далеко стали заходить. Поначалу мы что?

Начинаем везде лазать по шкафам в поисках сначала чего–то вкусненького, а потом подросли и уже со шкодой, ради чего–то интересненького. То найдем, откроем, то нацепим на себя. То туфли на каблуках, то белье мамкино. И каждый раз у нас с Женькой чуть ли не скандалом все заканчивалось.

– Положи, не трогай! – Это я ей.

Потому как она уже хочет мамкину комбинацию натягивать. А мне отчего–то жалко ее вещей, и я у нее вырываю, а потом опять аккуратно складываю на место.

– У своей мамке поищи, поняла! Можешь у нее хоть что хочешь нацепить, а у моей не трогай. Не твое это, поняла!

И так каждый раз. А потом начались наши прозрения. Это когда мы стали наталкиваться на такие вещи и предметы, которые вовсе не предназначались для детей.

Тетка Саша, это ее мать, она только недавно одна осталась, с мужем развелась. Поэтому в доме у Жеки мы все время искали какие–то предметы, напоминающие о мужчинах. Хоть и малы были, но уже тосковали и сами, не понимая этого, все искали их вещественные доказательства присутствия в нашей прежней жизни.

То найдем на полке его помазок для бритья, то трусы семейные. А один раз все–таки так и наткнулись. Ну, что же вы думаете, что мы не сообразили, что это оказалось? Как бы не так! Сейчас! И вовсе не шарики это были. Мы осторожно, вскрыли упаковку одного изделия, а потом все с замиранием сердца. А Жека, видимо желая меня подразнить, распустила колечками свернутое изделие и мне говорит.

– Смотри, какой у моего папочки был! Не то, что у твоего…

Мы тогда еще поспорили с ней. Я ей все доказывала, что не может такой быть, потому что у нас женщин и места для такого нет, а она мне.

– Ты что хочешь мне говори, а вот это что, по–твоему? Не тот размер, скажешь?

И давай его надувать. Вот так мы и шкодили.

Иногда нам попадало за это, но потом уже совсем за нами контроль ослаб. Времена настали такие тяжелые. Матери наши выбивались из сил. Там где раньше работали, там не платили, а потом вообще пришлось им уйти с работы.

Напоследок им сунули в руки какие–то бумажки, сказали, что они теперь богаты, как ни когда, а это ваучеры, что выдавались по случаю приватизации. А ведь никакой приватизации и не было вовсе, они между собой поделили то, что вовсе не бумажками было, все более ценное, а им, всем тем, кто действительно работал годами, эти бумажки выдали, как в насмехательство за много лет труда на заводе. Оскорбились они, наши мамки! Обиделись!

Вот тогда–то мы и поняли с Жекой, что значит наши матери одинокие. Запили они на пару! А это что значит для нас, детей? Это означает, что утром уже и поесть нечего, то же в обед, а то и на целый день болтаешься с пустым животом, словно дохлый червяк, и тебя с голодухи мотает из стороны в сторону. Сил уже не стало совсем. А потом еще хуже дело пошло.

Сначала сама тетка Сашка, а потом и мать мою сманила. И они куда–то на целый день стали уходить.

Мы с Жекой сидим вместе у окна и ждем их, может, что принесут нам мамки в клювике?

А мамки наши приходили навеселе. И не всегда вдвоем, между прочим…

Тогда нас к кому–то в одну квартиру загоняли, и мы уже там сидим, злимся на то, что они сами без нас веселятся, жрут и пьют, наверное, там с мужиками. Их–то они угощали, точно, так мы считали. Но, как говориться, и нам кое–что перепадало.

Бывало, пораньше поутру вскочит кто–то из нас первой и тянет за собой в ту квартиру, где они в этот раз гуляли.

Осторожно дверь откроем и на цыпочках на кухню. Там всегда на столе что–то можно было съестное перехватить. Хотя, как правило, только и видишь окурки да огрызки, стаканы и пустые бутылки. Но все равно, что–то перехватывали: то кусочек недоеденной колбаски, то хлеба.

Но так продолжалось до тех пор, пока не случился с нами конфуз.

Конфуз

Пришли как–то раз, на кухне порядок наводим, своими лапками перебираем остатки, а в дверях смотрим, он стоит! Голый мужик! Совсем голый! И откуда он только взялся?

Я впервые таким их увидала. До этого все как–то не доводилось их голыми видеть. Хотя мы уже с Жекой пробовали подслушивать и даже подглядывать за тем, что у нас в доме происходило. Но то, что мы узнавали, нас как–то не задевало и не очень–то впечатляло, хотя забавно, конечно же было, то видеть. Вот мы тихонько пробрались на кухню, уж больно хотелось нам есть и не спалось от этого. И пока тихонечко петрушим закуску, вдруг слышим, как ее или моя мать начинает громко там в комнате охать и ахать. Мы даже переглянулись. Конечно же, мы понимали, чем они там занимались. А тут можно сказать случай представился все своими глазами увидеть. Жека мне.

– Я первая буду!

И толкает меня от двери. А потом ко мне поворачивается и шепчет.

– Вот оно как, оказывается….Иди, посмотри! Только тихо, не спугни…

В щелочку посмотрела, но увидела только его тощий и голый зад и то, как он им двигал, потом ноги в стороны у тетки, а потом уже они завалились, и я уже ничего больше не видела.

Потом дома мы с Жекой все обстоятельно обсуждаем.

И что и как у них при этом происходит. И врем друг дружке, конечно же, и наплетем такого бывало, чего было и быть не могло и уж того, что не могли даже видеть.

Но все равно, нам эти разговоры уже стали как сигарет затяжки.

Кстати мы уже потихонечку стали стрелять их. Сначала окурки какие–то со стола таскали и пробовали затянуться. А потом кашляли, и голова кружилась, а потом уже вроде бы как втянулись.

Помимо еды нам уже надо было и сигареты таскать. И мы их таскали! Сначала окурки, а потом уже лезли в чужие штаны за ними. Поначалу, правда, только парочку сигарет из пачки, а потом уже как–то и всю пачку стянули.

Забрались на чердак и дымили, рассуждая о том, что мы уже повзрослели и нам, пожалуй, тоже надо начинать на свой хлеб такими же делами зарабатывать.

Теперь мы с Жекой все время решали. Как? Как надо это делать?

А о том, что только так и никак иначе, мы уже не сомневались. Потому что у нас пример перед глазами наших мамок, у них уже деньжонки после того завелись и нам, по крайней мере, стало тоже кое–что перепадать. И на еду хватало, и даже на сигареты. И потом, приоделись они и нам, опять же что–то от них перепало из одежки.

Пару раз мы все хотели с ними переговорить об этом, но все никак не получалось. Боялись с их стороны репрессий.

К тому времени мы с Жекой уже ходили в училище, школу оставили в покое. А там такие же, как и мы. Все девки в группе озабоченные этим же. У нас только и разговоры, кто с кем и как. Хотя, по правде сказать, все было придумано и переврано до неузнаваемости.

Мы ведь еще глупые тогда были и зеленые, и если ходили в кино с мальчишкой каким–то, то потом говорили, что с ними спали. А если робко и неумело целовались, то потом всех уверяли, что уже живем с ним, как муж и жена. При этом каждой хотелось себя показать такой уже очень взрослой и опытной. Но точно знали, что даже как там у них все устроено, мы даже не представляли. Так, перчик да перчик, как у маленьких мальчиков, о которых нам их сестры в тайне рассказывали, когда за ними подсматривали. Правда, были и другие, но те поумней нас, и потому видели и молчали.

Ну, а тут случай такой, и на кухне перед нами этот голый мужик, встал и стоит в дверях.

И что интересно, ведь вроде бы на него смотрю, но вижу только то, что у него внизу между ног. И глаз оторвать своих не могу. Минуту, наверное, так и смотрели друг на друга, а потом он спокойно так говорит:

– Ну вот что девчонки, вы мне подходите, записывайте телефон. Ну же?

Продиктовал, а у меня даже руки затряслись, пока записывала, подумала тогда, что вот после этого у нас все и начнется….

Он после подошел к нам совсем близко, почесал там рукой, а потом выпил и вышел из кухни.

Мы скорее, скорее к выходу и быстрее к ней домой. Прибежали, друг на дружку смотреть боимся. Наверное, это то, что у меня все время болтается перед глазами и те слова, тоже и у нее.

Потом Жека первая.

– Ну и что ты думаешь обо всем этом? Может, согласимся и начнем уже?

– А как же….? – Хотела сказать, о матери и о том, что она ведь убьет, если узнает, но Жека меня перебивает.

– Так! Мать тут не причем. Поняла? У них своя свадьба, а у нас своя, поняла?

Начинаю ей возражать, а она все равно мне о своем же. Начинать надо и все.

И все время меня спрашивает, вместе или как?

А как не вместе? Все вместе и все время и даже к сексу подошли уже вместе. Но я ей говорю.

– Жека! Давай горячку не пороть, хорошо? Вот послушай, что я подумала. В этом деле сейчас дикая конкуренция, как я поняла. Все словно с цепи сорвались, всем только и хочется, так же как и нам. И рыбку съесть и…

Но так нам нельзя. Вот посмотри, как у наших мамок все получилось. Они сначала как все, врозь пытались, а теперь? И шмотки у них, и пожрать, и все что надо. А почему так? Да потому, что они опытные. Понятно?

Твоя мамка целых одиннадцать лет прожила с папкой твоим, а моя, правда, только пять, но все равно, они уже сообразили, как надо с мужиками, и как свой бизнес вести. Поняла о чем это я?

– Нет, ничего не поняла? Причем здесь отец?

– А притом, что они уже знали, как надо с мужиками. Как надо их ублажить. Вот смотри. Лелька, помнишь из … – класса? Она вроде бы тоже начала, как и они, и моложе ведь их, а где сейчас? Чем закончила? А они, наши умницы, не стали на мелочи размениваться и стали все дуэтом. Поняла, как они выкарабкались?

– Ну, они же это? Они же близкие родственники.

– Да, и потому на эту замануху народ и полез. Вот и нам надо так же.

– Подожди, подожди. Что–то я не пойму тебя. Ты, что же предлагаешь вместе, вдвоем?

– Ну, да! Это матери наши сестры родные, а мы же двоюродные. Поняла?

– Ну и что с этого? Я, например, не хочу, чтобы ты со мной трахалась. Понятно?

– Это почему же так? Я что тебе не приятная?

– Ну, не знаю я. Не хочу и все! Ты как хочешь, а я с тобой не согласна. Одно дело когда мы вместе росли, и даже спали в одной кровати, а другое когда я должна с тобой… Нет! Не надо, извините. Так что твой план не подходит. Придумай что–то еще…

Спящая красавица

Не стала ее переубеждать, а все равно свой замысел стала воплощать. У матери видела несколько раз, как она прятала от меня какую–то бутылочку. Я к ней и так, и эдак. Что это говорю там у тебя? Что и почему ты прячешь?

Она мне рассказала, что они так придумали с теткой Сашкой, что как только мужик противный, то они ему подольют этой дряни и он бац, и на бок! И только на утро, говорит, очухивается. А мы ему такое рассказываем, что он потом так и не знает, за что же с него такие деньги слупили. Ничего ведь не помнит.

Вот и я решила, чтобы свой план воплотить, опою Жеку. Отлила себе из той бутылочки и стала ждать удобного случая. А она, как назло все говорит: надо, мол, к нему, этому мужику собираться пока он не передумал. Где говорит его телефон?

Я ей вру. Сказала, что оставила у матери, завтра найду и принесу. Даже поругались из–за этого. Вечером мы с ней остались одни. Телевизор посмотрели, но почему–то даже не разговаривали, видимо, она почувствовала, что я что–то против нее замыслила. А я все на кухне кручусь. Решила ей подлить этого зелья. А там, посмотрим.

– Юлька! Хватит меня за нос водить. Поняла? Я что же, по–твоему, не вижу, что ты что–то против меня замышляешь. А ну давай, колись и выкладывай! Признавайся, наверное, решила меня напоить и потом уже провести на мне свои эксперименты? Так что ли? Ну, я жду? Итак, слушаю тебя, отравительница.

Не стала я от нее скрывать. Села с ней рядом на диван, руку в свою взяла и говорю ей прямо глядя в глаза.

– Жека! Я больше не могу так. Я все время после нашего разговора, думаю и думаю о нас. Это плохо?

– Да нет, смотря что ты думаешь? Если опять о сексе со мной, так я тебе уже все сказала, может быть, ты что–то другое придумала? Так! А ну отвечай, сестрица двоюродная!

– Вот ты правильно сказала, двоюродная. Все равно же ведь родная. А что, не так разве?

– Ну так, так. Только я не пойму, к чему ты клонишь? Ну, допустим, что мы родные сестры и что из этого?

Я вдруг поняла, что если я ей сейчас не откроюсь и не скажу ей что–то такое, чего она не ждала, то мы уже с ней больше никогда не сможем остаться близкими и родными. Поэтому я ей, вдруг выпаливаю.

– Да, замыслила я. Но не против, а для тебя! Я хочу, чтобы ты меня узнала как можно ближе и чтобы я тоже пока об этом ничего не знала.

– Это как? Что ты такое плетешь? Что–то я не пойму о чем ты?

– А вот так! Я выпью такого зелья волшебного и как спящая красавица усну. А ты в это время будешь со мной.

– Что, что? Опять ты об этом? Ведь я же сказала тебе уже?

– Нет, ты меня послушай до конца! Ты можешь хоть раз меня выслушать и пойти мне навстречу? И потом я же прошу тебя, свою родную сестрицу!

– Не родную, а двоюродную.

– Ну хорошо, хорошо, пусть будет так, как ты говоришь. Ты мне больше ничего не говори, понятно! Вот я беру и пью. А потом завтра, ты мне, если захочешь, то сама все расскажешь. Ну все! Пока до завтра!

Беру и выпиваю у нее на глазах из бутылочки.

– Ты совсем сбрендила сестрица! Ну, если тебе этого хочется, так пей, пожалуйста! Пей и балдей.

А я уже почувствовала легкое головокружение и какую–то тяжесть, следом такую усталость. И уже хотела ей что–то сказать, как почувствовала, что у меня в висках кровь застучала и я, закрывая глаза, что–то от нее слышала сначала. А потом, все.

– Юлька! Сестрица, проснись! – Сквозь неясные контуры вижу расплывчато лицо Женьки.

– Уже утро сестрица. Пора вставать. Ну и как ты поспала?

Весь день я хожу, как побитая собака. Голова болит и состояние такое неопределенное. Женька ничего не говорит мне, но я все равно уже почувствовала в ее взгляде, в отношении ко мне какой–то сдвиг.

Неужели она воспользовалась моим состоянием? Неужели же она меня опробовала? Интересно, как она это делала?

Пока мылась под душем, то мне почудилось, что губочки натружены, как будто бы я ими наигралась. – Неужели она? Мелькнуло в голове. – Неужели мой план сработал. Вечером я снова.

– Женя ты не хочешь со мной ни о чем поговорить? Ты была со мной этой ночью?

– Иди ты знаешь куда, Юлька! Только не говори мне, что ты сегодня снова на ночь будешь в отключке. Ты что же? Наркоманкой становишься? Те тоже все время в отключке.

Я снова повторяя тот же трюк. На ее глазах выпиваю из бутылочки и при этом успеваю, пока не отключаюсь ей сказать, что у меня слегка губки натерты.

– Так что ты сестричка сегодня их не сильно–то дергай и не терзай, как вчера, а лучше займись…. И снова я в отключке.

– Юлька! Юлечка, проснись, сестрица! Ты в порядке? С тобой все хорошо? Как ты себя чувствуешь?

– Не знаю пока. Ничего не могу понять. Вот же, как я отключилась! А ты со мной спала, или одна? – Задаю ей такой простой вопросик.

И тут я вижу, как Жека растерялась! Засуетилась, прячет глаза, буркнула что–то сердито и тут же вышла из комнаты. – Вот это да! План–то мой начинает действовать!

Я еще раз так изводила себя. Наконец–то я услышала от нее в одно утро.

– Юлечка! Родная моя, пора вставать деточка!

– Поцелуй меня родная! Мне хорошо было с тобой этой ночью. – Беру ее на понты. – Я хотела проснуться и все время ждала утра, чтобы тебя поблагодарить за все, что ты во сне делала мне приятное.

– Ты правда, так чувствовала? Ты что же, почти не спала, притворялась?

Вижу ее взволнованное лицо и блестящие, тревожные глаза. Она нервничает, схватила за чем–то уголок пододеяльника и крутит его, собирая в маленький жгутик.

– Я… я… – А потом она наваливается на меня, и сквозь слезы ее, слышу.

– Прости меня, родненькая, прости. Ты моя самая родная, самая, самая. Я дура! Нет, не перебивай меня, дай мне все сказать до конца!

Это она уже говорит, приподнявшись и рассматривая меня в упор. При этом я вижу, что она не на шутку растревожена и что в ее глазах появилось что–то такое, чего я ждала, сама не понимая, не веря себе, что увижу когда–нибудь это в ее глазах. Она секунду смотрит, а потом зарывается лицом рядом с моей головой в подушку и говорит оттуда глухо.

– Сначала я даже не знала, что мне с тобой делать. Ты завалилась, и мне даже показалось, что ты прямо не дышишь. Я даже стала слушать твое сердце, как оно стучит. Привалилась на тебя, обняла и вот тогда я поняла, что теперь я все могу сделать с тобой, что захочу.

Сначала потеребила тебя за нос. Очень даже смешно, между прочим. Потом стала трогать и рассматривать твое лицо. Просто сидела, голову твою на колени положила и рассматривала его. Всю, всю рассмотрела. Даже потянула за веко, мне показалось, что если ты притворяешься, то обязательно должна будешь сопротивляться мне. Но глазик твой раз и открылся! Потом на меня такое навалилось! Ты даже не можешь себе представить! Мне действительно захотелось всю тебя рассмотреть. Сначала я тебя раздела. Всю, всю! Раздела и рядом с собой уложила, как живую куклу, под одеяло. Потом…

Она приподняла голову и сквозь струйки, своих светлых волосиков смотрит мне прямо в глаза. Я молчу, она смотрит, а потом…

– Юлечка! Родненькая!

Ее губы горячие, коснулись лица. От нее сразу же пахнуло до боли знакомыми запахами ее волос, дыханием чуть с кислинкой, горячим, прерывистым. Она целует щеку, зачем–то кончик носа, щекотно, а потом…

Мы целовались час, два. За окнами уже стало темно, а мы все никак не могли оторваться от наших губ, лиц. При этом, то я, то она оказывались сверху, мы перекатывались по дивану, сцепившись в объятиях. Смеялись, целовались и крепко, безумно и сильно обнимались.

– Задушишь! – Шептала ей.

– Нет! Теперь не бойся, не задушу. Зацелую. Всю зацелую! – Шептала она и тут же надолго, мелкими поцелуями, горячими прикасаниями покрывала мое лицо. Справа, слева, обдавая меня своими чудными и неповторимыми запахами моего родного лица и дыхания.

В ту ночь я уже ничего не пила, можно сказать, находилась в сознании. Хотя все то, что происходило между нами, вряд ли можно было так назвать, скорее меня обуяло все то же безумное состояние, как будто бы я опилась тем зельем… Это самое правильное слово.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю