Текст книги "Уроки английского"

Автор книги: Роузи Кукла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава 7. Первый урок

Звонок и я подлетаю, открываю дверь. Это она. Но ее не узнать! Такая нарядная и красивая. И я не удержалась и тут же ей комплемент.

– А Вы не только красивая, но и нарядная! Стильная. Проходите, пожалуйста.

И провожаю ее за собой в комнату. Только присели, как слышу звонок.

– Мама? Ну, да, занимаемся, сели. Угощу. Пока. Когда, когда? Что? Ну, хорошо, подождем. Ну, пока!

Отхожу от телефона и не понимаю, это что же такое? Она решила посетить и как говорится, на личном примере и еще сказала ее чаем напоить. С чего бы все это?

А училка эта, как девочка, кстати, ее Шурой зовут, сидит вот рядом и немного расслабилась, потому, даже ножку закинула за ногу. Я ей что-то бормочу на английском, и пока она рассеянно слушает, озирая комнату, я успеваю рассмотреть ее стройную и такую привлекательную ножку. Платье слегка задралось, и я вижу под ним продолжение ее аккуратной ножки, элегантно обтянутую капроновым чулками темно-телесного цвета. Очень даже изящную, по-моему. Пока она осматривается, я ее хорошенечко рассматриваю.

Она и впрямь молода и очень хороша собой. Интересно, а ту, что она любила, та, что же, еще красивее ее? И опять я ее рассматриваю, пока она так же рассеянно осматривает комнату, а я ей читаю по учебнику какой-то текст, топик, то успеваю рассмотреть ее лицо. О, это такое нежное и такое притягивающее. Что просто жуть! Особенно, ее глаза, темно коричневые и губки такие чувствительные, нежные и чуть припухлые, как у маленькой девочки.

– Наталья! – Это она ко мне. – О чем ты все время думаешь? Отвлекаешься. Смотри, как надо произносить, а ты? – Смешно копирует. И дальше уже она сама.

Мать удивительно быстро пришла. И сразу же на кухню и давай хлопотать. Мне все интересно. Но я замечаю, как сразу, же с приходом, вспыхнуло ее лицо и как, выдавая себя, мать, запуталась от волнения пальцами в складках своей верхней одежды и при этом она так близко подошла к нам, что я, невольно подняла глаза. Она надушилась так резко. Но, то были ее любимые французские, что ей еще когда-то отец подарил. Вот тебе и уроки английского? А потом вместе пили чай. И мать все обнажала перед ней свои ноги. Я-то знала об этом приеме ее, я это видела не раз в нашем доме. Но, то было для ее мужчин, кобельков, как она говорила по пьянке, а теперь вот все для нее. Это же надо?

И вот началась ее эта игра. Неуловимо так, но я отмечаю, что вот она, подбородок вскинула, и волосы свои гладит рукой, пока говорит с ней. А вот, теперь и ножкой раскачивает туфлю, а потом нагибается и ладонью ножку свою поглаживает, которую специально, перед ее приходом облачила в черные чулки. И так каждый раз, что-то в ней происходит все новенькое. А она на нее ноль внимание! Мне обидно стало за мамочку мою. И тогда я делаю так, что они остаются вдвоем, а я исчезаю.

Говорю, что мне надо на полчаса к девочке одной срочно зайти. А сама, осторожно вернулась, на цыпочках и просто крадусь. Подошла к двери, но не слышу ничего. Тишина!

Только решила дверь открыть, как она сама, раз и раскрывается и прямо на меня, из комнаты стремительно вылетает наша учительница. Красная вся и немного растрепанная. Глянула на меня, каким-то полу умным, встревоженным взглядом и, не говоря мне ничего, к двери, почти бегом. Дверь толкнула и вылетела, из квартиры, громко хлопнув. А я сама, не знаю как, прыг и скрываюсь от матери за открытой из комнаты дверью.

– Шурочка, Сашенька! – Зовет ее мать. – Ну, прости! Ведь я не хотела! Не уходи!

А Шура уже хлопнула дверью и слышу, как застучала каблучками по лестнице, а потом тишина. Слышу, как мать, почти бегом на кухню проскочила мимо меня и возится, гремит, открывая окно. Ну, все, мне пора и я появляюсь, когда мать решается окрикнуть ее.

– А в чем, собственно дело? Что произошло? Меня Александра Ивановна чуть с ног не сбила!

Мать, отвечает, взволнованно и виновато пряча встревоженные глаза.

– Да ты знаешь, а у нее что-то такое случилось дома, и ей позвонили.

Какого такого дома? Ведь у нее не только телефона, но и собственной квартиры еще не было. Она жила в пригородном, дачном поселке и об этом мне сама рассказывала. Вот, как мать врать умела! А, я-то думала, что я такая одна, вруша расту. Оказывается, я вся в мамочку свою пошла!

Глава 8. Бомжи

На другой день мать мне звонит с работы и говорит, что бы я разыскала нашу англичанку, так как она на работу свою не пришла, и ее уроки пришлось кому-то подменить и они все в догадках, может, что с ней случилось? И потом спросила, знаю ли я где ее искать? Я вспомнила, как она рассказывала, если что, как найти ее и где, а потом, я, ведь хотела с ней пообщаться наедине и без матери. Но одной идти в поселок, по дачам я не решилась и, дождавшись Катьку, пошла вместе с ней. Мать сказала, что бы я еще с собой пакет с лекарствами забрала, может ей что-то потребуется. Так и шли мы с Катькой, весело болтали, а я все пакетом с лекарствами размахивала. Потому не заметила, как пакет зацепился за куст, а я его дернула, и все упаковки каких-то там лекарств вылетели на траву. Засмеялась и стала их собирать, а Катька помогала. Потом говорит мне.

– Что это?

Смотрю, да это упаковка презервативов.

– Это такие лекарства ей, твоей училке? Это, что? Мать ей передала?

Мне неудобно, я ведь и не знала, что она вместе с лекарствами хранит презервативы для этих, своих мужиков.

– Нет. Это мать забыла, наверное. Покупала лекарства и их купила, а потом вместе сложила, в один пакет. А что? Это преступление, по-твоему, если женщина бережется, и презервативы своим мужчинам покупает?

– Да, нет. Просто странно все. Мать твоя тебе ничего, а им даже презервативы покупает.

– А ты, что хотела, что бы она и мне их покупала? Она же не знает еще, что мне они не нужны вовсе, что мне до них нет никакого дела.

– Почему это? Что ты хочешь этим сказать, что ты вообще с ними и никогда не будешь даже дело иметь? Что? И трахаться даже с ними не будешь?

– Нет! Я так решила. Мне даже подумать об этом и то неприятно, а так, чтобы в меня какой-то член влез. Брр. Только не это!

– А я так не думаю.

– Ну вот! Кто бы говорил, сама мне все время говорила, а ну их на хер, этих мужиков. Что, получается, ты все врала мне? Так, где же, правда?

– Нет, не врала. Просто я не о том, говорю, что я с ними не буду, а о том, что ты с ними все равно трахаться станешь.

– А вот и не буду! Никогда не буду, поняла!

– Будешь, будешь! Не зарекайся! Ты знаешь, у них какие, вот! – И она, для наглядности, согнула руку в локте и мне показывает.

– Дура ты, Катька! Где ты такие видела? Ты же вообще еще никакие не видела. Что ты мне головой трясешь. Что, не правда?

Катька остановилась даже. Смотрит на меня и уже хочет мне что-то придумать в ответ и сказать. А я успеваю за нее ответить.

– Только мне не надо сказки рассказывать, что ты уже с ними и так и эдак, и что у тебя уже был кто-то и ты с ними трахалась. Что? Опять врешь! Ну, что я говорила!

– А вот и не вру. Ты же мне даже сказать ничего не даешь. Заладила все одно и то же, не было и не было. А вот и нет! Было! Поняла!

– Ой, не могу! Держите меня. Сейчас интервью будем брать у самой матерой и прожженной …

– Только скажи! Только обзови меня так!

– А, что? Что ты так испугалась? Подумаешь, проституткой ее назовут? Ну и что! Меня мать все время, как пьяная так я у нее проститутка и все такое.

– Во, во. Она тебя, ты меня. Очень хорошо! Но если хочешь знать, то я не врала. Я уже была с ними. Так, что утри носик, сопельки свои подотри, тоже мне, проститутка малая!

– Что? Что ты сказала? – И я начинаю на нее наступать.

А она меня опять начинает обзывать. Я на нее замахнулась и хотела ударить, но пакет мой опять сам по себе раскрылся и все его содержание вылетело.

И пока я собираю снова в пакет все эти упаковки, обертки, она тоже присела рядом и опять потянулась за той же самой злополучной упаковкой. Схватила и протянула мне перед самым носом.

– Дай сюда! Слышишь! Отдай, не твое! Это мое!

– Чего ты? Оно же тебе не надо! Что? Так надо, все же! А ты, я не буду и никогда!

Я ее с силой толкнула, и она, как сидела на корточках, так и свалилась на бок. Упаковку эту злосчастную я подхватила и в карман себе положила. А Катька вскочила и в сердцах мне.

– Ты? Ты, дура безмозглая. Смотри, как я из-за тебя испачкалась! Всю курточку и платье вымазала. Я к ней, а она обиделась и, отталкивая меня. – Все! Пошла ты! – И быстро пошла назад, прочь.

Я тоже с обидой и вслед ей.

– А сама ты дура, Катька! Между прочим, если ты хочешь, я и сама пойду к ней, училке. Ты слышишь?

А Катька, видно не на шутку обиделась и пошла назад, не оборачиваясь и быстрым шагом.

– Катька! Катя! Ну, что ты? Ты, что, обиделась. Погоди! Слышишь! Вернись!

Катька скрылась за поворотом. Я осталась одна, и мне сразу же стало неуютно и тревожно. Ничего себе, думаю? Одна и черт знает где. На каком-то хуторе. Что мне теперь делать? Может за ней, следом, пока она не ушла?

И тут же припустила следом за ней. Страшно мне стало. От волнения я пропустила тот поворот, на котором мне было надо сворачивать за ней следом. И я спустя пять минут, пройдя сотни метров быстрым шагом, поняла, что я не туда иду. Развернулась и назад. Но опять, еще сильнее сбилась в этом хитром сплетении переулочков и тесных улочек, тропинок. Причем, что всего страшнее, так не обитаемых! Ни души вокруг. Одни маленькие и брошенные хозяевами садовые домики. Не сезон и к тому же быстро темнеет. Вот, чему я испугалась. Заметалась.

Выскочила на какую-то улочку и с ужасом услышала, а затем увидела, как на меня лают и бегут сразу же несколько собак. Я попятилась, оступилась и завалилась куда-то, за ветхий заборчик, попала внутрь брошенного участка и метнулась к домику, потому что собаки, оглушая меня громким лаем, уже лаяли перед самым носом, стараясь запрыгнуть и тяпнуть меня за ногу. Я рванула какую-то дверь, на мое счастье она поддалась и я, под громкие визг и непрерывный лай собак, повалилась наземь. Повалилась от того, что сразу же споткнулась на входе, потому, что, стараясь закрыть за собой плотно дверь, потянула ее слишком сильно, и ручка на двери оторвалась. Я обо что-то больно стукнулась спиной, попой, а потом головой, перекатилась и…

– Мама! – Только и успела крикнуть, потому что в следующее мгновение я с ужасом поняла, что полетела куда-то вниз, в какой-то подвал. Бахнулась не больно, но со страху даже не почувствовала никакой боли. Ощутила, что сижу на холодной и сырой земле, и в полной темноте. Сразу же вскочила и поняла, что я попала! Попала в западню. Сверху, довольно высоко плохо различался проем, в который я провалилась, а вокруг не было ничего. Только пустота, которую я обвела грязными руками, натыкаясь, все время на край земляной стены. Ничего себе. Вот я попала!

Принялась звать на помощь. Какой там! Только сорвала голос. Через пятнадцать минут я уже не кричала, а хрипела. Из ямы я плохо различала все звуки, но поначалу я еще слышала какое-то время лай собак, который все время ослабевал, а потом стих совсем. Все! Поняла я. Они отцепились, наконец, от меня, эти противные и страшные собаки. Вместе с наступившим облегчением я остро почувствовала тревогу. Что же мне делать? А где пакет? Может что-то есть в карманах? Полезла, но кроме той злополучной упаковки с презервативами я больше ничего не обнаружила, нащупала только ее. Ничего себе, подумала я, когда представила такую картину, как меня ослабевшую и без сознания поднимают и спасают, а из кармана вытаскивают эту самую упаковку. Вот же! Ну, точно все из-за этих противных мужиков. Все несчастья из-за них! Это уж точно! Никогда и нее за что с ними не буду!

Повторно начала двигаться вдоль стен и все время, руками ощупывая земляные стены, считывая повороты в углах. Все! Все четыре поворота пройдены, а руки даже не до чего не дотронулись. Все время стена и земля. И какой дурак ее выкопал? Нет бы, сделать небольшой и маленький подвальчик, так нет же! Выкопал. Старался, гад! Со злостью подумала я. Ну, а что же теперь? Что дальше? Катька! Внезапно сверкнула радостная надежда. Ну, конечно же! Катька меня найдет или покажет. А иначе-то, как? И я стала мысленно звать ее, просить помочь мне. В подвале стемнело совсем. Все! Это ночь.

Сколько времени я сижу в этом подвале и сколько времени прошло, я уже не знала. Стараясь согреться, села, прижала колени и обхватила их руками. Так и заснула. Во сне мне все время снилась Катька и мама, с ними я почему-то все время ругалась, а они, то одна, то другая меня все время обливали, окатывали холодной водой. От этого холода я и проснулась. Сидела и дрожала. Пару раз неловко писала, а потом сама же и попала на мокрую землю. Наконец я опять задремала, согревшись от движений и каких-то немыслимых упражнений, которые осторожно проделала, стараясь сильно не размахивать руками и не задевать стены.

Меня разбудили какие-то стуки, звуки и голоса. От страха я почувствовала, как меня сразу же парализовало. Я вскочила, но тут, же повалилась от того, что ноги мои затекли и не подчинились. И я сама, не замечая, вскрикнула. Этого было достаточно потому, что в следующий миг я услышала шум, потом чей-то хриплый и недовольный голос, а следом меня ослепил яркий и пугающий свет.

– Баба! – Раздалось надо мной.

– Колька! Вот тебе и баба!

– Я… я! Помогите! Спасите!!!

В ответ только по-дурацки противный смех, и смачный мат. От которого у меня все похолодело и я, срываясь, от страха и отчаяния закричала, а вернее просто захрипела.

– Спасите, дяденьки! Прошу вас!!! Пожалуйста!!!

Свет наверху заметался, и я услышала, как сразу несколько голосов заспорили о том, что надо ли меня вытаскивать, или можно все сделать со мной тут же, в этой яме. Я с ужасом слышала и понимала смысл этих матюгов. Такие, которых раньше старалась не слышать и не запоминать, но смысл, которых был мне слишком хорошо понятен. Особенно от того, что говорили они, если можно эти матюги принять за нормальную человеческую речь, они говорили при этом, что хотели сделать, грязно и мерзко со мной. Потом я услышала.

– Слышишь, ты, шалава! Сейчас мы тебя вытащим, на х… и ты нам за это своей п… заплатишь! Согласна?

– Нет! Что вы! Что вы, дяденьки! Я же еще маленькая, я еще девочка!

А сверху, перебивая меня, уже послышалось такое страшное и неумолимое гоготание.

– Готовь п…., малая. Сейчас мы с тобой разберемся. – Говорил кто-то и старался меня осветить ярким лучом фонаря.

– Слышишь? П… готовь. Что ты плачешь, больно только в первый раз, а потом ничего, привыкаешь. – И заржал, хрипло прерываясь тяжелым, застарелым кашлем.

Следом за ним послышались такие же хриплые смешки и кашель.

Я прижалась к стене, отвернулась и даже не хотела слушать эти их жуткие, грязные нечеловеческие слова о том, что они собираются проделать со мной. Я так испугалась, что почувствовала, что у меня по ногам потекла тоненькая и горячая струйка. А они наверху заспорили. Я не понимала многое из того, что она старались доказать друг, другу, но поняла, что суть их спора обо мне. Кто из них будет первый! Потом я завыла, тоненьким и чуть слышным голоском. Мне так себя стало, жалко и я почувствовала, себя такой беззащитной и брошенной на растерзание им, что меня охватила страшная и леденящая волна ужаса. Еще и от того, что уже кто-то пытался спрыгнуть ко мне. Я оглянулась и увидела, как в проеме, подсвеченным фонарем появилась темная тень чьей-то ноги. Она моталась, искала опору. Сверху действия комментировали. Я не стала ждать и решила действовать, я решила защищаться, поэтому шагнула, схватила за эту вонючую и грязную ногу, торчащую, из вонючего ботинка и что было, сил укусила.

– А…а…а! Сука! Паскуда! Она меня укусила! За ногу, сука укусила! – Заорал тот, чья нога болталась, но тут, же исчез в проеме.

Наверху раздались смех и подначки тому, кто уже пострадал, а потом опять на меня обрушился целый вал грязной и затейливой ругани. Луч фонаря метался, пытался все время освещать меня, а я не давала им этого и быстро скакала в этой тесной яме. Сверху сыпались комментарии по этому поводу и матюги. Страшные угрозы и грязные матюги в мой адрес. И что я такая и раз такая и что я должна, по их мнению, все делать не так, а ждать, пока они меня выедут. Наконец один из них, под смех других что-то там замыслил и следом, я не успела даже уклониться, как на меня полетели противные, вонючие брызги чьей-то мочи. Они загоготали и к слабенькой струйке, что пыталась облить меня, присоединились еще несколько. Я металась, прижималась и отскакивала, но все равно эти вонючие брызги замочили мое платье и попадали на голову, даже на лицо. Наверху надо мной бесновались и гоготали эти ублюдки, но пока они там, понимала я, мне можно еще на что-то надеяться и сопротивляться. Потом кто-то из них проявил свою незаурядную смекалку и сказал, что надо спуститься ко мне по лестнице. Вот тогда-то у меня все и похолодело внутри. Пока они ругались и вспоминали, где им можно было разжиться такой лестницей, я все сильнее понимала, что мне надо спасаться. Спасаться и немедленно. Именно сейчас, потому что, если они спустятся мне не спастись.

Они спорила, орали и наконец, один из них взял инициативу на себя и сказал, что он знает, где им взять лестницу. Они еще шумели, но я уже различила их затихающие грязные слова. Они уходили. Уходили за этой чертовой лестницей. И тогда, если они ее принесут мне, я.…

Я даже себе представить не могла, что они со мной станут делать, но что бы они не делали, это сводило меня с ума и просто парализовало мою волю. Я присела и завыла, обливаясь слезами. Потом свет внезапно пропал, и я услышала их голоса, которые, удалялись, постепенно затихая и все время эти страшные по своему содержанию и смыслу матюги.

Я заметалась. От осознания того, что меня сейчас будут иметь эти хриплые и гадкие, противные и мерзкие, матюгливые бомжи, я с нечеловеческими усилиями, напрягаясь вся, как будто бы в последний раз в своей жизни, стала отчаянно подпрыгивать, стараясь зацепиться пальцами за край проема. До сих пор я не делала даже таких попыток, особенно в кромешной тьме, а вот теперь, когда меня подгонял дикий, просто жуткий и животный страх, да и проем тот стал чуть виднеться в предрассветной тьме, я тут же решилась и стала подпрыгивать. Пару раз я доставала до края досок, но пальцы тут же, срывались. Я взвыла, от того, что очень ясно осознала, что мне придется с ними быть сейчас и для чего они ушли, что меня ожидает. От страха и дикого отчаяния я метнулась, взвилась вверх и вцепилась, схватилась мертвой, не отпускающей хваткой за доски и что было, сил выгнулась, качнулась и с размаху, услышав снова их приближающиеся голоса, подтянулась и, перевернувшись вокруг, стукнулась больно ногами об пол, но уже в самой комнате. В дверь уже кто-то толкался и влезал задом. В следующее мгновение я вскочила на ноги, с силой толкнула и сшибла кого-то, вылетела на улицу и потом, следом, оттолкнув, свалила сразу несколько бомжей, которые тащили лестницу и, не разбирая дороги и криков, я бросилась прочь.

Сзади еще доносились их грязные ругательства и проклятия, топот ног, а потом они сразу же исчезли. Я вылетела на какую-то улочку и тут увидела, в начинающем сереть утреннем воздухе, как на меня мчится, прыгая большими скачками огромная, просто ужасная собака.

– Мама!!! – Закричала я на этот раз звонко и еще отчаянней. Закричала и свалилась, сжалась вся в комок, закрываясь руками.

Но следом, со мной ничего не произошло. Собака промчалась, мимо и громко гавкая, раскатистым лаем исчезла за поворотом, откуда я только что, секундой тому назад, выбежала.

Услышала шаги рядом, и я в страхе, заливаясь слезами, ничего не различая из-за слез, подняла лицо, а потом.

– Наташа? Ты?

Все что угодно я могла услышать, но только не ее голос. Это говорила она, наша англичанка, Сашка, которая наклонилась надо мной и помогала мне встать.

– А собака? Куда, она делась? Она не укусит?

– Ах! Не бойся! Это же наш настоящий защитник, Бойтик. Это он нас разбудил. Что-то случилось? Что, бомжи? Теперь ничего не бойся, идем к нам. – Постой, постой! А как ты вообще тут очутилась?

И пока мы идем, я, ей сбивчиво, путаясь, в событиях и последовательности произошедшего со мной говорю, но все время оглядываюсь. Eще бы! Уж больно этот Бойтик, ужасен и страшен.

Глава 9. Проверка

Она ведет меня за собой и не побрезговала даже, взяла под руку, и только сейчас я замечаю, какая я вся грязная, страшная, не умытая. Она видит, что я все себя осматриваю и говорит.

– Ничего, ничего, сейчас придем и я тебя отмою. По-моему, баня еще теплая и осталась еще горячая вода. Вымоешься, отдохнешь. Идем, идем. Так ты говоришь, мама тебя ко мне послала, и ты заблудилась. И куда, куда ты провалилась?

Я ей все пытаюсь рассказать, но от переживаний и усталости уже сама много раз, начинаю и тут, же сбиваюсь, пытаясь, все время ей сказать, что меня они, эти гадкие бомжи хотели изнасиловать.

– У, сволочи! – Грозно и с угрюмой злостью говорит она. – Они и меня хотели уже несколько раз затянуть куда-то, но спасибо моему защитнику, нашему Бою. Он им задаст, я знаю. Пусть они только попробуют теперь сунуться. Бой им яйца кому-то откусит! – А теперь уже весело смеется, и я тоже. Хихикнула, а потом и я за ней следом.

– Пусть, пусть! Хотя бы он не побрезговал.

– Что? Что? – Переспрашивает она, сквозь смех.

– Пусть. – Говорю, – Он им яйца отгрызет. Грязные и противные, только бы он не побрезговал, да ухватил бы их, как следует!

И она залилась от души, поняла смысл моей просьбы.

Оказывается, я не дошла до нее всего несколько сотен метров и если бы ни эта дурацкая, глупая ссора с Катькой и этот разрыв с ней, то всего этого не было бы. Вообще не было бы. Странно все получилось. Но спасибо и, слава Богу, что так все закончилось, ведь могло все быть и по-другому!

Первое, что я делаю, когда мы входим во двор, я бросаюсь к ведру и, обливаясь, торопливо и жадно хлебаю большими глотками чистую и прохладную воду. Наконец я отрываюсь. Теперь на меня наваливаются сразу голод и смертельная усталость. Она видит это и тянет меня куда-то за дом.

– Идем, идем. А то я вижу, ты сейчас свалишься прямо здесь и уснешь, а тебе еще надо помыться. Обязательно. Смотри, ты какая грязная и чумазая. – Тактично говорит она, не брезгуя и того, что от меня уже противно воняет этой, их мочей.

Если бы не ее эти слова, я бы так и плюхнулась прямо на пороге и заснула, но я заставляю себя раздеваться и тут же, хватаю со стола кусок хлеба и жую, пока она уходит за дом готовить мне баню. Когда она возвращается, я сижу перед дверью раздетая до белья и клюю носом.

– Идем, идем. Я тебе помогу. Вода еще горячая и ты помоешься. Хорошенечко отмоешься, а потом спать.

При этих словах мои глаза сами закрываются, и я бреду, волокусь за ней, укутанная какой-то ватной курткой, огромной, не по росту, и ступаю, неуклюже шлепая, по утренней, росистой траве огромными, резиновыми калошами. Потом я все очень смутно помню, потому, что как только мы входим в теплое помещение я плыву и валюсь, припадаю к ней на плечо и сразу же засыпаю. Сквозь сон я смутно чувствую, как она меня раздевает и тянет, а потом укладывает на лежанку. Для меня она, будто бы мягкая перина и я сразу же засыпаю. Сознание отрывками возвращается, сначала от ощущения теплой, почти горячей воды, которая льется мне на голову и тело, а следом от того, что ее руки начинают скользить по моему телу. Я сплю, а она меня моет. Потом еще раз кратковременно возвращается сознание, когда я ощутила, что она там у меня скользить пальцами. Потом еще раз, когда опять там ее пальцы, но уже не скользкие и будто бы они не только сверху, а и погрузились в меня и касаются у меня там чего-то такого, что меня отрывает, будит. Потом еще и еще, но я уже все, я проваливаюсь в тяжелом забытьи.

Она меня такую сонную вымыла, а потом не стала будить, тут же и оставила. Переложила меня голою на сухую лавку и, закутав, в чистую простыню, тепло укрыла еще чем-то. Но таким, что я тут, же провалилась и поплыла в теплом, и беспробудном сне.

Проснулась от голода. Но в тепле и сразу, даже не сообразила, где я и как попала туда. Та же темнота, как в подвале. Сердце стукнуло несколько раз очень тревожно, а потом успокоилось. Я в безопасности. Хоть и темно вокруг, но я поняла, что это уже вечер. Ничего себе, я проспала! Часов двенадцать, наверное. Интересно, а где же она?

Села на лавке и с удовольствием потянулась, расправилась. А я выспалась. Просто чудесно поспала. Интересно, который сейчас час? А следом ко мне возвращаются ощущения ее рук там. Так это было, или не было? Пытаюсь вспомнить и определить я. Но так и не поняла. Она делала что-то со мной или не делала? Или же мне это приснилось? Но мне уже некогда рассуждать, мне надо срочно выйти и я ищу, перебираю руками какую-то одежду и тряпки. При этом случайно задеваю пустое ведро, которое с шумом летит и падает на пол. И пока я натягиваю на себя эту тяжелую и ватную куртку, прямо на голое тело и ловлю босой ногой огромные резиновые калоши, я слышу шаги.

– Ну, вот и хорошо! Выспалась? Идем в дом, тебе надо поесть.

При словах о еде я вскакиваю и тут же за ней вылетаю, толкаюсь. А она смеется и говорит. – Ну, что, так сильно проголодалась?

И пока она идет в дом, я отвлекаюсь и уже, не вытерпев, присаживаюсь. Пока занимаюсь нужным делом, осматриваюсь кругом и вижу его, нашего спасителя, Боя. Он стоит невдалеке и внимательно меня рассматривает.

Смотри, смотри, хоть ты и мальчик. А он и правда мальчик, отмечая я потому, что он повернулся, и я это сразу отметила. И он такой большой везде, подумала мимолетом, но тут же, говорю ему.

– Потом, мальчик с тобой разберемся, и я отблагодарю тебя. Что-то вкусненькое принесу обязательно. Пока! – И толкнула дверь в дом.

– А у нас гость! Входи не стесняйся. – Я замялась на пороге, не очень-то себе, представляя, как я предстану в таком виде. Но это только на мгновение я так, потому что, потом, почти сбивая меня с ног, на меня налетает и виснет на мне Катька.

– Катя! Ты? Как ты меня нашла? Когда ты пришла? Как там дома? – Засыпаю ее вопросами, вместо поцелуев и здравствуй.

Мы сидим втроем. Мне приятно так быть между ними. С одной стороны, Катька, а с другой Саша. Я уже нахваталась со стола всего, и мы даже выпили немного вина, которое нашлось у нашей хозяйки.

Катька расспрашивает меня и я, уже успокоившись, начинаю ей рассказывать и мне при этом становиться так жалко себя, что я сперва даже не поняла ее реакцию.

– А меня, между прочим, чуть не изнасиловали! Ты представляешь?

Она смотрит на меня насмешливо. Она что же, смеется? Отмечаю я ее глупую и дурацкую веселость. Поэтому переспрашиваю.

– Я тебе, Катька такое рассказываю, а ты? Ты смеешься!

– Да, не смеюсь я, успокойся, просто думаю, что ты все преувеличиваешь.

– Нет! Они, же, правда, так хотели сделать со мной. Это правда, я сама все слышала! А ты, что же, не веришь? Они хотели и даже уже полезли ко мне в подвал, но я одного цапнула, укусила за ногу. А тебе что? Меня даже не жалко?

– Да жалко, жалко! Только это никакого отношения не имеет к твоему, как ты говоришь, изнасилованию.

– Это почему же? Ведь они же хотели… – В разговор встревает Сашка. – Это что же, по-твоему, разве не задуманное преступление?

– Хотели, это одно, а вот смочь они не могли. Поняла? – Продолжает настаивать упрямо Катька.

– Нет! Не поняла! Что ты такое говоришь? Их же было там трое, или четверо. И один уже хотел слезть!

– Да тебе нечего было, и волноваться даже.

– Что! – Взрываюсь я. – Как ты можешь такое говорить мне?

– Так и говорю, что ты со страху все так придумала. И знаешь почему?

– Почему! – Почти в один голос мы произносит с нашей училкой.

– Да потому, что они же бомжи! Понимаете! Бомжи! Они вообще среднего рода и у них ничего не стоит! Это понятно?

Я даже переглянулась с ними. О чем это она, думаю я, причем здесь это и что должно стоять?

– Что, среднего рода и почему кто-то должен стоять, где? Знаешь, Катя! Ты хоть и считаешь меня глупой, но я тебя не понимаю!

– Правильно! Ты и не можешь понять. Ну, ладно, не обижайтесь. А все дело-то в тех самых, кто среднего рода. Все дело в них, самих, бомжах этих. Вы, что же думаете, что они мужики, мужчины, и что у них после этой жизни на свалках, да с пьянками и куревом, после их полуголодного существования все так и встанет?

– А, это. – Догадываюсь я. – Ты думаешь, что они не смогли бы даже со мной ничего сделать?

– Нет, сделать-то они что-то и смогли бы, но только не смогли бы из тебя сделать настоящую женщину.

Я ничего не понимаю и с обидой ей.

– Как это, настоящую? Это еще почему?

– Да потому, что ты еще девочка! Вот почему!

Мне так обидно стало, что я встала и уже со слезами на глазах хотела ей сказать все, что о ней думаю, но тут вмешалась Саша.

– Сядь! Сядь и успокойся! Что ты взъерошилась, и губки сразу надула? Радуйся, что все так счастливо закончилось. Видишь, какая ты! Можно подумать, что ты обиделась от того, что и в этот раз не стала настоящей женщиной. Видимо, точно, ничего ты так и не поняла.

– А ты, что? Ты уже все поняла, потому, что ты, уже женщина? – Это я ей теперь с обидой, на ее колкие упреки, о моей тугодумке.

– А разве это преступление, быть женщиной? Или я должна в свои двадцать четыре года оставаться такой, как ты? – Ну не кипятись, сядь, я все тебе поясню, слушай, Катя права!

Я с возмущением и полным не пониманием сажусь, стараясь не смотреть на обеих. Мне так обидно! А училка говорит.

– Ты, ведь не знаешь, какая самая главная проблема у женщины. Ты, не можешь даже знать об этом, потому, что ты все еще девочка. Понятно?

Я сижу и молчу, дуюсь и пока ничего не понимаю. Какая такая еще главная проблема у женщин? Ничего не понимаю!

– Ну, и какая?

– А такая. Что сначала они от нас этого добиваются и всячески уговаривают с ними переспать и мы, в конце-то, концов, может и уступаем, и при этом надеемся на получения удовлетворения, а когда мы уже настроились и готовы их принять, вдруг у них обнаруживается это.

– Что, что у них обнаруживается?

– Да в том-то и оно, что ничего не обнаруживается. Вот что!

– В каком это смысле, ничего?

Встревает Катька и опять мне свою руку в изгибе показывает.

– Вот, какая должна быть у них эта штука! А у них вот. – И она показывает указательный пальчик, который согнула и им слегка помахивает. – Поняла?

– А, теперь поняла! Только почему же это наша проблема. У них же не стоит, а не у нас.

– В том то и наша проблема. – Поясняет она. – У них не стоит, а у нас проблемы. И знаешь, что? Некоторые девушки эту проблему решают между собой. И мне показалось, что вы уже с Катюшкой прекрасно решаете эту проблему. Так решаете, или мне это только показалось? Я права, Катюша? Что ты молчишь?