Текст книги "Временная вменяемость"

Автор книги: Роуз Коннорс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

– Одну минутку, адвокат!

– Нет, судья. Сейчас не ваша очередь. Мой свидетель дает показания, и я должна задавать ему вопросы. Прервать нас не имеет права никто, даже вы, если только этот человек… – я тычу ручкой в сторону Стэнли, и тот отступает на шаг, – не выскажет своих возражений. Членораздельных!

Теперь и у Стэнли рот нараспашку. Может, им надо петь дуэтом?

– Обвинитель – он, а не вы, судья. И высказывать возражения входит в его обязанности. «Ваша честь» – это не возражение. Этих слов нет в правилах допроса свидетелей. Если обвинитель не может обосновать свое возражение, судья не имеет права его принять.

Молоток застывает в воздухе. Беатрис, по-моему, с удовольствием опустила бы его на мою голову.

– А если вы не принимаете возражения, то этот человек, – указываю я на Бака, – продолжит говорить.

Бак поднимает голову, а я оборачиваюсь к присяжным. Они не сводят с меня глаз.

– В конституции сказано, что Баку Хаммонду должно быть предоставлено слово.

Стэнли продолжает стоять, но ничего не говорит. Беатрис кладет молоток на стол.

Я принимаю это за разрешение продолжать.

– Давайте вернемся к нашему разговору, Бак. Пока у нас еще есть эта возможность.

– Довольно, адвокат! – Беатрис снова стучит молотком. – Еще одна ремарка от вас, мисс Никерсон, и я вам устрою перерыв. Причем длительный.

Я не обращаю внимания ни на Стэнли, ни на Беатрис, ни на протоколиста. То, что сейчас происходит, касается только Бака и присяжных.

– Что Гектор Монтерос сделал с Билли?

В наступившей тишине присяжные смотрят то на пюпитр с фотографией, то на Бака.

– Забрал, забрал его с пляжа. – Бак вцепляется в подлокотники кресла. – Сделал ему больно.

– Как?

Некоторые из присяжных тоже вцепляются в подлокотники кресел. Они больше не хотят слышать эту историю, тем более из уст отца мальчика. Одного раза было более чем достаточно.

– Он… делал ужасные вещи, а потом… убил Билли.

– Как он убил Билли?

Бак опускает голову.

– Можете не торопиться, – говорю я Баку.

Чем больше времени он проведет в свидетельском кресле, тем больше вероятность справедливого решения. Для меня его муки очевидны, его горе – вот оно, здесь. Но я не знаю, чувствуют ли это присяжные. По их лицам ничего нельзя понять.

Бак поднимает глаза на присяжных.

Мы репетировали это. Не для того, чтобы прозвучал нужный ответ. Просто сначала Бак вообще не мог отвечать на этот вопрос. Он не мог произнести это вслух. И теперь он проговаривает все быстро, чтобы не запнуться.

– Он связал Билли металлической проволокой… – Бак складывает руки – запястье к запястью. – Запястья и лодыжки. И заткнул ему рот.

Это все, что Бак может ответить. Для него это предел.

– А что вы, Бак, сделали с Гектором Монтеросом?

– Ваша честь, прошу вас! – возражает Стэнли. – Присяжные видели видеозапись. Они слышали показания начальника полиции. Им известно, что сделал обвиняемый.

Это возражение – всего лишь очередная уловка, очередная возможность высказаться.

Беатрис смотрит на меня и, когда я встречаюсь с ней взглядом, морщится. Я едва сдерживаю усмешку. Она не посмеет запретить Баку рассказать присяжным, что он сделал. И никакая апелляционная комиссия не одобрит такого запрета. Стэнли это известно, и Беатрис тоже.

– Леди и джентльмены, – говорит она, – напоминаю вам об инструкциях, полученных вами в первый день разбирательства. Предупреждаю вас, эти инструкции остаются в силе.

Забавно: это единственное распоряжение судьи Лонга, которое Беатрис признала. Присяжные тут же кивают.

– Бак, что вы сделали с Гектором Монтеросом?

– Я пытался его остановить, – говорит Бак присяжным. – Я стрелял в него.

– Вы смогли его остановить?

– Нет. – Он закрывает глаза. – Я пытался. Но не сумел. Было уже поздно.

Я подхожу к пюпитру и снимаю с него снимок, где стоит улыбающийся Билли. Ставлю вместо него второй.

Бак так и стоит, закрыв глаза. А присяжные смотрят сначала на меня, затем на пюпитр. И видят этот ужасающий снимок.

Тело Билли на столе в прозекторской. Руки согнуты в локтях, заведены за голову. Глаза закрыты – как будто он спит. Но на запястьях отчетливо видны ссадины.

Бак наконец открывает глаза и замечает фотографию.

– Видите? – спрашивает он сквозь стиснутые зубы. – Я не смог его остановить. Было уже поздно.

– Было уже поздно? – Стэнли разглядывает Бака, словно это не человек, а выставленный на аукцион натюрморт. – Так это ваши показания? Было уже поздно?

– Да, – кивает Бак.

– А вам не кажется, что было поздно задолго до того, как вы выстрелили в Гектора Монтероса и убили его, мистер Хаммонд?

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Когда вы спустили курок, ваш сын был уже мертв?

– Да, – кивает Бак.

– И вы знали об этом?

– Я знаю это теперь.

– Но вы и тогда знали!

Меня так и подмывает встать, но я сдерживаюсь. Не стоит уподобляться Стэнли. Тем более, что впереди еще много чего. Стэнли только начал.

Он ждет ответа, но он его не получит. Мы с Баком проговаривали это тысячу раз. Если вопрос не задан, Бак должен молчать. А молчать он умеет.

Наконец до Стэнли доходит, почему возникла пауза.

– Когда вы стреляли в Монтероса, вы знали, что ваш сын мертв, не так ли?

– Я в этом не уверен.

– Не уверены?

Стэнли подходит к присяжным. На губах его играет презрительная улыбка.

– Вы находились в зале суда, когда давал показания начальник полиции Томас Фицпатрик, мистер Хаммонд? – спрашивает Стэнли.

– Да.

– Вы слышали, как он сказал, что вы опознали в морге тело вашего сына?

– Да.

– Вы помните, как опознавали тело, сэр?

– Помню ли я?… – Бак смотрит на Стэнли так, словно это он сейчас временно невменяемый. – Конечно, помню, – отвечает он.

– И вы сделали это, то есть опознали тело вашего сына, мистер Хаммонд, за два с лишним часа до того, как вертолет с Монтеросом приземлился в Чатеме. Правильно?

– Я не знаю.

– Вы слышали, как мистер Фицпатрик говорил именно это?

– Да.

– Вы хотите заявить, что мистер Фицпатрик солгал?

Вопрос некорректный, но я не хочу заявлять протест. Мы предвидели, что Стэнли позволит себе несколько мерзких выпадов. Бак готов их отражать.

– Нет, я не хочу этого заявлять, – говорит Бак спокойно.

– Значит, вы подтверждаете, что опознали тело за два с лишним часа до того, как убили Монтероса?

Бак тяжело вздыхает и говорит, обращаясь к присяжным:

– Если начальник полиции сказал, что за два с лишним часа, значит, так оно и было.

– Но вы сами об этом ничего не знаете, да, мистер Хаммонд? Таковы ваши показания?

– Да, – отвечает Бак, глядя на Стэнли.

– Вы этого не помните?

– Именно так.

Стэнли подходит к выключателю, гасит свет – готовит площадку для своего главного свидетеля.

Он демонстрирует кассету Баку, выдерживает паузу и ставит кассету в видеомагнитофон.

– Давайте выясним, мистер Хаммонд, что именно вы помните.

Мы с Гарри удивленно переглядываемся. Мы были уверены, что второй показ Стэнли прибережет для заключительного слова, наверняка захочет, чтобы эта кровавая сцена впечаталась в память присяжных.

Экран освещает силуэт Стэнли и профиль Бака. Всех остальных укрывает тьма. Стэнли берет со своего стола деревянную указку с резиновым наконечником. Он терпеливо ждет, когда на экране покажется военный вертолет. Молча смотрит, как тот приземляется. И нажимает на паузу.

Я встаю и подхожу к скамье присяжных, встаю у стены. Хочу проследить за указкой Стэнли.

– Вы уже видели этот вертолет, мистер Хаммонд?

– Да, – кивает Бак. – Я видел эту запись.

– Я спрашиваю не про запись. Я спрашиваю про настоящий военный вертолет, с надписью «Армия США», вы его видели двадцать первого июня или нет?

Вот оно. Вопрос, которого я не предусмотрела.

Бак склоняет голову.

– Точно не могу сказать.

Стэнли пристально изучает едва освещенное лицо Бака, поворачивается к присяжным.

– Точно не можете сказать?

– Я понимаю, что должен был видеть, – говорит Бак. – Но я не помню, чтобы я на него смотрел. Не думаю, что я осознавал, что это военный вертолет.

– Вы не помните, – бормочет Стэнли и продолжает показ записи.

Из вертолета выходит человек в форме, рука его заведена назад. За ним появляется Гектор Монтерос, он в наручниках и в кандалах, но цепь достаточно свободная – чтобы он мог спуститься по трапу. Следом идет еще один охранник с автоматом, дуло которого смотрит в небо.

Стэнли снова нажимает на паузу.

– Вы помните этих людей? – Он показывает указкой на первого и второго охранников.

Еще один вопрос, которого мы не проговаривали.

Бак хмурится – похоже, ему и самому не нравится его ответ.

– Нет, – говорит он. – Не помню.

Стэнли ухмыляется, запись идет дальше. Он останавливает ее, как только Монтерос оказывается на земле.

– Полагаю, вы и этого человека не помните, мистер Хаммонд? – Стэнли тычет указкой в Монтероса. – Таковы ваши показания?

Этот вопрос я не упустила. Я встаю так, чтобы видеть и присяжных, и Бака.

Он сидит неподвижно, глаза устремлены на кончик указки.

– Нет, – отвечает он, – мои показания не таковы.

– Тогда скажите, что вы помните о мистере Монтеросе.

Бак смотрит на присяжных и произносит:

– Я помню все.

– Все? Не могли бы вы ответить конкретнее?

– Помню татуировку у него на руке, шрам на подбородке, помню его ухмылку. Я помню все.

Стэнли, кажется, доволен ответом. Он снова включает запись.

– Расскажите нам, мистер Хаммонд… – Стэнли нажимает на паузу и тычет указкой в изображение Бака. – Кто этот человек?

– Это я.

– Совершенно верно. – Стэнли дважды нажимает на кнопку пульта, делает громче звук.

В зале суда гремит выстрел. Многие присяжные вскакивают, кто-то зажимает рот рукой. Бак сидит не шелохнувшись.

Монтерос на экране падает, охранники бросаются в разные стороны. Из головы Монтероса хлещет кровь.

Стэнли нажимает на паузу, подходит к свидетельскому месту.

– Это стреляли вы, мистер Хаммонд?

– Да.

– Чье у вас было ружье?

– Мое.

– Вы охотитесь?

– Да.

– На кого?

– На оленей.

Стэнли отходит от Бака, и тот облегченно вздыхает. Стэнли снова тычет указкой в экран, в Монтероса:

– Вы намеревались убить этого человека, мистер Хаммонд?

– Да.

– Вы прицелились в висок и не промахнулись?

– Да.

– Отличный выстрел. Для невменяемого – просто великолепный.

Гарри двигает стулом и, поймав мой взгляд, качает головой. Он боится, что я стану возражать. Зря боится. Присяжные не любят, когда одна из сторон ехидничает.

Бак не произносит ни слова.

Молчание нервирует Стэнли. Он кидается к Баку, едва не задевает его своей указкой.

– Вы подтверждаете, мистер Хаммонд, что утром двадцать первого июня вы приехали на своем грузовике в аэропорт Чатема, зарядили охотничье ружье, прицелились, сделали единственный выстрел и поразили цель, причем все это проделали, будучи невменяемым?

Настала пора выразить протест. Я встаю.

– Одну минутку, судья. Этот свидетель не является экспертом.

Беатрис не реагирует.

– Мистер Хаммонд не высказывал своего мнения относительно своего психического состояния в описываемый момент, судья, и на это есть причины. Он не является специалистом в данной области. Обвинитель уже допросил вызванного нами в качестве свидетеля психиатра. И не имеет права задавать тот же самый вопрос свидетелю, не обладающему профессиональными знаниями в данной области.

– Я разрешаю этот вопрос, адвокат.

– На каком основании? Штат выслушал мнение двух экспертов по этому вопросу, судья. Как можно спрашивать мнение непрофессионала?

– Я приняла решение, адвокат.

Гарри прав. Я ей не нравлюсь.

– Так ответьте нам, мистер Хаммонд… – Стэнли направляет указку на экран телевизора. – Ваши защитники утверждают, что вы находились в невменяемом состоянии. Это соответствует действительности?

– Я не специалист, – говорит Бак. – Не мое дело соглашаться или не соглашаться с врачами, которые дали показания. Я знаю только одно.

Все четырнадцать присяжных замерли и не сводят глаз с Бака.

Впервые голос Бака дрожит. В его глазах слезы. Он показывает на экран:

– Если бы этот человек был жив, я бы выследил его и убил.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

«Выследил бы и убил» – этой фразы в нашем сценарии не было. Мы с Гарри отказались проводить повторный допрос своего свидетеля, и Стэнли лишился возможности еще раз услышать из уст Бака эти слова. Стэнли наверняка будет цитировать их во время заключительного слова. И совершенно ни к чему еще раз помогать обвинению.

В два часа Беатрис объявила часовой перерыв.

После перерыва присяжные вновь расселись по местам, кое-кто – с ручками и блокнотами. Я стою перед ними и жду, когда в зале воцарится тишина.

– Наша юридическая система состоит из гражданского права и уголовного. Между ними – существенная разница. Возьмем, например, бремя доказательства. В гражданском деле истец должен доказать состоятельность дела, предоставив веские доказательства. Но в уголовном деле бремя доказательства еще серьезнее. Сторона-истец, то есть данный штат, должна разобрать каждый пункт дела так, чтобы не возникло никаких сомнений.

Присяжные кивают. Им это, разумеется, известно. Они читают газеты, смотрят телевизор.

– Или возьмем, к примеру, наказание. Если дело гражданское, у проигравшего забирают имущество. Но если речь идет об уголовном деле, то забирают нечто более ценное. У человека забирают свободу.

Присяжные снова кивают. Это им тоже известно.

– И основная разница между гражданскими и уголовными делами не в тяжести наказания, а в его сути. Вот что важно. И в деле Бака Хаммонда это имеет первостепенное значение.

Кое-кто из присяжных начинает что-то записывать. Когда я подхожу к их скамье, все они смотрят на меня.

– В системе гражданского права в случае, если доказательства неопровержимы, обязанность вынести решение возлагается на судью. Если в гражданском деле факты налицо, по закону судья должен отказаться от присяжных и решить все сам. Но в уголовном праве все иначе. Здесь обвиняемому предоставлено право получить вердикт присяжных. Это право гарантировано конституцией. И в уголовных процессах последнее слово всегда остается за присяжными.

Присяжные не сводят с меня глаз.

– В данном деле большинство фактов неопровержимы. Вам сообщили, что Бак Хаммонд стрелял в Гектора Монтероса и убил его. Сам Бак Хаммонд подтвердил это. Вам сказали, что он намеревался убить Монтероса. Бак, давая показания, подтвердил и это. Причем мы с мистером Мэдиганом, как его адвокаты, предпочли бы, чтобы он был сдержаннее.

Выждав немного, я показываю на пюпитр.

– О некоторых обстоятельствах этого дела было трудно рассказывать. И я понимаю, как трудно это было слушать. От показаний начальника полиции Фицпатрика кровь стыла в жилах. Тяжело было смотреть на две фотографии Билли.

Они неотрывно глядят на пюпитр.

– Было невыносимо слушать рассказ о страданиях Билли Хаммонда, о его смерти. Эти подробности возмутили нас до глубины души, даже вызвали негодование. А мы ведь не знали самого Билли Хаммонда.

Кое-кто из присяжных поднимает глаза на меня, другие смотрят на Бака.

– Если подробности мук Билли, его страданий и смерти возмутили нас с вами, то как же должен был отреагировать его родной отец? Для того чтобы принять решение по делу Бака Хаммонда, вы прежде всего должны ответить на этот вопрос.

Большинство присяжных склоняют головы: надеюсь, они задумались.

– Доктор Симмонз сказал вам, что Бак Хаммонд, когда он утром двадцать первого июня стрелял в Монтероса, находился в состоянии психического расстройства. Даже эксперты, предоставленные штатом, согласились с тем, что Бак перенес тяжелую травму. Был ли он безумен?

Я несколько секунд молчу, чтобы подчеркнуть важность вопроса.

– Это должны решить вы.

Я оборачиваюсь и указываю на Бака:

– Должен ли он провести остаток жизни в тюрьме?

Я снова молчу.

– Это тоже должны решить вы. Итак… – я жду, когда они посмотрят на меня, – следует поступить по закону. Именно это – самое правильное в нашем уголовном праве; вы, двенадцать присяжных Бака Хаммонда, призваны вершить правосудие. Вы и ваша совесть.

Стэнли барабанит пальцами по столу. Я не свожу с него глаз, пока он не перестает барабанить. Затем я снова поворачиваюсь к присяжным.

– Это моя последняя возможность поговорить с вами. Когда я закончу, к вам обратится обвинитель. Могу предположить, что он напомнит вам, что ваше решение – это послание всем гражданам Америки. Он может призвать вас осудить преступника, чтобы другим было неповадно вершить самосуд. Он может сказать вам, что оправдательный приговор подорвет основы нашего общества. И поэтому я говорю вам сейчас: не покупайтесь на эту демагогию.

И, сказав это, я отправляюсь к столу, где сидит Бак.

– Вы должны вынести вердикт этому человеку, и только ему. Вы сидите на скамье присяжных по одной-единственной причине. Вы не обращаетесь с посланием к гражданам Америки. Вы не рассуждаете об основах нашего общества. Вы здесь, потому что вы – присяжные Бака Хаммонда. Это его процесс. И вам предоставлено право принять решение по его делу. Если обвинитель будет говорить о других задачах, стоящих перед вами, не слушайте его.

В зале стоит тишина. Присяжные замерли. Я возвращаюсь к ним.

– За последние несколько недель я провела много вечеров в гостиной Хаммондов. Я беседовала с его женой Патти. Мы говорили о Билли и о Баке. Мы говорили о Гекторе Монтеросе. И еще мы много говорили о предстоящем процессе, о том, что может произойти в этом зале. Как-то раз, недели две назад, Патти задала вопрос, которого прежде не задавала. Я уверена, что она много думала об этом в последние полгода. Но произнесла это вслух только две недели назад. Патти спросила, могу ли я вернуть Бака домой, могу ли дать им возможность собрать обломки того, что некогда было их жизнью. Она спросила, могу ли я остановить эту ставшую бесконечной трагедию, получится ли дописать эту печальную главу достойно. В тот вечер я была откровенна с Патти. Я сказала ей, что не могу этого сделать. Но вы – вы можете.

– Временная невменяемость… Удобный диагноз, не правда ли? Он вам может нравиться или не нравиться, решайте сами, но он прежде всего удобный.

Стэнли засовывает руки в карманы и выходит из-за стола. Расхаживает взад-вперед, спиной к присяжным. У нашего стола он резко останавливается – словно натыкается на кирпичную стену. Несколько секунд молча разглядывает кисточки своих черных полуботинок. Затем бросает презрительный взгляд на Бака и поворачивается к присяжным:

– Это не только удобно, это еще и очень умно.

Он вынимает руки из карманов, скрещивает их на груди и замирает у нашего стола.

– Чертовски умно со стороны этого человека утверждать, что он, совершая преступление, был в невменяемом состоянии. Заметьте, невменяемым он был только тогда, а сейчас – вполне нормален.

Стэнли одаривает присяжных понимающей улыбкой – мыто с вами знаем…

– И это особенно умно – про временную невменяемость. Нет никакой необходимости сажать его за решетку, даже в психиатрическую клинику не нужно отправлять. Надо просто отправить его домой. Будто ничего и не было.

Стэнли смотрит на присяжных и качает головой.

– Не попадайтесь на эту удочку. Иначе он, – Стэнли указывает рукой на Бака, – уйдет от расплаты за совершенное убийство.

Бак отклоняется назад, но указательный палец Стэнли едва не касается его подбородка. Мне безумно хочется убрать руку Стэнли, очистить пространство вокруг нас с Баком.

Но в этом нет необходимости. Стэнли, продолжая указывать на Бака, кидается к скамье присяжных.

– Судья Нолан объяснит вам, что, если этот человек действовал предумышленно, он виновен в убийстве первой степени. А он… – тут Стэнли хлопает ладонью по телевизору, – действовал предумышленно.

Он выключает свет и нажимает на кнопку пульта.

Мы с Гарри оба вскакиваем.

– Стойте! – Голос у меня такой громкий, что я сама удивляюсь. Да и слово подобрала подходящее. Немногим лучше, чем «эгей!».

Гарри уже вышел вперед. Свет от экрана озаряет их со Стэнли.

– Судья, он уже дважды демонстрировал эту запись. Третьего показа никто не разрешал.

Гарри выключает телевизор, зал окончательно погружается во тьму.

– Это кто так решил? – звучит голос Беатрис.

– Так было решено на совещании перед началом слушания. Есть соответствующее распоряжение.

– Чье?

– Судьи Лонга.

– Судья Лонг уже не ведет этот процесс.

Стэнли снова включает телевизор.

А Гарри выключает.

– Не имеет значения, кто ведет этот процесс, судья.

– Не имеет значения? – Беатрис не нравится, когда говорят, что она не имеет значения.

– Нет. Этот вопрос был решен еще до начала разбирательства. Мой подзащитный полагался на решение суда. А какой из судей подписал приказ, не имеет значения.

– Скажите, адвокат, как бы это повлияло на ваше поведение? Вы бы изменили стратегию?

– Вопрос не в этом, судья.

– Ваша коллега использовала фотографии.

– Дело в том, что вопрос о просмотре этой записи был решен на предварительном слушании, судья. Есть соответствующий приказ.

– Я его отменю.

– Вы не можете этого сделать.

– Я это уже сделала. Обвинителю предоставлено право использовать наглядные материалы во время заключительного слова. Как это делала ваша коллега.

Стэнли нажимает на кнопку, экран освещает его довольную ухмылку.

Гарри вынужден отступить. Ну и ладно. Долгие споры присяжным не нравятся. Гарри возвращается на место, пожимает плечами и извиняется перед Баком.

– Да ничего страшного, – шепчет Бак. – Они все равно уже ее видели. И ничего нового не увидят.

Стэнли останавливает запись почти сразу. Еще до того, как на экране появляется Бак.

– Можно только предположить, – говорит Стэнли, – что в этот момент, за минуту до выстрела, мистер Хаммонд находился, как утверждают его адвокаты, в состоянии временной невменяемости.

Стэнли берет со стола указку и показывает на тень у ангара.

– А что именно делал в этот момент мистер Хаммонд? Сходил с ума? Метался, как безумный?

Стэнли подходит к скамье присяжных.

– Нет. Он сидел в засаде. Тихо и терпеливо ждал. Что в этом ненормального? – Стэнли тихонько фыркает. – У меня создалось впечатление, что это был план. Продуманный план. План, разработанный человеком совершенно вменяемым.

Он нажимает на кнопку, демонстрация возобновляется. Как только появляется Бак, Стэнли снова останавливает запись.

– Это у нас кто? А, мистер Хаммонд! Что, он уже безумен? Вовсе нет. Он занимает удобную позицию, готовится встретить жертву.

Стэнли снова подходит к телевизору.

– Разве это похоже на безумие? – вопрошает он.

Он продолжает показ, нажимает на паузу, когда Бак поднимает ружье.

– Вот опять мистер Хаммонд. Он прицеливается. Не забывайте, выстрел был меткий. Видите ли вы признаки невменяемости? Нет? Я тоже не вижу.

Стэнли встает перед телевизором и обращается к присяжным:

– Давайте говорить откровенно, леди и джентльмены. Мы все пришли в ужас от увиденного. Убийство – это бесчеловечно.

Стэнли нажимает на кнопку, слышится выстрел.

– И это убийство было бесчеловечно.

Все, затаив дыхание, смотрят, как умирает Монтерос. Когда по асфальту начинает течь кровь, Стэнли опять нажимает на паузу.

– Что произойдет, леди и джентльмены, если вы согласитесь счесть этого человека временно невменяемым? Он пойдет домой, вот что произойдет. Он будет свободным человеком.

Стэнли подходит к присяжным совсем близко.

– А что будет дальше?

Он стоит и ждет, словно рассчитывает получить ответ.

– Я вам скажу, что будет. Кто-то еще его разозлит. Может быть, через неделю. Или через год. Я не знаю когда. Но я одно могу сказать: это случится непременно, я вам гарантирую.

Стэнли смотрит в нашу сторону.

– И что тогда? Мистер Хаммонд сам нам сказал. Он выследит того человека, который его обидел. Выследит и убьет.

По звуку шагов я понимаю, что Стэнли расхаживает вдоль скамьи присяжных. Хоть бы свет включил, черт его подери!

– Меня удивило то, в каком психическом состоянии был мистер Хаммонд сегодня, – продолжает он. – Меня удивило то, как человек может говорить такое в зале суда. Но сегодняшнее его состояние – не моя забота. И не ваша. Вас должно волновать то, каким было его психическое состояние тогда. – Стэнли тычет указкой в экран. – Честно говоря, меня не волнует, сочтете ли вы, что мистер Хаммонд был невменяем в какой-то другой день его жизни. Это не имеет значения.

Он подходит к телевизору, стучит указкой по экрану.

– Значение имеет только этот конкретный момент. В этот момент мистер Хаммонд полностью себя контролировал. В этот момент он действовал осмысленно и продуманно.

Стэнли указывает на лужу крови рядом с Монтеросом.

– Мы все знаем, леди и джентльмены, что в этот момент Уильям Фрэнсис Хаммонд был полностью вменяем. Возможно, подчеркиваю, возможно, это был момент временной вменяемости.

Указания, которые Беатрис давала присяжным, были пространными, но формальными. Большинство присяжных устали ее слушать и глазели по сторонам. Судья с тем же успехом могла зачитывать им вслух телефонный справочник.

Она наконец заканчивает. Уже почти семь вечера. Вид у присяжных усталый, но они оживляются, когда судья говорит, что у нее все. Они потягиваются, кое-кто даже трет глаза.

Хотя уже поздно, они, кажется, готовы. Готовы взяться за работу. Готовы принимать решение по делу «Штат против Хаммонда». Готовы решать судьбу Бака.

– А сейчас, леди и джентльмены, – говорит Беатрис, подавив зевок, – я намерена отпустить вас на праздники.

– Отпустить? – Гарри вскакивает как ошпаренный.

– Совершенно верно, мистер Мэдиган. Отпустить.

Я тоже встаю:

– Но они под секвестром.

– Только не сегодня, мисс Никерсон. Сегодня – рождественский сочельник.

– Сочельник?

Гарри в мгновение ока оказывается у стола судьи. Стэнли бежит за ним – видно, решил, что Беатрис может понадобиться его помощь. Гарри показывает на наш стол, на Бака:

– Вы думаете, судья, у мистера Хаммонда тоже сегодня праздник? Вы хотите, чтобы он вернулся в камеру и нарядил елочку? Для него решается вопрос жизни и смерти.

Судья смотрит сквозь Гарри:

– Избавьте нас от этих драматических сцен, мистер Мэдиган. В штате Массачусетс смертная казнь отменена. Даже за убийство. Так что это не вопрос жизни и смерти. – Она оборачивается к присяжным. – Мы соберемся вновь двадцать седьмого декабря, в понедельник, ровно в девять утра.

– Нет, мы этого делать не будем. – Гарри говорит ровным, спокойным тоном. Я знаю этот его тон. Он означает, что битва будет кровавой.

– Прошу прощения, мистер Мэдиган? – пронзает его взглядом Беатрис.

– Вы отлично меня слышали, судья. Мы не будем собираться вновь, потому что мы не будем расходиться. Вы не отправите их домой, судья, пока они не вынесут вердикт.

– Вы мне приказываете, мистер Мэдиган?

– Нет, я никому не приказываю. – Гарри поворачивается к присяжным. – Этот приказ отдал судья Лонг. Присяжные находятся под секвестром до оглашения вердикта. Чтобы на них не оказывали давление средства массовой информации. Так были определены процедурные правила этого процесса. – Гарри разворачивается к Беатрис. – Вы не можете их изменить.

– Не могу?

– Не можете. – Гарри разговаривает с присяжными, а не с Беатрис. – Это еще один приказ, на который рассчитывал мистер Хаммонд. Этот приказ гарантирует, что судить мистера Хаммонда будут присяжные, а не пресса. Вы не можете лишить его этого права. Мы вам не позволим.

– Вы?! – возмущенно кричит Беатрис.

Присяжные, похоже, склонны согласиться с Гарри. Они переглядываются и один за другим кивают ему. Но некоторые смотрят еще и на судью – хотят узнать ее мнение.

Беатрис подает знак одному из двух судебных приставов, крупному рыжебородому мужчине. Тот понимающе кивает и уходит в боковую дверь.

Беатрис наклоняется к Гарри:

– Я дам им указания избегать средств массовой информации, адвокат. Не читать газеты. Не смотреть телевизор. Не слушать радио. И ни с кем не обсуждать это дело.

Гарри смотрит в зал и вскидывает руки. Телевизионные камеры направлены на него, там и сям мерцают фотовспышки. Почти наверняка он попадет в сегодняшние новости, а завтра утром его портрет будет красоваться на первой полосе «Кейп-Код таймс».

– Избегать средств массовой информации? – переспрашивает Гарри и хохочет. – Где же вы предлагаете им провести выходные – на околоземной орбите?

Беатрис поджимает губы:

– Мистер Мэдиган, вы обвиняетесь в неуважении к суду.

– Ясное дело! – Гарри бросает на нее пренебрежительный взгляд и идет к нашему столу. – Этот суд не заслуживает уважения.

Молоток Беатрис ударяется о стол.

А Гарри уже подошел к Баку, положил ему руки на плечи. Лицо у него пылает. Времени у него совсем немного, и он это прекрасно знает.

– Этот человек заслужил того, чтобы вы вынесли вердикт прежде, чем покинете это здание, прежде, чем наслушаетесь мнений тех, кто считает, будто им известно, что происходило здесь. Это – единственное справедливое решение.

Рыжебородый вернулся с подкреплением. Он смотрит на Беатрис, та дает ему сигнал к действию. Четверо охранников окружают Гарри, но он, не обращая на них внимания, продолжает говорить:

– Не позволяйте ей вами манипулировать. Последнее слово не за ней. Скажите ей, что сами хотите остаться сегодня здесь. Если она откажет вам в этом, мы тут же обратимся в апелляционную комиссию, невзирая на сочельник.

Двое охранников берут Гарри под руки, подталкивают его к двери. Он опускается на колени, прямо на потертый ковер.

Я встаю.

– Совершенно верно, – говорю я присяжным. – Мы соберем апелляционную комиссию.

И тут, словно подтверждая серьезность моих слов, из толпы появляется Кид и встает со мной рядом.

Взгляды присяжных прикованы к Гарри и охранникам. Гарри, если он встал на колени, довольно непросто поднять.

Бывшая школьная учительница оборачивается к своему соседу, владельцу ресторана, и что-то шепчет. Он кивает ей в знак согласия.

Рыжебородый защелкивает наручник на одном запястье Гарри, но никак не может ухватить второе. И велит Гарри встать.

Гарри садится на пол. Кое-кто из присяжных хихикает.

– Довольно! – не выдерживает Стэнли. – Этот человек ведет себя возмутительно! Выведите его!

Все смотрят на Стэнли. Он застыл около скамьи присяжных, но рука его все еще указывает на Гарри.

Гарри начинает громко смеяться, точнее, хохотать и, мотнув головой в сторону своих мучителей, спрашивает:

– А ты думаешь, чем они заняты, приятель?

Пожилая учительница снова что-то шепчет – теперь уже человеку, сидящему сзади нее. Тот передает это дальше.

Охранники схватили Гарри за руку – в буквальном смысле. Завели руки за спину, защелкнули наручники. А он не унимается.

– Ответственность лежит только на вас! – кричит он присяжным. – Помните об этом!

Охранникам удается затащить Гарри, который продолжает говорить, в боковую дверь. Когда она закрывается, в зале воцаряется тишина.

Я наклоняюсь к Киду и говорю:

– Отправляйся за ними. Узнай, куда его засунут, а потом выпусти его.

Наша пожилая учительница поднимает руку, но Беатрис этого не замечает. Старушка откашливается и встает.