Текст книги "Временная вменяемость"
Автор книги: Роуз Коннорс
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
– Прошу прощения, ваша честь…
Беатрис удивленно оборачивается к ней.
– Видите ли, мы все обсудили.
– Что обсудили? – недовольно спрашивает Беатрис.
– Мы бы хотели приступить к обсуждению. Сейчас.
– Сейчас? – Беатрис хватается за молоток, словно собирается использовать его против присяжных.
– Да, ваша честь. Не сочтите это за неуважение к суду. Мы считаем, что так будет правильно. Это то, чего от нас ждут. Это то, чего ждет от нас мистер Хаммонд. Понимаете, это было обговорено с самого начала. И мы все согласны. – Она кланяется судье и садится.
Беатрис отворачивается от присяжных и смотрит на меня. Словно считает, что это моих рук дело. Я польщена.
Рыжебородый возвращается в зал. Остальные, наверное, остались охранять Гарри. А это значит, что он в камере. Под замком.
Я достаю из портфеля мобильный телефон, кладу его на стол, сажусь и улыбаюсь Беатрис.
Она мрачно смотрит на телефон, и я отлично знаю, что она все поняла. Либо она разрешит присяжным удалиться на совещание, либо я позвоню в апелляционный суд. Апелляционной комиссии это не понравится. Судьи не любят, когда их вызывают в сочельник.
Беатрис мрачно дает знак рыжебородому. Он просит присяжных встать и проследовать за ним, что они и делают. Начинается совещание присяжных. Дело движется к финалу.
Судебный пристав подходит к нашему столу, чтобы увести Бака. Бак оборачивается ко мне.
– Спасибо вам. И Гарри тоже передайте. – Он улыбается. – Если, конечно, вы с ним еще увидитесь.
Я смеюсь:
– Не беспокойтесь. Мы все его еще увидим. Но благодарить нас пока что рано.
– Нет, не рано, – говорит Бак. – Я действительно вам очень благодарен. И не важно, каким будет вердикт. Спасибо вам за все.
Он бросает прощальный взгляд на Патти, и пристав его уводит.
Беатрис смотрит на меня.
– Что ж, адвокат, надеюсь, вам понравилось. Я отправляюсь домой. – Она встает.
– Домой? – Беатрис живет в Провинстауне, до которого не меньше часа езды.
Она останавливается у двери.
– Совершенно верно, мисс Никерсон. Домой. Если присяжные захотели вынести вердикт в праздник, что ж, придется им меня подождать.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Санта-Клаус каждое Рождество проводит в Чатеме. На Мейн-стрит школьники, оркестр Чатема и рождественский хор встречают всех и каждого веселой музыкой, домашним печеньем и глинтвейном. А Санта-Клаус сидит на троне и беседует со всеми послушными мальчиками и девочками. Впрочем, шалунам тоже удается переброситься с ним словечком.
Мой сын и его друзья все еще ходят на рождественские гуляния. В этом году к ним собирается присоединиться Мэгги. Сегодня утром она с придыханием сообщила мне, что Люк ее пригласил.
Они с Люком появились в здании суда в пять, рассчитывая, что вскоре мы все вместе поедем в Чатем. Сейчас почти восемь. Санта-Клаус и его свита давно отмечают праздник.
– Можно мы уедем? Ну пожалуйста!
Люк, пробираясь к столу защиты вместе с Мэгги, прикладывает ладонь ко лбу – демонстрирует, как он страдает.
Я намеревалась отвезти их в Чатем, а потом вернуться в суд и дождаться вердикта или, что вероятнее, того момента, когда присяжные отправятся в гостиницу. Машину я собиралась забрать. Обратно Люк с Мэгги могли доехать с кем-нибудь из приятелей Люка. Я рассчитывала, что, пока меня не будет, здесь, за столом защиты, останется Гарри. Но сейчас мне не хочется, чтобы наш стол пустовал. Тем более, что Стэнли прочно засел за своим.
Кид возвращается в зал. Улыбаясь во весь рот, он плюхается рядом со мной на стул и говорит:
– Он желает остаться.
– Что?
– Гарри желает остаться в камере. Говорит, что, если Бака осудят, пристрастное поведение судьи будет отличным поводом для апелляции. Мы заявим, что в случае со старушкой Беатрис был явный конфликт интересов и ей следовало с самого начала взять самоотвод. Поэтому, говорит он, чем дольше он просидит, тем это лучше для дела.
Иногда я просто поражаюсь, до чего же Гарри умен!
Кид снова смеется:
– А еще он говорит, что чертовски устал и с удовольствием поспит пару часиков. Там тихо, и койки удобные.
А иногда мне кажется, что Гарри – невменяемый.
– Ну пожалуйста, поехали, – снова ноет Люк.
– Давай, езжай, – говорит Кид. – Я останусь. Он проверяет телефон в кармане. – Если что, я тут же тебе позвоню.
– Ладно.
Люк с Мэгги несутся к выходу.
В зале почти никого, и я иду к проходу. Из публики остался только один человек – Патти Хаммонд. Она пересела с первого ряда назад, там полумрак.
– Я вернусь, – обещаю я ей. – Только отвезу Люка с Мэгги в Чатем, на праздник.
Она смотрит на меня, и в глазах у нее стоят слезы. Билли тоже пошел бы на праздник сегодня вечером. В прошлом году он наверняка там был.
– Поехали с нами, а? Мы вернемся через час. За это время присяжные даже старшину избрать не успеют.
Она колеблется.
– Поехали! Прогуляемся. На обратном пути проследишь, чтобы я не заснула.
– Хорошо, – соглашается она и берет пальто.
Снегопад, похоже, не кончится никогда. Но старенькая машина, как всегда, заводится с пол-оборота. Через несколько минут мы уже несемся к Чатему.
Патти, которая сидит рядом со мной, оборачивается к Мэгги:
– Как там твоя мама?
– Все в порядке. – Мэгги тянется вперед, огоньки на приборной доске освещают ее лицо. – Говорит, там совсем неплохо. Я бы хотела съездить к ней завтра, в Рождество, если вы, Марти, не возражаете. Люк обещал меня отвезти.
– Отличная идея, – говорю я. Впрочем, я почти уверена, что мне завтра самой придется сюда возвращаться и ждать вердикта.
– У меня есть для нее подарок. Ожерелье. Я знаю, там ей не разрешат его носить, но я все равно хочу ей его показать.
Подарки… Я чувствую себя виноватой. В этом году у меня всего несколько подарков Люку, и половину из них – те, которые не предназначены только для мальчишек, – я отдам Мэгги. Это всякие безделушки, которые я покупала в начале осени, пока не работала. Мне повезло: Люк копит на подержанный фургон, который он приглядел на местной бензоколонке. Утром выпишу ему чек – столько, чтобы ему хватило.
Я смотрю в зеркальце заднего вида, ловлю взгляд Люка и молча вскидываю брови: напоминаю, чтобы он выяснил, на что копит Мэгги. Будем надеяться, что не на особняк на Ривьере.
– Просто чудесно, Мэгги, – говорит Патти, рассматривая ожерелье в синем бархатном футляре.
– Очень красиво, – соглашаюсь я. Ожерелье и правда изящное. – Откуда оно у тебя?
– Мы с Люком купили его сегодня.
Патти закрывает футляр и возвращает его Мэгги.
– Твоей маме наверняка понравится. Приятно знать, что дома тебя ждет подарок.
Мы все молчим. Думаем о том, кто и когда вернется домой.
Патти первая нарушает молчание:
– А прокурор, он важная птица, да?
– Стэнли Эдгартон Третий? – смеюсь я. – Важная птица? С чего ты взяла?
– Разве не он ведет все дела об убийствах?
Я качаю головой:
– Нет. Но со временем так, наверное, и будет. Он раньше работал в Нью-Бедфорде и там действительно занимался делами об убийствах. А здесь он только месяц.
– Значит, сейчас он специализируется на Форест-Бич?
– На Форест-Бич? – переспрашиваю я.
– Ну да. Бак и Соня. Наверное, за всю историю Форест-Бич это первые два человека, которых обвинили в убийстве.
Я все равно не понимаю.
– И что же?
– Этот человек – обвинитель их обоих. Вот и получается, что он на этом специализируется, – улыбается мне Патти.
Я смотрю на нее, но без улыбки. Останавливаю машину возле указателя «Чатем».
– Патти, слушай меня внимательно. Это очень важно.
Она удивленно смотрит на меня.
– Почему ты решила, что Стэнли – обвинитель у них обоих?
– Потому что это так и есть, – пожимает плечами она.
– И Сонин тоже?
– Ну конечно, – говорит она. – Я видела его там в понедельник, вскоре после того… – она бросает взгляд на Мэгги, -…как все это случилось.
У меня возникает острое желание схватить ее за плечи и встряхнуть, но я сдерживаюсь.
– Где ты его видела? – спрашиваю я.
– В доме Сони.
– Когда?
– Около двух. Я это знаю точно, потому что мимо как раз проходил автобус детского сада, на нем Билли в прошлом году ездил.
– А почему ты оказалась возле их дома?
Патти снова смотрит на Мэгги.
– Я перед этим слышала шум, поэтому решила зайти проверить. Хотела убедиться, что с Соней и Мэгги все в порядке.
– Ты входила в дом?
– Нет, не решилась. Машины Сони не было, стоял только грузовичок Говарда, и я решила, что он там один. А с ним я дела иметь не хотела.
Интуиция у нее хорошая.
– А как же ты увидела Стэнли?
– Я видела, как он уходил. Решила, что Говарда арестовали, что Соня все-таки на него заявила. Я и не предполагала, что… ну, ты понимаешь.
– Как ты узнала, кто он?
– Стэнли? Я же видела его на предварительном разбирательстве.
«Тандерберд» разворачивается на сто восемьдесят градусов и едет назад. Я достаю мобильный.
Дежурный больницы соединяет меня с медсестрами интенсивной терапии. Я прошу позвать Элис Берримор. Пока меня соединяют, я прибавляю газу.
– Сестра Берримор, вы сейчас в палате судьи Лонга?
– Да. Он уже сидит. Вот, кормлю его бульоном.
– Послушайте, мисс Берримор, я вас попрошу об одной услуге. Спросите судью, не хотел ли он вчера произнести слово «кисточки».
– Нет, это вы послушайте! – говорит она. – Когда вы, юристы, оставите его в покое?
– Что?
– Вчера ночью вы трое, а на рассвете еще один. Когда судье отдыхать?
– На рассвете? Кто приходил на рассвете?
– Впервые его видела. Невысокий такой, с лысиной.
– Этот невысокий с лысиной сказал, что ему нужно?
– Разумеется. То же самое, что и вам. Хотел задать еще несколько вопросов. Вошел в палату с таким видом, словно он – завотделением, сказал, что ему нужно пообщаться с судьей наедине.
Я судорожно сжимаю в руке телефонный аппарат.
– И что?
– Я ему сказала, что если он немедленно не уберется, то пообщается наедине с охраной. Судья крепко спал. Думаю, если бы меня там не было, этот юрист взял бы его и разбудил.
Нутром чую, что она ошибается. Сильно ошибается.
– Прошу вас, сестра Берримор! Один вопрос. Вы его сами судье зададите. Это очень важно. Вы только спросите, не хотел ли он вчера сказать слово «кисточки». Запомнили? У него тогда получилось что-то вроде «кст»…
– Господи Иисусе…
– Очень вас прошу!
Она прикрывает трубку рукой, но я все равно слышу ее голос.
– Судья, – говорит она, – это женщина из тех, что были вчера, которая помоложе. Я ни черта не поняла, но она хочет знать, не хотели ли вы им сказать про какие-то кисточки… – Она некоторое время молчит. – Господи Иисусе… – произносит она и говорит уже в трубку: – Слушайте, мисс, я, конечно, люблю играть в слова…
– Что он сказал?
– Да ничего. Только голова у него ходит вверх-вниз, как у тех игрушек, что ставят в машинах.
– Спасибо, спасибо огромное! – говорю я и отключаюсь.
И еще прибавляю скорость. Трое моих пассажиров сидят молча. «Тандерберд» несется вперед, в снежную мглу.
Когда наконец все кусочки пазла встают на свои места, я делаю глубокий вдох и снова открываю телефон. Мне нужно сделать еще три звонка. Дежурному суда. В полицейский участок Барнстабла. И Киду.
Говард Дэвис был человеком, позорящим уголовную систему. Так сказал Джей Стэнли Эдгартон Третий. Вообще-то Стэнли с Говардом Дэвисом было бы не справиться. Но в понедельник Дэвис был мертвецки пьян, и Стэнли об этом знал. Знал, потому что я ему сообщила. Сообщила, когда звонила со стоянки у больницы.
Судья Лонг невыносим. Стэнли так сказал. Это Ники Патерсон помешал Стэнли в четверг утром. А не наоборот.
Гарри Мэдиган ведет себя возмутительно. Так сказал Стэнли несколько часов назад. А теперь Гарри спит в камере здания суда округа Барнстабл. Стэнли находится в том же здании.
А Гарри спит как убитый.
У здания суда собралось не меньше десятка полицейских машин. Полицейские стоят на ступенях, у многих в руках рации. Здание освещено почти полностью – словно сейчас не девять вечера, а девять утра.
«Тандерберд» проезжает мимо, я останавливаюсь неподалеку, под могучим дубом. На стоянку около суда мне не заехать – полицейские перекрыли оба въезда. Придется идти пешком.
Патти Хаммонд садится за руль. Я даю ей знак подождать, обхожу машину и достаю из багажника монтировку. Машу рукой Люку и Мэгги. А когда отхожу подальше, достаю из кармана свой дамский пистолетик, снимаю его с предохранителя и быстрыми шагами перехожу дорогу. Оружием я пользоваться умею. Меня учила сама Джеральдина Шиллинг.
Я разбиваю монтировкой стекло и слышу то, что и ожидала: вой сигнализации. Я забираюсь на подоконник и думаю, что, может, хоть сигнализация спугнет Стэнли.
Я оказываюсь в захламленной кладовке рядом с залом суда, где ведет заседания судья Нолан. В коридоре горит одна-един-ственная лампочка. Здесь нет ни души.
Я пробираюсь по коридору к лестнице, которая ведет вниз, в подвал, где находятся камеры. И тут понимаю, что сигнализация смолкла. В здании тихо. Тихо и темно. Кто-то отключил главный рубильник. И я догадываюсь кто.
Внизу, в подземном коридоре, где находятся четыре камеры, не просто темно. Здесь кромешный мрак. Стэнли так удобнее. Я вспоминаю его заключительную речь и понимаю, что он отлично ориентируется в темноте.
В коридоре светятся несколько огоньков: полицейские уже здесь. Огоньки медленно приближаются к камерам. Я мечтаю только об одном: чтобы они оказались там раньше Стэнли. Шансы Гарри возрастают с каждой секундой. Но если я вижу, как перемещаются огоньки, значит, и Стэнли это видит.
Я, прижимаясь к стене, продвигаюсь за ними следом. В середине коридора стена кончается. Начинаются камеры. Первые три пусты. Значит, Гарри в последней.
И вдруг в тишине раздается громкий голос:
– Мистер Эдгартон, это сержант Бриггс. Мы можем вам помочь, мистер Эдгартон. Выходите в коридор. Бросьте имеющееся у вас оружие на пол. Подтолкните его ногой вперед, к лестнице. Поднимите руки и положите их за голову. Никто, повторяю, никто не пострадает. Мы здесь, чтобы помочь вам.
Может, Гарри разбудит голос сержанта? Стэнли, даже с ножом, с Гарри не справиться.
Около решетки первой камеры я нащупываю ногой какой-то предмет, наклоняюсь его подобрать. Это что-то металлическое. Нож. Похоже, одно оружие Стэнли выбросил. Интересно, что у него в запасе?
Я сую нож в карман куртки и прохожу мимо первых двух камер. Они пусты. И держусь в нескольких шагах от огоньков, надеясь, что хотя бы один из нас застигнет Стэнли врасплох.
Но нам это не удается.
Это Стэнли застает нас врасплох.
– Бросьте оружие, джентльмены, – произносит Стэнли. – Немедленно.
Раздается щелчок, и в камере Гарри зажигается свет.
Сначала на бетонный пол летят фонарики, потом пистолеты. Я тоже чуть не роняю свой пистолетик. Свет из камеры Гарри озаряет лица полицейских. Их человек десять – фонари были только у половины. Они с изумлением заглядывают в камеру.
Сержант Бриггс стоит первым, и только он шевелится – наклоняется, чтобы положить на пол мегафон. Подходит к двери, вытянув руки вперед, показывая, что в руках у него ничего нет.
– Мистер Эдгартон, скажите, каковы ваши требования? Мы сделаем все, о чем вы попросите.
Я не вижу, что происходит в камере. Судя по предложению сержанта, Гарри жив. Но ситуация может измениться в любое мгновение.
– Мне нужна машина. – Голос Стэнли звучит как обычно. – Отоприте эту дверь и поставьте у выхода машину с работающим мотором.
– У нас нет ключа… – говорит сержант Бриггс.
На дверь пожарного выхода обрушивается град пуль. Дверь распахивается. Верхняя петля у нее сорвана. Кажется, Стэнли решил не дожидаться ключей.
В коридор врывается поток ледяного ветра. На пол сыплются куски штукатурки. Сержант Бриггс оборачивается к единственной женщине-полицейскому и говорит:
– Иди и подгони машину. Когда все будет готово, сообщишь по рации.
– Проследите, чтобы это была машина без особых примет! – кричит ей вслед Стэнли. – И без жучков. Никаких фокусов, понятно?
Мне тоже кое-что понятно. Стэнли расстрелял патроны. Он вообще-то не стрелок, его конек – ножи. Стрелять он сможет, только когда перезарядит пистолет. А на это требуется секунд тридцать. Времени немного, но хватит.
Я выскакиваю в коридор, держа свой пистолетик на вытянутых руках, и целюсь Стэнли в переносицу.
Гарри стоит на коленях, руки у него заведены за спину. У Стэнли в руках девятимиллиметровый полуавтоматический пистолет, он приставил его к виску Гарри.
Свет переносного фонаря, поставленного на койку, направлен Гарри в лицо. Похоже, на сей раз Стэнли хочет видеть, что он делает.
Но меня он не видит. Он все еще смотрит на выход, краем глаза следя за полицейскими. Он тычет Гарри пистолетом в висок и хохочет. А затем поднимает пистолет, чтобы его перезарядить.
За долю секунды я принимаю решение и стреляю ниже, чем собиралась. Стэнли стонет, оступается, роняет оружие и падает. Полицейские бросаются в камеру. Гарри бросается на пол и пытается дотянуться до пистолета. Стэнли тоже тянется. Я понимаю, что полицейские не успеют.
Гарри нащупывает пистолет, но тот отлетает к Стэнли. Я без колебаний целюсь ему в голову. Но тут на линию огня попадает Гарри.
Гарри пинает пистолет, тот летит в угол, ударяется о решетку. Один из полицейских подбирает его, а остальные окружают Стэнли, надевают на него наручники. Тот корчится и извивается, как раненый зверь. И тут подкатывает машина «скорой помощи», по коридору бегут санитары.
Гарри встает на колени и изумленно смотрит на меня. Я хочу подойти к нему, но у меня подкашиваются ноги. Я прислоняюсь к стене и опускаюсь на пол, так и держа в руке пистолет.
Неизвестно откуда появляется Джеральдина, а следом за ней Кид. Они разглядывают изрешеченную дверь, камеру, куда набилось полтора десятка человек.
Джеральдина смотрит на меня и, кивнув на Стэнли, говорит:
– Промахнулась?
Санитары вывозят из камеры каталку, к которой привязан ремнями Стэнли. Следом появляется Гарри. Он на карачках пробирается ко мне, утыкается носом мне в шею. Минуты идут, а мы не шевелимся. Наконец Гарри поднимает голову.
– Я же говорил, что ты тоже рано или поздно окажешься в камере.
В коридоре появляется судебный пристав. Он останавливается как вкопанный, осматривает поле битвы. Мотает головой, словно хочет очнуться. Но тут же вспоминает о своих обязанностях.
– Извините, что приходится вас беспокоить.
Он обращается к Джеральдине, словно остальных здесь нет. Ясно, что ему только ее неловко беспокоить.
– Эти присяжные… – Он переминается с ноги на ногу. – Те, что не хотели уходить… Они закончили.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
25 декабря, суббота
Судебный пристав Джой Келси обычно не работает с судьей Беатрис Нолан. И это для него – большая удача. Беатрис плохо влияет на нервную систему. А Джой слишком уж трепетный. Он здесь новичок.
Сейчас восемь утра. Когда Джой позвонил Беатрис в полночь и сказал, что присяжные готовы огласить вердикт, она сообщила ему, что не готова его выслушать. Судья Беатрис Нолан не водит машину в темноте. И выедет, когда взойдет солнце. Ни минутой раньше.
Джой почему-то забыл, что вечером Беатрис как-то сумела добраться домой, а я не стала ему напоминать.
Мы с Гарри провели остаток ночи в кабинете Джеральдины, все втроем готовили бумаги для освобождения Сони Бейкер. В четыре утра Джеральдина отправилась собирать необходимые подписи. В шесть, успешно справившись с заданием, она вернулась, и мы с Гарри лично отнесли бумаги на освобождение Сони Бейкер в тюрьму округа Барнстабл.
В тюрьме своя процедура освобождения задержанных, но скоро Соню Бейкер выпустят. Одна из охранниц пообещала, что приведет ее к нам в зал суда.
Мэгги сидит в первом ряду между Патти и Люком и поминутно оборачивается на дверь. Ведет себя как нетерпеливый ребенок в рождественское утро. Впрочем, она и есть ребенок, и утро как раз рождественское.
Кид, узнав, что Беатрис ночью за руль не садится, отправился домой. Он уже на месте, свежий, довольный. Наверняка несколько часиков поспал и принял горячий душ. Я ему завидую. Он улыбается нам с Гарри и усаживается в первый ряд, около Патти.
Репортеры и фотографы мечутся по залу в поисках удобного местечка. Когда полиция потребовала освободить здание, большинство из них дожидались вердикта в коридорах. Им не терпится узнать, что произошло в подвале здания, в камерах. Со стоянки они слышали выстрелы, видели, как отъехала «скорая». И еще они заметили, что у нас с Гарри вид, мягко говоря, несвежий. Но больше всего вопросов о том, куда же подевался Джей Стэнли Эдгартон Третий.
Появляется Джеральдина, и гул в зале усиливается. Репортеры донимают ее вопросами о Стэнли. Он заболел? Его вызвали на место происшествия? У него конфликт с защитой?
Если бы Джеральдина имела намерение отвечать, она бы сказала: «Все вышеперечисленное». Но она молчит. Игнорирует все вопросы.
Джеральдина подходит к нашему столу и с презрением смотрит на меня.
– Стрелок из тебя никудышный, – сообщает она.
– Почему ты так говоришь? Мой выстрел сбил его с ног. Я в него попала.
– В ляжку, – фыркает она.
– Я туда и целилась.
Она закатывает глаза.
– Джеральдина, я не собиралась его убивать!
Она снова закатывает глаза.
Я оборачиваюсь к Гарри:
– Она думает, я собиралась его убить.
Гарри понимающе кивает.
– Так было бы лучше для всех, – говорит он. – Теперь Стэнли будет требовать, чтобы его признали временно невменяемым.
Охранники вводят Бака Хаммонда, и в зале становится совсем шумно. Бак садится между мной и Гарри и озабоченно смотрит на Гарри.
– Вы в порядке? – спрашивает он.
– Я? Разумеется, в порядке, – отвечает Гарри.
– Вас долго держали в камере?
– Нет, – говорит Гарри. – Пришла Марти и всех перестреляла.
Бак смеется.
Зал умолкает, когда появляется судья Нолан. Лицо у нее еще более суровое, чем обычно. Джой Келси скороговоркой проговаривает положенную формулу. Он мечтает, чтобы все поскорее закончилось.
Беатрис недоуменно смотрит на Джеральдину:
– Мисс Шиллинг, сегодня обязанности прокурора выполняете вы?
– Да, ваша честь, – отвечает, встав, Джеральдина.
– А где же мистер Эдгартон?
Джеральдина пытается подобрать подходящие слова:
– Мистер Эдгартон в настоящий момент неважно себя чувствует.
– То же самое можно сказать про всех нас, – рассеянно говорит судья.
В зал входят присяжные. Все они смотрят в пол.
Джеральдина победно глядит на прессу. У меня сердце сжимается. Люди бывалые знают: присяжные, оправдавшие подсудимого, вернувшись с вердиктом, смотрят подсудимому прямо в глаза. А те, кто обвинил, нет.
Присяжные рассаживаются, садятся и все остальные. Все, кроме Гарри, Бака Хаммонда и меня. Мы стоим за столом и смотрим на скамью присяжных. Я слышу, как тяжело дышит Бак. Гарри кладет ему руку на плечо.
Судья Нолан разворачивается к присяжным.
– Леди и джентльмены, господа присяжные, – говорит она. – Вы вынесли вердикт?
Присяжный номер пять, владелец ресторана, встает, и я испытываю легкое разочарование. Я надеялась, что старшиной выберут кого-нибудь другого.
– Да, ваша честь. – У старшины глубокий баритон.
Джой Келси забирает у старшины листок с вердиктом и чуть ли не бегом несется к судье. Судья Нолан с непроницаемым лицом читает написанное, возвращает бумагу Джою, тот несется обратно к старшине.
В нашу сторону судья не смотрит. Она снова обращается к присяжным:
– Старшина, что вы скажете?
Во время судебного заседания случается порой много неожиданного. Но оглашение вердикта происходит по определенным правилам. Присяжный, объявляющий вердикт, зачитывает его с заранее подготовленной бумаги. И делается это не потому, что он может забыть, что там написано.
Эта бумажка – спасательный круг. Так присяжному можно не смотреть на подсудимого. В зале суда, где все бурлит от возбуждения, даже опытному присяжному трудно контролировать свои эмоции.
Но наш владелец ресторана не следует обычной процедуре. Он складывает бумажку, где записан вердикт, пополам, разворачивается к нашему столу. Смотрит на Бака. Я никогда не видела, чтобы старшина так пристально разглядывал подсудимого. И не понимаю, что это значит.
– Присяжные… – начинает старшина.
У меня перехватывает дыхание.
– …по делу «Штат против Хаммонда»…
Бак тоже почти не дышит.
– …об убийстве Гектора Монтероса… считают подсудимого Уильяма Фрэнсиса Хаммонда…
Бак цепляется обеими руками за край стола. Он не сводит глаз со старшины.
Старшина вдруг моргает и качает головой.
– Мистер Хаммонд! – говорит он.
Это неслыханно. Старшина никогда не обращается к подсудимому по имени.
– Дело в том…
Голос у старшины срывается, Бак смотрит на него с сочувствием. Он несколько раз кивает, приглашая старшину продолжать. Я все пойму, говорит его взгляд. Говорите то, что должны сказать.
– Мы согласны с прокурором Эдгартоном.
Одиннадцать присяжных кивают.
– Мы очень огорчены, – продолжает староста, – что мистера Эдгартона здесь нет. Мы хотели сказать ему лично, что мы согласны с ним.
Я уже десять лет занимаюсь юриспруденцией, побывала на сотне заседаний. И много раз плакала, когда объявляли вердикт.
Но сейчас у меня в глазах ни слезинки. Но меня мутит. Я сажусь. Ничего не могу поделать – у меня ноги подкашиваются.
– Мистер Эдгартон был прав, мистер Хаммонд. – Старшина по-прежнему обращается к Баку. – Когда вы стреляли в Гектора Монтероса, это было, скажем так, временной вменяемостью.
В зале слышится ропот.
Старшина впервые заглядывает в свою бумажку.
– Мы считаем, что подсудимый Уильям Бак Хаммонд отлично знал, что он делает, когда стрелял в Гектора Монтероса. Он не был безумен тогда, как не безумен и сейчас.
Я судорожно дышу, думаю об апелляции. Мы со всем справимся. Опытный юрист может настаивать на том, что защита была неэффективной. Да я – просто образчик неэффективности. Даже вступительную речь произнести не смогла.
Старшина умолкает. И по-прежнему не сводит глаз с Бака.
Седенькая учительница на скамье присяжных молча встает. Затем встает молодой аптекарь. И его сосед. Один за другим поднимаются все присяжные.
Старшина обводит взглядом всех своих коллег-присяжных. Их сплоченность придает ему силы. Он снова смотрит на Бака.
– Мы также считаем мистера Хаммонда…
Все затаили дыхание.
– …невиновным.
Тишина.
Изумленный зал несколько секунд молчит. Первым начинает аплодировать Джой Келси.
Беатрис стучит молотком, Джой перестает аплодировать, но теперь аплодируют Гарри и Кид. К ним присоединяются охранники Бака. Джой глядит на них, потом на Беатрис и снова аплодирует. И тут весь зал взрывается овацией.
Кид берет Патти Хаммонд за руку и подводит к нашему столу. Бак и Патти обнимаются, и к ним бегут все Хаммонды.
Люк и Мэгги в первом ряду прыгают от радости.
Но вдруг Мэгги оборачивается и начинает пробираться к выходу.
– Мама! – кричит она. – Пропустите, ну пожалуйста! Там моя мама!
У дверей стоит Соня Бейкер в куртке, которую ей, по-видимому, одолжили в тюрьме. Она изумленно смотрит на зал, находит глазами Мэгги, кидается к ней. Она хочет обнять дочь, но Мэгги тут же ускользает из объятий.
Она вытаскивает из кармана футляр. Соня непонимающе смотрит на него, и Мэгги сама его открывает, встает на цыпочки и застегивает ожерелье у мамы на шее.
Теперь уже начинает аплодировать Патти. За ней Бак и мы все. Телекамеры разворачиваются к Мэгги и Соне. Соня смущается, а Мэгги радостно раскланивается во все стороны.
Около меня возникает Гарри, я кончиками пальцев касаюсь его левого виска. Там небольшой синяк – след от пистолета Стэнли. До меня вдруг доходит, что я чуть не потеряла Гарри, и эта мысль меня потрясает. По щекам у меня бегут слезы.
Гарри утирает мне слезы и шепчет:
– Не надо… Ты чего это, совсем расслабилась?
Он прав. Еще не время. Мы еще расслабимся. Вдвоем. Чуть позже.
Джеральдина уже собирается уходить. По дороге она останавливается и говорит нам:
– Стэнли сознался. Перед тем, как его отправили на операцию.
– В чем сознался?
– Во всем. Говард Дэвис, судья Лонг, вот этот вот, – кивает она на Гарри. – Сознался, что это его рук дело.
Она наклоняется ко мне:
– Он сказал, что у него не было выбора. Он давал присягу, клялся поддерживать и охранять систему. А они ее подрывали. Он сказал еще, что знал: я его пойму. А ему скажи, – показывает она на Кида, – что к полудню я выпущу Ники Патерсона.
– Он обрадуется.
Джеральдина идет к выходу, а я вдруг понимаю, что судейское место пусто.
– Где судья? – спрашиваю я Джоя Келси.
– Ушла, – улыбается он.
– Она объявила, что заседание закрыто?
– Нет. Просто встала и ушла. – У Джоя улыбка до ушей – словно для него это лучший рождественский подарок.
– Значит, судья Нолан встала и ушла. Не взяла на себя труд сказать нам, что заседание прекращено, а Баку Хаммонду – что он свободен. Не поблагодарила присяжных за их труд. Даже не поздравила с Рождеством.
Это сделаем мы.
«Если под безумием подразумевается помутненное состояние духа или разума, не следует полагать, что это не может служить защитой от наказания за преступление. Если можно с уверенностью сказать, что тот, кого обуревают сильные чувства, такие, как жалость, гнев, горе и так далее, подвержен безумию, ведущему к убийству, трудно, даже невозможно бывает определить, где кончается здоровое состояние и начинается безумие.
В результате наших размышлений на эту тему мы можем сказать одно: если обвиняемый испытывал непреодолимую тягу к убийству и был не в состоянии управлять своей волей или разумом… он заслуживает оправдания.
Судья Паксон
20 января 1879 года».
Адвокату бывает трудно доказать, что его клиент находился в состоянии невменяемости. Особенно если преступление, о котором идет речь, было самым разумным поступком в его жизни.