Текст книги "Временная вменяемость"

Автор книги: Роуз Коннорс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– Но не в этот раз.

– Да… Я пыталась добраться до двери. Мэгги оставила ее открытой и звала меня. Она завела машину. Но Говард схватил меня сзади, сдавил мне шею. Я не могла дышать. А когда я попыталась его оттолкнуть, схватил меня за руку. – Она показывает на гипс. – Он выгнул ее назад, и я услышала, как хрустнула кость. Он тоже услышал. Но все равно не остановился.

Я пытаюсь представить худенькую Соню рядом с великаном Дэвисом.

Соня плачет.

– Когда он меня отпустил, я хотела убежать. Но не успела. Он ударил меня по лицу.

– И разбил вам губу?

– Наверное. В общем, я ударилась о кухонный стол.

Я киваю, жду продолжения, но она умолкает. Я понимаю, что мы подошли к самому трудному.

– Что было потом, Соня?

– Ничего. Я села в машину, Мэгги привезла меня к вам. Она сказала, что пора положить этому конец, сказала, что вы нам поможете. Она видела вас по телевизору. У меня не было сил с ней спорить.

Я внимательно смотрю на нее. Она немного успокоилась. Я наклоняюсь и вглядываюсь в единственный здоровый глаз.

– Слушайте, Соня, я – ваш адвокат. Вы должны рассказать мне, что случилось с Говардом.

– Я не знаю… Я думала, вы мне расскажете.

Если она и лжет, то очень ловко.

– Вы помните, где он был, когда вы выбежали из дома?

– Конечно. Я все время на него оглядывалась. Он пошел в гостиную. На диван, к бутылке.

Она смотрит куда-то в пустоту. У нее больше нет сил.

– Соня, я намерена просить суд, чтобы вас направили на обследование к психиатру. Вы согласны?

– Согласна.

По ее лицу я понимаю, что ей это не нравится. Она начинает во мне сомневаться.

– Сейчас я скажу то, что вам покажется странным. Будьте к этому готовы. Я собираюсь заявить, что у вас, возможно, синдром постоянно избиваемой женщины. И также собираюсь поднять вопрос о самозащите.

Соня молча смотрит на меня.

– Постарайтесь поспать, – говорю я и хочу повесить трубку. Но она останавливает меня.

– Думаете, я его убила? – спрашивает она.

– Власти штата так думают. И пока мы не узнаем, какие доказательства собрал прокурор, мы должны обороняться по всем фронтам.

– Я его не убивала.

– Наверное.

– Вы можете мне сказать, как он умер?

– Его зарезали, – отвечаю я.

Она не произносит ни слова. Только судорожно вздыхает.

– Соня!

Она поднимает на меня глаза.

– Мэгги просила вам передать, что очень вас любит.

Соня улыбается сквозь слезы и вешает трубку.

Мэгги просила передать не это. Она просила передать, что мы во всем разберемся и что все будет хорошо. Но я не могла заставить себя сказать это.

Когда мы получили от местного телеканала кассету с записью трагедии на аэродроме, Гарри перенес телевизор и видеомагнитофон в комнату для совещаний. На следующий день Кид притащил кучу видеоигр.

Когда я возвращаюсь, Кид с Мэгги ведут яростный виртуальный бой. Гарри, развалившись в кресле, наблюдает за ходом битвы. Судя по выражению его лица, он ни черта не понимает.

– Давайте, объявляйте перемирие, – говорю я. – Нам с Мэгги пора ехать.

Кид поднимает голову, и Мэгги, воспользовавшись моментом, наносит ему сокрушительный удар.

– Все, ты умер! – вопит она.

– Так нечестно! – возмущается Кид.

– Война – вообще штука подлая, – говорю я.

Мэгги надевает курточку и вместе со мной выходит на улицу. В дверях оборачивается к Киду.

– Завтра еще поиграем, – обещает она. – Если, конечно, не боишься.

Гарри идет за нами.

– Как все прошло? – спрашивает он.

– Она говорит, что не делала этого.

– Может, так оно и есть. Парень всю жизнь проработал с бывшими заключенными. И мог нажить себе врагов.

– Возможно. Сегодня я больше не могу об этом думать. Мне нужно выспаться. Разбирательство завтра утром, а сразу после этого начинается суд над Баком.

Гарри отступает в тень, привлекает меня к себе.

– Ну ладно, – говорит он. – До завтра.

И целует меня крепко и нежно. Мне наконец-то становится тепло и спокойно. Так бы и стояла, но надо идти.

– Меня ждет гость, – говорю я.

Гарри смеется.

– Удачи тебе, – говорит он.

Мэгги уже сидит в машине.

– Как мне вас называть? – спрашивает она, когда я сажусь за руль.

– Марти.

– Ладно. Спасибо вам за все, Марти. Если бы вы меня не забрали, мне бы пришлось отправиться в отдел социальной помощи. Говард всегда грозится отправить меня туда. – Она пододвигается ко мне поближе. – А еще рассказывает, что там делают с девочками.

Будь Говард Дэвис жив, я бы с удовольствием дала ему по морде.

– Этот Говард – жуткий человек, – говорит Мэгги.

Меня беспокоит то, что она говорит о нем в настоящем времени.

– Мэгги, ты понимаешь, что Говард мертв?

– Да, – отвечает она. – Понимаю.

– А ты понимаешь, что в убийстве обвиняют твою маму?

– Да, – снова говорит она. – Но она этого не делала. Я была там. Он ее избил, и она убежала. Она ему ничего не сделала. – Мы выезжаем на улицу. В темноте мне почти не видно лица Мэгги. – Вы ведь ее освободите? – шепчет она.

– Я сделаю все, что смогу, Мэгги, но твоя мама нескоро вернется домой. Дело сложное. Вам с мамой предстоят трудные времена.

– Я вот что думаю, – говорит Мэгги. – Мама в тюрьме, и это плохо. Но Говард больше ей ничего не сделает. Так что самое трудное позади. Мне жалко Говарда, но мне нисколечко не жалко, что мы его больше не увидим.

Поздно вечером я достала из портфеля книгу с решением судьи Паксона. Мне было необходимо ознакомиться с его рассуждениями и понять, как строить защиту в деле Бака Хаммонда.

Я открыла книгу на заложенной странице и тут же нашла нужный отрывок.

«Что же это за заболевание, называемое манией убийства, которое может служить оправданием человека, лишившего другого человека жизни?

Главный судья Гибсон говорит, что невидимая мышца давит на мозг и это приводит к последствиям, которые человек осознает, но не может предотвратить. Это принуждение, последствия которого очевидны, но невозможно устоять перед неодолимой тягой к убийству».

Неодолимая тяга к убийству. Ответ, найденный мной, мало что объяснил, более того, он меня разочаровал. А ведь именно этот вопрос, заданный сто лет назад, сейчас волнует меня больше всего.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

21 декабря, вторник

Мэгги Бейкер учится в средней школе Чатема. А мой сын Люк -. там же в выпускном, и еще играет в баскетбольной команде школы. К нам домой мы с Мэгги добрались около одиннадцати, Люк уже и не надеялся, что мать приедет и приготовит ужин. Он как раз вышел на крыльцо расплатиться с разносчиком пиццы. Мэгги чуть чувств не лишилась.

– Это ваш сын? – ошарашенно спросила она.

– Да.

– Люк Эллис – ваш сын?

– Насколько мне известно, да.

– Почему вы мне раньше не сказали? – бросила она с упреком и, глядясь в зеркальце заднего вида, стала судорожно поправлять прическу.

То, что происходило дальше, меня даже позабавило. Люк держался по обыкновению дружелюбно. Он не стал спрашивать, почему я привезла Мэгги, а вел себя так, словно мы давно ждали ее в гости. Он поделился с ней пиццей и мудрыми советами старшеклассника. А она ловила буквально каждое его слово.

В плите горел огонь, но было все равно прохладно – из-за зимних сквозняков. Я выдала Мэгги трикотажный домашний костюм и старенький свитер. Она поглядела на меня как на сумасшедшую. Я про себя отметила, что надо не забыть привезти с Бейвью-роуд ее одежду.

В полночь Люк постелил Мэгги на диване, достал из шкафа два теплых одеяла, после чего удалился вместе с нашим ирландским сеттером Дэнни. Мэгги проводила его взглядом, исполненным неподдельного восхищения.

В семь пятнадцать я отвезла Люка с Мэгги в школу. Дороги расчищены и посыпаны песком, машин немного, и до здания окружной администрации я добралась меньше чем за полчаса. На стоянке тесно, хотя обычно заседания начинаются не раньше девяти. Причина аншлага – разбирательство по делу Сони Бейкер и начало процесса над Баком Хаммондом.

Зал суда набит битком. У выхода стоят человек десять служащих суда, в форме и с пистолетами. Впервые в жизни я усаживаюсь на место защитника. В другом углу Джеральдина – пришла оказать поддержку Стэнли. Она что, боится, что он не справится?

Около восьми в боковую дверь вводят Соню Бейкер. Ноги у нее в кандалах, на здоровой руке наручник, второй – на сопровождающей ее охраннице. Правый глаз Сони заплыл окончательно.

Охранница снимает с Сони наручник, кандалы не трогает. Соня опускается на стул рядом со мной. По ней видно, что она почти не спала.

– Суд идет! – провозглашает судебный пристав, и зал встает.

Судья Ричард Гульд выходит из своего кабинета. Когда он садится, садимся и все мы – за исключением Дотти Бирс, секретаря суда. Дотти называет номер дела и объявляет:

– Штат Массачусетс против Сони Луизы Бейкер.

В бой вступает Джеральдина.

– Ваша честь, ответчица подозревается в убийстве Говарда Эндрю Дэвиса.

Джеральдина передает мне некий документ, по-видимому, заключение медэксперта, то же самое получает судья Гульд.

– Покойный был обнаружен на диване в гостиной в – если позволите так выразиться – луже крови.

Я вскакиваю. Это звучит как обвинение.

Судья Гульд тоже это понимает. И стучит молотком.

– Прокурор Шиллинг, я попросил бы вас ограничиться изложением фактов.

Я сажусь на место.

Джеральдина улыбается мне уголком рта и снова обращается к судье:

– Разумеется, ваша честь. С удовольствием.

Зал замирает. Всем хочется узнать кровавые подробности гибели Говарда Дэвиса.

– Говарду Эндрю Дэвису было нанесено одиннадцать ножевых ранений.

Слышно, как судорожно вздыхает Соня. Она вскидывает голову и в ужасе смотрит на Джеральдину. За долгие годы я повидала многих подозреваемых. И наблюдала за их реакцией – искренней или напускной. В этот момент мне становится ясно: Соня не убивала Говарда Дэвиса.

– Пять ударов были нанесены по жизненно важным органам, – продолжает Джеральдина. – Не говоря уж о том, что была задета аорта. Нет сомнений, что имела место ссора между погибшим и ответчицей. Говард Дэвис проиграл бой.

Я опять вскакиваю, но пока что молчу. Судья Гульд на Джеральдину не смотрит. На меня тоже. Он с озабоченным видом читает заключение медэксперта.

Наконец он поднимает голову:

– Я хорошо помню мистера Дэвиса, мисс Шиллинг. Он был необычайно крупным человеком. – Судья Гульд снимает очки и постукивает ими по бумаге. – Рост метр девяносто, вес сто двадцать килограммов. – Судья смотрит на Соню и качает головой. – На мой взгляд, это физически невозможно осуществить.

Я в который раз опускаюсь на стул. Нет смысла спорить с противной стороной, если за тебя это делает судья.

Джеральдина кивает судье Гульду – она, похоже, предвидела такую реакцию.

– Ваша честь, если вы обратитесь к четвертой странице отчета, то увидите, что на момент смерти содержание алкоголя в крови жертвы было ноль целых тридцать три сотых. Когда его закололи, он находился в состоянии, близком к коматозному.

– Адвокат Никерсон, – говорит судья, – признает ли ваша подзащитная себя виновной?

Я встаю.

– Нет, ваша честь. – Я подаю текст своего запроса и Джеральдине, и судье. – Защита настаивает на психиатрическом освидетельствовании согласно законам штата Массачусетс, глава 123, раздел 15(а).

Судья Гульд снова водружает на нос очки.

– Синдром постоянно избиваемой? – произносит он.

– Мы сохраняем за собой право в случае необходимости использовать эту линию защиты. Но у меня нет сомнений в том, что она невиновна. Соня Бейкер не убивала Говарда Дэвиса.

– Просьба защиты о назначении медицинской экспертизы будет удовлетворена, – объявляет судья Гульд. – Подзащитную Соню Бейкер осмотрит медицинский эксперт, чтобы определить, не страдает ли она синдромом постоянно избиваемой. Если да, эксперт определит, в состоянии ли она содействовать адвокату в защите, находится ли она в здравом уме и может ли участвовать в процессе. – Судья обводит взглядом зал. – Слушание дела возобновится, когда будет получено медицинское заключение.

Судебный пристав велит всем встать, и судья удаляется.

– Мне не нравится эта штука насчет синдрома, – говорит Соня, глядя мне в глаза.

– Понимаю. Но нам нужно оставить за собой такую возможность.

Соня встает, подает руку с наручником сопровождающей ее охраннице.

– Спасибо вам, – говорит она. – За то, что сказали судье, что я этого не делала. Я знаю, вы, скорее всего, мне не верите, но я и вправду этого не делала.

Охранница уводит Соню в боковую дверь.

Когда я ухожу, зал заседаний уже пуст. Идет снег. Я выхожу на морозный утренний воздух. Мне предстоит еще много работы. Через десять минут начнется отбор присяжных для дела «Штат против Хаммонда». Вести разбирательство будет судья Леон Лонг.

Административное здание в снегу смотрится почти празднично. Я иду по двору, и вокруг меня медленно кружатся пушистые снежинки. Подойдя ко входу в суд, я думаю о том, что моя карьера начинается не лучшим образом. У меня два клиента, и оба не очень хотят, чтобы их защищали.

Судья Лонг – единственный чернокожий судья в округе Барнстабл. Он заседает в этом суде уже восемнадцать лет. Демократ с либеральными наклонностями, начинал в беспокойные шестидесятые годы, и с ним любят работать все адвокаты по уголовным делам. Для судьи Лонга презумпция невиновности – это нечто большее, чем просто одно из положений конституции. Это священное право. А это значит, что у Бака Хаммонда есть шанс побороться.

В некоторых судах отбор присяжных по такому делу может длиться несколько дней. С судьей Леоном Лонгом мы решим этот вопрос еще до обеда. Это я по опыту знаю. «Люди по сути – существа порядочные, – любит говорить судья Лонг. – Нет никакой необходимости искать скелеты в шкафу рядового гражданина. Старые кости ничего не скажут о способности человека судить справедливо и непредвзято».

За десять лет прокурорской работы я участвовала в десятке с лишним дел, которые вел судья Лонг. И привыкла к его обыкновению решать вопрос о присяжных молниеносно. Кроме того, я согласна с утверждением, что рядовой человек способен судить справедливо. А вот Джей Стэнли Эдгартон Третий не согласен. И его сегодняшняя ухмылка говорит об этом красноречивее всяких слов.

Мы все согласились, что незачем спрашивать возможных присяжных, что они видели по телевизору и читали в газетах. Все они видели видеозапись, читали газетные сообщения. Поэтому судья Лонг сразу спрашивает у первого потенциального присяжного, в состоянии ли тот забыть про все, что узнал из СМИ, и вынести решение, основываясь исключительно на доказательствах, которые будут предоставлены в этом зале. Присяжный отвечает, что он, разумеется, в состоянии.

Судья Лонг спрашивает следующую кандидатку, понимает ли она, что здесь, в суде, следует исходить из предположения, что Бак Хаммонд невиновен.

Женщина обалдело смотрит на судью и выпаливает:

– Но он же виновен! Мы все видели, как он это сделал.

Бак, сидящий между Гарри и мной, тут же напрягается.

– Спасибо, миссис Холуэй, – говорит судья. – Спасибо за откровенность. Суд выражает вам благодарность за участие, вы свободны.

Миссис Холуэй, окинув судью недовольным взглядом, удаляется.

Мы с Гарри договорились, что я возьму на себя отбор присяжных, а он скажет вступительную речь. Таким образом, присяжные в первый же день выслушают нас обоих. Ванда Морган, секретарь суда, работающая с судьей Лонгом, тянет из стеклянной вазы бумажку с новым именем. Подходит следующий кандидат. В анкете указано, что ему пятьдесят шесть лет, он владелец ресторана. И самое важное, у него трое взрослых сыновей.

Сегодня мы выберем четырнадцать присяжных, и только по окончании слушания двоим из них будет объявлено, что они были запасными. Судья Лонг обращается к собравшимся.

– Дамы и господа, – говорит он с улыбкой, – юристы, ведущие это дело, уверили меня, что процесс продлится не больше трех дней. А это значит, что закончат они не позже четверга, и тогда дело будет передано на ваше рассмотрение. Сколько оно займет у вас времени, никто сказать заранее не может. Но я надеюсь, что Рождество в субботу мы встретим дома.

Судья смотрит на Стэнли, потом на нас с Гарри, и мы все согласно киваем.

Далее судья напоминает о презумпции невиновности, о весомости доказательств и задает каждому из предполагаемых присяжных еще по нескольку уже более конкретных вопросов. Только после этого наступает наша со Стэнли очередь.

Каждому из нас разрешено задавать кандидатам не более двух вопросов. Стэнли всякий раз пытается задать третий, но судья его прерывает. После того как вопросы заданы и ответы получены, судья спрашивает у нас со Стэнли, есть ли возражения. У меня их нет. У Стэнли одно. Присяжную номер девять нельзя включать в список, потому что у нее семилетний сын.

– Возражение отклоняется, – произносит судья, не дав Стэнли договорить.

– Но, ваша честь… – упорствует Стэнли, – я еще не закончил.

– Напротив, мистер Эдгартон.

Присяжные смеются, и Стэнли бросает на судью Лонга злобный взгляд. Прокурорам обычно не нравится, когда присяжные на процессе об убийстве хохочут.

– Ваша честь… – не унимается Стэнли.

– Мистер Эдгартон, ни один кандидат в присяжные – во всяком случае, в этом зале – не получит отвод на том основании, что у него или у нее есть дети.

– Но у нее семилетний сын!

– Возражение отклонено, мистер Эдгартон.

– Но, ваша честь…

Интуиция подсказывает мне, что последняя фраза Стэнли была лишней. Судья Леон Лонг надевает очки, берет папку с делом, подготовленную Стэнли, и изучает подпись. Судья Лонг делал так и раньше. Мы с Гарри знаем, что за этим последует.

– О, прошу прощения, – произносит с нескрываемой издевкой судья. – Я, кажется, перепутал ваше имя, сэр. Вы, видимо, не поняли, что я обращался к вам. Мистер Джей Стэнли Эд-гар-тон Третий! – громогласно возвещает судья. – Ваш протест отклонен.

Судя по предыдущим случаям, судья до конца процесса будет называть Стэнли исключительно мистером Джеем Стэнли Эдгартоном Третьим. Я с трудом сдерживаю смех. Гарри расплывается в улыбке Чеширского кота.

В конце концов Стэнли избавляется от присяжной под номером девять, воспользовавшись правом на один из возможных трех отводов без указания причины. Ее место занимает молодой строитель, у которого нет семилетнего сына. Но есть трехлетняя дочь.

То, как Стэнли беспокоился насчет присяжной номер девять, указывает, что мы с Гарри на правильном пути. Уже несколько недель назад мы договорились сделать все, чтобы среди присяжных было как можно больше родителей и чтобы мужчин было больше, чем женщин. Наши права на отвод мы используем, чтобы исключить трех из четырех бездетных присяжных. Оставили мы пожилую даму, никогда не выходившую замуж. Она тридцать восемь лет преподавала в частной школе для девочек английскую литературу.

Отобраны девять мужчин и пять женщин. Эти четырнадцать человек узнают страшные подробности гибели сына Бака, узнают о преступлениях Гектора Монтероса. Узнают и о преступлении Бака. Но им будет предоставлена видеозапись только его преступления.

Мы довольны составом присяжных. И объясняем это Баку Хаммонду, перед тем как охрана уведет его на обеденный перерыв, но его, похоже, это мало интересует.

Я вышла всего на десять минут – подышать свежим воздухом, больше не вытерпела. Но, вернувшись в зал суда, тут же поняла, что пропустила что-то интересное.

Перерыв продолжается. Гарри сидит на первом ряду, в окружении родных и близких Бака – жены, родителей, двух братьев. Они с надеждой смотрят на меня.

– С речью перед присяжными должна выступить ты, – говорит Гарри.

– Что?!

Гарри вскидывает брови. Он знает, что я отлично его расслышала.

– Я не готова, – объясняю я родственникам Бака. – Выступать должен Гарри.

– Они считают, что выступать лучше тебе. И я с ними согласен. – Гарри встал и ходит взад-вперед. – Ты нравишься судье Лонгу. А судья Лонг всегда нравится присяжным. В этом процессе мы должны использовать каждую мелочь.

Ко мне кидается мать Бака, маленькая седая женщина.

– Очень вас прошу, – говорит она со слезами на глазах. – Так будет лучше.

Часы на стене показывают почти половину второго. У меня на подготовку вступительной речи всего полчаса, а это дело – самое трудное из всех, в каких мне доводилось участвовать.

– Ну хорошо. Я скажу вступительную речь. Но мне нужно подготовиться.

Родственники Бака идут по проходу, а я сажусь за столик защиты. Гарри, дождавшись, когда все уйдут, наклоняется ко мне и легонько целует в шею.

– Отстань, Гарри, – говорю я. – Мне надо работать.

– Ну ладно, ладно, – смеется он. – Тебе повезло: я проголодался. Тебе принести чего-нибудь?

– Кофе.

– А поесть?

Я оборачиваюсь к нему и, увидев, какое у него лицо, не могу сдержать улыбку. Как можно не хотеть есть – этого Гарри понять не в состоянии.

– А, дошло, – говорит он и идет к выходу. – Ты хочешь есть не меньше моего. – Оглядывается на меня через плечо и хитро прищуривается. – Только львица лучше охотится на голодный желудок.

Требование нуллификации. В тот самый день, когда все произошло, я сразу поняла: защитник будет просить присяжных не признавать действующий закон и оправдать Бака Хаммонда, даже если факты, доказывающие его вину, неопровержимы. И тогда же пожалела беднягу адвоката, который окажется в столь затруднительном положении. И пожалела бы куда сильнее, знай я, кто окажется этим адвокатом.

Разумеется, мы не декларируем эту позицию. Официально мы строим защиту на том, что наш клиент находился в момент совершения преступления в состоянии аффекта. И предоставим свидетельства экспертов. Возможно, присяжные согласятся с тем, что Бак действительно на короткий период времени потерял способность здраво оценивать ситуацию и поэтому преступил закон.

Но обычно присяжные не любят, когда защита строится на признании временной невменяемости. Слишком уж это удобная отговорка. И самое важное, Баку Хаммонду эта идея тоже не по душе. Он говорит, что не будет нам в этом содействовать. И сообщит присяжным, что знал, на что идет. А еще – что, будь у него такая возможность, завтра бы сделал то же самое. На что я могу возразить, что это только подтверждает его болезненное состояние.

Впрочем, не сейчас. Сейчас передо мной стоит задача обрисовать ситуацию в общих чертах, сообщить присяжным леденящие душу факты, которые они должны иметь в виду, выслушивая свидетелей обвинения. Моя задача – чтобы каждый из них, анализируя показания, представил себя на месте Бака Хаммонда. Моя задача – помочь им прийти к выводу: любой из них, окажись он на месте Бака Хаммонда, тоже спустил бы курок.

В завершение вступительной речи Стэнли показал видеозапись. Присяжные молча следили за тем, как вертолет садится в аэропорту Чатема. Они, застыв, смотрели, как спускается Гектор Монтерос в наручниках, в сопровождении охранников. И все они, затаив дыхание, наблюдали за Баком Хаммондом, выступившим из тени. Ни один из них не дрогнул, когда Бак достал ружье и прицелился. Но они все вздрогнули, когда пуля угодила Монтеросу в висок.

Стэнли, дай ему волю, прокручивал бы эту запись еще и еще. Но на предварительном разбирательстве судья разрешил только два просмотра. Стэнли показал запись в первый день и наверняка завершит ее демонстрацией свое заключительное слово.

Стэнли садится, я встаю и откатываю столик с телевизором от скамьи присяжных. Встаю лицом к присяжным.

– Семилетний Билли Хаммонд всю свою короткую жизнь прожил на берегу океана, – тихо говорю я. – Он обожал рыбалку.

Четырнадцать пар глаз смотрят на меня. И эти глаза напоминают мне о том, почему я когда-то решила стать юристом, почему считаю, что нет призвания благороднее. Даже сейчас, усталая и измученная, я стою и испытываю благоговейный трепет перед этим фрагментом пазла, который зовется системой уголовного права. Сколько бы ни было в этой системе недостатков, это жюри – настоящий клад. Эти четырнадцать добросовестных граждан изо всех сил будут стараться принять верное решение.

– Девятнадцатого июня, – говорю я им, – всего полгода назад, семилетний Билли Хаммонд зашел на кухню – с удочками и наживкой. Он сказал маме, что идет на берег.

Я показываю на Патти Хаммонд, которая сидит в первом ряду. Присяжные смотрят на нее. Она – очень интересная женщина, с коротко подстриженными каштановыми волосами. Но по морщинкам у глаз, по горько опущенным уголкам рта видно, как она страдает. И выглядит гораздо старше своих двадцати девяти лет, гораздо старше, чем была 18 июня.

– Во время процесса вы услышите показания Патти Хаммонд, – сообщаю я присяжным. – Она расскажет вам, как дала Билли леденец и поцеловала его. – Выдержав короткую паузу, я продолжаю: – Больше она его не видела. И никогда не увидит.

Стэнли вскакивает со стула.

– Ваша честь! – визжит он. – Мне очень не хотелось прерывать вступительную речь моей коллеги. Но, боюсь, мы удаляемся от темы.

Возражения Стэнли – фальшь чистой воды. Поскольку мы строим защиту на временной невменяемости, мы имеем право обсуждать практически все, что могло повлиять на душевное состояние Бака Хаммонда в дни, предшествовавшие выстрелу. Реплика Стэнли наводит меня на мысль о том, что, возможно, перспектива нуллификации беспокоит его больше, чем я предполагала.

– Я считаю это допустимым, – говорит судья Лонг. – Это имеет отношение к состоянию подзащитного, что на данном процессе является вопросом первостепенным.

Я продолжаю вступительную речь. На возражения Стэнли я не откликнулась никак, даже в его сторону не посмотрела. Надеюсь, до присяжных дошло мое молчаливое послание. Мол, Джей Стэнли Эдгартон Третий здесь веса не имеет. Слушайте мудрого судью. И слушайте меня.

– Есть причина, по которой Патти Хаммонд никогда больше не увидит своего сына, есть причина, по которой Билли Хаммонд никогда уже не пойдет на рыбалку. – Я подхожу к Баку, встаю у него за спиной, но так, чтобы присяжные видели и его, и Патти. – Есть причина, по которой Билли Хаммонд никогда уже не отпразднует свой восьмой день рождения.

Патти всхлипывает, а Стэнли встает – с таким видом, будто ему нанесли личное оскорбление.

– Сядьте, мистер Эд-гар-тон Третий, – говорит судья.

Стэнли, издав тяжкий вздох, садится и, глядя на присяжных, качает головой, а внимание присяжных переключается с Патти на него. Мне хотелось, чтобы они смотрели на Патти, но театральные эффекты Стэнли возымели действие. Он тянет одеяло на себя. Я подхожу к присяжным и жду, когда они снова будут готовы меня слушать.

– И имя этой причине – Гектор Монтерос.

Стэнли снова вскакивает.

– Ваша честь, еще раз вынужден прервать свою коллегу, но госпожа адвокат высказывает предположения, которые не доказаны следствием.

– Это не так, судья, – говорю я.

Судья Лонг поднимает руку, призывая нас со Стэнли умолкнуть, и оборачивается к присяжным. Они обращаются в слух.

– Леди и джентльмены, – говорит он. – Пожалуй, мне следует объяснить вам, чем является вступительная речь. Но для начала, – он ослепительно улыбается, – я объясню, чем она не является.

Я тихонько возвращаюсь на свое место рядом с Баком и наливаю себе стакан воды. Когда начинается монолог судьи Леона Лонга, хор отступает к кулисам. Но Стэнли, похоже, решил ему подыграть. И продолжает стоять.

– Вступительная речь – это не прения сторон, – говорит судья и смотрит на нас со Стэнли. – Хотя по тому, что вы успели услышать, вы могли прийти к противоположному выводу. – Присяжные смеются, а судья Лонг спокойно откидывается на спинку кресла и продолжает улыбаться. – Вступительная речь – это и не представление доказательств. Это всего лишь возможность поговорить с вами. Она дается и обвинению, и защите. – Судья наклоняется к присяжным и доверительно добавляет: – Все мы знаем, как юристы любят поговорить.

Присяжные снова смеются, судья тоже. Стэнли же нервно переминается с ноги на ногу и проводит ладонью по своему внушительному черепу.

Гарри шепчет мне:

– Отложи выступление.

– Отложить? – удивленно переспрашиваю я.

Он смотрит на меня в упор. Это не шутка.

Защитник не обязан произносить вступительную речь в начале процесса. Он может отложить выступление. В уголовных процессах это может оказаться полезно. Обвинитель находится в неведении, не знает, какую стратегию выбрал защитник. Кроме того, у защитника появляется возможность дважды нанести удар, выявив слабость предъявленных обвинений: первый раз – когда прокурор изложит свои обвинения, и второй – в заключительном слове.

Но защитники редко откладывают вступительную речь. Слишком велик риск. Если защитник слишком долго не делится с присяжными своей точкой зрения, он может и опоздать. Есть опасность, что прокурор первым успеет убедить их. Гарри это известно не хуже, чем мне.

– Зачем откладывать?

– Ты больше ничего не можешь сделать. – Гарри придвигается еще ближе. – Ты достаточно рассказала им про Монтероса и возбудила их любопытство. Судья им сказал, что ключевой вопрос на этом процессе – душевное состояние Бака. Что еще ты можешь добавить?

Разумеется, ничего. Гарри прав.

– Но теперь уже поздно откладывать выступление.

Гарри качает головой:

– Стэнли со своими протестами не давал тебе договорить. Скажи судье, что тебя слишком часто перебивали. Скажи, что в таком случае ты предпочтешь отложить речь.

Судья Лонг закончил беседовать с присяжными. Теперь он смотрит на нас, ждет, когда мы перестанем шептаться.

– Адвокат Никерсон, – говорит он, – мы готовы слушать вас дальше.

Я бросаю взгляд на Гарри.

– Игра стоит свеч, – шепчет он.

Стэнли наконец садится, а я встаю.

– При всем уважении к суду, ваша честь, – говорю я судье Лонгу, – защита просит разрешения отложить вступительную речь.

Стэнли вскакивает так поспешно, что опрокидывает стул.

– Отложить? Она не может отложить речь. Она уже ее начала.

– Увы, я дважды пыталась ее начать, но меня дважды останавливали. Третьего раза мы не хотим. И предпочли бы отложить выступление.

Я оборачиваюсь к Стэнли, но все мое внимание обращено на скамью присяжных за его спиной. Они сосредоточенно слушают, кто-то смотрит на судью, кто-то – на меня. По их лицам не понять, о чем они думают.

– Не верьте ей! – вопит Стэнли. И тычет в мою сторону авторучкой. – Не мог я ее остановить. Да ее вся Национальная гвардия не остановит!

Я польщена.

Судья Лонг разглядывает меня поверх очков.

– Адвокат Никерсон, – говорит он, – это весьма необычно.

– Совершенно с вами согласна, судья. Чтобы меня дважды прервали, не дав закончить мысль, – такого еще не бывало.

Он другое имел в виду, но согласно кивает.

– Мы так и не смогли начать, судья. И теперь просим предоставить нам право отложить выступление.

Судья снова кивает.

– Хорошо, – говорит он.

Стэнли кидается к судье:

– Неужели ей это сойдет с рук?

– Здесь ничего никому с рук не сходит. Защита имеет право отложить вступительную речь. Это оговорено в уголовно-процессуальном кодексе.

– Но не после того, как адвокат начал выступление!