Текст книги "Временная вменяемость"
Автор книги: Роуз Коннорс
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Роуз Коннорс
Временная вменяемость
ПРОЛОГ
Тысяча восемьсот семьдесят девятый год! Я попросила Дженет, библиотекаршу нашей юридической библиотеки, подобрать дела, где защита настаивала на признании подсудимого временно невменяемым, и она предложила мне посмотреть дело, решение по которому было принято в январе 1879 года.
– Ничего посвежее нет? – спросила я. – Хотелось бы пример из недавнего прошлого, где прослеживается связь с современной идеологией.
Дженет сама забралась на стремянку и достала с верхней полки том настолько древний, что переплет буквально рассыпался у нее в руках. И раскрыла пожелтевшие страницы на месте, заложенном листком бумаги. Я поняла, что этот вопрос ей задавали и раньше.
Она просмотрела несколько абзацев и, ткнув пальцем в середину страницы, протянула книгу мне.
– Судья Паксон много размышлял на эту тему. Сама прочитай. Что я и сделала.
«Мы обязаны сообщить вам, что существует заболевание, известное в юриспруденции как «одержимость убийством». Что это и в чем заключается, до сих пор не объяснил с надлежащей точностью ни один юрист».
Когда я подняла голову, Дженет, которая уже шла к своем столу, обернулась и бросила на меня многозначительны взгляд. Я поняла намек: прошло сто двадцать пять лет. И мал что изменилось.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
20 декабря, понедельник
– Твой подзащитный, Марта, решил сам вершить суд. И застрелил человека, причем перед объективом видеокамеры. Ему будет предъявлено обвинение в убийстве первой степени. В крайнем случае – второй.
Джеральдину Шиллинг недавно избрали прокурором округа Барнстабл, в который входят все города на Кейп-Коде. Она набрала большинство голосов – благодаря программе «Преступлениям – нет!». На следующих выборах она намерена закрепить успех. И полагает, что нынешнее дело этому поспособствует.
Восемнадцать лет Джеральдина была помощником окружного прокурора. Десять из них я проработала с ней вместе. И ушла только полгода назад. Я впервые оказалась с ней по разные стороны стола.
– Зачем ты мне позвонила, Джеральдина? Что тут обсуждать?
Она почти всю беседу провела на ногах. Джеральдина вообще редко садится. Она складывает руки на груди, встряхивает белокурыми кудрями и, склонив голову, улыбается. Однако ничего не отвечает. Ее зеленые глаза устремлены куда-то мимо меня.
Мне незачем оборачиваться: я и так знаю, что к нам сейчас присоединится новый помощник окружного прокурора. Джей Стэнли Эдгартон Третий имеет привычку откашливаться, прежде чем говорить. Так он предупреждает всех окружающих, что сейчас что-то произнесет – не дай бог, кто упустит хоть слово.
– Реальное положение дел, адвокат Никерсон, – произносит он нараспев. – Полагаю, нам следует обсудить реальное положение дел.
Джеральдина взяла Стэнли на работу месяц назад – переманила из конторы в Нью-Бедфорде. Аккуратист и зануда с практически безукоризненным послужным списком. За восемь лет службы в Нью-Бедфорде Стэнли участвовал как обвинитель в двенадцати процессах об убийстве. Выиграл все. И этот тоже не намерен проиграть. Стэнли усаживается так, что его полуботинки с кожаными кисточками почти касаются моих туфель, и у меня тут же возникает ощущение, что в этой комнате на нас обоих кислорода не хватает.
Я встаю и направляюсь к двери:
– Если это все, что ты можешь предложить, Джеральдина, думаю, лучше отложить все выяснения до слушания дела.
Стэнли преграждает мне дорогу:
– А защита вашего клиента, адвокат Никерсон? На чем она будет строиться? – Он берет со стола Джеральдины видеокассету и идет к видеомагнитофону. – Может, он скажет: «Бог ты мой! Я вовсе не собирался убивать его на глазах изумленной публики»? Это будет весьма действенно.
Стэнли вставляет кассету в магнитофон и кровожадно смотрит на экран. Он, разумеется, уже видел эту запись. Мы все видели.
На экране появляется темно-зеленый военный вертолет. Он опускается на единственную посадочную полосу аэродрома города Чатем. Вертолет встречают штук шесть патрульных машин и фургонов прессы. Дверца открывается, появляется Гектор Монтерос в наручниках. Он спускается по трапу: один охранник впереди, другой – позади. Из-за горизонта встает солнце.
В нижнем правом углу экрана видно, как из тени ангара выходит Бак Хаммонд. Это и есть мой клиент. Пока Монтерос с охраной не ступают на дорожку, он стоит неподвижно. А потом вскидывает охотничье ружье и стреляет. Монтерос падает как подкошенный.
Стэнли улыбается:
– А может, и так: «Тьфу ты, черт! Я и понятия не имел, что камеры работают». Да, на этом уже можно строить защиту.
Стэнли ниже меня ростом – собственно говоря, он ниже большинства людей, – поэтому, прежде чем ответить, я рассматриваю его репообразную голову. Жидкие, почти бесцветные волосенки зачесаны на розоватую лысину. Широкий лоб нависает над крохотными карими глазками, которые на бледном одутловатом лице кажутся слишком темными.
– Вот народец… – бормочет он, тряся головой, и на лбу у него пульсирует жилка. Я ее и раньше замечала – когда он злится, она синеет. А Джей Стэнли Эдгартон Третий злится довольно часто.
Стэнли говорит про нас «вот народец» с первого дня пребывания здесь. До Нью-Бедфорда каких-нибудь пятьдесят километров, но Стэнли воспринимает жителей Кейп-Кода, во всяком случае некоторых из них, как инопланетян. Он поворачивается ко мне спиной и выключает телевизор. Я свободна.
Члены нью-бедфордской коллегии адвокатов предупреждали нас о Стэнли. Скользкий тип. Говорят, он безмерно гордится тем, что в зале суда играет роль центральной фигуры.
Тяжелая предстоит неделя.
– До завтра, – говорю я ему.
Я иду к двери, а Джеральдина тянется через стол к Стэнли. Перед тем как дверь за мной захлопывается, я успеваю расслышать ее слова.
– Вы ее недооцениваете, – говорит Джеральдина.
Я не могу сдержать улыбку. В устах Джеральдины это высокая похвала.
Последним рабочим днем Гарри Мэдигана на должности государственного защитника округа Барнстабл было 1 ноября. После двадцати лет службы он наконец собрался открыть собственную контору.
Те жители округа Барнстабл, у которых случались проблемы с законом, знают Гарри прекрасно. Они ему доверяют. Еще до того, как он обзавелся собственной вывеской, они были его клиентами, и их биографии хранятся у него в картотеке.
Проработав десять лет у окружного прокурора, я вовсе не рвалась возвращаться к адвокатской практике, и Гарри это отлично знал. Но когда он пришел ко мне с делом Бака Хаммонда, у меня не было выбора. Гарри и это знал.
Порой мне кажется, что Гарри видит меня насквозь. Он понимал, что я буду биться за Бака, что я найду оправдание поступку Бака. Однако есть одна проблема. Наша правовая система придерживается другой точки зрения. У нас одна надежда: что жюри присяжных окажется на высоте и, если понадобится, пренебрежет правилами – ради торжества справедливости. Порой присяжные на такое способны.
Гектор Монтерос изнасиловал и убил семилетнего сынишку Бака Хаммонда. Монтероса арестовали, ему предъявили обвинения, но тут Бак сделал свой выстрел, оказавшийся для Монтероса смертельным. И сделал он его на глазах у двух десятков людей, половина из которых были полицейскими.
Конечно же, это не должно было случиться. Баку Хаммонду не следовало брать все в свои руки. Он должен был предоставить это системе, должен был дождаться, когда Монтерос предстанет перед судом. Монтероса бы обвинили. И остаток своей жалкой жизни он провел бы в тюрьме строжайшего режима.
Вот что должно было произойти. Именно такой порядок принят в нашем обществе. Но я не готова обвинять Бака Хаммонда за то, что он сделал. Это не мой сын лежал в тот момент в морге.
Гарри назначили адвокатом Бака Хаммонда в день убийства. А когда Гарри объявил, что открывает собственную фирму, Баку предоставили нового государственного защитника, но Бак и его жена хотели, чтобы их дело вел именно Гарри. Гарри, разумеется, согласился – он вообще не умеет отказывать.
Мне Гарри позвонил в тот же день вечером. Сказал, что это ему не под силу. Что это никому не под силу. Что у него столько дел – с ними ни один адвокат в одиночку не справится. Придется позвонить Баку Хаммонду и отказаться. За шесть недель ему не подготовиться к делу об убийстве. Вот если бы у него был напарник…
Гарри уже больше месяца уговаривал меня перейти к нему. А я все отвечала, что еще не готова. Боялась, что у меня не получится быть адвокатом. Но в случае с Баком Хаммондом я не могла сказать «нет». И на следующий же день вышла на новую работу.
В течение недели мы переманили из конторы окружного прокурора и Кевина Кида. Джеральдина до сих пор на нас злится. «Кид» значит «малыш», и мы обычно зовем его по фамилии. Он окончил юридический факультет полтора года назад, и второго такого трудолюбивого молодого юриста не сыскать во всем Массачусетсе. Любая фирма штата приняла бы его на работу с распростертыми объятиями. Но мы с Гарри предложили ему то, от чего он не смог отказаться: бесконечный рабочий день, сплошную головную боль и зарплату, ниже которой не бывает.
Кид взял на себя мелкие правонарушения, Гарри сосредоточился на уголовных преступлениях, а мне достался Бак Хаммонд.
Мы с Гарри будем вести дело Бака вместе, но львиную долю работы предстоит делать мне. За день до начала слушания Бак практически готов предстать перед судом по обвинению в убийстве первой степени. И я тоже. Но я все равно отправляюсь на работу – чтобы еще раз все продумать и взвесить каждую мелочь.
Гарри торчит у себя с клиентом. В приемной сидят на раскладных стульях два клиента Кида, а он, бедняга, не может оторваться от телефона. Денег на секретаршу пока нет, поэтому адвокаты сами отвечают на звонки, сами разбирают почту и печатают заявления для судебного разбирательства. Никаких излишеств. Дешево и сердито, как говорит Гарри.
Наша контора находится в старинном деревянном доме на Мейн-стрит – главной улице южного Чатема. Это прибрежный район симпатичных особнячков и частных лавочек. Дом Гарри был построен в 1840 году и сохранил очарование той эпохи. Нашим клиентам здесь куда уютнее, чем в богатых кварталах Чатема.
У Гарри и Кида кабинеты на первом этаже – по обе стороны от нашей единственной комнаты для заседаний. У меня маленький кабинетик в западном крыле второго этажа, комнатка милая, светлая и, главное, с видом на пролив Нантакет. Жилые комнаты, где обитает Гарри, тоже на втором этаже.
Едва я усаживаюсь за стол, как ко мне влетает Кид.
– Так что нам предложила старушка Джеральдина? – Имя своего предыдущего шефа он произносит, не в силах сдержать ухмылку.
Кид высокий и худой, только осанка никудышная – вечно наш красавец сутулится. Я ему все твержу, чтобы он плечи расправил.
– Убийство второй степени, – отвечаю я.
Он снова ухмыляется и спрашивает:
– А ты что?
– Не знаю. Мой магический кристалл на этой неделе не желает показывать будущее.
– Ты хоть готова? – спрашивает он уже по дороге к лестнице.
– К суду никто никогда не готов, Кид, сам знаешь. Я готова, насколько это вообще возможно.
– Да готова ты, – ободряюще улыбается мне Кид. – Мой магический кристалл сообщил, что Стэнли наконец встретится с достойным противником.
Я собираюсь поблагодарить его, но тут замечаю его озабоченный взгляд. Он смотрит в холл, потом на меня и, сказав только: «Там беда!» – бросается вниз.
Кид слетает по ступеням в три прыжка. Я спешу за ним. Дверь в приемную распахнута. В кожаном кресле Кида сидит высокая худая женщина. Она без пальто и дрожит от холода. Ее опухшее лицо все в синяках. Белая блузка в крови, верхняя пуговица оторвана. Из нижней губы хлещет кровь.
Мужчины расступаются, чтобы пропустить меня, и я тут же вижу, что правая рука у нее сломана. Она безжизненно повисла, запястье вывернуто. Я снимаю пиджак и накидываю женщине на плечи, прикладываю к ее губам носовой платок.
– Кто это сделал? – спрашиваю я, и у меня самой дрожат руки.
Наши взгляды встречаются, но она молчит.
Кид приносит кусок льда, завернутый в посудное полотенце, и старенький плед из чулана. Я сменяю уже пропитавшийся кровью платок на лед, укутываю женщину пледом.
– Кто это сделал? – спрашиваю я снова и убираю лед, чтобы она могла ответить.
Она испуганно озирается и шепчет:
– Муж… Но он не хотел… Он был пьян. Он не хотел…
Прекрасно! Просто великолепно! За годы, проведенные мной в конторе окружного прокурора, я сталкивалась с подобными случаями не раз и не два. Она уже защищает этого сукина сына. А к вечеру вспомнит, что сама свалилась с лестницы.
– Как вы сюда добрались? – спрашиваю я, снова приложив ей лед.
Она показывает здоровой рукой куда-то назад, я оборачиваюсь и вижу худенькую девочку-подростка в поношенном джинсовом комбинезончике. Прав у нее наверняка по возрасту еще нет, так что машину по закону ей водить нельзя. Но я решаю этот вопрос не поднимать.
– Это сделал твой отец? – спрашиваю я.
– Он мне не отец, – нехотя отвечает девочка. – И ей он не муж. Она это так говорит. Есть чем хвастаться!
В приемную влетает Гарри. Он без лишних слов подскакивает к женщине, щупает ей пульс – этой премудростью овладевают по ходу дела все адвокаты, работающие по уголовным делам.
– Шока нет, но в больницу ее отправить все равно надо. – Он оборачивается к Киду: – Я должен ехать в суд. Ты можешь ее отвезти?
Кид молча показывает на двух посетителей, которые давно его ждут. Гарри смотрит на меня, но ничего не говорит. Он знает, как я волнуюсь перед завтрашним заседанием.
– Я вызову «скорую», – говорит он.
Женщина откладывает полотенце со льдом и взволнованно говорит:
– Нет! Никакой «скорой»! Я с ними не поеду.
– Она на «скорую» не согласится, – подтверждает девочка и вздыхает. – Я ее сама отвезу.
Мать всхлипывает, прикрывает здоровой рукой глаза.
– Он не хотел, – твердит она. – Просто перебрал. Он, когда выпьет, всегда злится. Он уже и не помнит, что натворил.
– Я ее отвезу, – говорю я Гарри. – В больницу Кейп-Кода. Но больше ничем помочь не могу. Суд начинается завтра.
– Ладно, – кивает Гарри. – Я позвоню в больницу, скажу, чтобы вас ждали.
Кид и его два клиента помогают женщине подняться – осторожно, чтобы не задеть сломанную руку. Мой пиджак падает на пол, и они аккуратно набрасывают ей на плечи плед, а потом ведут на крыльцо, сводят по ступенькам вниз и направляются к моему почти антикварному «тандерберду».
Дочка-подросток идет следом, в куртке нараспашку, несмотря на холодный ветер. На последней ступеньке она оглядывается на меня, наши взгляды встречаются, и я вдруг понимаю, что что-то здесь не так.
Девочка ведь привезла избитую мать в адвокатскую контору. Не в больницу, даже не к частному врачу, а к адвокатам.
Я быстро поднимаюсь наверх, хватаю старенькую ветровку и пулей несусь вниз. У самой двери меня перехватывает Гарри.
– Марти! – говорит он.
Я останавливаюсь. Вид у Гарри озабоченный. Мы с ним думаем об одном и том же. Что-то здесь не так. Девочка привезла покалеченную мать к нам не случайно.
Он дотрагивается своей огромной рукой до моей щеки. И говорит только два слова:
– Береги себя!
Кид и его помощники укладывают женщину на заднее сиденье, и ее мрачной дочери ничего не остается, кроме как сесть вперед. Я усаживаюсь за руль, и девчонка отодвигается от меня к самой дверце. Я оглядываюсь: ее мать лежит, закрыв левой рукой лицо.
Если не попадем в пробку, то доедем до больницы за полчаса. Первые десять минут девочка не произносит ни слова. Смотрит в окно и грызет большой палец. Ее русые волосы закрывают почти все лицо.
– Я – Марти Никерсон, – сообщаю я. – А тебя как зовут?
Она поворачивается ко мне.
– Я знаю, кто вы, – говорит она так тихо, что я едва разбираю слова. – Вас все выходные показывали в новостях.
В новостях… Мы со Стэнли в пятницу участвовали в предварительном разбирательстве. И репортеры нас одолели.
– Я – Мэгги, – говорит моя спутница. – Мэгги Бейкер. А это, – оборачивается она назад, – моя мама, Соня Бейкер.
– Где вы с мамой живете?
Мэгги накручивает прядь волос на палец и отвечает:
– На Бейвью-роуд. Вы знаете, где это.
Я киваю. Это было утверждение, а не вопрос.
Бейвью-роуд находится совсем рядом с Форест-Бич-роуд, где стоит дом Бака Хаммонда. За последние полтора месяца я была там раз пятнадцать – приезжала к Патти, жене Бака, нужно было уточнить все печальные подробности. А еще готовила ее к суду, где ей придется выступить свидетельницей.
– Ты, наверное, знаешь Бака Хаммонда, – говорю я. – Вы же соседи.
– Да, мы знаем и Бака, и Патти. Плохи его дела, да?
– Да.
– Это несправедливо, – говорит она, и впервые ее голос звучит громко. – После того, что этот подлец сделал с ребенком…
Я собираюсь с силами и решаюсь наконец задать вопрос по существу:
– Мэгги, а кто это сделал с твоей мамой?
– Говард, – отвечает она, уставившись на приборную доску. – Говард Дэвис.
Я знаю Говарда Дэвиса: он двадцать лет служит в отделе по работе с условно-досрочно освобожденными. Этот здоровенный детина с громоподобным голосом на кого угодно нагонит ужас. И работает он с самыми опасными из условно освобожденных: только он умеет держать их в узде. Когда я впервые увидела Говарда Дэвиса в суде с одним из его подопечных, то даже растерялась. Сразу было и не понять, кто из них бывший преступник.
Соне Бейкер повезло, что она осталась в живых. А Говарда Дэвиса, несмотря на его должность, ждет тюрьма.
– Говард Дэвис живет с вами? – спрашиваю я.
Мэгги смотрит на меня, и в глазах ее стоят слезы.
– Да, – шепчет она.
– Он раньше так делал?
– Когда напьется, – тихо произносит она. – Он часто пьет. Когда мы уезжали, он опять пил.
– Сколько тебе лет, Мэгги? – спрашиваю я.
Она смущенно ежится. Глупенькая. При таких обстоятельствах даже Джеральдина Шиллинг не стала бы привлекать Мэгги к ответственности за вождение машины без прав.
– Вы спрашиваете как адвокат?
– Думаешь, тебе нужен адвокат? – улыбаюсь я.
– Может быть, – говорит Мэгги и снова глядит на приборную доску.
– Ну хорошо, – говорю я. – Я спрашиваю как твой адвокат.
– Четырнадцать.
– Когда ты научилась водить машину?
– Сегодня.
Я останавливаюсь у входа в приемный покой, и санитар тут же подкатывает инвалидную коляску. Гарри, как и обещал, позвонил в больницу. Соня Бейкер с помощью санитара вылезает из машины. Дверца захлопывается, санитар увозит Соню.
– Мэгги, иди с мамой. Я поставлю машину на стоянку и догоню вас.
Мэгги уходит. Я чувствую себя виноватой – не надо было оставлять ее одну. Но мне срочно нужно позвонить. Наверное, стоило объяснить Мэгги, что ее ждет. Неизвестность пугает больше всего.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Стоянка забита. На поиски свободного места уходит минут десять, да и когда удается его отыскать, оказывается, что подъезд к нему завален снегом. Я все-таки ухитряюсь заехать, а потом звоню по мобильному в контору окружного прокурора – предупредить, что завтра нужно будет прийти с Соней Бейкер в суд и получить запретительный судебный приказ на Говарда Дэвиса.
Джеральдина на совещании. Но Стэнли на месте. Он тут же берет трубку.
– Рад вас слышать, адвокат Никерсон. Смею надеяться, вы образумились.
Стэнли лет тридцать пять. Интересно, ему часто давали по морде?
– Нет, – отвечаю я. – Слушайте, Стэнли, я в конце дня заеду в контору. Я сейчас в больнице, с женщиной, которую покалечил ее сожитель. А ее сожитель – Говард Дэвис, тот, кто работает с условно освобожденными.
– Гос-с-поди… – бормочет Стэнли.
– Похоже, он напился до чертиков и съехал с катушек. Домой вернуться эта женщина не может: когда она уезжала, он уже пил по новой. Отсюда я повезу ее прямо в суд, но это будет еще не скоро. Она в плохой форме.
– Нет проблем. Мы будем на месте.
Это, наверное, самая дружелюбная из фраз, когда-либо сказанных Стэнли в разговоре со мной. Я решила не искушать судьбу и закончила беседу.
И помчалась в больницу. Уже половина третьего. Утро было солнечным, а сейчас небо снова затянуто тучами. Жди очередного снегопада.
Автоматические двери распахиваются, я вхожу. На стенах объявления, призывающие пациентов приготовить страховые полисы, предупреждающие, что больные с серьезными травмами обслуживаются вне очереди. Есть и просьба отключить мобильные телефоны, которые могут помешать работе диагностического оборудования. Я послушно выключаю свой аппарат. Ни Сони, ни Мэгги я не вижу.
– Куда направили Соню Бейкер? – спрашиваю я у дежурной сестры.
– Ей сейчас накладывают швы, – отвечает она. – Дочка с ней. Можете пройти. – И показывает на длинный коридор. – Девочка очень переживает.
– Спасибо, – говорю я уже на ходу. И, еще не дойдя до кабинета, слышу голос Сони.
– Он не хотел, – повторяет она, пока молодой хирург уговаривает ее сидеть спокойно. – Не хотел. И будет очень переживать. Он такой…
Уж лучше бы помолчала!
Мэгги сидит в одиночестве у кабинета. Она уже не плачет, только раскачивается взад-вперед на стуле и, всякий раз, когда мать начинает защищать Говарда Дэвиса, трясет головой.
– Мэгги, сейчас кое-что произойдет. Я хочу объяснить тебе, чего ожидать.
Она перестает раскачиваться и смотрит на меня:
– Вы это о чем?
– Сейчас нужно будет предпринять некоторые шаги. У больницы имеются обязательства перед законом. Таково правило.
– Какие обязательства? – шепчет она испуганно.
– Например, нужно вызвать полицию.
– Нет! – Мэгги вскакивает. – Никаких копов!
Я усаживаюсь на пластиковый оранжевый стул и приказываю себе запастись терпением.
– Мэгги, ты тут ничего не решаешь. Больница обязана известить полицию. Таков закон.
Мэгги плюхается на стул и снова начинает плакать.
– Мэгги, бояться тут нечего. Ты не сделала ничего плохого. И твоя мама тоже. Неприятности будут только у Говарда Дэвиса.
Она недоверчиво косится на меня и снова вскакивает.
– Вы что, ничего не понимаете? – Голос ее звенит от отчаяния. – Я думала, вы нам поможете, а вы вообще ничего не хотите понять.
– Что понять, Мэгги? Что?
Она наклоняется ко мне.
– Он их знает, – шепчет она мне на ухо. – Он их всех знает. И постоянно твердит об этом. Он знает каждого копа в округе. И каждый коп знает его.
– Возможно. Он двадцать лет работает с условно освобожденными. Но это не значит, что ему позволено избивать твою маму.
– Они с ним ничего не сделают.
– Сделают. Придется. Полагаю, сейчас полицейские уже едут к вам домой.
– Ну да. Они отвезут его в участок. И тут же выпустят. Копы все его приятели.
– Копы тут ни при чем. Решать будет судья.
– Да он выйдет под залог. Судья и решить ничего не успеет. И знаете, что потом? Потом он ее убьет, – выпаливает она. – Убьет, и все. – Она отворачивается и закрывает лицо руками.
– Мэгги, Говард Дэвис говорил об этом? – спрашиваю я, понизив голос. – Говорил, что убьет творю маму, если она заявит в полицию?
– Да, – шепчет она. – Сказал, голыми руками задушит. Но сначала заставит ее смотреть, как он сделает то же самое со мной.
Стоянка у больницы пустеет – заканчивается дневная смена, разъезжаются медсестры и лаборанты. Снег валит хлопьями. Я устраиваюсь под козырьком и звоню на работу.
Запретительного судебного приказа Соне Бейкер недостаточно. Ей нужен адвокат, который докажет судье, что Дэвису должно быть предъявлено обвинение не только в домашнем насилии, но и в угрозе убийства, а также убедит судью округа Барнстабл посадить за решетку должностное лицо, работающее с условно освобожденными.
Я этим заняться не могу: я и так уже потратила слишком много времени, а на мне дело Бака Хаммонда. Гарри тоже не до этого: он в настоящий момент в суде. Но Соне Бейкер помощь нужна не завтра, а сейчас. Придется за это браться Киду. Задача сложная, он с такими еще не сталкивался, но я знаю Кида. Он справится.
Трубку он снимает мгновенно и, едва услышав мой голос, тут же начинает говорить:
– Марти, куда ты запропастилась? Я уже полчаса пытаюсь с тобой связаться. У тебя был выключен телефон.
– Знаю, Кид. Что происходит?
– Где Соня Бейкер?
Я настораживаюсь. Киду уже известно, как ее зовут? Когда мы уезжали, он ее имени не знал.
– Ее направили на рентген, – отвечаю я. – А почему ты спрашиваешь?
Он вздыхает:
– Полиция Чатема едет к вам.
– Отлично. Они могут взять у нее показания и пусть едут арестовывать ее сожителя. Это Говард Дэвис. Такой верзила, работает с условно освобожденными. Представляешь?
– Марти… – Кид снова вздыхает. – Говард Дэвис мертв.
У меня все плывет перед глазами.
– Мертв? – переспрашиваю я.
– Его зарезали кухонным ножом, – сообщает Кид. – Из кухни Сони Бейкер.
Только я успеваю закончить разговор, как на стоянку въезжает машина начальника полиции Чатема. Я бегу по скользкому асфальту к своей машине, беру из бардачка фотоаппарат и возвращаюсь в приемный покой.
Соня Бейкер снова причитает – на этот раз объясняет все рентгенологу. Жаль, что у меня нет под рукой кляпа.
Нахожу в коридоре Мэгги.
– Забудь, что я говорила про беседы с полицией, – говорю я. – Не отвечай ни на какие вопросы. Ни полицейским, ни кому другому. Поняла?
Мэгги кивает, но по ее испуганным глазам я вижу, что она ничего не поняла.
– Мэгги, скажи им, как тебя зовут. И все. Объясни, что это я так велела.
Я бегу в рентгеновский кабинет к Соне.
– Эй, вы куда? – орет из своей кабинки рентгенолог.
Я не обращаю на него внимания.
– Соня, – говорю я, – молчите. Это очень важно. Не произносите больше ни слова.
Соня изумленно таращится на меня.
– Я сама виновата, – бормочет Соня.
– Молчите, – умоляю я. – Ради бога, молчите!
– Соня Бейкер!
Голос в коридоре я узнаю сразу. Это Томми Фицпатрик, начальник полиции Чатема. С ним двое полицейских.
– Соня Бейкер, – заявляю я, – не будет отвечать ни на какие вопросы. Она вообще не будет с вами разговаривать.
Начальник полиции дружелюбно мне кивает:
– Ладно. Но выслушать меня она должна.
Я знаю, что сейчас будет. Жаль, я не успела ее предупредить.
– Соня Бейкер, – произносит начальник полиции, – вы арестованы по обвинению в убийстве Говарда Эндрю Дэвиса.
Соня охает и приподнимается.
– Вы имеете право хранить молчание, – продолжает Томми. – Все вами сказанное может быть использовано на суде против вас.
В дверь заглядывает Мэгги Бейкер. Я незаметно машу ей рукой: уходи, мол. Она на секунду замирает и тут же скрывается за дверью. Соня, открыв рот, мотает головой.
В рентген-кабинет набивается куча народа – врачи, медсестры.
– Мы вам мешать не будем, – говорит начальник полиции. – Мы понимаем, у вас работа. – Он оборачивается ко мне: – Вы ведете это дело?
– По-видимому, я.
– Мы ее забираем. Обвинение будет предъявлено завтра утром. Судья Гульд назначил разбирательство на восемь утра, до начала всех запланированных слушаний.
– Без меня не вздумайте у нее спрашивать, даже который час.
Я фотографирую Соню – сначала разбитую губу, потом синяк под правым глазом.
– Говард мертв? – шепчет Соня.
– Сочувствую, Соня, – говорю я. Говорю искренне. У нее в глазах неподдельная скорбь, а это хуже, чем любая физическая боль. За годы работы у окружного прокурора я много чего повидала и вполне допускаю, что она любила его. Несмотря на то, что он вытворял.
– Теперь о девочке, – говорит начальник полиции, перебирая бумаги. – Ее нужно отправить в отдел социальной помощи.
Я озираюсь и вижу, что Мэгги здесь, к счастью, нет. Массачусетскому отделу социальной помощи нельзя доверять детей.
– Не знаю, где она, – говорю я. – Но я ее найду. Она может пожить у меня.
– Вы ее родственница? – спрашивает Фицпатрик.
– Да. Троюродная сестра.
– Ясное дело, – хмыкает начальник полиции. – А моя троюродная сестра – английская королева. – Но бланк для отдела социальной помощи он комкает и бросает в корзину. После чего вместе с полицейскими выходит из кабинета.
Приятно, что хотя бы в некоторых вопросах мы с Томми Фицпатриком единомышленники.
Вечером я оставляю Мэгги Бейкер в конторе с Гарри и Кидом, а сама еду в тюрьму округа Барнстабл. Женское отделение – место мрачное. Серые бетонные стены, такой же потолок. Узенький коридор освещают тусклые лампочки с решетками вместо плафонов.
Меня сопровождает мощная бабища, жующая жвачку. Она останавливается перед железной дверью, выбирает нужный ключ из связки на металлическом кольце. Дверь открывается, я вхожу, и дверь за мной тут же захлопывается.
Здесь тесно, как в телефонной будке. Соня Бейкер сидит и смотрит на меня через пуленепробиваемое стекло. На ней оранжевый тюремный комбинезон.
Я сажусь на пластиковый стул и беру телефонную трубку. Она тоже берет трубку и морщится, по-видимому, от боли.
Выглядит она как жертва железнодорожной катастрофы. Правая рука от предплечья до запястья в гипсе. Губы немного получше, а глаз еще больше заплыл. Я вдруг понимаю, что к нему мы лед не прикладывали. Он теперь почти не открывается, и синяк стал багровым.
– Он правда умер? – спрашивает она срывающимся голосом.
– Да, – отвечаю я.
Она наклоняет голову и молчит.
– Соня, вы должны мне рассказать, что с вами случилось.
– Какая теперь разница? Говарда больше нет.
– Разница есть. Что случилось перед тем, как вы приехали к нам?
– Он по воскресеньям играет в покер. Каждую неделю одно и то же. Играет допоздна, много пьет, утром мучается от похмелья. Понедельники – хуже всего.
– Но сегодня было особенно плохо, – подхватываю я.
– Да. – По щекам у нее текут слезы. – Его не было всю ночь. Пришел только в шестом часу. А ему на работу в восемь. Он заснул прямо на диване.
Я киваю.
– В семь я пыталась его разбудить. Правда пыталась. Но он не вставал. Я позвонила ему на работу и сказала, что он заболел. Обычно такого не бывает. Говард почти не пропускает работу.
Соня утирает слезы рукавом.
– Он проснулся около полудня, злой как черт. Сказал, что не попал на работу из-за меня. Потому что я его не разбудила. Я сказала, что пыталась. Поклялась, а он все равно не поверил. А когда он узнал, что я позвонила и сказала, что он заболел, то совсем рассвирепел.
Я пристально смотрю на нее. Она сама не понимает, что ее рассказ – чистое безумие.
– Он снова стал пить, – продолжает она. – Метался по дому, выпучив глаза. Я спряталась на кухне, но он ворвался, схватил меня и толкнул, я ударилась о холодильник. Раз толкнул, другой. А когда отпустил, я упала. И он пнул меня ногой.
Она показывает на заплывший глаз.
– Я думала, он на этом остановится. Мэгги уже была во дворе и… – Тут Соня встревоженно спрашивает: – А где Мэгги?
– У меня в конторе. Она побудет со мной, пока все не уладится.
– Спасибо вам, – шепчет Соня.
– Не за что. Соня, ведь сегодня понедельник. Мэгги должна была находиться в школе.
Она несколько секунд молчит, потом смущенно говорит:
– Мэгги часто пропускает школу по понедельникам.
Понятно. Она же сказала, что по понедельникам хуже всего.
– Итак, Соня, вы решили, что он больше не будет.
– Да. Обычно он только один раз на меня набрасывается, а потом приходит в себя.