Текст книги "Жестокий лес"

Автор книги: Ростислав Самбук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Вот что, – подошел к нему Фрось, – мы так решили, прошу пана: пройдете болото – живите. Не пройдете – что же, мы не виноваты. – Он указал пальцем на одинокую осину. – Там проход, туда идите.

– Стреляйте уж лучше! – сказал Лебединский.

– Странный человек, прошу пана. Сказано, стрелять не будем. Выберешься – будешь жить!

“В конце концов, какое это имеет значение – пуля или болото? – подумал Лебединский. – Болото даже лучше: может, перед смертью холодная вода зальет огонь в груди, уменьшит боль…”

Шагнул неуверенно к болоту, пошел, не оглядываясь, и сразу провалился по пояс. С трудом вытянул ногу, сделал еще шаг, еще и еще, поднял руки – вода доходила уже до горла, а боль в груди утихала, будто и не колол его раскаленный шворнем Коршун.

Еще несколько шагов. Бессильно взмахнул руками и заметил над головой привязанную к осине веревку. Инстинктивно схватился за нее, но выпустил сразу – увидел, как стоят на островке шестеро бандитов и жадно смотрят на него, ждут, что будет молить о помощи…

Взглянул на небо, на верхушки деревьев, сложил руки над головой, последний раз выдохнул воздух и глотнул воду. Трясина сразу затянула его…

– У-у, проклятый! – выругался Фрось. – Обманул, бес бы его взял! И здесь обманул, прошу пана!

Вид у него был такой, будто его и в самом деле одурачили.

Еще ночь просидели сельские в засаде, но бандеровцы так и не пришли.

Утром Бутурлак пошептался о чем-то с Антоном Ивановичем, и тот пошел в сельсовет. Дождался, пока собрались возле магазина женщины, высунулся в окно и позвал мальчугана, который крутился на улице:

– Эй, Юрко, сбегай к школе, скажи, чтобы Вербицкий с лейтенантом пришли сюда. На совещание в район их вызывают.

Он посмотрел, как хлопец понесся по улице, и сел за свой покрытый красным полотнищем стол.

Посетителей не было. Демчук покрутил ручку телефона – никто не отозвался. Скрутил цигарку, закурил.

Вскоре пришел к магазину Суярко.

– Когда керосин будет? – зашумели женщины, увидев его. – Уже два месяца керосина не было!

Демчук слышал, как Суярко снял карабин и поставил его на крыльцо, щелкнул замком, открывая магазин, – никто из женщин туда не зашел, и так знали, что полки пустые.

– Вот с бандерами покончим, – сказал Игнат, – тогда и в район поеду. Не могу сейчас, как мобилизованный, значит…

– Черт бы их побрал, этих бандер! – рассердилась какая-то женщина. – А ты, Гнатик, съездил бы.

– Съезжу, – пообещал Суярко. – Будто от меня что-то зависит… Расходитесь, бабоньки!

Антон Иванович хотел затянуться, вдруг подумал: “Что за голос у него? Какой-то не мужской!” Пальцы у него задрожали, подошел к окну, глянул исподлобья на продавца, сам себе сказал: “Нет, не может быть! Хотя почему не может быть? Все может быть. И если Игнат сейчас спросит…”

Суярко подошел к окну, поздоровался с Демчуком, спросил:

– Только что мальчишка прибегал в школу, сказал, что Богдана с лейтенантом в район вызывают. А как же мы здесь одни останемся?

Антон Иванович глубоко затянулся. “Так, значит, он!”

– Начальству виднее, – неопределенно ответил Игнату и затянулся еще раз, чтобы хоть немного успокоиться – пальцы мелко тряслись.

– Связь, значит, восстановили? – спросил Суярко и вопросительно посмотрел на Демчука.

– Начальник милиции звонил, – подтвердил Антон Иванович. – Совещание там у них какое-то, и оружие новое дадут…

– Ну! – радостно воскликнул Суярко. – Давно уж пора, потому что карабин – тьфу! А о своих “ястребках”-милиционерах, что нам на подмогу прислал, спрашивал?

Какой-то повышенный интерес прозвучал в этом вопросе, и Демчук понял, что Суярко задал его не зря. Антон Иванович развел руками:

– Начал что-то говорить, но я не разобрал – связь прервалась. А что с ними может быть? – Внимательно посмотрел на Игната.

Тот отвел глаза:

– Да ничего, так просто…

“Он, – окончательно решил Антон Иванович. – Точно он. И голос у него хрипловатый, но бабий, вот Сергейка и спутал. Послушаешь, закрыв глаза, – женщина, да и только!”

– А если лейтенант не захочет ехать? – продолжал допытываться Игнат.

– А мы его сейчас спросим. Идут уже…

Антон Иванович кивнул головой на улицу, в конце которой появились двое. Дождался, пока подошли. Суярко обернулся к ним лицом, а Демчук, стоя в окне, многозначительно подмигнул им.

– Кто звонил? – спросил Бутурлак, поняв, что Демчук призывает его к сдержанности в присутствии Суярко.

– Ярощук. Сказал, чтобы Вербицкий выезжал немедленно, новое оружие будут давать. А вы, – подмигнул опять, – по усмотрению.

Бутурлак сделал вид, что колеблется.

– А если сегодня нападут на село? – начал нерешительно.

– Не верю я этим сказкам, – вдруг вмешался Суярко. – Вторую ночь не спим, и все напрасно.

– Так считаете? – остро глянул на него Бутурлак. – Может быть, вы и правы. Поеду, – сказал нерешительно.

– Ну и правильно, – сказал Суярко, взял свой карабин и направился к дому.

Когда отошел подальше, Демчук спросил:

– Вы обратили внимание на его голос?

– Неужели он? – задохнулся Вербицкий.

Антон Иванович рассказал о разговоре с Суярко. Вербицкий почесал затылок.

– Как же он мог снюхаться с бандеровцами? – спросил. – И где? Служил в армии…

– Все может быть, – задумчиво сказал Бутурлак.

Ротач вывел на улицу запряженного в подводу коня. Вербицкий взял вожжи, сел на передок. Бутурлак растянулся на ватнике, наброшенном поверх сена, и подвода заскрипела по сельской улице.

За селом Бутурлак слез с подводы, пошел впереди, держа автомат наготове. Когда углубились в лес, Вербицкий свернул на едва заметную дорогу, и выехали на поляну. Здесь, сменяясь каждые два часа, они проспали до шести вечера. В начале седьмого часа Вербицкий запряг гнедого, и подвода погромыхала назад в Острожаны.

– Дядя, срочное сообщение! – Гришка достал из кармана куртки вчетверо сложенный клочок серой бумаги.

Коршун неторопливо развернул листок, прочел: “Друг Коршун! Вербицкий и лейтенант поехали в район, возвратятся завтра. Не теряйте времени. Жду ночью”. Коршун бросил письмо в костер, похвалил:

– Молодец, Ерема!

Велел Гришке позвать Фрося.

Антон Иванович, как условились, в семь вечера вышел за околицу к мостику. Подвода стояла в кустах на опушке. Бутурлак сидел на ней, свесив ноги, а Богдан выглядывал из зарослей.

Увидев Демчука, лейтенант с облегчением опустил оружие.

– Ну что? – только и спросил.

– Как только вы уехали, Суярко взял лукошко и пошел в лес. В сторону Змеиного яра, как и в прошлый раз. Вернулся через час. Я его вроде невзначай встретил, заглянул в лукошко – с десяток грибов для вида.

Бутурлак задумался.

– Наверно, положил письмо в условленном месте. Интересно, что запоет, увидев нас? Поехали!

Суярко жил во второй хате от магазина, у одинокой старой женщины. Подводу оставили возле сельсовета и пошли, не скрываясь, посередине улицы. Игнат должен был быть дома, потому что на магазине висел замок. Суярко столярничал у себя на подворье, он делал неплохие табуретки и стулья, пользовавшиеся спросом у острожанских женщин.

Заметив идущих по улице, отложил рубанок. Стоял, смотрел не мигая, и только голова его чуть-чуть покачивалась на длинной шее.

– Игнат, – крикнул ему Вербицкий, – иди-ка сюда на минутку!

Суярко обошел кучу досок, на ходу застегивая ворот рубашки, вдруг пригнулся и метнулся за угол дома, схватив карабин, который лежал на ступеньках крыльца.

– Стой! – сорвал с шеи автомат Бутурлак. – Стой, стрелять буду!

Суярко не оглянулся. Бежал по дорожке между грядками капусты, на ходу передергивая затвор карабина.

Лейтенант прицелился, дал короткую очередь, не попал. Бросился следом, обежал хату и застрочил короткими прицельными очередями.

Игнат добежал до кустов, что росли за огородами, не успел спрятаться – упал лицом в землю.

Бутурлак с Богданом перенесли тело в хату. За ними вошел Демчук.

Вербицкий осматривал вещи Суярко, а Бутурлак стоял посреди хаты, рассматривая найденный парабеллум.

– Из него и стрелял в Петра Андреевича, – сказал Вербицкий.

– Ничего здесь больше нет, пойдемте, – заспешил Бутурлак. – Нельзя терять ни минуты. Надо перекрыть все выходы из села, чтобы и мышь не выскользнула.

Бандеровцы вышли из леса, когда небо уже начало сереть и в последний раз неуверенно крикнул филин. Постояли немного на опушке вместе, потом четверо – по одному – двинулись к селу, а двое остались в кустарнике.

Бутурлак выругался сквозь зубы: Коршун оказался осторожнее, чем он думал, и решил начать с разведки боем.

Когда четверо подошли ко рву, который делил луг пополам, двинулись и те двое, что отстали.

Ударила автоматная очередь из риги – открыл огонь Вербицкий.

Бутурлак поддержал его длинной пулеметной очередью.

Вербицкий сразу понял тактику Бутурлака: отрезать бандеровцев от леса. Скосив первого, он выскочил из риги и увидел Ротача, бегущего из соседнего подворья и стреляющего на ходу.

– Вперед! – закричал Богдан, перепрыгнул через ограду и увидел, как взорвалась граната на подворье, с которого строчил Бутурлак.

Пулемет сразу замолк, к подворью метнулась черная тень. Вербицкий хотел прошить ее автоматной очередью, но не успел: сухо ударил выстрел, странный среди автоматной трескотни, и бандеровец упал.

“Хорошо бьет старый Демчук”, – подумал Вербицкий. И тут его ударило в плечо и отбросило на спину. Богдан упал, ударившись обо что-то затылком, но сознания не потерял. Хотел поднять автомат, рука не слушалась. Увидел, как юркнул к дому Ротач.

“Ну чего же не стреляешь?” – подумал Вербицкий.

Возле хаты, из-за которой били очередями, взорвалась граната, через несколько секунд вторая, и Богдан понял, что Петр Андреевич решил забросать бандитов гранатами.

После третьего взрыва стрельба прекратилась, стало тихо. Вербицкий, пошатываясь, поднялся. Сделал шаг к Ротачу, но в голове помутилось, и он упал на руки Петра Андреевича, успевшего подхватить его.

…Услышав стрельбу, Андрей соскочил со стожка, хотел бежать, но Филипп задержал его:

– Куда? Бутурлак приказал…

– Там люди гибнут, а мы отсиживаемся!

– Давай! – махнул рукой Филипп, и они побежали.

Петр Андреевич как раз положил на траву Вербицкого, когда хлопцы вбежали на подворье. Ротач приказал:

– Быстрее к сараю! Посмотрите, что с лейтенантом!

Андрею не нужно было повторять – уже перепрыгивал через забор. А Филипп задержался на мгновение, оглядываясь. Где отец?

Сердце сжалось, но сразу отлегло: увидел – отец перелезает через забор следом за Андреем.

– Живой! – закричал радостно Филипп, побежав за отцом. – Живой!

Лейтенант лежал на боку, отбросив руку. Андрей остановился в шаге от него, словно окаменев.

– Чего стоишь? – Антон Иванович отстранил его, взял Бутурлака за плечи.

Андрей встрепенулся, помог опустить лейтенанта на землю. Став на колени, прижался щекой к ладони, почувствовал тепло.

– Владимир Гаврилович! – поднял голову Бутурлака, погладив его лоб. – Очнитесь!

Лейтенант открыл глаза. Тряхнул головой.

– Что со мной? – спросил. Пощупал голову, посмотрел на ладони – сухие. Поднялся на ноги. – Кажется, порядок!

– Наверно, вас оглушило, – объяснил Антон Иванович.

– Что с бандеровцами?

– А постреляли…

– Всех?

– Надеемся. Нужно осмотреться. Вербицкий ранен.

– Куда?

– По-моему, в плечо.

Бутурлак вздохнул облегченно. Вдруг вскочил на дрова, начал всматриваться в луг.

– А те двое? – спросил.

– Какие? – не понял Демчук.

– Позади шли двое. Один из них, наверно, Коршун. Бутурлак схватил пулемет.

– Может, еще не успел убежать! – Перепрыгнул через дрова, побежал к ручью. Андрей рванулся за ним.

– Андрей! – послышалось со двора.

Это Вера… Уже рассвело, и он сразу увидел ее. Но узнал бы и в темноте.

– Ты чего? – остановился на миг.

– Куда ты?

– Коршун там. И Гришка с ним.

– Подожди, я с тобой.

Андрей увидел, как мимо прошмыгнул Филипп. Бежал, указывая Бутурлаку на кусты у леса. Андрей глянул туда и заметил человека, который уже почти скрылся среди деревьев. Увидел еще: Бутурлак стал на одно колено и из дула пулемета вырвались языки пламени.

“Не попадет с такого расстояния…” – подумал Андрей. И действительно, человек исчез за деревьями.

Андрей погрозил Вере кулаком и побежал к Бутурлаку.

От ручья послышались выстрелы, и Филипп, который тоже бежал к лейтенанту, взмахнул руками и зашатался. Бутурлак дал длинную очередь, потом еще короткую.

– Филипп! – крикнул Андрей. – Что с тобой?

Филипп поднялся, но сразу снова упал. Андрей подбежал к нему:

– Тебя ранило?

Филипп пожал плечами, пощупал ногу, закатал штанину.

– Нет, но и стать не могу.

– Подвернул. Это ничего.

– Как ничего? А Коршун!

– Коршун?

Андрей оторвался от Филиппа, увидел, что Бутурлак уже почти добежал до леса. Услышал за спиной взволнованное дыхание. Оглянулся: Вера…

– Филипп, – сказала девушка, – дай мне карабин. Я умею стрелять.

– А как же я?.. – спросил он, но тут же согласился: – На, бери.

Вера схватила карабин и побежала к лесу.

– Куда? – бросился за ней Андрей.

В лесу снова застрочил пулемет. В ответ коротко ударили из “шмайсера”. Теперь Андрей знал, что Бутурлак увидел Коршуна или Гришку и преследует их.

“Наверно, – подумал, – бегут к болоту. Антон Иванович говорил, что бандеры отсиживаются где-то на островке”.

– Вера, – крикнул, – подожди! Догнал ее уже на опушке.

– Побежим туда, там тропка…

– Но ведь Коршун побежал прямо…

– Мы перережем ему дорогу.

Они свернули с тропинки на узкую просеку, пробрались сквозь густые березовые заросли, бежали по мокрому ольшанику, пока наконец не добрались до старой дубовой рощи.

– Где-то здесь, – сказал уверенно. Указал Вере на удобное место за толстым дубом. – А я там…

Перебежал метров за сто и услышал треск бурелома под чьими-то ногами – человек, не разбирая дороги, продирался напролом через подлесок.

Андрей выглянул из-за дерева и увидел Коршуна.

Тот шел, пошатываясь и тяжело дыша, красный, без пиджака, расстегнув ворот рубашки. Держал автомат наготове, иногда оглядывался.

Подошел совсем близко, Андрей дал очередь над его головой.

– Стойте! – крикнул. – Бросайте оружие!

Выступил из-за дуба и дал еще очередь, Коршун бросил автомат. Стоял, уставившись на парня, наконец узнал, усмехнулся:

– Ты, Андрей? – Наклонился, чтобы поднять “шмайсер”.

– Не двигаться! – приказал Андрей, но Коршун не послушался.

Вдруг прозвучал короткий выстрел, Коршун схватился за руку. Сделал шаг назад.

Андрей оглянулся. Вера снова целится, из дула карабина идет дымок.

– Руки вверх! – скомандовал Коршуну, но тот не поднял, держал правой левую, а между пальцев проступала кровь.

– В кого стреляете? – выкрикнул с ненавистью и метнулся к автомату.

Андрей дал очередь под ноги Коршуну, и тот отскочил.

– Руки вверх! – повторил Андрей.

Теперь Коршун понял серьезность положения. Поднял руки.

– Спиной, ко мне спиной! – приказал Андрей.

Лицо Коршуна искривилось, хотел что-то сказать, но промолчал. Андрей быстро обыскал его, вытащил из кармана пистолет и две гранаты.

– Вера, – приказал, – держи его на прицеле, а я свяжу ему руки.

– Что ты хочешь делать со мной, Андрей? – спросил Коршун.

Мальчик, не отвечая, начал снимать с себя ремень.

– Молчать! – сказала Вера, но Коршун только блеснул на нее глазами.

– Андрей, – продолжал Коршун, – ты не сделаешь этого, ведь будешь потом себя проклинать! Должен выслушать меня…

– А я уже слушаю. Где Гришка?

– Гришка? Разве я знаю, где он? Наверно, спрятался где-то. Лес большой… А нам нужно поговорить наедине. У меня есть тайна. Она не для третьих ушей.

– Нет, вам не поймать меня.

Коршун посмотрел на Веру тяжелым взглядом.

– Ладно, – решился. – Пусть слушает. В конюшне у Северина, под желобом, закопан ящик с ценностями. Там хватит тебе и этой девчонке на всю жизнь. И мне тоже.

– Вот оно что! – удивился Андрей. – Теперь мне все понятно!

– А если понятно, беги в село…

– Оказывается, вы еще и грабитель!

– У тебя это последняя возможность выбиться из нищих в люди…

В мелколесье затрещали ветки, и из-за деревьев, тяжело дыша, выбежал Бутурлак. Андрей обернулся к нему, и в этот момент Коршун рванулся к кустам. Прозвучал выстрел, но он не остановил Коршуна.

“Шмайсер” в руках Андрея задрожал, он стрелял не целясь. А Коршун бежал, будто был заколдован. Наконец все же споткнулся и упал на бок, подвернув под себя руку.

Андрей подбежал, приказывая:

– Не двигаться!

Коршун поднял здоровую руку, стиснул кулак, будто угрожая Андрею, но сразу же разжал, рука мертво упала на грудь.

Подошли Бутурлак и Вера. Девушка всхлипнула виновато:

– Это я – мазила… Он же мог удрать…

– Ты храбрая, – возразил Андрей, – и ты мне еще больше…

Парень не договорил, устыдившись, глянул на Бутурлака: не заметил ли чего? Но лейтенанту было не до того.

Бутурлак перевернул Коршуна лицом вверх: мертвенная бледность проступила на лице бандеровца.

– Это Коршун? – спросил лейтенант.

– Да.

– Вот и конец… – сказал лейтенант хрипло.

Возвращаясь в Острожаны, они увидели в лесу редкую цепь вооруженных людей. Прибыл отряд из райцентра и прочесывал лес. Капитан Ярощук, возглавлявший операцию, подошел к Бутурлаку.

– Догнали? – спросил нетерпеливо.

– Коршун убит. Но убежал его племянник Гришка Жмудь.

Капитан пожал всем руки.

– За ликвидацию банды Коршуна большое вам спасибо! – сказал торжественно. Приказал помощнику: – Продолжайте операцию.

Андрей объяснил Антону Ивановичу, который вел отряд, где найти тело Коршуна.

– Что там в селе? – спросил Бутурлак Демчука.

– Три бандита убиты и один ранен, Фросем назвался. Признался, что ликвидировали группу младшего лейтенанта.

– Какого младшего лейтенанта? – не понял Бутурлак.

Ярощук снял фуражку, объяснил:

– Позавчера младший лейтенант Лебединский и его группа не вернулись в райцентр…

– Убит Лебединский? – все еще не верил Бутурлак.

– К сожалению, все трое.

Лейтенант помрачнел. Потом поднял автомат, прозвучали три одиноких выстрела. Прощался так, как прощался со своими солдатами, не вернувшимися из разведки.

Солнце коснулось верхушек деревьев, они словно загорелись, и Бутурлак закрыл глаза.

Вчера из Острожан уехал капитан Ярощук со своим отрядом. Гришку они так и не нашли – то ли утонул где-то в болоте, то ли удалось ему убежать. В конце концов, капитан не очень огорчался: главное – ликвидировали банду Коршуна.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

По небу плыли тучи, и лучи солнца, склонявшегося к горизонту, с трудом пробивались сквозь них. Андрей почти бежал по узким львовским улицам, думал: как хорошо жить на свете, когда есть и тучи, и солнце, когда пахнет недавним дождем и с листьев деревьев падают большие, теплые, прозрачные капли. Но все же в сердце затаилась тревога: сейчас он увидит Веру…

Она уже ждала его возле театра, Андрей издалека увидел ее и остановился. В его представлении еще жила девочка с венком из одуванчиков на светлой голове, а стояла и улыбалась ему высокая, стройная девушка, наверно самая красивая во Львове, нет, во всем мире. Он пересек улицу нерешительно, даже со страхом, а она протягивала к нему руки и, когда подошел, припала щекой к его груди. У Андрея перехватило дыхание. Он несмело коснулся ладонью ее светлых, шелковистых волос. Вера подняла глаза, и только теперь он понял: не изменилась совсем, такой же золотой одуванчик, каким была в Острожанах.

Наконец Вера оторвалась от него, положила ладони ему на плечи и начала с интересом разглядывать:

– Какой ты стал высокий, Андрейка, и… – Остановилась, но все же досказала: – И красивый!

Андрей почувствовал, что счастливая улыбка растягивает ему губы, но не мог ничего с собой поделать, только улыбался и молчал, потом осторожно взял ее руки, держал в огрубелых от тяжкого деревенского труда ладонях – и мог так держать целую вечность.

– Поступил? – спросила Вера.

Он не понял, о чем она, понял только потом, когда переспросила, встревожившись:

– Что с институтом?

Ему сразу сделалось легко, потому что в этом вопросе было столько заботы о нем, что Андрей понял: он не чужой Вере. Сжал ей руки и кивнул, потому что так и не мог вымолвить ни одного слова. Только увидел, как просияла Вера, и сказал то, что никогда не звучит банально, ведь в этих словах кроется, может, самая большая тайна в мире:

– Я люблю тебя!

Вера засмеялась счастливо, освободила одну руку из его ладони, потянула за собой, и они пошли, как дети, взявшись за руки и размахивая ими. Поднялись под портик театра, с неба упали первые капли, и хлынуло так, как бывает лишь в Прикарпатье, когда тучи останавливаются перед горами и сразу же обрушиваются ливнем на землю.

До начала спектакля еще было много времени, и Вера потребовала:

– Рассказывай, как все было…

Андрей посмотрел на нее сверху вниз. Ничего не хотелось говорить, потому что все его хлопоты, которые еще вчера были самыми важными и самыми необходимыми, теперь показались незначительными. Он махнул рукой и сказал небрежно:

– Прошло уже… – Но сразу подумал, что должен сказать Вере всю правду, и добавил, глядя ей прямо в глаза: – Честно говоря, на математике чуть не срезался, но потом подумал и как-то решил задачку. И Филипп поступил. В лесотехнический.

– Вы оба такие умные! – сказала Вера радостно, но Андрей возразил:

– Это ты у нас самая умная и… самая красивая!

Но Вера сказала:

– Ты увидишь наших актрис – вот красавицы!

Андрей промолчал, перевел разговор на другое:

– А ты по-украински теперь хорошо говоришь. Совсем как местная!

Вера заважничала:

– Год в сельской школе, два года во Львове. Но все же, когда принимали меня в студию, предупредили, что должна много работать. Я и сама знаю, что должна.

– Никак не могу поверить, что ты артистка.

– Какая же я артистка – в массовке бегаю! Сегодня увидишь в третьем действии. Мы там танцуем.

Андрей посмотрел на Веру с уважением. Ишь ты! Вера выходит на сцену, в костюме и загримированная, скоро она станет знаменитой и, возможно, не захочет смотреть на обыкновенного студента-политехника. Таких во Львове пруд пруди.

Вдруг Вера глянула на него искоса и спросила то ли с укором, то ли недоуменно:

– Но ведь ты хотел стать летчиком!

Андрей покраснел. Он не осмелился признаться, что не мог бы быть так далеко от Веры. Ответил рассудительно:

– Петр Андреевич сказал, что в наше время настоящий летчик должен быть инженером. Реактивные самолеты начали делать, а на них неучем не полетишь!

– Не полетишь, – согласилась Вера.

Ей вообще хотелось во всем соглашаться с Андреем. Она представила его себе в форме студента-политехника – темно-синий мундир с погончиками будет ему к лицу, и девчонки из студии умрут от зависти.

– Тебе нравится Львов?

Андрей кивнул не совсем уверенно. Город произвел на него двойственное впечатление. Узкие улицы центра, с двух сторон каменные громады, прижавшиеся друг к другу, наполняли сердце тревогой; он чувствовал их суровую угрюмость – простояли века и будут стоять здесь вечно. В такие минуты вспоминал прозрачное лесное озеро, луга, бескрайний лес; там, дома, все дышало, радовалось жизни. В лесу он мог целый день пробыть один, а здесь людской муравейник окружал его, он все время чувствовал на себе человеческие взгляды и еще не знал, что пройдет немного времени – и, как все горожане, он научится быть одиноким в толпе.

– Пора. – Вера взяла его под локоть, и они вошли в театр…

Отец Иосиф Адашинский знал, что перед ним сидит эмиссар[12 – Эмиссар (лат.) – лицо, посылаемое в другую страну с неофициальной миссией.] Центрального провода Организации украинских националистов, но он не волновался: в конце концов, что такое теперь Центральный провод! Точнее, отец Иосиф немного обманывал себя, какой-то червячок тревоги все же копошился под сердцем. Сидят где-то там в Мюнхене и думают, что все здесь будут танцевать под их дудку. Нет уж! Он не такой глупый, чтобы добровольно подставлять свою голову под удар, она ему дороже, чем все идеи ОУН и ее главаря Степана Бандеры. И пусть этот эмиссар говорит что хочет, он, отец Иосиф, будет осторожным и мудрым, как змий.

– Так, так… – говорил и неопределенно качал головой. – Может быть, уважаемый господин хочет кофе?

Эмиссар как раз начал рассказывать о новых инструкциях зарубежного центра ОУН, и эта реплика отца Иосифа прозвучала до некоторой степени бестактно, сбила его с мысли и вернула к суровой действительности. Он пристально посмотрел на отца Иосифа – не издевается ли? Но его преосвященство смотрел на гостя доброжелательно, будто от того, хочет гость кофе или нет, зависело практическое внедрение идей, декларированных оуновским посланцем.

– У его преосвященства есть настоящий кофе? – усмехнулся недоверчиво. – Даже у нас там он стоит больших денег.

Отец Иосиф подумал, что этот зарубежный гость много чего не знает и ему придется здесь не сладко. Хлопнул ладонями, вызывая домашнюю работницу, и приказал ей мягко:

– Пожалуйста, кофе нам, Фрося, и пирожное.

Гость с удивлением посмотрел на красивую Фросю и невольно выпятил грудь. Хорошенький чертенок! Этот поп умеет устраиваться. Задвигался в кресле и положил ногу на ногу. Но, увидев свои неопрятные, в пятнах брюки, спрятал ноги. Привык носить хорошие костюмы, сшитые у модных портных, а здесь пришлось маскироваться под бедного мужичка, который донашивает штаны до того, что уже светятся, и даже тогда еще долго думает, стоит ли покупать новые.

Эта роль была не по вкусу оуновскому эмиссару – всегда жил в достатке, даже в роскоши; у отца был магазин в Коломые, сыну дал университетское образование, и он оправдал надежды отца – до прихода Советов редактировал одну из националистических газет, за что был пригрет самим Степаном Бандерой. А теперь – грязные, запятнанные штаны…

Эмиссару Центрального провода было уже за сорок. У него была спортивная фигура, и он подчеркивал это, туго затягиваясь поясом. Даже совсем голый череп не огорчал его: от этого увеличивался и так высокий лоб и делались выразительнее глаза под мохнатыми бровями. Все это должно было свидетельствовать о суровом нраве Юлиана Михайловича Штеха, его волевом характере, лишенном какой-либо сентиментальности.

Юлиан Михайлович знал, что борьба проиграна, еще тогда, когда захромала гитлеровская лошадка; но теперь, когда американцы ввязались в “холодную войну” с Советами, опять появились какие-то шансы, в ином случае он ни за что не согласился бы, рискуя жизнью, переходить границу, чтобы хоть немного расшевелить единомышленников, оставшихся во Львове.

Служанка принесла кофе. Юлиану Михайловичу захотелось сразу отхлебнуть, даже чтобы немного обжечь губы, но сдержался и медленно поболтал ложечкой в чашке, размешивая сахар. Один кусочек, чтобы только прибить горечь, – тогда можно пить маленькими глотками, ощущая, как постепенно исчезает усталость и появляется жажда деятельности.

Наконец пригубил и искоса посмотрел на отца Иосифа.

Поп не нравился Штеху. Бледное, удлиненное, нервное лицо, тонкий нос с чувственными ноздрями, узкие губы и живые глаза. Такие привлекают внимание женщин, а это несправедливо, потому что женщина во всем должна покоряться мужчине, а как она покорится такому тюфяку?

– Центральный провод рассчитывает на вас, святой отец, ибо наша борьба священная и церковь во всем должна поддерживать ее.

Его преосвященство легким движением остановил собеседника.

– Мы делаем общее дело, и возглавляющие ОУН деятели не могут обижаться на церковь, – ответил твердо. – Но необходимо учитывать новые условия и некоторую – я хочу подчеркнуть это – перегруппировку сил.

– Которая все время меняется в пользу Советов? Уголки губ у отца Иосифа опустились. Ответил с горечью:

– К сожалению…

Сплел тонкие пальцы на груди, стиснул крепко – даже побелели. Кто-кто, а он-то знает о связях униатской церкви с оуновцами. Разве можно подсчитать, сколько проводников организации происходят из семей священников, где их воспитывали в духе любви и уважения к князю церкви митрополиту Андрею Шептицкому? Сам Мельник, который возглавлял ОУН до сорокового года, – многолетний управитель владений митрополита. Не говоря уже о нынешнем шефе ОУН Степане Бандере, сыне священника-униата из села Угринова вблизи Калуша. Барановский – сын священника из прикарпатского села Дорогова. Личный знакомый и друг отца Иосифа капеллан батальона “Нахтигаль”, член Центрального провода ОУН Иван Гриньох – бывший приходской священник из Галича. А такая решительная, такая боевая и в то же время милая дамочка Гнатковская, жена самого начальника Службы безопасности ОУН Николая Лебедя, функционерка Центрального провода, – кто она? Дочь священника из Косова. А заместитель Бандеры Ленкавский? Родился в семье Станиславского греко-католического приходского священника. И все же, подумал отец Иоqиф, осторожность и еще раз осторожность!

Он пододвинул Штеху коробку с сигаретами, закурил сам. Спросил:

– Надеюсь, пан прибыл во Львов не ради спасительных бесед со мной?

– Конечно, нет! – раздраженно ответил эмиссар. – Во-первых, ваше преосвященство, наверно, догадывается, что я здесь инкогнито? Только один человек знает меня. Для всех я Николай Дейчаковский, работник Коломыйского райпотребсоюза. Здесь я в командировке. Разные заготовки и прочее…

– Об этом можно было и не предупреждать меня.

– Обязан, чтобы ничего нежелательного не случилось. Во-вторых, с вами встречаемся только в крайних случаях, когда возникнет острая необходимость при выполнении какого-либо задания.

Отец Иосиф побледнел, но сказал твердо:

– Прошу прощения, но я должен сразу предупредить: никаких ваших заданий выполнять не буду.

– Вы что? И нашим и вашим подыгрываете?

В тоне Штеха была открытая угроза, но это не испугало отца Иосифа. Заметил жестко:

– Вы побыли здесь – и адьё… – помахал рукой, – в Мюнхен. А мне жить во Львове, и иметь дело с их госбезопасностью не желаю.

– А за рубежом надеются, что святой отец возглавит движение наших верных сторонников.

– Передайте головным деятелям провода, что состояние здоровья не позволяет мне…

Штех покраснел.

– Болото! – выкрикнул. – Мы знали, что здесь вонючее болото, но чтобы такое! Забыть лучшие идеалы!

– Вы не понимаете одного, – возразил отец Иосиф, – эти идеалы можно распространить по-разному, и слово божье, тихо и своевременно сказанное, действует лучше, чем…

– Нам нужны действия, святой отец! – вырвалось у Штеха. – Мы должны доказать Западу, что здесь, на Украине, наша организация еще влиятельна, что с нами следует считаться, вот так!

Отец Иосиф пожал плечами:

– Центральный провод хочет дать мне в руки бомбу?

Но Штех уже овладел собой:

– Итак, ваше преосвященство, насколько я понял, отказывается активно сотрудничать с нами?

– Надеюсь, вы уже успели ознакомиться с советскими газетами? – уклонился от прямого ответа отец Иосиф. – В селах создаются колхозы, во Львове строят заводы, скоро здесь от рабочих прохода не будет…

– Вы правы, – согласился Штех, – но вы не учитываете зарубежной ситуации. Мы должны доказать американцам, что Украина не хочет идти с Советами. Нужны систематические акции, чтобы создать за границей общественное мнение! Нужно дать повод, за который могли бы ухватиться наши сторонники в правительстве Трумэна.