Текст книги "Буря на озере"

Автор книги: Ростислав Самбук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

– Мы, гражданин Кузь, все понимаем, и я бы не советовал вам вводить нас в заблуждение, – сурово сказал Малиновский.

Кузь вдруг улыбнулся, но с его лица не сходила настороженность.

– Вас введешь! – ответил он. – Насмотрелся уже!..

Но ведь никакой блесны Завгороднего у меня нет, и вы не поймаете меня на этом.

– Позовите Олексу Завгороднего, – приказал Сухов Малиновскому.

Тот привел парня, и Шугалий обратился к нему официальным тоном:

– Товарищ Завгородний! Вы знаете отцовские блесны. Посмотрите, нет ли их в этой лодке.

Юноша нагнулся над багажником, Кузь сделал шаг к нему, и Шугалий предостерегающе поднял руку, вспомнив о молотке в его кармане.

– Назад! – приказал он. – И отдайте мне молоток.

Кузь отступил и швырнул молоток на песок. Малиновский подобрал его и стал рядом, отрезав Кузю путь к бегству. Этот маневр оказался своевременным, так как в этот момент Олекса как-то растерянно выпрямился и протянул руку, на ладони которой лежала блесна.

Кузь метнулся в сторону, но Малиновский успел схватить его за руку.

– Спокойно! – приказал он.

– Вы не имеете права! – завопил в отчаянии Кузь.

– Чего не имеем права?

– Подбрасывать мне чужую блесну!

– Ну, знаете… – Малиновский даже растерялся от такой наглости. – Все же происходит при свидетелях!

Кузь тупо обвел взглядом присутствующих. Махнул рукой.

– Эх… – только и сказал он безнадежно.

– Товарищ Завгородний, – спросил Сухов, – это правда блесна вашего отца?

– Да, – вздохнул юноша.

– Чем можете доказать?

– Вот тут, возле крючков, отец метил свои блесны. – Он подал блесну майору. – Видите, буква «А».

Шугалий подошел, с любопытством принялся разглядывать блесну. Вдруг вытащил из багажника несколько блесен, разложил на носу лодки вместе с серебряной. Подозвал Каленика, остановился с ним в двух шагах от моторки.

– Прошу вас показать, где блесна Завгороднего.

Тот немного поколебался.

– Вот та, крайняя, слева… Хотя, нет, средняя, извините, точно – средняя, с меньшими крючками.

– Все верно, – одобрил Шугалий и повернулся к Кузю. – Как попала она к вам?

– Ничего не понимаю… – покачал тот головой. – Ерунда какая-то, я это честно говорю и прошу мне верить.

– Мы верим только фактам, и они против вас.

– Все против меня… Всегда все против меня! – Кузь в отчаянии схватился за голову.

– А кто угрожал Завгороднему? – не удержался Малиновский.

У Кузя опустились руки и посерело лицо.

– Вот оно что! – понял он наконец. – И вы считаете?..

– Мы просто хотим знать, откуда у вас блесна Завгороднего? – повторил Шугалий.

– Если бы я это знал!

– Кому же еще знать, как не вам?

– Думайте что хотите. Не видел я Завгороднего, и эта блесна черт знает откуда…

– Тогда мы вынуждены задержать вас. Для выяснения обстоятельств. А сейчас мы составим протокол об изъятии вещественных доказательств.

Малиновский принялся писать протокол, а Шугалий, поймав выжидательный взгляд Лопатинского, кивнул ему.

Они отошли к рыбацкой хижине, и Степан Степанович, увидев, что никто их здесь не услышит, вытащил из кармана обломок велосипедной спицы.

– Вот нашел поблизости от камышей, – объяснил он. – В километре отсюда. Там по ним кто-то хорошо потоптался и зацепился потом велосипедным колесом за корягу. Вот спицу и выломал.

Шугалий внимательно осмотрел ее. Видно, дефект был в металле, потому что вырвало не из гнезда – какая-то частичка стрежня должна была остаться в нем. Кроме того, спица лежала в траве недавно, так как не успела заржаветь. Капитан бережно завернул ее в газету, подумал и попросил:

– Надо бы присмотреться к велосипедистам в селе.

У кого спиц не хватает…

– Точно, – подтвердил Лопатинский, – и мы это сделаем.

– А следов шин не осталось?

– Вам меду, так уж и ложкой…

– Не мешало бы. Честно говоря, не помешало бы, потому что топчемся на месте. – Говоря это, хитро прищурился: не мог же сказать о Бабинце и о том совершенно новом повороте, который, вероятно, приобрело дело Завгороднего. – Топчемся на месте, Степан Степанович, – повторил он, – и единственная надежда на вашу помощь.

– А Кузь? – обескураженно пожал плечами Лопатинский. – Ведь у него нашли блесну! Разве это не доказательство ?

– Косвенное, – вздохнул Шугалий. – А нам нужны прямые и неопровержимые доказательства.

– Тоже скажете – косвенные!..

– Ничего не поделаешь, Степан Степанович, блесна пока ни о чем не говорит. Завтра Кузь вспомнит: нашел, мол, валялась на берегу, а я положил в багажник и позабыл… Вот вам и доказательство!

– А спица?

– Тоже косвенное доказательство. Но с помощью косвенных улик добываются неопровержимые.

– Хотите сказать, что…

– Надо найти велосипед, в котором не хватает именно этой спицы.

– Мы с ребятами посмотрим.

– Если можно, побыстрее.

– Но ведь, – Лопатинский будто извинялся, – работы много. У меня газик сейчас…

– Как уж выйдет, Степан Степанович, мы и так вам очень благодарны.

– Пустяки…

Подошел Каленик.

– Я еще нужен? – спросил он.

– Прошу вас со Степаном Степановичем подъехать к сельсовету. Надо еще поговорить.

– Так я вытащу свою лодку на берег, а потом на минутку забегу домой. Пока вы дойдете… Я еще не обедал, совсем замотался.

Шугалий кивнул в знак согласия. Он и сам еще не обедал и, вспомнив, как вкусно готовят в сельской чайной, предложил Сухову и Малиновскому:

– Зайдем в чайную? Может, варениками накормят…

– Нет, я в райцентр. Есть еще одно неотложное дело… – Сухов пожал Шугалию руку и зашагал к машине, на заднее сиденье которой уже посадили Кузя. Майор уселся рядом с шофером, помахал рукой.

– До вечера.

Лопатинский посмотрел вслед машине, сказал Шугалию:

– Так вареников хотите? Тетка Орыся сделает, из сельсовета позвоним, у нас тетка Орыся золото. Вы идите, а я еще в мастерскую заеду, предупрежу там. – Он поднял с травы велосипед, покрутил заднее колесо, пробуя шину. – Подкачать надо, – пробормотал он. – Я вас догоню.

Шугалий с Малиновским направились в сельсовет.

Они уже проделали более половины пути – сельсовет был далековато, на противоположной стороне села, – когда Степан Степанович догнал их. Он был возбужден, глаза блестели, и капли пота стекали по вискам.

Шугалий сошел с тропинки, и Лопатинский соскочил с велосипеда.

– Каленик… – выговорил он, тяжело дыша. – В его велосипеде нет спицы. Он там его, возле рыбацкой хижины, оставил, смотрю, нет спицы в переднем колесе. Сломана, и кончик из гнезда торчит.

Шугалий хлопнул себя ладонью по лбу.

– Единица с минусом вам сегодня, Микола Константинович! Так опростоволоситься…

Знал же, что Каленик приехал на велосипеде, поставил его возле рыбацкой хижины; после сообщения Лопатинского должен был осмотреть машину. Но как-то позабыл – наверно, потому, что велосипед Каленика все время был на глазах и все уже привыкли к нему. Бывает же такое: нужная вещь лежит прямо перед твоим носом, а ты ищешь, мучительно вспоминая, куда мог ее положить…

– Каленик? – удивленно спросил он.

– Он, бандеровец проклятый!

– Почему бандеровец?

– Да был с ними. В сорок пятом сдался.

«Вот так штука! – подумал Шугалий. – Это становится любопытно».

– Что за спица? – наконец вмешался в разговор Малиновский.

Шугалий рассказал, в чем дело, и приказал лейтенанту:

– Сейчас Каленик придет в сельсовет. Задержи его, а я примерю спицу.

Действительно, кладовщик не опоздал.

– А вы быстро, – похвалил его капитан.

– Так я же на велосипеде…

– Но ведь собирались еще и пообедать.

– Борща похлебал. Не люблю, чтобы ждали меня.

– Прошу вас, лейтенант, у вас были какие-то вопросы к товарищу Каленику. А я сейчас вернусь.

Велосипед Каленика стоял у крыльца сельсовета.

Шугалий вынул обломок спицы, приложил. Сомнений быть не могло – именно с этого велосипеда.

Капитан вернулся в комнату, где Малиновский разговаривал с Калеником. Лейтенант вопросительно посмотрел на него.

– У вас все? – спросил Шугалий.

– Да.

– Так отпустите товарища Каленика, и в чайную.

Когда Каленик вышел, Лопатинский с ноткой обиды в голосе сказал:

– Но я ведь точно знаю – спица от его велосипеда.

Зачем же отпустили Каленика?

– Всему свое время, – предостерегающе поднял руку Шугалий. – Прошу вас никому ни слова, а мы с лейтенантом – в райцентр. Вареники отменяются.

Вернувшись в Озерск, капитан тотчас же позвонил в областное управление госбезопасности. Доложил руководству об обстановке, о своих планах.

Подполковник Ятко ответил, подумав:

– План ваших действий, капитан, одобряю. Завтра утром встречайте старшего лейтенанта Бурова. Он вам поможет.

– Благодарю вас, – обрадовался Шугалий. Знал Бурова как умного и инициативного работника и был доволен решением подполковника.

Шугалий с Малиновским и Буровым приехали в Ольховое в середине дня. Их уже ждали Лопатинский и председатель сельсовета. Захватив с собой двух понятых, направились в дому Каленика.

Усадьба обнесена высоким забором. Калитка громко хлопнула за Лопатинским, вошедшим последним. Слева, сразу у ворот, хозяин построил из шлакоблоков довольно большой сарай, дверь в него не была заперта, и Шугалий увидел полные, завязанные мешки. Рванулся и захрипел от злости кудлатый пес, цепь зазвенела, и пес едва не задохнулся, став на задние лапы.

Каленик вышел из дому, загнал пса в будку.

– В чем дело? – спросил он, тревожно сверкнув глазами. – Почему такое общество?

Шугалий вынул велосипедную спицу.

– Не помните, где потеряли ее?

Каленик хмыкнул:

– А почему я должен помнить? Дороги лесные, не напасешься этих спиц…

– Тогда я сам вам напомню. Не забыли, как зацепились за корягу, когда из камышей вылезали…

Ни один мускул не дрогнул в лице Каленика.

– На велосипеде в камышах? – вполне естественно переспросил он. – А зачем?

– Вот я и спрашиваю: зачем?

Каленик немного поколебался, вдруг пренебрежительная улыбка заиграла на его губах.

– Почему считаете, что это моя спица? – повысил он голос. – Что она – меченая? А я скажу – с твоего велосипеда! – ткнул пальцем в Лопатинского.

– У нас есть основания утверждать, что именно с вашего, – возразил Шугалий. Конечно, окончательно это установят эксперты, но лично у меня сомнений нет.

Вы вытащили из лодки Завгороднего свой велосипед, перевернули лодку, вытолкнув ее на чистую воду, вылезли из камышей и добрались до рыбацкой хижины.

– Ложь, – твердо возразил Каленик. – Теперь я вспомнил: действительно спица у меня сломалась, и я закинул ее в камыши.

– В каком месте?

– Возле хижины. Ну, чуть дальше, там, где начинаются камыши..

– Но ведь спица найдена приблизительно в километре от хижины…

– Это какое-то недоразумение.

– Возможно. Однако в связи с этим мы вынуждены осмотреть ваш дом и усадьбу. Прошу ознакомиться с постановлением прокурора.

– Ищите, – криво усмехнулся Каленик, – все равно ничего не найдете.

Дом Каленика состоял из двух комнат. В первой – драный диван и круглый стол. Этажерка и несколько стульев. На кухне – холодильник, но в сенях обычный ералаш: бочка со свежепосоленными огурцами, какоето тряпье на веревке, в углу, прямо на полу, куча молодой картошки. Шугалий подсел к этажерке, где стояло десятка два разных книг – справочник бухгалтера, сборник стихов, учебник по алгебре и несколько повестей… Папка с какими-то бумагами и альбом фотографий. Буров занялся бумагами, а капитан начал перелистывать альбом.

Фотографии Каленика – детские и в зрелом возрасте. Он с женой во время свадьбы. Суровый, изучающий взгляд. Несколько любительских снимков:

Каленик с большой щукой на берегу озера, Каленик косит сено, стоит в толпе колхозников у кладовой. Каленик среди отдыхающих в Крыму. Стандартные фото невысокого качества. Шугалий перевернул последнюю страницу альбома и хотел уже отложить его в сторону и вдруг увидел, что подкладка его повреждена: может, фабричный брак, а может, разрезано и аккуратно подклеено потом. Лезвием ножа поддел подкладку, она поддалась сразу, и капитан увидел в тайнике фото. Пожелтевшее любительское фото двух мужчин, о чем-то непринужденно беседовавших между собой.

Если бы этот снимок лежал в куче других, Шугалий, возможно, и не обратил бы на него внимания – какие-то знакомые Каленика, судя по одежде, военных лет: на одном, высоком и солидном, немецкий мундир без погон и петлиц, другой – низенький, коротконогий и лысый. Шугалий присмотрелся внимательнее: кажется, он видел где-то лысого коротыша, но где именно? Фото тридцатилетней давности, но черты лица удивительно знакомы.

Шугалий закрыл глаза и вдруг вспомнил. Да, сомнений быть не могло: с фотографии на него смотрел Бабинец, сам Федор Антонович Бабинец, озерский аптекарь.

А кто второй?

Шугалий огляделся: Каленик сидел в другой комнате и не мог видеть, что капитан нашел фотографии в альбоме. Шугалий засунул снимок обратно под подкладку и перешел с альбомом в спальню. Сел напротив Каленика, вытащил снимок, на котором тот был сфотографирован у кладовой.

– Кто это? – ткнул пальцем в первого попавшегося человека на снимке. – А это?

Полистав страницы, задал еще несколько вопросов, следя за тем, как настороженно смотрит на него Каленик. Закрыл альбом. Каленик облегченно откинулся на спинку стула, и тогда Шугалий быстро вытащил из-под подкладки фотографию с Бабинцом.

У Каленика округлились глаза, он отодвинулся вместе со стулом – впервые у него не выдержали нервы, но все же попробовал исправить ошибку – оглянулся на оперативников, перебиравших вещи в шкафу, и заметил:

– Нельзя ли поаккуратнее? Убирай потом за вами!

Шугалий положил снимок себе на колени так, чтобы Каленик мог видеть его. Спросил:

– Откуда он у вас?

– Когда-то… – пробормотал он, очевидно не зная, что сказать. – Да, когда-то, – наконец нашелся он. – Слыхали небось о грехах моей молодости? У бандеровцев я, значит, был, не скрываю. Вышел с повинной…

А это так, старое фото, хотел выбросить, да черт попутал – почему-то спрятал…

– Это Бабинец? А кто высокий?

Каленик шмыгнул носом.

– Наш командир, значит… Куренной, кто же еще?

Стецишин…

– Куренной Стецишин? – не поверил Шугалий.

– Он, а кто же еще? – повторил Каленик.

– А как попало это фото к вам?

– Так я сам и фотографировал. Случайно, значит…

Никто не знал, что Стецишин с Бабинцом встречались. Я и сфотографировал их незаметно на всякий случай.

Шугалий уже понял все.

– А после войны нашли Бабинца и показали ему фото. И он все время был в ваших руках?

У Каленика снова округлились глаза.

– Нужен он мне…

– Еще как нужен! Бабинец работал в Любеке и сообщил Стецишину, когда городской гарнизон оставил город. И тогда вы ворвались в Любень…

– Меня там не было, – быстро возразил Каленик. – Я оставался на базе.

– Разберемся, – весело сказал Шугалий. – Теперь мы во всем разберемся… Когда сделан снимок?

– А там карандашом на обороте отмечено.

Действительно, на обороте снимка с трудом можно было разобрать цифры:

«1943».

Шугалий спрятал фотографию.

– В субботу семнадцатого августа, – сказал он, пристально глядя на Каленика, – приблизительно в пять часов к вам приехал на велосипеде Федор Антонович Бабинец. Он сообщил, что дело дрянь, потому что сын Стецишина Роман, приехавший из Канады, случайно проговорился ветврачу Завгороднему о давнишних связях Бабинца с бандеровцами. Надо было действовать немедленно и энергично, и вы решили убрать Завгороднего. Не так ли?

Каленик внимательно слушал Шугалия. Он успел овладеть собой, сидел прямо и смотрел куда-то мимо капитана. Покачал головой.

– Все это пустые выдумки, – спокойно возразил он. – Я не видел Бабинца уже полгода, а может, и больше. Не видел и видеть не хочу.

– Вы виделись с ним еще вчера или сегодня ночью, – уверенно возразил Шугалий, – когда Федор Антонович передал вам блесну Завгороднего.

Каленик не шевельнулся.

– И надо же выдумать такое!.. Уже и блесну мне приписываете. Это, извините, бессмыслица.

– Не такая уж и бессмыслица, Зенон Хомич, и вы это очень хорошо знаете. Поздно увиливать, ведь все как на ладони!

– Это у вас на ладони!.. Блесна, Бабинец… Чихать я хотел на Бабинца! – взорвался он вдруг от злости. – Вы мне криминал не пришьете! Ну, что из того, что хранил фотокарточку? Хотел – и хранил. Разве это запрещено?

– Конечно, нет. Не запрещено, и вы хорошо придумали – сберечь фото. Сколько платил вам Бабинец?

Ежемесячно или одноразово? Не хотите отвечать?

Не советовал бы. А сейчас должны доставить вас в райцентр, сами понимаете, оставлять вас тут не можем.

Шугалий заглянул на кухню, где Малиновский осматривал шкаф.

– Составим акт об изъятии вещественных доказательств, – сказал он. – Потом отвезешь Каленика в Озерск. А мы с Буровым доберемся на моторке. Есть там у меня еще одно дело…

Лейтенант ни о чем не спросил, и Шугалий не стал объяснять. У него и правда не было времени, он ушел с Буровым к озеру.

Солнце уже цеплялось за верхушки деревьев, когда они вернулись в Озерск. Заперли моторку и направились к Завгородним. Вышел Олекса – думал, что капитан сразу зайдет к ним, но Шугалий задержался у калитки, внимательно разглядывая что-то на земле.

Тихо сказал несколько слов Бурову, и тот позвонил в райотдел госбезопасности.

Через несколько минут подъехала оперативная машина. Эксперт, прибывший на ней, сфотографировал землю возле калитки и уехал. Шугалий посмотрел ему вслед и предложил Бурову пообедать в чайной. Олекса, услышав это, запротестовал, но капитан категорически отказался: не мог представить себе, как он будет обедать и смотреть в глаза Нине, – ведь через час должен допрашивать ее отца.

Шугалий вроде бы уже привык к белым глазам Бабинца, и все же его не покидало чувство, что Федор Антонович не видит его.

Они сидели в кабинете Бабинца у открытого окна.

Сладкий запах каких-то цветов тревожил Шугалия, он пытался вспомнить, что это за цветы, и не мог, наконец вспомнил и даже удивился, что сперва не разобрал запаха маттиолы.

Шугалий заглянул к Бабинцам под вечер, когда сумерки уже окутали городок, и Федор Антонович включил торшер с большим круглым абажуром. Он освещал только часть комнаты возле кресел: молочнобелый приятный свет, не резавший глаза и создававший иллюзию интимности. Только иллюзию. Шугалий был напряжен как натянутая струна: прикоснись – и лопнет, а Бабинец удивлен и несколько растерян. Больше того: Шугалий видел в его глазах страх. Он знал, что Бабинец где-то в глубине души боится его, бодрится и сам себя уговаривает, что нет никаких оснований для тревоги, но все равно страх не отпускает его, леденит сердце, он уже привык к этому постоянному страху, ведь он сопровождает его около тридцати лет.

Но внешне Федор Антонович ничем не выдал своего страха. Благодушно улыбался, и лицо его излучало доброжелательность; Федор Антонович всем своим видом выражал, что готов в меру своих возможностей услужить гостю.

– Кофе? – спросил он. – И рюмку коньяка?

Шугалий отрицательно покачал головой.

– У меня к вам дело, и кофе только будет мешать.

– Кофе делает беседу содержательнее и рассудительнее, прочищает мозги и настраивает на деловой лад.

– И все же мне не хотелось бы… – поморщился Шугалий. Не мог же он сказать, что даже сама мысль о бабинцовском кофе внушает ему отвращение.

– А я с вашего разрешения… – Федор Антонович вернулся через несколько минут с полной чашкой действительно ароматного кофе, поставил на столик между собой и Шугалием; горьковатый запах на секунду забил капитану дыхание, он еле удержался, чтобы не проглотить слюну, и подумал, как побелеет Федор Антонович, когда он задаст только один вопрос, один короткий и конкретный вопрос: «Когда вы, уважаемый Федор Антонович, в последний раз виделись со Стецишиным?»

Шугалий пошевелился в кресле, но не позволил себе даже такой маленькой радости.

– Как хорошо пахнет маттиола, – заметил он.

Федор Антонович кивнул, соглашаясь, и все же сидел в кресле не расслабляясь и смотрел настороженно: слова Шугалия о каком-то деле к нему не могли не волновать его. Вдруг улыбнулся: какие же неприятные дела начинаются с разговора о цветах? Очевидно, этот дошлый капитан узнал о ссоре с дочкой и Олексой, – что ж, это их личное дело, и он никому не позволит совать в него свой нос.

А Шугалий действительно начал с этого:

– Сегодня я видел Нину, она была очень расстроена, и я подумал, что родители в таких случаях…

– У вас, кажется, маленький ребенок, капитан, – сухо перебил его Бабинец, – а известно, что малые детки – малые бедки… И мне хотелось, чтобы моя дочь, пока она ест мой хлеб, слушалась меня.

– Но ведь она совершеннолетняя и сама зарабатывает на себя.

– Полставки в библиотеке – знаете, сколько это?

– На питание хватит. Конечно, это не мое дело, но на Олексу с его теткой свалилось такое горе, что нехорошо обременять Олену Михайловну еще и хозяйственными делами.

– Когда-нибудь все равно придется заниматься ими…

– Когда-нибудь – не теперь…

Бабинец потер руки и захохотал.

– Странно, должность у вас не адвокатская и, должно быть, не часто приходится выступать в роли защитника…

– Напрасно так думаете. Мы защищаем наше общество, сами понимаете, от кого, и тут не до сантиментов. Но без гуманизма и доброты не представляю себе настоящего чекиста. Очевидно, ваша дочь не нуждается в защите. Просто вся эта ситуация возникла после вашего разговора с Романом Стецишиным, и я пришел для того, чтобы выяснить, какие проблемы вы решали с этим господином.

Говоря эти слова, Шугалий не спускал пристального взгляда с Бабинца. Федор Антонович ничем не выдал себя, он не побледнел и не покраснел, сидел прямо, не сводил глаз с капитана, и все же что-то в нем изменилось. Шугалий это сразу понял, но ему понадобилось несколько секунд, чтобы определить, что именно происходит с Бабинцом: у него потемнели глаза. Да, белые, неправдоподобно белые глаза Федора Антоновича вдруг стали почти черными, и Шугалий понял, до какой степени испугался Бабинец.

Но Федор Антонович не сдался.

– Имеете в виду того канадца? – переспросил он, и Шугалий знал, что эти две-три секунды нужны ему, чтобы придумать более или менее убедительную версию. Старый волк, опытный и опасный, а все же допустил ошибку, был уверен, что визит Стецишина остался незамеченным.

Однако Бабинец нашелся. Пренебрежительно махнул рукой.

– у меня там знакомые… Вот и передали сувенир – бутылку виски.

– Допустим, я вам поверю, – начал Шугалий, весело улыбаясь, – только на минуту допустим. Но все же прошу ответить: куда вы ездили на велосипеде сразу после визита Стецишина и где пропадали около двух часов?

– В лес, – ни на секунду не задержался с ответом Бабинец, – погода была хорошая, и я часто совершаю такие прогулки. Не знал, что туда уже нельзя.

– Чтобы встретиться с Калеником?

– у нас в аптеке много клиентов… Каленик?..

Что-то не припомню такого.

– А он вас хорошо знает. И даже хранит кое-что на память. Фотографию…

– У каждого свои чудачества.

– Довольно, Федор Антонович. Мы сейчас поедем в учреждение, которое, вероятно, не вызывает у вас расположения. Нам нужно выяснить много вопросов, и разговор будет долгим и не очень приятным для вас. – Шугалий высунулся в окно. – Машина уже ждет вас, вот постановление на арест, прошу ознакомиться.

Так уж полагается, Федор Антонович, и, надеюсь, вы знаете, чем вызваны такие крайние меры.

– Нет, не знаю, – ответил Бабинец, – все это – результат какого-то ужасного недоразумения.

– Что ж, бывает и такое, – согласился Шугалий. – Но очень редко. Будете иметь возможность увидеть вашего сообщника – вместе как-то приятнее и лучше вспомнить то, что улетучилось из памяти.

Шугалий уехал из Озерска через день. Перед отъездом они с Буровым встретились на берегу Светлого озера, – разве можно уехать из Озерска, не искупавшись и не отведав настоящей ухи?

Шугалий завел мотор, и они двинулись к острову, куда еще с утра отправился Малиновский; день хотя и будничный, но начальник райотдела в честь успешного завершения операции разрешил ему взять отгул, и лейтенант должен был уже приготовить уху.

Моторка шла быстро. Шугалий подставил лицо солнцу и щурился от удовольствия.

Малиновский стоял на берегу и улыбался так, что Шугалий догадался: рыбачья фортуна сегодня на стороне лейтенанта. И верно: Малиновский вытащил из воды самодельный садок с двумя или тремя большими щуками и полукилограммовыми окунями.

– Возьмете с собой, – сказал он тоном, исключающим всякие возражения. К тому же Шугалий и не возражал: знал, как обрадуется Вера свежей рыбе – щуки вон еще живые.

– Уха – во! – поднял большой палец лейтенант.

И действительно, от костра пахло удивительно вкусно. Шугалий съел полную миску прозрачной ухи и принялся за окуньков, а лейтенант налил ему еще миску, и Шугалий не сопротивлялся: когда-то еще доведется полакомиться такой?

Они утолили голод, и только тогда Малиновский спросил:

– Как экспертиза?

– Подтвердила, – лаконично ответил Шугалий и объяснил Бурову: – Каленик приехал к Завгороднему на велосипеде. На рассвете восемнадцатого августа.

Поставил велосипед у калитки, а перед этим ночью прошел дождь, и шины оставили следы. Эти следы сохранились и до сих пор – дождей ведь не было и там никто не ходил. Эксперты подтвердили: следы именно от велосипеда Каленика.

– Но ведь сестра Завгороднего говорила, что приходил Чепак, – заметил Малиновский.

– У Каленика такой же хриплый бас.

– Он уже сознался?

– У нас неопровержимые доказательства, вертелся как угорь, да что поделаешь? Все рассказал.

Малиновский положил ложку.

– А Бабинец? – спросил он.

– Бабинец, узнав от Романа Стецишина, что тот выдал отцу Олексы его тайну, чуть не умер от ужаса.

Но быстро опомнился и решил действовать. Поехал на велосипеде к Каленику, и они разработали план действий. Каленик был когда-то порученцем куренного Стецишина и знал о роли Бабинца в любенской трагедии. Хранил фотографию, чтобы шантажировать аптекаря, и тот подкармливал его. А деньги у Бабинца водились: к сожалению, есть еще дефицитные лекарства…

– Сукин сын, – выругался Малиновский.

– Провал Бабинца лишал Каленика одного из источников дохода, – продолжал Шугалий, – и тот решил помочь аптекарю. На рассвете поднял ветврача – мол, корова подыхает. В Ольховое на лодке быстрее и удобнее, преступники учли все, и Андрий Михайлович попал в их западню. Каленик захватил с собой молоток; после первого же удара Андрий Михайлович потерял сознание, и Каленик, еще живого, выбросил его за борт. Один доехал до берега, перевернул лодку в камышах, и волны вынесли ее в озеро.

– А если бы не было ветра? – полюбопытствовал Малиновский. – Бурю же не закажешь.

– Собирался незаметно добраться до берега, взять свою лодку и ночью отбуксировать моторку Андрия Михайловича.

– Рискованно. Могли заметить.

– Рассчитывали, что до вечера никто не станет разыскивать Завгороднего, а лодку можно спрятать в камышах. Но поднялась буря, и это помогло Каленику. Правда, потерял велосипедную спицу – должно быть, и не заметил, как наехал на корягу.

– А как же блесна? – спросил Буров. – Как попала к Кузю блесна Андрия Михайловича?

– Бабинец нашел покупателя на лодку Завгороднего. Он взял у Олексы Завгороднего ключи, пошли осматривать лодку, и Федор Антонович стащил блесну. Передал ее Каленику, а тот подбросил Кузю и донес на него, считая, что теперь уже Кузю не выкрутиться.

И верно: у того не было алиби, все было против него… Но все же мир не без добрых людей: и пока у нас есть такие, как Лопатинский, ни одному преступнику не замести следов.

– А какова штучка Бабинец! Этот старый хорек! – воскликнул Малиновский. – Убил Андрия Михайловича, а потом хотел еще и тетку Олексы обмануть!

– Его будут судить за все преступления, – убежденно сказал Шугалий. – Ничто ему не сойдет с рук!

– Ненавижу! – твердо произнес Малиновский. – Вечной ненавистью!

Он поднял крепко сжатый кулак, глаза у него потемнели, стали большими, и Шугалий, всматриваясь в них, видел, какова она – настоящая ненависть.