Текст книги "Буря на озере"

Автор книги: Ростислав Самбук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Нет, рыбой не интересуемся.

– Знаем… Сперва про жизнь, а потом все равно про рыбу, – усмехнулся бригадир. – Но где теперь возьмешь рыбу? Браконьер за хорошего леща рубашку снимет. Вот и едут к нам… А сегодня улов был хороший: центнера три с гаком.

– Лещи? – полюбопытствовал Шугалий.

– Несколько щук больших, сазаны да белая мелочь – красноперки, подлещики. – Вынул из замусоленного кармана пачку дорогих болгарских сигарет с фильтром. – Угощайтесь, капитан.

По всем признакам он должен был курить «Памир» или, по крайней мере, «Приму», но «Стюардесса» тут, на берегу Светлого озера, в глухом Полесье… Шугалий и в области уже давно не видел таких сигарет: осторожно вытащил из пачки одну, заметив:

– Богато живете!

– Угощают… – Луговой ловко выбил заскорузлым пальцем сигарету и себе.

– Уважают?

– Сазанов больше уважают…

Шугалий не надеялся на такую откровенность, посмотрел Луговому в глаза, и оба засмеялись.

– У меня к вам, Евген Маркович, несколько вопросов, – сказал капитан.

– Так прошу в дом.

Оттуда несло тухлой рыбой, и Шугалий поморщился. Бригадир сразу же повернул обратно.

– У нас вон там, под деревьями, скамейка стоит, в затишке, мешать не будут.

Направляясь к скамейке, Шугалий спросил:

– Где вы были, Евген Маркович, в субботу и воскресенье семнадцатого и восемнадцатого августа?

Луговой остановился и сказал, снисходительно глядя на капитана:

– Вот оно ч-то… Капнул кто-то на меня? У нас слух пошел: убили ветврача… А ежели убили, то должен быть убийца. На меня наговаривают?

– Но вы не ответили…

– Мы уже десять дней в Пилиповцах. – Бросил окурок, затоптал голой пяткой. – Всей бригадой.

– И никуда не отлучались?

– Ребята в село за пивом ходят, а у меня и без того разных дел много.

– Значит, семнадцатого и восемнадцатого августа были тут, в бригадной усадьбе.

– Если можно это назвать усадьбой… Восемнадцатого буря была, мотор ремонтировали. Помпа отказала, греться начал. Полдня просидели.

– А накануне?

– С утра сети выбрали, отдыхали и «козла» забивали. Вечером снова за сети. Эй, Микола и Степан, идите-ка сюда, – крикнул он парней, ремонтировавших сети. – Расскажите товарищу, что делали семнадцатого и восемнадцатого. – Он деликатно отошел в сторону, чтобы даже своим присутствием не влиять на подчиненных, и через несколько минут Шугалий убедился в безупречном алиби Лугового. Подошел к скамейке, на которой сидел бригадир.

– А кто капнул? – неожиданно спросил тот. – Конечно, – вздохнул он, – не скажете, но все равно дознаюсь и морду набью. Пускай потом судят за хулиганство, но, ей-богу, набью!

Шугалий закурил и начал издалека:

– Вот вы из Любеня, а мне рассказали, как в сорок четвертом бандеровцы…

– Это вы про нападение Стецишина?

– Ага, слышал, что бандеровцы полгорода вырезали.

– Ну, полгорода – это брехня, но по официальным данным что-то около двухсот убитых.

– И вы были в ту ночь?..

– Был. – Глаза у Лугового потемнели. – Был, черт бы их побрал, и еле выбрался из переделки. Если бы помощь опоздала, и я бы там лежал.

– Работали шофером в больнице?

– А вы успели изучить мою биографию.

– Просто заглянул на заводе в отдел кадров. Вы сами об этом писали…

– Листок учета?

– Анкетные данные. Иногда за одной строчкой…

– Точно! – оживился Луговой. – Вот и в ту ночь…

– Расскажите.

– Зачем это вам?

– Но ведь такое невозможно забыть.

– Невозможно, – согласился Луговой. – Сколько буду жить, не забуду. Я тогда только из армии демобилизовался. Тяжелое ранение. Легкое зацепило… – Он пожал плечами, и Шугалий увидел у плечика майки белый рубец. – Рана еще не совсем зажила, да попросили в больнице пошоферить, людей нет, а им какуюто списанную машину выделили. Почему же не выручить – пошел. А в ту ночь бандеровцы и на больницу напали. Слава богу, у главврача знакомые офицеры ночевали. Три автомата да у сторожа карабин. Я из этого карабина двоих уложил. Кое-как отбивались, пока из Озерска помощь не пришла. Медалью меня еще наградили – «За отвагу». На фронте о ней мечтал, а получил в тылу.

С Луговым все было ясно, но Шугалию хотелось еще посидеть тут, в тенечке, может, угостили бы ухой, – из ведра, висевшего над костром рядом со скамейкой, шел аппетитный запах, да надо было ехать; капитан нехотя встал, и Луговой сразу угадал эту его нерешительность.

– Уха уже готова, – подмигнул он, – и у нас найдется… – Растопырил большой палец и мизинец, показывая, что именно у них есть, и капитану тоже захотелось выпить рюмочку, даже проглотил слюну, но все же отказался.

– Ну хорошо, капитан, – совсем уж фамильярно похлопал его по плечу Луговой, переходя на «ты», – ты не того… не думай, что я хочу подольститься, не надо мне, но парочку сазанов…

– В гостинице их зажарить?

– Может, у кого-нибудь из знакомых…

– Нет, нет…

– Жаль. Будешь уезжать, загляни. Я тебе угрей подброшу. Хоть жену удивишь.

– Еще испугается, никогда не видела.

– Так свистни, когда будешь отчаливать. И не думай, что у нас шарага леваков – заплатишь, что положено.

– А я и не думаю, – ответил Шугалий, но все же вспомнил бригадирскую «Стюардессу». Должно быть, надо иметь огромную выдержку, чтобы, имея дело с сазанами и угрями, дымить «Памиром». Наверно, Луговой со своими ребятами не совсем придерживаются всех параграфов, приказов и постановлений, и все же бригадир был симпатичен Шугалию; капитан на прощанье с удовольствием пожал ему руку.

Он вернулся в Озерск под вечер. Еще издали увидел: на площади перед гостиницей маячит Олекса.

Заметив капитана, обрадовался:

– Я вас уже полчаса жду.

Шугалий предложил Олексе пообедать в чайной.

– И вы хотите, чтобы я накликал на свою голову грозу? – сказал тот. – Знаете, что будет, когда София Тимофеевна узнает о таком моем падении?

– Кто такая София Тимофеевна?

– Моя будущая теща.

– Тещу следует уважать, но держать на расстоянии.

– Мы будем жить во Львове.

– Полтораста километров для хорошей тещи – не расстояние, – пошутил Шугалий.

– Но сегодня, надеюсь, вы не откажетесь познакомиться с нею. Учтите, вас ждет не простой обед…

– В вашей чайной варят такие борщи, что за уши не оттащишь.

– Не говорите этого Софии Тимофеевне, она начнет вас презирать.

– Но удобно ли это?

– Они с Федором Антоновичем приглашали нас обоих. И очень настойчиво.

– Если настойчиво приглашали, отказываться грешно. Но ведь скоро шесть…

– Федор Антонович как раз вернулся с работы.

– Тогда не следует испытывать его терпение.

Федор Антонович, коротконогий лысый мужчина, лет пятидесяти с гаком, наверно, увидел их из окна, потому что вышел на крыльцо и ждал, придерживая спиной открытую дверь.

– А Соня как раз начала накрывать на стол, – сказал он вместо приветствия. – Слыхал о вас от Олексы, – сказал, глядя как-то сбоку. И капитан так и не понял, приветствует Федор Антонович его приезд в Озерск или наоборот. – Прошу в хату, потому что перед борщом полагается… – Он быстро потер ладони и отступил от двери, уступая гостям дорогу.

«Хата» Бабинцов оказалась более чем комфортабельной. Пол в большой светлой гостиной покрывал цветастый ковер, и Шугалий еще раз вытер ноги о лохматый коврик.

Федор Антонович легонько подтолкнул его сзади.

– Проходите, уважаемый, и не обращайте внимания, у нас скромно, по-местечковому… – Он самодовольно хохотнул, тут же опровергая версию о местечковой скромности. Видно, ему понравилась и нерешительность Шугалия, и то, как капитан осматривал стены прихожей, обклеенные импортными ситцевыми обоями и украшенные оленьими и лосиными рогами.

Капитан подумал, что рога не очень идут к таким обоям, но промолчал и осторожно ступил на ковер.

Сразу ощутил какое-то неудобство, вероятно потому, что у них с Верой не было ни одного ковра, все время не хватало денег; в конце концов, можно было бы уже и приобрести, но всегда что-то мешало. Однажды даже приценились в универмаге – неплохой цветастый ковер, как раз к их мебели, и сравнительно недорогой, но пока возвращались за деньгами, Вера передумала:

Варюша перешла в пятый класс и совсем уже выросла из старой шубки, – лучше они купят девочке шубку, а ковер подождет.

А тут в передней лежит толстый китайский ковер с фантастическими цветами – вот тебе и аптекарь!..

Шугалий подумал, что Федор Антонович небось придерживает дефицитные лекарства и получает с них какой-то «навар», но сразу же устыдился своей мысли, – его встречают как самого почетного гостя и будут угощать обедом, а он уже начал подсчитывать доходы хозяина…

На пороге комнаты, из которой пахло чем-то вкусным, стояла Нина.

Она улыбалась им, чуть ли не излучала из себя радость. Шугалий не сразу сообразил, что у этой радостной улыбки вполне конкретный адрес, но, даже осознав свою ошибку, не мог расстаться с иллюзией, что хоть какая-то малая толика Нининой приветливости принадлежит и ему.

На девушке было простенькое платьице – штапельное или ситцевое – синее, в белую горошину, обшитое по вырезу кружевом. То ли платье шло Нине, то ли девушка была так хороша, что могла не обращать внимания ни на фасон, ни на моду, но Шугалий невольно залюбовался ею. Нина заметила это, покраснела, но не очень, должно быть, привыкла к восторженным мужским взглядам.

Большая комната на первом этаже, где был сервирован для обеда стол, тоже была обклеена ситцевыми обоями – бледно-розовые цветы на светлом фоне, а на тумбочке у окна в хрустальной вазе стояли белые и розовые гладиолусы: они словно подчеркивали утонченность узоров на стенах, и Шугалий догадался, что именно такие, нежных оттенков гладиолусы поставила тут Нина, а может, и у хозяйки дома тоже утонченный вкус.

Капитан поискал ее глазами, но не нашел. Вместо хозяйки увидел Федора Антоновича, перебиравшего бутылки в зеркальном, освещенном электрическими лампочками баре серванта. Когда Бабинец отлучился, капитан так и не заметил, но факт оставался фактом – Федор Антонович успел надеть домашнюю куртку, роскошную стеганую куртку из темно-зеленого атласа, с гладкими шалевыми бортами. Она делала его еще импозантнее, он как-то посолиднел, и улыбка у него стала торжественнее, хотя, как определил Шугалий, в то же время куртка сковывала его движения, – видно было, что он не часто надевал ее, должно быть, лишь в торжественных случаях, по крайней мере подобных сегодняшнему.

– Прошу вас, – Федор Антонович не без гордости поднял граненую бутылку с длинным горлышком, – есть виски, настоящее шотландское виски и лед к нему.

Олекса, кажется, не против, лично я отдаю предпочтение водке с перцем, а что вам по вкусу, Микола Константинович?

Шугалий понял, что хозяин напрашивается на комплимент, – он внимательно осмотрел бутылки в баре: поцокал языком, коснувшись бутылки, на этикетке которой куда-то бежал по своим делам шустрый шотландец в красном фраке.

– »Джонни Уокер»! Это фирма! Если позволите…

– О боже мой, для чего же все тут стоит? – засуетился Федор Антонович. – Разрешите, я вам со льдом, потому что содовой в нашей глуши…

Шугалий пригубил ароматный напиток с чуть заметным привкусом самогона. Федор Антонович стоял лицом к окну, и только теперь Шугалий понял, чем удивил его хозяин, – у него были белые глаза. Они были удивительно прозрачны, казалось, сквозь них можно было увидеть, что делается за Федором Антоновичем, и даже странно было, как можно что-то видеть глазами, не отражающими света,.

Но Федор Антонович видел, и видел неплохо, потому что дождался, пока Шугалий отопьет, и подлил ему еще виски.

– За наше знакомство, – поднял он бокал, – приятное знакомство, ведь Нинуся рассказала, как вы выручили их там в тот вечер у клуба от проклятых хулиганов.

Он указал Шугалию на стул и сам сел рядом, сразу принявшись угощать его.

– Должен признаться, – сказал он с улыбкой, – что в этом доме, извините за откровенность, любят поесть. Я сам не чураюсь плиты и вовсе не стыжусь этого. Уверен, что дичь, например, может готовить только мужчина. Ну, как бы вам это объяснить? Дичь требует остроты, вина или уксуса, перцу и иногда пряностей, даже запах здесь имеет значение, а женщины с их склонностью к сладкому и парфюмерии вряд ли смогут приготовить ее. Кстати, сегодня у нас вепрятина. Конечно, не то, не то… Мороженое мясо – это уже не то… – Выпятил губы и осуждающе помахал в воздухе короткими, поросшим-и рыжими волосами пальцами. – А пока прошу вас отведать этих помидоров. Раннего посола, с чесноком и сельдереем, и в дубовой бочке. – Федор Антонович взял двумя пальцами большую красную сливу и, зажмурясь, высосал ее, оставив сморщенную кожуру. – Помидоры хороши только из дубовой бочки, кстати, огурцы тоже. Позвольте я налью вам еще рюмочку под грибочки. Возьмите из этой тарелки, прошу вас: соленый рыжик – лучший гриб, белый по сравнению с ним…

Он таки был прав, и Шугалий отдал должное и соленым рыжикам и действительно вкусным помидорам.

Вдруг Федор Антонович вскочил.

– Борщ готов, – сказал он уверенно. Откуда он узнал об этом, так и осталось для Шугалия загадкой, но действительно в двери появилась женщина с огромной фарфоровой супницей. Она поставила ее на середину стола, улыбнулась Шугалию и сама представилась:

– София Тимофеевна.

Шугалий встал, не зная, выходить ли ему из-за стола, чтобы пожать хозяйке руку, или ограничиться поклоном, но она сама разрешила его сомнения.

– Сидите, пожалуйста, у нас без церемоний, всегда рады гостям…

– И закармливаем их! – весело засмеялась Нина.

– Лучше бы помолчала. – Мать сердито сверкнула на дочку глазами и снова улыбнулась Шугалию: – Диеты не признаем и вам не рекомендуем. – Взяла его тарелку и начала наливать борщ. – Какая же это жизнь без еды?

Шугалий с любопытством смотрел, как проворно орудует она половником. От Софии Тимофеевны веяло домашним уютом и покоем, должно быть, она была абсолютно убеждена в том, что ее образ жизни – самый лучший, и никому бы не удалось разубедить ее.

Капитан посмотрел, как шепчутся, не обращая внимания на закуски и борщ, Нина с Олексой, как Олекса небрежно ковыряет вилкой соленый рыжик, лучший на свете гриб, и ему стало смешно. Однако все же с аппетитом доел борщ.

– Еще тарелочку? – заметила это София Тимофеевна, но Шугалий отказался.

А Федор Антонович попросил добавки, отхлебнул из ложки, положил ее и спросил у Нины:

– Ты снова не будешь есть?

– Мы же договорились, папа…

– И как же вы станете жить?

– А мы будем покупать пельмени в пачках, – не без иронии ответил Олекса, но Федор Антонович не принял его тон.

– Хоть отправляй с вами тетку Олену…

Олекса переглянулся с Ниной.

– Свадьба откладывается, мы же условились.

На год.

– А как тетка О лена?

– Она на все согласна.

– Но вы же не можете ютиться в общежитии.

– Снимем комнату.

– И никаких перспектив?

– Да. Вряд ли скоро дадут квартиру!

– Значит, будете скитаться по углам…

– Какое это имеет значение? – вмешалась Нина.

– Эвва, деточка моя! – всплеснула руками София Тимофеевна. – Оно, конечно, дело молодое… Но не иметь своего гнездышка!

– Кооперативного, трехкомнатного гнездышка, – улыбнулся Олекса.

– А я, уж извини меня, на твоем месте не смеялся бы. – Федор Антонович с недовольным видом хлебнул борща. – Жизнь надо устраивать сразу.

– Как-нибудь образуется.

– Все как-нибудь, как-нибудь… – Федор Антонович проглотил ложку борща, зачерпнул еще, но вылил обратно: – Я это к тому, что есть покупатель дома.

Олекса непонимающе посмотрел на него.

– Какого дома?

– Вашего.

– А как же тетка .Олена?

– Возьмете с собой.

– Но ведь тут вся ее жизнь. Сад и цветы…

– Жизнь, мой мальчик, это такая штука…

– Тетя никогда не согласится.

– Если ты не попросишь…

– И вы хотите, чтобы я лишил ее всего?

– Я ничего не хочу, – вдруг рассердился Федор Антонович. – Я только знаю, что и вам было бы лучше с Оленой Михайловной, и ей с вами. Она тебя любит и будет счастлива.

– Мы будем приезжать к ней летом.

– Разве у нас мало места? – обвела рукой вокруг себя София Тимофеевна. – А тетке Олене будет скучно одной. Да и зачем ей такой дом.

– Пусть сама решает.

– Но ведь половина дома принадлежит тебе.

– Нет, – понял ее Олекса, – я на это не пойду.

– Жаль, покупатель хороший, – вздохнул Федор Антонович, – где еще такого найдешь? Но тебе виднее.

Подавай, мать, вепря, потому что наш гость… – Он повернулся к Шугалию, – скоро умрет с голоду. И не забудь о брусничном варенье. Без брусничного варенья, извините, вепрятина совсем не вкусна.

Шугалий развел руками в знак своей полной неосведомленности в этом деликатном вопросе, а Федор Антонович извинился за неинтересные для гостя разговоры. Вепрятина действительно оказалась вкусной.

Шугалий поймал себя на мысли, что не отказался бы еще от куска мяса, однако решительно отодвинул тарелку.

Федор Антонович предложил завершить обед кофе.

Честно говоря, Шугалию больше нравился компот, поданный детям, но как-то не хотел ронять себя в глазах Федора Антоновича и согласился выпить кофе.

Дети, допив компот, побежали в сад. София Тимофеевна ушла варить кофе, а Федор Антонович предложил гостю перейти в кабинет.

Одну стену кабинета занимали стеллажи с подписными изданиями, у окна стоял шкаф со стеклянными дверцами; он был заполнен какими-то пробирками, фарфоровой и фаянсовой посудой, пакетиками и коробочками, напоминавшими о профессии Федора Антоновича. На столе стояли аптекарские весы, валялись мешочки с травами. И в кабинете пахло травами; Шугалию был приятен горьковато-сладкий запах полыни, и он с удовольствием расположился в кресле у журнального столика.

Федор Антонович сел напротив, непринужденно вытянув ноги, и придвинул гостю пачку сигарет. Прищурился, и глаза у него потемнели, а может, это только показалось капитану, потому что Федор Антонович повернулся к окну, и они снова сделались белыми и прозрачными.

– Как подвигаются ваши дела, капитан? – спросил он небрежно, лишь бы начать разговор. – Мы тут все надеемся, что вы найдете преступника, убившего нашего друга. Олекса рассказал мне о записке Андрия Михайловича…

«Языкастый паренек, – недовольно подумал Шугалий. – Хотя, это же его будущий тесть, зачем от него скрывать?»

– Андрия Михайловича уважали в Озерске, – продолжал Бабинец, – и нам очень жаль… Лучшего свата я бы не хотел…

Шугалий промолчал, давая возможность Федору Антоновичу выговориться.

– У нас тут прошел слух, что Андрию Михайловичу отомстили. Есть у нас некий Кузь… Наверно, слышали. И надо сказать, что-то здесь нечисто. Такие люди, как Кузь, могут пойти на все…

– Откуда вы его знаете?

Федор Антонович несколько смутился.

– Фактически я его не знаю, но слышал…

София Тимофеевна принесла кофе и сразу же исчезла, оставив мужчин одних. Федор Антонович поставил на стол бутылку армянского коньяка. Шугалий отказался, и Бабинец не настаивал. Капитан отхлебнул кофе и сказал, что такой коньяк могут позволить себе только люди с достатком.

– А мы не бедные, – ответил Бабинец.

– Даже не представляю, сколько получает заведующий аптекой.

– Не так уж и мало, учитывая прогрессивку, – улыбнулся Федор Антонович. – Но вы правы – на коньяк не хватает. Да я еще и с лекциями выступаю и печатаюсь… – Он быстро снял со стеллажа две брошюры о лекарственных растениях.

– Теперь это модно.

– Химией увлекаемся, а о природе забываем, – поучительно произнес Бабинец, и Шугалий не мог не согласиться с ним. И все же подумал, что гонорара за две брошюры вряд ли хватило бы на ковры и армянский коньяк. А если каждый день устраивать такие обеды…

Однако конечно же не каждый, и вепрятина и соленые рыжики поставлены на стол для него. И все же какоето неприятное ощущение того, что столкнулся с чемто не совсем порядочным, едва ступив на роскошный ковер в прихожей, не только не исчезло, а стало еще отчетливее, и Шугалий быстро допил кофе и распрощался с Федором Антоновичем.

На следующее утро возле райотдела госбезопасности остановился запыленный «Москвич» с львовским номером. Шугалий улыбнулся: Малиновский неплохо устроился, – вернулся в Озерск вместе с Володей и на Володиной машине. И действительно оба они ждали его в райотделе.

Владимир Маковей, высокий и худой брюнет, похожий то ли на цыгана, то ли на армянина, посмотрел на Шугалия весьма неприязненно и пробормотал, что некоторые не умеют уважать время рабочего человека, который занимается важным государственным делом – сборкой автобусов.

– Но ведь ты еще в отпуске, – возразил Малиновский.

– Может, я не имею права на отдых? – не без ехидства спросил Маковей. – А полдня гнать собственную машину…

– Во-первых, не полдня, а три часа. Во-вторых, могли воспользоваться автобусом. Надеюсь, вас никто не заставлял использовать личный транспорт? – полюбопытствовал Шугалий.

– Но ведь он сказал, – Маковей бесцеремонно ткнул пальцем в Малиновского, – что я смогу тут порыбачить. А как потом рыбу во Львов тащить?

– Конечно, – поддержал его Шугалий, – и место в гостинице вам уже заказано. Машину можете оставить тут, в гараже райотдела, или в гостиничном дворе.

– Лучше уж в гостиничном, – решил Володя, – люблю, чтобы была под рукой. Но все же чего вам от меня надо?

– Завтра… завтра, товарищ Маковей, а сейчас отдыхайте.

– Я бы мог сегодня блесну побросать…

– Кто же вам запрещает? Бросайте на здоровье, а когда понадобитесь, мы вас найдем.

Володя уехал, а Шугалий спросил у Малиновского:

– Устали?

– Не от чего! Машина хорошая, ехали без приключений.

– Тогда вот что: найдите сейчас Якова Сахарова, товароведа универмага. Чепак ссылается на него, – восемнадцатого утром под Пилиповцами ловили рыбу сеткой, поэтому и не признался сразу. Возьмите у него показания А я в Камень – разыскивать третьего из их компании. Какой-то Иван Мирчук, мастер кирпичного завода. До завтра, Богдан, встретимся утром в райотделе.

Комары кусали нещадно, и Шугалий отмахивался от них камышинкой.

– Вы, капитан, вкусный, – пошутил Маковей, – видите, над вами целые тучи, а на меня с лейтенантом – ноль внимания.

– Лучше уж быть вкусным… – смерил Шугалий Володю ироническим взглядом.

– Нежели таким скелетом, как я? – захохотал Володя, ничуточку не обидевшись. Задрал рубашку, пошлепал себя по впалому животу. – Вот таким, – уточнил Маковей, – что позвоночник через живот прощупывается.

– И лещи тебе на пользу не идут, – сказал Малиновский.

– А мне и так хорошо. Девушки жирных не любят. На толстом брюхе джинсы не держатся.

– Ну что ж, начнем смотреть и вспоминать, – предложил Шугалий. – Где стояла ваша палатка?

Маковей показал на осокорь неподалеку от берега.

– Под этим деревом.

– А лодка?

– Вот здесь. Чуть левее. Мы забили железный шкворень и привязывали ее к нему.

– Согласно протоколу, составленному следователем райотдела милиции, – перешел Шугалий на официальный тон, – вы с гражданином Виктором Борисовичем Солнцевым утром девятнадцатого августа обнаружили в Светлом озере в километре к востоку от острова перевернутую лодку ветеринарного врача Завгороднего.

– Но мы тогда не знали, что это лодка Завгороднего, – перебил его Маковей. – Просто лодка с подвесным мотором плавала вверх дном.

– Вы прибуксировали ее к берегу и сообщили органам власти?

– Председателю Ольховского сельсовета.

– И ничего возле перевернутой лодки не увидели?

– Ничегошеньки. Это уже днем, когда милиция начала искать утопленника, тогда они что-то выудили.

– Весло, – уточнил Малиновский.

– Да, – согласился Шугалий, – а накануне, восемнадцатого августа, видели кого-нибудь на озере?

– Буря ведь была. Кто же пойдет?

– Я прошу хорошенько вспомнить, так как это очень важно: утром восемнадцатого августа, между пятью и шестью часами, кто-то проезжал мимо острова?

Володя задумался.

– Утром ветер уже гнал волну, – начал он припоминать. – Мы собирались порыбачить спиннингами, но какая же рыбалка в такую непогоду? Принялись уху варить. Я рыбу на берегу чистил. Тогда и лодка прошла. К Ольховому, в ту сторону, по крайней мере.

Лодку здорово качало, но шла быстро.

– Сколько человек было в лодке?

– По-моему, двое.

– Подумайте и вспомните поточнее.

– Двое.

– На каком расстоянии от острова прошла лодка?

– Из Озерска на Ольховое идут по прямой. Около километра от острова.

– Точно, – подтвердил Малиновский.

Шугалий задумчиво посмотрел на него.

– Вот что, Богдан, – предложил он, – заводите мотор и проедьте мимо острова на Ольховое. Так, будто едете из Озерска. А мы посмотрим отсюда.

– Сегодня видно лучше.

– Сделаем поправку на видимость.

Малиновский развернул лодку, дал полный ход, и она словно встала на дыбы. Действительно, у Завгороднего была хорошая лодка, да и мотор после ремонта работал безотказно. Олекса еще вчера передал ключ Малиновскому, намекнув, что у него свободный день, – Нина собиралась с родителями на чьи-то именины, но Шугалий вежливо отказал ему. Мол, пусть лучше помогает тетке по хозяйству.

Лодка стала уже точечкой на горизонте – Малиновский гнал ее теперь в Ольховое. Постепенно лодка увеличивалась, и на чистом небе четко вырисовывались ее очертания.

– Смотрите, видно, что в лодке только один человек! – Маковей прикрыл глаза ладонью, внимательно вглядываясь в даль.

– Верно, – согласился Шугалий, – теперь видно.

– Я даже увидел тогда – в их лодке был велосипед.

– Да ну?.. – не поверил Шугалий.

– Точно говорю: что-то блестело на солнце. Присмотрелся – на носу велосипед.

– Конечно, будет блестеть – много никелированных деталей.

– Я еще подумал: зачем везти велосипед через озеро?

– Всякие бывают прихоти у людей… Но как же он мог блестеть, когда была буря?

– Ветер гнал волну, но не дождило. С утра было холодно. И потом, до середины дня, пока не нагнало туч. А дождь пошел уже вечером, когда ветер утих.

– Во что были одеты люди в лодке?

– Разве можно было разглядеть?

– К сожалению, нельзя, – вздохнул Шугалий. – Я думал, что они шли ближе к острову.

– Приблизительно на таком же расстоянии, как сейчас Малиновский.

Шугалий подумал, что из лодки тоже не могли не заметить людей на берегу. Следовательно, преступник подождал, пока лодка отдалится от острова, и лишь тогда ударил Завгороднего. Километрах в двух отсюда, потом течением утопленника снесло южнее.

Но велосипед? Почему в лодке был велосипед?

Олекса Завгородний ездит на велосипеде, значит, это велосипед Андрия Михайловича.

– В то утро не видели других лодок на озере? – спросил капитан.

Маковей немного заколебался.

– Кажется, была еще одна. Но не могу утверждать – пятнышко какое-то, может чайка. Да и отлучался я в шалаш.

– А куда это пятнышко двигалось – в Озерск или в Ольховое?

Володя подумал и пожал плечами.

– Вот чего не могу, того не могу сказать…

– Спасибо, товарищ Маковей, вы очень помогли нам.

– Что видел, то видел…

Малиновский уже подруливал к берегу, и на песок накатывались поднятые моторкой волны. Шугалий пропустил вперед Володю, не замочив ног, прыгнул на нос, приказал лейтенанту:

– В Ольховое.

Не доезжая до села, капитан велел выключить мотор. Малиновский сел на весла, и они долго шныряли по прибрежным камышам, – Шугалий надеялся найти место, где преступник переворачивал лодку. Должен был сделать это подальше от людских глаз, в камышах, и не мог не вытоптать их. Однако поиски так ничего и не дали, и к полудню капитан сдался.

– Обедать, – приказал он. – Кажется, Богдан, вы говорили, что тут есть чайная?

– Хуже чем районная.

– Гуляшом накормят?

– Яичница всегда есть.

– Я согласен на яичницу, – облизнулся Володя. – И на кусок жареной рыбы.

– Может, еще и на сто граммов? – ехидно спросил Малиновский.

Маковей бросил на него подозрительный взгляд и не попался на удочку.

– Нет, – гордо отказался он, – мы с товарищем капитаном при исполнении служебных обязанностей.

– Так я тебе и налил бы… – пошел на попятный Малиновский.

Лейтенант напрасно хулил сельскую чайную. В ней нашлись и рыба, и ветчина, и вареные яйца, был даже горячий борщ и отбивные с зеленым горошком – настоящие отбивные, занимавшие почти всю тарелку, и поэтому буфетчица положила гарнир уже сверху, тоже не жалея ни горошка, ни жареной картошки.

Володя раскраснелся, но съел все до конца, до последней горошины, и Шугалий, осиливший едва ли половину сельской порции, проникся к нему еще большим уважением: это ж надо так – через живот позвоночник прощупывается, а отбивной как не бывало!..

Пообедав, Шугалий попросил Малиновского показать дом Кузя. Он стоял на центральной улице, а вокруг росли вишни.

Через дорогу – нарядный домик; вдояь забора из жердей сплошь росли подсолнухи, длинная ровная шеренга подсолнухов, свесивших желтые головы на улицу и рассматривавших прохожих.

Шугалий вынул красную записную книжку, полистал странички.

– Усадьба Лопатинского? – спросил лейтенанта.

– Да.

– Зайдем.

Лопатинского не было дома, но старенькая бабушка объяснила, что найти его можно в колхозной мастерской, она вышла к подсолнухам и даже показала, как пройти к мастерской напрямик, огородами: совсем рядом видна была почерневшая тесовая крыша.

Маковей оказался деликатным человеком, понял, что может помешать чекистам, и попросил разрешения побыть возле моторки. Шугалий только похлопал его по плечу, и Володя поплелся к озеру с твердым намерением поспать где-нибудь в тенечке.

Лопатинского долго искать не пришлось: ремонтировал задний мост «ЗИЛа» прямо возле эстакады, куда загнали машину. Он уже знал лейтенанта, с достоинством и тщательно вытер руки ветошью, с любопытством посмотрел на Шугалия и, узнав, кто хочет поговорить с ним, рассудительно произнес:

– Почему ж не поговорить? Можно и поговорить, ежели нужно… Чем сможем, тем и поможем.

Они сидели возле железной бочки с ржавой водой, где плавали окурки. Шугалий угостил Лопатинского сигаретой с фильтром, тот аккуратно взял ее черными от машинного масла пальцами, глубоко затянулся и откинулся на спинку скамейки, сбитой из необструганных досок, почерневших от времени. Вообще все тут казалось Шугалию темным: и затоптанная тракторными гусеницами трава, и черные деревянные стены мастерской, даже синий комбинезон Лопатинского замаслился до черноты. Только белела сигарета в темных пальцах, и были удивительно белыми ровные зубы Лопатинского; он улыбался, и капитану было приятно смотреть на него: открытый взгляд, умные глаза и доброжелательная улыбка. Молчит, ожидая вопросов, небось знает себе цену, ведет себя с достоинством, нет в нем суетливости и угодливости, которые выдают людей с мелковатой душой или не совсем чистой совестью.

Шугалий решил начать откровенный разговор, без намеков и умолчаний. Ему уже не раз приходилось встречаться с людьми этого типа, знал, что на них можно положиться, даже доверить тайну, и они часто помогали капитану. К сожалению, подумал Шугалий, ему приходится иметь дело, главным образом, с отбросами человеческого рода, но что поделаешь – такая уж у него профессия, кто-то ведь должен исполнять и эти обязанности. Тем более приятно было капитану видеть умные глаза и приветливую улыбку.