Текст книги "Буря на озере"

Автор книги: Ростислав Самбук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Сказал, так же приветливо улыбнувшись и подсев к Лопатинскому поближе:

– Вот надеемся на вашу помощь, Степан Степанович.

– Почему же не помочь? Если только смогу, – повторил он. – У нас одно дело – я машины ремонтирую, вы что-то другое делаете, тоже нужное. Такова уж жизнь…

– Лейтенант Малиновский уже спрашивал вас о Кузе. Что он делал утром восемнадцатого августа? Где и с кем был? Не приезжал ли кто-нибудь к нему накануне или восемнадцатого на рассвете?

– Эва, сколько вопросов сразу! Давайте помаленьку. Первый – что Кузь делал утром восемнадцатого августа?

– Да.

– Мне на работу в шесть заступать, жена будит в пять Кузь в эту пору уже во дворе возится. В пять еще темно было, но я видел его.

«Значит, он не мог быть в это время в Озерске, – подумал Шугалий, – и к Завгороднему заходил кто-то другой». Спросил:

– И что же делал Кузь?

– Что-то вынес из сарая – и огородами к озеру.

Мимо моего двора. А переулком ближе и удобнее.

Я еще удивился: зачем полную канистру дальней дорогой переть?

– Почему считаете, что канистра была полной?

– А для чего на озеро пустую нести? За водой?

Так ее в колодце хоть залейся. И знаете, когда полную несут – руку оттягивает.

– Логично, – согласился капитан. – И что, думаете, было в канистре?

– Бензин, что же еще?

– Допустим, действительно, бензин. Значит, Кузь заправил бак и куда-то поехал.

– Точно, поехал.

– Видели?

– А он мотор завел. Он у Кузя кашляет, пока не разогреется. И дергать надо долго, магнето плохое.

Прогрел и уехал. Ветер уже поднялся, кто же будет рыбачить? Волна шла еще небольшая, ехать можно, а рыбачить – ни-ни.

– Куда мог поехать?

– Кто ж его знает, может, в Озерск… Но навряд ли. В девять уже был дома. У него крепящий болт полетел, так приходил ко мне в мастерскую.

– Не расспрашивали, куда ездил?

– А на что это мне? Если б знать… Небось в «Серебряный бор». Турбаза у нас, может, слышали?

– Между Ольховым и Пилиповцами?

– Точно. Какие-то дела там у Кузя, несколько раз видел – туда шастает.

– Семнадцатого августа никто к Кузю не приезжал?

– Не видал.

– А не слышали, чтоб Кузь угрожал ветврачу?

– Тому, что утопился? Это уже все знают, ветврач махинации Опанасова брата раскрыл, да и у самого Опанаса рыльце в пушку. Три года дали, однако отсидел лишь полсрока. Когда вернулся, похвалялся: я, мол, ветеринару не прощу, за Опанасом Кузем ничего не пропадает, ни хорошее, ни плохое!

– И как вы считаете, мог он осуществить свои угрозы?

Лопатинский покачал головой.

– Пустое. Этот Опанас – трепач.

– Человек иногда такое делает, что никогда не подумаешь.

Лопатинский промолчал, но было видно – остался при своем мнении.

– Не могли бы вы оказать нам одну услугу? – спросил Шугалий после паузы.

– Ежели это мне под силу.

– Восемнадцатого утром кто-то мог в камышах возле вашего села перевернуть лодку. Перед бурей или во время нее. Потом оттолкнул лодку на чистую воду, и ее снесло в озеро. Надо найти место, где вытоптан камыш.

– Много времени прошло, – возразил Лопатинский. – Примятый камыш поднялся, а сломанный он мог вырвать с корнем.

– То-то, – вздохнул Шугалий, – мы сегодня искали и не нашли это место.

– Я посмотрю.

– И вот что, – добавил Шугалий. – Возможно, что тот человек вез в лодке велосипед.

Лопатинский кивнул.

– Поискать следы?

– С восемнадцатого не было ни одного дождя. Может быть, и остались.

– Попробую.

– Кстати, у Кузя есть велосипед?

– Даже два. У него и у жены.

– Мы вам благодарны, Степан Степанович, и прошу нас извинить…

– За что же извиняться? Чем смогу, помогу. И не только я – мы с ребятами камыши прочешем.

Шугалий забеспокоился:

– Не хотелось бы, чтобы много народу знало…

Слух пойдет…

– Не волнуйтесь. У меня два товарища – люди надежные и умеют язык за зубами держать.

– Так я на вас надеюсь!

Шугалий пожал Лопатинскому руку, с удовольствием отметив, какая она крепкая и шершавая.

– Вот это человек, – сказал Малиновский, когда они возвращались на берег.

– Наши люди – ого-го! – засмеялся Шугалий. – Народ!

– Любому шею свернет!

– Не любому, – возразил Шугалий. – Он сперва разберется – что и к чему! А рука какая сильная… и шершавая. Вот и у меня когда-то такие же были.

Я до юрфака тоже слесарем был.

– В гараже? – совсем не удивился Малиновский.

– В депо.

– Мой отец тоже в депо работал. Сейчас на пенсии.

– Каждого из нас ждет пенсия, Богдан.

– Вот уж не подумал бы, что вы ждете ее. Что ж, дослужитесь до полковника… – Он улыбнулся так, что Шугалий понял – это главная мечта Малиновского.

В конце концов, почему бы и нет? Ведь недаром говорят, что плох тот солдат, который не мечтает о генеральских погонах.

– Завгородний не посадил бы Кузя к себе в лодку, – неожиданно без всякого перехода сказал Малиновский.

– Да, не посадил бы, – согласился Шугалий.

– Но Кузь мог перехватить его утром на берегу и ударить веслом.

– Конечно мог.

– Однако Кузь, может, и не причастен к этому делу.

– Я тоже думал об этом.

– И тогда Завгороднего убил кто-то другой.

– А вы уже совсем отказались от версии о несчастном случае?

– Отказался.

– А я еще нет.

– Вы?!

– Все может быть, Богдан.

– Но ведь наши данные…

– Девяносто девять сотых, Богдан. А если остается хотя бы одна сотая…

– То есть пока не поймаем убийцу?

– Ищи и найдешь! – оптимистически сказал Шугалий.

– А все-таки найдем, – подтвердил Малиновский, и в тоне его не было ни капли сомнения.

Воскресный базар в Озерске всегда собирал много народу. Подводы из окрестных сел заняли всю площадь; тут прямо с возов продавали свиней и птицу, овощи и фрукты. Визжали поросята, гоготали гуси, резко и недовольно кричали индюки, и вдруг сквозь весь этот гвалт прорвалось и повисло над базаром петушиное пение.

Шугалий остановился, пораженный: казалось, любой звук потонет в базарном шуме, а петух перекричал всех. Но тот вдруг оборвал свое пение, будто устыдившись собственной голосистости.

Капитан походил между подводами, наблюдая, как торгуются люди, хотя и не собирался ничего покупать.

Просто любил базары, шум толпы, ее возбуждение, деловитость и даже какую-то праздничность, любил смотреть, как суетятся женщины – каждая стремится купить быстрее и дешевле, боится, что именно того, что ей нужно, не будет или перехватят из-под носа.

А степенные мужчины долго прицениваются, рассматривают товар и обязательно купят не то, чего хотелось бы жене; тут же, на базаре, по этому поводу возникают ссоры, но долго спорить недосуг; говорят, что на другом конце площади поросята почему-то дешевле, и женщины бросаются именно туда, хотя подсознательно понимают, что гоняются за химерой.

Шугалий перешел к деревянным столам с широкими проходами между ними. Миновал рыбный ряд, немного постоял у полуторапудового сома; тот свисал с обеих сторон стола, доставая хвостом и головой до земли, и мордастый, с красным носом мужчина победно смотрел на людей, выражавших свое восхищение его добычей, – такие красавцы сомы даже в Светлом озере попадаются крайне редко.

На соседнем столе лежала куча красных, только что сваренных раков, и Шугалий не смог пройти мимо: купил полтора десятка, решив заглянуть в чайную, куда привезли несколько бочек «Жигулевского».

Больше покупать было нечего. Капитан перешел в ряд, где торговали ягодами, дал себе самому слово обязательно купить перед отъездом ведро брусники – Верочка любит брусничное варенье, а вепрятина с брусникой у Бабинцов была действительно хороша.

Воспоминание о жене несколько опечалило Шугалия: который уже день он в Озерске, а так и не позвонил домой. Вечером надо непременно заказать разговор. Сегодня воскресенье, и Вера дома. Последнюю неделю ночевала в больнице и сейчас отдыхает. Посмотрел на часы – уже проснулась, поэтому решил позвонить сразу: зачем дожидаться вечера?

Шугалий заспешил, словно уже услышал сонный Верин голос совсем близко, так, что можно дотронуться до ее теплого плеча. И на минуту захотелось бросить все – лишь бы сидеть рядом с Верой, смотреть, как причесыва-ется: рукава рубашки опустились, а у нее такие полные и нежные руки. Вера смотрит на него и улыбается только уголками губ; и что за жизнь такая: он дома – она на дежурстве, она дома – он в командировке.

И кто знает, когда ему удастся распутать этот проклятущий клубок?

Шугалий протолкался к воротам, где суровая женщина в мужской соломенной шляпе взимала плату с желающих что-нибудь продать на базаре, и тут увидел Олексу с Ниной. Они стояли чуть поодаль, Олекса держал сетку с картошкой и луком, держал ее как-то неудобно, в полусогнутой руке, а левую положил Нине на плечо и что-то говорил ей – быстро и горячо, может быть, о чем-то умолял. А она не смотрела на него, и глаза у нее были заплаканные.

Народу тут мало, Шугалий подошел совсем близко, мог уже слышать, что говорил Олекса, остановился почти рядом, но они не обратили на него никакого внимания, очевидно не видя и не слыша ничего и никого, занятые только собой.

– Никуда ты не поедешь, – говорил Олекса, заглядывая Нине в глаза, – я не хочу, чтобы ты ехала, и не отпущу тебя.

– Но ведь ты не понимаешь…

– Я все понимаю, и тетка Олена уже сказала тебе…

Хочешь, завтра пойдем в загс?

– Неудобно. На нас уже смотрят…

– Пусть смотрят, лишь бы нам было хорошо.

Шугалий заметил, что Олекса, когда волнуется, краснеет и губы у него смешно выпячиваются, совсем как у ребенка.

– И что ты говоришь! – Нина сердито сбросила его руку со своего плеча. – И как ты можешь так говорить?

Надька ославит на весь город, и люди перестанут здороваться с нами.

– Если бы отец был жив, он понял бы нас!

– Так это же отец!

– И люди поймут.

– И все же нехорошо это. Уеду в Любень.

– А как же я?

– Будешь приезжать ко мне.

– Я не могу без тебя. Оставайся у нас. Тетка Олена никогда не поступит некрасиво, все это знают.

– Я бы осталась, но…

– Вот и хорошо…

– Нет, уеду в Любень.

– Никуда не отпущу тебя! – Олекса бросил сетку с овощами прямо на землю и взял девушку за руки, будто она и правда могла вот так сразу уйти.

Шугалий сделал шаг вперед. Олекса скользнул взглядом, как по незнакомому, заморгал, узнал, улыбнулся капитану, все еще не выпуская Нининых рук.

– Что случилось? – спросил Шугалий.

Олекса снова заморгал, вопросительно посмотрел на девушку и отпустил ее руки.

– Она… – нерешительно начал юноша, словно ожидая Нининого разрешения говорить; девушка опустила глаза, и он воспринял это как разрешение. – У нас такое случилось… Нина ушла из дому.

– Как это – ушла? – не понял Шугалий.

– Они… то есть ее родители, хотят… Понимаете, они нам сказали… – Олекса переступил с ноги на ногу, и Шугалий понял, что юноше неудобно при Нине осуждать ее родителей Нина подняла глаза.

– Говори уж все, – сказала она. – Жадные они, вот… Жадные, а мы не можем…

Олекса положил ей руку на плечо, словно защищая.

– Они хотят, чтобы мы продали дом, – объяснил он уже спокойнее. – И об отцовской лодке договорились, нас даже не спросили. Я думаю, зачем это Федору Антоновичу ключ от лодки, а он, оказывается, покупателю вчера показывал. И Нине скандал устроили, чтобы требовала у меня…

– Не могу я там жить и не вернусь, – со слезами в голосе сказала Нина, – потому что все о деньгах да о деньгах! Сколько стоит, сколько дают… А мне сказали, что я глупа и должна прежде всего подумать о себе, что двадцать пять тысяч на дороге не валяются.

– Столько дают за дом, – уточнил Олекса. – Но ведь половина – тетина. Федор Антонович даже к ней ходил, уговаривал ее.

– И уговорил?

– Разве тетю надо уговаривать? Она согласна на все.

– Но ведь мы не хотим! – решительно вмешалась Нина. – Она все нам отдает, а сама? Пока кооператив построим, где она будет жить? А они говорят, какое нам дело, как-нибудь перебьется…

Шугалий вспомнил белые глаза Бабинца и представил, как тот разговаривал с дочерью.

– Федор Антонович, – заговорил Олекса, – подсчитал, сколько потратил на Нину, и сказал об этом ей…

– И сколько же? Неужели вел бухгалтерию? – Шугалий хотел превратить все это в шутку, но Нина не поняла его.

– Сто рублей в месяц, – ответила она. – Вот сколько я стою. Не считая шубы и платьев.

– И вы решили облегчить родителям жизнь? По крайней мере с материальной стороны?

– Смеетесь? А мне не до смеха!

– Можно ли смеяться над этим? – сразу отступил Шугалий. – Но, может быть, вы неправильно поняли отца?

– А-а… – Видно было, что девушке тяжело говорить об этом, но все же ответила: – Он учил меня жить. Чтобы Олена Михайловна свои деньги отдала нам, а потом… Ну, чтобы устроилась на работу, а там дадут квартиру или место в общежитии. И чтобы деньги положили на мое имя.

Шугалий покачал головой.

– Вот это предусмотрительность! А на чье имя кладет деньги сам Федор Антонович?

– Они с матерью – душа в душу.

– Когда Нина сказала, что уйдет из дому, – перебил Олекса, – Софья Тимофеевна предупредила, что ничего ей не даст. Вот так, в чем была, и ушла.

– Ничего мне от них не надо!

– Может, у вас нет денег?

– У меня есть, – возразил Олекса.

– А послезавтра у нас зарплата, – прибавила Нина.

– Кстати, как же ты можешь уехать к бабушке, если работаешь? – Видно, Олекса нашел главный козырь, потому что посмотрел на Нину с видом победителя. – Не имеешь права уйти без предупреждения.

– А я договорюсь.

– Скажите ей, – в голосе юноши появились умоляющие нотки, – скажите ей, Микола Константинович, что нельзя ей ехать в Любень!

– Бабушка живет одна и будет рада.

– Обрадуешься! – рассудительно возразил Олекса. – Пенсия небольшая…

– У нее сад и огород. А я на работу пойду.

– Так тебя в библиотеке и ждут!

– Где-нибудь устроюсь.

– И ваши родители раньше жили в Любеке? – полюбопытствовал Шугалий.

– Жили когда-то.

«Почему Бабинцов не было в списке тех, что переехали в Озерск из Любеня?» – подумал Шугалий и спросил:

– Когда это было?

– Что? – не поняла Нина.

– Когда родители жили в Любене?

– Давно. Меня еще и на свете не было. Я уже в Озерске родилась.

– А в Озерск откуда родители приехали?

– Из Долины на Ивано-Франковщине. Там после войны жили. А бабушка в Любеке осталась.

– Тетя Олена предлагает Нине поселиться у нас.

Столько комнат пустует! – заметил Олекса.

– А что люди скажут?

– Тебя Надя волнует?

– А хотя бы и Надя!

– Не обращайте на нее внимания, – посоветовал Шугалий. – Живите, как сердце подсказывает.

– Я ей все время это втолковываю, – обрадовался Олекса, – что никто нас не осудит.

Нина робко посмотрела на Шугалия.

– Если уж и вы!..

– Неужто я советую плохое?

– Я хотела сказать, что вам со стороны виднее.

– Виднее, – согласился Шугалий. – Берите свою картошку и идите домой, не то Олена Михайловна не успеет приготовить обед.

– Я сама приготовлю, – заявила Нина.

Олекса посмотрел на нее и, поняв все, засмеялся от радости. Подхватил сетку с овощами.

– Приходите к нам обедать, – пригласил он Шугалия, – мы будем ждать. – Потащил Нину за руку, и они побежали, не оглядываясь.

Капитан смотрел им вслед, улыбался, но улыбка не была радостной. Помахал целлофановым мешочком с раками и подумал, что плакало его пиво. И все же раков было жаль – купил в киоске газету и завернул, чтобы не было видно. С пакетом под мышкой направился в библиотеку.

Надя стояла на лестнице и доставала какую-то книгу с полки. Оглянулась на скрип двери и, увидев Шугалия, одернула и без того не очень короткую юбку.

С книгой в руках проворно соскочила на пол, блеснула глазами, но ответила на вежливое приветствие Шугалия едва заметным кивком. Выдала книгу посетителю и принялась наводить на полках порядок, никак не реагируя на присутствие капитана, вероятно, все еще сердилась на него за то, что так бесцеремонно оставил ее на танцах. А Шугалий стоял, опершись на барьер, и тоже молчал, следя за быстрыми движениями библиотекарши.

Наконец Надя не выдержала:

– Принесли «Роман-газету»?

Шугалий покачал головой, и Надя, догадавшись, что капитан пришел не за книгами, оставила свои полки. Поправила прическу и подошла к барьеру, выпятив груди и высоко подняв голову, не шла, а несла свои прелести.

– Есть к вам дело, Надя, – начал Шугалий, пытаясь быть неофициальным, просто человек пришел за помощью или советом, – и надеюсь, вы не откажете мне.

– Охотно. – Девушка манерно протянула Шугалию руку.

Капитан пожал ее не очень сильно. Надя положила обе руки на барьер и пошевелила пальцами, будто намереваясь что-то схватить.

Шугалий чуть отодвинулся от барьера. Кивнул на окно.

– Это тут живет Нина Бабинец? – спросил он. – В доме с красной крышей?

– Будто не знаете? – иронически прищурилась Надя. – Были же в гостях… И хорошо вас накормили?

Она была прекрасно информирована, и Шугалий надлежащим образом оценил это.

– Вы умны и наблюдательны, – польстил он ей. – У вас хорошая память. Скажите, вы случайно не работали в субботу семнадцатого августа?

Из-за стеллажей высунулось курносое женское лицо, должно быть еще одна библиотекарша. Посмотрела на Шугалия светлыми любопытными глазами, улыбнулась и исчезла. Надя недовольно проводила ее взглядом.

– У нас только Нина Бабинец работает через день.

На полставки она. В субботу ее не было, а я всегда тут, кроме понедельника.

Шугалий придал своему лицу таинственное выражение, взглядом подозвал Надю к окну. Должна проникнуться важностью дела и не путаться в ответах.

– У вас стол у самого окна, вы видите, что делается на улице. Может, заметили, не заходил ли к Бабинцам семнадцатого августа, примерно в три часа или в начале четвертого, пожилой мужчина в сером костюме? Полный и лысый, с коричневым чемоданом.

– В роговых очках? – Надя ни на мгновение не поколебалась.

– У вас не память, а кибернетический центр.

– Видела. Я еще удивилась: совсем незнакомый человек, а в Озерске мы почти всех знаем…

Шугалий переплел пальцы, с хрустом сжал их.

– И долго этот человек пробыл у Бабинцов?

У Нади забегали глаза: небось не хотела признаться, что все время следила за домом.

– Ну… Я точно не скажу… Мне книги надо выдавать, а в субботу читателей больше. Кажется, ушел минут через тридцать – сорок.

«Какая точность! – отметил Шугалий. – В четыре уже успел вернуться и ждал машину неподалеку от усадьбы Завгородних…»

– Кто-нибудь может заменить вас? – спросил он. – Ибо нам с вами надо зайти в райотдел госбезопасности.

Надя округлила глаза.

– Зачем?

– Ваши показания очень важны, и мы должны надлежащим образом зафиксировать их.

– Тоня! – крикнула она. Когда курносая девушка высунулась из-за стеллажей, приказала: – Подежуришь в абонементе, так как мне надо… – бросила многозначительный взгляд на Шугалия и решила не уточнять, по какому именно делу отлучается.

Когда они вышли на улицу, Надя обогнала Шугалия на полшага, сбоку заглянула ему в глаза и спросила:

– А что это за некто в сером?

Шугалий вспомнил, с каким гонором она вела себя с ним во время первого посещения, но не стал отплачивать ей той же монетой.

– Сам еще не знаю, и мы с вами это выясним.

– Но ведь я его раньше никогда не видела.

– И я не видел.

– Думаете, преступник? Я всегда считала, что эти Бабинцы…

– Неужели? – не удержался Шугалий от иронии.

– Но если вы уже занялись этим делом!..

– Никакого дела еще нет, просто должны выяснить, действительно ли заходил один человек к Бабинцам.

– И для этого надо отрывать человека от работы!

– Неужели вы так заняты? В библиотеке сегодня не очень много посетителей.

– Наши обязанности не ограничиваются только книговыдачей, – сухо отрезала она, и Шугалию стало ясно, что спорить с Надей бессмысленно.

Они молча дошли до райотдела, и капитан предложил девушке посидеть в приемной. Вместе с начальником райотдела, еще молодым и улыбчивым майором Суховым, они разложили на столе десять снимков. Десять человек – пятеро в очках – смотрели с фотографий, и четвертый слева был Роман Стецишин.

Сухов пригласил свидетелей, а Шугалий ввел в кабинет Надю. Библиотекарша не колебалась ни секунды: ткнула пальцем в четвертое слева фото.

– Этот, – сказала она твердо, – этот человек приходил к Бабинцам днем семнадцатого августа.

Шугалий с Суховым составили протокол, Надя и свидетели подписали, и капитан отпустил свидетелей.

Спросил библиотекаршу:

– Ну, а потом? Когда этот человек ушел, к Бабинцам никто не заходил?

– Через несколько минут Федор Антонович куда-то поехал на велосипеде.

– В какую сторону?

– Вниз по улице. К озеру.

– А когда вернулся?

– В шесть я ушла с работы, но его еще не было.

– Почему так считаете?

– Федор Антонович велосипед ставит у крыльца.

Не было его в шесть.

– Спасибо. Не смеем вас больше задерживать.

Надя нерешительно пошла к дверям, словно колеблясь, и на пороге остановилась.

– Все? – спросила она. – Это все, что вам было нужно?

– Спасибо, – учтиво поклонился Шугалий, – все.

Он догадывался, почему Надя задержалась. Надеялась, что начнут расспрашивать, обрадуются, а тут – все. Наверное, чувствовала себя почти униженной, ибо сердито сверкнула глазами и хлопнула дверью.

Шугалий переглянулся с Суховым.

– Характер… – неопределенно сказал майор.

Шугалий перевел взгляд на фотографии.

– Но что бы мы делали без нее?

– Ну и тип этот Бабинец! Это же надо – столько лет прятался!

– Ты уже уверен?

– Аптекарь – это раз… – загнул палец Сухов. – Бандеровская кличка «Врач» – сходится. В декабре сорок четвертого находился в Любеке, а теперь встретился с сыном куренного атамана Стецишина. Ты знаешь, что это такое и какой шум создастся вокруг этого дела? Готовь майорские погоны!

– Если бы за каждое доведенное до конца дело нам присваивали звания… – махнул рукой Шугалий. – Скоро мы одни только комплименты друг другу будем говорить. А дело только начинается.

– Да, начинается, – согласился Сухов. – Надо установить, где был Бабинец в то воскресенье утром.

– Только осторожно. Чтобы он ничего не заподозрил.

– Аптека работает круглые сутки, и Бабинец часто дежурит по ночам.

– Ясно одно: приходил утром к Завгородним не он.

Олена Михайловна узнала бы его голос. Но ведь направился куда-то после отъезда Стецишина.

– Думаешь, связывался с сообщником?

– А черт его знает, должно быть, так. Стецишин выдал Бабинца Завгороднему, и тут уж не до шуток.

– Но ведь Завгородний мог сразу же позвонить нам.

– Конечно, мог, и тогда Бабинец или кто-то другой уже не гуляли бы на свободе. Однако у них было несколько шансов, и они воспользовались ими.

– Я сам пойду в аптеку, – предложил Сухов.

– А я к Завгородним.

Шугалий вспомнил заплаканные глаза Нины, и ему стало неприятно. Как сейчас разговаривать с девушкой? И как у этой пары вообще все сложится? Если их предположения подтвердятся и Бабинец причастен к гибели отца Олексы, не полетит ли все вверх тормашками? Жаль – такие хорошие ребята!

Капитан уже встал, чтобы идти, но зазвонил телефон, и Сухов передал ему трубку. Шугалий услышал далекий и взволнованный голос Малиновского:

– Вы слышите меня, товарищ капитан? Дела такие… Понимаете, у Кузя видели блесну Завгороднего!

– Какую блесну? – не понял Шугалий.

– Понимаете, неопровержимое доказательство…

– Что за блесна?

– Завгородний был одним из лучших спиннингистов в Озерске. Он сам делал блёсны. Из серебряных ложек, я в этом не совсем понимаю, но, говорят, и правда уникальные блесны. И щуки на них брали – дай бог! Всего было несколько таких блесен, и одну из них сегодня видели в багажнике лодки Кузя.

– Кто видел?

– Мне сообщил об этом Лопатинский. А видел, кажется, Каленик. Они вместе на берегу сарайчик держат – Кузь и Каленик. Так вот, Каленик и видел блесну.

– Откуда знает, что блесна Завгороднего? Был знаком с ветврачом?

– Я этого еще не успел установить. Услышал о блесне и сразу же звоню. Думал, что вам интересно будет услышать.

– Конечно, интересно, Богдан. – Шугалий задумался на несколько секунд. – Я сейчас выезжаю к вам.

Ничего не делайте без меня. – Шугалий подумал, что лейтенант может обидеться, и подсластил пилюлю: – Мы вместе с вами обдумаем, что предпринять. И предупредите Лопатинского, чтобы никому не говорил о блесне. Кузь не должен знать, что нам известно о ней.

– Понятно.

– А если понятно, то ждите. Буду через час-полтора.

Сухов, поняв, что пришло важное сообщение, выжидательно уставился на Шугалия.

– Слушай, ты рыбу ловишь? – спросил у него Шугалий. – Спиннингом?

– Тут почти все ловят, а я что – рыжий?

– Конечно, не рыжий, – согласился Шугалий. – И какими блеснами пользуешься?

– Да всякие есть…

– Завгородний, говорят, был известен среди рыбаков.

– Умел ловить, это все знали.

– И еще, говорят, свои блесны имел…

– Это из серебряных ложек?

– Значит, и ты слышал. Такую блесну видели сегодня у Кузя.

– Ого!

– И я думаю – интересно. Вот что, нужно постановление на обыск у Кузя.

– Сейчас заедем к прокурору.

– От него я прямо в Ольховое. Машиной. А тебя прошу разыскать Олексу Завгороднего и доставить его туда же. Напрямик на моторке. Должен опознать блесну.

– Да, на моторке быстрее, – согласился Сухов.

Малиновский ждал Шугалия на берегу. Стоял, расставив ноги, как монумент; капитан увидел его издали.

– Ну, что тут делается, Богдан?

– Жду вас.

– Это я вижу. А Кузь?

– Крышу дома чинит.

Капитан удовлетворенно хмыкнул.

– Хотелось бы побеседовать с этим Калеником, или как его там?

– Зенон Хомич Каленик, – четко ответил Малиновский, будто отрапортовал. – Кладовщик местного колхоза «Полесье». Сейчас в кладовой.

– Далеко?

Малиновский ткнул пальцем в сторону деревянной церкви без куполов.

– Вот это и есть кладовая.

Зенон Каленик оформлял документы на машину огурцов; он сверкнул глазами на незнакомых посетителей, извинился и быстро закончил оформление накладной. Отдал документы шоферу и предложил гостям сесть. Сам не сел: поправил воротничок несвежей сорочки, стоял, опершись спиной о плохо побеленную стену, и сверлил глазами Шугалия и Малиновского. Человек он уже был пожилой, лет под шестьдесят или даже больше, но еще крепкий.

Большие мозолистые руки высовывались из коротковатых рукавов пиджака, воротничок сорочки был тесен для его красной бычьей шеи, – небось швырял полуцентнерные мешки как игрушки.

Услышав, кто именно к нему пришел, улыбнулся и спросил:

– По какому делу, извините?

Шугалий пристально посмотрел на него.

– Говорят, вы видели в моторке Кузя блесну Завгороднего?

Каленик насупился.

– Ну, видел, так что?

– Где видели?

– Наши лодки рядом стоят. Опанас утром в багажнике что-то искал, смотрю – ветеринарова блесна.

– Откуда знаете, что ветеринарова?

– Как-то с ним рыбу ловил. Ну, тот и хвастался… Мол, серебряная блесна, и щуки на нее здорово берут.

– И брали?

– Не врал. Оно и правда, рыба настоящую снасть любит, голыми руками ее не возьмешь.

– Да, рыба теперь умной стала…

– Я и говорю, – обрадовался Каленик, – к рыбе подход нужен. А у ветеринара голова была, а не глиняный горшок.

– А может, – вмешался Малиновский, – он подарил блесну Кузю?

– Все может быть… – Каленик так пожал плечами, что было видно: он не одобряет наивности лейтенанта.

– Кому говорили о блесне? – спросил Шугалий.

– А что – нельзя?

– Никто вам не запрещает, но мы должны знать.

– Лопатинского на берегу видел…

– А Кузя не спрашивали, откуда блесна?

– Что я – дурак?

Шугалий встал, попросил Каленика:

– Позовите, пожалуйста, Лопатинского и пройдите на берег. Встретимся возле лодок.

В дверях Шугалий оглянулся. Каленик смотрел им вслед. Тяжело вздохнул, как человек, выполнивший неприятную обязанность, взял огромный амбарный замок и начал запирать кладовую.

– Как с понятыми? – спросил Шугалий у Малиновского, когда они немного отошли.

– Все в порядке. Там рядом живут колхозный бригадир и пенсионер один…

– Тогда к Кузю…

Опанас Кузь менял на крыше конек. Сидел, свесив босые ноги, как всадник, и даже равномерно покачивался. Примерившись, согнул под прямым углом жесть, оглядел ее со всех сторон, вытащил из кармана гвоздь, и тут-то его и окликнул Малиновский:

– Добрый день, уважаемый! Не могли бы вы на минутку спуститься?

Кузь вздрогнул, испуганно оглянулся, вцепившись обеими руками в гребень, и гвоздь покатился по шиферу. Узнал Малиновского, и лицо его внезапно искривилось злобой, но только на какое-то неуловимое мгновение. Кузь сразу овладел собой, стукнул молотком по жести, пригоняя, и хмуро пробурчал:

– Дело у меня…

– Да и мы по делу.

Кузь еще раз стукнул по жести, но так, для порядка, сунул молоток в карман и осторожно начал спускаться по лестнице. Он нащупал пальцами ноги перекладину, оперся потрескавшейся пяткой– и вдруг скользнул вниз легко, будто и не касался перекладин.

– Чего надо? – неприязненно спросил, опершись плечом о лестницу, как бы подчеркивая этим, что согласен поговорить тут, у дома, и никуда не пойдет.

– Вот товарищ капитан из области, – объяснил Малиновский. – Он желает посмотреть на вашу лодку, Опанас Лукич.

– Лодка как лодка, что в ней интересного?

– Конечно, но возникла срочная необходимость посмотреть.

Кузь втянул голову в плечи, как-то сразу уменьшившись, но ответил вызывающе:

– У меня нет времени. И вы не имеете права. Где постановление прокурора?

– Вот, прошу ознакомиться, – подал ему документ Шугалий.

Кузь даже не взял его в руки, посмотрел издали и пошел не к калитке, а наискось по усадьбе к забору.

Перепрыгнул его, еле прикоснувшись в жерди кончиками пальцев. Шугалий тоже перепрыгнул через забор, а Малиновский перелез солидно, предварительно осмотрев, не запачкает ли брюки.

Кузь быстро шел посредине улицы по ненаезженному песку, и следы вились за ним, словно живые: двигались и бежали за босыми ногами и никак не могли отлипнуть от них.

У причала Шугалий увидел Сухова с Олексой Завгородним. Олекса хотел было подойти к капитану, но Сухов остановил его.

– Погоди-ка, парень, – сказал он, – ты нам понадобишься позже.

Малиновский привел понятых.

– А где же Лопатинский с Калеником? – спросил Шугалий.

– Вон едут, – кивнул в сторону левады Малиновский.

И верно, на берег, подпрыгивая на кочках, выскочили два велосипедиста. Каленик аккуратно поставил свою машину возле рыбацкой хижины, а Лопатинский бросил прямо на траву. Протягивая капитану руку, он незаметно подмигнул, отзывая в сторону, но Шугалий сжал ему локоть, и Лопатинский понял его. Сделал шаг назад, с любопытством оглядывая присутствующих.

– Гражданин Кузь, – приказал Шугалий, – прошу вас открыть багажник моторки.

– Зачем?

– Прошу открыть.

Кузь вошел в воду, намочив штанины, подтянул лодку к берегу. Отпер багажник и стал рядом, всем своим видом показывая, что не понимает, для чего все это делается.

– А теперь, – продолжал Шугалий, – достаньте блесну, взятую вами у ветврача Завгороднего.

Кузь подтянул мокрые штаны и схватился за рукоятку молотка, торчавшую из кармана.

– Какую блесну? – отступил он на шаг.

– Которую вы взяли у Завгороднего.

Кузь сморщил лоб, делая вид, что только теперь понял, чего от него хотят.

– А идите вы ко всем чертям! – воскликнул он с такой непосредственностью, что Шугалий подумал, что этот человек далеко не прост. – Нет у меня никакой блесны. То есть, – поправился он, – есть блесны, но мои, понимаете – мои!