Текст книги "Буря на озере"

Автор книги: Ростислав Самбук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– А вам на работу совсем близко… – Шугалий сделал вид, что не слышал слов девушки.

– Когда надо, мать просто кричит Нине, – засмеялся Олекса. – «Борщ на столе, остынет!»

– Чаю попьем… – девушка открыла калитку, – а кто хочет горячего борща…

– Завтра, – твердо возразил Шугалий, – борщ завтра, а сегодня мы с Олексой должны поговорить.

Нина обиженно закрыла калитку, Олекса с сожалением посмотрел ей вслед и повернулся к капитану.

– Пойдем к нам?

– Проводите меня до гостиницы.

– Тут два шага.

– А у меня только два вопроса. Отец говорил вам о приезде Романа Стецишина?

– Да. Он еще месяц назад получил письмо из Канады. Вообще они не переписывались, может быть, писали раз в пять лет, отец почему-то не очень любил дядю Романа…

– А Олена Михайловна?

– Не знаю. Хотя… В ее комнате висело фото…

– Видел, – подтвердил Шугалий. – Не хватает одного снимка.

– Фотография тети с дядей Романом. Давнишняя, когда они были еще совсем молодыми.

– Конечно, ведь не виделись тридцать лет. Почему Олена Михайловна сняла фото?

– Мне было неудобно спрашивать.

– Понимаю. Не говорила, что произошло между ними и Стецишиным?

– Считаете, что отец поэтому и сел писать письмо к вам? Мне тоже так кажется… Спрашивал у тетки, говорит, ничего не слышала и ничего не знает. Да и правда, что могло случиться?

– И все же что-то случилось, – раздумчиво сказал Шугалий. – А с Чепаком вы знакомы?

– Кто же его не знает? Отцовский помощник и товарищ.

– Товарищ?

– Отец его уважал. Северин Пилипович с женой часто приходили к нам.

Они подошли к гостинице.

– До завтра, – Шугалий похлопал Олексу по плечу, – будь здоров, парень, – перешел он на «ты», – завтра утром я зайду к вам. А теперь – спать, устал я немножко…

Верно, сказал неправду, так как еще читал, а потом лежал в постели с открытыми глазами, пока сон все же не сморил его.

Дом ветлечебницы стоял за высоким деревянным забором на краю городка. Шугалий сразу узнал Чепака, хотя на фотографии, которую показали капитану в райотделе госбезопасности, тот был значительно моложе.

А может, это белый халат придавал Чепаку какую-то врачебную суровость и старил его, потому что ветфельдшер двигался живо и глаза блестели совсем молодо.

И все же Чепаку было уже за пятьдесят. С утра Шугалий познакомился с его биографией – собственно, знакомиться было не с чем. Родился Чепак в Озерске, отец его работал на городской лесопилке, мать – судомойкой в ресторане. На лесопилку незадолго до войны поступил и Северин. В начале сорок третьего года гитлеровцы сожгли лесопилку, несколько рабочих были арестованы, а девять человек, в том числе и Северин Чепак, ушли в леса, где и создали костяк небольшого партизанского отряда, действовавшего в районе Озерска и Любеня.

Летом сорок третьего года каратели вместе с отрядом куренного Стецишина, воспользовавшись данными, полученными от предателя, подосланного бандеровцами к партизанам, разгромили отряд, прижав его к черным болотам. Предателя так и не нашли. Только трем партизанам удалось спастись, в том числе и Северину Чепаку – он как раз был послан на связь с подпольщиками в Любень, райцентр километрах в семидесяти от Озерска.

Прочитав это, Шугалий остановился. Чепак был в Любеке, когда каратели с бандеровцами громили отряд. Случайно ли? А теперь сын куренного Стецишина приезжает из Канады в Озерск.

Но при чем тут Завгородний? Ведь во время войны Андрий Михайлович был во Львове…

Дальше вся биография Чепака укладывалась в один абзац. После войны окончил ветеринарное училище и вот уже почти тридцать лет работает в озерской ветлечебнице. И работает неплохо – все им довольны!

…Чепак делал укол собаке, которую держала полная женщина в грязных туфлях. Пес вертелся, женщина не могла удержать его, и фельдшер повернулся к Шугалию.

– Помогите! – не попросил, а приказал он, и капитан безропотно придержал пса за задние ноги.

Чепак сделал укол и обратился к Шугалию:

– Чем могу служить?

– У меня личное дело, Северин Пилипович, и хотел бы поговорить с глазу на глаз.

– Там вас устроит? – Чепак ткнул пальцем на скамейку под яблоней. – Я только шприц отнесу. – Он вернулся сразу и сел вполоборота к Шугалию, положив на колени большие руки с набрякшими синими венами.

Капитан предъявил ему удостоверение. Чепак внимательно изучил его, Шугалию показалось, что даже слишком внимательно, вернул и снова положил руки на колени, смотрел в глаза капитану и ничем не проявлял своего волнения.

– Мне поручено выяснить обстоятельства смерти ветврача Завгороднего, – начал Шугалий, не отводя взгляда, – и я хотел бы узнать, зачем вы приходили к Андрию Михайловичу восемнадцатого августа утром, в пять?

– Погодите, когда же это было – восемнадцатого?

В конце концов, какое это имеет значение. В последнее время по утрам я вообще не заходил к Завгородним.

– Это было в день смерти Андрия Михайловича.

– Вот оно что! – Зрачки Чепака сузились и высокий чистый лоб покрылся морщинами. – А я думаю, что это меня госбезопасность беспокоит! Думаете, убили Андрия Михайловича?

– Давайте условимся, Северин Пилипович, вопросы буду задавать я.

– Ваше право, товарищ, ваше право…

– Итак, утром восемнадцатого?..

– В пять утра я был еще дома. В начале шестого пошел на Светлое озеро.

– Кто это может подтвердить?

– Жена еще спала, – рассудительно сказал Чепак, – а живем мы возле озера. Через огороды тропинкой прямо к берегу. Может, кто-нибудь и видел, надо расспросить соседей.

Шугалий чуть улыбнулся.

– А где вы были накануне между тремя и четырьмя часами дня?

Чепак потер лоб, и он снова разгладился.

– В субботу то есть? В два мы обедали, потом отдыхал. Выходной был у нас, – пояснил он, – мы по субботам работаем, но Андрий Михайлович сделал выходной. В праздники работали, так отгуливали.

– Жена была дома?

– Пообедали вместе, потом она по магазинам пошла.

– Когда вернулась?

– А кто ж ее знает? У нее надо спросить – думаю, около пяти.

– И от трех до четырех часов никто не заходил к вам?

– Спал я, может, кто-нибудь и стучал.

– Со Стецишиным не виделись?

Капитан увидел, как зашевелилась кожа на лбу у Чепака, но глаз не отвел и ничем больше не проявил своего волнения.

– Каким Стецишиным? У нас в Озерске были только одни Стецишины, но исчезли… Давно исчезли, где-то в Америке, говорят.

– Когда вернулись в воскресенье с рыбалки? – Шугалий умышленно менял вопросы, чтобы не дать Чепаку возможности сосредоточиться.

– Вечером. Ветер нагнал волну, какая же рыбалка в бурю?

– С кем рыбачили?

Краем глаза капитан увидел, как вздрогнули пальцы Чепака. Вздрогнули и снова замерли.

– Один. На лодке ходил к острову.

– Поймали что-нибудь?

– Да, клевало. Несколько щук, лещи, окуньки. Ну, красноперки.

– Уху варили?

– Кого тут удивишь ухой?

– Ваша правда, – согласился Шугалий. – А кто еще рыбачил у острова?

– Не видал я никого. Камыши там, в камышах стоял, а рядом – никого.

– Когда каратели громили ваш партизанский отряд, – без всякого перехода спросил Шугалий, – вы, кажется, были в Любеке? Почему так произошло?

– Вот оно что! – У Чепака обиженно задрожали губы. – Вон оно что, я начинаю понимать, почему госбезопасность занимается этим делом. После войны меня уже спрашивали про это, но были свидетели, что командир отряда послал меня на связь в Любень.

– А я в этом и не сомневался. Но какое-то странное стечение обстоятельств: куренной Стецишин с карателями уничтожают партизанский отряд, в это время в Любеке…

Чепак предостерегающе поднял руку.

– Я понял, – перебил он. – Теперь вы про Ромка Стецишина спросите. Правда, через тридцать лет приезжает сын бандеровского куренного – что-то тут не ладно… Откуда мне известно про приезд Ромка, хотите знать? А кто у нас не знает про это? Озерск – не область, это у вас интуристы гостиницы заполонили, а у нас все на виду. Андрий Михайлович говорил, что Ромко приедет, вот откуда знаю. И про отряд расспрашиваете!.. Не раз уже спрашивали, но вот что… Свидетели у меня остались. Я в Любень болотами подался, а каратели через два часа начали наступление на отряд.

Понимаете, два часа… Документ есть, заместитель командира отряда в живых остался, в Залещиках сейчас живет, он вам подтвердит. Макар Войновский, в райисполкоме работает.

Шугалий почувствовал: Чепак говорит правду; и связанная им цепочка уже порвалась. Но ведь Олена Михайловна утверждает, что слышала голос Чепака в пять утра в воскресенье И вообще в воскресенье до полудня никто не видел Чепака.

Встал.

– Прошу вас в течение дня не отлучаться из ветлечебницы.

Фельдшер одернул полы белого халата, ничего не ответил, и Шугалий, идя к калитке, ощущал на затылке его тяжелый взгляд.

Малиновский уже ждал капитана и, видно, о чем-то узнал, потому что в его глазах Шугалий заметил нетерпение. Сказал, улыбаясь:

– У вас такой вид, Богдан, словно выследили убийцу, и нам остается только арестовать его. Ну, что там у вас?

Малиновский встал из-за стола. Сегодня на нем был уже не праздничный костюм, и галстук в горошек тоже остался в шкафу.

– Кузь в воскресенье на рассвете шел с канистрой, – сказал он. – С канистрой к озеру.

– Ну и что?

– Как – что? Нес бензин, таким образом, выходил на озеро.

– Мог бросить канистру в лодку и вернуться домой.

– Нет. Я видел его лодку. На носу багажник, но маленький. Канистра не влезет.

– А где он хранит мотор?

– Сарайчик у них на троих на берегу. Он и еще двое им пользуются…

– Вот там и оставил канистру.

– Нет, я разговаривал с ними. Зенон Каленик пришел на берег в половине седьмого. Лодки Кузя не было. Потом Кузя видели в селе уже после девяти.

– А этот Каленик?..

– Хотел лодку смолить, но начался ветер. Вернулся домой в семь.

Шугалий сделал какие-то заметки в блокноте с темно-красной кожаной обложкой. Любил красивые блокноты и ручки. Всегда носил с собой две или три шариковых с разноцветными стержнями. Сотрудники капитана знали: если Шугалий записывает что-нибудь Красными чернилами, стоит внимания. Но Малиновский не знал этого и равнодушно наблюдал, как капитан выводит на чистой страничке несколько красных цифр. Нарисовал да еще и поставил между ними черту.

– А вы сами видели Кузя? – спросил он.

– У них там забегаловка, – объяснил Малиновский, – чайной называется. Кузь в компании сидел.

– О чем разговаривали?

– Да ни о чем. Пьяная болтовня.

– Голос? – с интересом спросил Шугалий. – Какой у Кузи голос?

– Обыкновенный.

Капитан нетерпеливо щелкнул пальцами.

– Бас, тенор, дискант? Хриплый?

– Тонкий голос, и сам он длинношеий. Говорит, будто булькает. С хрипом булькает.

– С хрипом?

– Может, простужен.

– Мог и простудиться, – согласился Шугалий. – У вас над озером как задует…

– Еще говорили – хоронится Кузь…

– Как «хоронится»?

– В селе все замечают. К озеру огородами прошел, а улицей ближе. И не приглашает к себе.

– Раньше приглашал?

– Не очень.

– Вот видите.

– Но ведь и на рыбалку ездит один. Раньше компаний не чурался, а теперь преимущественно один.

– Но ведь в чайной сидел не один.

Малиновский пожал плечами.

– Народ говорит…

– Кто этот народ?

– Ну, Каленик. Еще этот, – заглянул в записную книжку, – Лопатинский. Напротив усадьбы Кузя живет.

– Любопытно. – Шугалий поиграл стерженьками ручки, высовывая и задвигая их. – А теперь, лейтенант, соберите мне сведения о Чепаке. Знаете такого?

– Ветфельдшера? При чем тут Чепак?

– Расспросите соседей: может, кто-нибудь видел его в субботу днем, возможно, от трех до четырех к нему заходил Роман Стецишин. И что делал Чепак в воскресенье на рассвете?

– Я думал, что Опанас Кузь заинтересует вас.

– Никуда не денется ваш Кузь.

– Конечно, не денется. Но Чепак?

– Олена Михайловна Завгородняя утверждает, что Чепак заходил к ним на рассвете в воскресенье.

И что Андрий Михайлович, очевидно, ушел с ним.

Таким образом, кто-то был у Завгородних рано утром в воскресенье. Может, и не Чепак, он утверждает, что не виделся с Андрием Михайловичем, но алиби у него нет. Поищите его вы, лейтенант, это очень важно.

А я – снова к Завгородним.

– Попробуйте яблок, Микола Константинович. – Олена Михайловна высыпала из фартука прямо на стол с десяток больших плодов. – Это мелба, как раз сейчас поспевают. Таких в Озерске не найдете, Олекса привез аженцы из Львова, и второй год плодоносит.

Шугалий выбрал краснобокое, с сизым отливом яблоко, надкусил. Сладкое и пахнет медом.

– Когда придет Олекса? – спросил он.

– Только что выскочил. Мотор испортился, а надо поливать цветы, вот за какими-то запчастями и побежал. Сказал, через часок вернется. А вы пока ешьте яблоки, вот журналы…

Олена Михайловна озабоченно засеменила к открытой двери веранды, но Шугалий остановил ее.

– Я хотел бы, Олена Михайловна, – сказал он, следя за тем, какое впечатление произведут его слова, – взглянуть на фотографию, которую вы убрали из своей комнаты.

Она резко обернулась и бросила встревоженный взгляд, как ребенок, сделавший недозволенное.

– Мне не хотелось бы… – неуверенно возразила. – Для чего вам?

– Олекса сказал, что вы сфотографированы с Романом Стецишиным.

– Ну и что же! Он же мой двоюродный брат.

– Тем более.

Она пожала плечами и молча вышла из комнаты.

Принесла большое фото в рамке, молча положила на стол возле яблок.

– Роман был красивым юношей, правда? – спросила она – Теперь он толстый и лысый… – засмеялась неестественно громко.

Действительно, Роман Стецишин в двадцать лет мог влюблять в себя девушек: высокий, глаза большие, прямой нос и нежный овал щек, которые, должно быть, ласкала не одна женская рука. Смотрел на Олену Михайловну уверенно и немножко свысока. А ее глаза прямо-таки излучали восхищение и любовь.

Шугалий перехватил взгляд женщины и заметил в нем печаль.

– Извините, я бы не хотел причинять вам боль, но вы любили его? – спросил он.

– Какая теперь боль! – махнула рукой Олена Михайловна. – Давно перегорело.

Капитан подумал, что Олена Михайловна сейчас не совсем искренна: ведь фотография недавно висела в ее комнате.

– И вы все время ждали его? – спросил он.

– Ну что вы! Просто не могла избавиться от иллюзий.

– Но ведь тридцать лет! – Шугалий понял свою бестактность и поправился: – Вы удивительная женщина, Олена Михайловна.

– Обыкновенная.

– Но он же оказался…

– Большинство мужчин такие…

– Стецишин обидел вас?

– Роман – воспитанный человек, даже чрезмерно воспитанный.

Наконец-то Шугалий понял ее.

– Вы ненавидите его?

– Просто он перестал для меня существовать.

– Почему?

– Многое можно простить, но не подлость!..

– Олена Михайловна, – попросил капитан, – расскажите, что тут произошло. Почему вы не хотите быть откровенной со мной?

– Олекса… – заговорила она тихо. – Тут речь шла об Олексе, а вся моя жизнь в нем.

– Неужели Олекса где-то оступился?

– Вы же видели его… – покачала она укоризненно головой. – Он не может оступиться.

– Так что же останавливает вас?

– Не хотела, чтобы подлость коснулась его. Бывает же, пойдет молва, и человек, сам не подозревая об этом, ходит запятнанный.

– Даю вам слово!..

– Что ж! Только договоримся – не травмируйте Олексу. Он о чем-то догадывается, и таиться от него вряд ли следует, но зачем выворачивать всю эту грязь? – Олена Михайловна перевернула снимок изображением вниз. – Роман написал нам заблаговременно, что приедет в Озерск…

Андрий Михайлович смотрел на сестру с сочувствием. Он понимал ее и жалел: знал, что произойдет сейчас, через несколько минут или полчаса, что сегодняшний день будет не самым светлым в ее жизни, а он любил Олюсю, и даже мысль о том, что кто-то может причинить ей боль, была нестерпима для него.

Зачем им это свидание? Зачем Роману ехать сюда?

Он давно забыл об Олюсе и никогда не вспоминает ее, – кто же в пожилом возрасте серьезно относится к юношеским увлечениям?

А изнервничавшаяся и возбужденная ожиданием Олюся надела свое лучшее платье, сделала новую прическу и, пробегая мимо зеркала в прихожей, встревоженно оглядывала себя. А он ничем не мог помочь ей.

Что ж, этот день им надо пережить…

Андрий Михайлович поставил на стол бутылки с водкой, коньяком и вином. Кажется, все есть. Даже полное блюдце красной икры, – пришлось звонить Олексе, он достал во львовском ресторане и передал со знакомыми. А рыбы Олена наготовила вдоволь: заливная, фаршированная, жареная. И копченый угорь. Улыбнулся: тут на взвод голодных солдат, а Олена тащит еще холодец и маринованные грибы.

Заурчал мотор на улице, и белая «Волга» остановилась возле дома. Андрий Михайлович увидел, как у сестры задрожали руки, пристроила блюдо с холодцом на край стола и оперлась о спинку стула. Андрий Михайлович мягко и нежно обнял ее за плечи, краем глаза следя, как вылезал из «Волги» мужчина в сером костюме и желтых туфлях. Осторожно подтолкнул сестру к двери, и она ушла, сложив руки на груди и глядя неподвижным взглядом прямо перед собой: вероятно, ничего не видела и не слышала.

Роман уже шел к крыльцу между штамбовыми розами, с любопытством озираясь вокруг. Лысый, в очках с роговой оправой, грузный, но не толстый, двигался легко. Широко улыбается и машет рукой, в другой – небольшой коричневый чемодан. Изменился, конечно, но Андрий Михайлович узнал его сразу. Сбежал с крыльца, обнялись, и Роман похлопал двоюродного брата по спине, прижавшись щекой к щеке. Андрий Михайлович хотел и расцеловаться, но, неуклюже чмокнув Романа, застеснялся и отстранился, заглядывая в глаза.

– Вот и увиделись, слава богу, с приездом в наши края!

Видел, как застыла на крыльце Олена – прижала руки к бокам, стоит неудобно, лицо покрылось морщинами, а Роман смотрит на нее как на совсем постороннюю.

«Не узнал, – догадался Андрий Михайлович. – Боже мой, не узнал… Что же теперь будет?»

Он сделал шаг к крыльцу, словно желая отгородить Олену от Романа, заслонить ее, протянул сестре руку, приглашая сойти в сад, но та стояла, смотрела, и губы ее дрожали.

– Олюся! – наконец узнал ее Роман. Так они с Андрием еще в детстве называли ее, и то, что он не забыл этого, тронуло Олену Михайловну, она улыбнулась и протянула Роману руку. Он несколько театрально поднялся на крыльцо, поцеловал ее пальцы, огрубевшие от работы в саду, без колец, но с накрашенными ногтями – с утра Олена Михайловна бросила все и побежала в парикмахерскую.

Роман внимательно разглядывал ее. Вероятно, Олена Михайловна что-то прочитала в его глазах, потому что посуровела и напряглась, и все же заставила себя улыбаться – вымученно, одними губами.

– А ты совсем не изменилась, Олюся, – как-то фальшиво-бодро заговорил Роман, видно было, что сказал это просто из вежливости.

– Чего уж там! – Олена Михайловна наконец перестала улыбаться. – Не говори глупостей, мы уже стали старыми, и я не нуждаюсь в комплиментах.

– Но ведь… – сделал еще одну попытку Роман Стецишин, но не докончил. – Рад видеть тебя, Олюся, оставайся всегда такой.

– Постараюсь, – спокойно ответила та, и Андрий Михайлович вздохнул с облегчением: кажется, сестре не очень больно. Она пошла вперед легкой походкой, и, слава богу, никто в эту минуту не видел ее лица.

– Прошу в комнаты, – произнесла, не оборачиваясь, – а я сейчас… – Она зашла в кухню и остановилась за дверью, сжав пальцами виски под седыми волосами, поднятыми в высокую прическу.

Стецишин обошел гостиную мягкими, кошачьими шагами, ощупывая внимательным взглядом элегантную мебель, ковер над тахтой с разбросанными по ней подушками, вышитыми вручную. Схватился обеими руками за спинку стула, молча, бесцеремонно осмотрел стол с закусками и бутылками и сказал с уважением:

– А ты неплохо устроился, Андрий. Я даже представить себе не мог, что так хорошо. Может, стал коммунистом?

Андрий Михайлович весело расхохотался:

– Мусор у тебя в голове, Роман, – на телеге не вывезешь. Неужели ты действительно думаешь, что у нас хорошо живут только коммунисты?

– Ты всегда умел угождать. Помнишь, даже физик, как его, Кныш, так и он ставил тебе пятерку.

А я как ни старался…

– Физику надо было учить, – поучительно поднял вверх указательный палец Андрий Михайлович. Они посмотрели друг на друга и засмеялись – от воспоминания о временах, когда самым большим позором была схваченная у сурового физика двойка, и от удовольствия, что наконец-то встретились через столько лет и не очень постарели и что, если бог даст, у каждого впереди еще лет двадцать, а то и тридцать, конечно, меньше, чем уже за плечами, но, ежели умело распорядиться годами, жизнь будет еще долгой, долгой и удивительно приятной.

Роман Стецишин еще раз пробежал глазами по столу, потер руки и заметил:

– Ты угощаешь так, будто у тебя в банке по меньшей мере миллион. У нас только очень богатые люди могут позволить себе икру, и даже я…

– Вылетел бы в трубу? – снисходительно перебил его Андрий Михайлович. – А мне некуда вылетать, и банковских счетов у нас нет.

– Но ведь в случае чего…

– Скоро на пенсию, и нам с Оленой хватит.

Олена Михайловна принесла запотевший сифон с газированной водой.

– Я думала, уже закусили, а они… Справедливо говорят, мужчины только считаются молчаливыми, а переговорят любую женщину. Гость проголодался в дороге, а ты…

Роман не заставил себя долго приглашать: взял из блюда кусок карпа в томате, с жадностью опорожнил полный серебряный бокал темно-коричневой настойки.

Довольно зажмурился и обвел всех взглядом.

– Что это? – спросил он. – Лучше шотландского виски.

– Наш фирменный напиток, – похвастался Андрий Михайлович. – Ореховка.

– В магазинах не видел.

– И не увидишь.

– Самогон?

– Ну что ты! Когда грецкие орехи еще зеленые, размельчишь их и зальешь водкой. Потом полстакана концентрата на бутылку «Экстры».

– Лекарство, – прибавила Олена Михайловна. – Говорят, в двадцать раз больше витаминов, чем в черной смородине.

– Ого! У нас можно сделать бизнес.

– Патент отдаю бесплатно, – благодушно улыбнулся Андрий Михайлович.

Роман потянулся еще за ореховкой. Налил полный бокал, лизнул края и зачмокал губами от удовольствия, даже понюхал, видно, не шутил, и перспектива заработать на новом напитке действительно привлекла его.

– Вы не знаете Америку, – торжественно изрек он, – у нас неограниченные возможности, если разумно повести дело! Реклама!.. Нужны деньги на рекламу, но если удастся заинтересовать солидные фирмы… – решительно проглотил водку и закусил бутербродом с икрой. – Давно не пил и не ел так вкусно. Я привез вам кое-что, – кивнул на дверь, – чемодан на веранде, и хоть немного компенсирую ваши расходы…

Олена Михайловна переглянулась с братом. Щеки у нее покраснели. Но Андрий Михайлович сделал успокаивающий жест, и она положила Роману свежего ароматного салата из огурцов и помидоров.

– Ты с ума сошел, – забыл, как тут угощают?

Тот заморгал под очками.

– У нас не привыкли тратиться на чужих, – ответил он.

– Какой же ты чужой? А если бы и чужой? Жалко икры или рыбы?

– Но ведь вы истратили половину заработка Андрия!

– Хватит… Зачем нам деньги?

– Говорили же, что у вас нет банковского счета…

– Три тысячи на сберкнижке.

– И это за всю жизнь? Наш ветврач…

– У нас, у вас… – не очень вежливо перебил его Андрий Михайлович. – У вас этот участок сколько будет стоить? Сколько, спрашиваю, тысяч? А мне сельсовет бесплатно дал.

– А ты что – за Советы?

– А почему бы и нет?

– При этих Советах люди какими-то полоумными стали. Или вам приказано так разговаривать? Но нас же никто не слушает?.. – Он испуганно оглянулся.

– Кому нужно за тобой следить? – Андрий Михайлович энергично подцепил вилкой копченого угря, с аппетитом пожевал. – Наслушался разных небылиц, будто мы тут и дышать уже не можем…

– Да еще как дышите…

– Полной грудью.

– Вот сказанул: полной грудью… Вбили в голову за тридцать лет, а ты же на наши собрания ходил…

– Какие еще собрания?

– ОУН забыл? Организацию подлинных украинцев!

– Постой, кажется, ты не был членом ОУН. Твой отец состоял в ней, а ты…

– Я всегда сочувствовал свободным украинцам, и, по-моему, мы вместе…

– Свобода – превыше всего! – торжественно воскликнул Андрий Михайлович. – Помнишь, как кричали на собраниях?

Стецишин вытер салфеткой губы, выпил газированной воды, отодвинул вилку.

– У меня, собственно, есть к тебе дело, – сказал, не сводя взгляда с Андрия Михайловича. – Но лучше поговорить на трезвую голову.

– Я помешаю? – хотела уже встать Олена Михайловна, но брат удержал ее:

– У меня от тебя нет секретов.

– Конечно, какие уж тут секреты! – согласился Стецишин. – Секреты от других, а мы – свои люди.

Олена Михайловна увидела, как он сверкнул глазами и нервно потер руки под столом. Перевела взгляд на брата. Тот вынимал кости из рыбы, но, увидев, как заволновался Роман, тоже положил вилку и выжидательно откинулся на спинку стула.

В комнате воцарилась тишина. Олена Михайловна вдруг почувствовала, что может произойти что-то неприятное, а она не хотела этого, ей было неудобно оттого, что этот совершенно чужой и непонятный мужчина в роговых очках почему-то назывался Романом и когда-то она любила его. Точнее, она и сейчас любила его, но не сегодняшнего, а того, давнишнего юношу с зелеными глазами. Никак не могла установить связь между тем Романом и этим человеком, который украдкой потирал под скатертью вспотевшие ладони.

Внезапно подумала, что он мог бы быть ее мужем и у нее были бы дети от него, и эта мысль ужаснула ее: да, этот совсем чужой человек со слезящимися глазами приходил бы к ней ночью и прикасался бы к ней, целовал и требовал от нее ласк. Но это было немыслимо, так немыслимо, что Олена Михайловна вдруг тихо рассмеялась, и этот смех прозвучал странно.

Стецишин с удивлением посмотрел на Олену Михайловну, а она махнула рукой и продолжала смеяться, теперь ей было удивительно легко, потому что смех снял внутреннее напряжение последних дней и окончательно исцелил ее: теперь она могла смотреть на Романа как на первого попавшегося прохожего на улице: с любопытством и вопросительно, даже иронически, ибо что же, кроме иронии, может вызвать мужская надутость и самодовольство?

Олена Михайловна перестала смеяться так же внезапно, как и начала.

– Мы тебя внимательно слушаем, Роман, – сказала она с облегчением. – Какое у тебя дело?

Стецишин снял очки, повертел их, держа за дужку.

– Мне, собственно, не хотелось бы выглядеть невеждой, – начал он в раздумье, – возможно, вы тут ориентируетесь лучше меня, но у меня поручение от нашей организации – проинструктировать достойных бойцов старой гвардии. Точнее, подчеркнуть некоторые аспекты нынешнего положения и той тактики, которой мы должны придерживаться на современном этапе. – Произнеся эту длинную и велеречивую тираду, он, очевидно, почувствовал то ли растерянность, то ли страх, что его не поняли, потому что надел очки, внимательно и холодно посмотрел на родственников.

Олена Михайловна заерзала на стуле, сиденье которого вдруг показалось ей неудобным и твердым.

– От какой же организации у тебя поручение к нам? – спросил Андрий Михайлович.

Олена Михайловна увидела, как брат нервно смял край накрахмаленной скатерти, оставив на ней складки, и поняла, что Андрий сейчас взорвется. Но Роман ничего не заметил или был настолько погружен в свои мысли, что вообще не мог ничего заметить. Он продолжал, поблескивая очками:

– Мы с тобой, Андрий, всегда высоко ставили национальное самосознание, и ты должен знать, что организация украинских националистов никогда не прекращала своего существования и своей борьбы. От ее имени я и говорю с тобой.

Олена Михайловна увидела, как запылали красными пятнами щеки Андрия. Но он ответил Роману сдержанно:

– Я никогда не принадлежал к вашей организации…

– Забыл, как мы с тобой ходили на собрания организации? Как ты аплодировал ораторам?

– Почему же, не забыл. Но сейчас стараюсь не вспоминать. Молодые были, глупые…

– Не такие уж и глупые, – усмехнулся Роман. – Ну хорошо, я понимаю, ты вынужден таиться, но мы как-никак братья… Со мной можешь быть откровенен.

– А я и не таюсь.

– Тогда должен понять меня.

– Тебе трудно разобраться…

– Никакой сложности. Весь мир понимает ситуацию…

– Весь мир? И ты приехал ко мне за поддержкой?

К маленькому человеку из маленького города.

– Через малое достигнем большого. И я надеюсь на тебя, Андрий, очень надеюсь.

– Зачем это, Роман? – вмешалась Олена Михайловна. – Ты все еще живешь прошлым.

– Вы не знаете, какое у меня настоящее. И что может ожидать вас.

– Давайте лучше выпьем, – сказал Андрий Михайлович. – И хорошо закусим. – Он придвинул к себе блюдо с холодцом, положил на тарелку большой кусок, но аппетит был уже испорчен, лишь поковырял вилкой и потянулся к рюмке водки. Выпил одним духом и не закусил.

Роман по его примеру тоже налил себе полную рюмку, но пил маленькими глоточками, бросая озабоченные взгляды. Может быть, водка придала ему новые силы, ибо, закусив копченым угрем, начал снова:

– Нас, украинцев, всегда угнетали, поэтому мы и должны объединяться. Мой покойный отец, – он вытер салфеткой вспотевший лоб, – да будет земля ему пухом! – с оружием в руках отстаивал это единство, и история не забудет его.

Олена Михайловна замахала руками, вспомнив кровавые расправы подчиненных Стецишина над мирным населением, но брат положил ей руку на плечо, и она поняла, что он просит не перебивать Романа. И правда, пусть говорит, все равно не убедит, а они хотя бы узнают, на какие ухищрения идут теперь заокеанские националисты.

– Но теперь с оружием уже ничего не сделаешь, – вздохнул Стецишин, и чувствовалось, как ему хотелось, чтобы было наоборот, – теперь против государства не попрешь, оно тебя раздавит и не заметит, что наступило. Но потихоньку, помаленьку и вода камень точит. Кстати, мы рассчитываем на вас, особенно на ваше влияние на Олексу. Знаем, что штудирует науки во Львовском университете и скоро станет профессором. Очень надеемся на него.

Олена Михайловна почувствовала, как похолодело у нее сердце.

– Вот оно что… – прошептала она. – Куда руки – протягиваешь? – посмотрела на брата с удивлением, потому что тот сидел, как и раньше, выпрямившись и смотрел куда-то в окно, будто и не слышал Романа.

Думала, что сейчас он взорвется гневом, но вместо этого уголки его губ опустились, и он с горечью произнес:

– Хотел бы я, чтобы Олекса сейчас послушал тебя!..

– Жаль, – согласился Стецишин, – правда, жаль, и у меня была надежда встретиться с ним тут. Кстати, – он вдруг осекся и сурово посмотрел на Олену Михайловну. – Не могла бы ты сварить нам кофе? – попросил он.

Она поняла, что Роман хочет избавиться от нее, но зачем? Олена Михайловна бросила взгляд на Андрия, однако тому, очевидно, было безразлично, останется сестра или нет. Встала.

– Ладно, будет вам кофе, но Олексу я не отдам…

Андрий Михайлович ничем не выразил согласия с категоричным заявлением сестры, сидел какой-то отчужденный, а Роман блеснул в ее сторону очками и тоже промолчал. Она хлопнула дверью и в раздражении отправилась в кухню: на ее характер, так выставила бы этого самоуверенного канадца за дверь. И чего ждет Андрий?