Текст книги "Насмешливый лик Смерти"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава 18

Грязно-белое кирпичное здание муниципалитета отличалось от окружающих магазинов и учреждений только флагштоком без флага, торчавшим посреди газончика с выжженной травой. Цементный спуск вел от парковки прямо к исцарапанной зеленой двери полицейского участка, находившейся с тыла. Перед дверью Беннинг оглянулся.

– Схождение в Аид, ― с кислой усмешкой сказал он.

Коридор с отвратительными зелеными стенами тускло освещался несколькими лампочками в проволочных сетках. Свежие ароматы мастики и полироля не заглушали смешанных запахов страха и карболки, нищеты и застарелого пота. В самом дальнем, самом темном углу, напротив двери с надписью: «Дежурный по отделению», на деревянной скамье громоздилась монументальная фигура.

Это была дородная негритянка в черном полотняном пальто. Волосы, выглядывавшие сбоку из-под ее черной фетровой шляпы, цветом и фактурой напоминали стальную мочалку. Когда она повернула к нам голову, я сразу же ее узнал.

Беннинг первым воскликнул:

– Миссис Норрис! ― И бросился к ней, вытянув вперед руки.

Она схватила их, подняв к нему свое тяжелое темное лицо.

– Как я вам рада, доктор. ― Ее исчерченные тенями нос, рот и подбородок походили на черный камень, обтесанный годами непогоды. Жизнь светилась только в ее горестных глазах. ― Они арестовали Алекса. Его обвиняют в убийстве.

– Это наверняка ошибка, ― сказал он мягким голосом сиделки, утешающей больного. ― Я знаю, Алекс хороший мальчик.

– Алекс хороший мальчик. ― Она вопросительно взглянула на меня.

– Это мистер Арчер, миссис Норрис. Он расследует это дело. Мистер Арчер только что мне говорил, что считает Алекса невиновным.

– Спасибо, мистер Арчер. Рада нашему знакомству.

– Когда его арестовали?

– Сегодня рано утром, на пустоши. Пытался перебежать в другой штат. Машина поломалась. Ничего лучше не удумал, дурацкая его башка, как дать деру. Теперь они его вдвоежды накажут, когда изловили.

– Вы наняли адвоката? ― спросил Беннинг.

– Да-да, мистера Сантану. Он на выходные уехал в Сьерру, но его экономка с ним связалась.

– Сантана хороший человек. ― Похлопав ее по плечу, он направился к двери дежурного. ― Я поговорю с Брейком и попытаюсь чем-то помочь Алексу.

– Я знаю, что вы добрый друг Алекса, доктор.

В словах женщины звучала надежда, но ее плечи уныло поникли. Увидев, что я намереваюсь сесть, она подобрала пальто и подвинулась, и мне послышалось, будто из бесчисленных полотняных складок вырвался невольный вздох. Я опустился на лесенку инициалов, вырезанных на мягком дереве скамьи.

– Вы знакомы с моим сыном, мистер Арчер?

– Вчера вечером я недолго с ним разговаривал.

– И вы не верите, что он виновен?

– Нет. Он обожал Люси.

Она подозрительно поджала свои толстые губы и спросила изменившимся голосом:

– Почему вы так говорите?

– Он сам так говорил. И вел себя соответственно.

Она примолкла. Некоторое время спустя робкая черная рука легко коснулась моего запястья и вернулась на необъятное лоно. В плоти среднего пальца утопало золотое обручальное кольцо.

– Вы на нашей стороне, мистер Арчер?

– На стороне справедливости, если могу ее отыскать. А если не могу, то на стороне изгоя.

– Мой сын не изгой, ― с достоинством произнесла она.

– Боюсь, что обращаться с ним будут как с изгоем. Не исключено, что его могут засадить за убийство. Единственный верный способ этого избежать ― найти настоящего убийцу. Так постарайтесь мне в этом помочь. ― Я глубоко вздохнул.

– Я верю, что вы праведный человек, мистер Арчер.

Разуверять ее я не стал.

– Располагайте мной, как знаете, ― продолжала она. ― То, что вы сказали, чистая правда. Мой мальчик помешался на этой женщине. Хотел на ней жениться. Я изо всех сил старалась этому помешать, и так и эдак. Алексу только девятнадцать, где ему помышлять о женитьбе. Я думала его образовывать. Я ему внушала, что темнокожистому неучу в этой стране делать нечего. И Люси ему не подходила. Она была старше Алекса, лет на пять, на шесть старше, и поведения беспутного. Я ее вчера выставила из дома, а она, вишь ты, как напоролась. Моя тут вина, каюсь. Уж очень я на нее вскинулась. Ей идти-то было некуда. Знать бы, что случится, пускай бы уж лучше оставалась.

– Вы не должны себя винить. Я думаю, то, что произошло, было неизбежно.

– Вы правда так думаете?

– Она несла непосильный груз.

– У меня было такое чувство. Да. Она боялась. ― Миссис Норрис доверительно приблизила ко мне свое большое, приятно оживившееся лицо. ― Я с самого начала чувствовала, что Люси Чэмпион навлечет на меня и на мой дом беду. Она из Детройта, а я сама там жила с маленьким Алексом. Вчера вечером, когда они пришли и сказали, что она убита, на меня словно свалилось все, чего я боялась в депрессию, когда мы с Алексом бегали из города в город, ища, куда бы приткнуться. Как будто мои страхи наконец меня догнали, здесь, в этой долине. После того, как я столько лет работала, рассчитывала, блюла свое честное имя.

Глядя в ее глаза, бездонные черные родники, изливавшие глубоко канувшее черное прошлое, я не знал, что сказать.

– Все я вру, ― опять оживилась она. ― Меня не волнует мое имя. Меня волнует мой сын. Я-то надеялась, что, если мы уберемся подальше от этих больших северных городов и будем жить в приличном собственном доме, я смогу вырастить его порядочным человеком, как хотел бы его отец. А он арестован.

– А где его отец? Хорошо бы ему быть рядом.

– Да, хорошо бы. Отец Алекса умер в войну. Мистер Норрис был главным старшиной американского флота. ― Она высморкалась с силой и выразительностью восклицательного знака и промокнула глаза.

Немного выждав, я спросил:

– Когда Люси Чэмпион появилась у вас в доме?

– Она прикатила в такси в субботу утром, еще до церкви. Сегодня, наверно, тому две недели. Обычно я по субботам дел не делаю, не люблю, но я же не могла ее прогнать ради своей прихоти. В пристойный отель ей здесь и нос нечего было совать, а большинство домов, где сдают комнаты нашему брату, для собаки не сгодятся. Речь у нее была приличная, одежда приличная. Сказала, что в отпуску, что хочет остановиться в частном доме. У меня боковая комната с весны пустует, а деньги мне очень даже требовались для Алексовой учебы. Она вроде мирная такая оказалась, хотя нервная и робкая. Даже выходила редко, только на ланч. Завтрак сама себе готовила, а обедала с нами. У нас пансион.

– Она хорошо ела?

– Вот вы кстати напомнили. Нет. Клевала, как птичка. Я ее даже пару раз спросила, может, стол мой не устраивает, но она как-то отвертелась.

– А она не упоминала ни про какую болезнь?

– Никогда, мистер Арчер. Ах, нет, что я, упоминала. На живот жаловалась. Какой-то невроз живота.

– И вы послали ее к доктору Беннингу?

– Я не посылала. Сказала, что если ей нужен доктор, так он хороший человек. Пошла она к нему или нет, не знаю.

– Пошла. И она никогда не говорила с вами о докторе Беннинге?

– Не припомню. Только в тот раз, когда я его рекомендовала.

– А она не упоминала о миссис Беннинг?

– Миссис Беннинг? У доктора Беннинга нет никакой жены.

– Я встретил ее вчера вечером в его доме. По крайней мере я встретил женщину, которая называет себя миссис Беннинг.

– Вы, наверно, имеете в виду Флориду Гутьеррес. Она работает у доктора. Он на ней не женится. Доктор Беннинг ни на ком не женится после беды с первой женой.

– Он вдовец?

– Разведенный. ― В ее голосе прозвучало неодобрение. Она быстро добавила: ― Я доктора вовсе не осуждаю, просто глупо было жениться на женщине настолько моложе себя... его. Эта белокурая Иезавель обманывала его без зазрения совести. В конце концов, как я и ожидала, она от него сбежала, и доктор с ней развелся. По крайней мере, я так слышала. ― Она осеклась. ― Типун на язык, повторяющий скандальные сплетни в праздник Господень.

– Как ее звали, миссис Норрис?

– Элизабет Беннинг. Доктор называл ее Бесс. Я не знаю ее девичьего имени. Он женился на ней в войну, когда служил врачом на флоте. Это было до того, как мы переехали сюда с севера.

– А как давно она его оставила?

– Года два назад, точно. Ему-то без нее было лучше, только я не смела об этом заикнуться.

– Похоже, она вернулась.

– Сейчас? В его дом?

Я кивнул.

Ее губы плотно сжались. Все ее лицо словно закрылось от меня. Недоверие к белым сидело в ней глубоко и прочно, как пласт горной породы, пролегающий через поколения.

– Вы не передадите, что я вам тут наговорила? У меня мерзкий язык, и я еще не научилась его сдерживать.

– Я пытаюсь вам помочь, а не навредить еще больше.

Она ответила не сразу:

– Я вам верю. Это правда? Она к нему вернулась?

– Она у него в доме. Неужели Люси никогда о ней не упоминала? Она три раза побывала у доктора, а миссис Беннинг работает у него регистраторшей.

– Никогда.

– Доктор сказал мне, что вы опытная сиделка. Вы не замечали у Люси каких-нибудь признаков болезни, физической или психической?

– Она мне казалась женщиной крепкой, только вот без аппетита. Но те, которые пьют, всегда мало едят.

– Она пила?

– Я обнаружила со стыдом и прискорбием, что она настоящая пьяница. И раз уж вы спрашиваете о ее здоровье, мистер Арчер, меня смущает одна вещь.

Она открыла защелку своего черного кошелька и стала в нем что-то нащупывать. Это оказался медицинский термометр в черном футлярчике из искусственной кожи, который она мне и вручила.

– Я нашла это после ее ухода в аптечке над раковиной. Только не стряхивайте. Я хочу, чтобы вы взглянули на температуру.

Я открыл футляр и стал вертеть тонкую стеклянную палочку, пока не увидел столбик ртути. Он застыл на сорока двух градусах.

– Вы уверены, что это ее?

Она указала на инициалы «Л. Ч.», написанные чернилами на футляре.

– Градусник явно принадлежал ей. Она медсестра.

– У нее ведь не могла быть такая температура, правда? Я всегда считал, что сорок два ― это смертельно.

– Так и есть, для взрослых. Я сама ничего не понимаю. Показать его полиции?

– Я бы показал. А вы не сможете мне рассказать подробнее о ее привычках? Вы говорите, она была тихая и робкая?

– Да, поначалу такая и была, все одна да одна. Все вечера просиживала в комнате с маленьким граммофоном, который с собой притащила. Я еще подумала, что для молодой женщины это странный способ проводить отпуск, и так ей и сказала. Она как захохочет, да не весело, а истерически. Тогда-то я поняла, что она вся напряженная, как пружина. Я даже начала чувствовать напряжение в воздухе, когда она была в доме. А она была в нем двадцать три часа из двадцати четырех, точно.

– Ее кто-нибудь навещал?

Она помедлила с ответом.

– Нет, никто. Она сидела в комнате и крутила свой джаз. Потом я обнаружила, что она пьет. Убираю как-то ее комнату, когда она отправилась в город за ланчем, выдвигаю ящик комода, чтобы положить на дно свежую бумагу, а там бутылки из-под виски. Три или четыре пустые пинтовые бутылки. ― Ее голос стал сиплым от негодования.

– Может, это успокаивало ее нервы?

Она пронзила меня взглядом.

– Алекс сказал мне то же самое, когда я с ним поделилась. Он стал ее защищать, и тут меня разобрало беспокойство, что бабенка и мальчишка живут под одной крышей. Это было в конце прошлой недели. Потом, в середине этой недели, в среду на ночь глядя, слышу в ее комнате топот. Стучу. Она открывает в шелковой пижаме, а у нее за спиной Алекс. Якобы она учит его танцевать. Ясно, чему она его учила, в красной-то шелковой пижаме, всяким беспутствам, и я высказала ей это прямо в лицо.

Ее грудь вздымалась от гнева, накатившего, как вторая волна землетрясения.

– Я сказала, что она превращает мой добропорядочный дом в кафе-шайтан и чтобы оставила моего сына в покое. Она сказала, что Алекс сам этого хочет, и он ее поддержал, сказал, что любит. Я обошлась с ней сурово. Красная шелковая пижама на ее бесстыдной плоти заставила меня забыть о любви к ближнему. Меня охватила грешная ярость, и я сказала, чтобы она отвязалась от Алекса или убиралась из моего дома в чем была. Я сказала, что готовлю своему сыну лучшее будущее, чем она в состоянии ему дать. Тут Алекс вмешался и сказал, что если уйдет Люси, он уйдет вместе с ней.

Так, в общем-то, и случилось. Материнский взгляд, казалось, искал образ сына во мраке, в который увлекла его за собой Люси.

– Но вы все же позволили ей остаться, ― сказал я.

– Да. Желание сына имеет надо мной власть. На следующее утро Люси сама ушла, но вещи оставила. Мне неизвестно, где она провела день. Знаю только, что она ездила куда-то на автобусе, потому что, вернувшись, жаловалась на дорожные неудобства. Вид у нее был разбитый.

– В четверг вечером?

– Да, в четверг вечером. Всю пятницу она была тихая и смирная, хотя какая-то озабоченная. Я видела, что у нее что-то на уме, и меня разобрал страх, уж не собирается ли она сбежать с Алексом. А ночью еще одна мерзость. Ну, думаю, если она останется, мы в мерзостях потонем.

– И что же это была за мерзость?

– Стыдно даже говорить.

– Это может быть очень важно. ― Вспомнив подслушанную мною ссору, я догадался, о чем умалчивала миссис Норрис. ― У нее был посетитель, да?

– Может, мне лучше вам рассказать, если это поможет Алексу. ― Она помолчала. ― Да, в пятницу ночью у нее был посетитель. Я слышала, как он вошел к ней через боковую дверь, и подсмотрела, как он вышел. Она развлекала мужчину, белого мужчину. В ту ночь я не стала с ней об этом говорить. Решила усмирить гнев. Я обещала себе помолиться и заснуть, но глаз не сомкнула. Люси встала поздно и ушла в город, когда я была в магазине. Вернувшись, она искушала моего сына. Она целовала его среди бела дня у всех на виду. Бесстыдная распутница. Я велела ей убираться, и она убралась. Мой мальчик захотел меня покинуть и уйти с ней. Тут я не удержалась и рассказала ему про мужчину.

– Лучше б вы удержались.

– Я знаю. Я каюсь. Это было необдуманно и недостойно. И ни к чему не привело. В тот же день она позвонила ему, и он полетел на зов. Я спросила, куда он идет. Он даже не ответил. Взял без разрешения машину. Тут я поняла, что, как бы ни повернулось, сын для меня потерян. Раньше мое слово было для него законом.

Вдруг она разрыдалась, уткнув лицо в ладони, как черная Рашель, оплакивающая разбитые упования всех матерей, черных, белых и желтых.

Дежурный сержант, появившийся в дверях, некоторое время молча наблюдал за ней. Потом произнес:

– Ей плохо?

– Нет, она беспокоится за сына.

– Имеет все основания, ― безразлично констатировал он. ― Вы Арчер?

Я ответил утвердительно.

– Лейтенант Брейк сейчас примет вас у себя в кабинете, если вы дожидаетесь.

Я поблагодарил, и сержант скрылся.

Приступ горя миссис Норрис прошел так же внезапно, как и начался. Она сказала:

– Прошу меня простить.

– Ничего, ничего. Вы должны помнить, что Алекс может оставаться порядочным человеком, даже если он вас ослушался. Он достаточно взрослый, чтобы принимать решения.

– С этим я могу смириться. Но покинуть меня ради доступной женщины ― это жестоко и неправильно. Она привела его прямо в тюрьму.

– Вам не нужно было пробуждать его ревность.

– Вы из-за этого перестали в него верить?

– Нет, но у него был мотив. Ревность ― опасный инструмент, и не стоит на ней играть, особенно без веских оснований.

– Да ясно, чем она занималась с белым мужчиной, поздно ночью, в своей комнате.

– У нее была только одна комната.

– Да.

– Где же еще она могла принимать посетителей?

– Я позволяла ей пользоваться гостиной. У меня хорошая гостиная.

– Вероятно, она хотела сохранить визит в тайне.

– Почему это, интересно узнать. ― Вопрос заключал в себе ответ.

– Есть масса причин, по которым мужчина может навестить женщину. Как он выглядел?

– Я видела его всего секунду, под уличным фонарем на углу. Обычный мужчина, среднего роста, средних лет. Походка немножко вялая. Лица я не рассмотрела.

– На одежду обратили внимание?

– Да. На голове какая-то нахлобучка ― то ли шляпа, то ли панама. Яркий пиджак. Брюки потемнее. По виду нереспектабельный.

– По сути тоже, миссис Норрис. Но могу вас уверить, что он приходил к Люси по делу.

– Вы с ним знакомы?

– Его зовут Макс Хейс. Он частный детектив.

– Как вы?

– Не совсем. ― Я собрался подняться, чтобы идти.

Она удержала меня, положив ладонь мне на локоть.

– Я слишком много наговорила, мистер Арчер. Вы по-прежнему верите, что Алекс невиновен?

– Конечно. ― Но меня тревожил мотив, которым она снабдила сына.

Почувствовав мое сомнение, миссис Норрис печально меня поблагодарила и отняла руку.

Глава 19

Кабинет Брейка, маленькая пустая каморка, был выкрашен той же зеленой краской, что и коридор. Под потолком на металлических креплениях висели батареи, извивавшиеся, как железные кишки. Единственное крошечное окошко высоко над головой выхватывало голубой квадратик неба.

Доктор Беннинг неловко сидел на жестком стуле у стены, держа на коленях шляпу.

Брейк в своей обычной оживленно-флегматичной манере говорил по телефону, стоявшему на его столе:

– Я занят, вы что, не слышите? Пусть дорожная инспекция разбирается. Я уже двадцать лет ничего общего с этим не имею.

Он повесил трубку и, словно граблями, прошелся пятерней по своим белесым волосам. Потом изобразил, будто только что заметил мое присутствие в дверном проеме.

– А! Это вы. Решили удостоить нас своим визитом. Входите и садитесь. Вот док говорит, что вы активно интересуетесь этим делом.

Я сел рядом с Беннингом, который виновато улыбнулся и приготовился что-то сказать, но Брейк продолжал:

– Раз ситуация такова, давайте сразу кое-что проясним. Я не играю в одиночку. Я приветствую всяческую помощь, от частных полицейских, от граждан, от кого угодно. Я, например, рад, что вы прислали дока, чтобы лишний раз освидетельствовать труп.

– Что вы думаете о самоубийстве?

Брейк отмахнулся от моего вопроса.

– До этого я еще доберусь. Сначала мы должны определиться. Если вы собираетесь заниматься этим делом, допрашивать моих свидетелей и вообще хлебать со мной из одного котла, я должен знать вашу позицию и позицию вашей таинственной клиентки.

– Та моя клиентка со мной порвала.

– Тогда что у вас за интерес? Вот док говорит, вы считаете, что мы стараемся упрятать за решетку мальчишку Норриса.

– Я не совсем так выразился, ― вмешался Беннинг. ― И я согласен с мистером Арчером, что парень, вероятно, невиновен.

– Это ваша точка зрения, Арчер?

– Да. Я хотел бы поговорить с Алексом...

– Еще успеете. Вас, часом, не его мамаша наняла? Чтоб путать мне карты.

– У вас мания преследования, лейтенант?

Его лицо на мгновение потемнело, как склон холма, по которому пробежала тень облака.

– Вы признали, что считаете Алекса невиновным. Прежде чем мы продолжим разговор, я хочу знать, вы что, выкапываете только те свидетельства, которые подтверждают ваше мнение, как чертов адвокат? Или вас интересует вся картина?

– Вся картина. Вчера меня наняла мисс Сильвия Трин. Компаньонка миссис Чарльз Синглтон.

Услышав последнее имя, Беннинг вытянул вперед шею.

– Это та женщина, у которой пропал сын?

– Точно, ― сказал Брейк. ― На прошлой неделе мы получили на него служебку. Потом нашли вырезку в вещах Чэмпион. Я все пытаюсь уяснить, как исчезновение такого богатея, как Синглтон, может быть связано с перерезанной глоткой здесь, в долине. Есть идеи, док?

– Я над этим не задумывался. ― Теперь он призадумался. ― На первый взгляд кажется, что это случайное совпадение. Например, некоторые мои пациенты носят с собой совершенно невероятные вещи ― и вырезки, и вообще всякую всячину. Эмоционально неуравновешенные женщины часто отождествляют себя с газетными знаменитостями.

Брейк нетерпеливо повернулся ко мне:

– А у вас, Арчер, есть мысли?

Я взглянул на длинное честное лицо Беннинга, задаваясь вопросом, много ли ему известно о подвигах его жены. В любом случае, не мне было его просвещать.

– Ничего стоящего. Все мои мысли вы на лету посшибаете из простой винтовки.

– Предпочитаю сорок пятый калибр, ― сказал Брейк. ― А что ваша клиентка? Мисс Трин, кажется?

– От мисс Трин я узнал кое-какие подробности исчезновения Синглтона. ― Я стал знакомить с ними Брейка, но достаточно выборочно, чтобы обеспечить его сотрудничество в Белла-Сити, не допуская его вмешательства в Арройо-Бич. О блондинке я даже не упомянул.

Утомленный моим купированным изложением, Брейк покусывал свои металлические нарукавные нашивки и теребил бумаги в ящике «Входящее». Беннинг слушал с напряженным вниманием.

Когда я закончил, доктор внезапно вскочил, держа шляпу наизготове:

– Вы меня простите, мужики, мне надо до церкви еще забежать в больницу.

– Благодарю, что пришли, ― сказал Брейк. ― Если хотите, можете быстренько освидетельствовать труп, но не думаю, что вам удастся обнаружить следы пробных порезов. Никогда не видел самоубийц с перерезанным горлом без пробных порезов. И с такой глубокой раной.

– Она в больничном морге?

– Да, дожидается вскрытия. Идите и скажите охраннику, что вы от меня.

– Да я у них в штате, ― сказал Беннинг с уже знакомой мне кислой усмешечкой.

Он нахлобучил шляпу и направился к двери, нелепо вскидывая свои длинные тощие ноги.

– Одну минутку, доктор. ― Я встал и протянул ему термометр, который дала мне миссис Норрис. ― Это принадлежало Люси Чэмпион. Мне хотелось бы знать ваше мнение.

Он вынул термометр из футляра и повернул его к свету.

– Сорок два градуса, температурка порядочная.

– У Люси вчера был жар?

– Мне об этом ничего не известно.

– Разве пациентам не принято измерять температуру?

Он ответил не сразу.

– Да, теперь вспоминаю. Я измерял ей температуру. Она была нормальная. С температурой сорок два мисс Чэмпион долго бы не протянула.

– Она и не протянула.

Брейк вышел из-за стола и взял термометр из рук Беннинга.

– Где вы его взяли, мистер Арчер?

– У миссис Норрис. Она нашла термометр в комнате Люси.

– Она могла нагреть его зажженной спичкой. А, док?

Вид у доктора был озадаченный.

– Не вижу смысла.

– А я вижу. Может, она пытается доказать, что у Чэмпион был горячечный бред и она зарезалась в невменяемом состоянии.

– Не думаю, ― возразил я.

– Постойте! Вот оно! ― Брейк бухнул по столу тяжелым, как молот, кулачищем. ― Ведь Чэмпион приехала сюда первого числа?

– Ровно две недели назад.

– Об этом я и подумал. Вы знаете, какая здесь была жарища в прошлые выходные? Сорок два градуса. Горячка была не у Чэмпион, а у этого чертова города.

– Это возможно, доктор? ― спросил я. ― Ртутный термометр фиксирует температуру воздуха?

– Если его не стряхивать. С моим такое постоянно случается. Странно, что я забыл.

– Вот, выходит, и разгадка, ― сказал Брейк.

– Вот выхожу и я, ― неуклюже сострил Беннинг.

Когда дверь за ним закрылась, Брейк откинулся на спинку кресла и закурил.

– Как вам идейка доктора насчет того, что у Чэмпион была фобия?

– Похоже, он разбирается в психологии.

– Не сомневаюсь. Он мне сказал, что хотел специализироваться в этом направлении, да не мог себе позволить еще пять лет учиться. Если он утверждает, что девчонка была с приветом, я готов поверить ему на слово. Он понимает, о чем говорит. Беда в том, что я его не понимаю. ― Он выпустил колечко дыма и проткнул его своим бесстыдным пальцем. ― Я за физические улики.

– И много их у вас?

– Достаточно. А вы не побежите с ними к защите?

Я поймал его на слове.

– А вы не забегаете вперед?

– В своей работе я научился смотреть вперед.

Из нижнего ящика стола он вытащил стальной чемоданчик и откинул крышку. В нем лежал нож с черной резной деревянной ручкой. Кровавые пятна на изогнутом лезвии засохли и превратились в темно-коричневые.

– Это я видел.

– Зато вы не знаете, чей он.

– А вы?

– Я показал этот нож миссис Норрис, еще не сообщив ей, как была убита Чэмпион. Она тут же его признала. Лет семь назад ее муж прислал его Алексу с Филиппин. С тех пор это сынулина игрушка. Нож висел на стенке в Алексовой спальне, и она видела его каждое утро, когда приходила убирать деткину постель, до вчерашнего утра.

– Она так сказала?

– Именно так. Может, Чэмпион и страдала горячечными психоаффектами, как утверждает док. Может, существует какая-то неизвестная нам связь с делом Синглтона. Меня это не колышет. Я имею достаточно оснований предъявить обвинение и вынести приговор. ― Он захлопнул чемоданчик, запер его и спрятал в ящик стола.

Целое утро я раздумывал над тем, открывать ли Брейку все, что я знал. И в конце концов решил не открывать. В деле сплелись обрывки нескольких жизней ― Синглтона с его блондинкой, Люси и Уны. Узел, который я распутывал нить за нитью, был слишком замысловатым, чтобы описать его языком физических улик. Для Брейка не существовало ничего, кроме его чемоданчика, содержащего вещественные доказательства, которыми можно пробить черепа провинциальных присяжных. А случай был не из разряда провинциальных. Я сказал:

– А вы не ставили себя на место парня? Он ведь не дурак и не мог не знать, что по ножу его тут же найдут. Как же получилось, что он кинул орудие убийства на месте преступления?

– Он и не кинул. Он за ним возвращался. Вы же сами его увидели. Он даже на вас набросился.

– Это не важно. Он подумал, что я шьюсь к Люси, и взбесился. Парень был на взводе.

– Вот именно. На этом-то и строится моя версия. У него возбудимая психика. Я же не обвиняю его в преднамеренном убийстве. Я говорю, что это убийство из ревности, второй степени тяжести. Взбесился и полоснул лезвием. А может, он вытащил из ее кошелька ключ, пока они ездили по городу. У нее-то ключа не оказалось. Озверел, резанул ее и сбежал. Потом вспомнил про нож и вернулся.

– В вашу картину вписываются видимые факты, но не вписывается сам подозреваемый. ― При этом я подумал: если Брейк раскопает мотив ревности, дело будет у него в шляпе.

– Вы не знаете этих людей, как я. Я каждый день с ними вожжаюсь. ― Он расстегнул левый манжет и обнажил мощное веснушчатое предплечье. От запястья до локтя тянулся белый бугристый шрам. ― Тип, который это сделал, норовил зацепить мне горло.

– Из этого, по-вашему, следует, что Норрис бандит.

– Все не так просто. ― Брейк занял оборонительную позицию, несмотря на свое славное ранение. Мир насилия, которому он противостоял, не устраивал ни его, ни других, и это было для него главным.

– Я тоже думаю, что все не так просто. Люси интересовала слишком многих. Я бы не стал зацикливаться на первом подозреваемом, который сам шел к нам в руки. Все гораздо сложнее.

– Я хотел сказать другое. Парень ведет себя как виновный. Я уже целых тридцать лет глазею на их лица и слушаю их байки. ― Он мог этого не говорить. Тридцать лет оставили на нем свой след, подобный опалине на старом дереве. ― Пусть я в низшем разряде. Пусть. Это как раз мой разряд. Убийство Чэмпион проходит по низшему разряду.

– Осознание вины ― заковыристая штука. Во-первых, тут психология.

– Черт с ней, с психологией. У меня чистые факты. Мы пытаемся задержать его для допроса, он сбегает. Мы ловим его, привозим сюда, он молчит. Я пытался его разговорить. Молчит как рыба. Скажи ему, что мир перевернулся, он рта не откроет.

– Как вы с ним обращаетесь?

– Никто его пальцем не тронул. ― Брейк опустил рукав и застегнул манжет. ― У нас своя психология.

– Где он?

– В морге.

– Несколько необычный подход.

– Не для меня. У меня здесь по убийству, по два в месяц. И я их раскрываю, ясно? Почти все. Атмосфера морга развязывает убийце язык быстрее, чем что-либо другое.

– Психология.

– Я же говорю. Ну что, играете в моей команде или дать вам носовой платок, утереть глазки? Если в моей, мы сейчас туда отправимся и посмотрим, готов ли он сознаться.