Текст книги "Насмешливый лик Смерти"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Росс Макдональд
Насмешливый лик Смерти

Глава 1

У дверей моей конторы меня ждала посетительница ― низенькая дама в свободном синем брючном костюме, синей водолазке и норковом палантине, не придававшем изящества ее коренастой фигуре. Скуластое загорелое лицо казалось мальчишеским из-за коротких темных волос, высоко постриженных на затылке. Она явно была из тех, кто не заявится в восемь тридцать утра, если не провел без сна всю ночь.

Пока я отпирал дверь, дама смотрела на меня снизу вверх с выражением ранней пташки, изучающей непомерно большого червя.

– Доброе утро, ― сказал я.

– Мистер Арчер?

Не дожидаясь ответа, она протянула мне свою широкую коричневую ладонь. Пожатие ее руки, унизанной перстнями, было почти по-мужски крепким. Разжав пальцы, она подхватила меня под локоть, втолкнула в мою собственную контору и захлопнула за собой дверь.

– Очень рада вас видеть, мистер Арчер.

Она уже начала меня раздражать.

– Почему?

– Что почему?

– Почему вы так рады меня видеть?

– Потому. Давайте устроимся поудобнее и поболтаем.

Ее игривость, лишенная обаяния, действовала на меня угнетающе.

– О чем будем болтать?

Дама уселась в кресло у самой двери и оглядела приемную, явно отметив про себя, что комната не велика и скромно обставлена. Ее отношение к увиденному выразилось в том, что она стукнула кулаком о кулак, звякнув при этом всеми своими перстнями. На каждой руке их было по три. Каждое с крупным бриллиантом, с виду натуральным.

– У меня есть для вас работа, ― сказала она, обращаясь к грязно-зеленому дерматиновому дивану, стоявшему у стены напротив. От девчоночьей игривости она перешла к мальчишеской доверительности. ― Может, вы не сочтете это дело стоящим, но я хорошо заплачу. Пятьдесят в день?

– И расходы. Кто вас ко мне направил?

– Да никто. Сядьте, пожалуйста. Я знаю о вас уже сто лет, целую вечность.

– Значит, у вас передо мной преимущество.

Ее взгляд опять обратился на меня, утомленный и постаревший после маленького путешествия по моей убогой приемной. Под ее глазами лежали зеленоватые тени. Может, она действительно не спала всю ночь. Во всяком случае, она выглядела лет на пятьдесят, хотя и подделывалась то под девчонку, то под мальчишку. Американцы никогда не стареют, они умирают, и в этом признавались ее глаза.

– Зовите меня Уной, ― сказала она.

– Вы живете в Лос-Анджелесе?

– Не совсем. Где я живу, к делу не относится. Я сообщу вам только то, что относится, если не хотите, чтобы я у вас заночевала.

– Да боже упаси!

Я буквально кожей почувствовал ее жесткий сухой взгляд, смеривший меня с головы до ног и остановившийся на губах.

– Внешность у вас неплохая и манеры вполне голливудские.

Я был не в настроении обмениваться комплиментами. Резкие нотки в ее голосе и внезапные смены тона смущали меня. Как будто перед тобой не один цельный человек, а несколько не совсем доделанных.

– Это боевая раскраска, ― я встретился с ней глазами и выдержал ее взгляд. ― С кем только не приходится иметь дело!

Она не вспыхнула. Просто ее лицо на мгновение приобрело чуть более темный оттенок. И опять на свет явился недоделанный мальчик:

– А вы не имеете обыкновения перерезать клиентам глотку? А то мне такие попадались.

– Детективы?

– Люди. А детективы тоже люди.

– Вы сегодня просто рассыпаете комплименты, миссис...

– Я же сказала, зовите меня Уной. Я не гордая. Могу я рассчитывать, что вы сделаете то, что я попрошу, и точка? Получите деньги, и до свиданья.

– Деньги?

– Вот.

Она извлекла из синего кожаного кошелька мятую купюру и метнула в мою сторону, словно использованную салфетку в мусорную корзину. Я поймал ее на лету. Это была стодолларовая бумажка, но я не спешил ее прятать.

– Аванс ― прекрасный способ пробудить верноподданнические чувства, ― сказал я. ― Глотку я вам все равно перережу, но сначала дам мышьяку.

– Почему это здесь все так любят острить? ― в задумчивости обратилась она к потолку. ― Вы не ответили на мой вопрос.

– Я сделаю то, о чем вы меня попросите, если это не беззаконно и имеет какой-то смысл.

– Я не предложу вам ничего беззаконного, ― обрезала она, ― и бессмысленного тоже.

– Тем лучше.

Я засунул купюру в бумажник, где она смотрелась страшно одиноко, и открыл дверь во внутреннее помещение.

Там стояло три кресла, потому что не нашлось места для четвертого. Подняв жалюзи, я сел за стол и указал ей на кресло напротив. Но она предпочла жесткое кресло у перегородки, подальше от окна и света.

Положив ногу на ногу, она всунула сигарету в короткий золотой мундштук и, щелкнув массивной золотой зажигалкой, закурила.

– Вот о чем идет речь. Я хочу, чтобы вы выследили одну цветную девушку, которая была у меня в услужении. Она ушла из моего дома две недели назад, а точнее ― первого сентября. Потеря невелика, но девчонка прихватила несколько моих безделушек. Рубиновые серьги, золотое ожерелье.

– Вещи застрахованы?

– Нет. Они даже не очень ценные. Просто у меня с ними связаны воспоминания. Трогательные воспоминания, понимаете?

Она попыталась прикинуться растроганной, но без особого успеха.

– Похоже, это дело полиции.

– Не думаю. ― Ее лицо стало непроницаемым, как мореный дуб. ― Вы зарабатываете себе на хлеб, выслеживая людей. Вы что, хотите отказаться от хлеба?

Я извлек стодолларовую купюру из бумажника и бросил ее перед собой на стол.

– Именно.

– Не будьте таким обидчивым. ― Она растянула в улыбке свой маленький жесткий ротик. ― Дело в том, мистер Арчер, что я очень сентиментальна. Я чувствую ответственность за всех, кто у меня служил, даже если они злоупотребили моим доверием. Я искренне любила Люси и до сих пор к ней привязана. Я не хочу, чтобы у нее были из-за меня неприятности, боже упаси. Я ни за что не натравлю на Люси полицию. Мне бы только поговорить с ней и получить назад мои вещи. Надеюсь, вы мне поможете.

Она прикрыла свои недобрые черные глаза короткими колючими ресничками, будто прислушиваясь к доносившемуся издалека пению скрипок. Я же слышал только гудки проносившихся под окном машин.

– Вы сказали, что она негритянка.

– У меня нет расовых предрассудков...

– Я не это имел в виду. В нашем городе найти черную девушку практически невозможно. Я пытался.

– Люси не в Лос-Анджелесе. Я знаю, где она.

– Почему же вы не поедете и не поговорите с ней?

– Я собираюсь. Но перед разговором я хочу выяснить, куда она ходит, с кем встречается.

– Не слишком ли сложный способ заполучить назад две безделушки? Зачем вам это?

– Не ваша печаль.

Ее тон был деланно шутливым, но в нем прорывалась враждебность.

– Наверно, вы правы. ― Я подтолкнул стодолларовую купюру в ее сторону и встал. ― Охота на диких уток не моя профессия. Почему вы не дадите объявление в «Таймс»? На свете много сыщиков, питающихся утятиной.

– Боже мой, парень не шутит. ― Она будто переговаривалась со своим вторым «я», стоявшим где-то неподалеку. ― Хорошо, мистер Арчер, я вся ваша.

Меня это заявление не слишком вдохновило, и я ответил ей равнодушным взглядом.

– Я очень спешу. У меня нет времени искать кого-то другого. Я даже признаюсь, что попала в передрягу.

– Которая никоим образом не связана с кражей мелких побрякушек. Могли бы сочинить что-нибудь получше. Только, пожалуйста, не утруждайте себя.

– Я и не буду. Теперь честно. Когда Люси работала у меня в доме, она, естественно, была посвящена в кое-какие семейные дела. Мы расстались не по-доброму, и она затаила на меня злобу. Я боюсь, что она предаст огласке некоторые секреты, которые могут меня скомпрометировать. Поэтому я хочу выяснить, с кем она встречается, и сделать определенные выводы.

– Если бы я знал чуть больше об этих компрометирующих фактах...

– Вам я их ни за что не открою. Я и пришла сюда для того, чтобы они не выплыли наружу. Куда уж откровеннее.

Мне все еще не нравилась ее история, но по сравнению с первой она звучала убедительней. Я снова сел.

– Какую работу выполняла девушка?

Дама помедлила с ответом.

– Работу по дому. Она горничная. Ее полное имя Люси Чэмпион.

– А где она работала?

– Естественно, в моем доме. Вам не обязательно знать, где он находится.

Я подавил раздражение.

– А где теперь она сама? Или это еще одна тайна?

– Я понимаю, что кажусь излишне подозрительной, но, обжегшись на молоке, дуешь на воду. Вы беретесь за это дело?

– Возможно.

– Она в Белла-Сити, в долине. Придется поспешить, чтобы успеть туда до полудня. Это в двух часах езды.

– Я знаю.

– Отлично. Моя подруга видела ее там вчера в ресторанчике на Мейн-стрит недалеко от перекрестка с улицей Идальго. Моя подруга поговорила с официантом и выяснила, что Люси каждый день заходит туда перекусить между двенадцатью и часом. Этот ресторанчик или, вернее, кафе называется «У Тома». Вы легко его найдете.

– Неплохо бы иметь фотографию Люси.

– Чего нет, того нет. ― Она машинально развела руками и этим характерным жестом сразу указала на своих предков, когда-то проживавших на северном побережье Средиземного моря. ― Я могу ее только описать. Красивая, довольно светлокожая, так что может даже сойти за южную американку или калифорнийскую испанку. Глаза черные, выразительные, губы не выпяченные, как, знаете, бывает. Фигурка аккуратная, хотя немножко костлявая.

– Сколько лет?

– Не много. Меньше, чем мне... да, чуть меньше. ― Я обратил внимание на поправку и на то, как ловко она себе польстила. ― Лет двадцать с небольшим.

– Волосы?

– Черные, стриженные бобриком. Она их выпрямляет с помощью масла.

– Рост?

– Чуть больше моего. Во мне пять футов, два дюйма.

– Отличительные признаки?

– Главное ее достоинство ― ноги, и ей это прекрасно известно. ― Уна не могла сделать другой женщине недвусмысленный комплимент. ― Нос вздернутый, ноздрями наружу ― хотя довольно миленький.

– Что на ней было надето, когда ее видела ваша подруга?

– Чесучовый костюм в черно-белую клетку. Мне он очень хорошо знаком. Я сама ей этот костюм и подарила. Она его еще подгоняла под себя.

– Ясно. Значит, костюмчик вы назад не потребуете.

Это ее взбесило. Она вырвала из мундштука дотлевающий окурок и с яростью ткнула его в стоявшую рядом пепельницу.

– Вы забываетесь, мистер.

– Теперь мы квиты, ― сказал я. ― Просто я выровнял счет, чтобы вы не подумали, что за сотню долларов купили меня с потрохами. Приходится быть начеку. Вы подозрительны, я обидчив.

– Вас что, гадюка укусила? Может, вы несчастливы в личной жизни?

– Я как раз хотел поинтересоваться вашей.

– Пусть она вас не тревожит. Учтите, я не хочу, чтобы вы разговаривали с Люси. ― Ее ярость внезапно улетучилась, или она умело притворилась. ― Черт возьми, это моя жизнь, и я ею живу. Мы зря теряем время. Согласны вы делать то, о чем я прошу, не больше, не меньше?

– Во всяком случае, не больше. Сегодня девушка может не появиться в ресторане. Если же появится, я следую за ней и беру на заметку, куда она идет и с кем встречается. И докладываю вам, не так ли?

– Да. Сегодня же, если возможно. Я буду ждать вас в отеле «Миссионер» в Белла-Сити. Спросите миссис Ларкин. ― Она взглянула на квадратные золотые часы на правом запястье. ― Вам лучше поспешить. Если она покинет город, сообщите немедленно и не спускайте с нее глаз.

Она встала и быстрым решительным шагом вышла в приемную, как будто устремляясь к намеченной цели. Под коротко стрижеными волосами обнаружилась массивная мускулистая шея, похожая на боксерскую. Остановившись в дверях, она помахала мне рукой, и ее норковый палантин немного приподнялся. Я тут же смекнул, что этот палантин существует для того, чтобы скрывать предательские телеса.

Я вернулся к столу и набрал номер своего ответчика. Сквозь жалюзи мне был виден тротуар под моим окном. Он пестрел яркими одежками девчонок и парней, весело сновавших туда-сюда в поисках счастья и долларов.

Среди них появилась Уна, темная и сплющенная высотой, с которой я на нее смотрел. Она пошла вверх по улице. Ее голова неподвижно сидела на мощной шее, как будто притянутая сильным магнитом. После пятого звонка в трубке зажурчал юный голосок. Я сообщил ему, что уезжаю из города на уик-энд.

Глава 2

С перевала мне открылась долина и за ней горы, похожие на гранитные плиты, прислоненные к небесно-голубой стене. Внизу, между бурых холмов, запятнанных чернильными тенями росших на них дубов, вилась дорога. Она спускалась в долину, устланную зеленой шенилью садов, коричневым вельветом пашен и пестрыми лоскутиками огородов. Там и стоял Белла-Сити, безалаберный пыльный город, казавшийся сверху маленьким и аккуратным из-за окружавших его просторов. Вскоре я уже въехал в пригород.

Среди зеленых полей то и дело вырастали перерабатывающие фабрики фермерских объединений, напоминавшие самолетные ангары. Тут же торговали помидорной рассадой, яйцами и лимской фасолью. Мимо мелькали заправочные станции, закусочные, мотели, уныло теснившиеся под оптимистическими вывесками. По шоссе в обоих направлениях проносились огромные фургоны, сотрясая и заражая воздух мощными выхлопами.

Автострада была как бы социальным экватором, делившим Белла-Сити на белое и цветное полушария. В северной, более высокой части жили белые, владевшие и заправлявшие банками, церквами, универмагами и гастрономами. Нижнюю, меньшую часть, утыканную заводиками, складами, прачечными, населяли негры и мексиканцы, выполнявшие почти всю ручную работу в городе и его окрестностях. Я помнил, что улица Идальго шла параллельно автостраде, двумя кварталами ниже.

Стояла страшная, удушливая жара. Во рту у меня пересохло. Было время дневных перерывов, и по Мейн-стрит двигался пестрый гудящий поток машин. Я свернул налево, на Восточную Идальго, и нашел место парковки. Черные, шоколадные, оливковые домохозяйки лавировали по тротуару с охапками свертков и хозяйственными тележками. Чуть не валившийся на них ветхий домишко с двумя глазами-окошками, помутневшими словно от страха перед очередным землетрясением, предлагал комнаты для приезжих и гадание по руке. Юные мексиканцы, мальчик и девочка, бездумно брели, взявшись за руки, к скорой свадьбе.

Вдруг невесть откуда возникли два белых солдатика в униформах, как два юных призрака, захваченных реальностью. Я пересек вслед за ними Мейн-стрит и вошел в книжный магазинчик на углу. Незажженная неоновая вывеска «У Тома» красовалась на другой стороне улицы почти напротив: «Лучшее пиво. Распивочно и навынос. Отведайте наши спагетти».

Солдатики с видом знатоков рылись в кипе комиксов. Выбрав с дюжину, они расплатились и вышли.

– Мальчишки, ― сказал седой продавец в пыльных очках. ― Призывают молокососов. Из колыбельки в могилу, одним махом. Я-то служил в экспедиционном.

Я буркнул что-то неопределенное, не поворачиваясь от окна. «У Тома» собиралась самая разношерстная публика. Деловые костюмы и спецовки, спортивные рубашки, футболки и свитера скрывались внутри и опять появлялись. Мелькали женщины в ситцевых платьях, открытых сарафанчиках, брюках и блузках, легких жакетиках и цветастых шелковых юбках. Среди них попадались белые, но больше всего было негритянок и мексиканок. Костюма в черно-белую клетку я не видел.

– Я-то служил в экспедиционном, ― раздался мечтательный голос из-за прилавка.

Я взял журнал и, притворившись, будто читаю, продолжал наблюдать за меняющейся толпой на противоположном тротуаре. Над крышами машин дрожало марево.

Продавец сказал посуровевшим тоном:

– Не положено читать, не заплатив.

Я бросил ему четверть доллара, и он смягчился:

– Поймите меня правильно, служба есть служба.

– Ясно, ― отрезал я, чтобы отделаться от экспедиционщика.

Люди за пыльным стеклом казались статистами в уличной сценке, снятой в утреннем колорите. Дома выглядели такими плоскими и уродливыми, что я не мог представить их изнутри. С одной стороны ресторанчика располагался ломбард, в витрине которого торчали скрипки и ружья, с другой ― кинотеатр, обклеенный кричащими афишами. Вдруг статисты забегали проворнее, и действие началось. Из двойной хлопающей двери кафе выпорхнула светлокожая, коротко стриженная негритянка в клетчатом черно-белом костюме. Немного помедлив на краешке тротуара, она зашагала в южном направлении.

– Вы забыли книгу! ― крикнул мне вслед продавец.

Я был посреди Мейн-стрит, когда девушка свернула налево, на улицу Идальго. Она шла мелкими быстрыми шагами. Смазанные маслом волосы блестели на солнце. На ходу она чуть не задела мое авто. Я проскользнул за руль и завел машину.

Походка у Люси была шикарная. Ее бедра покачивались, как груша на тонком стебельке талии, бронзовые голые икры под модной юбкой красиво пружинили. Когда она дошла до конца квартала, я двинулся следом, останавливаясь и пережидая на каждой парковке. Во втором квартале я задержался перед буддистской церковью. В третьем ― перед бильярдной, где негритянские, мексиканские и азиатские юнцы орудовали киями над зелеными столами. В четвертом ― перед красной кирпичной школой с песчаной площадкой для игр. Люси продолжала идти в восточном направлении.

Разбитый асфальт на дороге плавно перешел в иссохшую землю, и тротуар кончился. Люси осторожно ступала по пыли, в которой резвилась, скакала, барахталась детвора.

По бокам улицы подпирали друг друга жалкие развалюхи с разбитыми окнами, заставленными картоном, и покалеченными обшарпанными дверьми, а то и вовсе без дверей. Ослепительный свет придавал всему этому убожеству своеобразную суровую живописность, какую приобретают на ярком солнце лица стариков. Крыши домов провисли и стены накренились почти с человеческой покорностью, и у каждого был свой голос: этот бранился, тот болтал, какой-то пел. Дети в пыли играли в войну.

Люси свернула с Идальго на двенадцатом по счету перекрестке и зашагала в северном направлении вдоль зеленой ограды бейсбольного поля. В квартале от автострады она опять повернула на восток, на улочку, сильно отличавшуюся от всех прочих. Проезжая часть и пешеходные дорожки были выложены плитами, перед аккуратными белыми свежеоштукатуренными домиками зеленели газоны.

Я припарковался на углу, за миртовой изгородью, окружавшей крайний участок. Название улицы была написано на бортике тротуара. Мейсон-стрит.

В ее глубине, примерно посередине квартала, на подъездной дорожке к белому бунгало под перечным деревом стоял бледно-зеленый двухместный форд. Здоровенный негритянский парень в желтых плавках поливал его из шланга. Даже с большого расстояния было видно, как под его мокрой черной кожей играют мускулы. Люси приближалась к нему, двигаясь медленнее и грациознее, чем раньше.

Заметив девушку, парень улыбнулся и направил на нее струю воды. Она ловко увернулась и бросилась к нему бегом, позабыв о всяком шике. Он захохотал и пульнул водой в крону дерева, будто окатив ее своим материализовавшимся смехом, который долетел до меня полсекунды спустя. Скинув туфли, Люси юркнула за машину, спасаясь от рассыпавшихся брызг. Юноша бросил шланг и кинулся за ней.

Девушка вынырнула из-за машины и схватила наконечник шланга. Когда парень выскочил следом, пенистый фонтан ударил ему прямо в лицо. Хохоча и отплевываясь, он вырвал наконечник у Люси из рук. Смех их слился.

Они стояли обнявшись посреди газона. Внезапно смех оборвался. Перечное дерево укрыло парочку в зеленом безмолвии. Вода из шланга ручейком бежала в траву.

Хлопнула дверь. До меня донесся звук, похожий на дальний удар топора. Влюбленные отскочили друг от друга. На крыльце белого бунгало показалась дородная негритянка. Она молча воззрилась на них, сложив руки на толстом, обтянутом передником животе. Во всяком случае, не было заметно, чтобы ее губы шевелились.

Юноша подхватил кусок замши и принялся так остервенело надраивать крышу машины, словно на ней осела вся скверна мира. Люси подняла свои туфли с таким видом, будто искала их по всему свету и наконец нашла. Не поворачивая головы, она прошла мимо парня и скрылась за углом бунгало. Дородная негритянка вернулась в дом и бесшумно закрыла за собой дверь.

Глава 3

Я обогнул квартал, оставил машину недалеко от перекрестка и вошел на Мейсон-стрит с другого конца. Парень под перечным деревом все еще намывал форд. Он взглянул на меня только раз, когда я переходил дорогу, и больше мной не интересовался.

Его дом был пятым по северной стороне улицы. Я открыл белую калитку третьего по счету дома. На его крыше, как большое металлическое перо, торчала телевизионная антенна. Я постучал в дверь и вытащил из внутреннего кармана пиджака черную записную книжку и карандаш.

Дверь приоткрылась, и в щель высунулось немолодое тощее оливковое лицо с запавшим ртом.

– Чего вы хотите? ― Губы выпятились и опять запали.

Я открыл записную книжку и нацелил на нее карандаш.

– Моя фирма проводит опрос населения.

– Нам ничего не надо. ― Рот закрылся одновременно с дверью.

Дверь следующего дома была распахнута настежь. С улицы хорошо просматривалась гостиная, заставленная старой мебелью. Я постучал, и дверь задребезжала, ударившись об стену.

Парень под перечным деревом поднял глаза от крыла машины.

– Входите, входите. Она будет рада. Тетушка всем рада. ― Потом, словно спохватившись, он буркнул: «Мистер», и повернулся ко мне своим мощным загривком.

Из недр дома послышался голос, старчески-слабый, но удивительно певучий.

– Холли, это ты? Нет, для Холли, пожалуй, рановато. Да кто бы там ни был, входите. Врагов у старухи нет, а друзья навещают меня здесь, в моей комнате, ведь я не встаю. Так что давайте, входите.

Слова сыпались без остановки, выговор был приятный, по южному мягкий. Я пошел на голос и, миновав гостиную, короткий коридорчик и кухню, оказался в маленькой прикухонной комнатенке.

– Еще недавно я принимала друзей в гостиной. А тут доктор мне говорит, лежи-ка ты, солнце мое, в постели и не думай больше готовить, пусть Холли за тебя управляется. Вот я тут и лежу.

Комнатка была совсем крохотная, почти без мебели, с единственным открытым окном, через которое проникали свет и воздух. Голос доносился с кровати, стоявшей у окна. Там, в окружении подушек, полусидела негритянка с изможденным серым лицом, на котором, как темные янтари, сияли огромные глазищи. Ее блеклые улыбающиеся губы безостановочно шевелились.

– Это, говорит, твое счастье, что тебя скрутил артрит, потому что от твоей беготни у тебя бы точно сердце лопнуло. А я говорю, очень мне надо, горе ты утешитель, чтоб сердце тикало как часы, коли нельзя ни вставать, ни готовить. Он меня обозвал железной бабкой, а я рассмеялась ему прямо в лицо, не могла сдержаться. Этот доктор мой добрый друг, что бы он там ни болтал. А ты доктор, сынок?

Огромные глаза излучали свет, блеклые губы улыбались. Я с трудом заставил себя соврать:

– Мы производим опрос радиослушателей Южной Калифорнии. Я вижу, у вас есть радио.

Между ее кроватью и стеной был втиснут большой радиоприемник цвета слоновой кости, заменявший собой тумбочку.

– Конечно, есть. ― Она явно была разочарована. Ее мягкая верхняя губа с едва заметными усиками собралась в гармошку.

– Ваш приемник работает?

– Конечно, работает. ― Она оживилась, снова найдя тему для разговора. ― Я бы не стала держать радио, которое не работает. Оно меня развлекает с раннего утра до позднего вечера. Просто я время от времени даю ему чуть-чуть передохнуть. Вы уйдете, и я его опять включу. Только не спешите. Посидите немного. Я люблю заводить новые знакомства.

Я сел в единственное имевшееся в комнате кресло-качалку, стоявшее в ногах кровати. С моего места мне была видна стена соседнего дома с открытым в задний дворик окном кухни.

– Как тебя звать, сынок?

– Лью Арчер.

– Лью Арчер, ― повторила она нараспев, как будто декламируя мелодичный стих. ― Красивое имя, ничего не скажешь, очень красивое имя. А я по последнему мужу Джонс, только меня так никто не называет, все тетушка да тетушка. У меня три замужних дочери и четыре сына в Филадельфии и Чикаго. Двенадцать внуков, шесть правнуков, и еще есть на подходе. Хочешь посмотреть? ― К стене над приемником было прикноплено множество фотографий. ― Ты небось все ноги себе отбегал, не грех и отдышаться. Тебе хоть платят-то хорошо, сынок?

– Не очень.

– Я смотрю, на добротную одежку хватает, и то ладно.

– Это у меня временная работа. Я хотел спросить, у кого на вашей улице еще есть радио? Ваш сосед меня просто выставил.

– Тоби, что ли? Ну, ясное дело, он. У них и радио и телевизор имеются. ― В ее вздохе слились зависть и смирение. ― Он получает доход со своих домов на улице Идальго.

Я сделал в книжке ничего не значащую пометку.

– A с другой стороны?

– У Энни Норрис ничего нет. Когда руки-ноги меня слушались, я бегала в церковь не реже Энни Норрис, но такой ханжой никогда не была. Энни твердит, что радио ― это измышление дьявола, а я ей говорю: ты, подруга, отстала от времени. Она даже не пускает своего мальчишку в кино, а я ей внушаю, что это все детские забавы, как бы похуже чего не выкинул. Да он уж и выкинул. ― Она замолчала и с трудом приподняла свою узловатую руку с прикрытого простыней колена. ― Вот тебе и дьявол. Слышишь?

Перевалившись на бок, она повернулась лицом к окну. За стенами соседнего дома возбужденно спорили два женских голоса.

– Вот опять ругается со своей жилицей. Послушай.

Один голос, глубокое контральто, явно принадлежал дородной негритянке. До меня долетали лишь обрывки ее фраз.

– Вон из моего дома... строишь глазки моему сыну... вон... мой сын...

Второй голос, сопрано, дрожал от страха и злости.

– Неправда. Это ложь. Вы сдали мне комнату на месяц...

Низкий голос нахлынул, как волна:

– Убирайся. Складывай вещички и убирайся. Деньги я тебе верну. Можешь их прокутить, мисс Чэмпион.

Хлопнула входная дверь, и раздался мужской голос:

– Что тут происходит? Мама, оставь Люси в покое.

– Не лезь не в свое дело. Мисс Чэмпион съезжает.

– Ты не можешь ее вот так вышвырнуть. ― Голос юноши срывался от обиды. ― Она заплатила до конца месяца.

– Она съезжает, это дело решенное. А ты, Алекс, отправляйся в свою комнату. Что бы подумал твой отец, если бы услышал, как ты разговариваешь с матерью?

– Делай, как тебе велит мать! ― выкрикнула девушка. ― Я здесь все равно не останусь после такого поклепа.

– Поклепа! ― повторила старшая женщина с убийственным сарказмом. ― Я говорю о факте, мисс Чэмпион, и не единственном факте. Мне известно еще кое-что, о чем я даже не могу заикнуться в присутствии Алекса.

– Еще кое-что?

– Не прикидывайся дурочкой. Я сдаю свою чистую комнатку не для того, чтобы в ней принимали мужчин. Вчера ночью ты развлекалась там с мужчиной и не пытайся выкручиваться.

Ответа Люси я не услышал. У кухонного окна неожиданно появилась миссис Норрис. Я не успел даже отвернуться, но она не подняла на меня глаз. Лицо ее было каменным. Она с грохотом опустила раму и задернула занавеску.

Пыхтя и улыбаясь, старая негритянка опять откинулась на подушки.

– Да! Похоже, жилица теперь уйдет. Я-то знала, что при взрослом парне опасно пускать в дом такую фифу, как эта Люси. ― И она добавила с искренностью старухи, которой нечего терять, кроме жизни: ― Черт, без их ругани станет совсем скучно.

Я встал и прикоснулся к фланели, прикрывавшей ее худое плечо.

– Приятно было познакомиться, тетушка.

– Мне тоже, сынок. Бросай ты эту бродячую работу, пожалей свои ноги. Я ног не жалела, всю жизнь кухарила в больших домах и вот свалилась. Береги ноги... ― Ее голос за моей спиной становился все тише и тише и наконец потерялся в пространстве.

Я опять сел в машину и, проехав несколько метров вперед, остановился в таком месте, с которого можно было вести наблюдение за домом Норрисов. Бродячий этап работы закончился, начался сидячий. В закупоренной машине было страшно душно, но откинуть верх я не решался. Я снял пиджак и стал ждать. Секунды медленно складывались в минуты, как складываются в стопки новые блестящие монеты.

Мои часы на щитке показывали два, когда желтое такси въехало на Мейсон-стрит с противоположной стороны. Таксист притормозил у дома Норрисов и посигналил. Машина зарулила на подъездную дорожку, потом попятилась и остановилась у бортика тротуара. Из дома вышла Люси Чэмпион с картонкой под мышкой. На голове у нее была шляпка. Алекс Норрис, теперь уже полностью одетый, тащил за ней два одинаковых серых чемодана. Водитель поставил их в багажник, а Люси с явной неохотой забралась на заднее сиденье. Алекс Норрис смотрел вслед машине, пока она не скрылась за поворотом. С крыльца за ним наблюдала мать.

Я проскочил мимо них, опустив голову, и поехал за такси к улице Идальго, потом по Идальго в сторону Мейн-стрит, потом по Мейн в южном направлении. Там находился вокзал, и я подумал, что Люси, должно быть, хочет сесть на поезд. Таксист свернул на площадку перед вокзалом и выгрузил Люси с ее багажом на платформу. Люси вошла в здание вокзала. Я припарковался и направился к задней двери зала ожидания. В эту минуту появилась Люси. На ее лице лежал толстый слой пудры, а волосы были забраны под шляпку. Не взглянув на меня, она устремилась к стоянке по другую сторону вокзала и прыгнула в черно-белое такси. Пока водитель возился с ее багажом, я развернул свою машину.

Черно-белое такси двинулось по Мейн-стрит на север, потом выкатило на автостраду и проехало по ней на запад два квартала. Вдруг оно резко затормозило и свернуло налево под вывеску, натянутую между двумя столбами: МОТЕЛЬ И КЕМПИНГ «ГОРНЫЕ КРАСОТЫ». Я промчался дальше, повернул на следующем повороте и успел как раз вовремя, чтобы увидеть удаляющееся пустое черно-белое такси.

Я остановился недалеко от вывески и пересел к другому окошку. Мотель и кемпинг «Горные красоты» располагался на бросовых землях между автострадой и железнодорожными путями. Вид на горы отсюда был не лучше, чем с любой другой точки Белла-Сити. Через проволочную загородку, увитую чахлым виноградом, я увидел на пыльном дворе двадцать или тридцать трейлеров, похожих на выброшенных на сушу китов. Вокруг них резвились дети и собаки. Ближайшая ко мне часть двора была как бы отгорожена блочным зданием в форме буквы «Г» с двенадцатью окнами и двенадцатью дверьми. На первой двери висела табличка: «Контора». Перед ней стояли чемоданы Люси.

Люси вышла в сопровождении толстяка в футболке. Он подхватил ее чемоданы и проводил к седьмой двери, находившейся в углу. Даже на большом расстоянии было видно, что девушка страшно напряжена. Толстяк отпер дверь, и они исчезли внутри.

Я въехал на территорию мотеля и остановил машину у конторы. Это была унылая комнатенка, разделенная простой деревянной стойкой. При входе стоял складной брезентовый стул. За стойкой скрывалось бюро, заваленное бумагами, неприбранная раскладушка, электрическая кофеварка, и над всем витал крепкий кофейный запах. К стойке была прилеплена скотчем грязная бумажка с напечатанным на ней объявлением: «Мы оставляем за собой право выбирать клиентов».