Текст книги "Вершковинка (СИ)"

Автор книги: Рони Ротэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Вершковинка

Глава 1

В лавке было многолюдно – лавочник Михай, вернувшийся намеднииз Линдмарта, раздавал односельчанам заказы и рассказывал иноземные новости.

– Больше не поеду! Ни-ни! – горячился лавочник. – У границы с нами еще ничего, спокойно. А дальше…. Ведь видно же, что торговым обозом идем! Ух, и натерпелись мы страху. Чьи только дозоры нас не потрошили! Всё допытывали, с чем идем. Всю душу повытрясли! Нет, как хотите, а я больше в Линдмарт ни ногой. Ни здоровья, ни мошны не хватит.

Соседи принимали свертки, корзины, узлы, расплачивались, сочувственно и уважительно кивая Михаю. В Низовичах он слыл отчаянным и сметливым купцом. Не всякий отваживался хаживать за товаром в далекий Линдмарт – не первый десяток лет длилась там междоусобица, то затихая, то разгораясь с новой силой. Уже мало кто помнил, что стало поводом к войне. А только резали друг друга тамошние племена с неистовой жестокостью.

– Живи долго, Михай, – к прилавку подошла Оляна. – Привез?

– А то, – кивнул тот, и, покопавшись в корзине, вытащил холщевый сверток.

– Сколько должна? – женщина потянулась квисевшему на поясе кошелю.

Михай подмигнул вдове, нагнулся к ней, и, вручая сверток, прошептал.

– Пять орешков. Но могу и за так отдать. Я привез дивное средство от вдовьей тоски. Может, в гости пригласишь, да оценишь?

– В другой раз, – улыбнулась вдова, оставила на прилавке пять мелких серебряных шариков, и покинула лавку.

Она была еще совсем не стара. Но синий убрус, носимыйпо вдовьему обычаю, набавлял ей лет. Муж Оляны ушел искать воинской славы и альвийского серебра, да и сгинул в Линдмарте несколько лет назад. Многие теперь подавались в наемники, уповая на щедрое жалованье, да не всем улыбалась удача. А по городам и селам Аддарии бродили вербовщики линдмартских армий, соблазняя людей альвийским серебром, гмурьим золотом, урукхской долей в добыче и друдскими самоцветами.

Дорога до Вершковицкого хутора вилась вдоль леса, к которому примыкали ржаные поля. Не было в Аддарии ни золотоносных рек, ни серебряных копей, ни самоцветных гор, ни смоляных болот. Былалишь земля, на которой добросовестно трудились люди. Оттого и спокойно было в Аддарии – война ведется за легкую добычу. А за аддарский прибыток следовало немало попотеть в поле. И, глядя на Линдмарт, благословляли люди свою не богатую, но мирную страну. Здесь не страшно было заводить семью и рожать детей. Вот только не было их у Оляны. А если б были, может, и не так горько было бывдовство.

Она свернула на лесную тропинку, чтобы срезать путь. Лес был светел и приветлив. Меж ближних древесных стволов мелькнула белая одежда лесной колдуньи.

– Живи долго, Веда-мать, – улыбнулась Оляна, подходя и приветствуя ведунью.

– Здрава будь и ты, Оляна, – выпрямилась та, отвечая. На Оляну глянули лазоревые глаза, глубокие и яркие, как весеннее небо. Как на самом деле звали альву, в давнее время поселившуюся отшельницей в этом лесу, не знал никто. В округе её называли Ведой – многое было ей ведомо: как дитя принять, как людей искотину лечить, как урожай поднять. Никому не отказывала Веда в добрых делах. Со злыми же мыслями гнала прочь.

Рядом с альвой стояла корзина, наполненная корешками. Обмахивая тонкие руки от налипшей земли, Веда снизу вверх посмотрела на вдову. Была она невысока, стройна и тонка, словно камышинка. И, в отличие от людских женщин, не прятала седеющие длинные волосы под убрус, увязывая их в тугой узел на затылке.

– С Низовичей идешь? Михай из Линдмарта вернулся?

Оляна кивнула. Все-то было Веде ведомо.

– Всё воюют, – печально качнула головой альва. Она нагнулась за корзиной, но Оляна опередила её, ухватившись за плетеную ручку.

– Я помогу.

Веда-мать чуть улыбнулась и согласно кивнула. Корзина была тяжелой, и Оляне не раз пришлось переменить руку, пока они дошли до заимки, где обитала колдунья.

– Чем же отплатить тебе за подмогу? Тяжела была ноша,– обернулась альва к Оляне.

– Разве это ноша, – легко рассмеялась вдова, поставив корзину на траву. – Тоска вдовья – вот ноша, не скинешь.

– И на неё средство имеется, – Веда многозначительно взглянула на женщину.

– Михай уж предлагал, – снова засмеялась Оляна. – Не по мне такое. А вот…

Она запнулась было, но, глядя во внимательные глаза альвы, тихо прошептала.

– Ребеночка бы мне, а? Веда-матушка.

Колдунья отвела глаза. Легко, словно порожнюю, подхватила корзину, и двинулась к хижине.

– Оляна, Оляна. Знаешь ведь все сама.

– Знаю, – поникла та головой. – Пустая я. Да ведь тебе все под силу, Веда-мать!

– Жизнь из пуста создать мне не под силу, – ответила колдунья. Потом, остановившись, обернулась к Оляне. – Во что веришь, чего сердцем желаешь – то и сбудется.

***

На вечерней заре стукнул кто-то тихо в ставни. Оляна подняла голову от узорной вышивки. Хорошую краску привез Михай, постарался. Вышивка нитями, крашеными линдмартской краскою, словно оживала на полотне. За неё и платили щедрее.

«Верно, ветер» – подумала вдова. Но стук повторился, и Оляна, решив, что это настойчивый Михай прибыл её утешать, резко распахнула дверь. На крыльце стояла Веда с корзиной, наполненной алыми цветами.

– Живи долго, Веда-мать, – удивленно-растерянно произнесла Оляна. Альва никогда ни к кому не приходила незваной.

– В дом-то пустишь?

Вдова посторонилась, пропуская альву. Та поставила корзину и обернулась к Оляне, кивнув на цветы.

– Принимай, что просила.

– Что это? – женщина взяла в руки цветок. Не росли такие в здешних краях.

– Это маки, – терпеливо пояснила альва. – Но для тебя неони, а вот это.

Она раздвинула стебли, и среди алых лепестков Оляна увидела младенца. Ноги ослабли, и женщина осела на пол возле корзины. Веда тем временемизвлекла из цветочной колыбели маленькое тельце, завернутое в тончайшее полотно, и подала Оляне. Та протянула руки, бережно принимая ребенка, и разглядывая крохотное белое личико с закрытыми глазами.

– Она просто спит, – пояснилаВеда на вопросительный взгляд вдовы. – Маковый сон крепкий и долгий.

– Она? – спросила Оляна, потрясенно глядя на острые ушки младенца. – Это… это же альва. Откуда она? Как её имя?

– Мало ли сейчас бесприютных, потерявших кров, бегущих от войны в чужие края, – уклончиво ответила Веда. – А имя дай ей новое. Твоя теперь дочь.

Оляна прижала ребенка к груди, и сердце её наполнилось неведомой раньшерадостью.

– Сбылось, – по щеке вдовы скатилась слезинка. – Во что веришь, то и сбудется. Веришка ей имя.

***

– Вершка, Вершка, от горшка два вершка! – дразнилииз-за тына мальчишки. Веришка показала им язык и гордо прошла мимо. Затеватьдраку с худосочной и невысокой альвой мало кто из ребятни отваживался – сила в ней была нечеловечья. Как и её красота. Дивились низовические селяне на Олянину примачку – на длинные волосы молочного цвета, на яркие синие, чуть скошенные к вискам глаза. Но худого не мыслили, и привечали как свою. За малый рост имя, данное Оляной приемной дочке, переродилось в устах селян в прозвище – Вершка. А ласково – Вершковинка.

– А, Вершковинка, – шевельнул усами Михай, завидя входящую в лавку девочку. – Чего тебе?

– Здрав будь, дядя Михай, – улыбнулась та, показав мелкие ровные зубки, и ставя на прилавок берестяной туесок. – Матушка за солью прислала, да спрашивала, в Линдмарт не собирается ли кто? Нам бы, как всегда.

– Линдмарт, Линдмарт, – проворчал Михай, забирая туес и скрываясь в глубине лавки.

Стал он грузен за прошедшие тринадцать лет, оброс семьей и детьми, и в далекие края более не совался. Но заказы на иноземные товары принимал по-прежнему, поручая их проходящим купцам. Михайпередал Веришке потяжелевший туесок, принял плату.

– В Камышевском трактире обоз стоит, в Линдмарт идут. Там поспрошай.

– Благодарствуй, дядя Михай! – подхватив туес с солью, Веришка выскочила из лавки.

– Дя-ядя… Ишь, нелюдь, – беззлобно пробормотал Михай.

Трактир в Камышах, что в семи верстах от Низовичей,был полон. Обозные купцы ели ипили, принимали деньги под товар, писали расписки. С этим же обозом в Линдмарт шел малый отряд наемников. Вербовщик, широкоплечий темноглазый гмур, обрабатывал очередного выпивоху, подливая в его кружку хмельного пойла.Чуть поодаль, завернувшись в пыльный плащ и привалившись к стене, лениво наблюдала за трактирной суетой немолодая урукхайка.

Веришка оглядела трактир и направилась к купцам. Бросив случайный взгляд напрошмыгнувшую мимо девчушку, урукхайкаозадаченно дернула бровями и пригляделась внимательнее.

– Дяденьки! – Веришка остановилась перед купцами. – Можно ли заказ вам дать? На линдмартскую нитяную краску?

Купцы обернулись к девочке, удивленно её разглядывая.

– Сама-то откудова? – пробасил один, бородатый, вполукафтане со смушковым воротом.

– Тутошняя я, – ответила Веришка.

– Тутошняя, – передразнил купец. – А с виду – тамошняя.

– Так можно заказ дать?

Бородач пожевал ус, оценивающе глядя на девочку.

– На сколь?

– Матушка сказала – на десять орешков серебром.

Купцы засмеялись.

– Мелок заказ, – пренебрежительно отвернулся бородатый. – Меньше чем на пятьдесят никто не возьмется – дорога дорога.

Альва нерешительно потопталась на месте, и направилась к выходу.

– Погоди, белянка, – произнес низкий женский голос, и девочка почувствовала прикосновение к плечу. – Какой, говоришь, заказ?

Над Веришкой возвышалась женщина – мощная, грудастая, с пышной копной бурых волос.Вскинув голову, альва с оторопью взглянула в её лицо – с грубыми чертами и сероватой кожей.

– На линдмартскую нитяную краску, – прошептала девочка. – На десять орешков. Серебром.

– Я возьму заказ, – приветливо улыбнулась женщина, и поманила её за собой. – Не бойся, идем.

Урукхайка внимательно выслушала Веришку – какой и сколько надобно краски. Обозный писец написал расписку, и урукхайка ссыпала серебряные шарики в свой кошель.

– Куда тебе заказ привезти? – спросила женщина.

– А в Низовичи, лавочнику Михаю, – ответила Веришка.

– Не люблю лавочников, – скривилась урукхайка. – Говори, где живешь – прямо к порогу доставлю.

– На Вершковицкомхуторе я живу, с матушкой. Отсюда недалече.

– Найду, – улыбнулась урукхайка. – А матушка тоже из альвов?

– Нет. Я примачка.

– А звать тебя как?

– Веришка.

Женщина извлекла из-под лавки объемистый узел.

– А вот посмотри-ка, Веришка, какой у меня товар. Вдруг, что да приглядишь для себя. Или для матушки.

И на дощатый стол урукхайка выложила костяные и деревянные гребни, щетки из кабаньей щетинки, цветные ленты, шпильки и повязки для волос, бисерные низки, и прочую девичью радость. У Веришки разбежались глаза. Такого богатства и на осеннейярмарке не бывало. Урукхайка тем временем расхваливала свой товар.

– Гребешок костяной – в самый раз для твоих кос. Волос не задерет, зубец не сломится. Дай, причешу тебя.

И альва, поддавшись соблазну, опустилась на лавку подле торговки. Та сноровисто распустила молочную косу, и провела по волосам гребнем. Приподняв светлые пряди, торговка погасила усмешку. На шее девочки, под самым затылком, разглядела онатайный знак – метку альвийского клана. Заплетая замысловатую косицу из тридцати прядей, урукхайка осторожно срезала светлый локон. За этим странным занятием, не переставая поить будущего ратника, исподволь наблюдал гмур.

– Ну, вот и готово. Словно княжна альвийская! – похвалилаурукхайка и подала Веришке зеркальце.

Когда довольная Веришка покинула трактир, вербовщик подсел к урукхайке.

– Что это ты, Гуртрунг, к ней так ласкова? – усмехнулся он. – Не иначе, прибыток почуяла?

– Какой там прибыток, – отмахнулась урукхайка, – десяток орешков. Просто девчушка понравилась.

– Чтобы тебе – да альва понравилась?! Цхе… – недоверчиво хмыкнул гмур.

***

Зыбкий болотный туман полз вверх по склону, поросшему багульником. На склоне, привалившись спиной к древесному стволу, сидела Гуртрунг. Она отрезала острым ножом тонкие полоски с куска вяленого мяса и медленно их пережевывала, созерцая тоскливый пейзаж. Дом уже близко. Эти бесконечные полупустые болота – её родина. Всё, что альвы некогда оставили урукхам. Они загнали её племя в эти вздыхающие, стонущие, пахнущие тухлой водой и гниющей травой топи. Загнали и вскоре пожалели об этом. Потому что эти болота дали урукхам богатство, которыми не владело более ни одно племя Линдмарта. Болотную смолу и горючую землю.

Гуртрунг встала, завязала заплечный мешок и стала спускаться в туман. В мешке, бережно завернутый в кусок холста и упрятанный на самое дно, ждал своего часа залог будущего благополучия, процветания и безопасности урукхов. Оружие, которое будет посильнее тысячи горшков с горючей смесью – прядь белых альвийских волос.

Город Узгхаш, разбросанный среди болот на островках твердой земли, проявился в тумане первой заставой. С двух вышек по сторонам укатанной дороги её окликнули дозорные.

– Имя?

– Гуртрунг Быстроногая из рода Горшуга.

Тишина была знаком, что можно продолжить путь, и Гуртрунг уверенно ступила на дощатые мостки.

Её дом былпуст и холоден. Муж Гуртрунг давно умер от ран, дочери уже были замужем. Урукхайка сбросила ношу, сняла плащ. Разжигать огонь, чтобы просушить отсыревшую хижину, не стала – новость, принесенная из Аддарии, была слишком важна, чтобы медлить, и Гуртрунг отправилась к королеве.

В бревенчатом доме, принадлежавшем королевской семье, она не застала никого, кроме служанки из людей.

– Где Нуурдаг? – Гуртрунг окинула взглядом помещение и постучала ногой по ведру с водой.

– На Мастеровой поляне, – подняв голову от скребка и утирая пот, ответила служанка.

Гуртрунг направилась туда, в самую середину болот, где находилось сердце урукхайской военной мощи. Мимо неё, пыхтя и исторгая клубы вонючего дыма из закопченных труб, прополз огневоз. Урукх-возчик кивнул женщине и, открыв заслонку, швырнул в печь темный брусок. Гуртрунг ухватилась за деревянный борт и взобралась на грузовую платформу.

Гул, лязг, шипение и пыхтение можно было услышать издалека. У жарких перегонных печей, крутя насосные вороты и раздувая громадные меха, трудились те, кто избег смерти от меча или стрел. Исхудавшие полуголые тела пленных были покрыты слоем копоти и грязи. От печей через поляну тянулись толстые кованые трубы, притопленные в болотной жиже. Заканчивались они на дальнем краю поляны в огромных, обмазанных глиной, закрытых ямах. Более тонкие трубы, словно стволы обгорелых деревьев, высились по обширной поляне. С их верхушек срывалось пламя, освещавшее Мастеровую поляну и её окрестности в темное время – работа шла непрерывно.

Гуртрунг спрыгнула с повозки и направилась к мастерским. Вдовствующая королева была там, лично проверяя работу кузнецов, оружейников, перегонщиков. Простолюдины не гнушались брать в жены иноплеменных женщин, захваченных в бою. Но для правящей династии это было неприемлемо, и внешность королевы сохранила черты истинных потомков древнего рода. Высокая,широкоплечая и длиннорукая Нуурдаг– рожденная править, обладала свирепостью львицы, силой медведя и волчьей преданностью своей семье. Кожаный доспех ссильно выпуклыми нагрудниками обхватывал мощный торс. Гуртрунг знала, что под левым из чеканных нагрудников – пустота. Много лет назад альвийский бердыш, разбив щит Нуурдаг,лишил её одной груди и левой руки до локтя. Но это не помешало королеве родить и выкормить двух сыновей – Хогорда и Одара. Когда девять лет назад короля и старшего сына принесли на щитах мертвыми, Нуурдаг не взошла на погребальный костер вместе с мужем. Не могла она лишить юного Одара еще и матери, и оставить свойнарод в смуте безвластья.

– Долгой жизни и достойной смерти, Первая мать, – Гуртрунг подняла руки в традиционном приветственном жесте, демонстрируя пустые ладони.

Нуурдаг повернула квадратное плоское лицо к урукхайке, коротко кивнула.

– В этот раз ты быстро. Что интересного за болотами?

– Я принесла «тихую весть».

Королева вышла из мастерской и мотнула головой, зовя Гуртрунг за собой. Они уединились за чахлыми березами на краю поляны. Нуурдаг повела бровью, приказывая говорить.

– Я нашла девочку из клана Жизнетворящих. Она в Аддарии, – Быстроногаявытряхнула на ладонь белую прядь.

Королева впилась в неё загоревшимися глазами, и, осторожно подняв двумя пальцами, поднесла к носу. Широкие ноздри раздулись, втягивая запах.

– Уверена?

– Младенца Азельвейды тогда так и не нашли. А девочка из Аддарии носитна себе это, – и Гуртрунг начертила прутиком на земле знак, увиденный на шее Веришки.

Нуурдаг помолчала, теребя локон и обдумывая новость. Потом взглянула на Гуртрунг.

– Привези её.

***

Нагоняй, полученный Веришкой от матери, уже забылся, следы от розог на альвийских ягодицах зажили. Расписка, написанная от имени «Гуртрунг из рода Горшуга», на всякий случай была упрятана в сундук. Но Олянани минуты не сомневалась, что проезжая торговка просто обобрала Веришку, поглумившись над девичьей доверчивостью. И вот, поди ж ты…

Оляна развешивала во дворе крашеные мотки пряжи на просушку, когда у плетня остановилась высокая женщина, ведущая в поводу мула. С интересом приглядываясь к Оляне и к тому, что она делает, женщина поздоровалась.

– Долгой жизни, хозяйка. Вершковицкий хутор не здесь ли?

– Тут, – подтвердила Оляна, настороженно разглядывая урукхайку.

– Девочка мне в трактире, что в Камышах, заказ отдавала четыре луны назад. Веришка вроде зовут. Не знаешь ли её?

Оляна шлепнула мокрый моток в корзину, шумно выдохнула и улыбнулась.

– Как не знать. Дочь моя, непутевая.

Веришка, вернувшись ввечеру с лесной заимки ведуньи, с удивлением обнаружила во дворе мула. В доме за столом сидела торговка из Линдмарта, а мать хлопотала у очага.

– Здравствуй, – улыбнулась девочка женщине и с победоносным видом взглянула на мать.

– Здравствуй, Веришка, – кивнула Гуртрунг. – Я привезла твой заказ. А твоя матушка любезно предложила мне переночевать в вашем доме.

– Ну, куда уж на ночь-то глядя я человека отпущу? – проворчала Оляна. – Из-за десяти орешков такой путь проделать! А завтра, по солнышку, можно и в дорогу.

Гуртрунг глянула на Оляну.

– А я не человек.

– Вижу, – пожала та плечами, выставляя на стол крынку с молоком и миску с творогом. – Все одно – живая душа. Веришка моя тоже вон не из людей. Но ближе неё у меня никого нет. Да и не делят здесь на своих и чужих. Все под одним небом живем, один хлеб едим.

Урукхайка, помедлив, отвела глаза.

– Веришка! Воды принесла бы, – указала Оляна на ведро. Альва послушно выскочила во двор.

Улучив момент, когда хозяйка отвернулась к очагу, чтобы снять с огня котелок, Гуртрунг бросила что-то в крынку с молоком. Ужинали затирухой, заедая творогом и запивая молоком. Потчуя гостью, Оляна удивилась тому, как сильно её клонит в сон.

– Устала я что-то, – провела она рукой по лицу, и, не имея более сил устоять, сползла на пол.

– Ма-а… – встревожено потянулась к ней Веришка, но подмешанное в молоко зелье сморило и её. Гуртрунг подхватила девочку, уложила на лавку и, выудив из своего мешка склянку, влила несколько капель темной жидкости в рот альвы. Глянув на неподвижную Оляну, нахмурилась и убрала сосуд обратно. Милосердие у её племени было не в чести.

Глава 2

– Ешь, – Гуртрунг шлепнула перед девочкоймиску с полбяной кашей, в которой торчала деревянная ложка. Вторую миску урукхайка поставила подле себя.

– Или мне снова кормить тебя силой? Пока ты в моих руках, подохнуть я тебе не дам.

Прошло четыре дня с тех пор как они пересекли границу Линдмарта, и Гуртрунг перестала поить альву сонным зельем. Когда девочка пришла в себя, урукхайка спокойно объяснила, что украла её и везет к своей королеве.

– А матушка как же? – несмело спросила Веришка.

– Её ты больше не увидишь.

Веришка подтянула миску и покорно принялась за еду. Она уже поняла, что с Гуртрунг шутки плохи. Урукхайке чужды были жалость, сострадание, и слезы её нисколько не трогали. А отказ от еды был чреват насилием – Гуртрунг зажимала девчонку меж могучих коленей и насильно впихивала ей еду в рот. Потом стискивала челюсти альвы, и та, давясь и пуская носом пузыри, глотала. И так до тех пор, пока миска не опустеет.

– Эй,– урукхайка стукнула по плечу плетущегося мимо слугу-человека из пленных. – Принеси молока.

– Молока нет, – промямлил тот, останавливаясь и пялясь с удивлением на Веришку.

– А что есть?

– Пиво есть. Вода.

– Что еще? Для неё, – кивок в сторону альвы.

Подручный почесал макушку, выскреб из-под ногтя грязь.

– Взвар яблочный можно.

– Неси.

Бедность кабацкого меню искупалась ценой. За полбу и пару кружек взвара Гуртрунг расплатилась медным орешком.

Из-за межплеменных усобиц почти все кабакиЛиндмарта прекратили свое существование. Кормежка, как и врачевание, по-первости считались делом нейтральным. Но кабацкий нейтралитет оказался штукой хрупкой. И вот уже жгут альвы кабак, в котором кормилась гмурья рота. А нольвы в соседней деревне вешают кабатчика, попотчевавшего друдов. Однако трактир, в котором остановилась Гуртрунг, худо-бедно держался. В основном потому, что стоял на территории союзных племен – нольвов, гмуров и урукхов. Кабатчик-гмур, привечая и тех, и других, и третьих, втихомолку молился, чтобы не покрошили недолговечные союзнички друг друга в его заведении вместе с ним.

Дверь распахнулась, и в кабак ввалилась ватага из шести гмуров. Коренастые, бородатые парни, в кольчужных рубашках поверх грубой шерстяной одежды. На ногах – мохнатые медвежьи торбасы, за спиной на войлочных плащах – тяжелые секиры и арбалеты. Вместе с ними вошли трое наемников-людей.

– Хозяи-ин! Пива и мяса!

Грохот низких голосов заставил Веришку сжаться.Гуртрунг недовольно, но без страха,покосилась на вновь прибывших. А гмуры и люди, гогоча, топая и со скрежетом ворочая скамьи, рассаживались за соседний стол. Подошел хозяин, разводя руками, сообщил о скудности меню.

– Какая еще полба?! – возмущенный ор перекрыл голос кабатчика. – Ты глухой? Пива и мяса!

– Ну, нету мяса, хоть убейте, – хозяин воздел руки. – Ежели б было, неуж утаил бы?!

Гмуры, наконец, сдались, и хозяин ушел на кухню.

– Во дворе мул стоит, – услышала Веришка одного из гмуров. – Можно его покрошить. А хозяину принести извинения от нашего землячества.

Остальные одобрительно захохотали.

– Я тебя сейчас покрошу, – отозвалась Гуртрунг. – Пусть земляки твоими потрохами лакомятся.

Гмуры оглянулись на голос, с удивлениемразглядывая урукхайку и зажавшуюся в уголок альву.

– О, хозяйка нашлась, – широко ухмыльнулся один из гмуров – молодой, чернобородый. – Не, мы ж не урукхи какие-нибудь, говорящее мясо не употребляем. Это вы жрёте все, что шевелится.

По тому, как напряглись пальцы урукхайки, обхватывающие глиняный бок кружки, Веришка поняла, что она злится.

– Гмуров мы не едим, – отхлебнув взвар, ответила Гуртрунг.

– Не по зубам, небось, – заржал гмур, почесав в паху. – Альвы-то, понятно, понежнее.

– Нам все по зубам. Только от вас живот пучит и отрыжка вонючая.

– Ну, судя по твоей роже, к вони тебе не привыкать, жаба болотная.

– А судя по твоей роже, твоему папаше свинью поиметь незазорно было, – спокойно отозвалась Гуртрунг.

Гмур зарычал, подхватил секиру, и, опрокинув скамью, бросился к урукхайке. Она же, вскочив из-за стола, метнула в него кружку. Посудина угодила гмуру в лоб и раскололась. Яблочный взвар вперемешку с кровью потек по усам и бороде. Кривой тесак урукхайки, приставленный к гмурьему горлу, прекратил потасовку. За соседним столом, глядя на застрявшие в бороде куски разваренных яблок, заржали товарищи побежденного гмура. Зачинщик отвел от своей шеи урукхский клинок, отер усы, стряхнул с ладони яблочную мякоть и присоединился к своим. Инцидент был исчерпан.

– А вы, правда, едите альвов? – Веришка со страхом покосилась на Гуртрунг, когда та вернулась за стол.

– Нет. Мы их просто убиваем.

Сытый мул неспешно рысил по сухой пыльной дороге. Веришка дремала, прислонившись к груди Гуртрунг. Мул запнулся, попав копытом в ямку, и потревоженная альва распахнула глаза. В отдалении от дороги она увидела сгоревшую деревню. Трава еще не успела скрыть обугленные обвалившиеся бревна.

– Что здесь случилось? – прошептала Веришка, не в силах оторвать взгляда от останков человеческой ноги, свешивающихся на веревке с недалекого дерева.

– Война, – коротко ответила Гуртрунг.

Впередизасинела река. Урукхайка повернула мула и погнала его вверх по течению к переправе. У причала в ожидании парома маялся человек на телеге, в которую была запряжена неприглядная на вид кобыла. Поодальразлеглись на затоптанной траве полтора десятка урукхайских вояк. Гуртрунг из-под ладони взглянула на противоположный берег. Там на паром грузились еще около двух десятков её соплеменников. Спрыгнув с мула и стянув девочку, урукхайкасела на землю. Мул нашел островок зеленой невытоптанной травы и принялся за неё.

К переправе, нещадно пыля, подлетели пятеро всадников. Осадив коней перед самым причалом, верховые поспрыгивали с седел. В словах, которыми они громко обменялись меж собой, чувствовались нетерпение и досада. Один из всадников развязал плащ, отороченный по подолу темным кротовьим мехом, скинул капюшон исдернул с лица черный запылившийся платок. Повернувшись к остальным, что-то раздраженно сказал.

Веришка дернулась, услышав нечто знакомое в речи. Это был не тот язык, которому учила её Веда-мать, но очень похожий. Девочка слюбопытством уставилась на всадников, одновременно любуясь и устрашаясь. Уступающие Гуртрунг ростом, они внушали едва ли не больший трепет, чемурукхайка. Черная одежда на стройных фигурах делала их еще более грациозными, но слабымиони не казались. Торсы воинов – а то, что они именно воины, подтверждало наличие у каждого из них меча и парыкинжалов – облегали черные кожаные доспехи с серебряными застежками. Единственным белым пятном в облике воинов были их лица – бледные, в обрамлении длинных черных волос, с тонкими хищными чертами, большими зелеными глазами и острыми ушами.

«Альвы!» – пронеслась мысль в голове Веришки. Она покосилась на урукхайку, которой, казалось, не было никакого дела до черных воинов. Подобрав ноги и упершись в колени локтями, Гуртрунг терпеливо ждала паром. Веришка отодвинулась, потом встала, и медленно пошла к причалу. Оглянувшись, альва увидела, что урукхайка лениво посматривает на неё. Тогда девочка решилась. Она подбежала к черноволосому воину, и, схватив его за плащ и заглядывая в лицо, зачастила на альвийском.

– Дяденька! Помогите, пожалуйста! Меня украли. Вон та урукха. Я из Аддарии. Помогите мне, пожалуйста!

На белом лице воина отобразилось брезгливое недоумение. Он отстранился от Веришки и выдернул из её пальцев край плаща. Оглянувшись насвою пленительницу, Веришка увидела, что та наблюдает за ней с кривой полуулыбкой. Воин тоже взглянул на Гуртрунг, перевел изумрудные глаза на альву и, обхвативрукоять меча, потянул его из ножен. Тогда урукхайка встала, и неспешно направилась к ним. Все еще надеясь на защиту, Веришка попыталась спрятаться за спину незнакомца. Но сильная женская рука ухватила за волосы, и девочку швырнула на землю чувствительная оплеуха.

– Прости, господин, – услышала Веришка сквозь шум в ушах голос урукхайки. – Она просто маленькая безмозглая рабыня, и еще не научилась вести себя как положено.

Черный воин одобрительно усмехнулся, не разжимая тонких губ, и, кинув меч в ножны, отвернулся.

– Вставай, – Гуртрунг рывком подняла альву с земли, и, держа под шею, поволокла за собой.

Усадив девочку подле себя, урукхайка прошипела:

– Если еще раз сделаешь что-то подобное, я тебя снова усыплю. Но дерьмо из-под тебя убирать больше не буду. Хоть ты и высокородная альва, но гадишь вовсе не васильками. Очухаешься – отмываться будешь сама. Поняла?

Веришка кивнула, шмыгнула носом и утерлась подолом платья. Слезы душили и рвались наружу. Гуртрунг презрительно покосилась намокрые дорожки на грязных щеках.

– Утри сопли. Я тебе жизнь спасла.

– Это когда это? – обидчиво проворчала Веришка.

– Только что, дуреха. Ты хоть знаешь, у кого защиты просила?

– Знаю. У альвов.

– Глупая девочка. Это нольвы. Самый большой кошмар вашего племени. Твой клан уничтожен их мечами.

Подошел паром. Валявшиеся на траве урукхи присоединились к соплеменникам, сошедшим на берег, и их отряд упылил по дороге. Нольвы, оттеснив телегу и ведя в поводу коней, взошли на паром первыми. За ними по сходням поднялись Гуртрунг, Веришка и их мул. Возчик проводил тоскливым взглядом заполненный паром, сплюнул в воду и уселся ждать следующего рейса.

Перегнувшись через деревянный поручень, Веришка смотрела на струящуюся речную воду и свое отражение. По спине пополз холодок – так бывает, когда кто-то смотрит. Альва повернула голову и наткнулась на взгляд нольва. Он пристально и внимательно её рассматривал. Веришка отвернулась и придвинуласьвплотную к Гуртрунг. А нольв, передав повод своего коня спутнику, подошел к уруххайке.

– Рабыня альва…, – произнес негромко. Веришке понравился его голос – певучий, плавный. -Невероятно. Они предпочитают неволе смерть.

Гуртрунг смерила его хмурым взглядом.

– Её взяли ребенком. Она не знает воли.

– И как давно у тебя эта альва?

– Второй год. А что?

– Девчонка сказала, что её украли. Откуда она у тебя?

– Подарок сестры. А тебе какое дело до этой оборванки и её болтливого языка?

– Никакого, – пожав плечами, нольв еще раз внимательно оглядел Веришку и вернулся к своим спутникам.

***

Нуурдаг обошла вокруг девочки, с интересом разглядывая её. Потом, бесцеремонно ухватив за шею, наклонила ей голову и откинула волосы с затылка. Послышался удовлетворенный смешок.

– Ты прекрасно справилась, Гуртрунг. И достойна награды.

– Во славу королевы, – откликнулась урукхайка.

– И будущего короля, – негромко добавила Нуурдаг. Потом повернула Веришку к себе лицом. – У тебя кровь уже идет?

Девочка, сжавшись, словно птенец в когтях кошки, с ужасом глядела на огромную однорукую женщину. В голове крутились слова Гуртрунг, сказанные в кабаке: «Мы их просто убиваем».

– Ты оглохла?! – повысила голос королева. – Я задала вопрос. У тебя уже есть регулы?

Гуртрунг, видя, что Веришка оцепенела от испуга, вмешалась.

– Первая Мать, она же альва. Они созревают гораздо позже людей или нас. Думаю, она еще нескоро сможет подарить вам наследника.

Нуурдаг скривилась с досадой, отпустив девочку.

– Да, ты права. Но свадьбе этот недостаток не помеха. Она состоится, как только вернется Одар. Думаю, эта белобрысая будет достаточной причиной претендовать на земли Жизнетворящих. Мы предъявим всему Линдмарту жену нашего короля, и заткнем, наконец, нольвовские глотки.

– А как же чистота крови вашего рода, моя королева? – нахмурилась Гуртрунг.

– За мой народ я готова поступиться не только этим, – королева решительно тряхнула тяжелыми темными косами. – Как её зовут?