Текст книги "Невеста Чернобородого (сборник)"

Автор книги: Рональд Делдерфилд

Соавторы: Джереми Прайс,Пьер Мак Орлан,Артур Конан Дойль
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц)

Глава 4

Капитан Флай был маленьким тщедушным человечком, отчаянным головорезом и известным сквернословом, о котором молва утверждала, будто на его совести лежит больше убийств, чем у любого буканьера в Испанском Мэйне[55]55
  Район бывшего испанского владычества в Южной Америке от устья реки Ориноко до полуострова Юкатан.


[Закрыть].

Он сидел за грязным столом у одного из многочисленных припортовых кабачков на Тортуге и обмахивался, словно веером, обрывком пальмового листа. У его локтя стояла фляга с голландским джином и кувшин с соком недозрелого кокосового ореха, о которых он совсем забыл, поскольку следил за тем, как шлюп Червой Бороды лавирует при входе в узкую и переполненную якорную стоянку в бухте Кайона Бэй.

Для того, чтобы войти в тщательно охраняемую пиратскую твердыню, Тичу пришлось вывесить на мачте свои опознавательные знаки, что он сделал с большой неохотой, ибо отлично сознавал, какой интерес возбудит он своим прибытием. Капитан Флай был только одним из многочисленных буканьеров, наблюдавших за входом в гавань своего знаменитого коллеги по разбою. Состояние корабля Тича интриговало их и давало пищу для различных домыслов и предположений, поскольку шлюп сидел в воде очень низко, зияя пустыми орудийными люками, со снесенными за борт большинством палубных надстроек. Из всего этого можно было бы сделать заключение, что корабль прошел через отчаянные передряги, ураганные штормы и бури. Но проницательный глаз Флая подметил в этом куда более любопытную деталь. Капитан Тич, прославившийся на весь Карибский архипелаг отчаянной храбростью, был не менее известен своею предусмотрительностью и точным расчетом. Он никогда не пожертвовал бы орудиями, если бы его корабль не был перегружен до предела чем–то более ценным, чем пушки. И тут уже не могло быть двух мнений относительно того, чем именно нагрузил Чернобородый трюмы своего шлюпа…

– Потрафило косматому дьяволу, – проворчал Флай, подводя вслух итого своих наблюдений. – Не иначе, как набил себе брюхо сокровищами с испанского галеона. Ну–ка, Джессон, собирай ребят! Наклевывается небольшая работенка…

Хорошо смазанная якорная цепь «Ройял Джеймса»с грохотом пошла в воду. Капитан Тич стоял на палубе и неспокойно хмурился, пристальным взглядом обшаривая скопление мачт стоявших в гавани судов и одновременно наблюдая за тем, как огромные полотнища парусов с выступившими на них пятнами морской соли одно за другим свертываются над его головой. Оживленные голоса матросов на реях доносились сверху, перекликаясь с пронзительными криками чаек, гнездившихся на обрывистых скалистых берегах бухты.

«Мщение королевы Анны» уже давно должен был находиться здесь, ожидая прибытия своего капитана, но Тич, сколько ни вглядывался, не мог обнаружить даже намека на его присутствие. Зато он сразу распознал корабли двух своих злейших врагов – шестидесятипушечную бригантину «Сольдадо» капитана Шиверса и меньшее по размерам, но не менее опасное «Ночное Облачко» капитана Неда Флая.

– Взгляни–ка, барышня, – хмуро сказал Тич, обращаясь к Анне. – Запомни эти две лоханки – бригантину и шхуну. Хорошенько запомни, ради своего собственного благополучия! Ибо их ни в коем случае нельзя причислить ни к твоим, ни к моим доброжелателям. Сдыхая я от жажды, и ни один из них не задаст себе труда даже плюнуть в мою пустую кружку! Запомни их, как самых опасных разбойников!

Анна весело рассмеялась тому, что не кто иной, как Черная Борода обозвал других опасными разбойниками. Долгие недели на море покрыли кожу девушки коричневым загаром и придали ее телу твердую упругость спелого яблока. Она давно перестала замечать тяжесть шпаги у бедра. Шпага теперь стала для нее такой же привычной, как некогда была громоздкая юбка, и без нее она считала бы свой костюм неполным.

– Вам очень жалко тех пушек, которые вы бросили в море?

Тич выпучил на девушку глаза, раздраженный тем, что она угадала его сокровенные мысли.

– У–гу, – сердито проворчал он.

Это было большой ошибкой – до такой степени разоружить корабль, направляясь в наиболее опасный из всех разбойничьих портов в мире. Тич полагался на то, что встретит на Тортуге «Мщение», который мог бы взять тяжело нагруженный сокровищами шлюп под защиту своих орудий. Алчность заставила его пойти на рискованный шаг, и теперь, убедившись в своем просчете, он готов был обвинить в нем кого угодно, но только не себя. Он не был суеверен, но сейчас даже присутствие Анны раздражало его, поскольку, как утверждает матросская молва, женщина на борту приносит несчастье. Поэтому, если Тич и упрекал себя в чем–либо, то только в том, что позволил себе поступить вопреки общепринятому предрассудку.

Команда его состояла из отборных головорезов, но это отнюдь не означало, что они послушно подчинялись всем требованиям дисциплины. Как только якорь касался дна, ничто не могло заставить их оставаться на борту, даже если речь шла об охране сокровищ. Каждый считал, что эта задача может быть возложена на товарища. Все таверны и злачные места Тортуги неудержимо манили их на берег. Вздумай Тич запретить им это, они все равно нашли бы способ улизнуть с корабля, подрывая тем самым авторитет своего капитана и заставляя его терять лицо перед такими же, как и он, пиратскими вожаками. Тич перебрал в уме всех, на кого бы мог положиться, и обнаружил, что их отчаянно мало. Израэль Хендс, доктор Блайт, да еще, пожалуй, Гиббонс были достаточно рассудительными, чтобы понимать, что сокровища не следует оставлять без присмотра. Останется также молодой Том Гринсид, ибо он неизменно пребывал в состоянии молчаливого и безграничного очарования Черной Бородой. Осторожный Французик Танти тоже может предпочесть остаться на борту, хотя в драке от него и мало толку…

– Шестеро мужчин, считая меня, чтобы держать вахту в гавани, битком набитой ворами! – в сердцах произнес Тич.

Анна стянула с головы шелковый шарф и, встряхнув волосами, заставила их заструиться и засверкать под горячими лучами утреннего солнца. Она понимала причину тревоги своего капитана и, хоть и ощущала некоторую неловкость, однако старалась не показывать этого.

– А меня вы не принимаете в расчет? – спросила она. – Ведь я тоже могу оказаться полезной, не так ли?

Тич ответил коротким смешком. Право же, она представляла собой чертовски приятное зрелище, эта девчонка, – да и к чему было обращаться с ней сурово? Бросить ее за борт – что ж, он не остановился бы и перед этим, если бы обстоятельства вынудили его пойти на такую крайность. Но теперь?.. Чем это могло бы помочь им теперь?

– Клянусь Сатаной, в тебя вселился сам веселый Роджер[56]56
  Веселый Роджер – шутливое название пиратского флага с изображением оскаленного черепа.


[Закрыть], – сказал Тич, скаля в улыбке крупные желтые зубы. – Браво, мой верный и храбрый помощник: ты можешь рассмешить даже висельника перед казнью! Подай–ка мне вон ту флягу с ромом, – мне нужно промочить глотку…

После полудня, как Тич и предполагал, шлюп был покинут всеми, кроме него самого, Анны и тех пятерых, на кого он и рассчитывал. Все остальные отправились на берег, «чтобы, – как сердито писал в тот день Чернобородый в своем корабельном журнале, – поскорее опустошить свои кошельки и души в грязных вертепах и притонах разврата». Мало кто из них сумел удержать язык за зубами, когда ром начал оказывать свое предательское действие, и вскоре то тут, то там стали раздаваться хвастливые намеки относительно королевского приза в слитках серебра, который Черная Борода захватил у испанцев. Слух об этом быстро распространился по всему побережью Кайона–Бэй, и несколько пиратских подзорных труб принялись недвусмысленно обшаривать обезлюдевший маленький шлюп.

Тич понимал, что единственным шансом на спасение для него оставалась попытка улизнуть из гавани именно в тот момент, когда от него этого меньше всего ожидали. Лучшим временем для такого бегства было начало отлива сразу после наступления сумерек, т. е. самое неподходящее время для навигации в быстро мелеющих узких фарватерах Кайонской бухты. Тич долго не колебался, принимая свое решение, хотя оно и означало бросить на произвол судьбы большинство из людей своей команды. Это обстоятельство ни в коей мере не тревожило Тича, поскольку ради спасения сокровищ он готов был пойти и не на такие жертвы. Поэтому, как только закат солнца на Тортуге воспламенил пурпуром и багрянцем безоблачный горизонт над океаном, и очертания многочисленных судов в гавани начали расплываться в смутные силуэты, усеянные огоньками фонарей, Тич вместе с Гиббонсом взялись за перекладины кабестана, именуемого «разрывателем сердец», и, напрягая все силы, осторожно, звено за звеном, подняли из воды тяжелую якорную цепь. Израэль Хендс стоял у штурвала, выполняя головоломный трюк, заключавшийся в том, чтобы отыскать дорогу в открытое море среди полузатопленных песчаных мелей. Лори расположился на носу с шестом в руке для промерки глубин, а Анна с молодым Гринсидом, словно призрачные крабы, карабкались на реи, распуская зарифленные топсели. Еще прежде, в холодной штормовой Атлантике, Анне приходилось порой взбираться на брам–рею[57]57
  Брам–рея – третья снизу рея на мачте.


[Закрыть] грот–мачты, и даже оттуда пугающая высота заставляла цепенеть от ужаса все ее члены. Теперь же, глядя вниз сквозь бархатную черноту ночи, она видела палубу, которая казалась ей не шире лезвия ножа, а фигуры Тича и Гиббонса, копошившиеся у блоков кабестана, едва ли можно было принять за человеческие существа. И тем не менее, она не ощущала никакого страха. Сколько раз в течение многих недель у нее тревожно замирало сердце, когда она наблюдала, как матросы беззаботно ступали среди шатких переплетений канатов и натянутых полотнищ там, наверху, высоко над палубой, даже в суровую непогоду, когда мачты шлюпа раскачивались, словно удочка в руках рыболова, вычерчивая исками рей замысловатые узоры по всему небу. Сейчас же они казались ей устойчивыми, как скала. Забираться на самую высокую мачту оказалось нисколько не страшнее, чем карабкаться на дерево. Анна дергала тугие узлы слишком нежными, не приспособленными для такой работы пальцами, и когда гигантское полотнище вдруг с шумом разворачивалось под ней, напрягаясь под ветром подобно белой обрывистой стене, – внезапный, всепоглощающий восторг, от которого замирало сердце, бурным потоком захлестывал все ее существо. Она спустилась на палубу разгоряченная, с пылающими щеками и высоко вздымающейся грудью, сияя от радости и от сознания отлично выполненного трудного дела. Тич протянул руки и поймал ее в объятия, когда Анна спрыгнула с последней выбленки ванта.

– Ну что, моя маленькая искорка! – проговорил он ей в ухо, шумно дыша после тяжелой работы у кабестана. – Не говорил ли я, что сделаю из тебя отличного матроса?

Он притянул девушку к себе и звучно расцеловал ее в обе щеки. Его удивляло, что он до сих пор не охладел к ней. Другие его увлечения не выдерживали такого длительного срока.

Шлюп под аккомпанемент тихого шипения воды под килем медленно скользил по спокойной поверхности бухты сквозь теплую темноту. Ни один крик, ни одно движение не донеслось с других судов; казалось, все свидетельствовало о том, что замысел Тича удался как нельзя лучше…

Тич не знал, что капитан Флай уже намного опередил его. Сообразив, что Тич не из тех, кто будет безучастно сидеть в порту, дрожа от страха и ожидая, пока его ограбят, капитан Флай снарядил небольшой быстроходный баркас и вывел его на траверз мыса Кайона Пойнт. В спокойных водах Тортуги такой баркас легко мог соперничать в скорости со шлюпом, лишенным необходимого числа команды. Когда в быстро надвигающихся сумерках капитан Флай увидел, как корабль Тича с полураспущенными парусами огибает мыс, он удовлетворенно кивнул.

– Так, так, – мягким кошачьим тенорком промурлыкал он про себя. – Иди, иди, лохматая черная обезьяна! Торопись поскорее зарыть свое проклятое сокровище! Нед Флай выроет его за тебя, как только ты отвернешь от него свой грязный жирный зад!

На следующее утро Анна проснулась, разбуженная пронзительными голосами птиц, отдаленным лающим кашлем красношерстных обезьян–ревунов и резкими металлическими криками попугаев. Зеленые ветви деревьев заглядывали в квадратные решетчатые окна маленькой каютки, однако мерное покачивание шлюпа свидетельствовало о том, что он все еще продолжает плыть. Анна быстро вскочила с постели и оделась.

На палубе она увидела Тича, который сам стоял у штурвала, осторожно нащупывая дорогу в извилистом проливчике, настолько узком, что временами, казалось, он совсем смыкался перед форштевнем шлюпа, нависая над его бортами ослепительно–яркой зеленью тропических зарослей, населенных разнообразной живностью.

– Где мы? – широко раскрыв от удивления глаза, спросила Анна.

– Эспаньола[58]58
  Остров Гаити.


[Закрыть], – коротко хохотнул Тич, довольный впечатлением, которое произвел на Анну необычный пейзаж. – Держим курс на Отравленный Ручей. Это испанская территория, и никто не рискнет явиться сюда. Разве только сумасшедший… или такой отчаянный парень, как я!

Сегодня он был явно доволен собой, и к нему снова вернулась его былая самоуверенность.

– Через полминуты вода станет такой синей, как твои бриджи. Это Кайманье Озеро – ядовитое болото, до краев наполненное отравленной водой. Пить ее нельзя, а вот кайманы преспокойно живут в ней и не дохнут! Ты когда–нибудь видела каймана?

– Каймана? Я даже не знаю, что это такое!

– Это такие крокодилы с квадратной башкой. Здоровенные и свирепые, как дьявол! Некоторые из них достигают футов двадцати в длину. Они выводятся на песчаных отмелях в центре озера, и как раз там я и собираюсь закопать все свое богатство!

Тич провел шлюп вверх по проливу так далеко, как это позволяло мелководье, и бросил якорь только тогда, когда дно судна начало цепляться за грунт. Он пристально и внимательно всматривался в дрожащее знойное марево впереди.

– Дальше мы пойдем на шлюпках, – сказал он.

Лори, моргая опухшими со сна глазами, решил вмешаться в разговор:

– Мне кажется, капитан, что любой из ящиков со слитками продавит дно шлюпки, как яичную скорлупу!

Поскольку Тич не удосужил его ответом и только бросил на него угрюмый взгляд, подчеркнув свое пренебрежение презрительным плевком на разделяющую их палубу, Лори поспешил добавить:

– Но, разумеется, вам это лучше знать, капитан, сэр!

– Вот именно, доктор Блайт! Занимайтесь–ка лучше отпиливанием своих культяпок!

Вид Лори – и довольно надменный тон его охрипшего от постоянного пьянства голоса – начинал действовать на Тича раздражающе, как красная тряпка на быка. Этот молодой щелкопер был хорошим врачом, но долго ли он сможет оставаться таковым, продолжая предаваться неумеренному пьянству? Сам Тич и его головорезы могли допиваться до бесчувствия, но на следующий день просыпались, чувствуя лишь легкое недомогание. И уж, конечно, ни один из них никогда не терзался раскаянием в угрызениями совести. А Лори Блайт, казалось, неизменно пребывал в состояния постоянного и унылого самобичевания. Никто никогда не слышал, например, чтобы он затянул песню за выпивкой. Чем больше он пил, тем молчаливее и угрюмее становился, а его манеры делались все более высокомерными. Однако к Тичу он относился всегда с усердным подобострастием, что удивляло и раздражало пиратского вожака, воспитанного в принципах своеобразной демократии, царившей на пиратских судах.

– Эй, Израэль! – окликнул он своего лейтенанта. – Нам придется вытащить все эти ящики на палубу и расколотить их. Сможешь придумать подходящую снасть?

Задача была довольно сложной и трудоемкой уже потому, что каждый ящик сам по себе являлся прочным стальным сейфом. А потом надо было еще ухитриться осторожно спустить с борта в шлюпку тяжелые блестящие слитки серебра при помощи хитроумной петли, придуманной Хендсом.

Когда наконец первый груз был готов, Тич обвел взглядом своих вспотевших помощников.

– Кому–то надо остаться здесь и караулить шлюп, – проговорил он, словно размышляя вслух.

– Может быть, оставим девчонку? – предложил Хендс. Этот выбор казался наиболее целесообразным, поскольку Анна меньше остальных годилась для тяжелой физической работы по перетаскиванию и закапыванию слитков.

Тич, прищурясь, взглянул на девушку и нерешительно покачал головой.

– Не–ет… – протянул он. – Тут в зарослях могут быть индейцы…

Он имел в виду бледнокожих туземцев–карибов, которые до сих пор так и не смирились с испанскими колонизаторами и продолжали вести жестокую войну с незванными пришельцами из–за океана.

– Придется установить регулярные вахты, – продолжал Черная Борода. – Но больше одного человека на смену выделить не удастся.

Он снова посмотрел на свою малочисленную команду:

– Вы первый, Гринсид – слышишь, парень? Между делом можешь расколотить еще пару ящиков. Но держи глаза открытыми и пистолет наготове! И – вот еще что: привяжи–ка на носу бочонок с порохом. В случае чего – сразу стреляй в него. Как бы далеко мы ни были, взрыв–то мы все равно услышим и тут же вернемся. Понял? Но только когда будешь стрелять – смотри, куда палишь, потому что мы оставим шлюпку у первой излучины, а сами пройдем через заросли, чтобы обойти сзади тех, кто на тебя нападет. Понял это, парень?

Гринсид сверкнул белозубой улыбкой на загорелом до черноты лице в знак того, что он все понял. Остальные спустились вниз и разместились в двух глубоко сидящих в воде тяжело груженых шлюпках. Разобрав весла, они медленно отправились вверх по течению в свою трудную и опасную экспедицию.

Еще задолго до центрального озера они почувствовали его ядовитые испарения, которые заставили всех мучительно кашлять. Глаза Анны слезились от невыносимой рези, потому что вода в протоке стала синей от большой концентрации сернокислых солей и медного купороса, накачиваемых из каких–то придонных вулканических источников. Озеро было примерно в милю шириной, и посреди него виднелась небольшая полоска песчаной отмели. Это были голые выходы песчаника, удерживаемого складками твердых вулканических пород. Здесь не было видно ни кустика, ни травинки. Мелкие и крупные крабы ползали по горячим камням, ящерицы лежали неподвижно, греясь на солнце, но молниеносно исчезали, как только шлюпки подплывали поближе. Песок был сухой и горячий, словно его раскалили на железном противне.

Путешественники с трудом продвигались сквозь удушливый зной под аккомпанемент стрекочущих, жужжащих и звенящих насекомых, тучами вившихся над озером. Гигантские аллигаторы–кайманы издавали громкое басовитое мычание, словно рассерженные быки, протестуя против непрошенного вторжения, и время от времени взбивали хвостами воду вокруг шлюпок, щелкая зловещими зубастыми челюстями.

Только после наступления темноты Тич распорядился прекратить изнурительную работу по перевозке и выгрузке сокровищ. В сумерках силуэт шлюпа казался огромным, заполнившим собой все узкое пространство пролива. Анна ела неохотно и улеглась в эту ночь, тревожно прислушиваясь к голосам жаб, реву кайманов и ночным звукам джунглей. Команда вынуждена была с ног до головы вымазаться свиным салом и жечь в горшках сухие табачные листья, чтобы защитить себя от москитов и невидимых простым глазом песчаных блох, мириадами кишевших в прибрежном песке «. Ночь не принесла с собой отдыха, и Анна страдала больше, чем кто–либо другой. Ее кожа, более нежная, чем у мужчин, была не только непривычна к укусам этих крылатых и бескрылых кровососов, но и реагировала на них болезненными волдырями, которые затем превращались в мокнущие язвы. К утру она почувствовала легкий озноб, но не придала этому значения, отнеся его за счет холодного ночного ветра.

Работа возобновилась при первом же проблеске дня. Во время подготовки шлюпок ко второму рейсу Лори, успевший уже как следует приложиться к фляге с ромом, неловко оступился, и тяжелый груз серебряных слитков, выскользнув из петли, грохнулся вниз, проломив дно у шлюпки, словно это была жалкая яичная скорлупа, а не прочные дубовые доски.

– Ах, дьявол тебя разрази! – заорал Тич. Слитки исчезли, погрузившись на илистое дно пролива. Наполовину груженая шлюпка мгновенно наполнилась водой и тоже затонула. Пираты, оцепенев от неожиданности, молча наблюдали, как она опускалась на дно вместе со своим бесценным грузом.

Огромные ручищи Тича сжались в кулаки. Он весь кипел от ярости.

– Ну, погоди же ты, проклятая пьяная свинья! – хрипел он, хватаясь за пистолеты. – Сейчас я сделаю с твоей башкой то же самое, что ты сделал с моей шлюпкой!

Лори, моментально протрезвев, бледный, как смерть, в ужасе отпрянул в сторону:

– Это… это случайность, капитан Тич, сэр…

– Ну да, и притом последняя в твоей жизни!

Анна поспешила броситься между ними.

– Послушайте, капитан! – торопливо проговорила она. – Вы можете вычесть это из нашей доли – из моей и Лори. У нас ведь осталось не так уж много груза, и достаточно будет одной шлюпки, чтобы перевезти его на отмель Считайте, что это наша доля свалилась за борт, вот и все! Да и яму теперь придется копать поменьше…

Тич неохотно отпустил рукоятки пистолетов.

– Ну, смотри! – медленно приходя в себя, сказал он. – Только держись от меня подальше, Блайт, слышишь? Оставайся на вахте на борту – и, ради вечного спасения, оставайся трезвым, иначе, клянусь парадными штанами Сатаны, я выпущу из тебя кишки, и никакая проклятая девчонка меня не остановит!

Он тоже страшно устал и был взвинчен до предела. Анне никогда еще не приходилось видеть его в такой бешеной ярости. Дрожа от страха больше, чем от озноба, она с трудом перебралась через борт и спустилась в ожидавшую внизу уцелевшую шлюпку.

Солнце поднялось в зенит, когда последняя груда серебряных слитков была, наконец, доставлена на отмель. Тич с трудом разогнул натруженную поясницу и вытер рукавом покрытое испариной лицо. Пот лил с него ручьями, рубаха и бриджи на нем были мокрыми, хоть выжимай. Воспаленные глаза слезились, и мучительный кашель то и дело сотрясал всю его мощную фигуру.

– Уф–ф… – прохрипел он, откашлявшись и сплюнув в сторону. – Теперь осталось только зарыть все это добро. Ну–ка, девочка, бери шлюпку, возвращайся на корабль и привези сюда пару бочонков питьевой воды. Нам придется еще часа три копаться в этом чертовом песке, а проклятый туман здесь похуже, чем пороховой дым!

Анна молча кивнула. Ее собственная гортань была настолько обожжена ядовитыми испарениями, что она с трудом могла говорить.

– И следи в оба за этими бестиями–кайманами, – хрипло продолжал Тич. – Они наглеют с каждым разом, когда мимо них проплывает шлюпка!

Хендс тоже разогнул спину. Он стоял по плечи в яме, вырытой в мягком пористом песчанике.

– А разумно ли будет отпускать девчонку одну? – спросил он. – Если она где–нибудь напорется на топляк и утопит шлюпку, то мы останемся здесь навечно, потому что еще никому не удавалось пересечь это проклятое озеро вплавь!

– Ради бога, капитан, пусть она отправляется! – взмолился Гиббонс. – Мы столько раз уже проделали этот путь, и ничего не случилось. Почему же она не сумеет провести туда и обратно пустую шлюпку? А если я не промочу глотку, то сдохну от жажды в этом пекле!

И Тич после минутного колебания согласился, потому что и его глотка горела, как открытая рана.

– Только будь осторожна! – напутствовал он ее.

Анна гребла, стараясь не плеснуть веслом, ибо по собственному опыту знала, что всплески привлекают внимание кайманов. Когда она обогнула последнюю излучину и обернулась, чтобы посмотреть на показавшийся за поворотом шлюп, ей почудилось, будто на судне пожар: от раскаленных солнцем досок палубы поднимались вверх дрожащие потоки горячего воздуха, словно вся палуба была охвачена невидимым пламенем.

Никаких признаков присутствия Лори на борту не было заметно. Вероятнее всего, он спустился вниз, в относительную прохладу трюма, не забыв, конечно, захватить с собой флягу с ромом. Анна вздохнула, благодаря судьбу за то, что вернулась на шлюп одна: по крайней мере никто кроме нее не узнает, как легкомысленно отнесся ее брат к своим обязанностям вахтенного. Она подгребла к борту и привязала шлюпку к свисающему с палубы трапу, надежно прикрепив ее узлом с двойной петлей, чтобы не унесло течением. Усталая и измученная, девушка с трудом поднялась на палубу, которая простиралась перед ней, зловеще безлюдная, безмолвная и горячая, словно пекарская печь. Анна дрожала от озноба, и ей было непонятно, почему в такой знойный день она ощущает ледяной холод, пронизывающий ее до костей. Она никогда еще не слыхала о болотной лихорадке…

Открытый люк трюма показался ей мрачным и холодным, но когда она начала спускаться вниз по трапу к тому месту, где бочки с водой были упрятаны подальше от солнца, сухой жар нагретого межпалубного пространства охватил ее и вызвал легкое головокружение. По контрасту с дневным светом здесь, внизу, царила чернильная тьма. Анна зажмурила глаза, стараясь привыкнуть к мраку, и вдруг почувствовала, что к обычному затхлому запаху трюма примешивается острый и едкий запах немытых и потных человеческих тел, – запах, к которому она успела привыкнуть и который частенько доносился до нее с пушечной палубы или из открытых трюмных люков. В следующее мгновение четверо дюжих головорезов Неда Флая, вынырнув из темноты, схватили ее; грубые заскорузлые пальцы затолкали ей в рот жесткую шершавую тряпку. Анна боролась с мужеством отчаяния, и ее молодая гибкая сила поразила нападавших. Но веревки у них были наготове, и когда последняя петля была затянута ловкими, огрубевшими в матросской работе руками, девушка перестала сопротивляться, превратившись в подобие туго спеленутого грудного младенца с кляпом во рту вместо соски. Пираты потащили ее в каюту Тича, где капитан Флай с нетерпением ожидал минуты, когда он сможет ее допросить. Тем не менее, он не подавал вида, что торопится, а с важным видом шагал взад и вперед по каюте.

– Та–ак, – протянул он, вдоволь покрасовавшись перед беспомощной девушкой. – Насколько я понимаю, твой любезный красавчик находится где–то поблизости. Зарывает свои сокровища где–нибудь в районе ручья, а? Ты, конечно, не собираешься сообщить нам, где именно, и, без сомнения, не скажешь, сколько парней случилось ему захватить с собой? А? Или я ошибаюсь? Если да, то стоит тебе только кивнуть, и твое положение сразу облегчится!

Борьба стоила Анне всех ее сил, и отвратительный кляп во рту, казалось, вот–вот причинит ей смерть от удушья. Грудь разрывалась, и девушке чудилось, будто сердце колотится прямо о стягивающие ее веревки.

– Ну–ну, повремени, повремени, – усмехнулся Флай. – Потяни время, милочка моя! Будь чуточку упрямой, если хочешь; учить тебя уму–разуму будет для нас сплошным удовольствием!

Подручные Флая оживленно загоготали и с готовностью сгрудились вокруг, но капитан остановил их:

– Постойте, парни, сейчас не время! Или вы хотите, чтобы нас всех прихлопнули здесь, словно мышей в мышеловке? А это может случиться, если мы вовремя не заметим Черную Бороду с его оборванцами, выгребающих из–за ближайшей излучины!

Тревожная нотка в его голосе образумила пиратов. Мысль о том, что Черная Борода находится где–то поблизости, далеко не успокаивала их.

– Ну–ка, живей на палубу, и глядите в оба! – поторопил их Флай. – Эта девчонка никуда от нас не денется, так что нечего пороть горячку! Мы сможем держать ее в трюме столько, сколько понадобится!

Его сообщники нехотя разошлись, подчиняясь скорее очевидной необходимости, чем приказу. Последним остался пират по имени Джессоп.

– Вот что, Нед, – сказал он. – Там вполне достаточно парней, чтобы держать вахту. Я лучше помогу тебе здесь.

Флай был немало шокирован таким бесцеремонным неповиновением, но не подал вида и только молча кивнул головой. Он знал, что с Джессопом спорить не следует. Это был долговязый парень, едва достигший двадцати лет, с лицом, обожженным солнцем, с редкими белесыми волосами и красновато–розовыми, как у кролика, глазами альбиноса. Его маленький плотно сжатый рот можно было бы принять за девичий, если бы мрачные мысли не оттягивали его губы с одной стороны так сильно, что казалось, будто с них не сходит постоянная угрюмая усмешка. Никто никогда не слыхал от него доброго слова, никогда не проявлял он ни сострадания к слабому, ни восхищения перед сильным, и часто подвергался неожиданным приступам яростной и беспричинной злобы, словно сумасшедший, каковым он, по–видимому, и являлся.

Джессоп подошел и остановился возле Анны.

– Эй, птичка! – сказал он. – Ну как, удобно тебе сейчас? Может, ты хочешь, чтобы я проверил твою оснастку?

Анна, насколько это было возможно в ее беспомощном положении, отвернула от него лицо и закрыла глаза.

Нед Флай, держа в зубах незажженную черную сигару, мерял шагами каюту и размышлял над планом дальнейших действий. Пустой бочонок для воды, который Анна привезла с собой, свидетельствовал о том, что девушку послали пополнить питьевые запасы Черной Бороды. Шлюпка появилась из–за верхней излучины; следовательно, Тич и его люди должны были находиться где–то дальше вверх по течению. Флаю никогда прежде не приходилось подниматься вверх по Отравленному Ручью. Открыто нападать на противника он не хотел. Устраивать здесь засаду было тоже рискованно, ибо если Черная Борода заподозрит неладное и вернется сюда, разыскивая свою девчонку, он будет начеку и готовым к любым неожиданностям. А Нед Флай вовсе не хотел рисковать; он отлично понимал, что справиться с Черной Бородой можно было лишь при том условии, если тот ни о чем не будет подозревать.

– Джессоп, – обернулся Флай к долговязому пирату, который продолжал бесцеремонно разглядывать связанную девушку. – Вот что я скажу тебе, парень. Я постараюсь, чтобы ты первым заполучил девчонку. Но прежде ты должен выполнить для меня одно небольшое поручение. Договорились?

– Ладно, выкладывай, – процедил Джессоп сквозь зубы.

– Бери–ка шлюпку, парень, на которой приплыла эта красотка. Проберись осторожно вверх по ручью и посмотри, нет ли где–нибудь поблизости Черной Бороды. Мне бы хотелось порасспросить девицу кое о чем, и я бы предпочел, чтобы ее дружок находился в это время чуть подальше, чем на расстоянии одного женского визга…

Озабоченно пожевав размочаленный конец сигары, он добавил:

– Но не приведи господь, если они заметят тебя! Слышишь? Лучше бы тебе встретиться лицом к лицу с самим Сатаной, чем с этим косматым павианом!

– Ладно, – сказал Джессоп, пожав плечами. – Но только смотри, капитан Флай – ты не очень–то тверд в своих обещаниях. Советую на сей раз сдержать слово…

Оставшись вдвоем с Анной, Флай сплюнул на пол коричневую слюну.

– Итак, через некоторое время Черная Борода явится разыскивать тебя, моя дорогая… – сказал он, обращаясь к девушке, – …и будет аккуратно пристрелен из засады, встретив, наконец, более умного соперника, с которым ему тягаться не по зубам! А потом ты нам покажешь, где зарыты его сокровища, не так ли? О, можешь не сомневаться – покажешь, поверь мне на слово!