Текст книги "Батый. Хан, который не был ханом"

Автор книги: Роман Почекаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Войска Неврюя не ограничились разгромом мятежного никого князя: они взяли штурмом и жестоко разорили Переяславль, в котором убили даже семью князя Ярослава Ярославича. Александр Невский не мог, а может быть, и не пожелал им помешать. Но даже ущерб от «союзных» войск не мог умалить торжество Александра: наконец-то он по праву и старшего, и сильнейшего занял великокняжеский стол.

§ 25. «Ханский отец»

И каждый властитель душой сокрушен,

Величием Нушинравана сражен.

Бессильные в противоборство вступить.

Готовы, смиряясь, дань и подать платить.

Фирдоуси. Шахнаме

Уже после смерти Чагатая, последнего из сыновей Чингисхана в мае 1242 г., Бату формально стал главой рода Борджигин. Формально, потому что фактически ни Туракина-хатун, вдова Угедэя, ни ее сын Гуюк, имевший давние трения с Бату, видимо, не желали воспринимать его в качестве такового. К тому же, став великим ханом, Гуюк мог себе позволить не слишком считаться с Бату, что в конце концов и спровоцировало открытое столкновение между ними, предотвращенное только неожиданной смертью Гуюка.

Тем не менее с 1242 г. статус Бату существенно изменился. Как старший из внуков Чингис-хана он получил право на почетную приставку «ака», что буквально означало «старший брат», а по сути – старшинство в семействе, поскольку так называли его все остальные Чингизиды [Juvaini 1997, р. 557; Рашид ад-Дин 1960, с. 129]. Сохранив власть над Улусом Джучи, Бату после смерти Чагатая унаследовал и пост правителя барунгара – западного крыла. Правда, и отличие от своего отца Джучи, поначалу он так и не стал фактическим соправителем великого хана. В. В. Трепавлов считает, что Бату и Гуюк в 1246-1248 гг. были соправителями [Трепавлов 1993, с. 78-79], однако источники позволяют сделать вывод, что наследник Джучи являлся лишь первым среди подчиненных великому хану улусных правителей, но никак не равным ему.

В период междуцарствия 1248-1251 гг. Бату стал самым могущественным человеком в Монгольской державе. Это вполне определенно следует из слов Киракоса Гандзакеци: «Русудан... послала послов к... Бату... предлагая признать свою зависимость от него, поскольку тот был вторым после хана лицом. И Бату велел ей восседать в Тифлисе, и татары не стали противодействовать этому, так как в эти дни умер хан» [Киракос 1976, с. 181]. То есть прежде Бату был вторым лицом в державе, но после смерти хана именно к нему перешло первенство до избрания нового государя.

С приходом же к власти положение Бату как главы рода Борджигин стало даже выше, чем самого хагана. «Бату-каан» – называет его Джувейни в одном из разделов своей «Истории завоевателя мира». Переводивший его сочинение английский востоковед Э. Дж. Бойл счел этот титул опиской историка [Juvaini 1997, р. 561, note], но действительно ли это была описка? Другой современник Бату, армянский историк Киракос Гандзакеци, сообщает, что Бату носил «титул ханского отца» (историк использовал византийский титул Basileopator) [Киракос 1976, с. 222; Кlaproth 1833, р. 174]. Вильгельм де Рубрук также приводит весьма интересную деталь: «Мы направились к востоку прямо к вышеупомянутым горам, и с того времени мы въехали в среду людей Мангу-хана, которые везде пели и рукоплескали пред лицом нашего проводника, так как он был послом Бату. Этот почет они оказывают друг другу взаимно, так что люди Мангу принимают вышеупомянутым способом послов Бату и равным образом люди Бату послов Мангу-хана. Однако люди Бату стоят выше и не исполняют этого так тщательно» [Вильгельм де Рубрук 1997, с. 123; см. также: Бартольд 1943, с. 50]. Все эти сообщения позволяют предположить, что Бату и в самом деле мог получить от своих родственников титул «старшего над казнами». И следствием приобретения нового статуса стала его абсолютная власть над западными уделами Монгольской державы. Таким образом, к 1251 г., после воцарения в Каракоруме Мунке Бату наконец-то, приобрел статус, сравнимый с тем, которым обладал его отец Джучи при Чингис-хане, а возможно – и более высокий.

В Чагатаевом улусе в том же богатом событиями 650 г. х. (1251) скоропостижно умер Кара-Хулагу, так и не успевший воспользоваться милостью Мунке и вновь принять бразды правления, хотя его дядя и соперник Йису-Мунке был уже смещен и приговорен к смерти. Номинальную власть надЧагатаевым улусом сохранила Эржэнэ-хатун, вдова Кара-Хулагу. Но Мунке направил туда десять туменов своих воинов, которые, соединившись с войсками Кунг-Кыран-огула, обеспечили контроль Мунке и Бату над владениями Чагатаидов [Juvaini 1997, р. 585; Бартольд 1943, с. 50; 1963, с. 560]. А кто такой был Кунг-Кыран? Четвертый сын Орду и несомненный ставленник Бату, поддерживавшего через своего племянника контроль над западной частью Чагатаева улуса. По сообщению персоязычного автора начала XV в. Муин ад-Дина Натанзи, правитель Мавераннахра, Чагатаид Бука-Тимур, пришедший к власти в 1271 г., «возвратив еще раз к жизни утраченное уложение Бату, определил на свое место, как и было прежде, дела гражданские и государственные» [Киргизы 1973, с. 128]. «Возвратив еще раз к жизни», следовательно, «уложение» Бату (в оригинале использован термин «тура», то есть торе – древнее монгольское право) появилось там впервые после его победы над Чагатаидами.

Кроме того, Бату получил некоторые территории в Чагатаевом улусе в собственное управление: туркменские племена яка, кочевавшие между реками Атрек и Торган еще и XVI в., носили почетное прозвание «саин-хани», поскольку их предки являлись подданными самого Бату [Материалы 1938, с. 45; Рузбихан 1976, с. 112; Туркменистан 1981, с. 60-61]. Под управление Бату, вероятно, так же перешли владения и других Чингизидов, расположенные в Улусе Джучи– включая и владения самого Мунке. Армянский историк Вардан Великий сообщает, что «Сардаху [т. е. Сартаку, старшему сыну Бату. – Р. П.] передал отец власть свою с «совокуплением к тому же владений Мангу-хана». Такое рспоряжение землями великого хана было возможно только в случае, если Бату получил на это право от самого Мункэ (Вардан 1861, с. 183].

Уже вскоре после смерти Гуюка, в правление Огул-Гаймыш, Бату стал предпринимать шаги по возвращению власти в вассальных государствах своим протеже из числа местных правителей. После воцарения Мунке эта деятельность увенчалась полным успехом. На Руси, как уже описано выше, утвердился его верный союзник Александр Невский [27]27
  В. Л. Егоров считает, что Александр Невский, заняв Владимирский стол, «забыл» о монголах и совершенно не считался с ними вплоть до 1257-г. [Егоров 1997; с. 52].


[Закрыть]. Видимо, не случайно в том же году в Рязани вокняжился давнишний «монгольский узник» Олег Ингваревич Красный [Приселков 2002, с. 324; ПСРЛ 1926-1928, с. 450]. Он пробыл в плену пятнадцать лет, что не могло не сказаться на его политике: за время его правления (1252-1258) у правителей Улуса Джучи ни разу не возникало проблем в отношениях с Рязанским княжеством. Таким образом, правителями двух самых крупных княжеств Северо-Восточной Руси стали ставленники Бату.

В Грузии с помощью Бату Давид Нарини, сын царицы Русудан, превратился из наследника своего двоюродного – Давида Улу (как было решено Гуюком) в его соправителя: они фактически поделили между собой Грузию. В Румском султанате Кей-Кавус II при поддержке Бату укрепил свою власть, фактически лишив всех владений своего брата Килич-Арслана IV, которого назначил султаном Гуюк [Шукуров 2001, с. 153-157].

Помимо формального старшинства в семейной иерархаии, Бату обладал и огромной харизматической властью: именно он, как старший в роду, стал носителем «Suu jali» —той самой родовой харизмы Золотого рода, которая являлась божественным основанием для сохранения трона за потомками Чингис-хана [см.: Скрынникова 1997, с. 118; Романив 2002, с. 87]. «Suu jali» являлась важной составляющей власти и авторитета Бату в Монгольской империи только в глазах монголов, исповедовавших культ Неба («Тэнгри»). Бату, прекрасно осознавая это, в течение всей жизни оставался приверженцем этой религии, а к другим относился с безразличием. По отзыву Джувейни, «он был царем, не склоняющимся ни к какой вере или религии: он признавал только веру в Бога и не был слепо предан какой-либо секте или учению» [Juvaini 1997, р. 267]. Большинство других авторов, сообщая о покровительстве Бату мусульманам или, напротив, христианам, ничего не говорят о его собственном вероисповедании, хотя и приводят подобные сведения о многих его родственниках (Сартаке, Берке и др.).

О вероисповедании Бату пишут только два персидских историка, причем их сведения являются взаимоисключающими. Так, Джузджани заявляет, что «некоторые заслуживающие доверия люди рассказывали следующее: Бату втайне сделался мусульманином, но не обнаруживал этого и оказывал последователям ислама полное доверие» [СМИЗО 1941, с. 15]. Любопытно, что более поздние европейские источники также содержат сведения о том, что Бату принял ислам: «Этот Батый сперва был язычником, но впоследствии, вместе со всеми татарами, принял магометову веру, которой они придерживаются и по сей день» [Меховский 1936, с. 64]. Поддержал эту версию и русский автор Андрей Лызлов XVII в., написавший со ссылкой на итальянского автора второй половины XVI в. Алессандро Гваньини, что «Земи-хен [Саин-хан. – Р. П. ]... первый из того народа проклятого Махомета учение прият и распространи» [Лызлов 1990, с. 21]. Между тем А. И. Лызлову следовало воспользоваться отечественными источниками и убедиться, что в них не говорится ничего подобного. Персидский автор Вассаф, современник Рашид ад-Дина, сообщает, что Бату «был веры христианской, а христианство это противно здравому смыслу, но (у него) не было наклонности и расположения к одному из религиозных вероисповеданий и учений, и был чужд нетерпимости и хвастовства» [СМИЗО 1941, с.184]. Впрочем, еще В. В. Бартольд сделал вывод, что в сочинении Вассафа смешались образы Бату и его сына Сартака [Бартольд 2002а, с. 499].

§ 26. Батый – законодатель

Я – знак Справедливости, правды закон...

Юсуф Баласагуни. Кудатгу билик

Фактически при Бату начала складываться система права Улуса Джучи, существенно отличавшаяся от правовой системы Монгольской державы.

Новый статус Бату в империи давал ему дополнительные возможности в законодательной сфере, в частности – право издания ярлыков, которым обладали до сих пор только великие ханы. Ни сам Бату прежде, ни его ближайшие преемники подобного права не имели. И вот теперь, после воцарения Мунке, «султанам Рума, Сирии и других стран он жаловал льготные грамоты и ярлыки, и всякий, кто являлся к нему, не возвращался без достижения своей цели» [СМИЗО 1941, с. 15]. Помимо ярлыков – жалованных грамот, Бату также издавал ярлыки, представлявшие собой решения по судебным делам: «начали являться к нему цари и царевичи, князья и купцы – все огорченные тем, что были лишены вотчин своих. И Батый судил по справедливости и возвращал каждому, кто просил, его области и владения, и снабжал специальными грамотами, и никто не смел противиться приказам его» [Киракос 1976, с. 218]. Таким образом, и в судебной сфере над «царями, царевичами и князьями» он приобрел права, фактически равные хаганским: прежде Бату обладал правом суда только над своими виновниками и нойонами, а чтобы разрешить спор тех или иных вассальных государей, ему приходилось отправлять их в Каракорум.

Точно так же он выдавал ярлыки и купцам, покровительствуя коммерции: в этом он следовал традиции своих деда Чингис-хана и дяди Угедэя. Продолжая их торговую логику, Бату нередко выдавал купцам ярлыки и пайцзы, фактически уравнивая их в статусе с государственными чиновниками и посланцами: торговцы получали право на бесплатную смену лошадей и провиант на ямских станциях, освобождались от уплаты тамги и ряда других сборов. Только впоследствии великий хан Мунке, ставивший государственные интересы выше личного обогащения, «это отменил: поскольку торговцы ездят для приобретения денег, какой смысл давать ездить им на почтовых лошадях. И приказал, чтобы они ездили на собственных животных» [Рашид ад-Дин 1960, с. 141].

Не подлежит сомнению, что источники, сообщающие о правовых актах, издаваемых Бату, говорят именно о ярлыках – актах высшей юридической силы, а не просто административных распоряжениях, которые имели право издавать в рамках своей компетенции владетельные Чингизиды, правители областей Монгольской империи. Право издания ярлыков определенно появилось у Бату только после воцарения Мунке. Получив его, наследник Джучи пользовался им весьма широко, что и привело к изменению системы законодательства в его улусе.

В Монгольской империи главным источником права служила Великая яса Чингис-хана – имперское писаное законодательство, а также ясы его преемников – высшие законы. Действие ясы после Чингис-хана постепенно сходило на нет, и в империи (особенно в период династии Юань и позднее) стало широко применяться новое кодифицированное законодательство – вероятно, под влиянием китайской правовой традиции [ср.: Рязановский 1931, с. 23-24; см. также: Кычанов 1986, с. 7 и след.]. В Улусе Джучи гораздо большее значение, в значительной степени благодаря Бату, приобретали ярлыки.

Унаследовав в целом систему законодательства Монгольской империи, Улус Джучи, соответственно, унаследовали недостатки этой системы. Главным из них был запрет Чингис-хана под страхом смерти отменять или изменять Великую ясу, а принимать новые ясы могли только великие ханы. Бату таковым не являлся, и этот запрет он свято соблюдал. Между тем в Улусе Джучи начинали развиваться новые формы отношений, которые не могли регламентироваться ясами ни Чингис-хана, ни его преемников, поскольку были обусловлены политическими и социально-экономическими особенностями Улуса Джучи – преобладанием мусульманского населения, активной торговлей со странами Европы (в том числе и морской) и другими. Поэтому, получив право издавать ярлыки, Бату сумел ликвидировать возникающие «пробелы» в праве. С помощью ярлыков он в значительной мере корректировал, уточнял и дополнял использовавшееся в Улусе Джучи монгольское имперское законодательство.

Впоследствии эту практику настолько активно продолжили его преемники, что вскоре ханские ярлыки стали основным источником права Улуса Джучи, оттеснив на второй план и торе – обычное право, и ясы – право монгольских хаганов. При этом и на торе, и на ясу Джучиды с пиететом ссылались в своих ярлыках в течение еще нескольких столетий! [см.: Rachewiltz 1993, р. 103; Почекаев 2004а, с. 539-540].

§ 27. Последние годы

Все не по-нашему свершается кругом,

Недостижима цель в скитании земном.

И в думах горестных сидим на перепутье —

Что поздно мы пришли, что рано мы уйдем.

Омар Хайям

 Поначалу казалось, что в Монгольской державе установилась настоящая идиллия. Мунке заявлял посланцу Людовика IX Вильгельму де Рубруку: «Как солнце распространяет повсюду лучи свои, так повсюду распространяется владычество мое и Бату» [Вильгельм де Рубрук 1997, с. 138: ср.: Языков 1840, с. 152]. Великий хан всячески демонстрировал свое уважение к Бату и согласовывал с ним любые решения. Так, когда к Мунке прибыл царь Малой Армении Гетум I, хан выдал ему ярлык, а затем потребовал, чтобы царь направил к Бату посла, «чтобы показать ему грамоты и приказ Мангу-хана, дабы и тот написал приказ в соответствии с грамотами [хана]» [Киракос 1976, с. 225; Klaproth 1833, р. 212]. Младший современник событий – армянский втор Давид Багишеци в своей «Истории» сообщает даже, то к Бату приехал сам царь Гетум [Галстян 1962, с. 104]. Аналогичное сообщение встречается и у Вильгельма де Рубрука: «Мангу написал ему так, что если ему угодно что-нибудь прибавить, отнять или изменить, то пусть он это сделает» [Вильгельм де Рубрук 1997, с. 179-180: ср.: Языков 1840, с. 180]. Тем самым Мунке формально признавал фактический раздел Монгольской державы, в соответствии с которым ее западные владения находились под властью Бату, и решающее слово по поводу этих земель (в число ко-эрых входила и Малая Армения) и интересов их правителей принадлежало наследнику Джучи. Между кузенами сложились настолько дружеские отношения, что Бату, возможно, даже соизволил лично побывать у Мунке в Монголии, забыв о своих «болезнях» [Киракос 1976, с. 218; ср.: Федоров-Давыдов 1992, с. 77].

Однако постепенно в отношениях между Бату и Мунке начала проявляться напряженность, и причины ее коренились в активизации деятельности Мунке по реорганизации управления. Первые его шаги в этой сфере, казалось бы, вовсе не имели целью ослабить власть наследника Джучи, но...

Например, Мунке сохранил пост даруги Хорасана за Аргун-акой, которого утвердил еще Гуюк. И если даже при прежнем великом хане – злейшем противнике Бату! – у Аргуна был везир Шараф ад-Дин из числа ставленников правителя Улуса Джучи, то теперь даже речи не заходило о том, чтобы Бату направил в Хорасан своего полномочного представителя. Аналогичным образом, после казни Эльджи-гитая Мунке вернул пост правителя «Четвертого климата» (так в персидских источниках именуются Кавказ и Передняя Азия) Байджу-нойону – давнему сопернику Бату в борьбе за власть над этими областями. Стремление Мунке уравновесить влияние своего западного соправителя и собственного ставленника в этом регионе проявлялось весьма красноречиво.

Кроме того, как уже отмечалось, Мунке принял решение изъять у торговцев все ярлыки, позволяющие им пользоваться вооруженной охраной и бесплатно менять лошадей на ямских станциях, и запретил выдавать такие ярлыки впредь: отныне купцы должны были нанимать охрану и лошадей за собственный счет [Рашид ад-Дин 1960, с. 141]. Это решение, объясняемое защитой государственных интересов и их торжеством над жаждой личного обогащения, нанесло серьезный удар по финансовому состоянию Бату. Он лишился солидного источника дохода – ведь за каждый подобный ярлык в казну правителя Улуса Джучи поступали солидные сборы с лиц, получавших привилегии! Кроме того, узнав о новых условиях путешествий по Монгольской державе, многие купцы просто могли отказаться приезжать, что также влекло убытки для казны Улуса Джучи, а следовательно, самого Бату, который, как можно предполагать, вкладывал собственные средства в торговые предприятия – такая фактика была распространена в Монгольской империи и Золотой Орде в ХIII-ХIV вв., не брезговали ею и сами великие ханы, в частности, Угедэй [см.: Греков, Якубовский 1998, с. 117-118]. Так что причин недовольства данным решением хагана у Бату было предостаточно.

На рубеже 1252-1253 гг. Мунке по инициативе армянского царя Гетума I затеял поход с целью уничтожить Багдадский халифат и отправил в поход своего брата Хулагу. Великий хан издал ярлык, предписывающий всем улусам Монгольской державы выделить в этот поход по два воина из каждого десятка и направить на помощь Хулагу. Улус Джучи не стал исключением: Бату и его братьям пришлось нести эту повинность наравне с другими. В поход были отправлены царевичи-Джучиды: Кули, сын Орду, Балакан, сын Шибана и Тутар, сын Минг-Кудура, внук Бувала и двоюродный брат Ногая. Эти царевичи должны были двинуться через Кавказ и присоединиться к Хулагу по пути [Бар-Эбрей 1960, с. 75; СМИЗО 1941, с. 99; ср.: Мыськов 2003, с. 56].

По сообщению арабского автора XIV в. ал-Омари, правоверный мусульманин Берке, брат Бату, узнав о планах Мунке и Хулагу, тут же обратился к старшему брату: «Мы звели Менгукана, и чем он воздает нам за это? Тем, что отплачивает нам злом против наших друзей, нарушает на-договоры, презирает нашего клиента и домогается владений халифа, т. е. моего союзника, между которым и мною происходит переписка и существуют узы дружбы. В этом есть нечто гнусное» [СМИЗО 1884, с. 246]. Источники не одержат сведений о причинах противостояния Бату и Хулагу, равно как и о том, в какой форме оно выражалось. Но, по-видимому, Бату дал понять Хулагу, что не слишком приветствует его действия, в результате чего брат великого хана едва ли не три года провел в Мавераннахре под предлогом сбора войск и подготовки припасов и вступил в Иран только после смерти Бату [Juvaini 1997, р. 268; см. также: Бартольд 2002в, с. 148; Малышев 2003]. Возможно, Бату нашел в этом что-то вроде последнего утешения, раз уж не мог открыто отказаться от повиновения ярлыку великого хана!

В 1253 г. на курултае в Монголии было принято решение провести перепись населения во всех областях империи, чтобы упорядочить систему налогообложения. Не избег этой участи и Улус Джучи. Причем Мунке не только прислал своих собственных монгольских писцов и сборщиков, но и поручил контроль над ними не Бату, а наместнику Хорасана Аргун-аке. Последний был в известной степени противником Бату в борьбе за влияние в Иране, так что Мунке мог быть уверен, что они не придут к компромиссу. Бату, которому на этот раз откровенно давали понять, что ему не доверяют, должен был снести и это оскорбление и подтвердить полномочия Аргуна по переписи и сбору налогов своим собственным распоряжением [Киракос 1976, с. 221].

Впрочем, как можно понять из источников, Бату все еще строил иллюзии по поводу своего высокого статуса и особых отношений с Мунке. Согласно «Юань ши», в 1253 г. он направил в Каракорум своего посла Тобича, которому поручил произвести закупки на сумму 10000 динов серебрян приобрести жемчуг. И что он получил от Мунке? Всего лишь 1000 динов серебра и в придачу довольно резкое нравоучение: «Богатства Тай-цзу (Чингис-хана) и Тай-цзуна (Огодоя)... были растрачены подобным же образом. С какой это стати нужно делать пожалования чжуванам? Ван [Бату] должен обдумать это! И это [пожалование] серебром будет отнесено в счет нынешних и будущих пожалований [ему]!» [Кычанов 2000, с. 155; 2001, с. 40-41; ср.: Бичурин 2005, с. 211]. Как видим, Бату, вместо подарка в знак дружбы и признательности, получил в десять раз меньше того, на что рассчитывал, и то – в счет тех пожалований, которые ему и так причитались как Чингизиду!

Таким образом, в течение нескольких лет Мунке и его фавительство предприняли целую серию действий, которые не были направлены непосредственно против Бату, но наг за шагом лишали его того особого положения, которое он приобрел, возведя Мунке на трон. Последний вроде бы не старался прямо унизить или оскорбить Бату, но постоянно давал ему понять, что правитель Улуса Джучи – всего лишь один из многих Чингизидов и должен повиноваться великому хану, как и любой другой член рода.

Полагаю, эти решения были приняты не самим Мунке: по-видимому, это действовало окружение хагана. Поначалу в него входили сторонники Угедэидов, не утратившие власти и влияния в империи даже после раскрытия заговора Ширэмуна и последовавших за ним казней и ссылок. Недаром Мунке в начале правления своим официальным наследником сделал Хайду – сына Кашина и внука Угедэя (позднее за участие в заговоре против него он выслал Хайду в Тарбагатай) [см.: Григорьев 1978, с. 24; Караев 1995, с. 20]. Немного позже влияние в Каракоруме приобрела военная клика во главе с Урянктаем, сыном Субэдэй-багатура. Их могущество наиболее ярко проявилось спустя несколько лет, когда Мунке, недовольный политикой своего брата Хубилая и его приближенных-китайцев в завоеванных областях Китая, отстранил брата и поручил командование войсками в этих землях Урянктаю [Бичурин 2005, с. 219-220]. Военачальников не интересовала ни торговля, ни строительство городов, ни экономическое развитие улусов. Главным для них была война, расширение владений Монгольской Державы, для чего постоянно требовались воины, оружие и припасы. И не удивительно, что они вступали в конфронтацию с теми деятелями, которые настаивали на прекращении завоеваний и восстановлении хозяйства в уже завоеванных областях. Самым влиятельным представителем второго направления являлся Бату, и поскольку его положение было выше других, нападки из центра воспринимались им гораздо болезненнее, чем другими.

Как раз в это время Бату получил очень тяжелый и неожиданный удар с востока своего улуса: пришла весть о смерти его брата и верного сподвижника Орду. Исследователи склонны относить смерть Орду к 1251 г. [см., напр.: Кляшторный, Султанов 2004, с. 310], однако Рашид ад-Дин, например, сообщает, что он отправил своего сына Кули в помощь Хулагу, а последний выступил в свой поход не ранее 1252/1253 г.

Выше уже приводилось сообщение Утемиш-хаджи о смерти Орду в результате мятежа в его владениях. Не исключено, что Бату пришлось собственной персоной отправиться во взбунтовавшиеся районы, чтобы навести там порядок. Наследник Джучи восстановил спокойствие в «коренном юрте» своего отца и передал власть над ним Кунг-Кырану – четвертому сыну Орду, который, как мы уже отметили выше, примерно в это же время сосредоточил в своих руках контроль над частью Чагатаева улуса [Рашид ад-Дин 1960, с. 70]. Таким образом, в эти годы восточные дела отнимали у Батыя довольно много времени, и он, видимо, был вынужден часто покидать Поволжье, почти полностью передав ведение западных дел в руки старшего сына – Сартака. Русские летописи, повествуя о событиях конца 1240-х – начала 1250-х гг., даже сообщают о смерти Бату и правлении Сартака [ПСРЛ 1926-1928, с. 471 и след.; см. также: Бартольд 2002а, с. 499].

Именно в это время активизировал свою антимонгольскую политику Даниил Галицкий. Правитель Галицко-Волынской Руси очень благоразумно не поддержал своего зятя Андрея Ярославича в его авантюре в 1252 г., понимая, что Бату находился в тот момент на пике своего могущества и выступление против него было просто обречено на провал. Зато немного позднее Даниил выбрал удобное время, чтобы отомстить за унижения, которые, как он считал, ему пришлось претерпеть некогда в ставке Бату. В течение нескольских лет Даниил укреплял свои города и пограничные крепости, вооружал войска и, наконец, перешел к решительным действиям. В 1253-1255 гг. он без согласования с монгольскими властями принимал активное участие в войнах государей Центральной Европы – польских междоусобицах, помогал венграм в войне с немцами. А в 1255 г. допустил вовсе неслыханное нарушение вассалитета: в Дрогичине состоялась коронация Даниила по западноевропейскому обряду– он стал королем Малой Руси [ПСРЛ 1908, с. 8271. В ответ на это Бату (а возможно, его сын Сартак) в тот же год направил войска баскака Курумиши во владения Даниила. Поначалу действия монголов были даже успешны. Воспользовавшись войной Даниила с ятвягами, монголы беспрепятственно вступили в те земли, которые находились под совместной юрисдикцией Бату и Даниила. На их сторону перешел наместник Бакоты Милей, а воевода Кременца Андрей, прежде неоднократно принимавший то сторону Даниила, то сторону монголов, был казнен по приказу баскака. Надо думать, основания для расправы с кременецким воеводой имелись вполне серьезные, ибо ему не помогла выпутаться даже «Батыева грамота», на которую он ссылался [ПСРЛ 1908, с. 827-829] [28]28
  В. В. Григорьев считает этого Андрея «венгерским королевичем» [Григорьев 1876, с. 176]. Никаких основания для подобного отождествления нет, поскольку брат короля Белы IV, одно время правивший Галичем, умер еще в 1234 г. [ПСРЛ 1908, с. 771].


[Закрыть].

Но на этом успехи Курумиши и закончились. Даниил не готовился к противостоянию: не прекращая войны с ятвягами, он отправил против монголов и их союзников своего сына Льва, который взял в плен Милея. Казнь Андрея Кременецкого также ничего не дала наместнику Бату: захватить Кременец ему так и не удалось. Тогда монголы решили прибегнуть к крайнему средству, выдвинув в противовес Даниилу другого претендента на Галицкий стол. Смоленский княжич Изяслав Мстиславич был готов выступить против Романовичей и требовал себе военной поддержки. Курумиши, однако, довольно трезво оценил расклад сил и ответил: «како идеши на Галичь, а Данйло князь лютъ есть; оже отъимет ти животъ, то кто тя избавить?» Изяслав все же решил действовать на свой страх и риск, видимо, понадеявшись на галицкое боярство, все еще находившееся в оппозиции Даниилу. Но его надежды не сбылись: галицкий князь даже не удостоил его чести лично встретиться в бою – против Изяслава был отправлен второй сын Даниила, Роман, а сам князь демонстративно отправился на охоту, во время которой убил шесть вепрей! Изяславу, кажется, даже удалось войти в Галич, но Роман Даниилович его тут же выгнал, разгромил и пленил [ПСРЛ 1908, с. 829; см. также: История УССР 1982, с. 26]. Таким образом, Курумиши, начав боевые действия, но не рискнув ввязываться в длительный вооруженный конфликт с Даниилом, оказал своему повелителю весьма дурную услугу: Даниил убедился, что могущество монголов в Западной Руси было не таким значительным, как представлялось прежде, и вскоре начал действовать еще более решительно, постепенно вытесняя монголов из Понизья.

В то время как Даниил успешно строил независимое от монголов государство в Юго-Западной Руси, Бату столкнулся с проблемами и на другом западном пограничье своих владений – в Сельджукском султанате. После победы Бату и Мунке над Угедэидами в Руме воцарился Изз ад-Дин Кей-Кавус II – старший сын и законный наследник Рукн ад-Дина Кей-Хосрова II, вслед за отцом признавший сюзеренитет правителя Улуса Джучи. Попытки нойона Байджу противопоставить ему его младшего брата Рукн ад-Дина Килич-Арслана IV были успешно пресечены Бату еще в эпоху регентства Огул-Гаймиш, и на какое-то время в Малой Азии установилось спокойствие. Но после воцарения Мунке Байджу вернул свой пост правителя Передней Азии и теперь, ободренный поддержкой из Каракорума вновь начал строить козни Бату, стремясь ослабить его влияние. В этом ему большую поддержку оказывали глава гражданской монгольской администрации в Сельджукском султанате Тадж ад-Дин Хорасани и быстро возвышавшийся сельджукский вельможа Муин ад-Дин Перване, женатый на султанской сестре. При их поддержке Килич-Арслан IV вновь начал смуту в ултанате, всячески стремясь свергнуть брата [см.: Фиш 1972, с. 276-279].

Авторитет Бату в Малой Азии, однако, по-прежнему был весьма велик, и братья, чтобы уладить свои разногласия, в 1254 г. отправились к нему на суд. При этом расклад сил несколько изменился: с ними вместе выехал третий сын Кей-Хосрова II – Ала ад-Дин (принявший султанское имя Кей-Кубад III), который также метил в соправители. Братья, по-видимому, неплохо представляли себе характер Бату: чтобы принять компромиссное решение и примирить противоборствующие стороны, он вполне мог утвердить на престоле младшего брата в ущерб старшим. В результате старшие сыновья Кей-Хосрова II нашли общий язык на почве ненависти к младшему и убили его по дороге. Бату ничего не оставалось, как сохранить существующее положение: Кей-Кавус II остался правителем западных земель султаната, Килич-Арслан IV – восточных. Как и следовало оживать, таким решением остались недовольны все. Конфликт между братьями приобрел вооруженный характер, и вскоре Кей-Кавус, ставленник Бату, напал на брата, захватил его в плен и бросил в крепость Буруглу. Не удовлетворившись своим триумфом, он постарался нанести удар и Байджу, отправив к Бату послание, в котором сообщил, что «послы Байджу-нойона и других нойонов слишком часто являлись в Рум, и каждый год бесчисленные средства уходили на их нужды». Бату, довольный победой своего протеже, принял его посланников очень ласково и, видимо, предпринял какие-то действия против Байджу, заставив его ограничить контроль над сельджуками. Когда посланцы султана явились к даруге с распоряжениями наследника Джучи, Байджу недвусмысленно заявил им: «Несомненно, мой убыток принесет вам злополучие», намекая на скорые ответные меры со своей стороны [Шукуров 2001, с. 155-156].