Текст книги "Генерал-адмирал. Трилогия"

Автор книги: Роман Злотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 67 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

– Их ты! – охнул кто-то за спиной.

Профессор оглянулся. Рядом стоял татарин-кашевар, самый старый и самый тихий во всей нанятой артели, и оторопело пялился на него. А вернее, на револьвер в его руках. Нет, огнестрельное оружие уже давно нигде на просторах Российской империи не было в новинку и уж тем более в диковинку, однако о том, что оно может быть не только в виде ружья или винтовки, а еще вот таким компактным, кое-кто не знал. И для татарина, пусть и весьма преклонного возраста, но, похоже, всю жизнь прожившего в глухом ауле и лишь недавно в первый раз отъехавшего от него более чем на несколько верст, это тоже оказалось неожиданностью. А может, он просто испугался.

– Ну вот, другое дело! – Голос Книппельниха вывел профессора из легкого ступора, в который его вверг факт собственноручной стрельбы из револьвера. – Побежали.

Тимирязев перевел взгляд на околицу. Табун уже скрылся из виду, а вот те налетчики, которые занимались отарой и до сего момента успешно отбивались от сбежавшихся жителей, отгоняя их конями и ногайками, услышав выстрел, бросили овец и, вскочив на своих низкорослых лошадок, пустились наутек. Так что овец удалось отстоять. Всех, кроме двух, коих в суматохе ненароком прибили. Но это за убыток профессор не посчитал, поскольку овцы и так приобретались скорее на мясо, ну и еще чтобы заиметь практический опыт содержания отары в этой местности, – разводить здесь Тимирязев планировал мериносов или каракульскую породу. А вот потеря табуна нанесла сильный удар по его планам. Как теперь проводить весенние полевые работы? Привлечь казаков не представлялось возможным – в ту пору, коя является предпочтительной для сева, им свои поля обрабатывать надобно. Денег же оставалось не слишком много – если снова покупать лошадей, может не хватить на что-нибудь другое.

Подъесаул, за которым профессор послал сразу после налета, прискакал к вечеру.

– Кони меченые? – сразу спросил он, едва войдя в горницу и боднув злым взглядом красный угол, где отсутствовали привычные образа. В остальных избах они были, хотя и дешевые, бумажные, а в своей Климент Аркадьевич как-то этим не озаботился, а когда подъесаул ему на это указал, выяснилось, что уже поздно – запас икон в маленькой станичной церквушке у батюшки кончился, новые обещались подвезти только к Рождеству или даже позже. Впрочем, профессор не считал это таким уж недостатком и даже слегка, тайком гордился своей прогрессивностью. Нет, как и любой русский, он был крещеный, но, как любой образованный и широко мыслящий человек, в Бога верить давно перестал, а служителей церкви почитал за нахлебников и мракобесов.

– Э-э, что? – не понял сразу Климент Аркадьевич.

– Меченые, меченые, – отозвался Фарид, с утра безвылазно сидевший в избе ученых. – Вот клеймо. – Он протянул кусок кожи. – Ваш же кузнец ставил.

Профессор недоуменно покосился на татарина. Таких тонкостей хозяйствования он не отслеживал.

– Тогда добре. – Лицо подъесаула разгладилось. – Отыщем. Погоды навроде должны стоять спокойные, далеко не уйдут. Куды им с табуном-то? Завтра с утра и выйдем.

– Э-э, я был бы очень благодарен, – заулыбался Тимирязев, у которого после этих слов от сердца отлегло. – И, господин подъесаул, я был бы очень признателен, если б вы смогли выделить нам для охраны нескольких казаков во избежание повторения подобных случаев.

Подъесаул, прищурившись, окинул профессора взглядом:

– Да выделить-то можно. Отчего ж не выделить-то. Токмо, – он сдвинул папаху набок и почесал за ухом, – кто ж этим за просто так заниматься будет? Мы, чай, не драгуны, у нас дом, хозяйство, оно забот да пригляда требует. А ныне не война, чтобы казака обязывать хозяйство бросить да другим делом заняться.

– Но позвольте, я думал… – Профессор запнулся. Представление о правах и обязанностях казаков он имел довольно смутное, к тому же у него внезапно возникло опасение, что, если начать ругаться, подъесаул может выставить счет и за то, что пойдет со своими людьми за похитителями лошадей. Он же, в конце концов, не полицмейстер, призванный это делать по долгу службы. – Хорошо, я согласен. Буду платить по… по… по пятнадцать копеек в день.

– Вот и ладно. – Усы подъесаула разошлись в довольной улыбке. – Пока одного из своих орлов у вас оставлю, а как вернемся с табуном – казачат буду присылать.

– Казачат? Но позвольте, – возмущенно начал Тимирязев, – я не…

– Не боись, прохвессор, ребята опытные. С оружием. А что молодые – так никто из казаков за столько денег тебя охранять не согласится. Да и пару собак тебе пришлю. Негоже без собак-то… И что казачата – не бойся. Мне твой гонец рассказал, что киргизы, после того как ты пальнул, сразу в бега ударились. А казачата сумеют не только в воздух пальнуть, а и по супостату.

Украденный табун пригнали через четыре дня. Аккурат наутро после Рождества. Климент Аркадьевич слегка расчувствовался из-за такого служебного рвения и наградил подъесаула и четверых казаков, участвовавших в возвращении, двадцатью рублями. Все равно это обошлось намного дешевле, чем заново покупать лошадей. К тому же табун увеличился еще на четыре лошади, правда совершенно заморенных – потому-то, наверное, казаки их себе и не забрали. Одну из них татары тут же забили, пока сама не издохла, и пустили на заготовки для праздничного стола – уже через пять дней должен был наступить новый, 1884 год. И что-то он принесет?..

Глава 6

– Значит, тройки?

– Да, – кивнул я.

Сидевшие передо мной трое членов моего штаба переглянулись. Штабс-ротмистр нахмурился:

– Что-то мне это напоминает, Алексей Александрович… – Он прищелкнул пальцами. – А-а, ну как же, управление сатрапиями в государстве Ахеменидов. Там тоже назначался сатрап, который был главой провинции, но не имел права собирать налоги и не командовал войсками, а также отдельно сборщик налогов и отдельно командующий войсками.

– Похоже, – усмехнулся я, слегка позавидовав эрудиции штабс-ротмистра. Все-таки классическое гуманитарное образование, и в XXI веке остающееся основой в большинстве элитных школ, особенным образом организует мозги. А что оно дает более слабую математическую и естественно-научную базу – не беда, зато аналитические и управленческие способности развивает очень заметно. – Итак, что я думаю, – продолжил я. – Кандидатами в руководители проектов я вижу в первую очередь отставных армейских офицеров из бедного дворянства и разночинцев. То есть тех, кто едва перебивается на пенсии. Люди это по большей части закаленные, много повидавшие, помотавшиеся по таким дырам, что их более ничем испугать невозможно. А те деньги, что мы им предлагаем, окажутся для них неплохим подспорьем. Да и лестно им будет поработать на самого великого князя.

– Так ведь пьют, – коротко обозначил проблему Курилицин, блеснув очками.

Я вздохнул:

– Будем отбирать. Совсем непьющих, как я думаю, среди них нет. Но и пить можно по-разному. К тому же надобно искать не только среди них, но и где только можно. Среди приказчиков, служащих по Горному ведомству, и так далее. Главное, чтобы имелся опыт самостоятельной работы и принятия решений. Нам-то и надобно пока десяток, ну полтора.

Курилицин молча кивнул и заскрипел пером – похоже, уже набрасывал свои предложения.

– Что же касается казначеев, то тут база более размытая и скромная…

– Среди почтовиков можно поискать, – подал голос Кац. – Они тоже дело с деньгами имеют.

Курилицин молча покосился на Якова Соломоновича. К тому, что он работает рука об руку с действующим жандармом, полковник Генерального штаба в отставке и потомственный дворянин в шестом поколении уже привык. А вот то, что рядом с ним сидит осужденный на двадцать лет тюрьмы да к тому же в настоящий момент все еще вроде как отбывающий наказание преступник, его пока напрягало. Но Кац действительно себя показал отлично. Ему была поставлена задача искать деньги – и найти как можно больше. И за те три месяца, что Кац работал на меня, ему удалось консолидировать бюджет объемом почти в два и три четверти миллиона рублей! Сумасшедшая сумма по нынешним временам. Но я опасался, что и их не хватит. К тому же большая часть этих денег являлась кредитами. Вернее, должна была явиться, поскольку кредитные средства в размере двух с лишним миллионов рублей были уже обговорены, но пока не взяты.

– Ну а откуда брать тех, кого вы определили как контролеров?

– Я думаю, пока из студентов.

– Из студентов?! – Удивление моего штаба было необычайно единодушным.

– Ну да, из студентов или из недавних выпускников, пока не нашедших хорошего места. – Я улыбнулся. – Ну сами посудите. Число проверяющих можно множить бесконечно. И все одно, гарантировать, что не будут воровать, невозможно. К тому же проверяющие, конечно, нужны, но более того мне нужны как раз руководители проектов. В первую голову они. И казначеи тоже. Здесь же очень удобная позиция, чтобы обучиться и первому, и второму. Ну а функции контроля они будут исполнять дополнительно и негласно – мол, в обучение молодежь даем, посмотреть, как опытные люди дела делают. А у молодых опять же стимул повнимательнее в дела вникать будет. И свою значимость они при этом будут чувствовать. – Я замолчал.

Трое моих соратников некоторое время тоже сидели молча, обдумывая мои слова, а затем Кац удовлетворенно кивнул:

– А что, подходит. Во всяком случае, если кто запьет – телеграмму дать вполне смогут. Только в таком случае их контролерами лучше не называть. Скорее помощниками или там младшими столоначальниками. Подумать надо…

– Вот и отлично, подумаем. Тем более что как назвать – это самая меньшая из проблем. А у нас их еще много, – подытожил я. – Перейдем к следующему пункту. Со штатами своих служб определились?

Ответом были три кивка и переданные мне папки. Я их быстро просмотрел. В принципе, содержание я знал уже наизусть, поскольку над штатным расписанием и конкретными кандидатурами мы с каждым из троих работали уже почти полтора месяца. С начала сентября. И последнее обсуждение этого вопроса с Курилициным у меня состоялось не далее как четыре дня назад. Но мало ли…

– Что ж, отлично, утверждаю. – Я отложил папки. – Мефодий Степанович, а что там у нас с ремонтом общежития?

– После Нового года начнем ремонт, Алексей Александрович. Но все равно это будет временное решение. Чтобы обустроить все, как вы сказали, надобно будет покупать землю и строить самим.

Это был как раз один из проектов, которыми предстояло заняться тем самым тройкам. После памятного обеда с купцами, когда я показал уже закрытые патентами практически во всех странах образцы новых товаров широкого потребления – кнопок, застежек-«молний», пробок и скрепок, – в долю со мной пожелали вступить двенадцать купцов, сразу уловивших, какой будет на эти товары спрос. Однако я сообщил господам купцам и заводчикам, что потребую от них участия в благотворительном Обществе вспомоществования в получении образования сиротам и детям из бедных семей и что на означенные цели господа должны будут выделять не менее трети полученной прибыли. Это заставило моих будущих партнеров призадуматься, но не надолго. Уж больно доходы ожидались крупные. Так что все согласились с ограничением или, вернее, благонравным начинанием. Мне же это было нужно для того, чтобы создать резерв кадров для своих проектов. Нет, я и так тягал людей откуда только можно, но в связи с этим у меня возникло некоторое опасение, что, выдергивая талантливого человека из привычной, уже обустроенной жизни, я могу некоторым образом нарушить его дальнейшее развитие и не дать ему превратиться в того корифея науки или инженерного дела, каковым он стал бы, не появись я в этом времени. Конечно, тех, о ком знал, я старался либо не трогать, либо всячески им помогать. Но кого я знал-то? Попов, Мосин, Менделеев, Барановский, еще слышал о Шухове, Вернадском и Боткине. С последним был уже знаком, хотя тот ли это Боткин, именем которого назван гепатит, уточнить так и не удосужился. И вот как раз поэтому я и решил ковать себе кадры, не руша карьеру будущим корифеям (ну, по возможности), а готовя других. Тем более что этих «других» я собирался набрать в той среде, из которой без моего благотворительного проекта никаких корифеев самостоятельно выйти не могло. Пацанва с заводских окраин, дети бедных крестьян, сезонных рабочих, шахтеров, переселенцев и так далее… Жить в процессе учебы они должны были несколько иначе, чем остальные студенты. Вернее, совсем иначе. Во-первых, я намеревался создать… пионерскую организацию. Ну, не пионерскую, конечно, и даже не скаутскую, но что-то вроде. Тем более никаких пионеров и скаутов в это время еще и в помине не было. Я перебрал несколько вариантов названия и остановился на «сакмагонах». Слово, может, и не по-русски звучит, но я в детстве прочитал отличную книжку «Эхо Непрядвы» Владимира Возовикова, главный герой которой был как раз воеводой этих сакмагонов. А ныне, когда я размышлял, каким образом отвлечь энергию подростков от всяческой революционной дребедени, мне пришла в голову мысль, как одним выстрелом убить даже не трех, а нескольких зайцев… Ну как же – сакмагонские дозоры!

Союз сакмагонских дозоров. Во-первых, мы создаем некий идеологический полюс, способный отвратить взгляды хотя бы некоторой части молодежи (на то, что удастся отвратить всех, у меня надежд не было) от революционных идей и направить к идеям национальным. То есть появляется некая иная идеология. Ну, не совсем иная – русофилы и почвенники здесь есть, и довольно активны, – но иным образом оформленная и закрепленная. К тому же овеществленная не в пространных рассуждениях и заумном философствовании, а в очень привлекательных для молодежи вещах – тусовках, походах, песнях и всяком таком.

Во-вторых, работа в сакмагонских дозорах займет свободное время студентов заботой и обучением молодежи школьного возраста, а не спорами о путях осуществления социальной революции. То есть времени у них на революционную деятельность также не будет.

В-третьих, эта работа даст тем, кого я уже изначально видел в роли своего кадрового резерва, навыки руководства и управления коллективом.

Было еще и в-четвертых, и в-пятых, и в-шестых… а если подумать, можно увеличивать этот перечень бесконечно. Тем более что ограничиваться Россией я не собирался. Хотя идеологическую подложку у меня будет разрабатывать Дмитрий Иванович Иловайский, [12]о чем я уже имел с ним беседу, в процессе которой он пришел в восторг от моей идеи. Ее основным ядром станет даже не столько конкретная русская история, сколько вообще противостояние «цивилизация – варварство». То есть сакмагоны – охранители границ цивилизации против варварства. Даст Бог, на всю Европу движение сакмагонов распространим, а то и далее. Скауты-то мировым движением стали. Мы чем хуже? Форма, атрибутика, ритуалы – с этим я помогу, пионерское детство забыть еще не успел. Так вот, для того чтобы ребята были способны исполнять обязанность мастеров-сакмагонов (а что тут голову ломать, возьмем уже привычные ранги) и старших дозора с требуемым уровнем эффективности, им нужно создать тренировочную базу и условия для работы. Ничего этого в выкупленном мною под общежитие доме не было.

– Займемся этим, Мефодий Степанович, непременно, – пообещал я. – А насчет руководителя программы еще не думали?

– Есть несколько кандидатов, – отозвался Курилицин. – Тоже из числа бывших офицеров. Я представлю.

– Хорошо. А проект ремонта как, согласован?

– Да, все как вы сказали. Комнаты на шесть – восемь человек. Туалеты и умывальные комнаты на каждом этаже, водяное отопление на все здание. На первом этаже столовая, кухня, читальня и спортивный зал с тяжестями. Во дворе еще тяжести, турники и брусья. А также баня и лыжный сарай. Селить опять же предусматривается, как вы сказали, по одному человеку с факультета в комнату. То есть инженер, химик, биолог, финансист или там инженер, оптик, геолог, юрист. Инженеров будем набирать более всего, – пояснил Курилицин остальным.

– А правила внутреннего распорядка еще не прикидывали?

– Это я думаю поручить кандидатам на должность коменданта. Заодно посмотрим, на что человек настроен. А то некоторые слишком много вольности дают, а другие – наоборот, так гайки завернуть пытаются, что люди от них куда ни попадя кидаются. В ту же «Народную волю», например.

Я усмехнулся:

– Ну, в народовольцы отнюдь не из-за закрученных гаек шли. Но я понял, что вы имели в виду. Отлично, так и поступим. Только потом покажите мне, что они вам напишут. И окончательный выбор буду делать тоже я сам. Закончите отбор на четырех – пяти кандидатах и приведите их ко мне на беседу. Тут ошибиться никак нельзя. Если все пойдет как хочется, мы такие общежития скоро и в других городах открывать будем. А их коменданты станут в нашем первом практику проходить, чтобы не запороли чего. Нам ведь толковые специалисты надобны, а не пламенные революционеры.

И все присутствующие обменялись усмешками.

В принципе, шанс на то, что все пойдет так, как я планировал, был. И немалый. Я ведь рассчитывал не только на идеологическую обработку и контроль со стороны персонала (а задачу присматривать за мальчишками я собирался возложить не на одного лишь коменданта – на нем будет все замыкаться, – но и на поварих, истопника и остальную обслугу), а еще и на то, что на нужные мне цели будет работать и обычная человеческая благодарность. Сироты и мальчишки из бедных семей получат ведь не кусок хлеба Христа ради, а профессию, причем хлебную, да еще и почти гарантированное рабочее место. Если закончат обучение. Если – потому что я не собирался держать в этой программе бездельников. Право на проживание в общежитии и питание за мой счет получат только те, кто будет учиться. Причем хорошо. Нет, я понимал, что мальчишки, посещавшие церковно-приходские школы, в первое время будут заметно отставать от выпускников классических гимназий, коим по действующим ныне правилам одним и было разрешено поступать в университет. Поэтому в первый год им будет послабление. Но за год они должны подтянуться. И уже со второго года обучения всем, кто не способен осилить программу не более чем с одним «удовлетворительно», грозит оказаться на улице. А с третьего проходной оценкой станет считаться уже «хорошо». Так что если учитывать, что поступать в университет и институты эти ребята должны по моему личному именному прошению (иначе их как не окончивших классическую гимназию никто не возьмет), то вылет из моей программы будет означать для них не только лишение бесплатного питания и проживания, но еще и невозможность продолжить образование. То есть мотивация для того, чтобы учиться, у них – ого-го!

– Что по подбору людей для сего проекта?

– Только начали, – снова отозвался Курилицин. Штабс-ротмистр молча кивнул. – Некому было подбирать. Но по университету и институту инженеров путей сообщения уже кандидатуры есть. А первоначальный отбор думаем возложить на студентов. На тех, что из глубинки. Все одно на лето домой поедут – пущай и поищут кого посмышленей. Да и поднатаскают за лето. А в августе пошлем человек трех-четырех проверить, кого отобрали. Кого возьмем – за тех заплатим, а кого нет – увы.

– И во сколько голову оцениваете? – усмехнулся я, но Курилицин ответил серьезно:

– Репетиторство господам студентам приносит максимум десять рублей в месяц, чаще же в разы ниже… Вот и заплатим за каждого, кого отберем, по червонцу. Ежели кто двух или там пятерых подготовит – неплохое подспорье выйдет.

– Эк ты сказанул, – улыбнулся Канареев. – Пятерых…

– Так ведь не бестолковых балбесов обучать будут, – все так же серьезно сказал Мефодий Степанович. – Та ребятня сама должна за такой шанс зубами уцепиться, ежели не дураки. А дураков нам не надобно.

Я молча кивнул. Все так.

– Как там с подбором кураторов на зарубежные стажировки?

– У меня все готово, – тут же откликнулся Курилицин. – Все кандидатуры на проверке у Викентия Зиновьевича. Тем более что там две трети – бывшие жандармы.

– Семерых уже проверили, двое отсеялись, – в свою очередь доложил штабс-ротмистр. – С остальными пока работаем.

– А почему отсеялись? – уточнил я.

– Вороваты оказались, – коротко доложил Канареев. – Но для первых двух групп, кои вы собираетесь отправить в ближайшее время, кандидатуры уже есть. Завтра представлю для беседы.

– Хорошо. Что еще?

– Вот. – Курилицин раскрыл папку и передал мне листок, – ежемесячный доклад по изобретателям. Ежели мне будет позволено высказать свое мнение, то более всего меня впечатлил только один. Некто Федор Блинов. Из крестьян.

– И чем же он вас так впечатлил, Мефодий Степанович? – слегка расслабившись, усмехнулся я.

– Настырностью, – сказал как отрубил Курилицин. – И неуемностью.

– А что он изобрел?

– Ну, в привилегии это называется… – Мефодий Степанович водрузил на нос только что снятые очки и, взяв положенный передо мной лист, прочитал: – «Вагон особого устройства с бесконечными рельсами для перевозки грузов по шоссейным и проселочным дорогам».

Я несколько мгновений вдумывался в эту фразу, а затем до меня дошло, и я резко подался вперед. Оп-па! Неужели гусеничный транспорт изобрели в России? Никогда бы не подумал! Или снова открываем уже открытое? Ладно, главное – привилегия у нас есть.

– Привилегия только российская или?..

– Российская, – улыбнулся Курилицин. – Откуда у крестьянина деньги на международные? Да и не думал он об этом.

– Так, Викентий Зиновьевич, озадачьте юриста, пусть прошерстит иностранные патенты, есть ли схожие и насколько. Если есть возможность, пусть готовит регистрацию. А вам, Мефодий Степанович, большое спасибо. А я-то все голову ломал по поводу экскаваторов…

Трое моих помощников многозначительно переглянулись – мол, еще одно незнакомое слово сорвалось с уст его высочества, так-так… Все трое уже давно пасли меня и думали, что я этого не замечаю. Но с этим словом у них – пролет. Экскаваторы уже вовсю существуют, хотя в России еще не слишком распространены. У нас по-прежнему главная сила по перемещению грунта – мужик с лопатой и носилками. С тачкой, в лучшем случае. Вот только эти экскаваторы почти все на железнодорожном ходу. То есть такие платформы с установленными на них паровой машиной и стрелой с ковшом. И я ломал голову над тем, как запустить в дело идею с гусеничным движителем, но так, чтобы она исходила не от меня – и без того за мной целый шлейф всяких новшеств тянется, хотя я и пытался объяснить каждое изобретение неким житейским образом и каждое в отдельности объяснение, даже на мой придирчивый взгляд, было вполне приемлемым. Но когда изобретений слишком много, это уже не сработает. А тут такой подарок – мужик, самородок, из глубинки… наверное.

– Откуда он?

– Из Саратовской губернии.

– И этот свой вагон уже построил?

Курилицин пожал плечами:

– Нет еще вроде как. Я туда человечка отправил – должен посмотреть. Но по слухам, строит с тысяча восемьсот восемьдесят первого года.

– Хорошо. Если этот ваш человечек Блинова найдет, пусть присмотрится и пригласит его ко мне. А вы пока подберите ему пару помощников – инженера, механика, может, еще кого. Если договоримся – войду в долю, нет – просто купим патент. Хотя… – Я задумался. – Коли такой настырный – лучше бы договориться. Значит, способен при минимальной поддержке довести идею до реального воплощения… Ладно, посмотрим. Еще что есть, господа?

Курилицин и Канареев молча качнули головами, а Кац не выдержал и пробурчал:

– Ну вот, снова непредвиденные расходы, а кому деньги на это искать?

– Тогда более вас не задерживаю, – подытожил я наше совещание.

Все трое встали и, коротко поклонившись, вышли из кабинета.

У нас уже сложились некоторые традиции, одной из них было то, что сразу после совещания нашего мозгового центра ни один из его членов не оставался, чтобы переговорить со мной наедине. Мол, друг от друга у нас никаких секретов нет, если что требуется обсудить – милости прошу на общем совещании. Сразу после подобных совещаний Канареев возвращался к себе, в жандармское управление, Курилицин ехал в свой старый кабинет в Главном штабе, который ему снова выделили по моей личной просьбе (просто там был доступ к архивам и личным делам, коим Мефодий Степанович беззастенчиво пользовался), а привезенный из Кронштадта на паровом катере и в закрытой карете Кац оставался в доме дожидаться, пока его не отправят обратно. Обратно он обычно возвращался вместе со мной, поскольку я регулярно наведывался в Кронштадт, и не столько на военно-морскую базу – общение с моряками я пока старался ограничивать, – сколько к Попову и к отцу Иоанну.

Ограничение моего общения с моряками было вызвано вовсе не боязнью ответственности, а… боязнью разоблачения. Что бы там ни говорили после, к настоящему времени великий князь Алексей Александрович был опытным и боевым морским офицером. Может, уже слегка расслабившимся, но в свое время понюхавшим пороху, хлебнувшим соленой воды из нескольких океанов, побывавшим и в Африке, и в Америке, и в Китае и потому прекрасно разбирающимся в морском деле. А в любом деле, не говоря уж о таком специфическом, как морское, всегда есть и свой сленг, и свои традиции, к тому же столь долгая служба великого князя во флоте должна была породить и множество знакомств, несомненно обремененных и множеством совместных историй, пережитых приключений, долгих разговоров во время вахт. Я же из всего этого не знал ничего.Поэтому разоблачить меня людям, ранее близко знакомым с великим князем, было раз плюнуть. А людей таких хватало в двух группах современного мне российского общества – в свете, общение с которым я уже ограничил, и среди моряков.

С моряками все было не так просто. В принципе, самым разумным было бы, сославшись на плохое состояние здоровья, подать в отставку и уехать куда-нибудь, где великого князя никто не знает. Но туда, где я собирался найти деньги для своих глобальных проектов, можно было попасть только на корабле. Да и в той войне, которая должна была разразиться через каких-то двадцать лет, флоту предстояло сыграть ключевую роль. И я не видел никого, кто сумел бы подготовить его к этой роли лучше, чем я… Так что вмешательства во флотские дела мне было не избежать. И я к тому усиленно готовился, обложившись всякими справочниками и морскими руководствами. Начинать пришлось с парусного такелажа – век паруса в военном флоте уже уходил, но пока еще не ушел до конца. Даже новейшие броненосные крейсера, еще только строящиеся на наших верфях, продолжали нести на мачтах комплект парусов, и всю службу великий князь провел в тени этих белых крыльев кораблей… Разумеется, таким факультативным способом я мог постичь только небольшую толику необходимой мне информации. Наработать минимальный опыт, чтобы более-менее свободно оперировать заученными терминами, мне было негде, да и проблему взаимоотношений с офицерами это не решало. Значит, необходимо было каким-то образом замотивировать серьезные изменения привычек и наклонностей князя, причем без потери авторитета и возможностей влияния на ситуацию, но с объяснением, почему я, уже выздоровев, по-прежнему сторонюсь светской жизни и нос не кажу на военно-морской базе.

Единственной убедительной причиной изменения повседневных привычек человека высшего света, которую я смог придумать, было обращение к Богу. Над этой легендой я и работал изо всех сил. Достаточно сказать, что за последние три месяца я совершил паломничество уже по трем десяткам монастырей. Даже поездка в Москву была официально замотивирована как посещение Троице-Сергиевой лавры и Свято-Донского монастыря. Все остальное – встречи с московским купечеством, с Тимирязевым, Мичуриным, поездка в Тулу, отправка экспедиции в станицу Магнитную – осуществлялось «попутно». А протоиерей отец Иоанн официально считался моим духовником, что немало способствовало поднятию и его собственного авторитета в церковной среде. У прихожан он и так им пользовался, причем безоговорочно. Кстати, очень интересный дядька – страстный, искренний, такому начинаешь верить даже вопреки собственным установкам.

Я, как и большинство тех, кто вырос в советское время, к религии относился не слишком позитивно. Впрочем, на такое отношение не только советское время повлияло, но и постсоветское в немалой степени тоже. А как, скажите, относиться к организации, которая проповедует чистоту помыслов и спасение души, а сама вовсю гонит в страну импортный алкоголь и табачные изделия, поскольку выбила у государства право поставлять сии продукты беспошлинно или с минимальной пошлиной? А именно этим наша церковь во времена перестройки и правления Борьки-алкоголика и занималась. Потом, правда, она вроде как от этого отошла и даже подобную практику осудила, но как говорится в известном анекдоте, осадочек-то остался. Да и современные мне батюшки в массе своей ярым благочестием не отличались, предпочитая подходить к работе как к набору бюрократических процедур, а к храмам как к отданным им в пользование объектам малого бизнеса.

Но отец Иоанн внезапно открыл мне и другую церковь. Ту, каковой она должна быть… В результате я не так давно поймал себя на мысли, что моя игра на публику мало-помалу начинает становиться и не совсем игрой.

В Кронштадте я бывал почитай каждую неделю, а оттуда по всему флоту и Военно-морскому ведомству, по дворцам и светским салонам кругами расходились слухи о том, что генерал-адмирал и великий князь Алексей Романов, блестящий офицер, светский лев и изрядный бабник, сильно изменился…

– Алексей Александрович, к вам Месмахер.

Я выплыл из своих мыслей и, поднявшись из-за стола, двинулся навстречу архитектору:

– Добрый день, Максимилиан Егорович. Чем порадуете?

Месмахер пожал мою протянутую руку и, перехватив торчащую под мышкой большую папку с рисунками и чертежами, уже привычно поинтересовался:

– В угловую гостиную пойдем, Алексей Александрович?

Там находился самый большой – если не считать обеденного – в особняке стол, на котором было удобно раскладывать эскизы.

– Да-да, конечно…

– Вот, ваше высочество, все исправил, как вы сказали.

Я наклонился над разложенными чертежами. Месмахер продолжал:

– Как вы и желали, проект переделан под водяное отопление. Предусмотрены здание флотского детского приюта со спортивным и фехтовальным залами, а также конюшня и каретный сарай. В здании, примыкающем к крылу личных покоев, – несколько жилых апартаментов, крытый переход от этого крыла ведет в большой трехэтажный корпус, который, по вашей просьбе, спроектирован как присутственное место.

Я молча кивал, слушая Максимилиана Егоровича. Мой дворец, строительство которого финансировалось Дворцовым ведомством, претерпел по сравнению с первоначальным проектом, вчерне одобренным еще темАлексеем Романовым, значительные изменения. Во-первых, общие площади увеличились в три раза. Во-вторых, из дворца светского льва и принца крови комплекс функционально преобразился в штаб-квартиру крупной корпорации, расположенную в каком-нибудь опасном месте и потому включающую в себя, кроме помещений под офисы и службы, казармы охраны, арсенал, тренажерные залы и хорошо защищенные апартаменты для размещения высшего руководства. В качестве казарм выступали как раз помещения флотского детского приюта – из первого набора я планировал полностью сформировать свою службу охраны. Для этого через несколько лет, когда я уже совершенно осяду в стране, нужно будет увеличить штат находящегося в моем прямом подчинении Гвардейского флотского экипажа, то есть добавить ему еще одну роту, которая и будет расквартирована в этих казармах. А приют к тому моменту переедет в новое здание. Построю. Ну, если все пойдет по плану…