Текст книги "Генерал-адмирал. Трилогия"

Автор книги: Роман Злотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 67 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

Тот добродушно усмехнулся:

– Справлюсь, отчего ж не справиться. Да и не в одиночку вовсе – Викентий Зиновьевич себе толкового заместителя подобрал. И… – Он запнулся, но потом произнес достаточно твердо: – Яков Соломонович тоже не сразу меня покинет. Поможет на первых порах.

Я кивнул. Вопрос был, в общем, риторический. Всё давно уже обсудили, все решения приняты, обязанности распределены. Канареев мне нужен был там, куда я отправлялся. Кац тоже, хотя и не сразу. Так что, даже если бы произошло невероятное и Курилицин почему-то заявил, что не справится, все равно изменить ничего было нельзя. Я бы скорее остановил все свои проекты в России, коих насчитывалось более десяти, чем отказался от запланированного путешествия в Трансвааль. Дело в том, что именно в этом пока еще независимом государстве буров располагались самые богатые запасы золота. В покинутом мною времени подсчитали, что если за всю историю золотодобычи, то есть за несколько тысячелетийчеловечество, по оценкам аналитиков, добыло около ста двадцати тысяч тонн золота, то на долю золотых рудников ЮАР из этого количества приходилось более сорока семи тысяч тонн. То есть сорок процентов. И это всего за сто с небольшим лет. Я из этих сорока семи тысяч рассчитывал на тысячу, которую собирался добыть за десять с небольшим лет – пока англичане не заберут Трансвааль себе. Нет, если бы удалось добыть больше или удержать Трансвааль от захвата англичанами еще на несколько лет, отказываться я от этого не стал бы. Но все зависело от цены. Войны России с Англией мне было не нужно даже за лишнюю тысячу тонн золота. И уж тем более не нужно было, чтобы в будущей мировой войне Англия оказалась на стороне Германии. Поэтому Трансвааль, скорее всего, придется сдать. Хотя для того, чтобы победа в будущей Англо-бурской войне обошлась англичанам куда как дороже, чем в уже известной мне истории, я собирался предпринять все возможные усилия.

– А как дела с бакинскими проектами?

Канареев и Курилицин переглянулись, но ответил снова Мефодий Степанович, хотя эти проекты находились в прямом ведении штабс-ротмистра. Я участвовал в них пока только деньгами. И единственное, чем занимался в связи с ними мой штаб, – это контролем за расходованием средств. За этим, естественно, следил Кац, но опосредованно, по платежным ведомостям, счетам, выпискам о движении средств и письменным отчетам о расходах господ купцов и промышленников, добываемым как раз в основном подчиненными господина Канареева. А что вы хотели? Отдел штабс-ротмистра был в созданной мной структуре самым большим. У Каца работали четверо, у Курилицина – трое, а численность сотрудников Канареева уже перевалила за две дюжины, и я вполне ясно осознавал, что это далеко не предел. А общее число всех, заключивших со мной договоры, с учетом тех, кто был отправлен на стажировки и изучение передового опыта за рубеж, приближалось к сотне.

– Долги Ротшильду господа Бунге и Плашковский погасили. Дополнительные траты… в пределах.

Я кивнул. Значит, господа нефтепромышленники в наш совместный с ними карман залезли не слишком глубоко. Но все-таки залезли. Хорошо. Будет тема для выволочки. Тем более что главное они сделали, а именно – сорвались с крючка Ротшильдов. Первоначально я не собирался влезать в бакинскую нефть, у меня были планы на месторождения в районе Альметьево. На будущее. Причем на относительно далекое. Лет эдак через пятнадцать – двадцать. Но когда Кац принес мне очередной анализ состояния дел в различных отраслях российской промышленности – он теперь готовил мне отчеты раз в квартал, – я понял, что влезть придется. Потому что, если ничего не предпринимать, бакинские нефтепромыслы почти полностью перейдут под контроль двух фамилий – Нобелей и Ротшильдов. И если Нобелей еще некоторым образом можно было терпеть, все-таки на данный момент они являлись подданными русской короны, то насчет Ротшильдов никаких сомнений у меня не было. Нет, поймите меня правильно, я совершенно не против иностранных инвестиций. Сам собираюсь этим заняться. Но отдавать контроль над целой отраслью иностранцам – просто верх идиотизма. И вообще, когда в стране имеется сотня корпораций уровня «Сименс», «Тойота» или «IBM», действительно не так важно, кому принадлежат двадцать или тридцать из них. Но стоит превысить определенную планку – и всё, эта страна перестает контролировать собственную экономику. Вы скажете – а не бог бы с ним? Тем более что иностранные корпорации строят за свой, а не за наш счет новые производства, платят нашим людям деньги, отчисляют в нашу казну налоги, внедряют новые технологии и, что очень важно, приносят свои, чаще всего даже более высокие, чем местные, стандарты в области безопасности, экологии, надежности. Да, все так, и честь им за это и хвала – для того они и нужны, для того и пускаем. Но все это хорошо, пока… все хорошо. А вот когда начинается очередной кризис, падение производства и всякие другие бяки, увы, при рыночном ведении хозяйства совершенно неизбежные, тут же выясняется интересная разница. Там, где страна сохранила контроль над своей экономикой, присутствующие на ее территории господа иноземцы вынуждены играть по правилам: вкладывать деньги в использование самых передовых технологий, издержки сокращать разумно, с осторожностью, предпринимать усилия, чтобы удержаться не только в правовом, но и в нравственном поле, разделять тяготы с персоналом и так далее… А там, где этого нет, – получите закрытие производства и выкинутых на улицу рабочих и инженеров без выходного пособия либо нещадную эксплуатацию с полным забвением техники безопасности и экологических норм: давай-давай, сейчас главное – прибыль, главное – удержать на плаву головную компанию, а все претензии – в международный суд. Тут вам не ваше собственное государство. Забудьте. Тут правовое поле, сформированное капиталом, центры принятия решения у которого находятся завашими границами. И теперь извольте играть по егоправилам.

Так вот, совсем не допускать Ротшильдов в русский нефтяной бизнес я не собирался. Зачем? Пусть приходят. Пусть вкладываются. Пусть развиваются. Я даже помогу. По дружбе. В обмен на будущую помощь на европейских рынках. Но максимальной долей, которую они должны были получить, я определил двадцать процентов. Добиться же этого можно было только в том случае, если войти в капитал компаний, которые уж задолжали Ротшильдам. Причем вследствие спровоцированного ими самими резкого падения цены керосина на европейском рынке, которое и должно было привести должников в широкие объятия Ротшильдов (думаете, это подлость? Да упаси боже – обычная рейдерская практика), ожидать быстрых прибылей пока было невозможно. И вообще, в это время нефтепромышленники отнюдь не считались ухватившими удачу за хвост – основные деньги приносил такой бизнес, как строительство и эксплуатация железных дорог. Вот там были олигархи. А нефтяники пока больше перебивались с хлеба на воду. Ну кому тут особенно нужен керосин (бензина-то вообще еще не производится)? Корабли и паровозы ходят на угле, самолетов и автомобилей не существует, керосиновые лампы уже начали заменяться электрическими, так что рынок сбыта на данный момент крайне узок. Но я-то знал, что это пока…

Присяга племянника прошла ожидаемо нормально. Я поздравил его и подарил роскошно оформленный арифмометр производства Санкт-Петербургской электро-механической артели. А потом почти полчаса учил Николая считать на нем. Дело в том, что мои планы по продажам этих устройств оказались излишне оптимистичными, и сейчас трое владельцев предприятия, среди которых моя доля была самой большой и составляла более сорока процентов, несли убытки. То есть убытки нес я, поскольку только я вкладывал деньги; остальные просто не получали ожидаемых прибылей. Вот я и решил одновременно порадовать племянника необычным подарком и провести этакую промоакцию. Через полчаса Николай устройство освоил и счастливый убежал хвастаться приятелям. Совсем еще мальчишка…

А потом меня закрутила подготовка к дальней экспедиции. Официально я отправлялся на Дальний Восток для инспектирования состояния дел в Тихоокеанской эскадре. Ну и для демонстрации флага. Потому что ни одного броненосного корабля в составе Тихоокеанской эскадры не было, а отношения с Англией в последний год все ухудшались. Так что появление подобного новейшего броненосного боевого корабля, да еще столь солидного водоизмещения, на Дальнем Востоке должно было серьезно повлиять на рост авторитета России в том регионе. А еще на авторитет должно было сработать мое появление – ну как же, член царствующей фамилии, родной брат императора и прочая, прочая, прочая. Но главной для меня целью было добраться до Трансвааля, и я выговорил у брата разрешение ненадолго задержаться в Африке, дабы «поохотиться на львов»…

Совершенно понятно, что столь далекое путешествие предполагало серьезную подготовку. Кроме того, большого внимания требовали дела Военно-морского ведомства, которое пребывало в возбужденном состоянии. Дело в том, что Бунге добился своего, ни на грош не увеличив военно-морской бюджет, и финансирование моих нововведений произошло в рамках перераспределения уже выделенных средств. Поэтому и Морской полк, и опытовая станция создавались за счет сокращения финансирования строительства судов по двадцатилетней кораблестроительной программе. Так, было несколько заторможено строительство новейшего броненосца «Император Александр II» на заводе Нового адмиралтейства и фактически заморожено – крейсера «Адмирал Корнилов» во Франции. Управляющий Военно-морским ведомством адмирал Шестаков дрался как лев, но сделать ничего не смог. Впрочем, я не особенно расстроился – все равно эти корабли к началу Русско-японской войны должны были заметно устареть, а так, может, за год работы опытовой станции под руководством такого активного человека, как Макаров, кораблестроительное дело слегка продвинется, и глядишь, вместо допотопной калоши к началу войны получим… не совсем допотопную. Но это если мы вследствие моей трансваальской авантюры не вляпаемся в какой-нибудь конфликт с Англией.

Морской полк начали формировать в Пернове. Я специально избрал такое захолустье, чтобы сразу отсечь тех офицеров, кои желали служить в новом полку, непременно оставаясь в Петербурге. Ну и чтобы несколько убавить число интересующихся новой частью посторонних глаз. Да и финансово разворачивать полк там было более выгодно. В Пернове еще остались постройки с тех времен, когда город был русской крепостью. Их можно было приспособить под казармы.

Командир полка был уже назначен, им стал капитан второго ранга Рыльский, а ему в заместители я вытребовал офицера из казаков, знакомого со службой пластунов. С обоими я имел долгую беседу, основной мыслью которой было то, что они создают не просто новый род войск – они создают новую армию. Солдат морского полка должен быть способен пробежать с полной выкладкой пятьдесят верст, проплыть в ноябрьской балтийской водице милю с той же полной выкладкой, а затем вступить в бой один против трех, а то и четырех врагов. И победить. А для сего он должен уметь драться не только пулей и штыком, но и кулаком, кинжалом, подобранной палкой, оторванным леером, ременной пряжкой и всем, что попадется под руку. Должен уметь организовать засаду, незаметно подкрасться к врагу, снять часового, захватить «языка», справиться с противником на качающейся палубе корабля и в тесных корабельных отсеках, в чистом поле, в крепостных казематах и вообще где только оный противник ему попадется. Поэтому я не требую от господина Рыльского в первый же год довести численность полка до штатной. Нет. Главное – по-новому организовать процесс обучения бойцов и их командиров. И если он представит мне через год полк числом в батальон, пусть и потратив все деньги, выделенные на содержание целого полка, но оный батальон будет способен на все, что я требую, – его ждет не наказание, а награда. В обратном случае пусть они оба на мое благоволение не рассчитывают.

После этого разговора пребывавшим в недоумении офицерам стало ясно, почему на командование полком поставили двух столь разных людей. Впрочем, это открытие лишь прибавило им энтузиазма. Ну да недаром я выбрал именно их…

Кстати, Бунге и железную дорогу Челябинск – Магнитная собирался профинансировать за счет урезания бюджета флота. Но тут уж я встал на дыбы и обратился напрямую к брату. Так что обошлось.

А затем нагрянуло мероприятие международного масштаба – бракосочетание еще одного моего братца, Сергея, с… вы не поверите, Елизаветой Александрой Луизой Алисой, принцессой Гессен-Дармштадтской. Я охренел, когда узнал, что в России перед революцией было двегессенских мухи. И именно во время этого мероприятия я впервые увидел будущую императрицу Александру Федоровну.

Под гулкие рулады церковного хора я украдкой разглядывал тощую двенадцатилетнюю девочку, с восторженным выражением глаз изучавшую убранство придворной церкви Зимнего дворца. Впрочем, кроме восторга в этих глазах был и какой-то странный холодный блеск. Ну, вроде как у хозяек на рынке, что ли, когда они прицениваются к товару. Вот, значит, как, ваше высочество, присматриваетесь… Впрочем, для женщин это характерно. Мужики могут быть в каждый из моментов времени либо рациональными, либо эмоциальными. Женщины же умеют быть одновременно и теми, и другими. Женщина способна рыдать от горя и одновременно сдерживать себя, дабы не испортить тушь на ресницах. Женщина способна стонать от страсти во время любовного акта и одновременно придерживать рукой спинку кровати, чтобы та не билась о стенку и не тревожила соседей. И тут уж ничего не попишешь. Так они устроены. Впрочем, у нас, мужиков, тоже столько недостатков, что лучше помолчать…

Когда венчание закончилось и все потянулись к выходу, девочка подошла к стене и украдкой потерла пальцем золотой завиток. После чего удовлетворенно кивнула – подойдет…

Все время, пока длилось празднество, я присматривался к Николаю. Если любовь действительно посылает Господь, то все мои усилия должны сейчас рухнуть и мой племянник непременно воспылает страстью к этой девочке. Тем более Алиса Виктория Елена Луиза Беатрис Гессен-Дармштадтская прилагала активные усилия для того, чтобы раз за разом попадаться Николаю на глаза. Но несмотря на все ее усилия, он оставался к ней равнодушен. Что ж, значит, с любовью не все так однозначно… либо сказку о великой любви между Ники и Аликс просто придумали, а дело было в неких других, достаточно прагматичных соображениях. Стало быть, моя задача по предупреждению сего брака становится намного сложнее. В чем заключались эти соображения, я не знал, а влиять на брата, который этими соображениями руководствовался, даже пытаться не собирался. Ибо это означало резкое увеличение контактов с родственниками, что опасно. Все еще опасно. Да и времени у меня на это не будет – на свои планы катастрофически не хватает. Буду держаться своего, самим собой для себя определенного горизонта и не полезу выше…

Впрочем, еще одну интервенцию я сделать рискнул. И поймав момент, глядя на свежеиспеченную молодую пару, грустно произнес вроде как в пространство:

– Как жаль…

– Чего жаль, дядя? – удивленно спросил меня совершенно случайнооказавшийся рядом племянник.

Я улыбнулся ему. Грустно. И покачал головой:

– Да нет, я так, о своем. – При этом всей невербалкой – голосом, мимикой, короткими жестами – продемонстрировал, что если он задаст вопрос, то я, наверное… может быть… очень вероятно… отвечу.

И Николай меня не подвел:

– Нет, объясни. Почему тебе их жалко?

– Ох, Николай… – Я снова грустно вздохнул. – Помнишь, мы с тобой говорили о долге правителя перед страной?

– Да, – озадаченно кивнул племянник, перевел взгляд на жениха и продолжил: – Но я не понимаю…

– Да брат здесь ни при чем. Все дело в его невесте.

– А что с ней не так?

– Дело в том, что у нее имеется врожденное наследственное заболевание. Оно называется гемофилия. Так что их дети родятся больными. Во всяком случае, мальчики. – Я снова грустно вздохнул и, предупреждая следующий вопрос племянника, произнес: – Не спрашивай меня, откуда я это знаю, и сам никому об этом не говори. Это тайна, страшная тайна. Скажу лишь, что болезнь – наследство ее бабки, английской королевы Виктории. Практически все ее потомки по женской линии – носители гемофилии. То есть они не обязательно сами больны, но их дети мужского пола скорее всего будут ею страдать.

– А что это за болезнь? – после короткого размышления спросил Николай.

– Очень неприятная. Страдающий ею человек при любом порезе может умереть от потери крови. Его кровь почти не сворачивается. – Я опять вздохнул. – Остается надеяться, что у моего брата не будет детей, потому что это великая мука – видеть, как твой ребенок умирает у тебя на руках.

Николая слегка передернуло. И в этот момент к новобрачной подбежала ее сестра.

Я покачал головой:

– Бедная девочка. Не завидую ее мужу.

– Да уж… – тихо отозвался Николай, поспешно отводя взгляд от стрельнувшей в его сторону глазками Алисы Виктории.

А я подлил масла в огонь:

– Знаешь, ведь если она выйдет замуж за какого-нибудь властителя или наследника, который впоследствии станет властителем, а затем у них родится ребенок, подданные вряд ли будут разбираться, кто виноват, и скорее всего обвинят мужчину. Этот мир так устроен, что мужчина отвечает за всё. Представь, каково ему будет править людьми, уверенными, что у их властителя… – Я сделал короткую паузу и тихо произнес: – Гнилая кровь.

Николай повернул голову и несколько мгновений напряженно всматривался в новобрачную и стоявшую рядом ее младшую сестру, затем резко развернулся и двинулся в противоположную сторону. А я тихонько выдохнул. Что ж, я сделал все, что мог. Если и это его не остановит… будем жить с тем, что получится.

А уже двадцатого июня я снова вышел в море. И это означало, что моя авантюра началась. Канареев, который две недели назад подал в отставку, уже шесть дней как убыл поездом в Одессу в сопровождении двух своих помощников, владеющих португальским и голландским языками, а также отряда охотников, набранных из числа казаков, в составе сорока человек. Теперь настала очередь трогаться в путь и мне.

Когда проходили траверз Гогланда, я достал из кармана серебряный рубль и, широко размахнувшись, швырнул его в море. Прими дар, царь морской, и не оставь меня удачей. Она мне очень понадобится…

Часть вторая
ТРАНСВААЛЬСКАЯ ЗЕМЛЯ

Глава 1

– Ну здравствуй, Викентий Зиновьевич, здравствуй, – поприветствовал я Канареева, встречавшего меня на пирсе, у которого был пришвартован «Владимир Мономах». – Эк черный какой! – И я обнял его.

– Здравия желаю, ваше императорское высочество, – дипломатично склонился передо мной бывший штабс-ротмистр.

Ну еще бы, здесь, на пирсе, кроме меня и Канареева, торчала еще туча народу. В мою свиту входили капитан Тыртов и еще несколько человек, среди которых нашлось место и лейтенанту Бурову, и капитану присоединившегося к нам в Средиземном море броненосного крейсера «Генерал-адмирал», каковой именовался крейсером только в официальном приказе, а для всех вокруг оставался броненосным фрегатом. Напротив же нас стояли семеро встречающих, в том числе капитан порта, алькайд Лоренсу-Маркеша и еще какие-то официальные лица. Губернатора Португальской Восточной Африки не было – он находился в столице этой территории, островном городе Мозамбик. Да и слава богу, поскольку вследствие этого существовал шанс, что мне удастся задержаться в порту не более чем на пару дней. Один обед у алькайда – и можно двигаться в путь. Впрочем, надеюсь, Канареев доложит мне весь расклад: кто, где, сколько стоит, с кем установить более близкие отношения, а на кого наплевать. Недаром он сидит здесь уже два месяца – должен был все разузнать…

Столь большая фора, образовавшаяся у бывшего штабс-ротмистра, имела свое объяснение.

Выйдя из Кронштадта, мы довольно быстро дошлепали до Штеттина, где я посетил верфи «Вулкан» и решил сразу две проблемы. Вернее, заметно продвинулся в их решении. Во-первых, провел предварительные переговоры о заказе через пару лет нескольких грузовых пароходов, предназначенных для снабжения моих владений в Трансваале (а если получится, то и вообще всего Трансвааля). И во-вторых, договорился о стажировке на этих верфях наших инженеров и мастеров. После чего мы двинулись в Копенгаген, где я застрял на пять дней в связи с протокольными и, так сказать, семейными мероприятиями. Как-никак моя невестка и государыня была из датского королевского дома и к русской императорской фамилии здесь относились очень тепло. Так что отвертеться было никак невозможно. Следующая задержка была в Амстердаме, но там я уже застрял по своей воле – решил заранее начать готовиться к Англо-бурской войне, и потому мне нужны были развитые контакты как в высшем руководстве Нидерландов, так и с его промышленниками и предпринимателями, а также возможность быстро набрать и переправить в Трансвааль добровольцев. Буры – потомки голландских колонистов, и я надеялся сыграть на родственных чувствах. И вообще я, опасаясь обострения отношений с Англией, в настоящий момент и так весьма дерьмовых, решил не особенно накачивать мои будущие владения в Трансваале русскими, а максимально использовать другие нации, в первую очередь голландцев. Шансы на все это были. Несмотря на то что Голландия уже почти сто лет, со времен Наполеоновских войн, послушно следовала в кильватере Великобритании, здесь еще помнили и Навигационный акт, и четыре англо-голландские войны. И если в высших эшелонах власти эти настроения были изрядно притушены, то среди низов, судя по тому, что мне докладывали лейтенант Буров и приплывший со мной один из помощников Канареева, которому и предстояло осесть в Амстердаме и заняться как налаживанием связей в промышленных кругах, так и открытием в недалеком будущем конторы по найму для работы в Трансваале, эти настроения были еще довольно сильны. Ну и слава богу. Кроме того, в Амстердаме я изрядно облегчил свой кошелек, купив несколько букинистических изданий Библии на староголландском. Буры славились как религиозные фанатики, так что найду кому их подарить. Ну и еще кое-чего по мелочи – свежие книги, женские мелочи, исполненные в традиционных голландских традициях, сувениры и прочее.

Следующая недельная остановка была в Брюгге, из которого я на поезде добрался до Брюсселя, где был принят самим королем Леопольдом II и вручил ему украшенный золотом и драгоценными камнями арифмометр. Подарочек-то был в тему. Данный венценосный властитель имел среди высшего света Европы не очень хорошую репутацию. Его сват, император Австро-Венгрии Франц Иосиф I, даже называл его «коронованным маклером». А за что? Человек не соизволил почивать на том, что получил при рождении, и создал личный бизнес в Африке, причем жутко прибыльный. А заработанное там состояние не промотал, не пропил, но вложил в свою страну. Бельгийцы его, кстати, в покинутом мною будущем именовали Леопольд-строитель – уж больно много он в стране построил на заработанные в Африке деньги. Так что дядька был интересный, он меня привлекал еще до переноса сюда. Но сейчас я не столько удовлетворял свой интерес, сколько в очередной раз устанавливал нужные контакты. Дело в том, что бельгийцы были признанными лидерами в Европе по строительству железных дорог и всего, что с этим связано. А мне вскоре должна была понадобиться железная дорога в Африке. Впрочем, и в России тоже…

Еще одна неделя была потеряна в Лондоне. Хотя как сказать. Приема у королевы Виктории я не удостоился. Не по чину, видать. А вот верфи фирм «Виккерс» и «Армстронг» посетил. И изрядно пофотографировался там и с управляющими, и с инженерами, и с мастерами, и даже с простыми рабочими. А через два дня посыльный передал на верфи пачку снимков с личной подписью великого князя. Вот только всем им было невдомек, что моя высокомерная физиономия вкупе с физиономией того, с кем я фотографировался, занимавшая девять десятых отпечатка, была вырезанаиз кадра, на котором наши физиономии занимали в лучшем случае одну четверть. А на некоторых и вообще одну десятую. Все остальное пространство изначально было отведено стапелям, цехам и так далее. Кроме того, я приобрел дюжину ружей знаменитых английских фирм «Перде» и «Холланд & Холланд». Тоже для подарков.

Далее мы совершили «дружеские» заходы в Портсмут, Плимут, а затем и в Гибралтар, где мои пятеро «фотографов» наснимали в общей сложности четыреста кадров. На всякий случай… Впрочем, все эти визиты были не более чем трехдневными, ибо отношение к нам в Англии было довольно прохладным. В настоящее время русских здесь не любили. Правда, пока пассивно. Но и активная нелюбовь, похоже, была не за горами. На стандартную неделю я задержался только в Лиссабоне, где удостоился аудиенции у короля Португалии Луишу I. Я передал ему привет от его родственника, короля Бельгии Леопольда II, и подарил очередной позолоченный и украшенный драгоценностями арифмометр. Мы довольно мило пообщались, перемыли косточки его родственнице по Саксен-Кобург-Готской династии, престарелой королеве Виктории, и расстались вполне довольные друг другом. Кроме того, я получил от него грознейшую бумаженцию на имя губернатора Португальской Восточной Африки с указанием разбиться в лепешку, но удоволить великого князя Российской империи и родного брата русского императора во всем, чего он только ни пожелает. И не так уж она была мне нужна, но пусть будет. Может, где вместо взятки прокатит…

А потом была Греция, где к нам и присоединился «Генерал-адмирал», дальше уже стало полегче. Мы потеряли время только в Порт-Саиде, где англичане промурыжили нас три дня, да еще и попытались попугать новейшим броненосцем «Агамемнон» (дура оказалась здоровая, но жутко уродливая. Представьте себе паровой броненосец с двумя башнями, расположенными не на носу и корме, а в центре корпуса, и с полным парусным вооружением. Мы ушли от «Агамемнона» в Суэцком канале, поскольку управляемость у него на малом ходу оказалась хуже некуда). Ну и на угольных погрузках в Бербере и Могадишо. Так вот и вышло, что Канареев хоть и выехал из Питера всего на шесть дней раньше и добирался «на перекладных», прибыл в Лоренсу-Маркиш за два месяца до меня.

Выехать в столицу Трансвааля Преторию Филадельфию удалось лишь через четыре дня. На мое несчастье, на следующий же день, как мы бросили якоря в порту Лоренсу-Маркиша, в город прибыл местный губернатор, и пришлось задержаться на еще один торжественный обед в мою честь, который, естественно, нельзя было давать сразу же после того, что дал алькайд. Но маршрут до Претории Филадельфии был Канареевым уже разведан, проводники наняты, так что я с небольшой свитой утром пятого дня наконец-то двинулся «на охоту», несмотря на заверения местного губернатора в том, что он и здесь устроит мне отличную охоту. Но я пожелал в вельд, в вельд…

Судя по докладам Канареева, здесь все шло по плану. Переселенцы, коих насчитывалось около двух сотен, расположились в пригородах Лоренсу-Маркиша. Они пока, так сказать, проходили акклиматизацию. Одни уже пристроились на работу на окрестных плантациях и в городе, другие пока просто жили, удивляясь местным реалиям и привыкая к ним. Финансирование им Канареев положил скудное – с хлеба на воду, или, по местным реалиям, с бананов на кислую местную брагу, так что мотивация к тому, чтобы сорваться с места и двинуться дальше, у всех была довольно высокой. Казаки же равномерно распределились между Преторией Филадельфией и Лоренсу-Маркишем. Причем в основном именно между. Проводники были отобраны, проверены в деле, но полагаться на посторонних в планировавшемся мною мероприятии было нельзя, и потому казаки пятерками наматывали круги до Претории Филадельфии и обратно каждую неделю. Четыре пятерки – половина – казаков постоянно пребывали в дороге, а остальные, по две пятерки, несли караульную службу в столице Трансвааля или здесь, в Лоренсу-Маркише, и отсыпались, ожидая, пока подойдет следующая пятерка и настанет уже их очередь уходить на маршрут. Впрочем, отсыпались только те, кто торчал в Лоренсу-Маркише. А те, кто ожидал своей очереди в Претории Филадельфии, занимались не слишком долгими, на один-два дня, разведывательными рейдами в сторону хребта Витватерсранд, знакомясь с местностью и составляя карты. То есть постоянно в Претории Филадельфии находились десяток казаков, регулярно сменяющих друг друга, и помощник Канареева, владеющий голландским. Сам Канареев также успел побывать в столице Трансвааля, собирая информацию и уточняя задачи своему помощнику, и утверждал, что дорога до Претории Филадельфии займет где-то две недели. Он вернулся дней за пять до моего появления.

Кстати, буры Канарееву совершенно не понравились. Он рассказывал о них довольно неприязненно:

– Дремучие они, Алексей Александрович, аж жуть. Грязны, воняют, как из помойки вылезли, набожны до отвращения и ко всему равнодушны. Что там в мире происходит – им плевать. Главное, чтобы их самих никто не трогал. Да что там в мире – за пределами своей фермы уже ничего не волнует. К черным своим относятся как к скотине. Не в том смысле, что так уж зверствуют, просто для них что черный, что бык или корова – один черт. И того, и другого кормить надобно и обихаживать по-всякому, но только лишь для того, чтобы он пользу приносил. Так что хоть рабство у них вроде как запрещено, особенно это не заметно. – Канареев вздохнул. – Тяжело с ними придется.

– А как у них с законодательством?

– Да тоже по-дикому. Земли вокруг до черта – где дом поставишь, там и живи, никаких документов не требуется. В самом крайнем случае – клятва на Библии в каком-нибудь присутственном месте, чаще всего в суде. Но при этом есть и парламент, фольксраад по-ихнему, и президент, и все такое.

– Кто из буров наиболее влиятелен?

– Ну, в первую очередь дядюшка Пауль, конечно, – усмехнулся бывший штабс-ротмистр. – То есть президент ихний – Стефанус Йоханнес Паулус Крюгер.

– Характеристика, – коротко потребовал я.

– Пятьдесят девять лет. Религиозный фанатик, – сухо начал Канареев. – Ненавидит англичан. Один из инициаторов и… героев Трансваальской войны восьмидесятого – восемьдесят первого годов. Ярый сторонник независимости Трансвааля. Заядлый курильщик. Семья…

Я кивал, делая в голове отметочки… Эх, не догадался прихватить в дорогу коробку-другую гаванских сигар. Ну да ничего, с этим господином придется общаться часто. Успеется. А сейчас надо послать человека купить самых лучших сигар из имеющихся на месте…