Текст книги "Генерал-адмирал. Трилогия"

Автор книги: Роман Злотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 67 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

– Ну… – Я запнулся, протолкнул в горло комок, образовавшийся из-за всех этих промелькнувших в голове мыслей, и продолжил: – Это долгая история. Хочешь услышать?..

В тот вечер мы проговорили долго, часа три, и достаточно сумбурно. И главное, что я вынес из этого разговора, – мальчишка очень одинок. Любимцем отца и матери был его младший брат Георгий, а его самого отец гонял почем зря, частенько пеняя, что хоть он и наследник, но из Жорки толку вышло бы поболее – «уж больно, Никса, ты квелый». Все это способствовало развитию в мальчике неуверенности в себе и замкнутости. Его воспитатель, генерал Данилович, был более царедворцем, чем педагогом, к тому же по рождении Георгия он был назначен и его воспитателем и так же отдалился от первого воспитанника, потакая желаниям государя… Может быть, Николай именно потому впоследствии так безоглядно привязался к Аликс Гессенской, что впервые почувствовал в ком-то равном себе настоящую, искреннюю любовь. Я даже немного устыдился своего решения воспрепятствовать этому браку. Ибо, если это мне удастся, я лишу мальчишку его единственной и самой великой любви. Но иначе было нельзя. Больной ребенок – очень мощный рычаг, причем двойной, поскольку может послужить и в целях дискредитации венценосного отца, и для нелегитимного воздействия на него. Если получится, нельзя оставлять даже малейшего шанса на появление рядом с императором всяких авантюристов типа Распутина. Уж мне-то было прекрасно известно, чем это закончилось… Так что этот подросток искал в общении со своим необычно изменившимся дядей, о котором в последнее время в свете ходило так много слухов, возможность обрести не столько ответы, сколько родственную душу, так же, как он, пораженную страданием, одинокую и ищущую какую-нибудь опору. Например, в Боге. И пусть это желание, скорее всего, даже не осознавалось самим Николаем, я его почувствовал. И, каюсь, попытался им воспользоваться. Почему каюсь? Да просто… ребенок он еще. А с детьми так нельзя.

На крейсер мы прибыли в одиннадцать часов. Там нас уже ждали его командир, капитан первого ранга Тыртов, и Михаил Ильич Кази, начальник над Балтийским заводом.

– Угодно ли вашему императорскому высочеству самому провести экскурсию для цесаревича? – после отданного мне рапорта тихонько спросил Тыртов, покосившись на Николая, который стоял, озираясь, на палубе.

Я с деланым добродушием усмехнулся и махнул рукой:

– Нет уж, сами с Михаилом Ильичом показывайте племяннику свое хозяйство…

Ага, щас, три раза. Что я ему наговорю-то? Нет, кое-что я уже успел изучить. Скажем, чем отличается киль от клотика, представлял… и многое другое тоже. Но стоит мне только открыть рот и начать рассказывать хоть что-то – мореходы меня спалят на раз! А тут, может, и сам чему-то научусь.

Экскурсия действительно вышла очень познавательной, в том числе и для меня. Да еще мне совершенно случайно выпал шанс подтвердить свое зарождающееся реноме человека, озабоченного возрождением мощи флота. Дело в том, что приборы управления на крейсере располагались как-то по-дурацки. Штурвал – на юте, то бишь на корме, как это было в обычае на парусных судах, а машинный телеграф – на переднем мостике. Когда я обратил на это внимание, капитан Тыртов пожаловался, что на «Дмитрии Донском» на передний мостик вынесен и рулевой привод и он уже обращался к адмиралу Шестакову с просьбой сделать то же и на «Владимире Мономахе», но Иван Алексеевич отказал.

– Хм… – Я глубокомысленно наморщил лоб и развернулся к Кази: – Скажите-ка, Михаил Ильич, подобная переделка очень сложна?

– Да, довольно сложна, ваше императорское высочество, – тут же отозвался начальник над Балтийским заводом. – Тут же требуется паровую машину для рулевого привода ставить. Тяги-то рулевые через весь корабль пойдут, никаких сил их просто так ворочать не хватит. На «Дмитрия Донского»-то уже готовый привод поставили, который еще на «Генерал-адмирал» заказывали.

– А чего ж здесь не поставили?

Кази развел руками:

– Да уж больно велик оказался. В обводы не вместился.

Я плюнул. Опять головотяпство! Все вокруг благоговейно молчали – начальство гневается…

– Ладно. Вы вот что, прикиньте насчет привода – поместится ли, сколько времени займет переделка и как делать надобно, своими силами или опять в Англии заказывать.

– А почему в Англии? – обиделся Кази. – Неужели сами не спра…

– Михаил Ильич, – мягко оборвал я насупившегося Кази. – Вы сделайте, как я велю, а потом я приму решение. Мне к лету нужен боеготовый, а не полуразобранный крейсер. А мы еще даже в этом состоянии с его испытаниями не покончили. Как, кстати, вы с полковником Самойловым и штабс-капитаном Кутейниковым программу совместных испытаний подготовили? А то у двух однотипных крейсеров от одного и того же типа только корпус остался, всё остальное перекорежили под предлогом испытаний разной конструкции одних и тех же механизмов и выбора лучших решений. А никакой программы испытаний до сих пор нет. Крейсер летом в дальний поход уйдет – что делать будете?

– Так точно, ваше императорское высочество, – тут же опомнился Кази, – готова программа. Собирался представить сразу после Крещения.

– Вот и представьте, – буркнул я, более играя начальственное недовольство, чем действительно сердясь. – И кстати, надзирать за испытаниями будет капитан первого ранга Макаров. Он ныне начальник флотской опытовой станции, ему и карты в руки. Так что согласуйте с ним. Может быть, какие-то изменения внесет.

С племянником мы распрощались довольно тепло. Я пригласил его еще заезжать в гости, а затем заперся в кабинете и долго черкал бумагу, прикидывая, как и о чем мне с ним говорить на следующей встрече. Начеркал много, однако до конца января Николай более у меня не появился. Зато сдвинулось с места еще одно дело: я наконец выбрал архитектора, который должен был заняться проектированием моего города. Да, именно города, а не только завода. Черт, когда я в мечтах планировал будущий город, главным примером для меня было здание Исторического музея на Красной площади в Москве (он назывался Музеем имени Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича). Поэтому первым, к кому я обратился, был его архитектор Владимир Шервуд. Но он был вынужден мне отказать, поскольку как раз хлопотал на достройке этого самого Исторического музея. Я продолжил поиски, заодно подбирая инженеров, технологов и всех остальных потребных для возведения города людей. А сразу после Сретенья Господня получил от Шервуда письмо, в котором он рекомендовал мне архитектора, работавшего в том же стиле, что и сам Шервуд. То есть башенки, маковки и так далее, что вместе именовалось ложнорусским стилем. Я, конечно, понимал, что для промышленной архитектуры все это сплошные излишества, да и не везде они применимы. Ну да хоть где-нибудь. И вообще, как когда-то говаривал Колька, одно из основных предназначений человека – множить в мире красоту. Так что если можешь – сделай. А кто-то из великих конструкторов утверждал, что надежная и эффективная техника должна быть красивой. То есть отсутствие красоты – показатель и технического несовершенства конструкции. А это означает, что некрасивая техника хуже работает и чаще ломается. Так что мне нужны были и красота, и техническое совершенство.

Вот таким кружным, извилистым путем в моем кабинете и оказался Дмитрий Николаевич Чичагов. С полчаса он рассказывал мне о себе, демонстрировал свои эскизы, а затем я задал ему вопрос, который поверг его в оторопь:

– А скажите-ка, Дмитрий Николаевич, как вы смотрите на то, чтобы построить… город?

Чичагов замер, несколько мгновений ошеломленно хлопал глазами и наконец осторожно переспросил:

– Простите, что, ваше императорское высочество?

– Город, – повторил я. – Причем большой. Тысяч на сорок жителей. А то и больше. И спланировать его я бы хотел так, чтобы он и далее развивался по некоему генеральному плану. Ну, хотя бы пока не наберет тысяч двести жителей.

Чичагов, помолчав некоторое время, осторожно произнес:

– Ну… это можно, конечно, сделать. Но ваше императорское высочество представляет, какие понадобятся расходы?

Я кивнул:

– Да, и пока денег у меня на это нет. На завод я, пожалуй, найду, а вот на город – не скоро. Но планировать считаю необходимым сразу город. Тем более что заводов в нем будет несколько, да и жизнь я в этом городе собираюсь устроить немного по-другому, чем обычно. Вот посмотрите на мои прикидки. – И я вытащил свои корявые наброски.

Чичагов пару минут рассматривал накорябанные мною линии, потом этак застенчиво попросил:

– Не могли бы вы, ваше императорское высочество, пояснить свои идеи?

Я усмехнулся. Ну еще бы. С радостью.

– Это план стандартного жилого квартала. Вот здесь располагается школа, а это жилые комплексы. Четыре Г-образных пятиподъездных и пятиэтажных жилых дома, запитанных на одну котельную, образуют большой двор…

– Вы планируете водяное отопление?

– Да. И котельная одна, для того чтобы связать жителей двора общими финансовыми интересами. Причем эти интересы будут замыкаться не только вокруг котельной. Вот здесь, в центре, спортивные площадки, тут клумбы, столы, то есть во дворе будет общая на четыре дома инфраструктура, которую придется поддерживать самим жителям. И знаете, зачем мне это надо? – Я сделал паузу. Архитектор смотрел на меня несколько озадаченно. – Потому что я планирую создать в городе особую атмосферу сотрудничества. И широко применять самоуправление. С самого низа. Здесь будут избираемые старшие по квартире, потому что изначально в каждой квартире поселится несколько семей… Тесновато, но на фоне деревенской избы комната в квартире, оборудованной водяным отоплением, ванной и туалетом, этому поколению рабочих покажется раем. А там посмотрим.

Чичагов недоверчиво качнул головой. Похоже, вид великого князя и члена семьи самодержца российского, рассуждающего о самоуправлении, его слегка смутил. Я же продолжил:

– Так вот, старший по квартире, старший по подъезду, совет дома, совет двора, затем школьный совет, осуществляющий попечение над школой, а также и заботы по благоустройству всего квартала, а уж затем и городской.

– Это… очень прогрессивно, – выдохнул Чичагов.

Я грустно усмехнулся:

– Это пока всего лишь мечты. Все равно первым будет строиться завод. И вторым тоже – следующий. И третьим. Город в лучшем случае мы начнем строить лет через десять на те деньги, что будут заработаны этими заводами. Но вот план застройки стоит начать разрабатывать уже сейчас. Подыскать места для размещения городского парка, театра, публичной библиотеки и так далее. А проектировать мы будем именно завод. И бараки.

Чичагов, на лице которого появилось было мечтательное выражение, тихонько вздохнул:

– Я понимаю. Но все равно спасибо, ваше императорское высочество.

– За что?

– За мечту.

– Ну… тогда пожалуйста, – отозвался я. – А теперь перейдем к нашим непосредственным проблемам. Дело в том, что состояние проектирования промышленных объектов в Российской империи меня не слишком устраивает. Поэтому я хочу предложить вам, а также еще нескольким инженерам, которые будут заниматься технической частью, совершить небольшое путешествие за мой счет.

Дмитрий Николаевич улыбнулся:

– Ну, от подобного предложения отказался бы только глупец. А куда вы хотите меня отправить?

– К вашему сожалению, не в Италию. И не во Францию. Меня более всего интересуют заводы Карнеги в САСШ. И возможно, заводы Круппа. Кстати, если захотите взять с собой помощников – это можно, но не более двоих. И присматривайтесь там к людям. Я собираюсь нанять за границей некоторое количество специалистов, в том числе и по строительной отрасли. Причем не только высшего уровня, но и мастеров или механиков – например, механиков экскаваторов…

Когда окрыленный Чичагов ушел, я долго сидел, прикрыв глаза и размышляя над тем, не порвутся ли у меня штаны при таком широком шаге. А куда было деваться? Время, время…

Глава 9

– Ходко идем, – заметил старший офицер крейсера, капитан второго ранга Гильтебрандт.

Я кивнул и покосился на расправленные паруса. Они оказались не подспорьем, а обузой. Нет, сейчас при работающей паровой машине и при свежем ветре паруса добавляли к скорости где-то в районе узла, а при более сильном ветре могли добавить и до полутора узлов, но вот идти без помощи паровой машины «Владимир Мономах» был практически не способен: скорость в этом случае падала до двух-трех узлов, причем держать курс корабль, идущий только под парусами, мог лишь при направлении ветра строго в корму. Ни о каком движении галсами и речи не шло. В первую очередь виновата в этом была неподъемная конструкция винта, создающая гигантское сопротивление, – так мне сказал увязавшийся с нами Макаров, и не доверять ему у меня не было никаких оснований. Ну и на кой тогда паруса? Ведь они требуют совершенно другой конструкции мачт, которые должны быть прочнее и тяжелее – ведь добавляется лишний вес самих парусов и канатов, всяких там фалов, шкотов, горденей для управления ими, – и дополнительной команды, которой нужны место, где спать, и продукты для питания, то есть опять лишний вес. А если от всего этого избавиться, можно выиграть в водоизмещении, что даст возможность лучше забронировать корабль или поставить на нем более мощные орудия, либо в скорости, вследствие меньшей осадки и соответственно меньшего сопротивления воды движению судна, что увеличивает дальность плавания парадным ходом. Или же можно просто взять на борт на несколько десятков, а то и на сотню тонн угля больше. Что опять же даст нам большую автономность плавания. А плыть-то нам ой как далеко… Но ничего переделывать уже не буду. Некогда.

Мы возвращались из очередного учебного похода, за время которого снова посетили Копенгаген, а также Мальме, Стокгольм, Данциг и Кенигсберг. Основной задачей этого похода, кроме проверки работы механизмов корабля и уровня обученности экипажа, была еще стажировка моей команды фотографов. Вернее, разведчиков. Ибо как раз на базе этой группы я собирался развернуть флотскую разведку. Нет, разведка в это время и так уже была. Кое-какая. Военной занимался Главный штаб с помощью агентов – так называли вовсе не разведчиков-нелегалов, а просто офицеров, официально командированных в какую-либо страну для связи, контроля за закупками оружия и иных вещей, предназначенных Военному министерству. Дипломатической занимались послы. Кроме того, всякий честный подданный империи, пекущийся о ее благе, – от купцов до путешественников, отъехавших на воды, – мог отписать в Военное министерство либо куда еще по своему разумению о всем увиденном и услышанном за время вояжа, если считал, что эта информация каким-то образом послужит его отечеству. И так поступали многие. Еще неким образом разведкой занимались жандармы, но опосредованно, поскольку круг их интересов за рубежом ограничивался, как правило, живущими в эмиграции противниками «кровавого режима». Причем финансировалась эта деятельность довольно скудно, да и в полномочиях жандармы были ограничены – вы не поверите! – моральными обязательствами, принятыми на себя по велению государя. В итоге получалось, что никакой разведки и соответственно контрразведки у Российской империи почитай не было, ибо эти два направления неразрывно связаны между собой, и уровень одного, как в системе сообщающихся сосудов, воздействует на уровень другого. Меня такое положение дел категорически не устраивало, поскольку в реальной истории позволило, например, англичанам за полгода до начала Русско-японской войны резко, на порядки, увеличить финансирование русских революционных кружков, что привело к революции 1905 года, вследствие которой Россия, по всем ключевым показателям неспособная проиграть войну с Японией (даже после потери Второй Тихоокеанской эскадры), просто сдалась… Естественно, данный фактор был не единственным. Сыграли роль и неподготовленность жандармов, просмотревших увеличение финансирования революционеров и потому оказавшихся бессильными сдержать громадный всплеск революционной активности, и грубейшие ошибки руководства страны, наиболее серьезной из которых было Кровавое воскресенье, и общее разочарование общества поражениями русской армии и флота, вина за которые, как всегда бывает, возлагалась на правительство. Да и революционеры вовсе не являлись этакими английскими наймитами. По большей части они были романтиками, совершенно точнознавшими рецепт решения всех главных проблем российского общества (ой, сколько таких в оставленное мною время рубится друг с другом на форумах и в чатах!). И когда на них откуда-то, вроде как от пригревшихся за границей (то есть скрывающихся от людоедской царской охранки) вождей, свалились сумасшедшие деньги, они радостно принялись двигать общество к новому, более счастливому и справедливому миру, внося хаос и разрушение в жизнь страны. Что и требовалось тем, кто их профинансировал. Что уж там будет построено в грядущем – Бог его знает, а вот в том, что в настоящем страна проиграет войну, сомневаться не приходится. И обошлось это «спонсорам» дешевле, чем строительство одного броненосца. Отличный результат!

А чтобы избежать этого, перестройку всей системы обеспечения безопасности государства следовало начинать прямо сейчас. Поэтому я решил начать с того, к чему имел прямой доступ. С флота. И первым делом взялся за подбор и тестирование кадров, для чего морским ведомством в начале года было закуплено шесть фотоаппаратов французского производства и почти по тысяче фотопластинок на каждый. После этого я с помощью Курилицина отобрал пятерых молодых офицеров – двоих лейтенантов и троих мичманов, а затем поставил перед ними задачу научиться обращаться с этой сложной, но модной техникой. Им предстояло доказать мне свою пригодность к работе на неосвоенном поле деятельности. Обучались офицеры за свой счет у петербургских фотографов, а о том, что они будут выполнять не столько «летописную», сколько разведывательную миссию, их проинформировали уже на борту. Как раз после того, как я в очередной раз чуть не спалился на траверзе острова Гогланд. Слава богу, я с самого отхода держал себя в тонусе, поэтому вблизи острова быстро заметил, что на меня бросают какие-то ожидающие взгляды. Где-то с минуту я с непроницаемым лицом лихорадочно пытался догадаться, в чем дело и что не так, понял, что ни хрена уразуметь все равно не сумею, и решил воспользоваться отработанным мною в будущем приемом переключения внимания.

– Эй, любезный, – обратился я к вестовому. – А ну-ка позови сюда команду лейтенанта Бурова.

Тот мгновенно слетел по трапу с мостика, сопровождаемый взорами всех присутствующих, а я смог наконец-то свободно оглядеться по сторонам. Ого, матросов на палубе стало заметно больше… и они отчего-то принялись бросать в воду монеты. Похоже, какая-то флотская традиция… Черт, сколько же их! Нет, стиснуть зубы и пасти окружающее! Я справлюсь, справлюсь…

Я дождался момента, когда пятеро молодых офицеров поднялись на мостик, и, с невозмутимым видом достав из кармана пару монет, вручил их Бурову:

– Сначала исполним давнюю традицию, господа, а затем я немного расскажу вам о том, зачем вы появились на этом корабле.

Стоявший рядом со мной капитан корабля Тыртов слегка расслабился. Ну да, приверженность моряков суевериям сохранилась и в начале XXI века. А я прошел еще один тест на «своего»…

Во второй раз своих будущих разведчиков я созвал после захода в Кенигсберг. Они собрались у меня в каюте с готовыми отпечатками. Я пару минут рассматривал снимки, после чего спросил:

– И это всё?

Молодые офицеры переглянулись, и лейтенант Буров осторожно ответил:

– Так точно, ваше императорское высочество. – Причем в его голосе явно чувствовалось недоумение. Мол, все сделали как велено, чего еще надобно-то?

Я помолчал, а затем, попытавшись наполнить голос скепсисом, осведомился:

– Ну и зачем вы это снимали?

Буров удивленно воззрился на меня:

– Но ваше высочество, вы же сами приказали…

– Что?

– Снимать.

– А зачем?

– Ну, чтобы иметь возможность наглядно ознакомить других офицеров с условиями навигации, очертаниями берегов, расположением маяков и бакенов на фарватере и…

– И как, позвольте мне спросить, – едко поинтересовался я, – это можно сделать, используя ваши фотографии? Им место в альбоме какой-нибудь восторженной барышни, а не в Департаменте морской и береговой информации. – (Я именно так решил назвать вновь создаваемую мной военно-морскую разведку.) – Вот укажите мне, – я выложил перед ними сделанные для меня третьим штурманом крейсера кроки фарватера Кенигсберга, – в каком месте делались фотографии? Направление объектива по компасу и относительно приметных береговых объектов? Примерное, а по возможности и точное расстояние до приметных береговых объектов, запечатленных на снимке? Мне продолжать?

На пятерых молодых офицеров было жалко смотреть. Я покачал головой. Если честно, то это, конечно, называлось подставой. Я действительно дал им в руки фотокамеры и поставил крайне общую задачу. И радость от того, что они оказались владельцами… ну ладно, пользователями столь модной и дорогой игрушки, лишила их малейшей способности к мышлению. А чего еще можно ожидать в этом-то возрасте? Откуда в двадцать лет в голове у человека возьмутся мозги? Только знания и гормоны. Да и знания лишь в лучшем случае…

Так что у них не было никакого шанса выполнить задачу правильно. Ну и что? Именно так люди и учатся наиболее эффективно – на собственных ошибках. И кого волнует, что эти ошибки были заранее запланированы умелым преподавателем?

– Эх, господа… Вам предстоит на пустом месте создать новую службу. Службу, которая будет глазами и ушами нашего флота. Службу, от которой будет зависеть больше, чем от парочки броненосцев. А вы? – Я махнул рукой. – Думать надо, господа, думать. Головой. А не ждать руководящих указаний. Думать не только над тем, как лучше всего исполнить уже отданный приказ. Хотя, конечно, над этим – в первую очередь. Но и над тем, зачем оный отдан, какую цель преследует. И попытаться сделать так, чтобы достигнуть этой цели наилучшим образом. Понятно?

До Кронштадта мы добрались к 1 мая. Я спешил, поскольку обещал племяннику непременно быть на его присяге, коя была назначена на день его совершеннолетия – 6 мая. Вообще-то, по плану похода, мы должны были прибыть на два дня раньше, но в районе Аландов сложилась довольно сложная ледовая обстановка, и скорость пришлось сильно снизить.

За прошедшие четыре месяца мы с Николаем встречались еще дважды. И оба раза проговорили довольно долго. Я рассказывал ему о своих планах, о том, почему решился влезть в строительство завода, об отставании страны в промышленном развитии. И очень аккуратно капал ему на мозги о правах и обязанностях правителя, о принципах формирования собственной команды, о подходах к браку…

– Значит, дядя, – задумчиво произнес Николай во время одной из таких бесед, – ты считаешь, что Павел Первый был не прав, когда сказал, что ему умные не надобны, а надобны верные?

– А ты сам подумай, – усмехнулся я.

– Ну… мне кажется, он был как раз прав. Его же предали. Значит, не хватило именно верности.

– На первый взгляд так и кажется, племянник. Но давай посмотрим на его историю немного под другим углом. Смотри, такая установка не сработала. Он изо всех сил окружал себя априори верными, отталкивая умных, и эти верные его предали. Какой вывод отсюда следует?

Николай задумался.

– Не знаю…

– Тогда вспомни историю еще одного императора, который пошел другим путем. Он сформировал свое правительство из умных, очень умных, но недостаточно верных. Более того, многие из них были его прямыми противниками.

– И что?

– Он сделалих верными. Он заставил их признать себя господином. И они помогли ему построить великую империю. – Я улыбнулся. – Я говорю о французском императоре Наполеоне Бонапарте.

Николай некоторое время сидел, морща лоб, затем мотнул головой:

– Но он ведь тоже проиграл, как и Павел.

– Нет. Проиграл, но не какПавел. Наполеон стал императором и оставался таковым десять лет – не имея никаких прав на корону, добившись всего сам и с помощью созданной им команды, в которую входили как верные ему люди, например его маршалы, так и многие недостаточно верные. Изначально. Но все они были умными… И отрешили его от власти внешние враги после проигранной большой войны. А когда через некоторое время он попытался вернуть себе трон, практически все его соратники снова отдали ему свою верность. Павел же, имея все права на престол и окружив себя теми, кого почитал верными, сумел за пять лет своего правления растерять верность большинства. И был свергнут своими бывшими соратниками.

Николай снова задумался.

– Значит, рядом должны быть умные? – через несколько минут напряженных размышлений спросил он.

Я усмехнулся:

– Ты еще подумай над этим. У тебя много времени впереди. И, мой будущий государь, решение-то все равно принимать тебе. Я лишь советчик, ты – самодержец…

Николай даже слегка вздрогнул, услышав от меня эти слова.

Сразу же по прибытии в Кронштадт я посетил Попова. Благодаря моим, пусть и смешным, финансовым вливаниям он уже оснастил лабораторию несколькими весьма громоздкими приборами собственной разработки. Но никаких поползновений к изобретению радио не предпринимал. И это меня слегка нервировало. В чем дело? Неужто я своим увеличенным финансированием сбил его с мысли и заставил заняться чем-то другим? Но того финансирования-то было – слезы. Рублей шестьсот всего за девять месяцев. И ведь сделать-то ничего нельзя – и так обо мне уже каких только слухов не ходит в связи с теми бытовыми патентами. Если я влезу еще и с идеей распространения электромагнитных волн и создания на этой основе новой системы связи, ой какая буча поднимется. Впрочем, время еще есть. Насколько я помнил, Попов и Маркони создали радиосвязь где-то в середине 90-х годов этого века, то есть у меня еще десять лет. И уменьшать сей срок стоит не более как на несколько лет. К тому же все опять упирается в промышленную базу. Если даже Попов придумает радио завтра, то ничего, кроме безусловного приоритета, это ни мне, ни России не принесет. Потому что быстро развернуть производство и поставку на рынок приемлемых образцов радиопередатчиков и радиоприемников я не смогу. А мне приоритета мало, мне прибыль нужна. Так что пусть лучше сделает свое открытие лет через шесть – восемь. Вот только знать бы наверняка, что все двигается в правильном направлении…

После Макарова я заехал к Кацу. Яков пребывал в расстроенных чувствах, и я знал почему. Бюджет, который я ему озвучил при первой встрече, уже был превышен в полтора раза. А ведь я еще не начал запланированных массовых закупок оборудования в САСШ и Великобритании. И строительство завода также еще не началось. Да еще Тимирязев прислал целый список своих потребностей, который потянул почти на сто двадцать тысяч рублей, и это без учета доставки. Но деваться Якову все равно было некуда. Кроме того, вскоре, буквально через полгода, в его режиме содержания должны были наступить первые важные изменения. Нет, никакого официального освобождения, но некоторую свободу… да что там некоторую – почти полную, он должен был получить. Правда, не в России.

Едва я появился в своем кабинете, Дима доложил, что прибыли Канареев и Курилицин.

– Зови, – кивнул я, встряхиваясь и усаживаясь за стол. – Чем порадуете?

Первым начал Курилицин:

– В Сибири закончили. Всего отобрано семьдесят три человека. Сорок восемь – бывшие содержанцы долговых тюрем. Профессии разные – портные, скорняки, плотники, столяры, стекольщики, три мебельщика, несколько поваров, а также лесорубы, охотники, рабочие железнодорожных мастерских.

– Эти-то как в долговую тюрьму попали? – удивился я.

– Эти попали уже после того, как были уволены. За воровство и пьянство, – коротко пояснил Курилицин. – Двадцать шесть имеют опыт мытья золота. От одного до восьми сезонов, в большинстве своем не менее трех.

В подробности авантюры я посвятил свой штаб еще в декабре, когда пошло непосредственное планирование. Вернее, особенных подробностей они не знали – только то, что мне откуда-то стало известно о наличии больших неосвоенных залежей золота где-то в Африке. И несмотря на явственно ощущаемый всеми тремя скептицизм по поводу того, что столь обширные планы основываются на столь зыбком фундаменте из непонятно откуда взятых сведений о полумифических запасах золота, над воплощением в жизнь всего задуманного они работали, как обычно, упорно. Даже, можно сказать, самоотверженно. Ибо уже имели возможность убедиться, что я иду к поставленной цели со всей решимостью. К тому же в мою пользу свидетельствовали заметные успехи в нескольких иных начинаниях – например, в связанных с патентами на пробки, кнопки и скрепки. Они уже выпускались на предприятиях моих партнеров по бизнесу, причем спрос на эту продукцию нарастал лавинообразно. Но денег она пока мне не приносила – наоборот, чинила расходы, ибо как раз развернулось строительство почти дюжины заводов в Санкт-Петербурге, Риге, Варшаве, Киеве, Одессе, Керчи и Баку по производству этих вещей. Кроме того, сразу после введения в строй этих заводов предполагалось построить еще несколько, в том числе во Владивостоке и даже за границей, в первую очередь в САСШ. Так что прибыль должна была закапать минимум года через полтора-два. Но в том, что она будет огромной, никто не сомневался. Себестоимость выходила копеечной, а то, что все образцы закрыты патентами, давало возможность назначать цену произвольно. Сейчас она составляла четыре себестоимости, и все равно товар выходил достаточно дешевый. А после ввода в строй больших производств, если не снижать цену изделий, чего мы первую пару лет делать и не собирались, она должна была составить не менее шести себестоимостей.

– Что с крестьянами?

– Этих набирали в южных губерниях – Харьковской, Одесской, Ростовской…

– Маршрут?

Тут подключился Канареев:

– Отправка из Одессы в июне пароходом РОПиТ до Стамбула. Там пересаживаются на арендованный португальский пароход и плывут до Лоренсу-Маркеша через Суэцкий канал. А уж оттуда пешим ходом до Претории Филадельфии.

Я кивнул:

– Что ж, маршрут продуман неплохо. А когда отправляются казаки?

– На две недели раньше. Оружие, согласно вашему указанию, мы не везем.

– Оружие уже погружено на «Мономаха». Полсотни винтовок Бердана и пять тысяч патронов. Пока хватит, а если будет нужно больше – позже подкину еще. – Я помолчал, затем уткнул взгляд в Курилицина. – Как, Мефодий Степанович, справитесь тут в одиночку?